Где-то на той войне... ч. 5

Несколько дней спустя

Всё так же сверкает океанская гладь, и ещё жарче  пылает солнечный круг.
Николай Фадеев под наблюдением командира штурманской БЧ-1 Константина Тихонова  опускает в море термометр и докладывает:
- Температура забортной воды – плюс 28 по Цельсию.
Получив данные, капитан-лейтенант Братишко нахмурился:
- Совсем плохо! Мало того, что людям тяжело, - техника может не выдержать. В отсеках – до 50 градусов, заряжать аккумуляторные батареи даже опасно: газовыделение такое, что того и гляди, на собственном водороде взорвёмся.
- Возле дизелей  ещё больше – градусов на пять, - с тревогой добавляет Донат Негашев. – Масло сквозь прокладки компрессоров и накатников пушек брызжет чуть  не фонтанами!
- Снарядный погреб  вообще под угрозой взрыва. По инструкции надо бы его затопить, - говорит командир минно-артиллерийской БЧ лейтенант Сергеев.
- А что в итоге, Василий Константинович? – спрашивает Братишко. – Останемся безоружными?
- Инструкция… - разводит руками  Сергеев.
- От нас на Родине не инструкцию ждут, а корабль. Боеспособный корабль! – твёрдо заключает Братишко, давая понять, что сетовать на обстоятельства бессмысленно. – Людей, людей надо поддержать – вот что главное. Кока ко мне!
На мостик выскакивает Демьян Капинос.
- Слушаю, товарищ капитан-лейтенант!
- Как со льдом?
- Холодильник работает на полную мощность.
- Половину льда придётся отдать на охлаждение погреба боезапаса…
- Есть!
- … а вторую половину выдавать личному составу порциями. В первую очередь – вахтенным дизелистам и мотористам.
- Есть выдавать порциями!
- И компот…
- Да они, товарищ капитан-лейтенант, кроме компота, вообще от еды отказываются!
- Ну так и удвойте норму компота!
- Пресной воды может не хватить, Дмитрий Кондратьевич, - замечает Негашев.
- Прикажите запустить дистиллятор – будем забортную опреснять. Вода нужна и электрикам, и акустикам, и радистам…
- Есть ещё просьба… Разрешите ночью мотористам спать на верхней палубе, у пушки. Пусть хоть ночью подышат свежим воздухом.
- Лады! Только поаккуратней, а то будем кричать «человек за бортом!» - всю Америку разбудим…


У дистиллятора колдуют Чаговец и Стребыкин.  Аппарат выдаёт воду каплями, зато с самих  моряков пот стекает ручьями.
- Не жар-птица, а жар-машина какая-то! – ворчит Стребыкин.
Виктор Нищенко, несущий вахту по соседству, у главных электромоторов, кричит им в трюм:
- Эй, самогонщики! Кончайте жару поддавать – заживо, что ли, сварить хотите?
- Любишь пить – умей вертеться! – отшучивается Чаговец.
Внезапно сверху раздаётся голос Виктора Бурлаченко:
- Братцы, дождь! Айда наверх купаться!
Сам он хватает в отсеке мыло, полотенце и выскакивает на верхнюю палубу. Следом – еще несколько краснофлотцев. Наверху и вправду льёт освежающий дождик. Тучка, впрочем, небольшая, но и она дарит это неожиданное счастье. Братишко с усмешкой наблюдает, как ликующе танцуют моряки под дождевыми  струями. Но дождь заканчивается неожиданно, как и начался. Моряки с сожалением прекращают пляску, только великан Бурлаченко, весь в мыле, растерянно стоит посреди  палубы белоснежной скульптурой.
- Полейте хоть чем-нибудь! – вопит он.
- А ты подожди – может, новый дождик Бог пошлёт, - советует  Александр Капелькин.
- Внимание, радиограмма! – сообщает из центрального поста политрук Шаповалов. – Всем свободным от вахты собраться во втором отсеке!
Дождавшись, пока отсек наполнится слушателями, Шаповалов торжественно читает:
- «В последний час!.. На днях наши войска, расположенные на подступах Сталинграда, перешли в наступление против немецко-фашистских войск… Прорвав оборонительную линию противника протяжением 30 километров на северо-западе (в районе Серафимович), а на юге от Сталинграда - протяжением 20 километров, наши войска за три дня напряжённых боёв… продвинулись на 60-70 километров. Нашими войсками заняты город Калач…, станция Кривомузгинская (Советск), станция и город Абганерово. Таким образом, обе железные дороги, снабжающие войска противника, расположенные восточнее Дона, оказались прерванными. В ходе наступления… полностью разгромлены шесть пехотных и одна танковая дивизии противника... Захвачено за три дня боёв 13.000 плен-ных и 360 орудий… много пулемётов, миномётов, винтовок, автомашин, большое количество складов с боеприпасами, вооружением и продовольствием… Противник оставил на поле боя более 14.000 трупов солдат и офицеров…»
Громоподобное «ура!» сотрясает отсек, лодку и вырывается на океанский простор. От корабля  шарахаются откуда-то прилетевшие чайки.
Братишко, заметив это, широко улыбается:
- Чайки… Стало быть, земля недалеко.


Горизонт с востока, кажется, окутан розовым  ватным покрывалом – это пелена облаков, чуть подсвеченная ранним, ещё невидимым солнцем. На верхней палубе С-54, примостившись вокруг пушки, спят моряки. Кто – раскинувшись во всю богатырскую мощь, как Сергей Колуканов, кто – уткнувшись друг в друга, как неразлучные Анатолий Стребыкин и Сергей Чаговец, кто – свернувшись клубком, как  Александр Капелькин или Николай Фадеев. Легкий океанский бриз  колышет флаг на мачте и заставляет спящих время от времени поёживаться, поглубже втягивать головы в брезентовые робы.
С запада небо ещё тёмное, сон поутру особенно крепок, и, кажется, будто безмолвное пространство над  кораблём начинают заполнять лица. Много лиц, преимущественно женских. Они плывут в полумраке, тают, снова прорисовываются ясно различимыми чертами, и вот уже сквозь шелест морской волны поочередно звучат голоса…
«Серёженька! Жигалов! Позовите Жигалова… Серёженька, это я, твоя мама Анна Денисовна. Ты слышишь меня? Как ты там, здоров?  Не пей холодного – у тебя же горло слабое…»
«Васыльку! Глушенко! Я – твоя Тамилка-полтавка. Як мени бэз тэбэ скрутно! Скориш бы побачитысь,  любый мий!..»   
«А где Казимир Вашкевич? Скажите – его сестра ждёт… Братик, ты за меня не волнуйся – я сейчас в эвакуации, в городе Тайга Кемеровской области. Живу хорошо – в общежитии паровозного депо. В комнате нас шестеро…»
«Коленька! Семенчинский! Это я, жена твоя Клава! Ты не смотри, что похудела – просто устала. Коленька, сынок наш, растёт быстро – ты его, наверное, сразу и не узнаешь. С тех пор, как немцев от Москвы отогнали, в Загорске у нас лечится много раненых – вот и я в госпитале работаю. Лишь бы ты был жив и здоров, мой родной…»
«А командир, командир ваш где? Его отец спрашивает, Кондрат Павлович… Митя, сынок! Давненько не получаем твоих писем, мать волнуется… Ты уж там побереги себя… Знаю, знаю, что главное – экипаж, но ты-то у нас один…»
Всё светлее небо, всё расплывчатее и дальше уходят лица. И вот звучит сигнал подъёма, а на востоке солнце, словно поднатужившись, уже подняло  и растопило слой облаков, прочертив приземистый, щетинящийся  пальмами берег и неширокий створ канала. Панама!
Перед входом в канал, ожидая буксира, сгрудились все наши подлодки. С корабля на корабль летят семафорные приветствия, поздравления с завершением половины пути.
В шестом отсеке «штурман по карте» Александр Морозов расставляет  новые флажки.
- Девять тысяч двести три мили позади. Как сказал поэт, ещё напор – и враг бежит!
- Какой поэт? – любопытствует Виктор Нищенко.
- Тебе, одесситу, Пушкина не знать?! Стыдно, товарищ!
- Погоди, война закончится – я всех их наизусть выучу: и Пушкина, и Лермонтова, и  Гёте твоего с Марксом-Энгельсом…
- Спорим, Маркса наизусть не выучишь.
- Спорим! А на что?
- На компот!
- Идёт!
- Но компот – сейчас, а Маркс – потом. Когда война кончится…
- Это почему?
- Да потому что! Не выучишь – а где тебя после войны искать?


