Форэва

                Она всё-таки умудрилась произнести вслух это мерзкое слово «по-бырому», и я не сдержался и, кажется, сказал всё, что думаю по этому поводу. Следовательно, она предложила мне засунуть моё мнение вместе с самомнением себе в задницу (то есть не ей, а мне, конечно) и хлопнула дверью. Так мы и расстались, теперь — надолго, возможно вполне, кажется, что навсегда. Мне оставалось теперь, глядя на ночь, лишь покурить и, наверное, лечь спать… ну, разве что, если, конечно, вдруг ни с того ни с сего захочется, стихотворение написать, но это вряд ли — староват я, понимаешь ли, стал для того, чтобы вот так вот глупо сублимировать. Хотя, случай, само собой, незаурядный: такое ведь в жизни не каждый день случается, что от тебя любимая женщина уходит, ведь правда? Нет, неправда! Каждый день — и не по разу. Без выходных — «засунь, говорит, своё мнение вместе с самомнением себе в задницу!» и выходит, фактически не раздумывая, прямиком в ночь, а не к подруге или мамаше… наплевать? Наплевать. Да она сама виновата, сколько ж можно терпеть-то, а?! Нет, стихов памяти прекрасной дамы, разумеется, как не было никогда, ни для неё и ни для какой другой, а их было довольно разнообразно, так и не будет — обойдётся, дура конопятая. Это не оговорка и не опечатка — я именно так и придумал вслух: конопятая. И не дура, даже, а самая натуральная стерва: стерва конопятая. Да пошло оно всё туда, куда мне предложено было мнения и самомнения засунуть.
                — Привет, Тетраграмматон! Как граммофон? Что слушаешь, графоман, что поёшь в микрофон, что пьёшь, гастроном, с кем спишь, майкрософт?
                — Не много ли вопросов задаёшь, пейджер-джан, такое ощущение, что на них и отвечать-то не надо, да?
                — Зачем на них отвечать? Просто приходи давай и водку неси. Или пиво. Закусь есть. Скоро будешь?
                — Завтра.
                Вот этого от Коромаслова я не ожидал. Беспомощно, честно говоря, и неподдельно растерянно спросил:
                — Ты чё это, а???
                — А чё ты обзываешься-то?! Не успел, гад, и поздороваться-то толком, а уже туда же — Тетраграмматон! Сам ты это слово, понял?!
                — Ну, ты совсем, Саныч, я тебя тут, можно сказать, в Бога произвёл, а ты обижаешься, дурак!
                — Сам дурак! Чё, свалила твоя крашенная, да?! Сразу же про друга вспомнил, да? А как позавчера, так и на порог не пустил, лишь бы эта твоя конопатая варежку не раскрыла?
                — Так я не понял, ты чё это время-то попусту тратишь?! Давай ко мне, по-бырому, как теперь в народе говорят.
                — Ты народ-то не трогай, не весь он такой отмороженный, чтоб так разговаривать. Я вчера тут с одним бичом разговаривал, так он мне Пастернака наизусть читал. Пили с ним, пили, а потом оказалось — коллега, в нашем театре ещё при Виткенсе работал, да только приму с ним не поделил — сперва увёл, а потом честности захотелось. Зато потом, через полгода после того, как его честно уволили, она обратно к тому вернулась, потому что все роли потеряла. Вот такой у нас народ встречается.
                — Бичи и актёры, мой друг, это не народ, это особые касты — что-то вроде неприкасаемых, так что ты о народе-то по ним не суди, а то сопьёшься на ровном месте, когда в народ поверишь, а он тебе ножичком из-за пазухи ради телевизора, видака и холодильника.
                — Если ножичком, то спиться не успею.
                — Ты этого бывшего ведь, небось, дома поил?
                — Дома, только не я его поил, а он меня. Кстати, это как раз позавчера случилось, когда я от тебя злой ушёл. Сейчас, через полчаса буду. Что взять-то?
                — Да как обычно. Всё, давай быстрей, жду. — я положил трубку и пошёл на кухню — приготовить закусь. — А ведь как вовремя она слиняла! Как раз перед выходными, за что ей ба-а-альшое сы-па-си-бо.
                Яишенку с помидорчиками и сыром, колбаски пожарить, хлеба нарезать, огурчиков из банки на тарелочку высыпать. Картошки сварить, что ли — под укропчик и лучок, а? С маслицем. И хватит, пожалуй, этот голодиатор всё равно какой-нибудь новомодной фигни понакупит — скажет, мол, попробовать в жизни надо всё, даже секс по телефону.
                А ведь всё как-то нервно получается, если окончательно честно. Вот Коромаслову хорошо: жена вместе с дочкой — только по выходным, да и то по предварительной договорённости, не дай Бог, он в каком-нибудь не таком состоянии, чтоб ребёнку его видеть. Свобода — великая вещь для художника, просто ничем, никаким таким семейным счастьем, незаменимая. А моя пристебалась вот уже как вторую неделю: давай, говорит, и давай, ну пора ведь уже, пора, а то ведь, говорит, поздно будет... да и с воспитанием проблемы, когда поздний ребёнок-то! У других — как у людей, мужики требуют, а тебе, говорит, неужели не хочется?! Я ей что, всё, какого о ней мнения, выложить должен? Так она б ещё раньше смоталась бы, как только б поняла, что не считаю я её реальной кандидатурой в матери моего ребёнка...