Батюшка Дон кн. 3 гл. 18

Попав в фашистский концлагерь, Саша Шелехова впервые убедились, что жизнь человеческая ничего не стоит. Самые ловкие из попавших, сюда заключённых стали вести себя, руководствуясь принципом «лови момент» - хватай кусок любой ценой, дави ближнего, любыми средствами урви от общего пирога как можно больше.
- Тюрьма и война легко подавляют в человеке извечные принципы добра, морали и справедливости! - думала она, выполняя работу в столовой.
Когда выдавался свободный час, она закрывала глаза в тёмном бараке и вспоминала дом, солнечное лето, цветы, знакомые книги, любимые мелодии, и это было как маленький, едва тлеющий, но согревавший огонёк надежды среди мрачного ледяного мира, среди жестокости, голода и смерти.
- Неужели я когда-нибудь вернусь домой? - Александра забывалась, не понимая, где явь, где бред, где грёзы, а где действительность.
Всё путалось в её голове. Вероятно, этот переход из жизни в мечту спас девушку. В концлагере «внутренняя эмиграция» стала её второй натурой. Однажды Сашу в таком состоянии остановил бдительный капо:
- Мать твою, что ты ходишь, словно с цветком в руках, как принцесса!
- Я иду на работу…
- Марш на кухню потаскушка!
Вскоре Шелехова убедилась, что работа посудомойкой действительно спасла её. Потомственный вор Лёня пристроил приглянувшуюся ему девушку чернорабочей.
- Работа тяжёлая, но будешь сытой, - пообещал он твёрдо.
Работникам пищеблока разрешалось задерживаться на службе. Пользуясь относительной свободой, они не спешили в надоевший барак.
- Раньше на этом месте было болото, - сказала немка Эльза по совместительству лагерный повар.
- А кто строил лагерь?
- В 1934 году сюда пригнали немецких коммунистов, и они от зари до зари работали здесь.
- А ты давно здесь? - спросила её Саша.
- Три года, - смутилась Эльза, - но это неважно… Болото осушили, дно устелили костьми.
Шелехова уже знала, что раньше в лагерной администрации и в полиции работали одни «зелёные». Они служили капо, блоковыми, лагершутцами, ошивались на складе и на кухне. Но они проворовались, и их заменили политическими «красные».
- Лёня, кажется, закончил работу… - Эльза посмотрела на другой конец обширной комнаты. - Значит, будем пить чай!
- И нам нужно заканчивать.
Девушки домыли гору грязной посуду, сваленную в обычную чугунную ванну, и присели передохнуть. Между ними сразу установились дружеские отношения, и молодая немецкая коммунистка не брезговала помимо своих основных обязанностей помогать подруге.
- Николай тоже здесь. - Саша увидела входящего мужчину.
Севастопольский моряк Николай Хризантов руководил «красными» и пользовался ночными посиделками на кухне, чтобы передавать товарищам собранную информацию:
- Хризантов договорился с капо второго барака, где жили католические священники, получающие посылки из Рима, чтобы их обеденную баланду передавать в русский барак. 
- Наши больные пленные теперь подкормятся…
Русские работали на заводе - разряжали невзорвавшиеся бомбы. Один дошедший до ручки красноармеец недавно взорвал бомбу вместе с собой, капо и апельфюрером.
- Сегодня после бани им дали команду присесть на корточки, и солдат СС толкнул переднего, падая, тот сбил заднего, и так до конца, а потом хохочущие немцы ходили по животам. - Шелехова рассказала подруге свежие новости.
- Это приказал сделать гауптшарфюрер.
- Откуда знаешь?
- Он один имеет высшую награду - орден Крови и его все боятся, даже комендант.
- Только один?
- Да, - шёпотом поведала Эльза, - при его участии был построен лагерь.
К девушкам подошли Лёня и угловатый Хризантов. Вместе с ними пришёл связанный с подпольем немец, который имел связи на воле. Они уселись вокруг стола для разделки овощей.
- В 6-м блоке, у «зелёного» капо нашли десять кило сахара, двадцать пачек маргарина, несколько десятков булок хлеба и ещё кое-что... - начал неунывающий Лёня.
- Воровали у своих гады!
