Эпистолярик

Светлане Викторовне Сидоровой,
утверждающей, что “влюбленность есть дрянь дезорганизующая”
ЭПИСТОЛЯРИК
Нищета в прошлом, настоящем и будущем. Какое уж тут счастье? Разве только счастье – обладать при этом талантом?
Знатоки назвали бы его мастером эпистолярного жанра, а толстосумы, заказами которых приходилось жить, нарекли кратким – «эпистолярик». Эпистолярик не противился. Некогда. Совершенствовался. Девиз его: «Чтобы под росчерком – волна, голубизной перу подвластна» (где он его откопал) день ото дня устаревал более и более. Ибо уже не один лишь смысл крылся за всякой фразой, уже не одни вензеля при буковках создавали тайный рисунок его посланий, но эпистолярик умел чередованием суффиксов, приставок да прочих скучных частей слова передать цвет и запах. Научился он, подгоняя диковинным образом предложения и словосочетания, изобразить в строках картину с эдаким стробоскопическим размахом: то приближая, то отводя от глаз своих такое письмо, вряд ли зрячий человек мог не приметить движение образов, оживления представляемой ситуации. Одно накатывалось на другое и чувствовалось явным.
При всём этом эпистолярик совсем не умел говорить. В случае, когда он пытался быть кратким, выходило что-то не то, и его спрашивали: «Чего молчишь?» А если он начинал снова, с массой эпитетов и шутливых отступлений, скоро надоедал, и от него требовали «немедленно заткнуться».
Единственная девушка, случайно посетившая его хибарку, сразу поникла от такого собеседника, то заливающего её проливными пространными речами, то иссушающего внезапным молчанием. Уезжая, она не прощалась. Вежливо просила ей писать, потому что его письма оставляют неизгладимое впечатление… и что там ещё говорят в подобных случаях? Звонить. Заезжать…
Эпистолярик стоял на платформе. Прежде ему никогда так не хотелось припасть к родному письменному столу и строчить, строчить. Тяжко было удержаться без ручки и бумаги лишнюю минуту, и слегка затянувшиеся проводы казались ему пустой тратой времени.
О, несчастные почтальоны, переносившие тысячи его писем! О, бедный ящик, скромно висевший на стеночке в подъезде! Как вы потрудились! Не кляните так эпистолярика, подписывающего свои послания «Ваш бурундучок» (по случаю он узнал, что именно так она называла его, болтая с подружками). Адресат не отвечал. Адресату нравились степенные, житейски мудрые, со стабильным достатком, а не с импульсивным талантом. Куда важнее умение выживать, чем умение вытворять. И потом, нельзя же так надоедать, а уж это у эпистолярика получалось отменно. И, наконец, та, которая не давала покоя воображению моего героя, отважилась на честный ответ.
«Дорогой эпистолярик! Все бурундучки, по крайней мере, известные мне, – придурки, видимо» – чиркнула она на тетрадном листке.
Надо бы тут заметить, что эпистолярик и сам знавал за собою многие странности. Скажем, у него не наблюдалось деловитости, расторопности, чувства меры и особой ответственности. Но недостатком гордости он не страдал. С той поры более не писал писем. Исключительно формулы.
«Как же, как же! Известно мне продолжение Вашей заунывной эпопеи!» – скажет тут каждый пацанёнок. «Эпистолярик Ваш всё не верил, что предмет его обожания мыслил то, что написал, и жизнь положил на расчёты. А уж по ним миелофон собрали, по сравнению с которым и пейджеры и сотовые телефоны – патетическая рухлядь!» И пацанёнок прав. С миелофоном о ком подумал, тот тебе явился во всей красе своих даже потаённых измышлений и едва осознанных желаний. Миелофон – не простая «штука», а веская причина неслыханного буйства технического прогресса! И для всякого, кто не отрицает этого самого прогресса, вывод из вышеизложенного да не покажется надуманным и пространным.
Друзья мои! Не будем столь пренебрежительны к истории. Уж кому-чему, а влюбленности за её былые заслуги потребно соорудить монумент.

 03.04.2004 15:16