Мощные электротягачи одну за другой проводят  по каналу наши подводные лодки. Мотористы Яков Лемперт и  Михаил Богачёв под руководством мичмана Николая Лосева, не теряя времени, навешивают на кормовой надстройке брезент.
- Хорошая будет купальня – совсем как у нас в Аркадии, – похвалил, оказавшись рядом, «вечный одессит»  Виктор Нищенко. – А лежаки где?
- Не купальня, а мастерская! – корректирует Лосев. – Здесь не лежаки протирать, а дизельные клапана! Приглашаем всех желающих…
- Ну, тогда я лучше на камбуз – бачки протирать. Демьян, возьмёшь? – кричит Нищенко в люк камбуза.
- Возьму, - доносится голос Капиноса. – Только  учти: когда отдадим швартовы, бачки будут пустыми – американцы обещали кормить на берегу.
- Ну вот, и тут облом! – огорчён Нищенко. – Куды бедному хрестьянину податься?


К вечеру корабли один за другим становятся к стенке американской военно-морской базы. Над пирсом светится яркая неоновая надпись: Coco-Solo – так называется база.  Рядом  у причала стоят американские подводные лодки, моряки с которых приветливо машут  руками, беретами, кричат:
- Рашен  гуд! Сталинград – о-кей!
- Знают, черти, про Сталинград! – с улыбкой ворчит Стребыкин.
Позже вместе с Чаговцом, Жигаловым, Нуждиным и Колукановым он оказывается в местном баре.
- Файв бир, плиз! – обращается к  гарсону Нуждин.
- И ещё раков, раков попроси! – напоминает Колуканов.
- Здесь раков нет – только креветки, - поясняет Юрий.
- Креветки?
- Ну да, считай – те же раки, только морские.
- Тоже годятся!
И тут же ребята оказываются в кольце американских моряков.
- О, рашен бразерз! Фром Москоу?
- Ноу Москоу! Ай эм фром Харьков! – демонстрирует Чаговец выучку от Нуждина.
Стребыкин смотрит на него с изумлением:
- Ну, ты даёшь! Когда успел так навостриться? А на занятиях шлангом прикидывался…
- Учись, сынок! – смеётся Чаговец. – Ай ноу инглиш вэл нау!
- Вэл, вэри вэл! – кивает один из чернокожих американцев и, чокаясь кружкой пива, дружески обнимает его.
- А давай споём! – предлагает Чаговцу Колуканов.
И они  в два голоса – тенором и баритоном – затягивают:

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий, на берег крутой…

Сначала в баре устанавливается тишина, но постепенно ритм песни увлекает слушателей, они  стучат кружками в такт, а потом начинают и подпевать. Из бара моряки выходят в обнимку, обмениваясь то песнями, то сигаретами. И звёзды над пальмами, и яркие огни города светят совсем мирно.
- А где-то у нас – война, - с тоской говорит Сергей Чаговец, когда они стоят уже на палубе  своей С-54.
- Неужели кто-то из этих парней выпустил торпеду по нашей Л-16? – в тон ему произносит Анатолий Стребыкин. – Но ведь кто-то же стрелял! И ребята наши – там, в океане, навсегда…

Десятая неделя  похода

Карибское море – Саргассово море – Атлантический океан; декабрь 1942 года

С кормы подводной лодки видно, как по мере удаления от берега уходят вдаль пальмы  Колона.
- Интересно, - обращается вахтенный комендор Петр Иванов к штурману Константину Тихонову, - почему город называется Колон, а военная база при нём – Коко-Соло?
- Ну, разница в названиях понятна – что-то вроде конспирации. А город назван в честь Христофора Колумба – так его имя звучало в ушах местных жителей.
В центральном посту Анатолий Стребыкин принимает от Сергея Чаговца трюмное хозяйство и вахтенный журнал, а по переговорной трубе ему один за другим чётко поступают доклады:
- В пятом отсеке вторая смена на вахту заступила. Доложил краснофлотец Колуканов.
- Докладывает краснофлотец Горбенко: в шестом отсеке вторая смена на вахту  заступила.
- В четвёртом отсеке вторая смена на вахту заступила…
- На посту всплытия и погружения мичман Лосев на вахту заступил!
- Товарищ старший политрук! – докладывает Стребыкин вахтенному офицеру Ша-повалову. – На корабле вторая боевая смена на вахту заступила!
- Ну вот, и распечатали вторую половину пути! – удовлетворённо замечает тот, делая запись в  вахтенном журнале.
В этот момент в центральный пост входит командир группы движения Донат Негашев и, обращаясь к Стребыкину, приказывает:
- Запросите по отсекам наличие воды в дифферентовочных и торпедозаместительных цистернах!
- Есть!
Пока команда выполняется, Анатолий слышит рассказ замполита:
- … Между прочим, в первую мировую наши союзнички тоже отличились: пропустили через Гибралтар немецкие крейсера «Бреслау» и «Гёбен», которые стали полной не ноожиданностью для русского Черноморского флота.
- А для чего они это сделали? – не удержался Стребыкин.
- Понятно, для чего: англичане не были заинтересованы в усилении русских на Чёрном море, вот и представили дело так, будто немецкие крейсера прорвались случайно.
- А я где-то читал, что эти немецкие крейсера ходили по Средиземному морю задолго до войны – с 1912 года, - заметил Негашев.
Разговор, однако, прерывает спустившийся с мостика  Тихонов:
- Там, наверху, настоящее кладбище. Густо фашисты наследили!
Все, включая командира лодки Братишко, поднимаются на палубу. С обоих бортов подлодки  проплывают обгорелые остовы  полузатопленных кораблей.
- Ничего себе! – изумляется Стребыкин. – Как же они сюда добрались?
- Мы-то добрались! – замечает Братишко. – А враг не слабее нас…
Вахтенные снова расходятся по местам, Стребыкин, явно под впечатлением увиденного, особенно внимательно следит за работой поршневой помпы, которая откачивает воду из трюмов.
Внезапно радист Николай Семенчинский, несущий вахту сигнальщиком, докладывает на центральный пост:
- Корвет сопровождения поднял на мачте три красных огня: «Слышу шум винтов подводной лодки!».
Командир, обедавший в кают-компании во втором отсеке, командует:
- Боевая тревога!
Стребыкин щелкает выключателем – и помпа остановлена. А мичман Лосев, нажимая педаль ревуна, уже рассылает по кораблю тревожный сигнал, вслед за которым мчатся моряки на боевые посты.
- Полная тишина! – следует новая команда.
И, повинуясь ей, на лодке замерли все механизмы. Ни стуков, ни разговоров. Даже передвигаться в отсеках – и то лишь при особой необходимости – приходится крадучись. Ожидание тянутся мучительно долго. Главное – неизвестность: ожидание чего?..
Спустя некоторое время доносятся близкие разрывы глубинных бомб.
- Похоже, корвет старается – нас оберегает, - шепотом поясняет Грудин Стребыкину.
Лодка начинает рыскать влево, вправо, потом снова – влево, вправо…
- Противолодочным зигзагом пошли – чтобы от торпед уклониться, если вдруг…
Наконец отбой. Братишко, спустившись с мостика, приказывает Шаповалову:
- Соберите людей во второй отсек.
Обращаясь к экипажу, свободному от вахты, он говорит:
- Мы не знаем, была тревога ложной или неизвестная лодка просто затаилась. Наверху вы видели плоды вражеских атак. Атлантика беспечности не простит – здесь фашисты чувствуют себя почти полными хозяевами. А мы рисковать не можем – мы должны выполнить боевую задачу: прийти на Северный флот и  сражаться. Поэтому не только приказываю, но и прошу: бдительность и ещё сто раз бдительность! Завтра утром швартуемся к причалу Гуантанамо, военной базы США на Кубе. Придётся  заменить всю пресную воду, которую приняли в Коко-Соло –  она вся испортилась, воняет болотом. После этого – в  океан и  пойдём на Галифакс, в Канаду. Вопросы есть?
- Разрешите? – возникает из-под руки великана Бурлаченко круглая физиономия малыша Капиноса. – А бани в Гуантанамо не будет? В такой жаре и сами болотом пропахнем…
- Не хватало ещё пиявок в компоте! – возмущённо откликается Михаил Богачёв.
- Отставить, Богачёв!.. Баню постараемся организовать. Ещё вопросы? Нет? Тогда по местам.

