Где-то на той войне... ч. 6

Пятый месяц похода

Розайт – Северное море – Портсмут, Англия, февраль-март 1943 года

В доке шумно. Отовсюду – стук молотков, скрежет металлических пил, треск сварочных  аппаратов, рокот подъемных кранов. Английские рабочие и русские моряки работают рядом, и в комбинезонах сразу не разберёшь, кто где. Только улыбки и жесты – мол, всё о’кей – говорят: дело спорится. Но вот слышен портовый гудок, и рабочие один за другим покидают свои места.
- Эй, камрад! – окликает Николая Лосева один из них и показывает на часы: – Зэ джоб из финишд!
- Ноу! – откликается мичман и демонстрирует усвоенные знания: – Ви маст континье…
Англичане  смеются, но качают головами с явной укоризной. Подводники в противогазах, спасаясь от хлора, скопившегося в аккумуляторной яме, машут им вслед и продолжают работать.
- Вира! – и очередная батарея весом в несколько сот килограммов уходит через люк на причал.
На следующий день у ворот дока – демонстрация. На транспарантах надписи, которые Юра Нуждин  со смехом переводит:
- Прекратить эксплуатацию русских моряков! Только восьмичасовой рабочий день! Долой  рабский труд!..
- Во дают! – хохочет Чаговец. – Прямо классовая солидарность какая-то... Юра, крикни им: мол, пролетарии всех стран, соединяйтесь!
- Не вздумай, – предостерёг Вашкевич. – Они нам такую пропаганду пришьют!..
Лозунги и свистки с причала продолжались до тех пор, пока командир БЧ-5 Донат Негашев не сошёл по трапу к толпе. Там он долго объяснял что-то группе шумных граждан в котелках, пока  демонстранты продолжали протестовать.
Вернувшись, Негашев объяснил:
- Это их профсоюзные деятели организовали демонстрацию – говорят, по требованию самих рабочих.
- Да они просто боятся, что мы у них кусок хлеба отнимем, их работу сделаем! – хлопнул себя по лбу Николай Фадеев.
- Догадался! – хмыкнул Сергей Жигалов.
- Конечно! Они-то думали, что на полгода работой обеспечены, а тут мы, стахановцы…
- Да они и слова такого не знают, - рассмеялся Негашев. – Придётся командиру псать письмо в здешний профсоюз, что мы  не штрейкбрехеры какие-нибудь, а люди, которые рвутся в бой с врагом.
Он отправился в каюту, которую отвели на крейсере для командира С-54, а матросы между тем продолжают обсуждать происшествие.
- Кормили бы получше своих рабочих, - проворчал Михаил Богачёв. – Я, как перешли на ихнее довольствие, даже худеть стал.
- Ну, тебе-то худеть не вредно, - заметил Сергей Колуканов. – А то уже лодке водоизмещения  стало не хватать. Хотя ты прав: что у них за порции? Супу нальют – воробью по колено! Да и невкусно как-то…
- Братцы, а давайте скажем командиру: пусть попросит в своём письме, чтобы разрешили Капиносу для нас готовить! – подал идею Анатолий Стребыкин.
- Правильно! – поддержали его голоса. – Точно! Вашкевич, дуй к Братишке, пока письмо не ушло… 

Через несколько дней

- Ну-ка, ну-ка, покажитесь, - командир лодки вышел из своей каюты на крейсере и  прошёлся вдоль шеренги подводников, собравшихся на берег. – Не каждый день английские девушки приглашают советских моряков. Так что, будьте джентльменами!
- Они ведь тоже военнослужащие, товарищ капитан-лейтенант, -  скептически отозвался Виктор Нищенко, - с ними кашу не сваришь.
- Да уж, Нищенко, хоть  вы, наверное, мастер кашу заваривать, но Розайт – не Одесса. Не вздумайте с местными моряками соперничать!
- Так у них и мужчины в юбках, товарищ капитан-лейтенант! – посетовал Чаговец. – Для некоторого дела оно, конечно, удобней. Но воевать всё же сподручней в брюках.
- Ты, главное, не перепутай, - насмешливо бросил Юра Нуждин.
- Вы уж, Нуждин, помогите товарищам, если что, -  напутствовал Братишко. – Ну,а серьёзно – обычай есть обычай, его надо уважать…Желаю вам хорошо отдохнуть. Направо! В увольнение бегом марш!
Минут десять спустя вся группа подводников – Вашкевич, Чаговец, Стребыкин, Колуканов, Нуждин и Нищенко – садится в автобус, отправляясь в Морской клуб. Многие  в автобусе встречают их улыбками, уступают место, заговаривают. Хотя  каждый усвоил десяток-другой английских слов и выражений, выручает, как всегда в таких случаях, Нуждин – он с готовностью отвечает на приветствия, на вопросы о победах Красной Армии. Остальные с интересом рассматривают пейзаж за окнами: узкие малолюдные улочки, невысокие островерхие домики, окутанные щедрой, непривычной для зимы зеленью… Через несколько остановок подводники выходят, и у дверей Морского клуба их встречает стайка девушек-военнослужащих в форменных юбках и белых блузках. Совсем стушевавшихся моряков опять выручает Нуждин...
Когда в кафе  подают кофе в маленьких чашечках, девушки невольно расхохотались – настолько забавно выглядит такая чашечка в огромных руках Колуканова.   Сергей смущенно улыбался, хотя время от времени бросал недвусмысленные взгляды в сторону Нуждина. Сжалившись над другом, тот пришёл на выручку – предложил всем перейти в соседний зал, где играл джаз-оркестр. Но тут испытанию подвергся уже Анатолий Стребыкин. К нему и  Нуждину сразу же подошли две девушки, предлагая танцевать.
- Я же танцую, как верблюд на льду! – не разжимая рта, чуть не в истерике про-шептал Анатолий. – Скажи им что-нибудь… ну, что я, мол, могу танцевать только под русскую музыку…
Нуждин, галантно поклонившись, перевел его слова и отправился с одной из девушек танцевать. Когда музыка стихла, он вернулся и заговорщицки произнёс:
- Думаешь, спасся?
- А что ты ей сказал?
- То, что ты просил, больше ничего! Сейчас, ребята, - объявил Юрий товарищам, - будет русская музыка. Специально по заказу Стребыкина!
Оркестр заиграл снова, и Анатолий всё понял: это были «Очи чёрные». Девушка, которая приглашала его прошлый раз, улыбаясь, уже шла к нему через весь зал.
- Майсел Уорт, - назвалась она, протягивая Анатолию руку.
- Юра, объясни ей, что у меня ревматизм! Радикулит! – в отчаянье проговорил Анатолий. Однако Нуждин уже вёл свою партнёршу в танце.
- Не позорь Россию – иди танцевать! – свирепо  распорядился Колуканов.
И Анатолий робко коснулся тонкой девичьей талии. 
 

