Дядьки

Валерий Кузнецов
      
Глава первая. Губернатор-антисемит

       Губернатора Очумелко, развязавшего свою собственную войну против безродных космополитов и всяческих формалистов – не знает разве что ленивый: здоровенный дядька: мордастый, краснощекий. Ручища с кулачищами, как у потомственного американского фермера. Взгляд – наглый, самоуверенный.  В целом, весь его облик - настораживающий.
       Центральные СМИ окрестили его националистом не только во вверенном ему регионе, но и в сенате. В каждом из его выступлений в Совете Федерации имеются элементы националистического дискурса.
       Много лет назад ему пришлось читать наставление зарубежных центров по подрывной работе в СССР, и в частности, в России, среди русской нации.
       Выступая перед делегатами учредительной конференции Патриотического Союза молодежи, Батька Очумелко продолжил тему возрождения русского национального сознания, национального единства, а также патриотического воспитания подрастающего поколения. Пламенный оратор конкретизировал «Катехизис» - так называемое наставление, в котором раньше упоминал в своих публичных выступлениях вскользь, не вдаваясь в подробности…
    Сколько бы не бил он в колокола и не увещевал народ об угрозе сионизма,  желаемых результатов это не принесло. Профессиональный патриот с полувековым стажем не чувствует полного удовлетворения. На трибуну поднимается с чувством некоторой вины за то, что мы, русские, сами себя методично и безжалостно разрушаем. По его глубокому убеждению, это не случайность и не нелепость какая-то, не менталитет, как пытаются убедить нас некоторые СМИ. Это - запланированная акция, за которой стоит глубоко продуманная политика.
       Его поражала политическая близорукость целой армии государственников, институтов политической системы, которые из года в год говорят и спорят о чем угодно, но только не о международном заговоре против России. Против русской нации. Заговор в лице мировой закулисы. Никто не в силах переубедить его в этом.
       Впервые об угрозе сионизма он рассказал на сессии краевого Совета. Писал свой доклад втайне от президиума и исполкома. На то были причины: у него в те времена были соратники, о которых он не мог с определенной точностью сказать, кто они по убеждению? Сионисты или интернационалисты: многие из них переменились в одночасье. Он уверен, что это был час икс. Час накала сионистской политики.
       Он знает: его поколение не спасет Россию. Оно свое отвоевало. Ее спасет молодежь. Страну, нацию всегда спасала именно молодежь. Потому что она радикальна, потому что чиста, потому что быстро возгорается. Но это тогда, когда молодежь хорошо, по-настоящему, осознала положение своей нации в современном мире, положение своего народа и Отечества в целом. Пока же он видит инертность, нежелание мыслить, думать и анализировать. Тем более, все усугубилось еще одним фактором – предательством интеллигенции. Майдан Очумелко заявил об этом публично. Многие деятели культуры и искусства стали жить в десятки, если не в сотни, раз лучше, чем раньше. Прикормленные представители российской интеллигенции чуть ли не хором призываяют свой народ к спокойствию и терпению. До тех пор, пока не закончатся так называемые судьбоносные реформы. Тем самым они выключили людей из протеста. И это тоже есть форма предательства. И служит она, эта гнилая интеллигенция, одному – Лукавому. Продается кому угодно, лишь бы кусок пожирнее урвать, да маслом с икрой потолще намазать.
       По его глубокому убеждению, проблема сионистской угрозы и опасности у нас всячески замалчивается. Сегодня можно поносить все и вся, и лишь только на одну тему – тему сионизма - наложено абсолютное табу. Писатели Распутин, Бондарев, Белов криком кричат об угрозе сионизма, призывая к национальной бдительности. Но молчит Президент, молчит « свободная» пресса. На рискнувшего сказать правду о сионизме, тут же навешивается ярлык антисемита, на него обрушивается нечистоплотная « желтая» пресса.
       Да, он антисемит! Да, он не любит евреев. И что из того?! Почему он должен любить их?! А главное – за что? Антисемитизм – это ведь протест против еврейского шовинизма. Это не только не шовинизм, это - противопоставление шовинизму.

Глава вторая. Персонана нон грата для демократии.
      
   Все его усилия одним махом опатриотить здешнее население– тщетны. «Дожили! – Злобно шипел Очумелко.– Кругом тишь, да гладь, как в протухшем болоте. Все люди братья... Как бы не так! И никакой тебе тревоги, никакой подмоги. До чего же скурвился нынче народ. О коммунистах я уже и не говорю: язык немеет. Эти, так на самого товарища Зюганова осмелились руку поднять. Ничего святого. Безыдейный нынче большевик пошел. Безмозглый! Бесхребетный. А ведь Зюганов мыслит ленинскими категориями – масштабно, дерзко, смело. Ни перед каким должностным креслом не заискивает... Пожалуй, самый бесстрашный политик современности. Врежет правду-матку и не поморщится. Ленин такой же был! Вот это лидер, вот это вожак! Ни какой-нибудь очкарик - интеллигентишка, пацифист засраный, а настоящий, проверенный людьми и временем, коммунист, боец. Эталон лидера национального коммунистического движения. Пусть не с лицом пахаря, скотника или кузнеца. Пусть! С лица, как говорят, воды не пить. Главное – что душа и сердце у него паря, скотника и кузнеца. И мысли наши, народные, рабочие. Табуном скачут. Точь-в-точь, как у вождя мирового пролетариата. Он даже лобастый, как Владимир Ильич. В этом тоже есть некая закономерность. Кто еще из нынешнего Политбюро КПРФ может похвастаться таким арсеналом личных качеств и достоинств?! Никто! Кишка тонка. Все без исключения – жалкое подобие...
       Заигравшись в демократию, Очумелко стал крупной мишенью для самых зубастых средств массовой информации. Страстного трибуна и пламенного оратора нещадно поносили и откровенно кляли зарубежные издания и телекомпании, центральные российские и даже некоторые местные СМИ, вкупе с партиями, блоками и движениями правого толка.
Не отставали от них политологи, аналитики, психологи и правозащитники.
       Очумелко хоть и заявлял публично что не читает нынешнюю прессу, лживую и разнузданную, кроме разве что одного - двух изданий, близких ему по духу и убеждениям, а все же слукавил. Читал и читает! Для него это настоящий допинг. Сильнодействующее возбуждающее средство. Наркотик, который заводит его с полуоборота. Вслух перечитывая очередной газетный пасквиль в свой адрес, он долго и сочно плюется, матерится, стучит ногами, взъерошивает грубоватой крестьянской пятерней волосы на мозолистой от думок голове, отпуская в адрес публикации и ее автора, непременно предателя и христопродавца, страшные проклятия и ругательства.
       Местная газета « Невольница» ерничала по поводу так называемой политической фильтрации на границах Европы: дескать, неугодные злобствующим правозащитникам российские политики, среди которых упоминался и Очумелко, облечены народным доверием, за ними – тысячи и тысячи избирателей. Сам Очумелко в пылу откровения говорил не раз: «Зачем они нам, все эти капстраны?! У них своя свадьба, у нас – своя!» И Краевая официальная газета «Страшные вести» обвиняет правозащитников в преследовании инакомыслия.
Российские правозащитники обратились к властям Европы с просьбой о запрете на въезд на территорию европейских государств некоторых скандально известных политиков, стяжавших себе дурную славу трибунных клоумэнов со своими эпатажными номерами в публичных представлениях.
    В списки нежелательных лиц угодил и Очумелко. Местные газеты лево - патриотического толка возмущались больше, чем сам герой публикаций позицией правозащитников, выступивших единым фронтом против националистических выпадов Очумелко. Дескать, что себе позволяют склочные правозащитники, привыкшие из мухи слона раздувать?! На кого, собственно, руку подняли?! На всенародно избранного сына земли-кормилицы, неустанно выражающего мнения и интересы миллионов избирателей?!
    Правозащитники выступили с идеей создания в просвещенной Европе суда чести над одиозными деятелями, порочащими высокое звание российского политика». Это кого судить?! – подняли вой провинциальные газеты. - Человека, который дважды становился абсолютным победителем читательских референдумов?! Лауреатом номинации «Авторитетные политики и общественные деятели региона»?

Глава третья. На ковер к Президенту
      
   Самолет еще только собирался взять курс на Москву, а Очумелко уже пребывал в состоянии душевного дискомфорта. Душу раздирала неопределенность. Срочный вызов в Кремль для руководителя такого ранга – не диво, но и не приятная прогулка длинною в тысячу километров. Не приятная потому, что всю ночь перед отъездом его сердце-вещун места себе не находило: так колотилось, как будто дули кому-то крутил». Знать бы кому?» - терялся в догадках Очумелко. И из аппарата главы государства, и из его приемной цель аудиенции уточнять не стали: мол, на месте узнаете. Легко сказать «на месте». А он теперь съедай сам себя на десятикилометровой высоте, как говорится, у Бога на виду. Звонок хоть и был внезапным, но не неожиданным. Где-то подсознательно губернатор ждал его, памятуя истину о том, что на воре и шапка горит. Он даже не успел, как следует, прикинуть одно место к носу, чтобы разгадать намерение Президента, и без того не баловавшего одиозного хозяина одного из южных регионов своим вниманием. Не успел переговорить с ближайшими помощниками и советниками. Позвонить своим людям в институтах федеральной власти. Единственное, что он успел, так это переговорить с губернатором соседнего региона Чубчиком. Тот не стал воду в ступе толочь. «Дрючить будет!»– Сказал он коротко и ясно. « Как думаешь, за что?» - Делано-равнодушно спросил Очумелко. « А то не за что! Ну, ты даешь, брат-депутат! ( Вместе они представляли свои регионы в верхней палате Федерального Собрания).- За Родину-мать! – Игриво заржал никогда не унывающий, с виду строгий и серьезный,  сосед. – Еще, чтоб жизнь медом не казалась. Чего это ты вдруг всполошился, Майдан Кондратыч?! Тебе ли привыкать?!».  «И в самом деле, чего это я? – подумалось Очумелко. - Пусть с мое в политике пошустрит, шишек на всех местах понабивает, а уж потом дрючит. Без скользких, грязных языков кремлевских жополизов здесь не обошлось. Пиявки! Ничего, отольются вам слезы людские! Отжируете. На коленях прощение будете просить у народа, христопродавцы!» Однако, чем ближе к златоглавой, тем сильнее сжималось у него сердце. При мысли о бандитской столице – рассаднике наркомании, проституции и космополитизма, о разношерстном и продажном Кремле, губернатора начинало по-настоящему знобить-колотить и, чего раньше сроду не бывало,  пучить». Как все-таки сознание с кишечником тесно связаны! Не успел подумать о чем-нибудь, а все уже туда передается. Надо же! А может, это только у меня?! Голова с животом... Чудно...» Майдан Кондратыч почувствовал, как оба полушария его головного мозга, а вслед за ним и брюшная полость, наполняются гордостью. Гордостью казака-патриота.
       Его мысли вскоре подтвердились. Стоило ступить ему на московскую землю, его тут же стошнило, а потом и вырвало. Вместе с ознобом и прочей колотиловкой. «Вот что значит, голова и живот! Как одна кишка. Прямая».
       Президент встретил грозу провинциальной демократии сдержанно-холодным приветствием, пронзив колючим многозначительным взглядом. Очумелко передернуло. «Надо быть настороже».  Хотя, он и без того чувствовал, что разговор с главой государства будет непростой. « Как бы не последний», - шепнул ему внутренний голос. « Иди к ...!» Послал он его к такой-то матери. Обостренное, чуть ли не звериное, чутье подсказывало ему, что все идет именно к этому. И срочный вызов, и резкий тон газетных публикаций накануне губернаторских выборов, и вопли оппозиции, и скулеж местных правозащитников, и злые выпады интеллигенции – в основном из недружественного ему лагеря. Готовый к нападению, Очумелко по старой привычке сжал кулаки до характерного хруста в пальцах.
Хозяин главного кабинета страны тут же принял бойцовскую стойку, готовый к обороне, но заметив в бесовских глазках Очумелко испуг, расслабился, изобразив на волевом лице с лисьими глазками подобие дружественной улыбки, кивком пригласил в кресло. Очумелко стоял в нерешительности, по-бычьи надувшись.
       - Прошу, - настойчиво пригласил Президент.- Разговор у нас будет долгий.
       Разговор и впрямь был долгим. А посему, скучным и муторным. Хотя встречи с ярым националистом и антисемитом Очумелко трудно было представить скучными и однообразными: это целый политический театр. Театр одного актера. Скучными их можно назвать только в одном случае: на них всегда звучит старая песня о главном. Если ее часто слушать, можно просто очуметь. Одуреть. Офонареть. В своих монологах главный патриот южной провинции все время хоронит Россию-матушку, а вместе с ней и русскую нацию. Хоронит и тут же зовет спасать Отечество.
       Президент, правда, не стал делать ему такого подарка. Во-первых, его кабинет – не место для политических митингов, речевок и прочей агитационной возни. Во-вторых, здесь в основном говорит он сам. Какого бы ранга не был его гость. В-третьих, говорить можно только с позволения, считай, по желанию Президента. Как профессиональный разведчик, проще говоря, шпион, он любит задавать вопросы по существу. И тут же получать на них ответ. Краткий и содержательный. Желательно, чтобы ответы устраивали его полностью и также полностью соответствовали теме и цели встречи.
       Глава государства поинтересовался ходом подготовки к губернаторским выборов в регионе. Очумелко смекнул, где собака зарыта. Кстати, с нее Президент и начал.
       - В политике вы давно уже собаку съели.
       Очумелко брезгливо поморщился.
       - Съели, съели, чего там! Не скромничайте! Сколько вы на ее горьких хлебах? Лет 30?
       - С гаком!
       - Тем более! Устали... Небось, смертельно устали... То долгострой...
       - БАМ? – Не сообразил Очумелко.
       - Ну, БАМ! БАМ – это темная, глухая тайга на многие тысячи километров. Глухомань. А я говорю о строительстве «светлого будущего». Ведь строили?
       - Строил! – с гордостью ответил Очумелко, бросив на собеседника вызывающий взгляд. – Вместе с Вами!
       - А я и не отрицаю, - без тени смущения подтвердил Президент. – Историю не переделаешь, и не умолчишь... Неблагодарное это занятие.– И продолжил экскурс в прошлое, ставшее частью биографии советского номенклатурщика и функционера Очумелко. – То перестройка, то государственный переворот, который вы активно поддержали. И как следствие этого вашего героического поступка – следствие по уголовному делу. Ну, а потом, как это обычно и бывает – возрождение из пепла. Из забвения, проще говоря. Ничего мы с вами не забыли?
       Очумелко предусмотрительно промолчал. «Пусть себе куражится. Для того, видимо, и вызывал».
       - Да, нет, забыли, - все-таки решился он. – Главное забыли, коль уж о моих заслугах и промахах вспомнили. Злые языки и « доброжелатели» всех мастей и калибров, поющие с чужого голоса. Дуроманы с губошлепами, предатели с христопродавцами, вредители и злопыхатели. Оборотни с перевертышами.
       - Никого не пропустили? - С ехидцей заметил Президент.
       - Я нашел бы кого еще назвать, но думаю и этого вполне достаточно.
       - Как же, вполне?! А демократы?! Нехорошо забывать главных своих оппонентов.
       Очумелко скривился.
       - А вот они о вас не забыли. – Президент покосился на стопку периодических изданий – газет с журналами вперемешку.
       - Собаки лают, ветер носит.
       - Это так. На то он и ветер. Ну, так, правду носит, или нет?
       - У меня своя правда, - парировал губернатор. – И Вы это знаете. Я вырос на ней. Формировался, как личность, как политик, мужал. Родину учился любить, Учился служить своему народу. Все это и есть моя правда. «Хорошо врезал! Так ему!» - подбодрил его внутренний голос. Очумелко посветлел лицом.» Если и нутро с ним заодно, значит, его правда с ним».
       - О другой правде вы не читали и знать о ней не хотите?
       - Читаю только «Правду». С карандашом в руке. Остальную макулатуру просматриваю, по мере надобности. Только «Правда» ничего кроме правды не пишет. И писать не может. Возраст и авторитет не позволяют.
       - А как же « Советская Россия»?
       - Неплохо. Однако, «Правда» все же выше «России». Сильнее, что ли.
       - Скажите, Майдан Кондратыч, вы любите быструю езду? Такую, чтоб дух захватывало на поворотах? – задал неожиданный вопрос глава государства.
«На что он намекает? Может, на скакуна породистого? Да, Боже мой! Хоть целый табун! Пусть себе гарцует! Глядишь, отечественное коневодство на ноги встанет. Если надо, у главного нашего атамана конягу заберем. Лично подарю вместе с золотой сбруей».
       - Как любой казак! С настоящими корнями.
       - Любой, говорите? Вы у нас не любой. Вы у нас особенный. Корни – тоже хорошо. Но я сейчас не о них, а о езде. – Президент говорил таким тоном, как будто Очумелко только что угробил племенной конезавод. Дальше он так построил ход встречи, что Очумелко ничего больше не оставалось, как пребывать в роли слушателя. Его дальнейшее участие в разговоре уже не требовалось. Губернатор сделал вывод, что глава государства подвел беседу к своим баранам. Говорил о чувстве времени, о политическом чутье, о многополярности современного мира, о единой Европе, об общем европейском доме... Говорил и говорил. Выражаясь на молодежном сленге – « грузил» и «грузил». Говорил так, как будто перед ним сидел политический труп, а не действующий, полный задора и огня, губернатор. Поначалу Очумелко решил, что разговор этот, с элементами некоторой полемики, всего лишь безобидная, ни к чему не обязывающая дискуссия. Правда, односторонняя дискуссия, но потом пришел к выводу, что Президент просто разогревается для главного своего удара. « Дрючить готовится. Все-таки, накаркал Чубчик». От сильного волнения его так колотило, что он стал обрывочно вспоминать все, что «втулял» ему Президент. Зато хорошо помнит гипнотизирующий взгляд его масляных глазок. Большая часть так называемой беседы перемешалась в густую кашу, сдобренную обидой, и побурлив самую малость, тут же провалилась в кишечник, даже не успев как следует перевариться. Запомнил он в основном то, что резануло в тот момент, как шашкой по горлу: о его политических поворотах на дорогах новейшей российской истории, о непомерно быстрой, а значит, опасной, езде, смахивающей на лихачество, от которого часто заносит и сбивает с пути, что гонит он с грубейшими нарушениями общепринятых в цивилизованном мире политических правил, сознательно игнорируя любые опознавательные знаки...
   -  Мне думается, Майдан Кондратыч, - жестким тоном произнес Президент, - гонит и подгоняет вас не столько благая цель, сколько образ незримого врага, как внешнего, так и внутреннего. Страх и ненависть мешают вам видеть эти самые опознавательные знаки, чрезвычайно важные в нашем с вами деле. Мешают видеть главное - повсеместное обновление общественной жизни в стране. Равно как и политической. Но это полбеды. Несмотря на ваши гонки, вы все же сильно отстаете. Для руководителя такого ранга – это непростительно.
       Очумелко ждал этого момента:
       - Помните ленинское «Промедление смерти подобно!» Я не настолько молод, чтобы позволять себе раскачиваться. И не настолько глуп, чтобы плестись в хвосте, радуясь, как обоняют другие – ушлые и нечистоплотные. Я не просто быстро еду, куда глаза глядят, не просто мчусь, очертя голову – лишь бы с ветерком в заднице. Я действительно хочу спасти Отечество. Свое Отечество! Спешу обогнать окаянное время, спешу успеть сказать это людям. Спасти, или хотя бы предостеречь от саморазрушения. От заведомой погибели.
       - Не много ли на себя берете?! Вы хоть и популярный человек, в известной степени, конечно, к тому же, личность харизматическая, скорость на дорогах отечественной политики сбавить все же не мешало бы. Эта ваша гонка в никуда к хорошему не приведет ни вас, ни ваших избирателей.
       - И вы как главный политический инспектор, решили дать мне отмашку и проколоть талон предупреждения? – сообразил нарушитель.
       - Должен вас огорчить, Майдан Кондратыч. До предстоящих губернаторских выборов мы резко ограничиваем ваше передвижение по федеральной политической трассе с последующим изъятием у вас данных вам сегодня прав.
       У Очумелко в зобу заклинило, в глазах резь, в ушах странный шум, напоминающий падение самолета с огромной высоты. «Значит, от ворот поворот?». А он надеялся, что его поймут. Или хотя бы выслушают. Ему ведь есть что сказать. Жаль, что гарант Конституции - не такой уж и гарант. Он мог бы убедить Президента выслушать его хотя бы из уважения к миллионам избирателей, избравших его на должность губернатора. В данный момент это был его единственный и, пожалуй, самый сильный козырь. Но Президент, видимо, учел этот его козырь и решил упредить намерение всенародно избранного главы краевой администрации. На то он и Президент, чтобы основательно готовиться к подобным встречам и быть во всеоружии. Особенно, если речь идет о вертикали власти.
       - Можно было бы умолчать на какое-то время, или даже простить ваши огрехи, временами политическую близорукость вкупе с местечковыми амбициями, порой, ведущими в тупик, я уж не говорю о публичных эпатажах. Я мог бы дать вам шанс, уважаемый Майдан Кондратыч, как многоопытному политику, авторитетному руководителю и крепкому хозяйственнику. Если бы не одно «но».
       Очумелко замер, с ракетной скоростью гоняя по воспаленной бестолковке рой мыслей.
       - Речь идет о казнокрадстве.
       Майдан Кондратыч вскрикнул, взбледнул, потом по-настоящему побелел лицом, только что горевшим здоровым румянцем.
       - Нет, нет, вы здесь ни причем, - поспешил успокоить его Президент. – Тут вы человек кристально чистый, проверенный, и к вам прямых претензий нет. Повторяю, прямых. Претензии, и очень большие, к вашему ближайшему окружению. К команде, с которой вы вознамерились спасти Отечество. Так вот, эти ваши так называемые спасатели не Отечество спасают, а добытый неправедным путем капитал. Проще говоря, наворованный и размещенный миллионными вкладами в зарубежные банки. В долларовом эквиваленте, разумеется. « Да он не дрючит, - он убивает тебя!» - Прохрипело ему нутро.
       - Или вы не баллотируетесь на повторный губернаторский срок, или мы отдаем под суд всю вашу команду. А вы получите положенные вам политические штрафные очки.
       Очумелко в тот момент показалось, что он старится на глазах. Кожу на лице и шее у него куда-то потянуло, затем сгребло в железный кулак и стало медленно то ли жевать, то сдирать. Но на этом психологическая экзекуция не закончилась. Он это почувствовал всеми фибрами, каждой клеточкой своего сверхчувствительного организма, привыкшего доверять собственной интуиции на все сто.
       - Но и это еще не все, - словно прочитал его мысли глава государства. – Подобные факты, как правило, придаются огласке.
       После этих слов Очумелко показалось, что в него выстрелили.  «Нет, это было бы слишком просто. Его обезглавили! Какое-то мгновение он и в самом деле не почувствовал головы. Шею, плечи и все остальное чувствовал, а головы – нет.» Бог мой! Только не палата номер шесть! Такого с ним еще не бывало. Час от часу не легче». Подобное, правда, случалось. Когда завели на него уголовное дело в бытность председателем крайисполкома, поддержавшим гэкачепистов. Но тогда голова его не покидала. Напротив, он чувствовал ее, как никогда в жизни. Не ощущал разве что присутствия на ней ушей. Как будто их там сроду не было. Но это беда давняя. С тех пор, как взвалил он на себя по собственной воле, по велению сердца, так сказать, тяжелую ношу, сочтя ее за предназначение свыше: нести знамя борьбы с международным сионизмом, космополитизмом, опутавшим своей черной, губительной паутиной весь мир. Стоит ушам его почувствовать неблагоприятную политическую обстановку в стране, узреть потерю бдительности русскими националистами, как маленькие барометры тут же становятся жутко холодными, а порой чуть ли не ледяными. Приводить их в чувство – дело бесполезное. Это то же самое, что покойника омолаживать. Они оставались безжизненными, напоминая искусственные. И что интересно, никто их этому чутью не учил, не тренировал и не закалял. Они как барометр, только политический, делали свое привычное дело. Специалисты психиатрического профиля назвали это их свойство ушным феноменом. Феноменом головных конечностей.
       Очумелко был готов к чему угодно, но только ни к этому. Его не просто обезглавили, его – предали. А это куда страшнее поверженной головы. Предали единомышленники, команда, на которую он всегда делал главную ставку, которой безгранично доверял, в которую без тени сомнения верил. «Суки!» - прошипел Очумелко, заскрипев вставными зубами. По выражению его лица, иссиня-отрешенного, Президент понял, что политическая сделка, которая значилась у него на повестке дня, состоялась.
       - Майдан Кондратыч, - помилел лицом Президент,- как говорится, не для прессы и не для протокола. За что вы так ненавидите брата-еврея? Чем он вам не угодил?
       - Легче перечислить, за что я этого вашего брата люблю. Что он еврей, и я могу его за это люто ненавидеть. Ненавидеть и презирать столько, сколько в меня влезет. Что имею такое удовольствие. У каждого человека, и уж тем более патриота, должна быть своя отдушина. Националистическая. Иначе, какой я к чертям собачьим патриот?!
       - Тут вы с Гитлером близнецы-братья.
       - Ну, что вы, Вадим Вадимыч!  Я ведь ни одного концлагеря не построил, ни одной душегубки...
       - И слава Богу! Спасибо, что не удосужились!
       - Вы вот террористов ненавидите, а я – этих... Для меня они тоже своего рода террористы, только во сто крат опаснее. Ненависть, как известно, плодит идеи. Генерирует их. Тем более, если для этого есть основания. Вы лучше меня их знаете... Мировой сионизм, проходимцы мирового уровня, среди которых и наши, доморощенные... Березовский, Гусинский, Абрамович, Ходорковский. И еще дюжина носатых авантюристов: экономистов и советников, юристов и писателей, журналистов и политологов. Как говорится, всякой твари по паре. Подлюшный народец, скажу я вам. Трусливый и жидкий на расправу. Крючкотворцы и скандалисты, интриганы и «кидалы». Не понаслышке знаю. Этого добра в наших краях – пруд пруди. Вторые после клопа-черепашки. На глазах пожирают истинный патриотизм, народный энтузиазм, любовь к своим истокам. Как червь точат основы и устои коренного населения, морально разлагают его. Охаивают и уничтожают вековые казачьи традиции, смеются над обрядовыми песнями и танцами. Имею в виду –пляски. А вы спрашиваете, за что я их ненавижу? За то, что любить не за что. И рад бы дружбу водить с ними, да не получается.
       - Я тоже, как и вы, русский. Люблю березы, рассветы и закаты. За Родину могу, кому угодно хребет сломать. Так что, я вас, Майдан Кондратыч, отлично понимаю. Я – за русский, за российский патриотизм руками и ногами. Или как там еще говорят: всеми фибрами. Но надо же и о последствиях думать. Думать, что ты несешь с высокой трибуны. Вы вот публично до того увлекаетесь ораторским искусством, что в патриотической горячке напрочь забываете о том, что слово – не воробей… Может случиться так, что этот с виду безобидный воробышко не сегодня-завтра в ворону превратиться может. Ладно бы в коварную, хитрую ворону, а то, глядишь, и в черного ворона. В воронок, проще говоря. Смотрите, Майдан Кондратыч, накаркаете! Скажу точнее: докаркаетесь.
       Очумелко усмехнулся пробежавшим мыслям. «Пусть я ворон, хрен с ним! Но не черный. Ох, не черный. Я – птица-вещун. Вы в столице своей сытой еще вспомните Очумелко. Сто раз вспомните… А вслух сказал:
       - Вадим Вадимыч, я и прошу-то немного – всего ничего: не затыкать мне рот. Я за свою жизнь намолчался. Представляете, сколько всего накопилось?! Наверное, и на том свете кричать буду и живым, и мертвым, чтобы помнили, чьего мы роду-племени. Кто мы есть на земле нашей грешной.
       - Майдан Кондратыч, вы же неглупый человек. Не просто политик, а политик – пенсионер. Государственный человек, доживший до заслуженного отдыха. Никто вам рот не затыкает: мы, слава Богу, свободная страна. К тому же, как говорят, на каждый роток не накинешь платок. У нас одна затычка, одна на всех и для всех – Закон. Если уж заткнет, так заткнет. Если бы не ваш возраст, вы сейчас не со мной разговаривали бы, а с затычкой. С Законом.