На следующий день

- Ну вот и прощай, Гуантанамо! Хороша была банька! – Сергей Чаговец, стоя у лееров на верхней палубе, машет вслед уходящему берегу.
- Не видел ты настоящей бани, - азартно возражает Михаил Богачёв. -  Вот после войны приедешь ко мне в Даниловку, в Архангельскую область – я тебе настоящую баньку спроворю, по-чёрному.
- Это как?
- А так! Ни одной щели – чтоб тепло не уходило, даже дым – внутрь… И вот он под потолком стелется – вроде облаков, а внизу так парко, так сладко! И веничком тебя, веничком…
- А сажа?
- Сам ты сажа! Выходишь чистенький как младенец, каждая косточка размякнет… Батюшки, а куда это мы поворачиваем?!
- И правда!.. Товарищ лейтенант!..
Донат Негашев, который несёт в этот момент вахту на мостике, объясняет:
- Что-то у наших американских друзей неладно. С корвета передали: «У меня неисправность.  Вынужден вернуться на базу». Приходиться и нам.
- Плохая примета, - замечает Богачёв.
- И давно ты в бабкины приметы веришь? – интересуется Чаговец.
- Смейся не смейся, а время теряем!
- То правда…

Через два часа в сопровождении другого американского корабля подлодка снова выходит в океан. Погода заметно изменилась: выше волны, сильнее ветер.
- Как уверяет мой друг Лев Михайлович Сушкин: тучи в клочья – ночью шторм, - ёжась на мостике, говорит Братишко штурману Константину Тихонову. – А нам ещё своих догонять. Скорость нужна по максимуму – до 19 узлов. Передаю вам вахту, но чуть что – будите меня.
- Не беспокойтесь, Дмитрий Кондратьевич, всё будет как надо, - обещает тот.
С-54 довольно крепко треплет волна, но лодка уверенно идёт вперёд. Чуть впереди, тоже кренясь и ныряя, движется американский корвет. И  вскоре перед ними вырастает знакомый силуэт – это подлодка С-51 капитан-лейтенанта Сушкина. Там тоже заметили возвращение отставших было кораблей.
- Сигнальщик! - окликает Тихонов вахтенного Василия Глушенко. – Передайте на С-51: «Всё в порядке. Следую за вами».
Тот сигналами выполняет команду, но в ответ, кроме приветствия, принимает сообщение.
- Товарищ лейтенант! От Сушкина передают: «Стопорю ход. Жду шлюпку с корвета - передаю американского офицера связи».
-  Передайте: «Вас понял».
Но сигнальщик в ответ  докладывает совершенно непредвиденное:
- Слева девяносто, прямо на нас – торпеда!
Тихонов бросает взгляд  в указанном направлении и мгновенно принимает решение:
- Лево на борт! Оба дизеля – самый полный вперёд!
Корабль, накренившись, рванулся в сторону. Братишко, мигом оказавшись на мостике, вместе с Тихоновым замерли, наблюдая, как в бирюзовых волнах, оставляя пенный след, несётся к лодке смертоносная стрела. Глушенко до белизны в пальцах вцепился  в поручни сигнальной площадки. Торпеда, устремлённая  точно в борт,  неотвратимо мчится  к цели. Всё ближе, ближе… Кажется, в невероятном броске дизеля выносят лодку из-под самого её носа. Снаряд, оставляя за собой воздушные пузырьки, пронзает волну метрах в пяти за кораблём. Все, кто видел это, облегчённо переводят дух.
- Молодец, Глушенко! За отличное несение вахты объявляю благодарность! – растроганно говорит командир.
- Служу Советскому Союзу! – улыбаясь до ушей, отвечает Василий.
- Второй раз спасает корабль! – напоминает Тихонов.
- Придём на место – отметим по заслугам, - обещает Братишко. – А что там с корвета передают?
Глушенко докладывает:
- «Подводная лодка противника! Готов бомбить!»
- Лучше позже, чем никогда, - бросает штурман.
И сразу загрохотали поблизости разрывы глубинных бомб. Трюмный машинист Анатолий Стребыкин, находясь с мотористом Константином Соколовым на вахте в седьмом отсеке, в недоумении:
- Ничего себе! Такой концерт мы не заказывали…
Константин, останавливая дизель,  раздосадовано откликается:
- Кому концерт, а кому – аплодисменты! На полном ходу крутануть – какая техника это выдержит?
В отсек тут же прибегает командир группы движения Донат Негашев:
- Что случилось? Почему остановили двигатель?
- На третьем цилиндре правого дизеля – задир  поршня, товарищ старший лейтенант.
Негашев уходит докладывать о происшествии командиру. Братишко хмурится:
- Донат Иванович, видно, мы плохо подготовили  личный состав к новой обстановке. Атлантика – это уже не Тихий океан, здесь мы всё ближе к войне. Но если такие, как Глушенко, всегда бдительны и в полной боевой, то Соколов явно растерялся от неожиданности – и при резком повороте корабля не сбавил оборотов. В результате - авария. Прошу, во-первых, ввести дизель в строй в кратчайший срок, для этого дать мотористам в помощь матросов из других подразделений. А во-вторых, ещё раз объяснить личному составу, как действовать в новых условиях. Цена ошибки – жизнь! Это должен усвоить каждый…


В отсеке, где идет ремонт дизеля, работает целая группа. Здесь, кроме мотористов, и трюмный Николай Рощин, и комендор Пётр Иванов, и торпедист Яков Лемперт. Качка ещё сильнее, поэтому каждую снятую деталь в отдельности приходится крепить по-штормовому. Особенно достаётся Виктору Бурлаченко: его богатырская сила требуется всякий раз, когда надо переместить тяжелую крышку корпуса или вынуть неподдающуюся втулку цилиндра. Теснота, жара, пары горелого масла от соседнего работающего двигателя – всё это изматывает людей.
- Костя, - обращается Бурлаченко к виновнику аварии Соколову, - ты бы пошёл отдохнул…
Соколов упрямо  мотает головой, продолжая работать.
- Ничего, пускай грехи замаливает, - полушутя замечает Рощин.
На третьи сутки дело идёт  к концу.
- Соколов, шабаш! – говорит Михаил Богачёв.
- Сейчас! Только вот картер дочищу перед заливкой масла, - откликается тот.
Но усталость даёт себя знать: не проходит и пяти минут, как голова его склоняется на коленчатый вал, и Константин засыпает.
- Ну, где ты там? – через некоторое время нетерпеливо окликает его Богачёв.
Не дождавшись ответа, он обнаруживает  Соколова спящим и вместе с Бурлаченко переносит его в койку.
- Перенервничал парень, - говорит Рощин. – Теперь уж точно не забудет, когда обороты сбавлять.
- Товарищ лейтенант, дизель в порядке! – докладывает Бурлаченко, когда в отсек заглядывает Негашев.
- Молодцы! Прокачать маслом и пустить на холостых оборотах.
Корабль снова уверенно режет волну. Мотористы поднимаются подышать на верх-нюю палубу. Видя, как лодка набирает ход и, обтирая руки паклей, Бурлаченко  говорит:
- Вперёд, на север!