С песчаного, покрытого травой холма вдоль берега открывается прекрасный вид на бухту. Погода тёплая, солнечная, почти весенняя. На холме, взявшись за руки, - Анатолий Стребыкин и Майсел Уорт.
- Хорошо? – спрашивает Анатолий.
- Ка-ра-шо, - повторяет девушка.
Он расстилает на траве бушлат,  и оба садятся на него. Анатолий при этом, опершись на руку,  нечаянно накрывает ее пальцы. Майсел выдёргивает ладонь, сначала – к великому смущению моряка – дует на неё, потом с улыбкой кладёт ладонь на его руку.
- Тел ми, - просит она, - хэв ю пэрентс?
Видя, что он не понял, пытается объяснить:
- Фазэ? Мазэ?
- О! – восклицает он, сообразив. – Йес, йес! – Анатолий загибает пальцы: - Мама, папа, сестра… - систер, брат – бразер… Он лётчик, понимаешь? У-у-у, - изображает он полёт самолёта.
- Зэ пайлот? – уточняет Майсел.
- Йес, военный лётчик… А у тебя? Кто твои родители? Пэрентс?
Глаза девушки гаснут, и она печально произносит:
- Май пэрентс… бомбз…
- Погибли? В бомбёжку?!
В порыве чувства Анатолий обнимает её за плечи, и Майсел доверчиво прижимается к нему. Анатолий снимает бескозырку и шутя надевает на неё. Майсел с удовольствием красуется в ней, потом снимает и, разглаживая ленты, всматривается в якоря. Один из них, вырыв небольшую ямку, засыпает песком.
- Ю… Кам хиа…
- Что?
- Ай инвайт ю… афтэ во…
Это он понимает:
- Да, после войны… хорошо бы встретиться…
- Ка-ра-шо… - снова произносит она знакомое слово.


На подводной лодке необычное волнение – ждут высокого гостя. Впрочем, команда занята привычной работой, но офицеры во главе с Братишко собрались на верхней палубе в парадных мундирах, нетерпеливо поглядывая на пирс. Наконец  к причалу подъезжает машина, и в сопровождении двух офицеров по трапу поднимается капитан первого ранга английского флота. Отдав честь флагу и приняв рапорт командира лодки, он быстро спускается в центральный пост, вглядывается в приборы, потом, сопровождаемый любопытствующими взглядами экипажа,  обходит корабль и, так же быстро попрощавшись, уезжает.
- Нэ знаеш, що то за птыця? – спрашивает Вася Глушенко у Юры Нуждина.
- Лорд Керзон! – отвечает тот.
- Как? Тот самый?! С ультиматумом? – поражен Миша Богачёв.
- Да нет, не министр иностранных дел, который нам ультиматумами грозил. Какой-то другой.  Но всё же лорд, самый настоящий!
– Что ж ты раньше не сказал? Я б его рассмотрел как следует. Когда ещё увидишь живого лорда…
- Ты думал, у него на лбу рога? Или корона золотая? Человек как человек, по улице пройдёт – и внимания не обратишь… Между прочим, не такой уж он зверь – я читал, что в  Индии благодаря ему удалось спасти от разрушения древний мавзолей Тадж-Махал.
- А что  этот новый Керзон на нашей лодке потерял?
- Наверное, проверял готовность к выходу в море.
- Так он же враг!
- Был враг – теперь союзник. Хочет, не хочет – приходится нам помогать…
- Ну, не знаю… Я б ему не доверял.
Когда в отсек заходит командир группы движения Донат Негашев, все глаза обращаются к нему:
- Скоро домой, товарищ лейтенант? – спрашивает за всех Анатолий Стребыкин.
- В море – завтра. А вот домой… Придётся ещё в Портсмут заглянуть…
- Какой Портсмут? Надолго?
- Боюсь, надолго. Дело в том, что Северное море минами кишит, так что надо пройти станцию размагничивания.  Ну, и в доке продолжить кое-какие работы…
Гул разочарования сопровождает эти слова.