Глава четвертая.  Серый особняк

       В самом центре казачьей столицы, в старой ее части, вырос громадный особняк из серого вулканического камня. Жильцы близлежащих многоэтажек казарменного типа были расселены в другие микрорайоны города, а сами дома снесены во избежание человеческих жертв, обещанных сейсмологами на случай замлетрясения.
       По городу бродили упорные слухи, что выстроенная в рекордно короткие сроки каменная дура, навевавшая смертельную тоску, ничто иное как очередная резиденция представителя Президента. На худой конец, посольство какого-нибудь братского соседнего государства, ностальгирующего по «Союзу нерушимых республик советских» . Злые же языки пошли еще дальше, уверяя падкого на сплетни и домыслы обывателя в том, что это собственное разведывательное Управление, или Центр общественно-политического движения «Батьковщина» ( Очумелко ), собирающее информацию обо всех антипатриотических проявлениях, разрушающих менталитет коренного населения, выросшего на этнических шлягерах «Варенички», « Ты ж мэнэ пидманула», « Шумел камыш», а также основы доморощенного самосознания.
       Падкие на «жареное» газетки бульварного толка типа «Смерть», «Выкормыш КПСС», «Столичный выкормыш» в один голос твердили, что скучающий от муторного бездействия каменный монстр –– правопреемник бывшего Дома политпроса, созданный в целях примирения местных партий и движений, отвоевывавших себе место под солнцем. В общем, слухи возникли на почве отсутствия какой-либо достоверной информации. Никто толком не знал, что за сомнительное учреждение-заведение потеснило привычный архитектурный ансамбль под носом у местных законодателей. Даже досужие газетчики, способные без мыла в любую щель пролезть, вынуждены были довольствоваться собственными измышлениями. И только «Выкормыш КПСС», пожелтевший до неприличия, поместил на первой полосе сообщение, сам себя шокируя, якобы, серое здание, построенное непонятно на какие средства, ничто иное как крематорий для политических трупов и обещала в одном из ближайших номеров обнародовать их имена.
       Газета сдержала слово. Список растянулся на несколько страниц, и по численности тянул на целое кладбище для этих самых политических трупов.
       Депутаты всех уровней, политические партии, блоки и движения, главы муниципальных образований, сподручные политизированной шатии-братии- политические обозреватели разношерстных СМИ, комиссии и комитеты, представители Президента и соседних республик, молодежные общественные организации, Крайизбирком – все они, по большому счету, никак не влияли на повышение жизненного уровня простых граждан. И всех их, одним махом, нынешний губернатор южной провинции похоронил, можно сказать, живьем, безо всякой кремации. Ходят они теперь, бедолаги, горем убитые, чем-то придавленные, ставшие с легкой руки нового, молодого губернатора Рвачева политическими изгоями. Считай, трупами...
      
Глава пятая. В загородной резиденции губернатора      
   
Двухэтажный «Мерседес» в сопровождении эскорта милицейских машин и дюжины «неотложек» мчался загород. «Экскурсовод» - старший помощник прокурора края торжественно сообщил в микрофон, что администрация губернатора приготовила для уважаемых экскурсантов сюрприз.
       - Для вашего же блага, господа, если хотите, товарищи, - подчеркнул слуга юстиции. – Потом благодарить будете.
       - Вас?! – выкрикнули с середины салона.
       - Судьбу! – ответил «экскурсовод» с глазами следователя.
       Выехав за черту города, пассажиры заволновались.
       - Куда нас везут? – не выдержал депутат Госдумы Мозжечков.
       - К губернатору.- Игриво ответил сопровождающий.
       - На окраину?! – удивился депутат все той же нижней палаты Федерального Собрания Канистров.
       - Вся наша страна – сплошная окраина. – парировал  «экскурсовод». – Все края, края. С областями, правда. Так что, уважаемые граждане экскурсанты, с этой, как вы говорите, окраины, Россия начинается. С глубинки, как любите вы заявлять с трибуны.
       - И то верно. – Согласился голос от имени всех.
       - А табун «скорой помощи» для чего? – По-ленински сощурился лидер местных коммунистов Признер.
       - Каждому политику полагается персональная «неотложка», личный врач-невропатолог, психолог и патологоанатом. – Тоном, не терпящим возражений, ответил помощник прокурора. – О прокуратуре и милиции я уж и не говорю.
       - Патологоанатом... Как для покойников, - с обидой в голосе проворчал председатель регионального Союза бизнесменов господин Беспределов.
«А вы и есть покойники, - усмехнулся про себя заместитель губернатора по связям с общественно-политическими партиями и движениями Верхоглядов. – Только живые».
       Через час с небольшим автоколонна подъехала к массивным воротам. В глубине двора виднелись мрачные корпуса с решетчатыми окнами.
       - И вы хотите сказать, что отсюда начинается Россия?! – Едва не задохнулся от возмущения лидер местных патриотов Горлохватов.
       - А разве нет? Чем эта окраина хуже других?! – с пафосом воскликнул «экскурсовод»
       - Не будьте идиотом! Вы куда нас притащили?! – Мозжечков потряс депутатским удостоверением.
       - Кстати, не прячьте документ, пригодится. Мы в загородной резиденции губернатора. Все, кто приглашаются к нему на прием, или на аудиенцию, сначала регистрируются, э-э-э...
       - Ну, говорите! Говорите – в психушке!
       - А теперь вы не будьте идиотом! – потерял выдержку помощник прокурора. – Отсюда начинается Россия. Между прочим, наша с вами Родина!
       В приемной главного врача психиатрической лечебницы гостям предложили успокоительный коктейль, затем включили в записи гимн Российской Федерации. Отведав напиток, приглашенные при исполнении государственного гимна забыли даже встать: в эти минуты им ничего уже не хотелось: ни великой России, ни встречи с губернатором, ни своих полномочий...Все они сидели, как сонные курицы. И лишь после другого напитка, бодрящего и игривого, местная политэлита , к собственному удивлению, оживилась и воспрянула духом, мысленно согласившись со своим строгим провожатым в том, что именно отсюда начинается Россия.
       - Извините, - деланно улыбнулась секретарь-референт главного врача. – Профессор Шизенко вместе с губернатором должны подготовиться к встрече. Сами понимаете, политики – нечастые гости в нашем учреждении. Так что, располагайтесь, господа, поудобнее и чувствуйте себя, как дома.
       - Товарищи, - нервно поправил ее мордастый седовласый здоровяк с руками тракториста.
       - Простите, не поняла? – нисколько не смутилась секретарь.
       - Я говорю, свинья гусю – не товарищ! Теперь понятно?! Этими своими «господами» вы оскорбляете нас, в недавнем прошлом людей от сохи и от станка.
       - Вы кто?
       - А вы еще не поняли?! – изумился рослый здоровяк. – Слуга, вот кто я!
       - Как слуга?! – опешила женщина. – Насколько мне известно, на прием приглашали действующих политиков региона. А вы заявляете, что слуга. Как же мне докладывать? Слуга, слуга...- терла она виски, озадаченная. – На полставки, что ли ? Так, вы все-таки товарищ, или слуга.
       - Наконец-то! – Радостно воскликнул седовласый. – Считай, угадали. Товарищ слуга. Всю жизнь я честно служу моим землякам. Не всем, правда. В основном, коренному населению. А между делом представляю орган.
       - Орган?!- Смутилась референт.
       - В хорошем смысле этого слова, - хихикнул депутат  Очумелко. – Вам что, этого мало?! – наливаясь недовольством, крикнул скандальный политик. В его колючих глазках сверкнул бесовской огонь, Губы его задрожали, а лицо стало каменеть.
       - И чей же?
       - Исполнительный.
       Референт сама себе кивнула. «Явные признаки психоза! Тогда, почему слуга? Почему столь заниженная самооценка? Почему все-таки не господин?»
       - Мало?! – вскочил худосочный гражданин с лицом печеного яблока. – Вообще – ничего! Пшик! Так, как вы там представляете, милейший, этот свой орган, лучше бы и не представлял и! Дешевле обошлось бы. Что вы есть там, что вас нет – один хрен! А эти ваши узаконенные демонстрации, как вы говорите, исполнительного органа – всего лишь акт. Бесплодный политический онанизм. Демагогия.
       - Вы, видать, из тех, кто господин?! – заскрипел зубами Слуга. – Догосподинились, сукины дети! Скоро по миру пойдем. Недра продали, мозги – продали, засранцы! Собственный народ – предали, христопродавцы!
       - А с вас и с ваших органов толку, как с червивой бабы приплод! – бросил ему тучный дядька с губищами чуть ли не до подбородка, выгоняя из-под сальных складок заплывшие до неприличия глазки. – Вы в Москве своей продажной бесплодными органами обмениваетесь, а мы тут натиск столичных нуворишей еле сдерживаем. Мы что вам, живые баррикады?! Заградительное мясо?! Сегодня «Красную площадь» открыли, завтра Кремль сюда перетащат вместе с Мавзолеем и его квартирантом.
       - Как Красную площадь?! – заорал растрепанный гражданин со значком «Делегат 22 партсъезда» - А как же товарищ Ленин?!
       - А что с него возьмешь?! – Недовольным тоном просипел его сосед, представитель местных либерал-демократов.
       - Да, не булыжная площадь со всеми ее кладбищенскими причиндалами,  а продуктовая. Торговый центр. По-ихнему, по навороченному, супермаркет. Магазин, короче, - успокоил бывшего делегата 22 съезда КПСС опальный номенклатурщик, бывший депутат местных органов и исполнительной власти Клещенко.
       - Далась вам эта площадь! – Вызывающе бросил лидер регионального отделения Союза правых сил Лайкин. – Могильник.
       - Кому могильник, а кому - наша национальная святыня.- Тоном, настраивающим на скорбь, отрезал Слуга.
       - Неужто труп Ленина уже на святые мощи тянет?! – Не отступал либеральный демократ.
       - Что вы к этому бедному, трижды проклятому, трупу привязались?! – Взорвался доселе молчавший лидер краевой партии «Беспартийных Пофигистов».
       - К трупу?! – с трудом сдерживаясь от слез, промямлил редактор серенькой, скучной до тошноты, газеты «Вчерашняя» Сухопродуктов. - Да, этот, как вы говорите, труп- живее всех живых!
       - Святые слова! – поддержал коллегу по вчерашнему перу поэт-сталинист Лакабдин. – «Ленин – всегда живой....» - помните?! Мы ведь выросли на этом!
       - «Ленин – всегда со мной...» - поддержал его мэр здешней столицы Признер.
       - Нам сейчас Ленина только и не хватало! – зло бросил заместитель секретаря городской партии неприсоединения Аморфный.
 - Товарищ, поймите, это всего лишь песня. Народный гимн, если угодно. Вы же сами оттуда, родом из счастливого детства! – упрекнул его Лакабдин, шныряя крысиными глазками по сторонам. Неужто отшибло?! Как можно?!
       - Именно что песня! Надо же думать, о чем поете, ребята! Взрослые дядьки. Пришли на встречу с губернатором Рвачевым, а славите Ленина. Вот вы, - обратился он к референту главного врача, - в минуты радости или скорби, вы думаете о трупе?
       - Что вы?! Мы о живых-то еле успеваем. Работы – непочатый край. Особенно в последнее время. А экскурсантов все везут и везут: с утра до вечера. И всех освидетельствовать надо. Кто есть кто определить...
       - И все на прием? – Хором спросили приглашенные.
       - Как и положено. Сначала, прием, осмотр, профилактика. Потом – процедура... С языка референта чуть было не сорвалось « промывание мозгов», проще говоря, лечение. По протоколу процедуры, по протоколу, - уточнила она, - мысленно перекрестившись.
       За освещенным со всех сторон мощными лампами дубовым столом сидел губернатор и в задумчивости жевал губами. Мысли его, как всегда, были далеко от здешних мест: где-то на подходе к главной нашей столице с ее коридорами власти. Увидев знакомые все лица, Рвачев поморщился и тут же вернул  блудные, непослушные мысли на место.
       - Говорить сегодня я не буду.- Сходу «обломал» он собравшихся. Только хочу посмотреть вам в глаза, - не совсем внятно, чуть ли не скороговоркой, произнес Рвачев, снимая очки. – Вытянув вперед и без того длинную шею, он пробежал глазами по притихшему, слегка пришибленному залу, резко встал и направился к выходу.
       - Вопрос можно? – спросил до боли знакомый, почти родной, голос, но губернатору было недосуг вспоминать, и уж тем более угадывать, кому он принадлежит.
       - Пожалуй...
       - Вы, что, в переглядки решили поиграть с нами?
       Зал зааплодировал, то ли губернатора поддерживая, то ли коллегу по политической тусовке. А может, зрение лишний раз проверить?  Так мы не окулисты!
       - Для вас это, может, и переглядки, а для меня – прием, - нисколько не смутился Рвачев. – Все остальное сделают специалисты узкого профиля. Кстати, об итогах нашей встречи вы узнаете от начальника протокольного отдела. – И покинул зал через кабинет главврача.
       Товарищ губернатор спешит в диагностический центр на встречу с журналистским корпусом, - извинительны тоном сообщил главный протоколист местного «Белого дома». – Что касается итогов сегодняшнего приема, то политиков,  среди собравшихся,  Антон Никифорович, к большому сожалению, так и не увидел. Не разглядел, одним словом.
       - У него «плюс» или « минус»?
       - В каком смысле ?– Не сообразил чиновник.
       - Ну, может, впопыхах очки не те схватил?..
       - Очки и прием для губернатора – не совместимы.- Отрезал начальник бумажного отдела. – Для него крайне важно, чтобы  все живьем было. Особенно, что касается политики. Местной, прежде всего. Вы ведь видели, что Антон Никифорович без очков был?
       - В том-то и дело, что не видел!! Я тоже без очков.
       - Ну, вот когда при них будете, тогда и поговорим.
       В кабинете главного врача сидел представитель краевой администрации в верхней палате Федерального Собрания, бывший губернатор Очумелко. Злой, как собака! Рвачев немного стушевался. От неожиданности у него закружилась голова. В висках застучало, потом – запекло.
       - Что ж ты, преемничек, дуркуешь?! – набросился на него Очумелко. – Духовника своего, можно сказать, второго батьку, в один ряд со всеми этими политическими шарлатанами ставишь?! Ведь я тебя, сукиного сына,  вынянчил, только что не в утробе выносил, а ты?!
       Рвачев трясущимися руками кое-как нацепил на переносицу очки, затем сорвал их и выбросил в открытую форточку, прислушиваясь, не разбились ли?
       - Видать, недонянчил, поторопился с преемником, - еще больше нагнетал и без того гнетущую обстановку Очумелко. – Вот уж верно говорят: торопиться надо не спеша.
       Действующий губернатор икнул пару раз, а потом как крикнет:
       - В глаза! Я хочу посмотреть вам в глаза!
       Экс-губернатор от неожиданности потемнел лицом. Вместе с седыми волосами. Его всего колотило: уши вмиг стали ледяными. Он уже не чувствовал, что они при нем, что живые и способны слушать.
       - Задушу, гаденыша! Собственными руками задушу! – Заорал Очумелко побелевшими губами
       - Присаживайтесь, Кондрат.  Сейчас мы все обсудим, взвесим и придем к конценсусу, - растерянно пробормотал Рвачев.
       - Вот-вот! Ты еще скажи чай, кофе попьем...
       - Вы сами на прием напросились. Причем, дважды, - примирительным тоном прогундосил губернатор, бросая косяки на дверь.
       - Как это дважды?! Я дважды к одному и тому же засранцу не хожу. И ты это знаешь. Или забыл?! Быстро же ты!
       - Выходит, ходите, Майдан Кондратыч. В зале были и... вот, - развел Рвачев руками.
Очумелко пошел пятнами...
       - Майдан Кондратыч, отец, дайте-ка я ...
       - Нет! – Отпрянул Очумелко. – Не дам! В глаза смотреть – не дам! Я тебе, преемничек ты хренов, не баба, чтоб глаза мои рассматривать. И не политическая проститутка.
       - Зачем глаза?! Я хотел обнять вас по - сыновьи, по-свойски, так сказать.
       - Знаю я тебя! – резко оборвал его бывший политический наставник. – Сначала зажмешь в тиски, а потом в глаза смотреть требуешь. Причем, не моргая. И это в моем-то возрасте?!
       - Да, я хотел теперь уже не только как сын названый, как правопреемник, но и как губернатор экс-губернатора. Неужто не имею права?!
       - Сына-перевертыша мне не надо! Я уж как-нибудь бездетным свой политический век доживу! А ты шустри дальше. Глядишь, и вышустришь свое. На свою жопу! Ты ведь у нас политик новой волны. Так что, обнимайся, лобызайся, но только не со мной. Вы нынче только и делаете в Кремле своем – что развратом политическим занимаетесь: Россией –матушкой направо, налево торгуете, на всякие инвестиции, как девки продажные, бросаетесь. Никакой гордости! Никакого достоинства. Проходимцы политические! Тьфу! Дожил!- отплевывался Очумелко то ли от самого себя, то ли от преемника своего. – В сортире на прием хожу! Мать моя женщина. Бедная женщина! Неужто, таким крутым стал?! Или крученым? Я тебя быстро в обратную сторону раскручу. Научился в заграницах своих сраных пыль в глаза пускать. Ты еще народу расскажи, где Батьку принимаешь. Моему народу. Он тебя тут же, в сортире, с дерьмом сожрет!  Так что, спасибо тебе, «сынок», за душевный прием! Уважил.
       - Поймите меня правильно, Учитель, я готов принимать вас с утра до вечера. Хоть всю ночь! Но только, чтоб глаза в глаза. Это мой принцип. Между прочим, ваша школа.
       - В глаза, говоришь? – задрожал от возмущения Очумелко. – А про меж глаз не хочешь?! Мне ведь ничего не стоит, сам знаешь. И не таких запрягал. Я ведь патриот. Из низов, как и ты. От земли. Политиков он не видит, мальчишка двухметровый! А кресло губернаторское разглядел! На целых четыре года разлупал. Кто давал тебе право на глазную терапию со мной?! А вот мне народ дал такое право. Почетное право! Коренной народ. Смотреть прямо в глаза. И ни на пол - глаза в сторону. Это я могу требовать смотреть прямо в глаза: инородцев всяких, гостей незваных, христопродавцев, предателей русского народа. Узурпаторов русской национальной идеи…Продолжать?! – Рвачев машинально пожал плечами. – Двурушников. Что касается меня, вернее глаз моих, то вместо них – вот тебе! – Очумелко ткнул своему правопреемнику исписанный лист бумаги.
       -- Что это?! – испуганно спросил Рвачев. – Я ничего не вижу, - кивнул он в сторону окна.
       - Не суетись, политик! Прозреешь, прочитаешь. Некогда мне тут с тобой рассусоливать. К выборам в Госдуму надо готовиться. А ты присаживайся, присаживайся, - издевательски хихикнул Батька, кивнув на унитаз.
       Рвачев – высокий, долговязый малый сорока с не большим лет, со слащавым, по-женски безволосым, лицом, которому тонкие, с ехидцей, губы придавали еще большую женственность. Он не был красив, скорее, отталкивающе смазлив. Что-то было в нем отвратное, напоминающее не то амебу, не то медузу. Во всем его расплывчатом облике – не было и намека на индивидуальность. Сей господин не относился к категории людей высокой внутренней культуры, что нередко встречается у нас среди высоких должностных лиц, пролезших во власть всеми правдами и неправдами. При всей его внешней мягкости и мнимой деликатности, человек он жесткий, властолюбивый, злопамятный, тщеславный, а главное – падкий на дармовое. Благо, почти что неограниченная власть позволяет ему баловаться в эту свою слабость – модную и широко распространенную сегодня у политиков новой волны. За внешней сдержанностью и спокойствием скрывалась вспыльчивость с некоторыми признаками неврастении. Он, конечно, мог и старался быть предельно вежливым и обходительным, если это касалось его служебных обязанностей. Данная ему власть удельного князька позволяла вести себя так, как бог на душу положит. Со школьных лет за ним закрепилось меткое прозвище «троешник».
      