А  в  это  время  севернее…

Как и прежде, в кильватер идут две другие подлодки дивизиона – С-56 и С-51. В рубке головной из них, флагманской, склонились над картой  её командир Григорий Щедрин и комдив Александр Трипольский.
- Через сутки, полагаю, будем на широте Нью-Йорка, а там и до Канады рукой подать… - разминая уставшую спину, говорит Щедрин.
- Ох, не говори «гоп», Григорий Иванович… Чувствуешь, как швыряет? В этих местах, говорят, такие хуриканы буйствуют!..
- Что ещё за «хулиганы»?
- Хурикан – это карибский бог зла. Так что, добра от него ждать не приходится. Наш «ураган» как раз от его имени и происходит…
– Спасибо американцам – хоть карты у нас теперь приличные. С прежними на какой-нибудь остров напоролись бы  да  и сидели б робинзонами…
В этот момент лодка особенно сильно накренилась, Щедрин от неожиданности даже схватился за пиллерс.
- Ух ты, и вправду качка усилилась! – По переговорной трубе командует: - Боцман, проверить крепление по-штормовому! 
Кажется, корабли попали в один из кругов ада. При диком рёве урагана, под шквалистыми потоками ливня лодки швыряет с борта на борт и вертит, словно бумажные кораблики в уличных воронках. Через шахту подачи воздуха к дизелям, через люк центрального поста то и дело врываются мощные потоки, заливая отсеки.  Помпы, включённые на полную мощность, не справляются, и моряки скоро оказываются  по колено в воде. При очередном ударе волны лодку заваливает на 45 градусов, и Щедрин слышит тревожный рапорт штурмана:
- Сгорела гиросфера компаса!
- Этого ещё не хватало! – скрипнул зубами командир. – Теперь главное – двигатели  уберечь, а то и, правда, к богу… этому чёртовому Хурикану… попадём! Прямо хоть люки задраивай…
- Смотри, не задохнулись бы люди, – покачал головой Трипольский. – Да и взорваться недолго – водород ведь…
- Будем проветривать почаще. Лучше бы, конечно, и вовсе на глубину уйти.
- Нельзя. Американцы знают, что у нас приказ идти в надводном положении. Чего доброго, под водой не признают – торпеду пришлют в подарок!
- А как там Кучеренко? Держится? – Щедрин приникает к окуляру перископа. Однако на поверхности  до самого горизонта – лишь огромные, свинцово-тяжелые водяные валы.
- Ох, раскидало нас по всему океану… Батюшки – солнце! – вдруг восклицает он.
И вправду: посреди бушующей стихии вспыхивает солнечная полоса, отчего море выглядит ещё более зловещим. Трипольский поднимает глаза вверх и видит над океаном голубой круг ясного неба.
- Глаз Хурикана, - замечает он. - Самое страшное место тайфуна. Теперь держись!


С-54 тоже бросает то с борта на борт, то с носа на корму и обратно. Братишко неимоверными  усилиями удерживается за перила рубки, время от времени попадая под яростные водопады. К нему поднимается штурман Тихонов.
- Я на смену, Дмитрий Кондратьевич.
- Что, время? – Братишко передаёт ему бинокль. – Я думаю, вахту экипажу надо сократить – пусть стоят не по четыре часа, а по два. Побережём ребят – им  ещё воевать…
- Хорошая мысль, товарищ капитан-лейтенант. Качка до нутра выматывает, особенно молодых.
А в одном из отсеков парторг лодки, старшина электриков Казимир Вашкевич уединился  с  Константином Соколовым – виновником недавней аварии дизеля.
- Ты с каких пор на ребят волком смотришь?
- А как прикажешь – зайчиком? Думают, я  Ваня-дурачок – ничего  не вижу…
- И что ж ты видишь?
- А то!  Как случилось это с дизелем, все как с больным разговаривают. А кто и вовсе стороной обходит. Будто я зараза какая…
- Да кажется тебе всё это!
- «Кажется»? Ты Лосева, старшину моего  послушай. Вчера спрашивает: «Соколов, ты ногти давно стриг?» А позавчера: «Ты зачем окурки в гальюн бросаешь?»
- А в самом деле – зачем?
- Ну а что – каждый раз на палубу их нести? Или в карман прятать?
- Зачем? Для этого есть определённое место. Да и ногти стричь – не последнее дело. Морскую культуру ещё никто не отменял…
- Какую культуру?  Не сегодня–завтра в бок шарахнет – и рыбам будет всё равно, кого обгладывать: меня с ногтями или тебя без ногтей!
- Ну что ж, может и шарахнуть. Но мы-то пока не рыб ловим – мы…
- Сейчас ты запоёшь: когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой… Знаю, сам пел!
- Константин, - удивился Вашкевич, - я смотрю, ты совсем одичал?! Надо бы тебе ребят поближе держаться, а? Вступай-ка в комсомол! У нас почти вся лодка партийно-комсомольская – три  человека всего неохваченных… Будешь на собрания ходить, в общих делах участвовать – смотришь, и хандра пройдёт.
- А рыбы что, комсомольцев не жрут?
- Говори, да не заговаривайся! Здесь, между прочим, тоже фронт.
- А я сюда просился? Вообще – меня кто-нибудь спрашивал, где мой фронт?  Я немцев бить хочу! Немцев, понял?! По какому праву кто-то решил отправить меня в эту кругосветку? И вообще: ради чего нас, двести человек, послали за тысячи миль эту хлябь глотать? – Соколов сплюнул  и растёр по паёлам густой солёный сгусток.
Переведя дыхание, он посмотрел Вашкевичу в глаза:
- Что молчишь? Пойдёшь сейчас докладывать, что Соколов морально разложился? Иди! Беги! И что ты мне сделаешь? Арестуешь? Но мы все тут в одной душегубке. На берег высадишь? Так неизвестно, дойдем ли мы до того берега. Расстреляешь по команде командира? Давай, стреляй!
Соколов уже почти кричал, и только рёв урагана за кормой мешал услышать его вопли кому-нибудь за пределами отсека.
Вашкевич долго молчал, потом ответил медленно – будто самому себе:
- По-моему, человек живет не ради того, как умереть, а ради того, как жить. Ты, конечно, не трус. Но ты – один. Одному – труднее. Потом сам поймёшь – стыдно будет.
- Поэтому ты меня в комсомол агитируешь? – спросил Соколов насмешливо. – Опять клясться, что буду верно служить.. тыры-пыры…? Так я же присягу давал – на кой чёрт опять лбом биться? Или теперь уже «служить верней верного»?! Нет, Казимир мой дорогой, - проговорил Соколов, успокаиваясь, - я и без комсомольского билета Родину защищать буду. И не хуже твоего. Хотя, конечно, притвориться проще: написать заявление, билет получить для галочки… Но тебе-то это зачем?


Утро следующего дня встретило подводников тихим снежком. Серое море жадно глотало густо падавшие снежинки, словно утоляло жажду после трёх ураганных суток.
Григорий Щедрин, получив доклад штурмана, констатировал:
- Александр Васильевич, крепенько нас качнуло! Отклонение от курса – 60 миль, повреждены цистерны главного балласта, покорёжен легкий корпус, затоплен снарядный погреб.
- Ну, а до Галифакса своим ходом дотянем?
- Должны дотянуть – недалеко осталось.
Спустя некоторое время вахтенный офицер докладывает:
- На горизонте неизвестные корабли!
- Кажется, нас уже встречают, - заметил Трипольский. – Думаю, это канадский эскорт.
В этот момент лодка вдруг будто уткнулась в невидимую стену. Не успел Щедрин сообразить, в чём дело, как с центрального поста доложили:
- Заглохли оба дизеля!
- Не иначе – воды нахлебались!
В сердцах стукнул Щедрин по леерам.
В перископ видно, как не ожидавшие подобного манёвра корабли канадского охранения навели на лодку свои пушки. Транспорты сопровождения – на всякий случай! – шарахнулись в стороны.
Несколько минут на лодке царит замешательство – пока Трипольский не сообразил, что происходит, и не скомандовал дать на эсминцы опознавательный сигнал.