Над причалом – огромная вывеска чёрными буквами: PORTSMOUTH. В окрестностях немало разрушенных, полусожжённых зданий – следы бомбардировок, которым подвергала город фашистская авиация.
Возле казармы, где на время ремонта разместили экипаж С-54, необычно шумно. Донат Негашев и Юрий Нуждин объясняются с группой местных жителей.   Привлечённые такой бурной беседой, на крыльцо выходят радист Сергей Колуканов и старшина трюмных машинистов Сергей Чаговец. У Чаговца в руках – свежая сводка Совинформбюро.
- Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! - обращается он к Негашеву. - Тут  такое!.. Мои родные места освободили! Вот: «19 февраля наши войска, продолжая развивать наступление западнее и юго-западнее Харькова, овладели городом и железнодорожной станцией Люботин, городом и железнодорожной станцией Мерефа, крупными населёнными пунктами Ольшаны, Пересечная, Песочин, Высокий, Комаровка, Покотиловка. В Курской области наши войска овладели городом и железнодорожной станцией Обоянь…» Люботин, Мерефа – это ж уже западнее Балаклеи и моей Андреевки, представляете?!
Бородатый предводитель местных, переводя взгляд с Негашева на Чаговца, пытается понять, почему матрос позволяет себе вмешиваться в их разговор с офицером. Нуждин, видя это, объясняет ему, в чём дело, и вся группа  возбуждённо загомонила, бросилась пожимать руки подводникам.
- Это рыбаки, - пытаясь перекричать шум, говорит Нуждин Колуканову. – Принесли свежий улов, хотят угостить русских моряков. Говорим, что ни в чём не нуждаемся, - обижаются…
- Придётся пригласить их на обед, - машет рукой Негашев. – Колуканов, спросите разрешения у командира, объясните ситуацию.
За обедом бородатый, которого звали  Джордж  Рейф, оказался между Нуждиным и Богачёвым.
- Соу матч! Соу матч! – не переставал он восхищаться порциями, которыми Демьян Капинос наделял всех присутствующих. – Рашен вайн из гуд ту!
- И вино хорошее, и борщ! - поддерживал марку Богачёв.
- Уот? – переспрашивал Джордж. – Бош?
- Борщ! – втолковывал ему Нуждин и писал английскими буквами на листке бумаги: – Би-оу-а-си-эйч. Борщ!
- Босч! – радостно повторял рыбак.
Когда подошло время второго блюда, курс языка продолжился.
- Зыс из плов! – пояснял Нуждин. – Миит вис райс.
- О-о, плоу! – легко усвоил Джордж. – Итс вери делишиз диннер! Соу мач!
Но ему предстоял ещё один урок. В самый разгар обеда Демьян Капинос объявил, что из Лондона, из советского посольства привезли банки с ржаными сухарями. Моряки встретили это известие с таким необыкновенным воодушевлением, что Негашев распорядился доставить сухари к столу. Джордж и его товарищи  сначала с недоумением наблюдали, как восторженно русские – после такого плотного обеда! - грызут  обычный чёрный хлеб. Негашев, усмехнувшись, пояснил:
- Это хлеб Родины!
И тогда Джордж, поднявшись со стаканом вина, произнёс короткую речь, из которой Юра Нуждин перевёл, что гости благодарят советских моряков за угощение, верят, что их рыба попала здесь в хорошие руки. Но главное – они теперь знают один из военных секретов победоносной Красной Армии. Со своей стороны, продолжал Нуждин вслед за Джорджем Рейфом,  английские рыбаки  решили направить правительству Её Величества королевы Великобритании петицию с требованием поскорее открыть второй фронт.
Заключительные слова присутствующие встречают дружными аплодисментами. И после очередного тоста все вместе запевают на двух языках одну песню – «Катюшу».