Глава шестая.  На пути к златоглавой    
   
    Приговоренный Судьбой и собственным бзиком к пожизненному патриотизму, Очумелко выдвинул свою кандидатуру на выборы в Государственную Думу. Хотя, положа руку на сердце, ему уже ничего не хотелось: ни политики, ни патриотизма, ни высокого звания знаменосца региональной «Батьковщины». После уморительных, подчас, бесплодных, общественно-политических катаклизмов, его все больше и больше тянуло в сельскую глубинку, где по-прежнему душу грели родные места, надрывный лак дворовых и бродячих собак, мычание рогатого скота, пьяные, вперемешку с забористым матом, песни станичников, приятная вонь из свиноферм и коровников, гуляющая по станице. В погожие дни удушающая пылища, а в ненастные - непролазная грязища.
     Для истинного патриота пылища с грязищей – что мать родная. Эти и прочие издержки сельского быта кормят население всего края. Так что, Очумелко согласился выдвинуть свою кандидатуру на выборы в Госдуму не только ради своей «Батьковщины», но и ради всего Отечества.
     По своему значению для России, в его понимании, эти выборы сравнимы с битвой на Куликовом поле и главными сражениями на фронтах Великой Отечественной. Именно на этих выборах решается: или мы – русские, другие коренные народы - выходим победителями, или теряем национальные интересы и заведомо обрекаем себя на рабство.
    В сопровождении трех патрульных машин кандидат в Слуги народа, «обманутого новой властью», со всех колес торопился на встречу с верным ему электоратом. И хотя встречи с избирателями для него всегда бальзам на душу, Очумелко нервничал:  «И успокоить самого себя нечем. Дожил. Другие жвачку по зубам гоняют, сигареты мусолят, а он так и не научился ни тому, ни другому. Иногда даже жалеет. Временами желчь душевная до того на мозги давит, что глаза на лоб вылазят. А разогнать, или хотя бы разбавить ее нечем.  Хоть бы семечка завалявшаяся попалась. Или конфета. На худой конец сухарик. Послюнявил и проглотил...Удовольствие не ахти какое, а нервишки с толку сбил бы. Ишь, расходились! Да-а, распустил ты их, Майдан.  До итого иногда расшалятся, что впору об стенку башкой биться. Очумелко вскользь прошелся по карманам. В одном из них, в брючном до самых колен, нащупал что-то твердое. «Камень, что ли? Откуда? А может... Его и без того настороженные, переполненные профессиональной бдительностью, глаза пуще прежнего насторожились, забегали по сторонам «Неужели?- прошептал он, невольно зажмурившись. – Вот тебе и конфетка! Если рванет, глаза с ушами улетят туда, где Макар телят не пас.Что же делать?! Постой...конфетки... Конфетки! Сладкие-пресладкие... Как же он мог забыть?! Перед самым отъездом супруга совала ему то в руку, то в карман какой-то шарик.»Что это?. – Не буду я ничего брать. Мои карманы, как и душа, и мысли должны быть легкими и свободными.»Свободными, но не пустыми», - уточнила супруга. - Это сюрприз с палочкой. Тебе его в оба конца хватит. Проверено.» Вздохнув облегченно, Майдан Кондратыч вытащил на свет божий шарик в пестрой обертке с палочкой. « Да, это он». Жена будто предвидела переживания его дорожно-душевные: развлекаловку подсунула. «Потом спасибо скажешь, – заверила она. - И не кривись. Это всего лишь «Чупа- чупс» , для взрослых.» « И что я должен с ним делать?» «Разберешься.  Вообще-то его сосут. Обычное лакомство, причем, долгоиграющее. Лучшего в дорогу и не придумать». Лакомство по весу и по размерам тянуло на куриное яйцо. Он еще подумал тогда: « Это же какой рот надо иметь, чтоб канитель эту почмокать?! Небось, до ушей, не меньше!» Невольно вспомнилась реклама на телевидении, в которой на все лады расхваливалась именно эта конфета. В ней все предусмотрено и подобрано так, чтобы ты мог и сосать ее, и кусать. Для сосания – твердая, приторно-сладкая оболочка, для кусания – мягкая начинка.. «Тьфу!- сплюнул Очумелко. – Даже безвинную, безобидную во всех отношениях конфету и ту испохабили. Все с какими –то подтекстами, намеками... Ни телевидение, а сплошной сексодром, мать вашу!... Что ни передача, то откровенный цинизм, заквашенный на пошлятине. Яйца им там всем без наркоза поотрывать, глядишь, и вспомнили бы, где голова и для чего она природой приспособлена к телу бренному. Куда ни кинься, на какой канал не переключи – везде плоский юмор ниже пояса. Когда же вы там наедитесь вашего секса, космополиты проклятые?! Извращенцы моральные. Когда высокое, человеческое возбуждать будете, а не скотское?! Ни журналюги, а мазохисты какие-то! Вроде бы для детишек реклама эта конфетная, а смотрят-то ее все. И молодежь, и старики. Ну, чем, к примеру, престарелый зритель будет кусать эту их сосалку, если он давно уже забыл, что такое зубы и для чего они предназначены? Это то же самое, что предложить беззубому орехи щелкать. Да и детям ни к чему эти кусания. Зубы только портить. Тем и вредна нынче реклама, тем и страшна, что бездумная она и бездушная. Лишь бы ненасытный потребитель клюнул на все эти видеосказки. А там, как Бог на душу положит. Такое впечатление, что отечественное телевидение враги народа и разума захватили. Такое, порой, выдадут, такое завернут – мама дорогая! Век свободы не видать! В иные времена им действительно ее не видать, как своих ушей.
   Нервничать ему было от чего. Молодой губернатор, которого он за уши, всеми правдами и неправдами тащил в губернаторское кресло, публично заявил что отныне в здешних краях один политик – это он сам. И партий для него отныне не существует. Его партия – народ». «Щенок! – В сердцах отшвырнув газетную вещалку, не так давно служившую ему верой и правдой, экс-губернатор сжал зубы и с хрустом раздавил «Чупа-чупс».
« Хоть здесь пригодилась!» - Очумелко выплюнул долгоиграющую конфету, так и не поиграв на ней зубами. «Быстро же ты ощерился, сучонок! Нет политиков... Нет партий!. - Он нервно провел широкой пятерней по седым волосам, главным свидетелям его непростой, богатой на события, жизни. Не просто свидетелям, а и участникам политических баталий, ибо они не раз вставали дыбом. – Политик он... Пырхало, вот ты кто! Засранец из глубинки! Попсихуешь с мое, пободаешься, как вы сейчас любите говорить, с вертикалью власти, тогда, может, и станешь политиком. А пока тебе до большого политика, как до Москвы раком! Послал Бог преемничка! Смотри, да смотри за такими! Ляпнет, что коровенка паршивая опорожнится. Вот вам и теля, двух маток сосущее! – распекал себя Очумелко. – Последний кусок из горла выдерет! Я, значит, политик, а вы все – так себе, самозванцы с большой дороги. Прилипалы к его политическому телу. Да, кто ты такой?!» Экс-губернатор не на шутку расстроился: раздергал себя до чертиков. Нервный тик гулял у него по всему нутру. Спасало то, что к состоянию душевного дискомфорта ему не привыкать. В этом отношении он профессионал. Это его сущность, его сквозной нерв. Стержень, если хотите. Политический компас. Взведет он себя до предела, взбаламутит местное политическое болото, а мутная водица долго потом от него грязными кругами расходится – до самой первопрестольной. На том и стоит Майдан Очумелко . Этот дядька от сохи – рупор местечкового патриотизма. Его мощный громкоговоритель. Трибун. Глашатай. Баламут и бузитер, вбивший себе в голову, что панацея от всех нынешних бед и болезней – поголовный, тотальный национал-патриотизм. Главное – побольше нашуметь, намутить, сбить всех с толку, наскандалить и в который раз оскандалиться, а там – будь что будет! На том и держится все эти годы и десятилетия, стареющий на глазах у времени и отечественной политики, в особенности, провинциальной, Батька Очумелко, метко прозванный кем-то из столичных газетчиков Держимордой.

Глава седьмая.  Правопреемник - отступник

  До недавнего времени он не без гордости называл Рвачева сыном, публично заявляя, что губернаторский штурвал – в надежных руках: молодых, крепких. Что капитан наземного корабля – казачьего роду-племени. У таких руки цепкие, хваткие. Чужого не возьмут, но и своего не отдадут. «Сынок, - ласково говорил Батька, бессменный лидер патриотического движения «Батьковщина», по-отцовски похлопывая простоватого на вид, немного рассеянного, молодого политика. – Это моя надежда, моя спокойная старость». Рвачев расплывался в счастливой улыбке, оставляя подслеповатые глаза холодно-расчетливыми...
  Авторитет главного патриота станиц и хуторов в то время был настолько высок, что его молодой протеже оказался вне конкуренции. Как ни крути, весь расклад получался в его пользу. Еще бы! Сам Очумелко подтолкнул его к насиженному его личным авторитетом хлебному, по нынешним временам, креслу. А он толкать и подталкивать умеет! Его слово – закон. Закон во все еще не правовом государстве, где ни власть, ни граждане законопослушными не назовешь. Очумелко и его чрезмерно политизированная команда ставку делали на упертого, как им казалось, проверенного на вшивость, единомышленника- аграрника, обещающего накормить от пуза шестимиллионный регион. А еще проверять на пробу его будут казаки с сильно подсохшими за годы коммунистического забвения, корнями, истосковавшиеся по собственной власти и бюджетным денежкам. Уж что-что, а проверять они умеют: наизнанку вывернут. Решено было считать Рвачева сыном «Батьковщины» под чутким руководством самого Батьки. В пользу Рвачева сыграл и тот факт, что этот молодой, на зависть многим политикам, деятель удачно начудил на своей малой родине с созданием районного агропромышленного комплекса, напрочь задурив головы доверчивым сельчанам-землякам. Вслед за этим новшеством по партийным спискам от той же «Батьковщины» сумевший пролезть в депутаты Государственной Думы.
       Встречали героя и радетеля если и не как явление Христа народу, то как спасителя и защитника обездоленных – это уж точно. Мужики от возбуждения ласково матерились, сплевывая давившие на глотку чувства, а бабы слезами радости лицо умывали. Для них Батька пусть не Господь Бог, но божок без тени сомнения.
       - За хлеб-соль – спасибо! – Зарделся пшеничным румянцем дорогой гость, просеивая через въедливый, колючий и ершистый, взгляд обалдевшую от счастья толпу. – Я приехал к вам ни себя показать. Упаси Бог! На вас посмотреть приехал, потому как защищал и всегда буду защищать интересы коренного населения. Повторяю – коренного – главного богатства нашего казачьего края.. Другого населения не знаю и знать не хочу! Иначе – не могу! Иначе – проклял бы себя за то, что вышел из непримиримой борьбы за народное счастье, что сдался. Говоря учеными словами, не могу поступиться принципами. – Почувствовав подкрадывающиеся мелкими шашками к его вечно обостренному, невероятно бдительному , сознанию приступы профессионального припадка вперемешку с яростью и злобой, кандидат использовал отвлекающий от собственного психоза маневр: принял воинственную позу, надулся, как следует, стукнул привычно по воображаемой трибуне и как гаркнет:
   - Мы пойдем на выборы своим путем! Сегодня туда идут две силы: патриоты и мировая «закулиса» вместе с «пятой колонной», искусно играющая в многообразие лжепатриотических партий, блоков и платформ. Если вы отдадите голоса за беззубую «Единую Россию», Союз космополитов, партию яблочников-демагогов, либерал-демократов и так называемую народную партию, вы сами выроете себе могилу. Глубокую яму! Все эти партии, якобы, денно и нощно пекущиеся о вашем благе, - одного поля ягода. Плод – мутант. Дурная ягода. Плод непотребный и страшно ядовитый. Не пробовали? Проголосуете за всех этих так называемых русских – наедитесь. До тошноты, если не до рыгачки! Себе жизнь отравите и близким. Объегорят вас в очередной раз и фамилию не спросят. Я приехал, дорогие земляки, не только образумить вас, открыть глаза на кое-какие вещи, но и подпитать себя духом вашим да крепким словцом.
     Отщипнув ломтик от каравая, Очумелко долго вдыхал его ароматный запах. – Кусочек, - поднял он ломтик над головой, а готов жизнь за него отдать! Это не просто кусочек, это – частичка нашего южного солнца, глоток воздуха и воды. – Поцеловав хлебушко, Очумелко мигом проглотил его,  даже не макнув в солонку. Вспомнив, высыпал всю соль в рот. Лицо его в этот момент стало походить на сморщенный огурец многолетнего засола. – Я знаю, как живется вам на собственной земле. Как горька и беспросветна ваша и без того серая, безрадостная жизнь. Как нагло и бессовестно жируют одни и как бедствуют другие. Сам все это прошел- пробежал по загаженным всякими проходимцами и псевдо мудрецами дорогам новейшей истории нашего Отечества. Вы не хуже моего знаете мою подноготную. А кто не знает – не приведи Господи узнать! По возрасту я пенсионер, а нас, как вы знаете, на мякине не проведешь. Покой нам только снится. – Он не мог быть до конца предельно откровенным. Во-первых, покоя ему не дают собственные амбиции вместе с воспаленным сознанием. Во-вторых, ему, как говорится, за падло представлять сегодня краевую исполнительную власть в Федеральном Собрании. Много чести предателю – клятвоотступнику и его банде. В одночасье повернувшему оглобли в противоположную сторону – к кремлевской кормушке. В-третьих, все теперешнее он не понимает, не принимает и даже боится. Хотя, видит Бог, он не из пугливых. И все равно, никогда не сложит главного и единственного своего оружия – курс на массовый патриотизм. Он привык бороться. Это как хронический понос: сплошные, не проходящие, позывы, которые не дают покоя ни в праздники, ни в будни. Ничего не поделаешь, публичная политика – это тот же наркотик...
    Надо отдать должное цельности натуры Очумелко. Этот человек не меняет своих убеждений и не разменивается: с маниакальным упорством он преследует свою давнюю, к тому же любимую жертву – вечную спутницу тревог – Политику. Она для него и любовница, и боевая подруга... Сколько высот и высоток они вместе взяли! На пальцах не сосчитать. Не каждый, к примеру, наберется смелости и наглости объявить всему честному народу о реставрации развитого социализма в отдельно взятом регионе. Не говоря уже о его административном центре с лево-патриотическим названием.

Глава восьмая. Слуга народа в обличье национал-патриота
      
   Вслед за Кашпировским, в свое время прославившимся глазной публичной терапией, всплыл в столице нашей Родины (кто-то утверждает, что он и не тонул, что такие не тонут) и Очумелко. И если изрядно подзабытый врачующий шарлатан нынче лечит падких надурницу сограждан своим присутствием, то Очумелко, в отличие от него, лечит земляков своим отсутствием. Да-да! С тех самых пор, как стал он плавать в коридорах власти в златоглавой в другой ипостаси – в роли Слуги народа с бешеной зарплатой, избиратель его, преданный все эти муторные годы как холоп своему барину, на радостях взял да и расслабился. Перестал гроза доморощенных космополитов будоражить общественное мнение публичными страшилками и ораторскими эпатажами, стращать и запугивать вырождением нации и потерей национальной бдительности, народ и успокоился. Люди перестали по любому поводу присматриваться друг к другу: свой или чужой, картавит чи балакает... Если носатый, губастый, с настораживающей хитринкой в бегающих глазках – значит, некоренной. Другие корни в нем шевелятся. А посему – ненашенский. От такого можно ожидать, чего угодно.
   Батька Очумелко ничуть не хуже Кашпировского: те же переполненные залы, та же безграничная, до фанатизма, вера в исцеление души от буржуазной, чуждой русскому менталитету, заразы. У него своя метода, свои рецепты. Он как хороший доктор лечит свой электорат жестким словом, выстраданном, настоянном на крике собственной души, почти что безгрешной, на непримиримости ко всему свету, в одночасье предавшему идеалы интернационализма, а вместо с ним и судьбоносные коммунистические идеалы.
   Политическую температуру человеческого тела, сотен тел, Очумелко научился определять сходу, на глаз, причем, не хуже сверхчувствительного прибора, или самого что ни на есть опытного доктора: по горящим глазам, по горячему дыханию аудитории. Он как ходячий барометр и термометр вместе взятые. Правда, от космополитизма, предательства и прочей наносной заразы Очумелко уже не лечит. Вернее, почти не лечит. Так, иногда балуется профилактическими мероприятиями собственного розлива на плановых встречах с избирателями, а также на страницах газет, набивших оскомину своим ностальгическим нытьем. В нынешней думской обстановке, когда в парламенте большинство составляет фракция от партии власти, ему и его единомышленникам ничего более не остается, как прикинуться шлангами: этакими послушными овечками, и тихо ненавидеть космополитов, пригревшихся на кормящей груди исполнительной власти, потерявшей нюх, считай, политическое чутье. Правда, он и сотоварищи по партийной тусовке не сидят, сложа руки: голосуют против решения большинства, подбрасывают провокационные идейки, компроматы, провоцируют межфракционные скандальчики, словом, как могут, портят здешнюю атмосферу и деловой настрой. В ход идут и дезинформации. Взять хотя бы последнюю, самую свеженькую, подброшенную Очумело. Столкнувшись в лифте в лоб в лоб с политической проституткой Жириновским, он возьми ( пока у обоих искры из глаз не улетели ) да и ляпни « заслуженному юристу» всем известную новость: якобы правопреемник его, Рвачев, втайне от Кремля, за «бабки», сочувствует своим, местным, из его, очумелковской «Батьковщины». Открыто объявить он об этом пока что не решился, дабы сторонники, не дай Бог, с противниками не передрались, а казаки в горячке шашками не порубали. А вот на закрытом заседании руководящего органа «Батьковщины» отчины» покаялся, правда, частично. Бывшая замша Рвачева по социальным и прочим бесполезным делам Матильда Горошенко, пролезшая в Слуги по одномандатному избирательному округу как независимый депутат, не преминувшая в период избирательной кампании воспользоваться административным ресурсом, работает на два фронта. Как говорится, и вашим, и нашим. служит и услуживает, являясь одновременно и членом думской фракции «Единая Россия», и спецагентом губернатора Рвачева.
   Жириновский, побагровев, выругался витиеватым многоэтажным матом, выскочил из кабины лифта и как угорелый помчался искать «разведчицу – одномандатницу». Вспомнив, что для этих целей у него имеются специально обученные помощники, он тут же перепоручил им дело государственной важности, а сам, как зампреда Госдумы, пригласил к себе для консультаций депутата Очумелко.
  -   А впрочем, чего тут консультироваться, - хлопнул себя по жирной ляжке главный либерал- демократ России. – Пытка. Только она спасет нас от зреющего заговора.
  - Заговора?! – изумился Очумелко. – Против кого ?!
  - А это уже неважно, - махнул рыхлой рукой Жириновский. – Там, где агент, там и сбор информации. А от собранной в кучу информации, которой у нас здесь хоть жопой ешь, до заговора и измены – один шаг. Поверьте мне, опытному юристу.
  -  Ну, хорошо, - щелкнул пальцами Очумелко. – И все-таки, как-то надо по-людски. Слуги Слугу пытать будут...
  _  Ну, ты, Батька, фу ты, батенька, даешь... Будто не в 21- м веке живешь- здравствуешь. Цивилизованная пытка...
  -  С пристрастием?
  -  Да, нет же! Хладнокровно и совершенно бескровно. Правда, с помощью металла. Очень даже симпатичного.
  - Серпом?! – ляпнул Очумелко, зажмурившись...
  - Серпом! – захохотал партайгеноссе. – Да он для бабы – что козе баян.
  - Топором? – побледнел Очумелко.
  - Во-во! Ты еще приплети сюда саблю, шашку и кинжал. Да, кнут, кнут не забудь!  Или плетку. Я же сказал, все будет красиво и цивильно. Мы ее детектором лжи изнасилуем. Подпоим в нашем буфете и детектор на нее науськаем. Расколется, как миленькая! Всю банду выдаст. Можешь не сомневаться. Тебе ведь что сейчас главное? Двурушницу на чистую воду вывести. Чтоб на двух стульях не сидела. А то и у вас там за свою канает, и у единороссов... Так не бывает. А если и бывает, как в нашем случае, то не надолго. И не у нас.
      
Глава восьмая. Завербованный агент Очумелко

-  Здорово, засланка! - Огорошил коллегу по парламентскому цеху Очумелко.
   Горошенко покраснела до самой макушки. Интуитивно она ждала от него какого-нибудь выверта. В зале заседаний одномандатница не раз чувствовала спиной его долгий, испепеляющий взгляд. Ей казалось, что еще несколько таких глазных сеансов, и ее разобьет паралич.
  - Вы же не картавите, Майдан Кондпратыч?! – нашлась она, выразительно покосившись на стоявшего рядом с рьяным патриотом либерала Жириновского. – Неужто, фракцию поменяли?!
-   А ты не была засланкой, - ровным тоном ответил Очумелко. – Картавят вон они, - вызывающе кивнул он в сторону членов фракции «Единая Россия».- «Французы» российского розлива. Они-то ладно – это их крест. А ты чего туда лезешь?! Скучно жить стало? И это при том безобразии, что творится в наших с тобой хлебно-кукурузных краях?! В житнице России? Заскучала с теми, кто на целых четыре года даровал тебе – ни за что, ни про что, белый хлебушко с маслицем? – все больше входил он в раж. – В такие минуты остановить Батьку мог только пронзительный женский крик. Истеричный, истошный крик. Горошенко хотела  было завизжать, затрястись в истерике, да не успела: подходила ее очередь в буфете. – Ты хоть и мандатница-одиночка, но за тобой стоят избиратели, оторвавшие от самих себя собственные голоса за тебя, белую и пушистую, - кричал Очумелко, все больше распаляясь. – Не просто мандатница. - Слуга народа!
    - Не поняла, Майдан Кондратыч, - Матильда, наконец, овладела собой, помассировав горевшую огнем макушку: на ее невыразительном лице – ни тени смущения. Как говорят в таких случаях, морду тяпкой и вперед, на амбразуру. – Так, я засланка, или Слуга?
   - Слуга-засланка, - стоя над душой, орал Очумелко.
   И только когда давившийся со смеху Жириновский что-то шепнул ему на ухо, тот сообразил, о чем подумала Матильда Горошенко, ставшая с его легкой руки засланкой. Смягчив тон до иронично-извинительного и чуток подмаслив, Майдан Очумелко пустил по только что рассерженному лицу нитку снисходительности.
   - Я думал, ты, Матильда, немного сообразительнее. Хотя, чего тут соображать?  Разница не столь уж и большая. – И захохотал так, что один из сидевших в буфете выронил хрустальный стаканчик с коньяком. – Видишь? - Очумелко показал толстым указательным пальцем в сторону раззявы, - на воре шапка горит. Тоже, небось, чей-нибудь засланец. Бегает из партии в партию, от одного хозяина к другому.
   Теперь Горошенко поняла, что инкриминирует ей экс-губернатор.
   - Он-то, может, и шустрит, а я – то тут причем?! Я – одномандатница.
       - Так уж и одиночка? – подозрительно прищурился Очумелко. – А чего тогда слюни пускаешь при виде единороссцев?! Думаешь, если Батька в толстенных очках, так ничего уже и не видит?! Да, у меня зрение, - как у младенца!
   - Я их не пускаю! Они сами бегут, - захохотала Горошенко, перепугав и без того сбившуюся со счета буфетчицу. – Старая привычка. Вы же и приучили в бытность губернатором. Теперь уже не остановишь.
   - Остановим! – заверил ее Очумелко. – Вот когда придешь к нам в патриоты записыватьтся, тогда и остановим. В Москве ведь не отсидишься. Зов предков на батьковщину позовет, потянет. Так что, думай, Матильда. Хорошенько думай!
   - Что я должна делать? – обреченно спросила Горошенко, глотнув слюну назад.- То же, что ты делала и раньше: быть засланкой. Правда, теперь уже нашей. Агентом патриотов, проще говоря. Будешь моим информатором. Личным! Считай, разведчицей.
   - Майдан Кондратыч, помилуйте! Ну, какая я к чертям собачьим разведчица?! Ни языков не знаю, ни конспирации… Об оружии уже и не говорю. Сама в себя бабахну и все провалю.
  - Не велика потеря! – захохотал Батька. – Шуткую, шуткую. Депутатский запрос – вот твое оружие! Так что, вперед и с песней! Послужи своему Батьке и его святому делу. Глядишь, и простим тебе твою политическую близорукость и женскую недальновидность. О нашем общем друге-недруге информации у меня предостаточно. Хотя, свеженькая не помешает. Вообще, меня интересует его вороватая банда, на которой уже и пробу ставить негде.
   - И это все?! – оживилась Горошенко.
   - Тебе мало?! Чем больше будешь стучать, тем быстрее искупишь свою вину. Теперь поняла, почему ты засланка? «А казачок-то – засланный»… Помнишь? Ряды оборотня должны редеть не по дням, а по часам. Мы будем формировать общественное мнение негативной информацией  о   перевертыше и его продажном окружении.
   - Майдан Кондратыч, если Рвачев станет Президентом, он не простит нам.
   - Он такой же Президент, как я демократ! И не потому, что рожей не вышел. Мозгов ему по весу не хватает. Не дотягивают они до столь высокого поста. Для него это то же самое, что объявить себя женщиной, если между ног болтается, - обрадовался собственному образному сравнению Батька.
   - Он же ваш преемник! – не унималась Горошенко. – Вас не правильно поймут!
   - Преемник! Приемыш, вот кто он! Хватит ему партийную титьку взахлеб сосать! Паршивец хитрожопый!
   - А как же «ласковое теля двух маток сосет»?
   - Подавится!