Галифакс (Канада), 15 декабря 1942 года

Морозно: палубы четырёх советских лодок, стоящих у причала, обледенели. Но вход в штаб военно-морского флота Канады выглядит торжественно: выстроен почётный караул, у дверей – государственные  и морские флаги Канады и СССР. Когда к штабу подъезжают машины с командирами подводных лодок и комдивом Трипольским, навстречу им выходит командующий флотом Канады контр-адмирал Мюррей. Звучит марш, во время которого офицеры обмениваются приветствиями и входят в здание.
Усадив гостей, Мюррей угощает их сигарами.
- Я чрезвычайно рад, господа, приветствовать вас на канадской земле – земле Её Величества королевы Великобритании. Прежде всего хочу поздравить вас с успешным завершением очередного этапа вашего героического похода, который, несомненно, войдёт в морскую историю.  Позвольте мне также принести извинения за то недоразумение, которое случилось с двумя вашими кораблями на подходе к Галифаксу…
Трипольский улыбнулся:
- Господин контр-адмирал, у нас, у русских, говорят: всё хорошо, что хорошо кончается. Поэтому не стоит, наверное, так официально… Во всём виноват шторм, не так ли?
      

Рулевой Сергей Жигалов, моторист Александр Капелькин и комендор Иван Грушин очищают палубу С-54 от снега и льда.
- Не-ет, Галифакс – не Ташкент! – категорически заявляет Жигалов, ёжась от пронизывающего ветра. – Мне Панама больше климатит.
Капелькин, которому при его небольшом росте, кажется, проще свернуться «ёжиком», чтобы не растерять тепло, весело возражает:
- У нас в Угличе и не такое бывает. На Волге зимой  знаешь как? Ледок – катком, ветерок – с матерком, во как! Главное – что мы из этого чёртова хурикана выбрались. Недели две теперь ремонтироваться придётся.
- А слыхал, как канадцы 56-ю  чуть  не угрохали? – поднял голову Грушин.
- Что значит «чуть не угрохали»?
- А то и значит! Только-только лодка от  шторма очухалась… ну, ребята решили: сейчас водичку вычерпаем, в порт войдём – и, считай,  у бога за пазухой… а не тут-то было. Враз заглохли оба двигателя!
- Оба?! – в один голос удивились Капелькин и Жигалов.
- Оба и в один момент! – Грушин вполне удовлетворён произведённым впечатлением. – А тут откуда ни возьмись – канадский конвой. Там видят: подводная лодка. Откуда им знать, что советская? Издалека не видать! Да и не бывало тут наших отродясь. Зато немецкие ходят как у себя дома…
- Ну?!
- Ну, транспорты, понятное дело, по сторонам, а три эсминца помчались прямиком на нашу красавицу, уже и пушки наставили. Одного только, наверное, не поняли – чего это она в волнах, как беспривязная, болтается?..  Щедрин наш, конечно, первым делом на свой флаг смотрит – поймут же, наконец, чья  лодка перед ними! А флаг-то  мокрый, заледенел, в кулёк свернулся!  Пришлось сигнальщикам ручонками помахать… Короче, минут пятнадцать братишки наши поёжились – пока канадцы не опознали.
- А ты не заливаешь? – усомнился Жигалов. – Что ж, им не сообщали, что ли?
- Ну, с начальством, конечно, наш приход согласован. А вот то, что в канадских водах будет дрейфовать лодка, да ещё похожая на немецкую… По радио-то нам запрещено выходить на связь!
- Эй, салаги! – окликнул их кто-то. – Держи концы!
О палубу рядом с моряками ударился увесистый снежок. Оглянувшись, ребята увидели, что с соседней С-55 их собралась «обстреливать» целая ватага. Мигом бросив скребки и мётлы, они, уже уклоняясь от снежков, налепили ответных гостинцев. С борта на борт полетели  белые комки. Один из них с особенно громким стуком ударился о сталь палубы.
- Чур, лёд не швырять! – запротестовал Жигалов.
В этот момент на них обрушился «снегопад» сзади, со стоявшей по другому борту С-51.
- Так не честно! – завопил Капелькин, пытаясь отбиться от новой напасти. – Братцы, они второй фронт открыли!
- Не пищать! – скомандовал Грушин и прижался спиной к рубке. – Советские не сдаются!
На причале тем временем собрались зрители – канадские моряки и рабочие-ремонтники. Улыбаясь, они наблюдали, как резвятся стосковавшиеся по простым земным радостям эти разыгравшиеся мальчишки.
- Ребята, наших бьют! – подбежав к рубке, закричал вниз  Жигалов.
Однако вместо ожидаемой помощи из люка показался лейтенант Донат Негашев.
- Отставить! – скомандовал он, но тут же о его фуражку стукнулся очередной «снаряд». – Ах, вы так?!
Засучив рукава, командир группы движения включился в битву.
- Ура-а! – заорали подчинённые, вдохновлённые таким поворотом событий.




Тем временем встреча в штабе флота  продолжалась.
- Наше охранение можно понять, - объяснял контр-адмирал Мюррей. – На путях союзных конвоев постоянно «охотятся» целые стаи немецких подводных лодок – по  3–5 субмарин в каждой. Приходится быть особенно бдительными.
- Сейчас для нас главное – поскорее провести ремонт, - Трипольский перевёл разговор на более актуальную тему. – После шторма повреждения довольно серьёзные.
- Мы вас слушаем, - подобрался Муррей и кивнул своему помощнику: - Записывайте!