 - Краснофлотец Капинос! – крикнул  стоявший на вахте Павел Плоцкий. - К командиру!
Демьян только что закончил мыть посуду после завтрака, наскоро вытер руки и побежал в офицерский корпус казармы, где жил Братишко.
- Товарищ капитан-лейтенант, - начал он, - по вашему приказанию…
- Ладно, ладно… Я вот о чём подумал, Демьян Васильевич… Готовите вы хорошо, но… Пища у нас стала несколько однообразной. А ребята много работают.  Нельзя ли их побаловать чем-нибудь домашним?
- Конечно… Только продукты…
- Знаю, знаю. Но попытаться стоит. Попробуйте, к примеру, раздобыть у англичан яиц. Сделаем омлет, а?
- Слушаюсь!
- Юра! Нуждин! – позвал он спустя несколько минут «штатного» корабельного переводчика.
Тот, занятый ремонтом электродвигателя, с проводом в руках выглянул из люка лодки:
- Аз есмь!
- Айда на склад за продуктами.
- А через час нельзя? Сейчас никак не могу – обмотку надо закончить…
- А! – махнул рукой Капинос. – Через час  у них ланч начнётся. Сам пойду…
Оказавшись на складе, он пытается объяснить кладовщику, что ему нужно:
- Яйца, понимаешь? Круглые… Вот такие! – свернул он пальцы колечком.
Кладовщик, улыбаясь, недоуменно пожимает плечами.
- Ну, как тебе объяснить? То, что у мужиков есть? Понял?
Жесты, которыми Капинос сопровождает эти слова, приводят кладовщика в полное недоумение. Демьян в отчаянии, схватившись за голову, даже присел на корточки. И тут его осенило. Он стал подпрыгивать, махать руками и пропел:
- Ку-ка-ре-ку!
Кладовщик радостно закивал:
- О’кей, ай андестэнд ю! Фоллоу ми!
Он повёл Капиноса в соседний сарай и гостеприимно распахнул дверь:
- Плиз, камред!
Капинос ринулся было вперёд, но тут же сник: на стеллажах ровными рядами лежали мороженые куры…


Перед строем команды – командир С-54 Братишко. Выглядит он непривычно: на плечах – погоны, и на каждом – звезда.
- У меня для вас две новости. Первая: приказом Верховного Главнокомандующего товарища Сталина на нашем военно-морском флоте введены новые знаки различия - погоны. Сегодня все вы их получите, прошу сегодня же надеть. Теперь и наши союзники смогут легче разбираться в наших различиях. Одновременно офицерам подводной лодки присвоены очередные воинские звания. Прошу любить и жаловать: старший помощник командира капитан-лейтенант Васильев, командир группы движения старший лейтенант Негашев, командир штурманской боевой части старший лейтенант Тихонов…
- А командир С-54, - сказал из строя Васильев, - капитан третьего ранга Братишко!
- Разговорчики в строю! – добродушно пожурил старпома  Братишко. – Я не закончил. Несколько матросов и старшин  тоже  повышены в  званиях. Так что, погоны будут выданы с учётом этих изменений. Давайте поздравим своих товарищей и пожелаем им дальнейших успехов в службе.
Переждав дружное «ура», командир продолжал:
- Вторая новость ещё радостнее. Пришло сообщение из Полярного. Подводные лодки С-51, С-55 и С-56 благополучно завершили трудный переход и, придя в пункт назначения, начинают бить врага. Ура нашим товарищам!
На этот раз строй отвечает довольно вяло.
- Не слышу! – возвысил голос Братишко. – Это что за раздрай?
- А мы когда же, товарищ капитан третьего ранга? – запальчиво спросил Виктор Нищенко.
- Другие вопросы есть?.. Понимаю. Но мы с вами не в развлекательном турне. Увидев руины Портсмута, надеюсь, все поняли: война есть война. И пока корабль не готов полноценно выполнять боевые задачи, мы из дока не выйдем. Значит, ответ на вопрос Нищенко зависит в том числе от каждого. Это ясно?
- Ясно, - по-прежнему вяло отвечает строй.
- Не слышу!
- Так точно, ясно! – звучит дружный и чёткий ответ.
- Вот это другое дело. Р-разойдись!