Глава девятая. Мата Хари из казачьей провинции
      
   - Я хоть и не Мата Хари, - рассуждала одномандатница из далекой южной провинции, - однако попробовать придется. В гневе Батька сам по себе страшен: настоящий политический монстр.  К тому же – фанат. А в тандеме с таким же монстром-идиотом Жириновским – страшен вдвойне. До сих пор перед глазами стоит его наглая рожа с поросячьими глазками и масляным подбородком. Два дня назад он ввалился к ней в ее служебную квартиру в подпитом состоянии и с порога заявил, что пришел к ней не как к депутату, а как к резиденту ЛДПР и КПРФ.
   - Здесь не явочная квартира, а фракции ЛДПР и КПРФ – не разведывательные Центры, - отрезала Горошенко. - Вы немного перепутали: здесь моя служебная квартира.
   - Ты, наверное, забыла, с кем имеешь дело, девочка?! – Жириновский схватил ее за ухо. – Мне ведь ничего не стоит прямо здесь разделать тебя, как Бог черепаху. Не хочешь здесь, могу публично! Не посмотрю, что ты женщина, к тому же – одномандатница. За патлы – и об трибуну. Нам с Очумелко не составляет никакого труда собрать информацию о Рвачеве – клятвоотступнике и оборотне в обличье патриота. Если каждый из региональных лидеров в одночасье будет открещиваться от прежних убеждений и идеалов, грош ценам всем нам, проедающим в Думе народные «бабки»… Нам нужны щупальца, которыми можно хватать за задницу хитровыделанных. Как говорится, на то и щука в озере, чтоб карась не дремал.
  -   Вы давно ее ели? – издевательским тоном спросила Жириновский.
  - С ума сошли?!
  - Ну, откуда у щуки щупальца?
  - У щуки – не знаю, а у вас они есть!
Горошенко машинально спрятала руки за спину.
  - А нет, так будут! – захохотал Жириновский.
  - И что я должна ими щупать?
  - Ну, это, видите ли, ваше личное дело. Не щупать, а нащупывать.                Скажите, кто делает короля?
       - Его родители, - ляпнула Горошенко.
       - Глупая! Короля делает его свита. Так?
       - Вам виднее…
       - Твоему бывшему босу до короля, конечно, как до  Луны пешком, но за ниточки его дергают ни избиратели, ни общественное мнение, а его кукловоды. Окружение, проще говоря.
       - Вот о нем-то и нужно нас информировать.
       - Вы меня вербуете?! – вспылила Горошенко.
       - Уже завербовали. В буфете, помнишь? Или ты думала, мы там нажремся, напьемся и забудем?! Нет, мы не те парни! Ты вот с Батькой из одних мест, а ни черта его не знаешь. О себе я уж и не говорю. Сказать, почему?
Горошенко пожала плечами.
       - Да, хотя бы потому, что у меня мама русская, а папа – юрист. Был юрист. Теперь, как оказалось, он такой же юрист, как ты профессиональная разведчица.
       - Тогда, зачем вербовали?
       - Чтобы везде и всюду были наши глаза и уши. Были наши щупальца, которые ты только что спрятала. Чем больше их, тем больше информации. Следовательно, никакая ты не разведчица, а обычная стукачка. С той разницей, что не советская, а российская. Не сталинская, а президентская. Но это для пользы дела. Ты человек государственный, должна понимать и без нотаций. Для того тебя и избирали. Если на прямоту, большой пользы от тебя нет и быть не может, а так хоть харчи дармовые оправдаешь. И потом, не забывай: можно на отечественном политическом небосклоне вспыхнуть, зажечься и тут же сгореть. А можно гореть и гореть для родного Отечества, для избирателей, для собственного кармана, в конце концов. До тех пор, пока тебя не обзовут политическим долгожителем. А это, как ты и без меня понимаешь, твои долгосрочные дивиденды.
       - И с чего мне начать? – обреченно спросила новоявленная стукачка-одномандатница.
       - Ты как девочка! - по-жириновски изумился Жириновский. Со щупальцев, конечно! Бери стаканы. Обмоем святое дело! Но это для затравки. А начинать будешь с ближайшего окружения Рвачева.
      
Глава десятая.  Мэр столицы казачества
      
   По утрам  мэр казачьей столицы товарищ  Признер любил совершать пробежки по набережной. Воздушные моционы вприпрыжку, переходящую в легкое галлопирование, ему настоятельно рекомендовал его домашний врач, а вслед за ним и вся городская дума, обеспокоенная тем, что от постоянных умственных перегрузок, бесконечных заседаний и совещаний, а также вынужденных протокольных восседаний с возлияниями, голова градоначальника становится квадратной. Он и сам не раз сетовал на то, что от ежечасной калготни у него шарабан идет не только кругом, но и квадратом. Правда, команде его до задницы, какой формы будет думалка у босса: она принимает его любого, даже безголового. А вот непримиримая оппозиция, идейные противники – те не поймут. Хоть ты их застрели! 
   Призер  подолгу смотрел на ровную гладь воды, боясь лишний раз моргнуть и тем самым прозевать что-нибудь любопытное. Зеркало воды притягивало, доводя до потного экстаза. В ней ему виделось течение времени, причем, обратное течение. При водных галлюцинациях хозяин огромного города испытывал предэпилептическое состояние: всеми фибрами он чувствовал, что должно что-то произойти. Непременно должно! Ему все время казалось, что однажды гладь воды разверзнется и из нее покажется нечто. Не 33 богатыря, конечно, со своим дядькой, это уже было. А что-то более близкое, родное. Выходит, у него с Пушкиным есть что-то общее? Поэт всех времен и поколений тоже видением страдал: чего-то выжидал, высматривал на воде: то рыбку золотую, то царевну-лебедь... Так что, можно не забивать себе и без того забитую голову подозрениями на клинику.
    Ожидание не покидало его с тех самых пор, как стал он не только вершителем здешних городских судеб, но и главным коммунистом. Когда Признер подходил к берегу, ожидание со страшной силой, чуть ли не за уши, тянуло его к заводи, будя в нем необъяснимый азарт охотника и рыболова. Да, что там! Экстрасенса и парапсихолога! Интуиция подсказывала: что –то должно совершиться такое... Такое... Ну, вот такое! Являлась же кому-то Матерь Божья, святые, кому-то нечистая. Духи разные...
    Акакий Акакиевич хотел перекреститься, да так не решился, вспомнив, что не знает, как это делается: не научился он за годы партийного бдения крест на себя накладывать, а в Уставе КПСС об этом ничего не говорилось.
   Не успел он как следует вытянуть заплывшую жирком шею и податься вперед, как из глубин речных показалась крупная голова, блестя полировкой. Градоначальник невольно вздрогнул, почувствовав легкий озноб. Решил ущипнуть себя за ягодицу: вроде, не привиделось. Блестит пуще - прежнего. Хотел зажмуриться и переждать видение, но, услышав мягкий, слащавый, вкрадчивый голос с картавинкой, с перепугу забыл, где они находятся, зеньки его.
   - Здравствуйте, товарищ!
   Сознание бывшего партийного номенклатурщика слегка помутилось «Не может быть! Наверное, это от переутомления...»
   - Чего же вы молчите? Не ожидали, батенька?!
   - Здравствуйте, Владимир Ильич! – по партийному четко, но больше с перепугу, ответил Признер.– Вы, как в воду смотрели: не ожидал.
       - Не в воду, товарищ, - из воды! - рассмеялся идиотским смехом лысый. – Это вы в воду смотрели. И не зря!
       - Не думал, не гадал, товарищ Владимир Ильич, что не только образ ваш дорогой смогу увидеть, но и голос услышать. Такое даже в страшном сне не приснится. – Ляпнул Признер
       - Вы, случайно, не экстрасенс?! А, может, и того хуже_ парапсихолог?! – Вождь издевательски хихикнул.- Или гипнотизер?..
       - Что вы! И испуганно отмахнулся глава городской администрации.- Я коммунист, товарищ Ленин!
       - Коммунист, говорите?! – голос оживился. – Давненько в ваших славных краях не выуживали меня вместе с моим историческим голосом. Пожалуй, с тех самых пор, как разогнали мою партию. Так, значит, коммунист, - задумчиво произнес автор бессмертного учения. – А вы знаете, сегодня этого ничтожно мало. Правда-правда! Ничтожно мало.
       - Еще атеист, - добавил, заикаясь, Признер , похолодевший от ленинской простоты.
       - Мало, мало и мало! Сегодня нужно быть не просто коммунистом, а дьяволом во плоти! Оголтелым партийцем, настоящим большевиком. Не просто большевиком, а идейным террористом. Ты вот, батенька, голосу моему обрадовался. А что он нынче, голос мой?! Так себе. Партийная реликвия. Кто его сегодня слышит?! Раньше не то что голос, имя мое многомиллионные массы подымало. Подымало и вело. Народ верил и шел к великой цели. Шел, без преувеличения, с закрытыми глазами, потому что знал: этот путь выстрадан веками, поколениями. Что дорогу осилит только идущий. Главное – не топтаться на месте. А вы все только и знаете, что топчитесь, как толстые, беременные бабы. Ленивые и неповоротливые. Топчитесь годами, десятилетиями. Все что-то выдумываете, изобретаете, из пальца высасываете. То расколы с приколами устраиваете, то обструкции друг другу. Народ только лишний раз пугаете и от себя отталкиваете. Ладно бы от себя только, а то ведь и от моего доброго имени, от учения моего. Не надо ничего вымучивать и сочинять. Все, что можно было, давно уже сочинили. Ты мои сочинения читал?
       - От корки до корки, Владимир Ильич! – соврал Признер. – Все сто томов!
       - То-то же! Наше с Карлушей учение рассчитано на века, потому что вечно живое. Кто после нас придумал что-либо подобное? Никто! Вы готовое учение и то выучить как следует не можете. Непременно что-нибудь извратите, испохабите. Мысль в мыслишку превратите. А само учение – в мучение, не больше.
       - Владимир Ильич! Учитель! Ваше учение живет и развивается! Даже ваш родной город не может этим похвастаться. А у нас – городская дума- своя, большевистская. Законодательное Собрание – тоже. Да, что там власть, весь город, столица здешнего казачества – наш! Многие ли в российских регионах могут похвалиться противостоянием нынешнему антинародному режиму? Пионерским, комсомольским движением? Я уж не говорю о патсомольском.
       - Простите, голубчик, каком?
       - Патриотическом, Владимир Ильич. Есть у нас такое молодежное движение – Патсомол. Причем, массовое. Настоящие дьяволята!
       - Красные дьяволята?
       - Красные, красные, Владимир Ильич! Других – не держим!
       - Что, и такая нынче партия есть? – изумился Вождь.
       - Союз, товарищ Ленин. Патриотический Союз молодежи.
       - Интересно, моего имени? – главный революционер 20-го столетия прищурил хитренькие глазки.
Признер замялся.
       - И вашего тоже, Владимир Ильич.
       - Побольше, товарищ, этих самых Союзов, льющих воду на нашу мельницу. Больше организаций, партий и движений с коммунистической ориентацией. В противном случае, наше с вами учение просто сдохнет.
       Коммунист номер один здешнего оплота бывших партийных и советских функционеров, престарелой бездарной военщины и прочих карьеристов из великодержавного коммунизма собрался было дать Ильичу более полный, более развернутый отчет о роли местного отделения КПРФ на нынешнем этапе политической борьбы, поведать Вождю о том, как ему и сотоварищи удается строить коммунизм или его подобие в отдельно взятом заштатном городе, как вдруг услышал детский голосок.
       - Папа, папа, что это?! - девчушка лет шести испуганно показала на блестевшую в свете первых лучей голову.
       - А-а, да это толстолобик, доченька. Подожди, папа сейчас камень побольше найдет.
       - Прощай, учитель! – крикнул ученик и трусцой побежал по набережной, безудержно икая.
       Весь день все у него из рук валилось. «Неужели убил, подлец?! – думал Сюрприз о мужчине со здоровенным камнем. – А может, это вовсе и не Ильич был? Может, самозванец какой? Водяной, или « бомж» подпитый? И тут его осенило: « Ну, конечно! Это его оппозиция разыгрывает! От этих сволочей всего ожидать можно. Для них ничего святого нет! Космополиты проклятые».
      
Глава одиннадцатая.  Конкурсы, высосанные из пальца    
   
   Орган городской администрации и городской Думы «Междусобойчик» и прокоммунистическая «Вчерашняя» учредили конкурс «Радетели нашего города». Как будто город, не назвав их имена, завтра же вымрет, или провалится в тартарары. Выдвигать кандидатов в эти самые радетели может, кто угодно! Группа лиц, общественность, коллеги по работе, ближайшее окружение, трудовые или творческие коллективы. Вплоть до лиц без определенного места жительства. Лишь бы заявка с фамилиями и подписями наличествовала. Чаще всего заявками забрасывают лизоблюды, готовые при любом удобном случае умаслить «шефа». В радетелях, как правило, ходят мэры здешней столицы, ректоры нескольких вузов, по одному врачу, учителю, строителю, писателю, деятели культуры.
    И как высший пилотаж высосанного из пальца конкурса – номинация «Духовный лидер». Вы, наверное, сразу же подумали о Митрополите Исидоре. Правильно подумали. Но это в наше, так сказать, православное время, когда чуть ли не в каждой подворотне закладываются памятные камни, строятся часовни, церквушки… А когда Господь наш вместе с его верой был предан анафеме, когда окаянное время вместе со своими окаянными детьми – безбожниками семь десятилетий откровенно плевало в души истинно верующих сограждан, святотатствовало и глумилось над их чувствами, духовным лидерами прошлых лет читатели прокоммунистических газетенок назвали первого секретаря крайкома и горкома ВКП (б) Петра Селезнева. Немало голосов было подано и за бывшего губернатора, члена Совета Федерации Майдана Очумелко.
    Главным радетелем казачьей столицы, как само собой разумеющееся, стал глава городской администрации Признер, победивший с большим отрывом. В заслуги нашего современника-управленца вменялось изменение внешнего облика города, его привлекательность в глазах инвесторов, реконструкция Набережной, куда главный коммунист региона бегал беседовать по душам с товарищем Лениным
   Злостные читатели со стажем всю голову прогрызли редакторам «Городского междусобойчика» и «Вотчины вчера», первыми и единственными в здешних краях давших свет конкурсу радетелей. Ретивые конъюнктурщики не рады были ни радетелям - благодетелям, ни вредителям-расхитителям – ни чему. «Научились лизоблюдничать, научитесь и отвечать! – кричал в телефонную трубку ветеран компартии Кумачев, сменивший прежнее увлечение идеями марксизма-ленинизма на правозащитную деятельность. – Может, хоть этот горький опыт вас чему-нибудь научит?!» «Разве можно заведомо подозрительные должности номинировать на столь почетное звание?! – спрашивал другой абонент. – Заигрались вы, господа хорошие, в эти свои конкурсы. Противно, честное слово! Впору следом другой конкурс объявлять: «Позор нашего города». И премировать не забудьте!» «Шутите?! – изумился главный редактор «Вотчины вчера». – На такого рода конкурсы призовой фонд не предусмотрен!» «Не волнуйтесь, народ спонсирует!» - На полном серьезе пообещал звонивший. - Как только объявите такой конкурс, народ вас завалит «бабками». «Кто вы?» - оживился редактор. «Кто-Кто!  Нормальный человек»,-  раздраженно ответили в трубке. В недавнем прошлом старший следователь городской прокуратуры Андрей Петрович Быков». «Мы – то тут причем? – промямлил Сухопродуктов. – Газета всего лишь выражает мнение читательской общественности. Откуда нам было знать…» А тут и знать не надо! Спросите у любого, кто такой нынче мэр, и каждый, не задумываясь, ответит: вор и хапуга. Если не так грубо, то жулик и воришка. А еще - взяточник и казнокрад. И доказательств не надо. У градоначальников криминал на роже написан». «Вы что, еще и физиономист?!» «Почти! Юрист с тридцатилетним стажем. А вы всех этих дядек с тетками с протухшими душами – в радетели норовите. Вы им славу добываете, а они вас мордой в каку. Ладно, деятель, давай. Зри в оба! Да, а насчет «бабла» я вполне серьезно: ты только объяви. Газетка твоя в считанные минуты бестселлером станет.
   Своими неправедными вольностями и неблаговидными поступками отцы здешней столицы росчерком пера свели на нет многомесячную писанину дюжины журналистов лево-патриотического толка. Названия их публикаций под стать делам не так давно минувших дней: «Город окнами в завтра», «Два года напряженной и результативной работы», «Время созидания», « Вместе будем решать проблемы города», «Радетели нашего города», « Человек года», «Человек полугодия», « Человек квартала», «Человек месяца», «Человек недели»…
    Скучные до умопомрачения газеты буквально замордовали читателя конкурсами «Человек года…» с десятками номинаций. Оргкомитет, считай, жюри конкурса, отслеживает публикации в местных СМИ, собирает досье кандидатов на высокое звание «Человека…». И в этом случае, так же, как и в предыдущее, главным критерием определения номинантов является широкое общественное мнение: письма, звонки, заявки… Обывателю невдомек, что никаких повальных писем и шквала звонков в оргкомитет нет.
      
Глава двенадцатая. Главный зал многочасовой говорильни
   
    Администрация Признера вспомнила, наконец, о национальной безопасности России. Вернее, об одном из главных ее факторов – о духовности. Вспомнили чиновники и о местной интеллигенции.
   В органном зале яблоку негде было упасть! В добровольно-принудительном порядке сюда согнали 400 представителей городского культурного фронта. Бедный органный зал! Кого только не приходилось принимать ему все эти годы в своих стенах, кого только не доводилось видеть и слышать! Проще было бы назвать его Залом заседания для прозаседавшихся. Здесь умничали и сотрясали воздух «левые» и «правые», свои и чужие, казаки и патриоты, местные и заезжие космополиты, общественники всех мастей и калибров, пацифисты, анархисты. Не хватало, разве что «пофигистов» - чиновников из краевой и городской администраций. Главному Залу официозов с бесконечной говорильней впору присваивать звание Академического.
… Пока интеллигенция интеллигентно рассаживалась, по залу плыла скорбная органная музыка. Складывалось впечатление, что всех этих людей, можно сказать, цвет города, пригласили с одной-единственной целью: отпевать в их лице всю местную интеллигенцию с обанкротившейся вконец культурой.
   Губернатор осчастливил разношерстное представительное собрание приветственным Обращением. Рвачев догадывался, какой и кем будет задан тон настоящего Форума. Кого будут клеймить позором, на кого навешивать ярлыки и призывать к охоте «на ведьм». Дабы лишний раз не дразнить собак, губернатор решил отделаться приветствием. Его представитель с натренированным пафосом зачитал послание.
   Первым выступил Признер. Докладчик в безнравственности и бездуховности современного общества обвинил всех: и своих, и чужих. Чужих – в большей степени: это ВТО, Евросоюз вместе со всей Европой, проще говоря, вражеский Запад, а также свои вредители, вскормленные антинародным режимом: Горбачев, Ельцин, Чубайс, Гайдар... Все они способствовали тому, чтобы мы так сегодня жили - безнравственно и бездуховно: «сидели на игле», спивались и медленно умирали в наркотическом угаре, болели всеми на свете болезнями. Еще - становились беженцами, бомжами, проститутками… Словом, на страну медленно, но верно, опускаются сумерки бескультурья. Их сгущает американский кинопрокат, неразборчивое отечественное телевидение, всевозможные развлекательные учреждения, современная массовая «литература» и «искусство». Они вносят свою лепту в развращение российского народа. Это и многое другое говорит о плановом и всестороннем отчуждении его от культуры.
   Всеми возможными способами и средствами российскому населению навязываются чуждые русскому человеку западные, в большей степени американские, жизненные ценности и образ поведения. Это деньги. Это богатство, комфорт, вседозволенность. Но мы не американцы и никогда не станем ими. У нас свои духовно-нравственные идеалы, своя ментальность, православная вера, язык, богатейшая культура, священная история, жизненные ценности, выработанные многими веками и сотнями поколений людей. Словом, у нас все свое!
   Посторонний человек, случайно оказавшийся в зале, подумал бы ненароком, что в городе уже во всю хозяйничают американские оккупационные войска, навязывая чуждый его жителям образ жизни и даже мыслей: насильно заставляют денно и нощно смотреть на телеэкранах и в кинотеатрах американские боевики, напичканные сценами убийств, насилия, разврата, секса и террора. Слушать тяжелый рок, попсу, ходить в игорные заведения и подпольные публичные дома, кутить в барах и ресторанах, давать и брать взятки, разворовывать казну. А также, покупать руководящие должности, чины и званья. Направо и налево торговать дипломами о высшем образовании, оружием и боеприпасами со складов воинских частей, разбазаривать муниципальные земли и сельхозугодья. Кресла чиновников сегодня напоминают торговые лотки по распродаже народного достояния, равно как и народного доверия.
   - Это с легкой руки недругов некогда великой и могучей России, - продолжал докладчик, - в стране целенаправленно разрушается семья. Идет массированная пропаганда семейного разврата в средствах массовой информации: особенно электронных. Это ведет к росту числа разводов, неполных семей. Наиболее восприимчивыми к негативным воздействиям, присущим «обществу потребления», оказались дети, подростки, молодежь»…
…Мрачными тонами рисовал российскую действительность последователь «вечно живого» ленинского учения. Его речь была сродни «плача Ярославны». Речь его даже не плакала, она – рыдала. По глубокому убеждению оратора, демократизация общества привела к незащищенности сознания советского человека от целенаправленных идеологических акций, осуществляемых западным миром. « … Две вечных подруги – бездуховность и безнравственность, проникшие во все поры нашего общественного организма – это последствия экономической и идеологической интервенции. Плачевный итог нашествия «массовой культуры» Запада. На пятки чужеродной гибельной культуры наступают - всемирная интеграция, западные инвестиции и еще черт знает что! Проще говоря, исконно русскую, славянскую духовность нагло вытесняет западная бездуховность. А это - душевная пустота, врожденное равнодушие, капиталистический индивидуализм, пассивность и полное безразличие. Сей прискорбный факт негативно влияет на морально-душевное состояние граждан, деморализует их. Народные массы, некогда самые организованные, самые послушные, самые жизнерадостные и веселые во всем мире, без преувеличения, пламенные, горячие сердца, готовые по первому свисту партии перевернуть весь мир, сегодня живут, как сонные мухи. Буквально спят на ходу. И ничем их не проймешь! Хоть конец света объяви! На глазах падает сопротивляемость внешним негативным воздействиям, прогрессирует политическая инфантильность. От бездействия, ставшего нормой жизни, люди жиреют, хиреют, стареют и умирают».
   Зал взорвался аплодисментами. То ли потому, что жиреют и хиреют, то ли оттого, что стареют и умирают. То ли от вместе взятого!
   Заядлый театрал, всю жизнь проживший в этом далеко не театральном городе, и состарившийся до 90 лет за всемирной театральной энциклопедией в сто томов, под собственные аплодисменты трижды выкрикнул «Браво!» Артисты драматического театра вместе с главным режиссером со всех сторон зашикали на любителя. В ответ театрал фальцетом крикнул «Бис!» Теперь докладчику зааплодировал президиум.
   Духовно-нравственный кризис Признер сравнил с внешне незаметной, но тяжелой болезнью, которая все время прогрессирует в народном организме, так же, как прогрессировала бы в человеческом теле так называемая лучевая болезнь, такая же невидимая и малоощутимая.
   В конце выступления глава администрации спустился на грешную землю, признав, что наше общество переживает духовно-нравственный кризис. И связан он с переменами, произошедшими в общественном сознании людей и в государственной политике. Государство лишилось официальной идеологии, общественно-духовных и нравственных идеалов…
   Бывший газетчик, на склоне лет поменявший удостоверение члена Союза журналистов на писательский билет, Ефим Примус признался с высокой трибуны, что тезисы его выступления, наброски и записи бледнеют перед речью уважаемого главы. Интересно, что подумал в этот момент он, советник губернатора по вопросам культуры? Скорее всего – ничего. Он привык, что за него думает высокое начальство. Иначе он не был бы Ефимом Примусом!
   По старой привычке, бывший редактор краевой официальной газеты «Страшные вести», набивший руку на всякого рода политических и около политических страшилках локального масштаба, не мудрствуя лукаво, решил постращать брата-интеллигента фактами вперемешку с цифрами. Дюжиной никому не нужных творческих Союзов, Фондов, объединений. Без особого энтузиазма и вдохновения в крае сегодня творят 200 художников, 30 композиторов, сотни три артистов, столько же музыкантов. Где-то там, на задворках нынешней жизни со всеми ее перипетиями, творят незнамо для кого 47 профессиональных литераторов из Союза писателей России, (мэтр провинциальной журналистики намеренно умолчал о коллегах по творческому вдохновению из альтернативного – то есть, оппозиционного Союза российских писателей).
   История с противостоянием двух кузниц «инженеров человеческих душ» существующих ни шатко, ни валко, под одной крышей в двухэтажном особняке, длится более десяти лет. С самого первого дня раскола одного, некогда большого и всемогущего, Союза. И хотя на творческих весах ни тот, ни другой Союз никто не взвешивал, посредственных писателей – проще говоря, графоманов - в правопреемнике Союза писателей СССР на порядок больше.
   Публицист сетовал на то, что в списке произведений, которые сегодня рекомендуются разработчиками методических пособий для изучения в школе, нет ни А.Пушкина, ни Л.Толстого, ни М.Шолохова. Зато есть И.Эренбург, Э.Багрицкий, И.Мандельштам… Дальше - больше. В городском справочнике «Кто есть кто?» журналиствующий публицист не нашел поэтов-современников нашего города Б.Лакабдина, В.Войко, Г.Помойщикова, Х.Широкоротова, П.Охрипова, В.Наливайко, С.Пустобрехова, Н.Абсурдова, В.Бесподобина…
   Докладчик так увлекся вопиющей несправедливостью и невежеством составителей данного справочника, что, перечислив ныне здравствующих писателей из вверенного ему Союза, перешел к перечислению упокоившихся собратьев по перу.
   - Много их там у вас? - перебил его председатель городской Думы Хрюшин.
       - Живых, или мертвых? – не понял докладчик.
       - Зачем нам живые?! Покойников!
       - Специально не считал, но наш Союз все 50 лет не только жил, но и умирал.
       - Значит, на небольшое литературное кладбище наберется. Так, так…
       - Давайте не будем слишком увлекаться ни живыми, ни мертвыми, - внес предложение глава города. – Проще почтить память усопших минутой молчания. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы.
       Зал прошелестел по – интеллигентски осторожным хихиканьем.
Ефим Примус наморщил лоб, соображая, кто в данном случае волки, а кто овцы?
       Покончив со справочниками, в которых писатель-патриот так и не нашел то, что ночи напролет искал с карандашом в руке: знакомые имена, перешел к проблемам современного русского языка, в частности, засорению его иностранщиной. И скучно, и грустно, - вздохнул Примус, видеть и слышать, как безбожно искажается русский язык и в школе, и на телевидении, и на радио. Я уж не говорю о разговорной речи. Разве можно было представить себе, чтобы в советское время по радио или телевидению выступали шепелявые, картавые, заики? А сейчас это стало даже модным.
       - Никто не картавит в зале? – шутливым тоном поинтересовался Признер. – Без выкриков. Руку поднимите и все.
       - Неужели картавите?! – не поверил он, всматриваясь в открытое, по-казачьи простоватое, лицо пышногрудой женщины с бледным румянцем на сморщенных щеках.
       - Боже упаси! – воскликнула дамочка, прикрывая платочком рот. – Сипилявлю.
       - Все равно засоряете великий и могучий. Ну, да ладно. С рождения?
       - Сто вы, Акакий Акакиевич!  Упала с трамвая и выбила зубы.
Зал ахнул.
       - Куда же вы так неслись?! – то ли с укором, то ли с сочувствием поинтересовался Признер.
       - На партсобрание. Я ведь заводная. Со скольных лет. Вечно спесу.
       - Так вы в партии?
       - В коммунистической!
Президиум зааплодировал.
       - Так вот, - подвел итог шепелявости первый мэр казачьей столицы, а по совместительству секретарь краевого отделения КПРФ Признер. - Коль уж так случилось, будем сообща бороться за чистоту русского языка. Между прочим, партия Ленина - Зюганова не только выбивает зубы, пусть косвенно, но и вставляет. В общем, без зубов не останетесь. Продолжаем, - обратился он к докладчику.
       - Накануне форума состоялась встреча с главой города в Союзе писателей, - с пафосом продолжил Примус. - Мастера слова готовы подставить свое плечо городской администрации, которая сегодня именно русская. Русскими я считаю тех россиян, которые работают и живут ради России. Всем известно, что для России всегда актуальны два вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?». Надеюсь, что эти два вопроса, наконец, будут объединены в один: «Что делать с теми, кто виноват?»
Признер одобрительно кивнул, а президиум вяло зааплодировал.
       Председатель «ненадежного» Союза (по мнению властей – сборище космополитов) Бровский издал звук, напоминающий протестное мычание. Его так и подмывало выкрикнуть свое несогласие с главой города, не совсем правильно расставившим акценты. Во-первых, не народ ограждают от отечественной культуры, а ее, многострадальную и вечно обделенную, от народа. Во-вторых, куда вы, трутни в чиновничьих мундирах, в таком случае смотрите?! Клубы, Дома культуры, библиотеки, театры, профессиональные творческие Союзы сегодня пребывают в глубокой заднице. И с каждым годом углубляются все дальше.
       Если бы ему предоставили слово, он не задумываясь вывалил бы на головы собравшихся все, что накопилось у него на душе за десять лет руководства не нужным ни властям, ни читателям, ни писателям творческим Союзом. Он такое рассказал бы! Но в списках выступающих он не значился и ему, как ему кажется, немало сделавшему как для родного города, так и для самого Союза, ничего не остается, как быть бессрочно, из года в год, беременным тяжелой ношей недосказанности, и что самое страшное – невостребованности. Можно только представить, какой душевный дискомфорт испытывает бесконечно ранимый творческий человек с приличным опытом общественной работы. Изначально неблагодарной, в неблагодарном обществе! Как пучит его и раздирает на части вопиющая несправедливость по отношению к вечным рабам изящной словесности, летописцам сегодняшнего, отнюдь некультурного, и уж тем более, нелитературного, времени. Духовность и нравственность – это не абстрактное понятие, не продукт экспорта, это, прежде всего, мы с вами. Если и нужно спасать Россию, то спасать ее должен человек подготовленный, а не временщики, к коим относятся наши политики-стяжатели. Равно как и возрождать духовность. А для этого человек должен меняться. Вместе со временем. Чего не скажешь о нынешней исполнительной, да и законодательной тоже, власти в городе.
    Больше всех позабавил обалдевший от напускного патриотизма зал Мирон Хабалкин, согбенный под тяжестью собственных титулов и званий. Шутка ли?! Доктор наук, профессор, академик, критик, заведующий кафедрой, редактор… Именно позабавил, потому как нарочито облечь серьезное в абсурдное и наоборот мог только он – непревзойденный казуист, такой же непревзойденный конъюнктурщик и крючкотворец. Прибавьте: редкий интриган и скандалист. О таких говорят: в огне не горит, в воде не тонет.
       Он и сам диву давался, как и откуда берется (считай, выскакивает) у него эта заумь?! Витиеватая и запутанная, от которой внутри собственного сознания такая подсознательная непроходимость и пустота. Никакие вспомогательные средства, даже самые изощренные, медицинские или биологические, не помогут никому из собравшихся, чего бы им это не стоило, так сконструировать и «выдать на гора» речь, облеченную в словесные дебри, переплетенные вдоль и поперек смысловыми выкрутасами. Критик из любой проблемы мог такое выморочить, что ему позавидовал бы кто угодно.
       Для затравки оратор бросил «леща» главному интеллигенту города Признеру за развенчанный им мифический образ неокапиталистического лика, создаваемого либерально-олигархической пропагандой. Развенчанный столь убедительно и одухотворенно, что у академика Хабалкина, а в его лице и всего здешнего ученого мира, возникла надежда на возвращение утраченной перспективы… Какой? Ну, конечно же, жизнетворящей, помогающей современной личности не оказаться в «информационной тюрьме» или тенетах эгоцентрического безумия. Неприятие им,  Признером, виртуальных благ так называемого «открытого общества» и его коммуникативно-удушающей паутины говорит о том, что он (Признер) в определенной степени поэт, ибо кто еще, кроме поэта, может так обостренно чувствовать разъятость и фальшь нынешнего мелкобуржуазного псевдосогласия? Признер, бросивший в своей яркой преамбуле взгляд в сторону нынешних попранных, униженных и оскорбленных, еще и драматург, ибо местом действия, как представляется, избрал свою собственную судьбу. И, разумеется, помимо всего, он, Признер, - еще и прозаик новой волны, что в череде невыдуманных сюжетов сталкивает идеи и задумки, выступающие по праву живыми персонажами…
       От такой речи вспотел, пуще прежнего, не только зал, но и трибуна.
       - Что он сказал? – спросил глава у тучного, сидевшего плечом к плечу, председателя городской думы Хрюшина.
       - Если в двух словах: весь мир бардак и все люди – сволочи!
       - Все?! – недовольно переспросил Признер.
       - Почти, - немного стушевался главный депутат города.
       - Смотри мне!
       А Хабалкин продолжал, как ему казалось, удивлять интеллектуальными экспромтами и филологическими изысками, искусно вворачивая в контекст своего «исторического» для местной культуры выступления все новые и новые средства публичной выразительности. Весь его облик, мимика, интонация, блеск в глазах, языковая и речевая экспрессия- все работало на созданный им на ходу образ своего в доску. Его речь, впрочем, как и лекции, и многотомные труды, сплошь идеологизирована и невероятно запутана. Для профессионального конъюнктурщика – это крайне важно. Причем, идеологизирована однобоко и бездоказательно. Вскормленный однопартийной системой, Хабалкин остался верен ей до конца. По принципу – каждый кулик свое болото хвалит. Хвалит и беззаветно служит ей. Теперь уже – виртуально. И литература для него, в том числе и современная, по-прежнему остается классовой, партийной и народной. В арсенале многоступенчатых методов и средств непримиримого с нынешней действительностью критика - навешивание ярлыков, неприятие инакомыслия, чрезмерная политизированность, клевета, выдаваемая за литературную критику или литературоведческое исследование. И все это ради одной цели: выжить во что бы то ни стало! Выжить и остаться на плаву. Это его кредо, краеугольный камень его творчества и сверхзадача бытия. Быть на слуху, по мере возможности быть востребованным и значимым. И не дай вам Бог хоть каким-то боком, пусть ненароком, потревожить эти его заповеди, ставшие нормой жизни. На этом не раз обожглись не только местные чиновники, политические деятели и их кланы, но и средства массовой информации. Казалось бы, самые зубастые и доставучие. Хабалкин – сродни пираньи: пока не объест - не отпустит. А если и не объест, то будьте уверены, понадкусывает со всех сторон. Для достижения своей цели критик не гнушается никакими средствами. Об этом давно уже известно всему здешнему миру. Он как гроссмейстер просчитывает все ходы: и свои, и противника. А если и проиграет, что бывает крайне редко, то в скорости все равно изловчится и возьмет реванш.
       Выступление больше смахивало на студенческую лекцию-обозрение литературно-творческой и культурной панорамы края, где на самый первый план выставлялись ректор периферийного пединститута Сосновский, классик русской литературы Достоевский и правозащитники с их сепаратистской алхимией.
       Говорил об этом Хабалкин потому, что развиваясь в оппозиционной борьбе с американизированным литературно-критическим истеблишментом, наше региональное культуроведение и критика в полной мере разделили его основополагающие черты: правоверчение, догматизированную заумь, пристрастие к ритуальным формулам по поводу свободы слова, наконец, идею тоталитарного права на самоопределение, в свете которой русские писатели и их толкователи выглядят, как постархивная экзотика.
       В подтверждение своих слов, критик предлагал почитать, или хотя бы полистать так называемые сочинения литераторов правозащитного толка ( поэтов, прозаиков, публицистов), относящих себя к интеллектуально-альтернативным объединениям и увидевших свет в ученых, юбилейных и специальных молодежных выпусках, таких как «Выстрел на шорох», «Новое наречие», «Именем мя…».
      