- Мюллер, капо «зелёных», сегодня пришёл ко мне. - Николай улыбнулся и сказал: - Он собрал своих и дал команду вырезать «красных» ... И тут же сам побежал и предупредил нас.
- Ты известил наших?
- Само собой…
- Гад пытается усидеть на двух стульях.
Мюллер мог говорить на всех языках Европы, даже на датском. Ему было за шестьдесят лет. 
- Его капо в последнее время распоясались.
- Капо такой же заключённый, но старший в команде, - сказал мрачный Николай. - Он не работал, но следил, чтобы все трудились. Вот он и бьёт, кричит, убивает.
Обычно это голландцы, чехи, поляки, датчане, норвежцы - все, кто сносно говорил по-немецки.
- Если капо превышает меру, - устало сказал Лёня, - ему нужно ночью делать «тёмную».
- Как это? - спросила уставшая Саша.
- Укутать в одеяло и отмутузить. Утром он отправится в лазарет, а там врач, член подпольной организации, сделает ему «чёрный укол» с бензином.
Ближе к зиме подполье пополнилось несколькими боевыми единицами. Пришёл состав из Белоруссии, и пленные бойцы Красной Армии начали активную подрывную работу. Среди них выделялся высоких сержант Бабчук.
- Я попал в плен в сорок первом, - рассказал он новым друзьям, - зиму пережил в лагере в открытом поле.
- Как же ты выжил?
- Выкопал себе с товарищем нору, и жили как кролики…
Бабчук помолчал и, собравшись с духом, продолжил:
- А месяца через два, уже по весне, заходит конвой из трёх человек, берут меня и ещё одного парня, и повели в лазарет… Положили на лавки, руки снизу привязали. Я думаю: «Бить будут!»
- Это фашисты могут! - вставил Лёня.
- А они финками - раз, звезду во всю спину нарисовали и сняли кожу полностью. Вывели к проходной: «Рус, иди!»
- Вот сволочи!
- Собаки кидаются, немцы вверх из автоматов стреляют - пугают. Мы пошли, думали: «Всё равно сейчас расстреляют». Метров двадцать прошли - солдаты смеются, очереди дают. Пошли дальше. Потом меж собой сказали: «Давай в разные стороны».
- А дальше что?
- Разошлись с ним, стало тихо, и собаки не лают… Пошёл я через лес, кровь со спины течёт ручьём, в глазах темнота. Очнулся недалеко от белорусско-польской границы от козлиного блеяния, старушка коз пасла.
- Как там оказался?
- Шёл на Запад, - ухмыльнулся Бабчук и продолжил: - Она меня и лечила четыре месяца. Спина была в гное, черви завелись уже. Мыла козьим молоком, а потом обкладывала звезду плёночкой из разбитых куриных яиц, которая кожуру держит... Два месяца помирал, потом легче стало. Спина, от шеи до пояса, зарубцевалась, как будто обожжённая была, шершаво всё. Потом стал командиром партизанского отряда в Белоруссии. Шесть составов под откос пустили. Один раз вовремя уйти не успели - немцы внезапно на четырёх машинах приехали… Спрятались на деревьях. Фашисты вывели местную учительницу, какую-то семью - мужа с женой и тремя детьми. Прибили гвоздями к деревьям, бензином облили и подожгли живьём.
- А как сюда попал? - спросил кто-то.
- Пошёл в город к связному и нарвался на патруль. Документов никаких не было, вот и загремел!
В дверь кухонного помещения заглянул заместитель коменданта, который имел морду фюрера, как двойник, но был алкоголиком.
- Опять сидите русские свиньи? - крикнул он пронзительно.
Он был безобидным, и никто не обратил на него особого внимания. Тем более что пришёл высокий француз Эмиль.
- Как дела Эмиль? - спросила его Саша.
- Не могу больше! - прошептал он и закрыл лицо руками. 
Все знали, что крематорская команда Эмиля отрезала трупам ноги и бросала в печь.
- Опять сжигали?
- Вы представляете, - мелко дрожа, сказал он, - мы отрезанные ноги кладём на живот, так как печи неглубокие и с ногами не помещаются…
В команде Эмиля люди выдерживали месяц-два, несмотря на спиртное, хорошее питание и женщин. У них сдавали нервы, они сходили с ума, их пристреливали и сжигали.