Восьмой месяц похода

Норвежское море – Баренцево  море – Полярный, май-июнь 1943 года

В центральный пост входит командир лодки Дмитрий Братишко.
- Как вахта, штурман?
Командир БЧ-1 Тихонов, оторвавшись от карты, бодро рапортует:
- Всё в порядке, товарищ капитан третьего ранга. Пересекаем Северный полярный круг!
- В порядке – это хорошо, - своим видом Братишко явно хочет остудить бодрость своего главного штурмана. – Но… Мы выходим на маршруты английских конвоев, где немцы особенно лютуют. Тем более, полярный день всё длинней. Да и море спокойное – лодка как на ладони. Вы уж повнимательней, Константин Митрофанович. Кто у вас на мостике?
- Старший краснофлотец Глушенко.
- Надёжный парень. Не раз выручал корабль… Но не расслабляйтесь.
- Есть не расслабляться!
Тихонов поднимается в боевую рубку, а Братишко уходит в отсеки. Там свободные от вахты моряки готовятся к возвращению домой. Командира встречает громкое «смир-но!».
- Товарищ капитан третьего ранга, – докладывает  мичман Николай Лосев,  - личный состав занят подготовкой к возвращению в базу.
- Продолжайте, продолжайте, - Братишко садится на рундук и обводит взглядом отсек.
Электрик Александр Морозов отмечает на карте пройденный путь.
- Позади уже 17 тысяч миль! – восклицает он. – Ещё немного – и побьём рекорд капитана Немо.
- Так уж и побьём? – усмехается Братишко. – Он ведь, не забывайте, под водой, а мы?
- Но ведь на него и не охотились – мин не ставили, торпед не пускали,  бомбами не глушили…
- И то правда… А вы, Колуканов, смотрю, уже к девчатам собираетесь?
Тот на баяне подбирает какую-то мелодию.
- Нет, товарищ капитан третьего ранга. Хочу песню сочинить, ребятам обещал, когда их провожали. Про подводников. Помните? «И хотя человек – не рыба, он научится жить в воде».
- Песня – это  здорово! Тем более, что им уже есть чем похвалиться. Слыхали:      С-55, которой командует Сушкин Лев Михайлович, уже два вражеских транспорта потопила. Причём, одним залпом! Дуплетом, можно сказать.
- И на счету у 56-й, у Щедрина, тоже два корабля… - подал голос Анатолий Стребыкин, который усердно надраивает  медяшки трюмных механизмов. - Может, и мы по пути кого-нибудь угостим торпедой – а, товарищ капитан третьего ранга?
- Нет, Стребыкин, придётся потерпеть. Вы же знаете: на время перехода нам запрещено вступать в столкновения с противником. Вот когда выйдем на боевое дежурство…
- Саша, - обращается к Морозову старшина электриков Казимир Вашкевич, - давай  стенгазету выпустим – «За победу в первом бою!»
- А что?– Морозов с готовностью садится за стол, собираясь разложить на нём бумагу и карандаши. – Что нам стоит дом построить? Нарисуем – будем жить…
- Погодите рисовать, - ворчит на них мичман Лосев, который занял стол, наглаживая парадную форму. – Первым делом к приходу в базу приборочку бы сделать как следует… А то… л-летописцы!
- Не ворчите, мичман, - успокаивает его Братишко. – И приборку сделаем, и газета нужна.
- Братцы, - пропустив замечание Лосева, продолжает Вашкевич, - вот мы столько  с вами прошли… почти кругосветку совершили… А ведь потом разъедемся по всей стране – и что? Кто узнает про всё это?.. Тем более, что впереди ещё бои и бои.  Давайте поклянёмся: кто выживет – должен рассказать о нашем походе. Обязательно!
- И правда – давайте! – поддержали сразу Морозов и Стребыкин.
- Лучше иначе, - замечает Братишко. – Не один, кто выживет, а все – все вместе должны выжить и написать такую книгу. Думаю, после такой войны каждому из наших людей будет что рассказать…
- Товарищ капитан третьего ранга, покурить бы, а? Разрешите? – обращается к ко-мандиру Сергей Чаговец.
- Я смотрю, зачастили мои подводники на мостик… К чему бы это?
Чаговец, видя, что командир всё понимает, почти виновато признаётся:
- Не терпится, товарищ капитан третьего ранга. А вдруг удастся первым родную  землю увидеть?


И вот  долгожданный момент: под эскортом торпедных катеров С-54 входит в Екатерининскую гавань Полярного. На причале – толпа встречающих, оркестр играет марши. Подлодка швартуется рядом со своими недавними спутницами – С-56, С-55, С-51. На их рубках красуется в общей сложности девять звёзд – по числу потопленных вражеских кораблей. Братишко отдаёт команду:
- Механизмы – в исходное положение! От мест отойти! Вахте заступить по-швартовому!
Спустя некоторое время он спускается по трапу и докладывает командиру дивизиона Трипольскому:
- Товарищ капитан первого ранга! Подводная лодка С-54 завершила трансокеанский переход из Владивостока. Задание Государственного Комитета Обороны  выполнено. Корабль и экипаж  готовы к выполнению новых боевых задач.
- Поздравляю, Дмитрий Кондратьевич! – Трипольский обнимает Братишко, после чего командир С-54 попадает в объятия старых друзей – Щедрина, Сушкина и Кучеренко.
В это время на палубе лодки – тоже ликование. Это поднялись на борт те, кто ещё недавно служил здесь: Яков Лемперт и Пётр Грудин. Они обнимаются с Сергеем Чаговцом, Анатолием Стребыкиным, Александром Морозовым, Николаем Фадеевым и другими боевыми товарищами. Чаговец и Грудин, как когда-то во Владивостоке, на два голоса – Грудин тенорком, Чаговец баском – заводят весёлые припевки, крест-накрест хлопая друг друга в ладони:

Топится, топится в огороде баня,
Женится, женится мой милёнок Ваня.
Не топись, не топись в огороде баня.
Не женись, не женись, мой милёнок Ваня!

- Слушай!..  Нет, Саш, – ты посмотри: орденов-то, орденов! – восклицает Стребыкин, показывая Морозову награды на груди встречающих. – Это что же, за каждую немецкую посудину?
- И за посудину, и за поход! - с гордостью, хотя и смущаясь, подтверждает Лем-перт. – Скоро и вы получите.
- А новости, новости на фронте какие? – с нетерпением спрашивает Чаговец.
- Да разные, - уклоняется от прямого ответа Грудин.
- Разные – какие?
- Понимаешь, Серёга… Короче, снова твой Харьков у  немцев.
- Как?!
- Да вот… Мы думали – вот-вот Киев освободят, а тут ихнее контрнаступление – и опять покатились…
- Сволочи! – на глазах  Чаговца  слёзы. – Я даже ни одного письма от своих  не успел получить.
- Ещё получишь. И я думаю – скоро… Ну, братцы, нам пора – сегодня выступаем. А вы когда?
- Командир говорил – двадцать дней нам на подготовку.
- Тогда бывайте… Вернёмся – отметим встречу как следует.
- Пока!