       В нашем крае что тын – то кабак,
       В нашем крае что чин – то дурак.
       В нашем крае что хил - то чудак,
       В нашем крае что глуп – то казак.
       Потому нелегко долбакам -
       Жить мешают они казакам.
       А когда наверху чурбаки,
       Виноваты во всем чудаки…

       Это из цикла «Да будет свет!» Игоря Ясневского».
      
        Баба подсвинков кормила
       И ворчала: «Ох, и жрут!»
       На крыльце сидел Суворов
       И читал газету «Труд».
       Он читал про непорядки
       Изнахраченной страны
       И про то, как делят взятки
       Казаченькины чины.
       И изрек тогда Суворов,
       Перемолвясь со старушкой:
       « Не пора ли нам суровей
       Окавказить заварушку …»

       Критик Мирон Петрович Хабалкин сродни герою сатирического стихотворения В.Маяковского Петра Ивановича Сорокина. Роднят их пороки, равно как и разнят. В отличие от книжного, реальный герой провинциальной литературы - в страсти горяч, как огонь. Не курит, однако, выпивает: на банкетах и пирушках. В силу постоянной занятости, никогда не висит на телефоне (лишняя трата времени). Зато по части сплетен –оба  что братья-близнецы. К очередной сплетне критик «прибавит от себя пуд пикантнейших деталей». Кто с кем спит, кто с кем живет. Для него весь мир – это огромная замочная скважина, влезши в которую, можно без устали смотреть «в чужие дела и постели».
       Атаман казачьего войска генерал Гроза переменился в лице: сидел ни белый, как полотно, ни свекольного цвета, ни иссиня- зеленый, а серо- буро-малиновый. Самому ему в этот момент казалось, что его физиономия горит всеми цветами радуги. Сидел с таким видом, будто его только что лишили всех титулов и званий и разжаловали в рядовые. Глава города, невольно бросивший взгляд в его сторону, сам переменился в лице. Хотя совершенно не слышал, о чем только что шла речь.
       - Слышь, законодатель, что сказал этот умник? – толкнул он Хрюшина.
       - То же самое, только уточнил. « Кругом одни сволочи. Даже казаки».
       - Сука! – пробурчал Сюрприз. – Напомни мне потом.
       - О чем, Акакий Акакиевич?!
       - Что он – сука.
       В конце своей речи Хабалкин призвал распустить писательские Союзы как полностью обюрократившиеся учреждения, но участники Форума его не поддержали.
       После критика-казуиста слово держал летописец казачьей давности Пустоглазов.
       Мэтр в очередной раз не преминул напомнить о том, что его книги по-прежнему не выходят. К собственному юбилею в то время не - деноминированных 62 миллиона рублей ему пришлось доставать самому. В настоящий время писатель готовит «Афродиту Таманскую», где выразится «вся его любовь к России, затаенное чувство русское…» Он сам будет собирать деньги на ее издание. Он не пойдет к губернатору, который выбрасывает сотни тысяч на издание книг, не ведая, о чем они. Сегодня если и выходят книги, то только графоманские, ненужные русским людям. О народе и его будущем никто не думает. То же самое происходит и с патриотизмом. Настоящий, народный патриотизм, в загоне, а фальшивый цветет пышным цветом. Кое - кто на словах о России, о ее гибели, о жидах, о татарах и прочем делает себе карьеру, сосет из государства последние средства, не имея ни таланта, ни чувства, ни сострадания к русскому народу.
       Пустоглазов открыл страшную тайну: оказывается, все о ком сказал он выше, - безбожники. Писатели, которые призывали в одной из краевых газет тогдашнего губернатора Майдана Очумелко Во имя Отца и Сына и Святого Духа не уходить с поста губернатора, - тоже безбожники. Они кощунствуют, просят губернатора в корыстных целях не оставлять их. Бога всуе упоминают, а в церковь - отродясь не ходили.
       - Мы живем в такое трудное время (может, последние времена наступили для русских), - траурным голосом произнес мэтр здешней литературы, что мы не должны заниматься советской демагогией. Мы должны что-то делать.
       Писатель, который знает наизусть А.Пушкина, насторожил зал своим предостережением. Несколько последних рядов машинально оглянулись, как будто эти самые «последние времена» уже ждали за дверью. Оратор кашлянул в микрофон довольным, по-стариковски сиплым, голосом: «Хоть чем-то можно сегодня припугнуть обезличенного брата-интеллигента!»
       Потом он убеждал интеллигенцию города в том, что не будет Руси без православия. То, о чем вот уже почти 20 лет талдычат на каждом углу, писатель только начинал открывать Америку.
       Досталось от полузабытого прозаика и русскому начальству. По его глубокому убеждению, родных руководителей у русского народа сегодня нет. Или почти нет. На местах – где-нибудь- еще чуть-чуть есть. Наши русские руководители, русские по крови, по происхождению, по паспорту, а вот по глазам и ушам – не русские. Это давно переродившиеся люди. Чужие люди. Скорее, живые инородные тела. Сегодня слова о Руси, о русском звучат все чаще, потому что все погибает. Страна может сохраниться, а Русь- погибнет. Когда око провинциальной литературы привело в доказательство сказанного слова идеолога Соединенных Штатов Америки З.Бжезинского о том, что «Русский народ – лишний на этой земле», и что « Хорошая Россия – несуществующая Россия» – зал вздрогнул. Кто-то заскрипел зубами, кто-то нервно задвигал желваками, а кто-то из женщин, то ли певичка, то ли драматическая артистка театрально вскрикнула, также театрально дернулась, и, пробормотав что-то на иврите, затихла. Слишком уж впечатлительную дамочку подхватила арендованная служба спасения и вынесла из зала. Самых слабонервных, то бишь, самых русских, проняла естественная нервно- паралитическая дрожь. Каким-то особым чутьем ощутив ее, Пустоглазов выпил два стакана газировки и, сильно шаркая ногами, удалился со сцены.
       Руководитель казачьчего хора Хазарченко долго объяснял, что же на самом деле является духовно-нравственными ценностями русского человека? По всей видимости, маэстро забыл, кто находится в органном зале. Если бы перед ним сидели какие-нибудь гостарбайтеры из Средней Азии, или, положим, из Китая, которым наплевать на эти самые ценности россиян, или отсутствие таковых, тогда другое дело. Многие из присутствующих за свою жизнь столько всякого перечитали- перелопатили, столько выговорили на эту тему, что язык сначала опух, а затем и вовсе одеревенел, превратившись в сплошную патриотическую мозоль. Художественный руководитель пляшуще-спивающих ряженых считает, что наш традиционный фольклор – песни и пляски станичных казаков – являются родной почвой для нравственного воспитания. Очевидно, тот, кто сегодня не знает назубок репертуар казачьего хора, кто понятия не имеет об обычаях и обрядах наших отцов и дедов, кто не спивает на свадьбах песен наших бабушек, тот не может быть высоконравственным, истинно русским, человеком. Патриарх здешнего фольклора уверен, что нам не нужен агрессивный американский рок, потому как он безнравственен. Однако, приезжая на «дикий» Запад, или в ту же Америку, официальная краевая делегация тащит с собой основной состав казачьего хора, являющего собой визитную карточку региона. Не задумываясь о том, а нужна ли американцам с их агрессивным роком этническая старина из балакающей российской глубинки? Конечно, заокеанский рок появился много позже казачьих обрядовых песен, нагоняющих тоску смертельную пополам с печалью, но это не их, американцев, вина. Хотя, кроме рока, у них найдется еще много чего, достойного. Однако, этого Хазарченко не знает и знать не хочет. Иначе, в его проказаченной музыкальной голове все перемешается, перепутается и будет, не приведи Господь, походить на тот же рок, правда, казачий.
       Трусоватый, не по-русски осторожный, писатель - общественник из оппозиционного нынешним властям Союза, так и не решился публично озвучить свое несогласие с ярым коммунистом – оратором. Тем не менее, сидящие рядом коллеги из других общественных организаций каким-то образом сумели прочитать ход его мыслей. Главный театральный деятель края, заслуженный артист России Кронский затопал ногами. Опереточная певица из «Народных» Батерфляева сходу, без всякой распевки, взяла самую высокую на свете ноту и взвизгнула. Солист казачьего хора Наплюйшапка засвистел соловьем, в конце трели трижды кашлянув басом. Поэтесса Клубничкина едва успевала вытирать бежавшие ручьем слезы. Как показалось ее соседям по сидячей тусовке - слезы возмущения. И если бы докладчик не закончил свое выступление, бедняжка, наверное, обрыдалась бы. Все оказалось намного проще. После разгромной домашней ссоры, ее благоверный собрал вещи и ушел к другой, денно и нощно колдующей над прозой. Заявив напоследок, что ему стало скучно жить с поэзией. Убитая горем поэтесса доплакивала то, что не успела выплакать накануне вечером. Чтобы не интриговать свидетелей ее гадкого состояния «непоняткой», Клубничкина демонстративно сняла с пальца обручальное кольцо и швырнула его в зал.
       Масла в огонь подлил благочинный церквей первого округа города, настоятель храма Рождества Христова, протоиерей Отец Александр. Слуга Господа выказал крайнюю обеспокоенность неблагополучием, сложившимся в сфере семейных отношений. Особенно в семьях интеллигентов. Разрыдавшись, Клубничкина обозвала Отца Александра антихристом и выбежала из зала, проклиная Форум вместе с духовностью и нравственностью.
       Художественный руководитель казачьего хора Хазарченко в тысячный раз призывал к скорейшему возвращению к народным истокам с целью преодоления исторического беспамятства. Вспомнил он и о великих творениях классиков русской литературы А.Пушкина, Ф.Тютчева, Ф.Достоевского, М.Шолохова и почему-то местного писателя, автора единственного среди множества своих рассказов и повестей романа «Наш маленький 4 Рим» Пустоглазова. Уж так хотелось ему, пропевшему-проплясавашему со своим хором до самой старости, иметь нашенского великого писателя. С легкой руки казачьего композитора, совершенно несовершенный роман, читаемый с большим трудом и неохотой, стал великим творением. И это неслучайно. Оба они – и писатель, и композитор – не только певцы казачьей давности, но и искусные конъюнктурщики и ярые национал-коммунисты.
       Главный антиглобалист Института экономики и управления региональной медакадемии профессор Нелогичный сокрушался по поводу всемирной глобализации, призывал к противостоянию глобализаторам, авторам концепции «золотого миллиарда». Согласно которой три миллиарда населения планеты являются лишними. Президиум Форума поддержал профессора, замахнувшегося на проблему вселенского масштаба.
       Чем больше выступающие гнобили с высокой трибуны российскую действительность, тем больше Форум превращался в братский могильник, в котором безжалостно хоронили не только отечественную культуру вместе с ее интеллигенцией, но и российское офицерство, литературу, образование (общее и профессиональное), книгоиздательство, науку, здравоохранение…

      
Глава тринадцатая.  Мэр - казнокрад
      
       Слух о возбуждении уголовного дела против Признера молниеносно пролетел по казачьей столице, а затем по городам и весям. Для одних – это известие стало настоящим шоком, для других - недоразумением, смахивающим на заранее спланированную акцию. Для третьих, знающих подноготную партийного функционера со стажем – вполне закономерным явлением (если не хорошей новостью). Криминальный шлейф тянулся за Признером еще в бытность его мэром небольшого городка на Азовском море. Именно там по-современному сметливый, хваткий градоначальник обогатился за десятерых. Были и такие, кто расценивал все это не иначе, как грубейшей политической ошибкой. Большинство же обывателей отнеслись к криминальному известию номер один с полным равнодушием. Нынче не ворует только ленивый. Или тот, кому нечего и негде воровать. Глава городской администрации бросил дерзкий вызов не только служителям Фемиды, но и собственной судьбе. Поставив тем самым на карту не только свое (как было принято считать) доброе имя, но и карьеру, и собственное будущее…
       Запустив руку в городской бюджет, градоначальник в одночасье потерял все свои прежние регалии, статусы, полномочия и прочие атрибуты высокопоставленного должностного лица. В обмен на условную судимость сроком на три года без права работы в органах государственной власти в течение двух лет. От более сурового наказания подсудимого спасли государственные награды и почетные звания. Вина отстраненного от должности главы города была доказана по всем трем эпизодам.
       Признеру инкриминировалось незаконное приобретение акций МУП « Дом прессы», необоснованный (без согласования с губернатором) выбор подрядчика при строительстве общеобразовательной школы, а также незаконно подписанные постановления на проведение работ по благоустройству города. Ущерб, нанесенный им городскому бюджету, составил около двух десятков миллионов рублей.
       Во время проведения громкого процесса подсудимый держался стоически, пеняя на краевую власть, а заодно и на судебную. На площади перед зданием городской администрации и районного суда стояла группа поддержки оклеветанного «узника «дерьмократии».
       Формально региональное и городское отделения осудили неправомерные действия товарища по партии. На самом же деле соратники по борьбе с антинародным режимом всецело одобряли и поддерживали непримиримого борца за идеи коммунизма. Пока что они не видели иного способа навредить пропрезидентской партии «Единая Россия» и продавшемуся ей со всеми потрохами губернатору – оборотню. Это можно расценивать как личный вклад коммуниста Признера в дискредитацию власти космополитов. Власти чекистов и популистов. Как кричали в свой бумажный рупор прикормленные краевой и городской властью газетки, теперь уже бывший хозяин южной столицы «в сговоре с председателем городской думы Хрюшиным совершил крупномасштабную финансово-экономическую, а заодно и политическую диверсии».
       Вдохновленная профессиональным успехом, городская прокуратура через три недели направляет на рассмотрение того же районного суда второе уголовное дело в отношении уже ставшего известным на всю страну фигуранта. Бывшему главе опозоренного им города вменяли в вину растрату денежных средств, превышение должностных полномочий и халатность, повлекшие нанесение ущерба городской казне на сумму свыше 107 миллионов рублей.
       Подсудимый и на сей раз заявил для широкой общественности, что второе уголовное дело, равно как и первое, сфабриковано губернатором и его коррумпированным окружением, заметающим свои преступные следы.
       Прокуратура «нарыла» доказательств на неправомерную деятельность градоначальника на целых 21 том! Чтобы успокоить общественное мнение, губернатор, в подпевающих лично ему и его режиму СМИ, заявил, что опальный мэр вышел за рамки своих полномочий. «Образовав преступную группу из двух высокопоставленных чиновников, представляющих исполнительную и законодательную ветви власти, глава городской администрации Признера и председатель городской думы Хрюшин принялись наперегонки набивать собственные карманы, торгуя направо и налево земельными участками под строительство. За время незаконной торговли отцы города буквально озолотились», - злорадствовала на первой странице краевая газета «Страшные вести».
   Вы думаете после всего случившегося развенчанный в пух и прах градоначальник пребывал в печали? Был угрюмым, мрачным, злым и ожестосточенным? Равнодушным к себе и всему окружающему? Страдал временным расстройством мышления – ускоренным или заторможенным? Или что еще тревожнее – бессвязностью мышления? Как бы не так! Не страдал низверженный номенклатурщик и закупоркой мышления. Подобное состояние было бы чревато отсутствием памяти на ряд последних событий, в корне изменивших его дальнейшую судьбу. Напротив, Признер давал себе полный отчет в том, что происходило с ним все это время. И помог, как это и бывает, случай.
       По совету старого приятеля и коллеги по партийной тусовке, будучи человеком совершенно свободным и независимым (кроме условной судимости, конечно), Признер побывал у парапсихолога, экзотерика, ясновидящей, вуду, колдуна, знахарки, магистра оккультных наук, биоэнерготерапевта, гербалайфера- и ни один из них не смог дать ему точного, конкретного совета, как жить ему дальше, с какого боку вписаться в сегодняшний социум, по-прежнему смотреть людям прямо в глаза, а не делать вид, что у тебя до минимума потеряно не только зрение и слух, но и совесть. Это смог сделать только президент ночного клуба «Комсомол», исполненного в советском стиле.
       Признер ни за что на свете не переступил бы порог этого позорного заведения, если бы не прослышал о судьбе этого человека, полной драматизма.
       Дело в том, что когда он, талантливый врач-сексопатолог, воспитанный в духе марксизма-ленинизма, советского патриотизма и традиционной сексуальной ориентации, после триумфального заката гегемона пролетариата, на склоне лет случайно узнал, что в душе он не только законченный анархист, но еще и «гей», он впал в состояние ступора. Совсем недавно- жизнерадостный, энергичный, полный планов и замыслов, он в одночасье превратился в эдакого истукана: оцепеневшего и почти онемевшего. А потом пораскинул мозгами, взвесил все, что взвешивается, и смачно плюнул. В общем, на все наплевал. И вновь стал таким, каким был прежде: веселым, жизнерадостным, вычеркнув из своего богатого словарного запаса жуткое слово «закомплексованный», мешающее жить полнокровной, содержательной жизнью. У него даже на этой случай есть любимый анекдот, который он непременно рассказывает своим пациентам, страдающим комплексом неполноценности из-за своей не очень веселой сексуальной ориентации.
       Приходит к сексопатологу мужчина средних лет.
       - Доктор, мне кажется, я «гей».
       - Почему вы так решили? – изумился врач. – Вы кто, артист, режиссер?
       - Да, нет.
       - Может, певец, музыкант?
       - К сожалению, нет.
       - Тогда, может, художник?
       - Нет.
       - Наверное, журналист или писатель? Угадал?!
       - Что вы!
       - Кто же тогда?
       - Экскаваторщик.
       - Ну, батенька! Какой же вы «гей»?! Вы – педераст!