- Братцы, братцы!
По причалу бежит к лодке Юрий Нуждин с кипой газет. «Бой» тут же прекращается, и со всех лодок народ сбегает по трапам, окружая его.
- Послушайте, что пишут канадские газеты. Перевожу: «Как сообщает советское информационное агентство… за последнюю декаду Красная армия в районе Сталинграда захватила в плен 49.700 солдат и офицеров противника… Так… м-м-м… так…»
- Ну что ты «затакал»? Читай скорей! – не выдерживает кто-то.
- Тише ты! – одёргивает его сосед. – Это тебе не букварь. Тут с русского на английский, а потом – с английского на русский… Тут точность нужна!
Толпа хохочет, а Нуждин продолжает:
- «За эти дни сталинские гвардейцы захватили у противника  172 танка, около 1900 орудий и 54.000 винтовок, 80 радиостанций, больше тысячи мотоциклов, почти 7 тысяч лошадей, до сотни складов с боеприпасами, вооружением и продовольствием. Фашисты потеряли больше ста самолётов, 130 танков и 250 орудий разного калибра. За 24 один только день на поле боя осталось более 7.000 трупов немецких солдат и офицеров».
- Глянь, тут и шарж нарисован, - заглядывает Стребыкин Нуждину через плечо.
И правда, в газете красуется огромная бутылка «Советского шампанского», внутри перепуганная шайка фашистов с Гитлером во главе, а вокруг  бутылки с балалайкой в руке  и в форме буденовца пляшет вприсядку Сталин. Моряки  с удовольствием рассматривают рисунок, а Василий Глушенко хлопает по плечу Сергея Чаговца:
- Цэ ж вин гопака танцюе!
- Вот это наши дают! – восхищённо  произносит  Виктор Бурлаченко и в порыве радости подхватывает Нуждина на руки.
- Качать его! – восклицает  Михаил Богачёв.
Идея попадает на благоприятную почву, и Юра взлетает над головами.
- Да я-то, я-то при чём?  - пытается тот не растерять газеты. Полёты прекращаются только от неожиданных криков.
- Мистер камрэд! Мистер офицер! Рашен, плиз! – бежит к кораблю по причалу странный человек.
Негашев, успевший после игры привести себя в порядок, спускается ему навстречу:
- Ай’м лисенинг!
- Ай хэв э синема. Ай инвайт ол ю! Фри! Плиз! Ай хэв э совьет филм тудей! Эбаут зэ баттл ниа Москау!
Негашев слушает его сначала удивлённо, потом, попросив минуту, взбежал на корабль, но вскоре вернулся, поблагодарил гостя и что-то ему пообещал. Когда канадец ушёл, объяснил матросам:
- Это хозяин кинотеатра. Он получил советский  фильм о битве за Москву и приглашает всех нас бесплатно в свой кинотеатр. А ещё он сказал, что двери его кинотеатра бесплатно открыты для русских моряков всегда.
Вечером в кинотеатре идет фильм «Разгром немецко-фашистских войск под Моск-вой». Правда,  в американском варианте картина называется иначе – «Москва наносит ответный удар». Но зал полон. И подводники, давно знавшие о победе под Москвой, вместе со всеми присутствующими впервые воочию видят, как строила столица заградительные сооружения, как днём и ночью работали оборонные заводы, как женщины и подростки тушили зажигалки во время вражеских налётов, как сражались в заснеженных морозных полях герои-красноармейцы и как  освобождали от врага подмосковные деревни и города. Когда фильм заканчивается и вспыхивает свет, весь зал встаёт и, повернувшись к нашим морякам,  рукоплещет им. И Анатолий Стребыкин, Сергей Чаговец, Виктор Нищенко, как и другие ребята, смущенно улыбаясь,  даже не пытаются прятать мокрые от слёз глаза.


- Господа, я всё понял, - контр-адмирал Мюррей встал и торжественно продолжил: - Объём ремонтных работ действительно велик. Это и неудивительно после такого долгого и трудного пути. Я сегодня же отдам приказ – и можете не сомневаться: мы сделаем всё возможное, чтобы справиться как можно быстрее и качественнее, помочь доблестным русским морякам вернуться на родину и вступить в бой с нашим общим врагом!  Будьте уверены: уже в двадцатых числах декабря ваши лодки смогут выйти в  море.
 Командиры выслушали  эти заверения стоя, после чего Трипольский  крепко пожал канадцу руку:
- Надеюсь  после победы  встретиться в Москве!


Во втором отсеке командир С-54  Дмитрий  Кондратьевич Братишко собрал всех свободных от вахты. Начал шуткой:
- Как всегда – в тесноте, да не в обиде.
Но продолжал серьёзно:
- Завтра – в море. Во-первых, выражаю благодарность всему личному составу за ударный труд по ремонту корабля. Работы выполнены быстро и качественно – надеюсь, лодка не подведёт. Тем более, что идём пока не домой.
Отсек разочарованно загудел.
- А 51-я… - начал кто-то.
- Да, 51-я берёт курс на Полярный. У нас положение другое. Дизели, сами знаете, в очень изношенном состоянии. Поэтому получен приказ: идти в шотландский порт Розайт, произвести замену двигателей и аккумуляторных батарей, только после этого пойдём к родным берегам.
Снова в отсеке раздаются недовольные голоса. Братишко оглядел лица моряков, остановился на Викторе Нищенко, который, почти по-детски капризно скривил губы:
- Отставить скулёж! Вот и краснофлотец Нищенко напоминает, что мы – люди военные,   сидим не на одесском Привозе, а стало быть, базарить нам не к лицу.  Так, Нищенко?
- Так точно, - вздыхает Виктор.
- Но это первая новость, - продолжил Братишко. – Вторая – приказ главкома (читает) «о порядке выдачи водки личному составу кораблей и частей действующих флотов и флотилий» от 10 декабря 1942 г.
В отсеке снова зашумели, но  теперь уже возбуждённо.
- Фадеев, - обратился командир к широколицему акустику, - откуда такая радость? Раньше я не замечал за вами особого пристрастия к зелью. Или это радист Семенчинский на вас так влияет?
- Нет, товарищ капитан-лейтенант, - Николай расплывается в добродушной улыбке. – Просто он предлагает мне выпить за ваше здоровье.
- Я думаю, с вами вместе мы  выпьем,   когда поздравим друг друга с победой. Надеюсь, ждать этого недолго… А приказ такой (читает): «1. Водку, положенную личному составу кораблей и частей действующих флотов (и флотилий), выдавать одновременно с раздачей пищи в обед. 2. Для раздачи водки на кораблях и в частях выделить проверенных лиц из состава службы продснабжения и старшин групп. Раздачу …производить в присутствии непосредственных строевых начальников по еженедельным раздаточным ведомостям с ежедневной отметкой о выдаче водки. 3. Категорически запретить выдачу водки за прошедшие дни, а также передачу положенных водочных порций одним военнослужащим другому»… Вы чем-то недовольны, Колуканов?
- Зачем же добру пропадать, товарищ капитан-лейтенант? У нас Жигалов не пьёт – выходит, его водка протухнет? А я бы за здоровье товарища не против…
- Ну, во-первых, на подводных лодках по-прежнему вместо водки будет выдаваться вино… да-да, этот порядок не меняется… А во-вторых, главком вашу обеспокоенность  предусмотрел. (Читает) «4. Военнослужащим, …которые не хотят получать водочное довольствие натурой, или которым прием водки противопоказан по состоянию здоровья, выплачивать денежную компенсацию в размере: за суточную порцию  100 граммов водки или 200 граммов вина - 10 рублей, за суточную порцию  50 граммов водки или 100 граммов вина - 5 рублей»… Как видите, здоровье краснофлотца Жигалова  станет только крепче. Так что, его да ещё, пожалуй, нашего парторга старшину второй статьи Вашкевича мы и назначим  ответственными за раздачу. Нет возражений?
- Казимир, я с тобой дружу! – доносится из гущи собравшихся голос Константина Соколова.
- Пьянству – бой! – чётко отвечает Вашкевич.
- У кого еще вопросы? – интересуется Братишко.
- Разрешите, товарищ капитан-лейтенант?
- Да, Нищенко.
- А вот, допустим, продрог человек на вахте. Всё же Канада – не Панама, вином не согреешься!
- Не волнуйтесь, Нищенко. Родина вас не забудет. Приказ главкома разрешает (читает) «в случае необходимости  выдачу до 100 граммов водки личному составу подводных лодок … в зависимости от местных условий взамен вина».
- Ну, так это ж совсем другое дело! – удовлетворённо заключает Нищенко.
Выдержав паузу, чтобы улеглись страсти, Братишко продолжает:
- Наконец, третья новость – на этот раз, к сожалению, не совсем приятная… Нам придётся расстаться с некоторыми своими товарищами.
В ответ – сразу хор голосов:
- Как?
- Почему?
- Что значит – расстаться?
- Есть такая военная необходимость. Новое назначение получил наш замполит лейтенант Шаповалов… На С-51 переводится старшина трюмных машинистов  Грудин… на С-56 – моторист Лемперт…
Каждая названная фамилия  встречается гулом расстроенных голосов.
- Конечно, расставаться жаль, - продолжает командир, - но мы уверены, что товарищи  не подведут, везде будут высоко нести честь нашей «эски». А главное, скоро встртимся в Полярном. Вместе прошли океаны – вместе  и врага будем бить. Так ведь?