Москва, Кремль, 22 июня 1943 года

В кабинете Сталина – он и Молотов.
- Как тебе это нравится? Разговариваем, как с глухими. Две недели назад я ему написал (читает): «Вы, конечно, помните, что в Вашем совместном с г. Черчиллем послании от 26 января сего года сообщалось о принятом тогда решении отвлечь значительные германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и заставить Германию встать на колени в 1943 году... После этого г. Черчилль от своего и Вашего имени сообщил, … что если этому помешает погода или другие причины, то эта операция будет подготовлена с участием более крупных сил на сентябрь 1943 года. Теперь, в мае 1943 года, Вами вместе с г. Черчиллем принимается решение, откладывающее англо-американское вторжение в Западную Европу на весну 1944 года. То есть - открытие второго фронта в Западной Европе, уже отложенное с 1942 года на 1943 год, вновь откладывается, на этот раз на весну 1944 года».
Дальше я прямо писал: «Это Ваше решение создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее сателлитов с крайним напряжением всех своих сил, и предоставляет советскую армию, сражающуюся не только за свою страну, но и за своих союзников, своим собственным силам, почти в единоборстве с еще очень сильным и опасным врагом. Нужно ли говорить о том, какое тяжелое и отрицательное впечатление в Советском Союзе – в народе и в армии – произведет это новое откладывание второго фронта и оставление нашей армии, принесшей столько жертв, без ожидавшейся серьезной поддержки со стороны англо-американских армий. Что касается Советского Правительства, то оно не находит возможным присоединиться к такому решению, принятому к тому же без его участия и …  могущему иметь тяжелые последствия для дальнейшего хода войны».
- Трудно представить, что ответил на такой нелицеприятный тон господин главный союзник, – Молотов нервно  крутит в пальцах остро заточенный карандаш.
- На вот, читай сам, - подал Сталин телеграмму.
Молотов читает:
- «МАРШАЛУ ИОСИФУ В. СТАЛИНУ. ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ ВООРУЖЕННЫМИ СИЛАМИ СССР. Кремль, Москва. Завтра исполнится два года с того момента, когда вероломным актом и в соответствии со своей длительной практикой двуличия нацистские главари предприняли свое варварское нападение на Советский Союз... В течение последних двух лет свободолюбивые народы всего мира следили со все возрастающим восхищением за историческими подвигами вооруженных сил Советского Союза с почти невероятными жертвами, которые столь героически несет русский народ. Растущая мощь соединенных вооруженных сил всех Объединенных Наций, которая во все увеличивающихся размерах приводится в действие против нашего общего врага, свидетельствует о духе единства и самопожертвования, необходимом для нашей окончательной победы. Этот же дух, я уверен, воодушевит нас при подходе к ответственным задачам установления мира, которые победа поставит перед всем миром. Франклин Д. РУЗВЕЛЬТ»…
- Замечательно! – говорит он, закончив чтение. – Господин президент напоминает нам, когда началась война, и восхищается подвигами и жертвами советского народа. Хоть  на том спасибо! Но где же эти «всё увеличивающиеся размеры мощи Объединённых Наций»? Да, они тоже воюют. Но сколько можно болтать о единой стратегии – и всякий раз уходить от конкретных решений?
- Заметь: уже сейчас, когда ещё далеко до победы, пускается в ход тезис о якобы равновеликой роли «соединённых вооруженных сил»!
- Я думаю, история всё расставит по своим местам.
- Ничего она не расставит!  Историю творят люди, а пишут – лакеи!
Раздаётся стук в дверь, и на пороге вслед за дежурным офицером  появляется Наркомфлота  Николай Кузнецов.
- Разрешите, товарищ Сталин. Командир дивизиона подводных лодок капитан первого ранга Трипольский докладывает, что  последний корабль из шести, перебазированных с Тихоокеанского флота, прибыл в город Полярный. Таким образом, Ваш приказ об усилении Северного флота выполнен  полностью.
Сталин молча идет по кабинету, потом поворачивается к Кузнецову:
- Восемь месяцев! За это время ребёнка можно родить! Хоть и недоношенного… Господа Рузвельт с Черчиллем примерно так рожают!.. Что-то мы тут с вами недодумали – а, товарищ Кузнецов? Как вы считаете?.. Но люди не виноваты – они действительно герои. А потому поздравьте товарища Трипольского, весь его личный состав. И пожелайте им успехов в бою. Нам сейчас очень  нужны эти успехи! Очень нужны!
- Товарищ Сталин, этим успехам может помешать очень серьёзное обстоятельство.
- Мы вас слушаем.
- Дело в том, что командующие фронтами и армиями, ставя задачи флотам и флотилиям на совместные операции, не согласовывают их с Главным морским штабом. Больше того, даже не ставят его в известность о предстоящей операции.
- Вы хотите сказать, левая рука не знает, что делает правая? И давно мы так, с позволения сказать,  воюем?
- С самого начала. Я бы просил, чтобы оперативные директивы флотам исходили только из Ставки.
- А это не замедлит принятие решений?
- Уверен, что нет. Зато поможет лучшему взаимодействию сухопутных, воздушных и военно-морских сил во фронтовых и армейских операциях.
- Хорошо, подумаем о вашем предложении. Подготовьте директиву по этому вопросу.


