Амалия бордо

Однажды, тридцать лет назад, я обедала в школьной столовой, как обычно, вместе с Розалией Моисеевной.
Кто-то из женщин на раздаче спросил её:
- Это ваша дочь?
Я открыла рот для отрицания, но Розалия Моисеевна взяла меня за руку и ответила:
- Конечно же!
Женщина на раздаче нисколько не озадачилась тем, что при этом Розалия Моисеевна – типичная смуглая еврейка, а я – почти скандинавка:
- Так шо ж Вы нам не казали?
Розалии Моисеевне Бланк (21.07.1951 г.р., г. Кишинёв, социотип INTJ "Грета Гарбо")
4380 Bedford Ave Brooklyn NY 11229, 718-648-8400 (26-08-31)
http://www.youtube.com/watch?v=rdB5YPzdBWU
http://www.youtube.com/watch?v=Qx6fqrIv6es&feature=related
http://www.youtube.com/watch?v=MQeRaKNYu7o&feature=related



Излёт ноября поражал округу на редкость солнечными днями! Хотя, если вдуматься, то ничего удивительного, потому что, наконец, пришел вызов из Америки, и прочее радостное могло быть лишь закономерным обрамлением тому.
Увы, обрамление не всегда выдается таковым! И скоро Розалия Моисеевна узнала, что в её случае люди разделяются на два основных класса: гадов и родственников.
Гады нецензурно высказывали завистливое презрение в надоедающих телефонных звонках и настенно-оконной живописи; родственники, способные к тому же, помнили, что все-таки родственники, а ненавязчивое «как обживемся в Штатах, так вызовем тебя» моментально делало из простого родственника ярого союзника, брата…
Давние товарищи и самые закадычные друзья медленно скатывались за темнеющий горизонт, что было вполне понятно: чужие люди – чужие заботы. Горьковатый привкус обнаружился позже, когда ушедший было за расчётными муж неожиданно вернулся, сел на одинокую табуретку и принялся распаковывать вещи. Розалия устроилась рядом:
- Что случилось, Натанчик?
- Не поеду я туда.
И тут уж она сорвалась:
- Гевалт! Ду бист мишуге филяйхт цадик? Шма! Ду ист шнорер да! (Чёрт! Ты придурок или вождь какой? Послушай! Ты здесь побираешься!) Или хочешь что б унзере кнабы (наши мальчики) были шнореры (нищие, побирушки) да (здесь) как их нерешительный папулик? За что мне сейчас ещё эти цорес (беды) на голову?
Ругачка достигла апогея, когда в седьмом колене у Натана припомнили шиксу (нееврейку). И незаметно всё обратилось в шутку, когда сам же зачинщик из обозначенного факта заключил, что заговорил в нём голос гойской (не родной) крови, но поскольку одна шикса еврейского счастья портить не должна, то он таки едет.
Зазвонил телефон. Розалию Моисеевну вызывала на остановку бывшая ученица. Надо было сколько-нибудь отдохнуть после перепалки и Розалия согласилась, а разговор заворачивала на злободневную для себя тему:
- Что, что там говорят за мой отъезд?
И дозаворачивалась:
- Да плевать, глубокочтимая, что говорят! Лично я хотела бы Вам счастья там, куда проследуете. Готовьтесь-ка к трудностям ожидающим.
- Что же ты у меня столь мудра в столь юном возрасте?
        - В этом смысле мы все, как тюремные заключённые – каждому свой срок. Кто-то стареет, мудреет в шестьдесят, кто-то в шестнадцать.
Бог весть, из каких пульманов вытащила она огромный бутон на длиннющей ножке и вручила Розалии Моисеевне вместе с последним, произнесённым таинственно:
Амалия-бордо.
Месяца через три было прощание с родней на вокзале и шадхен (сват) изрёк напоследок:
- Есть жиды, а есть евреи. Одни туда, а мы нет.
И превратил проводы в слёзные.
Розалия помчалась ото всех в купе. Спиной к окну ехала до самого Бухареста, не отрываясь от семьдесят шестой страницы английского разговорника, который теперь обязательно имела под рукой. На семьдесят шестой лежала уже засохшая, но не поблекшая амалия-бордо.

Много раз Нью-Йорк чуть не убедил её, что счастье невозможно и в нём, но, открывая разговорник, Розалия находила не изменившейся амалию-бордо, умилялась стойкости цвета и ругала за нетвёрдость себя. Сомнения уходили. Но сразу вспоминался давний скандальчик с Натаном, и тогдашняя принципиальность окружающих вызывала только смех, потому как родины нет уже и там, где она есть. Ещё вспоминалась та девочка и дребезжащие мимо троллейбусы.
«Почему никто из близких не сказал, что хотел бы мне счастья «там, куда последуете», почему они не вспомнили о моем любимом бордовом цвете, а тому, кто сказал и не забыл, я рот боялась открыть за то, куда конкретно уезжаю? Странноватенько вышло у меня...»
Так или примерно так размышляла Розалия Моисеевна, откинувшись на спинку кресла в дешевом нью-йоркском ресторане. Напротив разместилась незнакомка. Вежливая озабоченность её или особо ностальгическое настроение Розалии развели огонёк беседы. Однако ж довольно быстро подвели Розалию к ненавистным ей мудрствованиям, чем вынудили легко нагрубить:
- Не надо цирлих-манирлих! У меня тут денег нет на нужное дело, а Вы пристаете с философией.
Доевшая гамбургер особа коротко поинтересовалась:
- Сколько?
- Да, действительно, сумасшедшие деньги – две тысячи.
Отсчитав двадцать стодолларовых, незнакомка аккуратно положила их на столик и накрыла сверху блюдечком:
- Жаль. Не нашла я в Нью-Йорке амалию-бордо. Говорят, не продается.
Не вернуть той девочки, не догнать молодой особы, упорхнувшей на розовом кадилаке, бесполезно и поздно извиняться и, возвращаясь домой по нью-йоркским сумеркам, Розалия зареклась называть и самые дурацкие слова обидным «цирлих-манирлих», поскольку за всяким словом прежде смысла стоит человек.

 22.05.2004 08:23