- Сегодня в крематории сожгли расстрелянных немцев, которые воевали в интербригадах в Испании. - Эмиль сообщил новость товарищам.
- Как они попали в лагерь? - поинтересовалась она.
- Даладье бросил их в концлагерь, а Петен выдал Гитлеру. Их, донага раздетых, расстреляли...
- Подонки!
- А затем капо угощал всех коньяком, после чего убийцы пошли спать.
- А можно было отказаться? - уточнила Шелехова.
- Конечно нельзя! - вздохнул Эмиль.
Он поведал, что для наказания бунтующих членов команды был сделан спецверстак с желобом, по которому стекала кровь, с двумя отверстиями для ног. Провинившихся людей закрывали в морг. Там стояли огромные казаны, в которых варили трупы, делали из них учебные пособия: скелеты и черепа.
- За ночь там сходят с ума, - заметил он.
Через неделю семь узников уехали в город за одеждой. Там они обезоружили охрану, взяли машину и сбежали. В лагере началась «децимация» - приказали всем лечь, и комендант на выбор стрелял в затылок. Вскоре троих поймали и распяли на крестах. Бабчуку сначала прибили руки и ноги, а затем загнали «шкворень» в живот через нос.
- Нужно терпеть и ждать удобного случая! - Лёня крепко держал Сашу за руку. - Рано или поздно они за всё ответят!
- Больше нет сил…
После показательной казни они вернулись на кухню. Лёня никогда не снимал тюремной робы, когда кашеварил. Саша поинтересовалась почему.
- Тех, у кого наколки, немцы умертвляют и снимают кожу, - сказал вор.
- Ты шутишь?
- Хлопцы, работающие там, рассказывали, что труднее всего снимать кожу на груди и животе трупов.
- Перестань! - сморщилась девушка.
- Затем человеческая кожа натягивается на пяльцы, сушится, гладится и дубится... - не мог остановиться Лёня. - Из неё делают портмоне, абажуры, обложки для блокнотов, дамские сумочки. Из черепов детей, после сушки, получаются красивые пепельницы... Волосы отправляют мебельным фабрикам на набивку матрасов. Пепел с крематория идёт на удобрения.
- Куда только смотрит Бог? - прошептала Александра и заплакала.

***
Ночь полностью овладела землей, и вместе с метелью они образовали непроглядную тьму. Несмотря на непогоду Николай Сафонов продолжал выполнять боевое задание. Видимость была почти нулевой, он едва различал контуры напарницы Валентины.
- Мы наверняка заблудились… - ужаснулся молодой парень.
Коля тщательно вглядывался вперёд, так что от напряжения появилась боль в глазах. Тем не менее, он увидел человека так внезапно, что кое-как сумел остановиться, чтобы не налететь на него, а Валя уткнулась в его спину.
- Враг… он не видит нас… один, но мой автомат за спиной! - пронеслось у Николая в мозгу. - Пока достану пальнёт!
Немецкий часовой стоял, наклонившись на ветер, прикрывая левой рукой глаза от свирепого снега. Его автомат зловеще смотрел в сторону пришельцев. Сильный порыв ветра бросил новую порцию снега в его лицо.
- Он нас не видит… - понял партизан.
Немец пошатнулся, правая рука машинально приподнялась к лицу, и дуло автомата опустилось.
- Пора! - инстинкт бросил Колю вперёд, и отлетевшее от его толчка тело забарахталось в глубоком снегу.
Гулко прозвучал удар по голове прикладом, и вытянувшееся тело сразу же затихло.
- Держи! - сорвав вражеский автомат, он сунул его в руки Вале.
- Молодец!
Всё произошло так быстро, что парень даже не успел испугаться, но сил прибавилось, и они моментально проскочили оставшееся поле.
- Бежим!
Заскочив в лес, Сафонов хотел было остановиться, чтобы оглянуться на Валю, но откуда-то свалившаяся тяжесть сбила его с ног. Кто-то прыгнул ему на спину и с силой завернул руки. Почти одновременно раздался голос Вали:
- Мы свои!