Из боевой рубки, в которой  сейчас Братишко и Трипольский,  далеко, до самого горизонта, далеко видна водная гладь.
- Ну что, командир, вперёд?! А я пройдусь по отсекам, пожелаю твоим богатырям удачи…
Братишко в переговорную трубу отдаёт приказ:
- По местам стоять! Со швартовов сниматься!
Спустя некоторое время корабль проходит боновые заграждения и оказывается в открытом море. Трипольский, задержавшись в центральном посту, объясняет задачу:
- В вахтенном журнале записано коротко и верно: «27 июня вышли в боевой поход с задачей неограниченной подводной войны  с кораблями противника». Что это значит? А то, что надо помешать фашистам  подвозить к фронту солдат, боеприпасы, горючее и продовольствие для своей армии. Но сделать это непросто. Во-первых, мешает полярный  день – солнце в небе как привязанное. Во-вторых,  корабли противника держатся поближе к берегу, под защитой своих минных полей. А наша задача – проложить в этих полях стёжки-дорожки…
Внезапно с мостика доносится голос вахтенного Павла Плоцкого:
- Прямо по курсу – перископ  подводной лодки!
И следом, почти без паузы, новое сообщение:
- В небе – самолёт!
- Срочное погружение! – командует Братишко. – Глубина 75 метров.
Корабль, повинуясь слаженным действиям экипажа, уходит  под воду. Спустя некоторое время  штурман Константин Тихонов докладывает командиру:
- Подходим к цели – Конгс Тана фьорду.
- Где-то здесь и начинаются минные поля. Не напороться бы… - вслух тревожится Братишко. – На дизелях: вперёд - самый малый!
Кажется, весь корабль обращается в слух. Гидроакустик Николай Фадеев  буквально слился со своими приборами. Штурман,  то и дело посматривая на циферблат лага, отмечает каждую пройденную милю. Боцман Петр Иванов внимательно наблюдает за пузырьком дифферентомера, стараясь держать лодку на заданной глубине. А старшина трюмных Сергей Чаговец, держась за клапан продувания цистерн главного балласта, ловит каждое его движение, чтобы, чуть что, немедленно выполнить нужную команду. Тишина, только монотонно гудит двигатель. Моторист Константин Соколов, видно, от напряжения внезапно чихает. Стоящий рядом Александр Капелькин вздрагивает и шипит:
- Тихо ты!
Соколов чихает снова. Капелькин готов взорваться от возмущения. Но в этот момент в центральном посту штурман отрывается от карты и докладывает:
- Минное поле пройдено!
- Боцман, всплыть на перископную глубину! – облегчённо командует Братишко.
Лодка с лёгким дифферентом на корму идет на всплытие. И по мере того, как ме-няются цифры глубиномера – 60…50…40… – напряженность на лицах проходит, появляются улыбки, а Виктор Нищенко даже пытается шутить полушёпотом:
- Навели тень на плетень!
Братишко в перископ осматривает поверхность моря.
- Пусто, Александр  Владимирович, - с некоторым разочарованием сообщает он комбригу.
Трипольский смеётся:
- Терпение, командир! В нашем деле терпение – считай, главный калибр замедленного действия.
Братишко смотрит на часы, и под его взглядом стрелки циферблата отсчитывают час, другой, третий…
В центральный пост заглядывает командир группы движения Донат Негашев:
- Дмитрий Кондратьевич, время подзаряжать аккумуляторные батареи.
- Что ж, придётся уходить от берега. На рулях: курс – норд-норд-ост. Самый малый вперёд!
 Снова лодка, крадучись, проходит минное поле, снова каждый на корабле обращается в слух... А после подзарядки всё повторяется  - и так восемь раз.
Торпедист Иван Горбенко, сменившись с вахты, завалился с досады в койку.
- И это называется война? – изливает он душу Анатолию Стребыкину. – У меня  так все аппараты от безделья заржавеют! Снуём, как челноки, между минрепами… того гляди, сами булькнем на дно, ни разу не выстрелив. На кой чёрт было идти через все океаны!
- Ваня, по-моему, ты проголодался. Нет?
- Да я голодный на этих сволочей фрицев! Хочется уже врезать им от души…
Акустик Николай Фадеев в наушниках, устав от постоянного напряжения, изо всех сил борется с дремотой – даже взмахивает время от времени руками, разминая затекшие мышцы. Но вот он застыл, вслушался  в тишину и каким-то неестественным, срывающимся голосом рапортует:
- Центральный, курсовой двадцать, правый борт – слышу шум работающей паровой машины!
Братишко, воспрянув, бросился поднимать перископ и немедленно скомандовал:
- Боевая тревога! На рулях: держать глубину девять метров!
Спустя несколько минут докладывает Трипольскому:
- Вижу сторожевой корабль противника и несколько противолодочных катеров. Намерен атаковать!
- Действуй! – соглашается комдив.
- Торпедная атака! – звучит долгожданная команда. – Носовые аппараты товсь!
Моряки замерли на боевых постах, ожидая главного, ради чего они жили все последние месяцы.
- Врёшь, не уйдёшь… - бормочет Александр Морозов в такт тому, как  манипули-рует рубильником, исполняя приказы машинного телеграфа.
- Пли!
И корабль вздрогнул, вытолкнув навстречу врагу свои торпеды. Старпом капитан-лейтенант Васильев спешит записать в вахтенный журнал: «В 15-51 с дистанции 10 кабельтовых произведён 4-торпедный залп с интервалом в 6 секунд».
Из отсеков по переговорным трубам идут сообщения:
- Слышим два глухих взрыва.
- Порядочек! – радостно обнимает Горбенко стоящего поблизости Стребыкина.
Но Николай Фадеев прерывает общую радость новым сообщением:
- Слышу шум приближающихся катеров!
- Срочное погружение! – командует Братишко. – Право руля! Глубина 50 метров…
Доносятся три глубинных разрыва, но лодка уже ушла на безопасное расстояние.
- Механик, батарей  надолго  хватит? – спрашивает командир.
- Часа на четыре, если не полным ходом, - отвечает Негашев.
- Нет, Дмитрий Кондратьевич, - разгадал Трипольский замысел Братишко, - с таким запасом идти в новую атаку – всё равно, что с кулаком против танка. Давай-ка на подзарядку…
- В центральном! – в рубку врывается голос Фадеева из трубы. – Прямо по корме катер!
- Право на борт! – быстро командует Братишко. – Глубина 75. Уходим под минное поле.
Вслед лодке слышна серия взрывов.
 