- Братцы, в вашу честь «боевой листок» выпустили! – моторист Михаил Богачёв собрал своим сообщением всех, кто был в отсеке и рядом. – Саша Морозов даже новое стихотворение написал!
И правда, на рисунке в «боевом листке» Петр Грудин передаёт швабру в руки своему сменщику – новому старшине команды трюмных машинистов Сергею Чаговцу, а Яков Лемперт заботливо упаковывает ящик с сапожными инструментами.
- Что за стихи? Прочтите кто-нибудь, - просит через головы друзей невысокий Александр Капелькин.
Анатолий Стребыкин читает вслух: «Подводники. Посвящается моим боевым това-рищам по С-54».
- Молодец, Морозов! – произносит Вашкевич.
- Погоди, дай послушать, - нетерпеливо замечает Капелькин.
Стребыкин с чувством продолжает:


Где пираньи резвятся, как дети,
Где акулы, треска, лосось, -
Человек расставляет сети,
Просолённый и сам насквозь.
Правда, кровью своей горячей
Он обязан другой среде:
Человек – не рыба, и значит,
Не способен он жить в воде.

Человеку стоять на страже
Той земли, где отец и мать.
Если духом запахнет вражьим,
Он не станет хвостом вилять.
Смело скажет судьбе спасибо,
Сам посмотрит в глаза беде…
И хотя человек – не  рыба,
Он научится жить в воде!

Океан – не банка консервов:
Волны дыбом, а надо плыть!
Если в море откажут нервы –
Сам отправишься рыб кормить.
Мы по шхерам сидеть могли бы
И от страха икру метать.
Но коль ты человек, а не рыба,
Ты не можешь всю жизнь молчать.

Мы, подводники, знаем цену
Кислороду, дождю, цветам.
Твердо верим, что непременно
Нас любовь не покинет там.
       Мы верны до последней минуты
Путеводной своей звезде.
Мы – подводники и потому-то
На подлодках – как рыбы в воде.

- Здорово!
- Так это же песня! Готовая песня!
- Колуканов, сочини  музыку – это будет гимном нашей «эски».
- Спасибо, братишка, - растроганный Лемперт подходит к Морозову и обнимает его. – Перепиши для меня, а?
- Конечно.
- Ну, земляк, - подходит к Якову Анатолий Стребыкин и тоже заключает друга в объятия, - будь здоров. Встретимся в Полярном!

Тринадцатая  неделя  похода

Атлантический океан – Северное море,  декабрь 1942 – январь 1943 года
 
В Северной Атлантике – жестокий зимний шторм.
Фигура сигнальщика Василия Глушенко, привязанного к тумбе перископа,  напоминает распятого Христа. Штурман Константин Тихонов тоже привязан рядом. Оба в резиновых легководолазных костюмах.
- Товарышу лейтенант, - кричит Глушенко, - костюмчики в нас нэ по климату. У ций бани пару малувато…
- Ну, без костюма тут сам паром изойдёшь – в одну минуту! Не зря командир решил менять вахту каждые два часа.
Его голос заглушает очередная волна, которая  перехлёстывает через мостик и пенным потоком уносится через противоположный  борт. Лодка, будто вдогонку ей, кренится, одновременно врываясь сетерезом в водяную стену.
Внутри корабля болтанка тоже заставляет всех привязываться: тех, кто несёт вахту у механизмов, – к ближайшим опорам, а всех, кому выпало отдыхать, - к койкам. Но отдыхом это назвать трудно: койки то взлетают к подволоку, то бьются о переборки, потом бесформенными тюками опадают  в бездну. На рулях – богатыри Виктор Бурлаченко и Сергей Колуканов, но и они  с трудом удерживают лодку на заданных глубине и курсе. Только  на одном посту работа в буквальном смысле кипит – это кок Демьян Капинос пытается вопреки непогоде приготовить экипажу новогодний ужин. На плите у него – и тушеное мясо, и новогодний пирог, и традиционный флотский компот. Стремясь спасти  праздничные яства от болтанки, он обливается потом и едва не валится с ног от усталости. Дежурный по камбузу мичман Николай Лосев восхищён:
- Ну ты и фокусник! Я бы сейчас даже чаю не мог вскипятить…
- Пить-есть захочешь – вскипятишь… Ну, кажется, готово. Теперь вино на столы – и всё… А у меня, честно говоря, глаза слипаются. Боюсь, даже Новый год просплю.
- Ты поди приляг, с вином я как-нибудь управлюсь.
- Не-ет, я сам… - Капинос, ухватившись, чтоб не упасть, за переборку, почти сползает на паёлы.
Лосев, подхватив, тащит его в соседний отсек.
- Подожди, - упрямо твердит Демьян. – Надо масло в люк привязать.
- Какое масло? Какой люк?
- Сливочное… А то растает…
С помощью Лосева он кое-как укрепляет початый ящик сливочного масла в люке над камбузом, где его время от времени омывает ледяная вода. После этого, совсем обессиленного, Лосев укладывает его в койку и заботливо привязывает там. Демьян, сладко причмокивая, уже спит.
Тем временем приближается праздничная полночь. Офицеры во главе с команди-ром лодки Братишко, переходя из отсека в отсек, поздравляют моряков с Новым годом, вместе выпивают за благополучное возвращение на Родину и за  будущую победу. Но  праздник, вопреки настроению, отмечают наскоро: одним надо сменить товарищей на вахте, другие спешат вернуться в спасительные койки.
Моторист Миша Богачёв, сменившись и взяв в охапку матрац, переходит из отсека в отсек.
-  Ты чего бродишь, как лунатик? – удивляется  Анатолий Стребыкин.
- Ищу, где меньше качает. Измотало уже всего!
- Меньше – только на среднем шпангоуте. Но там спать негде.
- Кто ищет, тот найдёт! – загадочно прищуривается Богачёв и исчезает за переборкой камбуза.
…Притихший корабль  всё так же  упрямо пробирается  сквозь  непролазную, ка-жется,   водную хлябь. Он был бы в океане просто мелкой чёрной соринкой, если бы  не вела его упрямая,  настырная людская воля.

А в это время севернее, у берегов Ньюфаундленда…

На мостике С-56  командир лодки Щедрин наблюдает в бинокль за бушующим морем. Время от времени в поле зрения попадают торчащие из-под воды мачты затонувших кораблей.
- Наследили фашисты! – ни к кому не обращаясь, замечает Щедрин. – И море тут какое-то мелкое…
- Товарищ  капитан-лейтенант, – высовывается из люка голова вахтенного матроса, – барометр опять падает.
- Куда уж больше? И без того штормяга такой, что  больше 11  узлов не выжмешь! Лево руля!.. Сейчас чуть подальше отойдём – и под воду хоть ненадолго…
Внезапно лодку сильно накренило на корму, и она стала терять плавучесть. По левому борту раздаётся жуткий скрежет.
- Что это? – выскочил  на палубу комдив Трипольский.
- Стоп моторы! – нервно командует Щедрин.
Все застыли в ожидании взрыва. Но взрыва нет – только резкий толчок, и дифферент на корму продолжает нарастать.
- Что-то нас держит…
- Неужели висим на минрепе?!
- Вряд ли. Тогда бы уже подтянули к себе мину. А мы вроде как трёмся обо что-то кормой.
Поразмыслив с минуту, Щедрин командует:
- Оба электромотора – полный назад!
- Что ты задумал?
- Похоже, висим на мачтах затонувшего корабля. Да ещё попали кормой под рею – потому и скрежет.
- Тогда надо…
Но не успевает Трипольский договорить, как раздаётся грохот и шум, будто на верхнюю палубу свалились огромные деревья.
- Ничего себе!
- Наверное, свалили на себя чужую мачту. Чёрт с ней! Главное – выбрались…
Лодка выровнялась и свободно пошла задним ходом.
- …к тому же, не сломали ни винтов, ни рулей!
- Всё же везунчик ты, Григорий Иванович!
- Погоди, Александр Васильевич. Как сказал бы Сушкин, не хвались идучи на рать, а хвались идучи с рати.
Трипольский рассмеялся:
- Я, как первый раз это услышал, говорю ему: ты чего выражаешься? А Лев Михайлович: не знаешь, мол, ты русского языка. Тогда только до меня дошло!
- Товарищ капитан первого ранга! – раздался в рубке голос радиста. – Разрешите обратиться  к командиру корабля.
- Что ещё?
- Тут на волне Коминтерна – немецкое радио…
- И что нам сообщают чёртовы геббельсы?
- Говорят на русском языке… Вот… «Из канадского порта Галифакс вышли пять советских подводных лодок. Три из них уже потоплены, а три преследуются доблестными морскими силами фюрера».
- Так… Пронюхали, значит? – Трипольский сокрушённо стукнул кулаком о ладонь.
- Что-то у них с арифметикой неладно, - с ехидцей замечает Щедрин. - Три да три – никак пять не выходит…
- Но неужели вправду потопили?!
- Думаю, врут... Хотя… Старшина!
- Слушаю, товарищ капитан-лейтенант.
- Никому ни слова! Разберёмся…
- Есть!
- Александр Васильевич, время к двенадцати – пойдём экипаж поздравлять. Новый год всё-таки!