Некоторое время Николай выплёвывал снег, и обалдело смотрел на людей. До его сознания едва доходило происходящее:
- Это разведчики отряда, и я стал жертвой их стремления захватить языка.
 Видно было, что ребятам неловко за случившееся, но они старались не показать виду и, отшучиваясь, успокаивали не столько Колю, сколько Валю:
- Хорошо ещё стрелять не стали…
- Смотрю, прёт кто-то как лось сохатый!
Спрятавшись от ветра за елку, они закурили. Паренёк приходил в себя, а Валя продолжала тараторить об их происшествиях.
- Ты уверен, что пришиб немца? - спросил один из разведчиков.
- Не совсем или вернее совсем не уверен…
- Веди нас туда!
Обратно шли медленно не только из-за сильного встречного ветра, но и опасались внезапной встречи с врагом. Правая лыжа Николая прорезала бугорок снега и затормозилась. Он скребнул лыжей, чтобы сбить снег, и отскочил, то, что лежало под снегом, вдруг поднялось и заголосило нечеловеческим голосом:
- Партизанен!
Один из разведчиков схватил орущую голову, и она, икнув два раза, замолчала. Над ними прошлась стайка ярких трассирующих пуль. 
- Они засекли нас! - крикнул старший разведчиков.
- Давай назад…
Следующая пулемётная очередь защелкала между ними и заставила залечь. Раздался болезненный стон. Николай повернулся к Вале. Она лежала на боку и держала руку на бедре.
- Быстро смывайся вместе с ней, мы прикроем, - раздался голос.
Приспособившись положить её на плечо, он запутался в лыжах и вместе с ней рухнул в снег. Скрежет её зубов, чуть слышное тяжёлое мычание дало понять, что она изо всех сил сдерживалась, чтобы не закричать:
- Шевелись, твою мать!
Рванув из-за пояса нож, он срезал лыжи и легко забросил Валю на плечо. Сначала она показалась ему очень лёгкой, но тяжёлый день вытянул силы, и через десяток минут обильный пот залил лицо Коли.
- Разведчики не выдали себя, скрытно следили за врагом, - наконец догадался он, почему не заметил нападавших.
Он выбивался из сил, и хотел было, чтобы перевести дух, положить Валю на снег, но, словно предупредив это желание, чьи-то руки сняли её с плеч, и знакомый голос подбодрил:
- Потерпи немного, пацан, сейчас будем дома.
- Да мне не тяжело… - Коля не помнил, как оказался там.
Валя сидела на полу, прислонившись к стене. Забинтованная поверх штанов нога была вытянута и упиралась носком в бедро Колькиной ноги. 
- Какая красавица! - его обожгла мысль, нелепая в такой обстановке. 
Борясь с обволакивающим сознание сном, Коля сидел напротив.
- Я засну и больше не увижу её, - ужаснулся он и ущипнул себя за ногу.   
Его взгляд переходил с носа на глаза, на губы, щёки, затем обратно. Валя, видимо, почувствовала это и приоткрыла уставшие веки. Их глаза встретились, и по её лицу пробежала не пренебрежительная, а ласковая улыбка, которая может возникнуть только у человека, обладающего превосходством над другим человеком. 
- Глупенький ишо! - покраснела она от неприличных мыслей.
Запустив немного холода, хлопнула дверь. Звякнули дверцы самодельной печурки. Дежурный, добавив в огонь колотых дров, поставил закопчённый чайник.
- Только тяжёлый воздух затрудняет дыхание... - подумал Коля.
Разведчики уже спали непробудно. Им чаще, чем обычным партизанам приходилось отдыхать в землянках, но и опасности они подвергались значительно чаще всех бойцов.
- Их тяжёлый изнуряющий труд требует полноценного сна, - вдруг сказала Валя, словно подслушав его мысли, - а выспаться удаётся редко.
- Поэтому сну они отдаются полностью, - из последних сил согласился Сафонов, - когда есть такая возможность...
- Ты тоже поспи!
Кто-то рядом застонал. Николай сквозь сон подумал:
- Видимо, у человека, наглядевшегося на ужасы войны, не было покоя нервам и во сне.
Обещанная подвода появилась только к утру. Ребята осторожно вынесли Валю и бережно положили в низкие сани. Сафонов сунулся в седоки, но в санях оказался ещё один раненый, и подвода ушла без него.