 На подходе к  Полярному лодка даёт традиционный  пушечный  выстрел – в знак того, что уничтожен  корабль противника. На пирсе – немногочисленная, но шумная группа встречающих. В их числе – командиры кораблей, с которыми С-54 прошла путь через три океана: Щедрин, Сушкин, Кучеренко. Не дожидаясь, пока Братишко сойдёт на берег, они, едва подали трап, взбегают на палубу лодки, горячо обнимают его.
- Вот и твой счёт открыт! – радуется за друга Сушкин. – Держи, Дмитрий Кондратьевич, дарю!
Он вручает Братишко банку с краской:
- Рисуй на рубке единицу!
- Банка банкой, а где поросёнок героям? – по-командирски  строго  спрашивает Трипольский у Щедрина.
- Готов, готов для вас поросёнок! – широко улыбаясь, отвечает тот.
- Какой поросёнок? - закрепляя швартовы на верхней палубе, недоумённо спрашивает Сергей Жигалов у мичмана Николая Лосева.
- Традиция здесь такая, - объясняет тот, - за каждый потопленный корабль экипажу лодки причитается жареный поросёнок.
- Что же нам раньше этого не сказали! – восклицает  стоящий рядом моторист Михаил Богачёв.
- Ну да! Тебе дай волю – всё местное поголовье изведёшь! – замечает  Анатолий Стребыкин.
- Поголовье – ладно, после войны восстановим, свиньи быстро плодятся. Зато фашистов до последнего гада изничтожим! – с мостика поддержал Богачёва штурман Константин Тихонов.


- Братцы, почта пришла!
На пороге  казарменного кубрика, где живут подводники между выходами в море, выросла фигура библиотекаря Александра Морозова с кипой газет и писем в руках. Вокруг него тут же собирается тесный круг моряков. Казимир Вашкевич  первым берёт в руки газету «На страже Заполярья» и торжественно возвещает:
- Указ Президиума Верховного Совета СССР … наградить… - он делает паузу и, дождавшись должного внимания товарищей,  читает уже откуда-то из середины: - орденом Красной Звезды – старшину  второй статьи Чаговца Сергея Григорьевича, … орденом Отечественной войны первой степени – старшину  второй статьи Фадеева Николая Ивановича, … орденом Отечественной войны второй степени – старшину  второй статьи Капелькина Александра Александровича… старшего краснофлотца Глушенко Василия Трифоновича… краснофлотца Капиноса Демьяна Васильевича, медалью «За отвагу» - краснофлотца Жигалова Сергея Ивановича…
- Где, где? – тянутся руки к пачке газет.
- О, смотри ты – тут весь экипаж, никого не забыли…
- А командир?
- Ему – орден Боевого Красного Знамени!
- Здорово!
Сергей Чаговец с газетой в руке оглядывается по сторонам:
- Толя! Стребыкин!
Тот стоит у дальнего окна и нервно курит, время от времени закусывая губу, чтобы не заплакать.
- Толя, ты чего? – Чаговец  протягивает другу газету. – Смотри, тебе тоже - Отечественной… второй степени!.. Ты что?
Замечает зажатое в руке Стребыкина письмо.
- Что? Кто?
- Брат… Николай… Лётчиком был… Сбили ещё в сорок первом, над Ельней… Только сейчас письмо дошло…
Чаговец помолчал, потом обеими руками обнял друга за плечи, прижался лицом к его спине. Некоторое время они стояли без слов, потом Анатолий благодарно похлопал  Сергея по руке, вздохнул:
- А тут отец… Мать пишет: совсем плохо старику – сердце ни к чёрту, голодует…
- Съездить бы тебе к ним.
- Какое «съездить»? Война…
- Командир говорил: вернёмся из следующего похода, станем на ремонт – будут отпуска давать… по очереди…
-  Отдыхать потом будем – мне бы теперь за брата отомстить!