По отсекам С-54 несётся истошный вопль, от которого все, кто спал, вскакивают и бегут, как по тревоге, в сторону камбуза. Им навстречу выползает фигура с нечеловеческим лицом – белым, как маска. От неожиданности Стребыкин, Чаговец  и Капелькин шарахаются от неё, пока не услышали из-под маски знакомый голос Миши Богачёва:
- Где этот Капинос, чтоб ему?!..
- Мишка, ты? Что случилось?
- Случилось… Сплю себе, - объясняет Богачёв, протирая глаза, - и вдруг на башку бомба.
- Бомба? Ты что – того?
- Это мне приснилось – бомба. А оказалось – масло!
Тут только все разглядели, что Мишкино лицо сплошь облеплено сливочным мас-лом. Подоспевший Демьян Капинос под несмолкаемое ворчанье Богачёва виновато объяснил:
- Да я ж его  вроде надёжно закрепил… Может, водой размыло…
- «Вроде... может…»! Так и убить недолго!
- Да, - смеётся Братишко, тоже прибежавший на крик, - и нанёс бы урон боеспособности корабля!
- А ты не спи где не положено! – наставляет Мишку Капелькин. – Это ж сколько лишних паек слопал…
- Чего ржёте-то?! – перекрыл всех неожиданно злой голос Константина Соколова.
Все повернулись к нему в недоумении.
– Чего ржёте? – повторил он так же свирепо. – Наши сейчас в Ленинграде или в Москве с голоду пухнут, а мы тут… как сыры… В  масле катаемся!
В отсеке повисла неловкая тишина.
- Ну ты… - заговорил Стребыкин, - зачем ты так?
- А затем! – отрезал Соколов. – Люди там… всё для фронта, всё для победы… а мы… только ржём, ржём…
Он отвернулся так же неожиданно, как начал, и видно было, как дрогнули его плечи.
- М-да, - вымолвил Братишко и вздохнул. – Вот так…
Миша Богачёв, продолжая стирать с лица остатки масла, молча вышел из отсека. Следом  – Демьян Капинос:
- Пошли, умоешься…
Стали разбредаться и остальные, тоже вдруг ощутив какую-то вину. Братишко, уходя, оглянулся и не приказал – попросил:
- Соколов, когда сможете – зайдите ко мне.
С приходом Соколова он некоторое время молчал, потом спросил:
- У вас что-то случилось?
Константин молча помотал головой.
- Что-нибудь дома?
- Не знаю, - пробурчал матрос, и на щеке его дернулись желваки.
- Вы ведь, кажется, женаты? Москвич?
- Кажется…
- Не понял.
- Жил в Москве, в Замоскворечье, в Старотолмачёвском переулке… Был женат… Теперь – не знаю.
- Давно писем не было.
- Совсем не было. Ни одного!
Братишко хотел что-то произнести, но, услыхав последние слова, осёкся. Потом произнёс:
- Ну, вы же знаете, как мы почту получаем… Разминулись где-нибудь… Вот придём в Полярный…
- Не надо, товарищ капитан-лейтенант! Я понимаю… Просто… Вы простите меня… Вырвалось там…
- Да. Конечно… Вы, Костя, на ребят…  не надо! Всем пока тяжело. Начнём воевать – всё встанет на место. Потерпите!
- Я потерплю, товарищ капитан-лейтенант. Потерплю!
- Вот и ладно! - Братишко отечески похлопал его по плечу. – Отдыхайте.
Соколов впервые с начала разговора вскинул голову:
- Да мне на вахту сейчас. Разрешите идти?
И увидев кивок командира, вышел из отсека.


- Та-ак… - Александр Морозов, бессменный «штурман по карте», проставляет на ней очередные значки: - Англия, Розайт… Братцы, знаете, сколько мы уже прошли? 5748 миль!
- А толку? Зря винтами воду толчём! – комментирует в своём духе электрик Виктор Нищенко, колдуя у щита. – Немцев уже и от Москвы отогнали, и в Сталинграде поколотили… Скоро полстраны освободят – а мы?
- Будет и на нашей палубе праздник, - пытается урезонить  его Казимир Вашкевич.
- Ты мне политпрививку не делай – сам могу! – не унимается Нищенко. – Слыхал вон, Сушкин со Щедриным на своих лодках  аккумуляторные батареи заменили, доковый ремонт сделали – и вперёд. Не стали ждать, пока им гидроакустику и радиолокационные станции поставят. И правильно! А мы…
- Братишко говорит, приказ главкома Кузнецова - нам стать в сухой док и ремонти-роваться по полной.
- Это ж месяца на два, не меньше! Ребята  давно дома будут…
- Слушай, Нищенко, - не выдержал Стребыкин, - ты, часом, не агент? Чего душу травишь?! Без тебя тошно. Одессит, называется. Лучше бы анекдот рассказал!
- Угу… На крейсере «Ливерпуль», где нас поселили, ты видел, какую дырку фашисты сделали? Чуть не два паровоза в пробоину пройдут! Вот тебе и анекдот… У меня по этим гадам руки чешутся!
- Слышь, парни, но какая тут на крейсере морякам житуха, а?! – Николай Семенчинский даже зажмурился от удовольствия. – И тебе кубрики тёплые, и душевые, и вентиляция… Интересно, на наших  крейсерах тоже так?
- Крейсер – это тебе не подлодка. Простор!
- Простор… - усмехнулся Вашкевич. – А потом - дырка на два паровоза! Фашистам есть куда целиться.
- Зато пушки какие! Не то что наша сорокапятка, - продолжает Семенчинский.
- Я тут о чём подумал… - перебил его Нищенко.
- Крейсер угнать?
- Тебе, парторг, я думаю, это особенно интересно, - не принял шутку Виктор. – Англичане, конечно, неплохие ребята, на ремонте стараются, но… медленно как-то. Ихний главный корабел вообще потребовал предоставить им доковые чертежи на подлодку. А когда узнал, что мы их с собой не возим, - заявил, что пришлёт водолазов, чтобы произвести замеры подводной части корпуса. Представляешь? Мог бы просто попросить: разрешите, мол, на вашу лодку шпионов прислать!
- Ну, и что Братишко?
- Не согласился, конечно. И сразу нашли выход: подобрали чертежи с похожих немецких лодок... Но я как представлю, что мы будем тут два месяца загорать!..
- И что предлагаешь? – спрашивает Вашкевич хоть и не шутя, но всё же с насмешкой в голосе, не ожидая от балагура-одессита чего-нибудь дельного.
- Надо, чтоб командир разрешил нам работать аврально – с подъёма флага и до полуночи. Смотришь, и англичане порезвей станут.
- А что? По-моему, толково, – сразу отозвался Стребыкин. – Молодец, Нищенко!
- Думаю, Братишко согласится, - поддержал и Вашкевич. – Нам не привыкать.