      
Глава четырнадцатая.  Коммунист - инкогнито
      
       После того, как на Признера завели второе уголовное дело, он понял, что политические волкодавы вряд ли его отпустят. У Рвачева хватка железная: такие, как он, ни перед чем не остановятся.
       В целях самосохранения, пусть временного, дабы пустить своих и чужих по ложному следу, а заодно собраться с мыслями, просчитать все ходы и выходы, пути для отступления и возможного наступления, опальный градоначальник решил дать фору всем и сразу. Затасканный прием со столичной госпитализацией, все эти пресс-конференции и обращения в суды, не оправдал. Народ нынче во сто крат Фома неверующий. Пока собственными «зеньками» не увидит, или пальцем не ткнет – не поверит. Если околеешь, должен непременно пощупать труп, осмотреть со всех сторон и как водится – выговориться. Нет, такого подарка он своим идейным противникам, если не врагам, не сделает! Пусть околевают другие, а он еще поборется, повоюет, как учила его многоопытная партия большевиков. Единственный способ обвести всех вокруг пальца – это конспирация. Причем, изощренная конспирация...Только вот, какая?!
       Помог телефонный звонок драматической артистки Заходько. Единственной артистки, которую в этом большом городе он знал и помнил. Он никогда не любил театр, ни черта не смыслил в нем, в этом узаконенном сценическом балагане и всегда ловил себя на одной и той же мысли: чего ради он должен сидеть, как последний истукан, и несколько часов кряду пялиться на ряженых бездельников и словоблудов. Присматриваться и прислушиваться к тому, что несут они со сцены, и соображать на ходу, что хотят раскрашенные дядьки с тетками втолковать ротозействующему, отнюдь не театральному в этом городе зрителю, делающему вид, что ему безумно интересно. Что он жить не может без театра с его костюмированной трепатней.
       Он не признавал этого притворного, по его глубокому убеждению, бесполезного и пустого искусства: артистов считал полными неудачниками, всю жизнь живущими чужими судьбами с идиотскими житейскими историями. Протирая штаны в должностных креслах, а их было в его бурной, деятельной жизни немало, ему поневоле приходилось сталкиваться с местными театрами в лице их директоров. И все равно, они не трогали его никакой стороной, по-прежнему оставаясь для него живым трупом. Единственная польза от этих его вынужденных должностных сношений – в том, что он уяснил разницу между театрами: говорильный, музыкально-певческий и тряпичный – кукольный, значит. Последний он называл изначально мертворожденным, игрушечным. Взрослые дураки веселят и забавляют сопливых дурачков. Великовозрастные дядьки с тетками всю жизнь только и делают, что впадают в детство, не зная, как из него выбраться. Так, бедняги, детьми и помирают. За плечами – ни достойной профессии, ни авторитета, ни достатка. Ничего!
       Его давнишняя подружка Заходько под хмельком что-то молола ему о системе Станиславского с ее искусством перевоплощения и переживания. Ну, перевоплощение – ладно. Тут без него, видимо, не обойтись. Раз уж публично артисты выдают себя за других – от министра до афериста, значит, действительно без превращения здесь не обойтись. А вот переживание- тут, как говорится, бабка надвое сказала. Поди, разберись - разглядись, переживает артиствующий, или ловко дурачит зрителя? Будет тебе игрок переживать, мучаться и убиваться за того, кого в глаза отродясь не видел. Кого еще лет сто, а то и все триста, давно уже след простыл и косточки почернели. Так он и поверил! И только когда подпитая «Народная» Таська Заходько, войдя в образ, бросилась по-настоящему душить его худющими, костлявыми ручками, пахнущими пирожками, вынужден был согласиться с ней, что делала она это, можно сказать, от души, на нервах и с большим переживанием. Руки разжала только тогда, когда он кивком согласился с этой идиотской, никому не нужной, системой Станиславского.
       - Скажи, без балды, ты душила меня, или твоя героиня?
       - Честно? Если бы я душила, ты бы сейчас со мной не разговаривал. Тебя не просто героиня душила, тебя хотела угробить сама Дэзи. Дездемона! В мировой классике личность легендарная.
       - Чем же это она прославилась?! Ни тем ли, что на мужиков набрасывалась?!
       - Не все же вам?! – Бросила Заходько, не вдаваясь в подробности сюжета спектакля.
       - Постой, постой! – ОсенилоПризнера . По-моему, ее должны были душить, а не она. Ты не перепутала?!
       - А это у кого как получится, - нашлась артистка. – Кто быстрее, сноровистее и сообразительнее, кто первым перевоплотится и распереживается до решительного шага – у того и инициатива. «Народные», как ты понимаешь, делают это куда быстрее «заслуженных», а те в свою очередь – быстрее обычных артистов. Единственный мой промах в том, что я была без грима. Все остальное я сделала так, как сделал бы это Отелло.
       - Он тоже был без грима?
       - А он ему ни к чему ! – Заржала Заходько.
       - Не хочешь ли ты сказать, что если бы была в гриме, то удавила бы меня на веки вечные?
       - Естественно! По системе Станиславского! Ладно, не бычься. Твою могучую шею никакими руками не передавишь. Разве что клещами...
       - То-то же! Давай лучше на брудершафт?!
       - Чтоб не душила больше?
       - Что не задушила!
       - Шутишь?! Твои коммуняки порвут меня, как обезьяна газету.
       - Они у меня настоящие! Дважды повторять – не надо. Только скажи «фас» - загрызут!
       - Знаю!
       - Знаешь?! - изумился тайный друг. - Откуда?
       - Из недавнего прошлого. Пока не сыграла комиссаршу, председательшу и секретаря парткома – ни в какую не хотели давать ни «Заслуженную», ни «Народную». С «Народной» так целая комедия вышла. С элементами маленькой трагедии. Настоящее творческое насилие. Да нет, сценическое изнасилование! Пока не воплотила на сцене образ пионерки, комсомолки, спортсменки, не говоря уже о красавице, и слышать не хотели о моей народности. Дошло до того, что я даже по ночам вскакивала, как в попу раненая, и спросонья, от начала до конца, играла, вернее, в который раз проигрывала, идиотские роли затюканных, надрессированных фанаток. Играла в приближенных к реалиям условиях: на кухне, в сортире, в ванной, в прихожей -захожей, под дверью у соседей, даже подле мусорных бачков... А еще, не поверишь, Кака, в дежурной РОВД, куда привозил меня ночной патруль. Я так входила в образ своей героини, так несла эту чертову роль, что вскоре весь наряд, от офицера до рядового, стоял по стойке «Смирно!». Не забыли идеологи современного театрального искусства и о позоре дикого Запада – о проституции.
       - Дикого?!. – рявкнул Признер - Загнивающего! Гниющего живьем!
       - Служу советскому искусству! – вытянулась Заходько. – Так вот, в роль путаны я входила, точнее, вживалась, тоже по ночам. Говорят, неплохо получалось. Мне весь наш двенадцатиэтажный дом помогал: кто-то подсказывал, кто-то советовал, кто-то собственным опытом делился. Больше всего спрос на меня был у нашей доблестной милиции. Кобели – еще те! Это так противно! Не мужики – животные в погонах! Я так вжилась в эту проклятую роль, что после премьеры и доброй сотни спектаклей в главной роли западной проститутки по - привычке вызывающе одевалась и, я бы сказала, вульгарно, и со всех ног мчалась на вокзал, в аэропорт или к «Интуристу». Но чаще – к центральному посту ГАИ. После моих ночных бдений, вынужденных, конечно, мой благоверный не разговаривал со мной целый месяц.
       - А кто же первым заговорил?
       - Муж. Примирение он начал со своих любимых слов: шлюха, шаболда, шалава. Я тоже в долгу не осталась. Отпела ему, что называется, по самые гланды. После взаимных комплиментов мы помирились и ударили по рукам. А потом – по губам.
       - Поцеловались? – сообразил Признер.
       - А - то!
       - Чем же ты его сразила? Или укротила...
       - Тоже тремя словами: козел, педераст, импотент.
       - А он?! – масляные глазки давнего дружка артистки похотливо заблестели.
       - Ни за что не догадаешься!
       - Ударил?! Плюнул в лицо?! Ущипнул?!
       - Нет, нет, и нет! Он меня изнасиловал! Да-да! А потом, смачно облобызав, сказал: « Это – не я. Это – козел, педераст, импотент. Ну, что тут скажешь? Да и поздно было что-либо говорить. Насиловал-то он не меня, а язык мой.
       У Акакия Акакиевича потекли слюни. Слюни вожделения.
       - Тасечка, детка, обзови меня, прошу! Самыми последними словами обзови!..
       - В другой раз. Обещаю. А пока, давай закроем тему моей  «народности»? Наградная комиссия при департаменте культуры края, рассматривая мое досье вместе с послужным списком, умиленная, а может, потрясенная моим искусством перевоплощения и переживания, которое ты так не любишь, коллективно прослезилась. Видно, каждый свое вспомнил, а может, от того, что все они в душе остались пионерами, комсомольцами и прочими «совками». Или просто-напросто устали читать вслух мое объемное, в тысячу страниц, личное дело. Когда меня пригласили на оглашение решения, председатель комиссии объявил о том, что комиссия будет ходатайствовать о присвоении мне почетного звания «Всенародная артистка». Вот так, мил-друг! Доигралась! Со «Всенародной» они, конечно, маху дали, а вот «Народную»- все же присвоили.

Глава пятнадцатая.  Обезглавливание или тюрьма
      
   Что если оторвать голову, или отрезать?! Для америкашек пришить вместо нее другую – обычное дело. «Бабки» для этого медицинского фокуса у него имеются. В крайнем случае, наклонит своих людей, обязанных ему если не по гроб жизни, то на полпути к нему. Кейсик «зеленых» - и голова снова на месте. Неважно, какая. Лишь бы с мозгами. Ему даже говорили, а может,  он где-то прочитал, в каком штате хирурги пришпандырили к телу оторванную в автокатастрофе бестолковку. Штат он, ясное дело, тут же забыл, потому как одно только слово Америка, не говоря уже об аббревиатуре США  приводит его в ярость, переходящую в бешенство с симптомами лихорадки.
       А вот о начале этого медицинского подвига, совершенного в 20-х годах прошлого века, он читал. И даже перечитывал. Хирург, наш соотечественник, пришил собаке вторую голову. И ничего. Жила и гавкала на всех подряд. Две головы ему, конечно, ни к чему: тут с одной не знаешь, куда деваться. Вопрос в другом: кто оторвет ему его собственную голову, а если и найдется смельчак, где взять замену? Хотя, желающих не только перегрызть ему глотку, но и обезглавить, найдется немало. Первым Рвачев вцепится. Тот ради дурной наживы от жадности сам себе яйца откусить готов, не говоря уже о чужой голове.
       Признер настолько увлекся идеей собственного обезглавливания, что не заметил, как по-настоящему размечтался. Сегодня он, наверное, как никто другой отчетливо осознал: есть голова – есть проблема! В особенности его голова. Нет головы – нет проблемы. Третьего не дано. Впрочем, дано - чужая кубышка.
       После всех этих событий с кучей неприятностей, у него их теперь не то что вагон – состав целый. Решить одним махом, раздать по старой дружбе целой армии номенклатурщиков и функционеров, или подарить – вряд ли удастся. Не то время: другой нынче ветер дует. Дурной и жестокий. Да, побывать у специалистов Неврологического института – то же самое, что заново родиться. А что? Начал бы с чистого листа. О его головной новизне знал бы исключительно узкий круг домашних. Снова женился бы на собственной жене. Это для нее было бы второе замужество, потому как и голова, и фамилия стали другие, а для него – как в первый раз. И для детей он все тот же отец родной. Сердце ведь не обманешь. У него «душа» большая, а память крепкая. А ему, кроме семьи, больше никто и не нужен. Бабенок на стороне нашел бы быстро. За этим  у него не заржавеет. Если голова чужая вовремя не сообразит, другое место среагирует. Оно у него сверхчувствительное, как термометр: температуру чужого тела, особенно главные его части, чувствует с полу-вздоха.
       Когда он поделился сокровенным со своей благоверной, та побледнела до снежной белизны. А когда отошла от бледного ужаса и принялась загибать пальцы на обеих руках, муж сник, вынужденный согласиться. Во-первых, отрывать и пришивать нужно будет две головы. Донора – жертву, пусть и добровольную, пусть за бешеные деньги, не оставишь? Не оставишь. Нужно и ее тащить за Океан. Плюс затраты на повторную свадьбу со всеми ее заморочками. Далее... Свидетельство о физической смерти экс–мэра – тоже кучу «бабок» сожрет. Плюс свидетельство о смерти политического трупа. Двойные похороны... Словом, отсеченная голова потянет на «золотое» яичко. Все семейные сбережения уйдут коту под хвост, более половины - в ненавистную Америку – рассадник незаконно узаконенной интервенции суверенных государств. Так что, тесак, который умыкнул он на центральном колхозном рынке в цехе для разделывания свиных туш, не понадобился. Супруга наотрез отказалась перерезать ему глотку. «Пусть в тюрьму сядешь, или на поселение загудишь – зато с головой. Со своей собственной. Без нее ты мне и даром не нужен. Безголовых, считай, безмозглых, я могу за один вечер дюжину насобирать. В той же мэрии!» - Заявила она категоричным тоном.
       - Должен же быть хоть какой-то выход?! = схватившись за распухшую от постоянных думок голову, воскликнул Признер
       - Выход... выход...- терла воспаленные виски Признерша. – Действительно, что на этой проклятой голове свет клином сошелся?! И не такие головы страдали, а себя не теряли. Выход...Есть выход, Акакий! Ну, не совсем выход. Вход! Это еще лучше!
       - Выход у меня пока что один, - уныло произнес Признер . – В одиночную камеру...
       - А ты немного перепутал.  Не в камеру, в келью! Да -да! Ты укроешься за стенами мужского монастыря. Вот тебе, дорогой муженек, и выход, и вход!
       Три ночи напролет товарищ Признер, отъявленный атеист, безбожник и антихрист, ворочался в ледяном поту, не в силах смириться с мыслью, что волею судьбы, а может, обстоятельств, но по собственной неволе ему придется уйти из мэрии и служить заоблачному призраку, тысячелетиями дурачившему людей.
      
Глава шестнадцатая.  Атеист с крестом на шее
      
       Из краевого драмтеатра ему презентовали рясу, парик с бородой и усами и молитвенник, который он по привычке называл Уставом КПСС. На «толчке» родные прикупили будущему монаху массивный крест с цепью, посох и золоченую икону. Для пущей убедительности.
       Под покровом ночи посадили в «Джип» и в путь-дорогу, как говорится, за новыми песнями, вернее, церковными песнопениями, во спасение души и тела.
       Ехали долго. По проселочным дорогам, мимо охотничьих домиков и сторожек, по горной дороге, когда-то проложенной военными – за горы, за леса, за несколько перевалов с горными быстрыми речушками и солнечными долинами.
       Монастырь настолько поразил прикатившего на «иномарке» путника своей громадностью, высокими стенами, величественным Храмом и многочисленными сводчатыми окошками келейных корпусов, что у беглеца дыхание перехватило. От изумления Признер долго не мог закрыть рот.
       Монолитное строение было сделано из камня и бетона. В глуши, среди лесного безмолвия, монастырь являл собою настоящее чудо. Пораженный, Признер смачно выругался, затем воскликнул:
       - Господи! Храни и множь вечно живое учение. Наше учение. Слава КПРФ!
       Сопровождающие партийного бонза водитель с тремя телохранителями – однопартийцами, чуть было не подавились со смеху.
       - Не хулиганьте, - строго посмотрел на безбожников Признер. – А то неудачу накличите. Если не проклятие.
       - Да, мы ничего. Мы только хотели напомнить, что вы не партсъезде, а в монастыре, - заметил один из провожатых.
       - Это для вас он монастырь, святая обитель и еще бог знает что, - раздраженно рявкнул экс-мэр. – А для меня – это прежде всего – недвижимость. Вагон «бабок» под открытым небом. Прибавьте сюда монастырские угодья и все что рядом. При хорошей голове с хваткими руками сей Храм однажды может превратиться в лесной фешенебельный отель. Пятизвездочный! Или в ... казино.. Проще говоря, в дойную корову. И проживать здесь будут не монахи, зацикленные на Господе, а богатые дядьки со всех концов света. И не в вылизанных снизу доверху «люксах», а в кельях со стриженой обслугой в рясах. Чем не экзотика?! Ни одна падла, даже самая крутая, с сотней золотых цепей на шее, поясе, руках и ногах, не сможет составить мне конкуренцию. Это я вам обещаю! А главное, други мои, никто меня искать не будет. Исчез и все! В монахи постригся. Каяться ушел из мирской жизни. Грехи замаливать и прощения просить у Господа . Имеяю я на это право?! А между душевно-духовными делами развивал бы индустрию горного отдыха или игорного бизнеса у Бога за спиной.
       Когда настоятель монастыря игумен Силуан увидел кандидата в послушники, то ужаснулся. Перед ним стоял здоровенный мордоворот со шныряющими по сторонам поросячьими глазками, в которых не было и намека на покорность и послушание. После многочасового собеседования у Признера поднялась температура и словно сговорившись, разболелись зубы, а язык почему-то онемел: будто леденец какой.
       Признер осторожно намекал, что ему бы что-либо из руководящей работенки, комендантом, например. А если будет Господу угодно, то с радостью возглавил бы отделение КПРФ при монастыре. Или филиал.... Из муторной, утомительной беседы незваный гость уяснил, что здесь просто так не отсидишься. Тут надо вкалывать с раннего утра до самого вечера, как папа Карло. Понятия свободного времени здесь как такового не существует. Начинается оно по полуночи и длится до пяти утра. Остальное время – работа и многочасовые молитвы во имя Господа и во спасение собственной души. Но самое страшное – это то, что всю оставшуюся жизнь ему придется ходить во всем черном. И только мысли должны быть светлыми. Правда, до этого надо еще дожить. Сначала он будет работать на монастырские нужды. А после благословения на путь в монашество – послушником. И только если устоит перед всеми соблазнами, станет монахом. Этому предшествует принятие главных обетов: отказ от собственности, целомудрие ( безобразие и послушание, а также абсолютное повиновение ). Но и это оказывается еще не все. Окончательное отречение монаха от мира происходит с получением нового имени. « Так, это же настоящая тюрьма!» - Едва не вырвалось у Признера. Из тюрьмы люди выходят, а отсюда куда пойдешь?! Ни имени, ни паспорта, ни кола, ни двора. По всей видимости, тут они с Богом не договорятся. Да и молитвы читать по ночам он не будет. Устав родной партии – еще куда ни шло. Там каждое слово – что мать родная. Но и это еще не все. В благодарность за веру и преданность, Господь морит своих подданных голодом, не говоря уже об остальных трудностях и лишениях. Трапезничают монахи два раза в день. На первое – водянистые щи. На второе – перловка. «Как в Армии», - поймал себя на мысли Признер. Салат из моркови. Кисловатый серый хлеб. Чай. Кашу едят без масла. О мясе даже не вспоминают. Когда кандидат в послушники отведал монастырского угощенья, ему показалось, что он состарился лет эдак на пять, если не больше...
       Система Станиславского, будь она трижды неладна, сходила с его натруженной партийным бдением шеи около двух месяцев. С шеи сошла, а вот в голове его буйной и страшно идейной засела в обоих полушариях. Правда, вылезла из башки в самый что ни на есть подходящий момент. Сейчас ему, как никогда в жизни, нужно было отсидеться – отлежаться втихаря. Законспирироваться так, чтобы сам Владимир Ленин из своей большевистской вечности позавидовал. В шалаше, или в какой-нибудь Тмутаракани он хорониться не станет: много чести его врагам, завистникам и злопыхателям. Что-то он возьмет от Станиславского, что-то от театра абсурда, что-то от себя лично. «А иначе нам удачи не видать!» - твердо сказал Признер сам себе и решил: перевоплотиться в прокаженного, пораженного плотоядным вирусом, якобы, имеющим аналог в реальности. Идею эту он «украл» у режиссера циничного фильма ужасов «Лихорадка» - нечто подобное ужастикам начала 80-х годов теперь уже прошлого столетия. Нужно было придумать самому себе такую индивидуальность, чтобы ни одна сволота не узнала в нем даже его подобия...

Глава семнадцатая.  Театральный грим – путь к спасению
      
   Цирковой гример-универсал с полувековым стажем, набивший руку на всех, кто двигался и двигается в цирке – от двуногих до четвероногих – гримировал так, что, порой, сама с трудом узнавала, кто есть кто? Выручали ее рукотворные опознавательные знаки, то есть, особые приметы: бородавка на носу, родимое пятно величиной с крупное яблоко, куча родинок на лице и шее. Или укрупненные черты лица, или, напротив, слаборазвитые, едва различимые. Ее грима пугались не только артисты и зрители, но и звери-исполнители. Даже самые что ни на есть хищные.
       К ней и повела народная артистка Заходько персону нон грата для нынешнего краевого режима. Наложенный на его квадратную физиономию грим, точь-в-точь воспроизводил настоящие симптомы плотоядного вируса. Особенность многодневной гримировки заключалась в том, что все язвы и стигматы по-настоящему расковыривались вручную.
       Изуродованное « страшной болезнью» лицо экс-мэра провинциальной столицы невольно вызывало сначала оторопь, а вслед за ней – рвоту. Образ уродца получился настолько впечатляющим, что гримерша, немало повидавшая, считай, создавшая, на своем творческом веку страхолюдин и отвратных образин, вместе с артисткой лишилась чувств, перепугав и без того напуганного последними событиями здешней политической жизни инкогнито. Именно инкогнито, так как сразу, сходу, трудно, если не невозможно, было подобрать к его внешнему облику сколь-нибудь точное определение: трижды прокаженный, сумасшедший дьявол, или бес, профессиональный, изъеденный язвенной болезнью, «бомж», обиженный всех времен и народов, и еще черт знает кто. Загримированный коммунист-уродец сам был настолько впечатлен и слегка шокирован, что от неожиданности, не ведая что творит, несколько раз перекрестился, отмахиваясь от самого себя. На какое-то время он даже забыл, кто он на самом деле и как его зовут...
       А ведь так все хорошо начиналось! После вымученной многолетней борьбы за голоса избирателей, победивший на выборах главы городской администрации Признер первое время пребывал в шоковой эйфории. « Свершилось! – целовал он опубликованные в местных газетках итоги выборов. – Рассвет! Закат! Закат! Рассвет! – вспомнилась ему мелодия популярной песенки 20 – летней давности. С иронической улыбкой на угловатом, смахивающим на кирпич, лице вновь избранный хозяин столицы южного региона добросовестно пересчитал полное собрание сочинений пожизненного кумира Ульянова –Ленина, первый и последний тома подержал в руках, понюхал. «Нетленка, она и есть нетленка! Даже запашок не изменился. Ленин всегда живой, Ленин – всегда со мной. В горе, надежде и радости- пробормотал он партийный хит конца 60-прошлого столетия. – Ну, допустим, в горе – это уж слишком. В такие минуты не до Ильича. А вот в минуты радости... Радости?!- воскликнул новоиспеченный градоначальник. – Триумфа! Ленин всегда во мне, Ленин всегда при мне. – Для пущей убедительности  Признер щелкнул по внутреннему карману пиджака, в котором все эти годы, тихо - мирно, как мышка-норушка, покоился партбилет. Затем жадным взглядом пробежал по « Капиталу». – Та-ак, капитал теперь будет не только у дедушки Маркса...»
       На первом заседании своего аппарата Признер после небольших, но весьма приятных формальностей, подняв над головой знаменитую брошюру Ленина «Очередные задачи Советской власти», сказал:
       - Нашей власти! Выстраданной временем и терпением. Подчеркиваю: ни Кремлевской, ни тем более краевой, а нашей, народной. Сколько бы их не стояло на повестке дня, этих самых очередных задач, все они сводятся к одному: как удержаться у добытой в народе власти? Удержаться и не облажаться. Другого шанса у нас с вами может и не быть. Избиратель нынче дурной пошел: у него на дню сто пятниц. Опростоволосимся, тогда уже ни товарищ Ленин не спасет, ни товарищ Зюганов, и уж тем более ни я. Тоже, кстати, товарищ. Прошу не забывать об этом. И запомните, товарищи партийцы, запомните, как, - он задумался почти по-ленински...
       - Как «Отче наш», - шепнул ему начальник пресс-службы Вездесущий.- Как наш Отче.
       - Да, нет, товарищ пресса! В нашем деле одним только «Отче» не отделаешься. Устав – вот наш «Отче»! У нас есть своя молитва, проверенная – Партийный Устав. И начинаться она должна с образа! Да-Да! С образа наших с вами мыслей. А венцом этих самых мыслей должна стать каждодневная забота о пожилых людях – главном и пока что единственном нашем электорате. Если бы не дедульки с бабульками, мы бы сейчас здесь не сидели. Задыхались бы если не в глубоком подполье, то на полулегальном положении – точно.