- Мы обязательно встретимся! - пообещал он девушке на прощание.
- Я буду ждать! - сказала бледная от потери крови Валя.
С рассветом преобразилась погода, солнце светило ярко. По небу двигались легкомысленные кудрявые облачка. Чуть заметный ветерок едва шевелил закостенелые морозные ветки.
- Я тоже тебя буду ждать! - прошептал парень. 
Изредка раздававшиеся пушечные выстрелы и звонкие разрывы снарядов в мёрзлой земле не портили приподнятого настроения после томительной ночной пурги.
- Пора пробираться в свой отряд, - решил отдохнувший Николай.
Он без особых происшествий проделал обратно знакомый путь. В отряде уже знали о его мытарствах.
- Точно разведка про всё доложила… - предположил Сафонов и зашёл в командирскую землянку.
Встретившийся его ротный на приветствие матюгнулся: 
- Прозевал немца, твою мать!
- Да я…
- О бабах только и думаешь! - разорялся рябой командир.
Подтвердил его правоту шуткой и ротный старшина, слывший среди солдат отчаянным бабником. Он, пригладив седые усы и, прищурив глаза, посоветовал:
- Не робей солдат.
- Я и не робею…
- Только за девками к немцам больше не лазь.
Окончательно успокоил его отрядный повар. Он положил почти полный котелок каши и, как-то по-отцовски взглянув в его глаза, спросил:
- Ну что, досталось на орехи?
- Досталось, только не пойму за что? - признался он.
- Возьму лучше хлебушка…
Николай ответил ему благодарным взглядом и молча, отошёл. Во время еды он невольно залюбовался фигурами из снега, сотворёнными ветреной пургой и прилепленными на ветки деревьев. 
- Где мне теперь искать Валю? - гадал грустный юноша.
Он подошёл к радостному костру, около которого сидела группа партизан. Они сосредоточенно скребли уже опорожнённые котелки. Прикурив от уголька и намереваясь немного отдохнуть, Коля присел к теплу. Вдруг раздался знакомый голос:
- Пацан, здорово! 
Тот самый голос, который так здорово подстегивал его виртуозной матерщиной в темноте прошедшей ночи. На дороге стоял с широкой улыбкой знаменитый разведчик Стручков. Из палатки вынесли к подошедшей подводе раненых, которые отвлекли внимание.
- Так это ты всем растрепал? - с обидой голосе спросил Коля.
- Смотри, твой крестник! - торжественно произнёс Стручков. - Не обижайся…
Там лежал человек в немецкой полевой форме. Вся его голова была в окровавленных бинтах. Взгляд его светлых глаз, скользнул по фигуре парня, и ему показалось, что в нём отражается не столько страдание, сколько радость.
- Видимо, мой удар принёс ему вместе со страданием и душевное облегчение, - почему-то обрадовался Сафонов, - так как повлек за собой плен, а с этим и освобождение от войны и от бессмысленного риска потерять свою жизнь.
Невраждебное отношение госпитального персонала убедило немца в безопасности, и он был уверен в неизбежной встрече с семьёй. Мысли Николая прервал разведчик:
- Жди награды.
Сафонов не стал рассказывать ему о полученной взбучке от командиров и даже не поинтересовался о ценности показаний «крестника», а спросил о Вале.
- Вот ты кого, оказывается, шукаешь? - сказал он с усмешкой. - Да она давно улетела.
Как будто желая увидеть её, Коля взглянул на восточное небо, но там ничего не было.
- Нам по пути? - спросил разговорчивый разведчик. - Тебе же донесение снова доставлять?
Сбивая его взгляд, в высоту поднялась кем-то спугнутая птичка и, расправив крылья, стала кружиться над одним местом, а затем нырнула в кусты, и вместе с ней опустился на землю взгляд Николая.
- Писарь приказал после обеда зайти за пакетом! - ответил он. - Скорее всего снова в путь.
- Поедем вместе?
Сафонов кивнул головой и медленно пошёл к верным лыжам. За всю густо переметённую снегом обратную дорогу Стручков весёлой болтовнёй, наполовину перемешанной с матерщиной, не смог развеять мрачное настроение Николая.