Глава восемнадцатая.  Добровольные узники всероссийского масштаба
             
   «Стервятник» - главное на Юге России место тусовок, шествий, Форумов, съездов, фестивалей, учебы, речевок с массовками не только для детворы, но и для взрослых с пионерским задором.
       Узники лагеря – счастливые узники - с небольшими, сезонными сроками детского заключения. Без малого полвека ВДЦ «Стервятник» веселит и забавляет ребятню и впавших в сезонное детство чиновников, функционеров, политиков, политиканов, патриотов, космополитов и номенклатурщиков всех мастей.
       Спать без задних ног и жрать от пуза можно и дома, под крылышком у родителей, а здесь, на берегу Черного моря, все это денно и нощно проделывают все гамузом - как в коммуне. Здесь не только оздоравливают, но и натаскивают. Чтобы по возвращении домой, в школы, ребята создавали объединения юных «стервятников». Всероссийский детский центр помогает каждому подростку раскрыть свои способности, добиться успеха и почувствовать в себе организаторские способности. Система школьного образования с этой задачей не справляется. Потому что там нет ни южного моря, ни разветвленной лагерной инфраструктуры, ни номеров с кондиционерами и сплинсистемами, холодильниками и телевизорами для vip- персон, головного и прочего начальства. Ни двухтысячной обслуги, в которой погоду делают учителя-предметники и педагоги-методисты, подстраховавшиеся учеными степенями.
       Есть у великовозрастного пионера страны мечта – чтобы любой и каждый ребенок из городов и весей смог собственными глазами увидеть не только детский Центр, но и его самого. Мечта эта с маленькой оговоркой: это право нужно заслужить. Без личных заслуг в собственном детстве ты не сможешь стать ни гостем «Стервятника», ни его юным другом. Увезти из него Почетную грамоту или Вымпел, сувениры и прочие побрякушки, подтверждающие, что ты побывал именно в «Стервятнике».
       Бездомным детям, этим современным гаврошам, брошенным на произвол судьбы не только родителями, но и государством, воспитанникам многих детских домов и интернатов и в страшном сне не может присниться, что однажды каждый из них сможет оказаться на балу в стране счастливого детства: сытного, шумного и веселого. В котором будут веселить и забавлять взрослые дядьки и тетки с раннего утра до поздней ночи. Шанс попасть в образцово-показательный (проще говоря, показной), декоративно-костюмированный Центр есть только у Первых, только у Лучших! Все остальные – не проявившие себя в чем-то - дети второго сорта. А посему, не видать им райской лагерной идиллии, как своих ушей! Во-первых, потому что их родители, если таковые имеются, - хронические бессребреники, во-вторых, потому что такие дети нигде не «зазвездились». Со звездными детьми, прилизанными и ухоженными, и проще, и удобнее. С ними легче воплощать в тутошнюю жизнь учебные программы и массовки, придуманные педагогами широкого лагерного профиля, сожравшими на детской психологии не одну собаку. Да и не будут в элитном детском центре, который осчастливил своим посещением сам Президент, возиться с проблемными пацанами и девчатами с улицы. Это ни с какой стороны не вписывается в лагерную концепцию учебно – воспитательной работы «Стервятника». Разве для них тужились взрослые, так и оставшиеся в детстве, «добывая в поту» кандидатский минимум?! Шутка ли, в детском лагере работают 11 кандидатов педагогических, психологических и социологических наук! Оборотистые дядьки с тетками, не прерывая своей деятельности, на современном российском детстве построили ( и продолжают строить) себе карьеру. Материалы деятельности «Стервятника» использованы более чем в 200-х докторских и кандидатских диссертациях.
       А что взять с детдомовских?! Интеллектуальных игр с ними не проведешь, альпинизм со скалолазанием не доверишь. Петь и танцевать по команде они не будут, да и не умеют. Они не станут, как заклинание, выкрикивать заштампованные речевки с девизами, ибо не смогут понять их смысл. Или, к примеру, быть всегда готовыми, к чему угодно. Даже если очень не хочется и жутко неинтересно. Обделенные настоящим детством и родительским теплом, подавляющее большинство детдомовцев не увидят Дома авиации и космонавтики, а также судоверфи. Не встретятся со знаменитыми спортсменами, деятелями науки, культуры и искусства. С лучшими вожатыми и учителями. Не отдохнут, как многие их сверстники из благополучных и обеспеченных семей, с пользой для здоровья, не займутся интересным делом, не научатся чему-либо полезному. И, конечно же, не увидят своими глазами буйной южной природы с ее лечебным климатом, ярких праздников и фестивалей. В их скромное детство сегодня не вписывается плавание на доске под парусом, погружение в море с водолазным снаряжением, морские прогулки на яхтах и катамаранах, конные экскурсии. Конкурс «Фестиваль визуальных искусств», детский телебум, акция 1-го канала «Экспедиция на землю», Всероссийский гражданский детский форум, кадетский бал – все это разовые инъекции, которые не только не типичны для тысяч российских детских лагерей, но и финансово неподъемны. Теоретически «Стервятник» может являть собой эталон современного российского детства, как всероссийский центр со своими рекомендациями и научными разработками, накопленными за долгие годы изысканий и принудительно-добровольных экспериментов на детях и с детьми. Практически же – в масштабах страны - это всего лишь розовый, или, если хотите, цветной сон, не более. Грош цена всему, что имел и имеет в своем активе главный лагерь страны, если он не в состоянии пригласить к себе в гости самых ущемленных в своих правах юных граждан России – всех без исключения воспитанников детских домов и интернатов хотя бы из одного региона - своего родного края.
      
Глава девятнадцатая.  Модернизация  первозданности природы      

    Меняется жизнь, меняется и «Стервятник». Совершенствуется его инфраструктура – от спортивных площадок и столовых - до современнейших образовательных и оздоровительных комплексов. Словом, в детском центре на берегу лазурного моря - много новизны. Единственное, что остается незыблемым – так это его элитарность. Детская страна с гордым именем «Стервятник» - для избранных, сумевших выделиться из общей массы сверстников, подавляющее большинство которых – не «озвезденные», а обычные мальчишки и девчонки. А это значит, что они растут и развиваются по законам нежного возраста: проказничают, прогуливают скучные уроки, докучают родителям и учителям, дерутся и обзываются, показывают друг дружке язык. В общем, с таким контингентом прославленный «Стервятник» мигом превратится в бледную поганку. Попробуй потом отмойся от этой серости!
       В последние годы детский лагерь превратился в педагогический ликбез. Дядьки с тетками здесь учатся и переучиваются, обмениваются опытом и совещаются. Именно в «Стервятнике», ставшим своего рода отечественной Меккой для любителей строить «планов громадье», разработано целых 14 специализированных курсов повышения квалификации для представителей регионов. И это - не предел! Количество таких курсов будет расти и множиться. Еще здесь созданы социально-психологическая служба, межрегиональный центр переподготовки и повышения квалификации специалистов. Сумасшедший дом! Заорганизованный, суетливый, утомительно – академичный, переевший всего и вся.
       Вся концепция воспитательной работы в «Стервятнике» строится на соревновательности, - этом психозе времен так называемого развитого социализма. Соревнуются корпуса и домики, палатки и бочки, отряды и дружины, смены и потоки. Играют во все на свете, только что не в международных террористов. От пяток до ушей впитывают детки нетленный дух «Стервятника», давно уже превратившегося в корпоративное отдыхательно – развлекательное учреждение. Сюда тащат всех, кого только можно притащить: от артиста до министра. От патриота – до сиониста!
       «Стервятник» уместнее было бы назвать всероссийским Дворцом культуры, отдыха и досуга подростковой молодежи с множеством кружков по интересам. И отдыхают здесь, и дурачатся не только несовершеннолетние, но и дядьки с тетками.
       Придет время, когда от прежнего «Стервятника» с его некогда первозданной природой, с живописнейшими окрестными местами, останутся рожки да ножки. В обозримом будущем на территории лагеря вырастут новые жилые здания, появятся учебные, оздоровительные, спортивные комплексы. Даже собственная гавань будет. На месте прежнего, пусть не совсем комфортабельного, лагеря, каким помнят его многие поколения ребятишек, вырастет высотный монстр из стекла и железобетона. Единственная и, пожалуй, главная задача которого – удивлять, удивлять и еще раз удивлять. И не только детвору. На удивление, правда, особого ума не требуется: требуются другое - огромные капиталовложения. «Стервятнику» нужно только научиться вовремя и грамотно доить эти самые вложения из Министерства образования, краевого департамента, комитета по делам молодежи и прочих ведомств и учреждений, составляющих доильное стадо. Тогда уже удивлять и развлекать подростков, за которых «Стервятник» будет сдирать кругленькую сумму, будут не кандидаты наук, ни морская идиллия, а всевозможные развлекательные комплексы, где дети будут пуще - прежнего играть во взрослые игры, а взрослые – в детские.
       Взрослые здесь по-детски дурачатся, а детки – по-взрослому патриотятся. Играют в казаков-разбойников, кадетов и эсеров, разведчиков и партизан. Хотя, видит Бог, они прибыли сюда не Родину любить, а по-детски оттягиваться за родительские (и не только) деньги. Или пресловутые, декларированные встречи финалистов Всероссийского конкурса «Безопасное колесо» - юных друзей ГИБДД с финалами краевого конкурса. Подросткам, пребывающим не совсем в разумном возрасте, больше делать нечего, как денно и ночи думать о правилах дорожного движения и о безобразиях, творящихся на отечественных дорогах. Они приехали туда, где, слава Богу, хотя бы месяц не будет светофоров с зебрами для пешеходов, армады одуревших от дорожного психоза автомашин и прочей автодорожной суеты. Для этого в общеобразовательных школах существуют уроки ОБЖ. Так уж повелось у нас, что все, что недорабатывает и не отрабатывает сегодня школа, должен за нее отдуваться и доделывать кто-то другой. Взрослые приучили к половинчатости не только себя, но и подрастающее поколение. Это и есть наше доморощенное очковтирательство, порожденное эпохой тоталитарного режима, заквашенного на дутой статистке, велеречивой демагогии, помпезности и массовом оболванивании. Большая часть массовых лагерных мероприятий – надуманная, бесполезная, к тому же, неоправданно затратная, бравада, возведенная в ранг государственной политики в рамках того или иного национального проекта, или социальной программы. Главное - вовремя откликнуться и отреагировать: отчитаться. Заявить об этом всему здешнему миру, включая платные рекламные материалы в средствах массовой информации.
       Праздничные дни, посвященные 45-летию «Стервятника», смахивали на празднества в Китае и Северной Корее: тот же культ массового психоза, культ корпоративно- ведомственной атрибутики, символики с красными переходящими знаменами, вымпелами, флагами и флажками, лентами и униформой, как в армейском строю. Подобное зрелище, тонущее в море агитплакатов, стендов и разноцветной тряпичной мишуре, невольно напоминает театр абсурда, в котором сразу и не разберешь, чей это праздник и кто больше всего радуется: сами дети, истинные хозяева своего лагеря, или здешние окандидаченные дядьки с тетками вперемешку с дюжиной приглашенных. Никто не удивится, если в один прекрасный (или не очень) день на главном стенде лагеря будет написано не «Салют, «Стервятник!» а «Хэлло, «Стервятник!»

Глава двадцатая.  Президент республики «Стервятник»
      
    Первое время  новый генеральный директор лагеоя Ржеус слонялся по территории «Стервятника» сам не свой: задумчивый и потерянный. Назначение на эту собачью должность – это не просто понижение. Это – тройное понижение. Разве можно сравнить его нынешний статус директора со статусом второго вожака коммунистического союза молодежи? Не говоря уже о первом кресле в краевом комитете по делам молодежи. В детстве и в юности ему доводилось отдыхать в летних лагерях. Директора лагеря «дрючили» за все на свете! За то, что у кого-то понос, а у кого- то – золотуха. За списанные преждевременно (считай, украденные) материальные ценности – от матрацев до унитазов, за скисшее по пути в лагерь молоко, за сбежавших из лагеря повариху с вожатым, за полчища здоровенных, разжиревших на лагерных харчах, мух. Еще – за холодную морскую воду, штормовой ветер, палящее солнце и прочее, прочее…
       И сегодня директор - по –прежнему не только главное лицо детского оздоровительного учреждения, его живая визитная карточка, но и Первый козел отпущения. И это – правильно! Его могут запросто поиметь (и имеют), все, кто хотя бы на полголовы выше его по статусу. И это – тоже правильно. Ведь «Стервятник» – одно из сотен тысяч российских образовательных учреждений. В чем же тогда его необычность? Может, в содержании работы? Или в особых педагогах с их педагогической концепцией, сдобренной развеселой курортной идиллией? Все просто: особенность «Стервятника», поменявшего парадную вывеску всесоюзного пионерского лагеря на всероссийский детский центр (ВДЦ). А раз всероссийский, значит, лучший! Самый престижный, самый элитный, самый дорогой. Дешевле свозить ребенка на курорты Турции или Болгарии, чем за бешеные «бабки» отдать его на «растерзание» многотысячной лагерной обслуги. В том числе и учителей-предметников, называемых педагогами,в одночасье ставшими кандидатами наук. В их числе и сам Ржеус со своей первой заместительницей Гоманец, не ведавшие в своей деятельной жизни на различных хлебных местах ни классного руководства, ни поурочных планов - конспектов, ни родительских собраний, ни всего того, что приходится ежедневно и ежечасно хлебать простому учителю. Кузницей научно-педагогических кадров с психологическим уклоном стал в свое время коммерческий институт, возглавляемый изобретательной карьеристкой - номенклатурщицей Ганной Иванковой. Кандидатского счастья безвестного в научном мире учебного заведения хапнули все, кто хотел. Даже самые ленивые, к коим относятся Ржеус с Гоманец. Ибо, имея под рукой хоть какой-нибудь административный ресурс, грешно на «затариться» побочными дипломами со званьями.
       Второй удар, который получил Ржеус то ли от судьбы - это отказ Президента поддержать собственную идею Ржеуса о выдвижении себя в депутаты Государственной Думы. Если каждый директор детского лагеря будет тщить себя законодателем, кто же тогда будет заводить и веселить российскую детвору?! Создавать цивилизованные условия для ее полноценного отдыха?! Кто будет на таком же достойном уровне встречать  высоких гостей и ублажать их здешним сервисом?!  Для того они, директора, и посажены в свои кресла, чтобы сполна отработать и должность, и доверие, и сытный лагерный паек. Ведь жить годами, изо дня в день, в благодатном уголке в несколько сотен гектаров с райскими кущами, как в каком-нибудь санатории или Доме отдыха – это ли не перст судьбы?!
       «Московский комсомолец» рассказывал не только о самом Ржеусе и его Эвересте, но и о Республике Ржеуса. В самом деле, зачем ему скучное, до одури утомительное кресло депутата Госдумы, если уже сейчас все его обзывают Президентом?! Пусть пока что детской Республики, но ведь Президентом!
       Когда автор газетного панегирика приписал Ржеусу броскую киношную внешность и голливудскую улыбку, герой публикации всю ночь не отходил от зеркала. С кем только не сравнивали его в его бурной, до ненормального, деятельной жизни, но с артистом – впервые. После публикации в лагерь привезли несколько большущих бумажных мешков с «Московским комсомольцем». Три дня, не поднимая головы, Ржеус раздавал автографы. Бумажная слава обошлась ему растяжением жил на правой руке, опухшими челюстями и посиневшими от непрерывной, по – голливудски широкой, улыбки губами. «За все надо платить, - невольно подумалось ему. – Даже за буйную, с виду безобидную, фантазию газетчиков».
       За плечами на редкость предприимчивого Ржеуса не только бурная, неуемная комсомольская юность, но и столь же ненасытная зрелая молодость, украшенная кучей дипломов об окончании сельскохозяйственного и юридического институтов, Северокавказской академии государственной службы и Московской гуманитарно-социальной академии… Даже Президент страны не может сравниться с собственным научно - образовательным арсеналом Президента ребячьей Республики с гордым названием «Стервятник».
       На счет Эвереста авторы оплаченной статьи слегка загнули. Никуда он, конечно, не карабкался и не взбирался. Как любого подневольного номенклатурщика, его просто переставили, как шахматную фигурку, с одной позиции на другую. Нужно было освободить кресло вожака молодежи другому фигуранту и его освободили. Прежнего директора «Стервятника» подвинули, вернее, задвинули, а на его место посадили Ржеуса. Вот вам и весь Эверест.
       По большому счету, его генеральная должность – это не Эверест, а настоящая пороховая бочка, где все решает случай. И если грянет гром среди ясного неба, то не помогут ни яркая комсомольская юность, ни активная многоступенчатая молодость, ни дипломы об окончании престижных вузов. И хотя, по глубокому убеждению Ржеуса, в работе с детьми все решают кадры, все же в местах большого скопления детей с непрерывным циклом содержания, немалую роль играет именно его Величество Случай. И коль уж влез на эту самую пороховую бочку, хочешь, жди, хочешь не жди – она все равно рано или поздно вспыхнет. Порох он и есть порох! У него свои законы. Детонирующий запал может сработать в любой момент. То ли это будет массовое отравление, то ли солнечный удар, то ли утонувшие, то ли террористический акт. Этих самых « то ли» может быть бесконечное множество. Не спасет ни киношная внешность, ни голливудская улыбка, ни должность, ни дар магнетизма… Главное – помнить о случае денно и нощно! А посему, на подобных должностях, дабы не испытывать Судьбу, лучше не засиживаться.
       Если, порой, и посещают главного «стервятника» страны подобные мысли, то вовсе не они волнуют и заботят хозяина большого лагеря. Огорчает государственная близорукость чиновников самого высокого ранга в области национального образования. Если простому директору детского учреждения пришлось неоднократно доказывать не только в Минобразовании, но и в правительстве о необходимости кардинального решения вопроса о повышении заработной платы сотрудникам лагеря, можно себе представить, кто рулит в нашей стране этим самым образованием. Бюрократы государственного уровня хотели дать детскому лагерю второе дыхание, ничего для этого не делая. Подобное возможно только в нашей, с трудом обновляющейся, стране с «совковыми» замашками. То есть, и рыбку съесть, и на х…р сесть! К чести Ржеуса, он хоть и с нескольких попыток, но все же утер нос вельможным дядькам с толстыми кожаными портфелями. В противном случае, Ржеусу по сей день пришлось бы воевать с ветряными мельницами.
       Словом, вытребовал, выторговал, выклянчил… Аргумент у новоявленного гендиректора был, более чем убедительный: « Если мы хотим, (так и сказал «мы») вернуть «Стервятнику» былую славу, коробушка детского центра должна быть полным полна.
       Бюджет лагеря действительно стал периодически пополняться и в конце концов вырос вдвое: до 55 миллионов рублей. Облик «Стервятника» стал постепенно меняться. Уже завершен капитальный ремонт корпуса «Стремительный», очистных сооружений. Приведен в порядок транспортный парк, построены новые вожатские домики, благоустроена лесопарковая зона … Все это лишний раз подтверждает другую истину, в отличие от той, которую проповедует Ржеус, уповая только лишь на кадры. Сегодня все решают не столько кадры, сколько «бабки». Причем, большие «бабки». Что могут сделать голожопые кадры с обгрызанным со всех сторон бюджетом?!
       Что касается другой стороны медали, пожалуй, не менее важной по своей значимости - идейно-воспитательной и культурно-массовой – то тут всепожирающий «Стервятник» далеко сам от себя не ушел: по-прежнему в ходу коммунные (считай, коммунальные) замашки великого мастера наглядных уроков - Антона Макаренко.

Глава двадцать первая. Юбилейные рапорты-отчеты с элементами очковтираловки
      
    В год 45-летия «Стервятника» все шесть его лагерей, управления и общеобразовательная школа буквально забросали не только друг друга, но и Федеральное Агенство РФ коллективными отчетами – рапортами о проделанной работе в виде брошюр, методичек, обучающих пособий, сборников докладов.
       В своих трудах ученые – практики и их подручные делятся опытом исследовательской работы педагогов в летний период, вкладом «Стервятника» в развитие теории и практики воспитания в современной России, хвалятся достижениями в комплексной системе оздоровительных работ. Нарапортовавшись, педагогический коллектив «Стервятника» пригласил на Всероссийские научно-практической конференции тех, кто представляет не всероссийские лагеря и Центры (коих в нашей матушке Расеи раз - два и обчелся), а мир «строгой науки, веселое студенчество, действующих практиков».
       Докладчики взахлеб рассказывали о своих достижениях в условиях детского лагеря с несопоставимыми с условиями и возможностями периферийных общеобразовательных школ, вузов, колледжей, не говоря уже о допотопных сельских лагерях.
       В научных трудах хозяев конференции - докторов наук и кандидатов - сплошная заумь, крайне тенденциозная, до тошноты академичная, а самое главное - по-своему бесплодная, ибо мало кто из нормальных, считай, приземленных, педагогов-практиков станет добросовестно, не за страх, а за совесть, разбираться во всей этой надуманной, в большинстве своем притянутой за уши, учебно-воспитательной галиматье. Разве что какой-нибудь студент пединститута. В провинциальных городских и сельских библиотеках подобно