***
Двадцать второго октября 1942 года в Сталинграде выпал первый снег и резко похолодало. Он лёг не окончательно, но земля была промёрзшая, ледяная. Рассвет этого дня застал комбата 13-й гвардейской дивизии Михаила Кошевого на левом фланге своего батальона. Ординарец командира полка принёс ему приказ:
- Передай капитану Кошевому, пусть найдёт меня живым или по телефону!
Телефонный кабель немцы снова перебили, пришлось ему двигаться туда самому. Чтобы сократить путь к КП полка, он побежал по открытому месту между несколькими разрушенными зданиями. Вдруг спереди в сантиметре от его уха с характерным треском прошла пуля вражеского снайпера, выпущенная со спины.
- Сейчас ещё пуля, - мелькнула мгновенная догадка, - и тогда мне конец!
Михаил упал, будто подкошенный, но вперёд головой.
- Надо было назад, - понял он запоздало, - по направлению полёта пули.
Снайпер оказался малоопытный, не учёл этого обстоятельства и больше не стрелял.
- Так и замёрзнуть можно… - подумал продрогший капитан, лёжа на запорошенном сухим снегом, густо взломанном взрывами асфальте.
Каждый день, каждый час случалось в его военной жизни в Сталинграде что-то новое и страшное. Накануне немецкий снайпер тоже уложил его в воронку и не давал шевелиться до ночи, стреляя после каждого движения. Три часа он провёл на лютом морозе, и ногти вскоре слезли с обмороженных бесчувственных пальцев.
- Хорошо если отрастут, - огорчился этому Кошевой, - но видать будут кривые, как у чёрта…
От жестокой стужи, проникавшей от земли, Михаил спасался, крутясь в овчинном полушубке, но так, чтобы не заметил враг. Этого не увидели даже в батальоне, хотя с тревогой наблюдая за ним.
- Шашек для дымовой завесы нет, - вспомнил офицер, кусая себе губы от ярости и бессилия, - а то бы ребята вытащили...
Григорий Шелехов много раз порывался броситься к лежащему посредине небольшой площади сыну, но каждый раз его удерживали товарищи.
- С ума сошёл Пантелеевич?! - пробасил красноармеец Селезнёв. - Там же снайпера…
- Неужель погиб Миша? - изводил душу Шелехов.
После обеда их погнали в бестолковую атаку, но немцы легко заставили красноармейцев залечь. Григорий попытался добежать до него, но был вынужден нырнуть в какой-то спасительный подвал. Там он наткнулись на тело Писаренко, который неподвижно лежал посредине небольшого низкого помещения.
- Жив? - спросил Шелехов бойца второго взвода Сичкина.
Тот спокойно перезаряжал оружие и даже не поднял взгляда.
- Конец, - буркнул он недовольно, - прострелены лёгкие.
Григорий упал рядом и слегка перевёл дух. Сичкин отсутствующим взглядом уставился на смертоносную улицу. Мимо их, шатаясь, прошёл один из незнакомых солдат, оставляя за собой густой кровавый след. Шрапнелью ему оторвало правую ладонь.
- Где моя рука? - услышали они вопросительное бормотание.
Боец держал культю перед собой, удивлённо уставившись на неё, будто, не веря в то, что случилось. Последовали ослепительная вспышка, взрыв пришёлся прямо по невезучему солдату, и он исчез. Суеверный Сичкин торопливо вылез в пролом и куда-то побежал.
- Шелехов возвращаемся на исходные позиции! - сзади раздался выкрик уставшего ротного.
Григорий осторожно выбрался из подвала и в два броска добрался до своих. Вскоре появился Сичкин, двигавшийся неестественно огромными шагами. Он растерянно остановился и близоруко огляделся вокруг, стараясь разглядеть товарищей в сгущающемся сумраке.
- Сюда, Сичкин, сюда! - крикнули ему товарищи.
Раздался взрыв, и тот резко крутанулся на пятках. У него подкосились ноги, и он мешком свалился на землю. Шелехов подбежал к нему и на ходу понял, что тот мёртв.
- Как он? - спросил ротный.
- Убит…
Выпученные глаза моментально остекленели, но выражение лица осталось почти умиротворённым, полуоткрытый рот, казалось, улыбался. Его каска была пробита насквозь. Острый как бритва край загнулся внутрь, впившись в череп.
- Господи! - ужаснулся кто-то. - Он же почти вернулся, но подлый снаряд таки догнал его.
- Зато комбат жив! - сказал старший лейтенант, показав рукой на скрытно ползущего к ним уважаемого капитана.
- Значит, пока повоюем! - чрезвычайно обрадовался Шелехов.
Когда окончательно стемнело Кошевой, одним броском очутился в родном окопе.
- Дайте водки! - первое, что сказал он боевым товарищам.
- Держи, - Григорий протянул трясущимися руками флягу с самогоном.
- Наверное, уже во второй десяток раз, костлявая промахнулась косой! – пошутил неунывающий комбат. - Может сама косая?
- Косая она, то косая, - мрачно пробормотал Селезнёв, - только рано или поздно попадёт точно…
- Лучше поздно!
Михаил сделал неожиданно большой глоток согревающей жидкости и закашлялся:
- Крепкий зараза!
- Водка от холода первое дело! - с видом знатока произнёс Селезнёв.
- Тебе лишь бы повод для выпивки найти! - подначил Шелехов.
- Не скажи, - обиженно ответил тот. - На зимней рыбалке только с ней и можно высидеть… 
Они гурьбой ввалились в обустроенный подвал, и занялись разными бытовыми делами. Кто перекусывал припасёнными с утра сухарями, кто чистил оружие, а словоохотливый Селезнёв продолжал бубнить:
- Я положим, до войны зимой и летом любил рыбачить, жить без этого не мог. Пошли с другом зимой на любимое место и видим вдалеке знакомый мужик лежит животом на льду. Послал вперёд друга глянуть, что случилось, мало ли что… Он, не доходя пару метров, падает на лёд и смеётся, слово не может сказать! Мне интересно стало, побежал. Гляжу, тот лежит над прорубью и держит зубами рыбу за хвост, а та больше диаметра проруби…
- Ну, а вы? - спросил кто-то из угла.
- Мы раздолбили прорубь и помогли «охотнику» вытащить её, не сдерживаясь от смеха! Оказалось, что рыбина из рук выскальзывала... Так он её зубами схватил!
- Дай поспать чуток рыбак хренов! - возмутился дремлющий Григорий.
- Вот бы сейчас порыбачить! - мечтательно сказал Селезнёв.
- Смотри, как бы немец тебя завтра в качестве наживки не использовал…
Вдруг крупный вражеский снаряд пробил навылет полуразрушенный потолок их подвала, но не разорвался и только рассержено шипел на полу.
- Ребята, вынесите его и давайте есть, - спокойно предложил Кошевой.
- Поспать спокойно не дадут! - пробурчал Шелехов и, схватив горячего гостя, выбросил его за дверь.
Из-за таких пустяков уже никто не пугался. Красноармейцы помолчали немного, выпили водки и совсем успокоились.
- А ведь ещё можно поспорить, кому легче было идти в бой, «обстрелянному» или новичку, - неожиданно сказал Михаил.
- Среди новичков, как правило, больше жертв... - не согласился Григорий и отодвинул в сторону котелок, - а вот относительно морального состояния перед боем у новичка и «обстрелянного» есть, о чём подумать.
 - Да о чём там думать! - Селезнёв отодвинул стакан, словно расчищая поле боя. - Я шёл на фронт, не представляя, чем это пахнет, так шли все новички, в надежде, что месяца через шесть с победой вернёмся. Когда я впервые побывал в отпуске, когда почувствовал мирную жизнь, помылся и выспался на чистой постели, так не хотелось возвращаться в ад... Невольно бережёшь себя!
- Зато у «обстрелянного» накопился боевой опыт, - заметил Кошевой. - Он уже знает по полёту снаряда и бомбы, наш снаряд или проходящий.
- А новичок не задумывается о смерти, поэтому менее уязвим… - вставил Селезнёв.
- Ко всему на свете привыкаешь! - мрачно сказал едва отогревшийся капитан.
- Даже к смерти… - согласился Шелехов.

 
продолжение http://proza.ru/2012/10/15/14