Глава двадцать вторая.  Райский уголок с неба на голову
   
    По вечерам Ржеус поднимался на крышу обшарпанного девятиэтажного общежития для сотрудников лагеря, и жадным, пожирающим взором окидывал свои владения. «Еханый бабай! Неужели это все мое?!» Все еще не верилось, что он хозяин этого бескрайнего зеленого государства. Во всяком случае, здесь всегда есть, где спрятаться от постылой служебно-житейской суеты, чиновничьего глаза, особенного дурного: территория огромная. . Настоящий Остров природных и климатических сокровищ. Да, что Остров?! Райский уголок! Заповедник, где есть все, делающее его райским: солнце, порой, необузданно щедрое, морской целебный воздух со своими неповторимыми запахами, вода, наконец. Не просто вода – большая вода без конца и края, манящая в дали необъятные. Зароешься в горячий песок «по - буху» и чувствуешь себя песчаным человеком. До тех пор, пока не протрезвеешь. Чего - чего, а песка здесь не мерина: бери – не хочу! Хоть вагонами продавай! Словом, здесь есть все, что и должно быть в настоящем райском уголке природы. Только что ангелы не летают. Сказочная, неземная идиллия. «Городок наш ничего, населенье таково…» - промурлыкал новоиспеченный хозяин. Нет, обижаться на судьбу ему грех. Она всегда благоволила к нему и вела за руку по жизни, как какое-нибудь неразумное дите. По молодости Ржеус работал на комсомольских хлебах: учил молодежь, а вместе с ней и сам учился любить родину и жить по совести. Любить ни день, ни два, и даже – ни три. Пожизненно. Не просто любить, а думать о ней, как о мамке. Думать о ней много раньше, чем о себе. И как можно больше. Иначе никто в эту твою любовь просто не поверит. Правда, в комсомоле товарищ Ржеус трудился на вторых ролях. Зато в новейшей истории южного региона был вожаком молодежи. Не всей, конечно, а только патриотической. Это особая страница в его трудовой биографии, как и в карьере. Более ли менее благополучная: денежная и сытная. Большей частью темная, сокрытая от молодежной общественности, которой Ржеус управлял целых два года. По нынешним временам, прославившимся безвременьем и вопиющей вседозволенностью, вполне достаточно, чтобы решить многие свои шкурные вопросы. Достаточно еще и потому, что в деятельности возглавляемого им не столько молодежного, сколько около молодежного комитета, равно как и в бурной деятельности его самого, не было и не могло быть (по вполне понятным причинам), никакой прозрачности. Многомиллионные денежные потоки, направляемые в комитет из краевого бюджета, частенько выбрасывались, что называется, коту под хвост. Проще говоря, не по назначению. Без зазрения совести отмывались за счет летних и круглогодичных молодежных, детских и общих и специализированных, к примеру, спортивных, кадетских и прочих лагерей и баз отдыха, из которых месяцами не вылезали столичные функционеры – прилипалы, падкие на дармовщину. Нецелевое использование денежных потоков «добросовестно» проверялось контрольно-финансовыми органами и столь же добросовестно, под любым предлогом, покрывалось. И все равно, его должности не позавидуешь. Все, кому не лень, имеют и Комитет, и его самого, как какую-нибудь уличную девку. Всем надо, всем давай. Здесь и сейчас! Бесконечные письма из различных ведомств и инстанций, вплоть до Москвы, звонки, просьбы, указания и распоряжения. Территориальные органы по делам молодежи просят, управления и департаменты просят. Считай, требуют. Общественные организации вымарщивают.
Вымарщивают- мягко сказано. За горло берут. Эти бесконечные планерки, многочасовые заседания и совещания, накачки со вздрючками, губернаторские программы для молодежи, которые, как ни странно, к смеху со слезами, имеют обратную реакцию. К примеру, « Антинарко». Сколько денег выброшено на эту программу, а наркоманящей молодежи ничуть не убавилось. Напротив, по какому-то закону подлости стало еще больше. И растет с арифметической прогрессией.
       То ли дело здесь. Так, не так, плюнул на все и, как говорится, в кусты. Или с обходом по многокилометровой территории лагеря. Целый день, или неделю, это как душа и тело пожелают, можешь ходить – бродить по кущам, черта с два, кто найдет. В крайнем случае, на каком-нибудь дереве отсидеться, или в вечно зеленом кустарнике. Можно в самолете, приспособленном под детский кинотеатр. А что?! Мир детства, ничего не поделаешь! Не будешь уподобляться малолетним, игры разные играть с ними, или делать вид что играешь и тебе безумно интересно, петь и танцевать, кувыркаться и шалить – тебя в этом круглогодичном детском дурдоме не примут и не поймут. Тут же в разряд отверженных зачислят.
       Как-то нагрянула к ним с проверкой очередная комиссия. Пока счетоводы, разинув столичные рты, местными красотами любовалась да языками цокали, хозяин лагеря быстренько « ноги сделал». Да-да. Искали его потом всем здешним миром чуть ли не с собаками. Весь детский городок на ногиподняли. Заместители и помощники носились по территории, как гончие. Даже в море с горпунами ныряли. Мало ли! Может, живность какая утащила шефа, или водоросли опутали и забавляются вместе с другими обитателями дармовой добычей. Или здоровенные, с метр каждая, медузы облепили и лежит он, бедолага, как в скользком саркофаге. А может, акула. Говорят, недавно завелась в окрестных местах хищница. Подросток, а уже наглая, к тому же, страшно любопытная. Сама еще акулий ребенок несмышленый, а все туда же: зубы почесать об добычу, от запаха крови прибалдеть. Она хоть и зубастая, а к детворе двуногой ее тянет. Оно и понятно: малое к малому. Подплывет, насколько глубина морская вместе с инстинктом самосохранения позволяют, к берегу, и высматривает красно - галстучную жертву.
       Ржеус, прослышав о нездоровом интересе зубастого монстра, часами выхаживал по пляжному берегу, пристально высматривая в синей глади моря опасность, чтобы в любой момент огреть кровожадную нахалку дубиной по горбине, как учили его на краткосрочных курсах руководителей-спасателей. Теорию он закреплял в своей вотчине, вернее, на берегу ее. Роль хищников играли его заместители: они выныривали с помощью игривой волны на берег, а он лупастил их палкой. За неделю так руку набил, что мог отходить предполагаемую морскую хулиганку с закрытыми глазами.
       Так вот, никто его в морскую пучину не затащил и ничем не опутал. Он пошел другим путем, можно сказать, беспроигрышным: вымазался в голубую глину от ушей до пяток и ходит по вотчине своей, как ни в чем не бывало. А Гоманец в русалку вырядилась и сидит себе приспокойненько: то ли на камне замшелом, то ли на булыжнике, выдаваемом за древний. Прием этот у лагерной парочки отработан давно и действует безотказно. Кстати, о глине. На ней помешалась вся краевая администрация – от губернатора до ассенизатора. Превратившись в тайных глинотесов, Ржеус с Гоманец на какое-то время забросили служебные дела и принялись оздоравливать всех подряд: нужных и ненужных, своих и чужих – лишь бы платили.
       Помощник губернатора по общим вопросам хвалился потом главному врачу края:
       - Представляешь,  Виктор Сергеевич,  какие, оказывается, творит чудеса голубая глина?! Хотя, ты как раз и представляешь. Все нутро на уши поставила, хулиганка голубенькая. Не поверишь! Ем, к примеру, два раза в день, а стул случается целых четыре раза. Ну, не чудеса?!
       - Как так?!
       - А вот так! Видать, прошлогоднее выходит. Сколько гадости и нечистот всяких утрамбовано в бедном моем организме! До самых мозгов. Представляю, что у нашего высокого начальства творится. Там, небось, и глина не поможет: машиной откачивать надо…
       - Да-а, со стулом у них и впрямь проблемы, - многозначительно произнес главврач.
       - Это еще что. Приятельница моей Лариски много лет страдала бесплодием. Кто-то посоветовал не только пить голубую глину, но и смазывать живот и все остальное, к нему прилагающееся. И что ты думаешь?!
       - Что? – пожал плечами местный светила. – Волосатой стала, что ли? - Зачем волосатой,  Сергеевич?! Родила бабенка! Близнецов. Такие прелестные мальчуганы, прямо ангелочки. Слегка голубоватые, правда. А, может, мне показалось. Во всяком случае, тельце у них отличается от остальных ребятишек.
       Поголубилось чуток начальство в лице Ржеуса и его правой руки Гоманец и в подполье ушло: от греха подальше.
       Загрустит, бывало, Гоманец по городской цивилизации, сникнет, будто обкуренная, подперши щеку рукой, посеребренной кольцами да перстнями на каждом пальчике.
       - Перестань, Рина Батьковна! Закончится наш срок, вернемся на хорошие должности и все пойдет, как по маслу. Я партию какую-нибудь скумекаю. На крайняк, в «Москву» директором. Нам ли с тобой сопли по щекам размазывать?! Сколько лет бок о бок тремся! Скоро уж мозоли будут.
       - Паш, а в «Москву» генеральным? – воспрянула духом Гоманец. – Глазки у нее загорелись, ушки на макушке. Если Пашка сказал, так оно и будет. Он хоть и простоватый свиду, невыразительный и мрачный, зато дюже шустрый. Ох, и шустрый! Как электровеник! Когда надо – всех сметет на своем пути. Ему только дай порвать.
       - Ну, не унитазы же считать, Рин?! Дружбана подвину. В депутаты какие-нибудь выдвинем и пусть себе муздыкается, в демократию играется. Он это любит. Ему во власть поиграть и меду не надо.
       - У тебя дружбан, а мне и двигать-то некого. Подруг, как на собаке блох, а толку никакого. Или в нищем образовании штаны протирают, или …
       - Трусы, - перебил ее Ржеус.
       - А откуда ты знаешь? – изумилась замша.
       - Чего тут знать?! Подруги же …
       - А, ну да, трусы. Впрочем, какая разница! Все равно протирают. Или в окоченевшей культуре отсиживаются. Культурных из себя строят.
       - Здрасьте, а я для чего?! Моей правой рукой будешь. Тебе не привыкать под начальством ходить. Пор этой части у тебя - и рука набита, и глаз наметан. А не хочешь рукой, старшим администратором будешь. Можно на полставки коридорной подрабатывать. Не пропадешь, Ринка! Организатор ты у нас от Бога и от черта. Хватка у тебя бульдожья. Стриптиз – клуб откроем. А еще лучше – «Гей – клуб». Молодняк на него клюет, как рыба на наживку: аж пар из ушей идет. Как говорится, сексуально-танцевальный сервис. Короче, не думай об этом.
       Под мелодию пионерского танго они стояли себе и стояли. До тех пор, пока ноги не занемели. Так прибалдели, что шаркать забывали.
       Отстояв добросовестно с десяток мелодий, квакнули по литровому бокалу шампанского со льдом из коньяка, станцевали нагишом на пирсе под прицелом любопытной Луны и принялись горланить пионерские песни из своего далекого детства. Хмельной ор покрывал шум ночного прибоя да крик припозднившихся чаек.
играм.
       Паша, скажи честно, как командир комиссарше, - заплетающимся языком спросила Гоманец, - со временем сможешь лагерь приватизировать? Только честно.
       - Не думал об этом.
       - А если бы подумал, смог бы? Ты ведь у нас такой умный. Тебя не проведешь.
       - Если Президент поможет, смогу.
       - Правда?! Я слетаю к Президенту!
       - Умница! Сказано, школа! Школа коммунистического воспитания!
       - А ты сомневался?
       - Дурашка! Если бы я сомневался, ты бы сейчас рядом не стояла.

 Двадцать третья глава.  Массовый психоз в крови у «Стервятника»
      
   Вожатые лагеря, коих за многие десятилетия перебывало тут видимо-невидимо, использовали «Стервятник» как стартовую площадку для поступления в педагогический вуз по направлению.
       Помпезность, показуха, заорганизованность, – вот три кита, на которых зиждется сегодня, впрочем, как и все 47 лет существования лагеря, концепция организационно- массовой и воспитательной работы «Стервятника».
       Лагерь и в самом деле напоминает стервятника. Распрощавшись со старой сменой, он выжидающе замирает, терпеливо высматривая очередных, неискушенных в лагерной тусовке, пленников, чтобы экспериментировать потом на них, как говорится, от всего живота. Дождавшись нового заезда, набрасывается на многоголовую горластую армию со своим лагерным Уставом, напичканным уморительными планами, программами, тематическими веселухами с заманухами, которые для оборотистых и сметливых руководителей управлений и отделов с легкой руки нынешнего неразборчивого и беспринципного времени превратились в кандидатские и докторские диссертации. Закружив молодняк в своей круговерти, и выжав из нее все, что можно, вконец измочаленную и по-стервятски выпотрошенную, выплевывает из ненасытной пасти, как использованную жвачку.
       Во времена коммунистического психоза доставалось не только самой детворе, но и вожатскому корпусу, выступающему в роли семи нянек. Кем только не приходилось являть себя взрослым детям в шортах, с повязанным на шее галстуком! Если добросовестно перечислять - пальцев на руках с ногами не хватит! Во всяком случае, братьями и сестрами по пионерскому разуму, заводилами, зачинателями всевозможных, в большинстве своем, славных дел, наставниками, старшими товарищами и еще Бог знает кем! Словом, дрессировщиками, с раннего утра до самой полночи натаскивающими красногалстучную подрастающую смену.
       Ветеран пионерского движения, на глазах и при непосредственном участии которого «Стервятник» расправлял свои юные крылья, Петр Прыгайло до сих пор помнит все тогдашние речевки, девизы, слоганы, строевые песни и гимны. До 50 лет он промотался, как угорелый, по территории лагеря площадью в 311 га, а вдоль моря 3.5 километра, в буденовке и шортах, с красным галстуке на потной шее. Вместе с первыми вожатыми приехал Петя из «Артека» проходить здесь стажировку. Встретил будущих властителей детских душ хор лягушек у «Золотого ручья».
       Первое время вожатые жили в двух палатках. Позже, на золотом пляже, вдоль моря, появились палатки, а чуть выше - стояли деревянные домики, оставшиеся от бывшей турбазы. Огромную территорию лагеря обустраивали все: строители, вожатые, обслуживающий персонал, а потом и первые пионеры. В то время в стране Советов, в которой никто - ни партия, ни советская власть – не советовались со своим народом, - в ходу был невменяемый энтузиазм во имя всего на свете. Партия, которая любила загребать жар чужими руками, одуревший от лозунговых призывов, трибунной демагогии и всевозможных агитационных плакатов народ, молодежь, которую замордованные коммунистическим экстазом кремлевские дядьки, сами себя одаривавшие Золотыми Звездами Героя, использовали как в каждую бочку затычку.
       Это сейчас для строительства в лагере того или иного объекта привлекаются целые организации и фирмы. Проектирует новый «Стервятник» группа архитекторов из Санкт-Петербургского научно-исследовательского проектировочного института. А тогда все ложилось на плечи небольшой строительной бригады и вожатых, которые, как та Золушка, убирали мусор, красили, подавали стройматериалы, подравнивали строительные площадки. А по вечерам пели и плясали, радуясь самим себе.
       Облысевший, грузный, все тот же неисправимый вожатый - энтузиаст, Петя Прыгайло в разговоре, или мысленно возвращаясь в красногалстучные годы своей юности, всякий раз морщит лоб, силясь вспомнить сколь - либо памятное событие в своей лагерной жизни. Все тридцать лет его вожатского бдения – это скучные, однообразные, как две капли воды похожие друг на друга, будни с каждодневной беготней, муштрой и дрессировкой, изматывающей и бесплодной. Был, правда, один курьезный случай, который застрял в его по-стервятски цепкой памяти.
       На «Книжкину неделю» вожатые подготовили для маленьких стервятников театрализованное представление с участием сказочных героев. Бабу Ягу вызвалась сыграть дочь казахских степей, вожатая Гуля. Правда, ее облик никак не соответствовал образу высохшей, зловредной Яги. Гульнара отличалась от старухи веселым нравом, по-азиатски миловидным лицом, а главное - большим, толстым задом. Коллеги по лагерной тусовке убеждали Гулю в том, что ее Баба Яга – это ходячая карикатура на сказочную злодейку. Гуля стояла на своем. Не убедил упрямую вожатую и главный аргумент: ей придется спускаться в ступе с пятиэтажного вожатского общежития.
       В день открытия праздника отряд сказочных персонажей на главную площадь «Стервятника» привел Карабас - Барабас. Баба Яга должна была спуститься на веревке и с метлой в руках мчаться на главную площадь. В открытом канализационном люке, расположенном прямо посередине площади, томился в ожидании Икар. Один этаж Баба Яга «прошла» успешно. Дальше случилось непредвиденное. Вожатый Кирилл, маленький и худосочный, выступающий в роли противовеса, не удержал конец веревки, и бедной Бабе Яге ничего не оставалось, как выругаться в голос, и что есть духу лететь в своей волшебной в ступе. Не вверх, а вниз. Сказочные герои вместе с ребятней бросились к месту крушения Бабки Ешкиного «самолета».
       Старая злодейка лежала на асфальте без признаков жизни. Вызвали «Скорую помощь». Молоденькая медсестра, увидев загримированное под синюшный цвет лицо Бабы Яги, в ужасе воскликнула:
       - Какая помошь?! Она уже посинела!
       Не на шутку перепуганные вожатые хором заржали, а дети принялись дружно оживлять «покойницу» многоголосым: «Гуля - а! Гуля - а !»
       Запарившегося в люке Икара, так и не дождавшегося условного пароля, вытащили на свет божий ни живого, ни мертвого. Первый день «Книжкиной недели» был омрачен двумя живыми трупами. Гуля отделалась переломами и сотрясением, а Кириллу запретили и близко подходить к любой веревке, даже к бельевой.
       Стандартные, примитивные речевки с девизами, штампованные, затасканные конкурсы строя и песни как в военизированном лагере… Командиры отрядов, звеньевые, штабы трудоргов, комсоргов, физоргов, знаменосцы, комиссары, командиры отрядов. За один поток нужно было во что бы то ни стало сплотить отряд.
       В лагере обожали аббревиатуры. Вожатые, а за ними и дети постарше, в шутку называли их лагерным матом. КТД – коллективно-творческое дело. ПЧМ – полтора часа молчания (что-то наподобие тихого часа). ШПА – школа пионерского – ШКА - комсомольского - ШВА – вожатского актива.
       Лагерная дрессура дошла до того, что по утрам, стоя перед зеркалом в своей комнатке, вожатый под гимн Советского Союза натягивал на голову буденовку, повязывал красный галстук и сам себе отдавал салют, чем-то напоминающий фашистское приветствие (с той разницей, что правая рука полусогнута и выброшена слегка наискосок). Что означало его полную «Всегда готовность!» к любому призыву лагерного начальства, даже к самому бестолковому, и со всех ног мчался на общее построение. Детвору мордовали бесплодной муштрой, являющей собой всероссийский рассадник коммунистической идеологии, которую ребята, увозя с собой в города и веси, должны были внедрять у себя на местах – в школах, технических и творческих кружках.

Глава двадцать четвертая.  Губернатор Рвачев впадает в детство
      
       Во время торжеств, посвященных 45-летию «Стервятника», губернатор Рвачев, позируя перед камерами местных телеканалов, добровольно признался, что гордится тем, что в младые годы ему посчастливилось отдыхать в тогда еще всероссийском лагере пионеров и беспартийных с гордым названием «Стервятник».
       По прошествии многих лет бывший мальчик, выросший до двух метров с небольшим, решил во второй раз осчастливить себя, а заодно и свою администрацию, отправившись на краткосрочные лагерные хлеба в давно повзрослевший «Стервятник», с одной единственной целью: в кои-то веки вспомнить то счастливое лагерное детство и по-детски, теперь уже на более современный лад, оттянуться.
- Чем мы хуже наших маленьких стервятников?! – игриво воскликнул губернатор на летучке.
- Ничем! - по-детски воскликнула его многочисленная свита, раздутая до бессовестных размеров.
       В лагере – приятная паника. К генеральным (бытовым и прочим) веселостям здесь давно привыкли, ибо «Стервятник» для того и существует, чтобы встречать и провожать. Во время легкого психоза в динамиках звучала песня примадонны российской эстрады Эдиты Пьехи, давно уже ставшая лагерным гимном: «Бесконечны людские блужданья: лишь встречи и прощанья…»
       - К нам едет… - начал планерку траурно-праздничным тоном Ржеус.
       - Комиссия?! - хором выдохнул двухтысячный персонал.
       Ржеус отмахнулся:
       - Типун вам! Не накаркайте!
       - Ревизор? - робко выкрикнула главный бухгалтер.
       - Хуже! Трижды хуже! К нам едет губернатор! Перед нами стоит главная и единственная задача. Я бы сказал сверхзадача: сделать так, чтобы гости, по существу хозяева нашего края, как можно глубже впали в детство.
       - И это все?! – облегченно выдохнул ко всему привыкший персонал.
       - И к счастью, и к сожалению. Почему, сами догадайтесь. Даю вам домашнее задание. А пока, скажу одно: сделайте так, чтобы в лагере по-настоящему пахло детством. Чтобы весь он – от сортира до столовой - был пропитан духом несовершеннолетия. И чтобы все эти, как вы говорите, веселухи – заманухи, были только детскими. Но чтобы со смыслом, со вкусом, с подтекстом. Не идиоты же приезжают, в конце - концов!
       - Да, лучше бы они! - буркнула в микрофон правая рука гендиректора Гоманец.
       - Что так? – наклонившись, шепотом спросил Ржеус.
       - А то не знаешь! Работать – некогда. Только и знаешь: встречать да провожать!
       Главной даме «Стервятника» можно посочувствовать. Вся ее личная и служебная жизнь – сплошной гардероб. Квартира и служебный кабинет – просто купаются в нарядах. Помещения меблированы одними только платяными шкафами. Для светских приемов, для служебных, для загородных. А также - для дневных и ночных. Она смертельно устала думать о том, чем удивить?
       - Не расстраивайся преждевременно, - подмигнул ей Ржеус. - Что - нибудь придумаем.
      
Глава двадцать пятая. Шуточный детектро лжи.
      
   - Ну, что, повзрослевший ребенок, повеселимся?! – холодно улыбнулся массовик.
       - Почему бы и нет? - изобразил подобие улыбки Рвачев. – В душе все мы дети. Порой, взрослые дети.
       - В душе – да. А вот за душой… Ладно, это лирика. Проходите в игровую комнату. Наша гордость, кстати. Все гости, взрослые, конечно, прошли через нее. Даже, как вы изволили выразиться, самые дорогие.
       - Ну, да, Президент, министры, - промямлил Рвачев.
       - А теперь вот, и вы. Присаживайтесь поудобнее. Для начала - вдохните как можно глубже, так же глубоко выдохните и полностью расслабьтесь. Можно на несколько минут закрыть глаза и мысленно от всего абстрагироваться.
       Когда губернатор открыл глаза, перед ним стоял массовик в военном кителе.
       - Играть, так играть! - развел руками затейник в звании полковника ФСБ. - Вас никогда не допрашивали?
       - Упаси Бог! – отмахнулся губернатор.
       - Значит, допросим.
       - С пристрастием?!
       - Что вы?! Это же игра. По-детски наивная, безобидная забава.
       - А эта железяка – тоже безобидная игрушка? - Рвачев кивнул в сторону полиграфа.
       - Если за вами ничего нет и ваша совесть чиста, как горный родник - эта, как вы выразились, железяка, так и останется железякой. И потом, вы же хотели чего-нибудь страшненького, вот и постращаем вас для разнообразия. Минимум датчиков, правда, сверхчувствительных, минимум неудобств. В общем, всего по минимуму. В результате – получим максимум, - подозрительно хихикнул опогоненный массовик.
       Не по-детски детская игра складывалась из условностей: и ситуация условная, и допрос - условный. Настоящими были «детектор лжи», губернатор и полковник ФСБ под личиной лагерного массовика-затейника. Правда, знал об этом только он сам – хитрый, опытный лис, настоящий спец, набивший руку на умном приборе, используемом спецслужбами для того, чтобы «расколоть» подозреваемых.
       Универсальные технические данные нового отечественного полиграфа региональное управление ФСБ решило проверить на первом лице шестимиллионного южного региона. Уникальность прибора состоит в том, что он мгновенно выдает результаты проверки. Объемная электронная система наделена функциями биометрической идентификации и диагностики. Она способна определять даже уровень стресса испытуемого. Недавно созданное изделие российских разработчиков превосходит все существующие аналоги.
       Обязательные тесты «детектора лжи» практикуются только в США. В других странах, в том числе и в России, проверка осуществляется только при добровольном согласии подозреваемого и только на стадии расследования, причем результаты не могут быть представлены в суд в качестве доказательств.
       Затейник заверил губернатора в том, что полиграф всего лишь учебный, единственная цель которого - научить подрастающее поколение не только владеть собой в подобной ситуации, но и уметь обмануть умную машину.
       - Вопросы тоже будут учебные, или детские? – уточнил Рвачев.
       - А вот вопросы будут самые что ни на есть настоящие: не только взрослые, но и совершенно неожиданные.
       - Это уже интересно, - нетерпеливо произнес губернатор, готовый к электронной экзекуции.
       Затейник – полиграфист напомнил испытуемому о том, что какой бы умной машиной не был данный прибор, он все равно остается прибором. Холодной, непредсказуемой машиной, способной бесстыдно врать и даже калечить жизнь людей.
       - Но это вас не касается, - заверил высокопоставленного пациента массовик. – Вы же не агент западных спецслужб.
       - А если бы я был агентом, или резидентом, что мне следовало бы сделать в данном случае?
       - Самый верный путь избежать «поклепа» со стороны страшного прибора – это попытаться обмануть его.
«Чего-чего, а обманывать мы умеем, - повеселел Рвачев. – Иначе российская действительность сожрет с потрохами»
       Настоящий полковник не стал вдаваться в подробности, ибо терялся смысл всей этой затеи. Об этом должен и может знать только профессионал, например, разведчик. Основой удачного прохождения теста является максимальное психологическое спокойствие и обостренное внимание.
       Первая дюжина вопросов были совершенно безобидными.
       - Сегодня 25 июля? Летом обычно печет солнце? Вы любите печеные яблоки? А моченые яблоки вы любите? Вы не любите свежие яблоки? Вы любите фруктовые вина? Яблочные или смешанные? А может, предпочитаете из виноградных сортов?
       Рвачев успокоился, а оператор тем временем зафиксировал реакцию организма, которая и будет в дальнейшем «порогом искренности».
       - Можно ли испортить кашу маслом? Кто в доме хозяин: вы или ваша супруга?
Закладываете ли вы ?
       - Сейчас не 37-й год.
Уточним вопрос.
       - Закладываете ли вы за воротник?
Испытуемый тяжело вздохнул.
       - С моим-то здоровьем?!
- Вы выросли в сельской местности?
       - Естественно!
       - В глубинке?
       - В ней, родимой.
       - Попрошу без лирики. Только конкретика. Искренность и конкретика. - Вы любите землю?
       - Как мать родную.
       - Вы ее скупаете?
       - Объединяю разрозненные, считай, брошенные хозяйства в агропромышленный комплекс.
       - Вы - латифундист?
       - Я - губернатор.
       - Вы любите море?
       - Разве его можно не любить?!
       - Хотели бы жить на побережье?
       - Не сейчас.
       - Хотели бы вы купить там дом или построить виллу?
       Губернатор зашмыгал носом.
       - Что для вас дороже: здоровье или высокая должность?
       - И то, и другое.
       - Так не бывает!
       - Здоровье! Но его, увы, нет.
       - Значит, должность?
       - Выходит, да.
       - Ваша самая заветная, мечта?
       - У меня их много.
       - Уточните?
       - Я же губернатор!
       - Вы алчный человек?
       Рвачев замешкался с ответом.
       - Я изрядно подустал, - капризно сказал губернатор. – Мне Президент не задает столько вопросов в Кремле, сколько вы задаете в детском лагере.
       - Не обижайтесь. Мы ему тоже задавали во время его визита в «Стервятник».
       - И он отвечал?! – изумился Рвачев.
       - С большой охотой. Как бывшему сотруднику спецслужб, игра ему понравилась. И даже очень. «Полезная штука, - сказал он. – И закаляет, и кое-чему учит».
       - Я уже отдохнул, - бодро воскликнул Рвачев. - Можно продолжить.
       - Ваша команда – команда профессионалов?
       - Еще каких!
       - Вы выстраиваете во вверенном вам регионе вертикаль власти?
       - Непременно.
       - Вы выстраиваете ее в своих интересах, или в интересах дела?
       - Исключительно в интересах дела.
       - Вы - корыстный человек?
       - Я – государственник.
       - Вы совмещаете государственную службу с бизнесом?
       - У меня нет на это времени.
       - Вы живете в квартире, или в частном доме?
       - В доме.
       - Вы его купили, или построили?
       - Построил.
       - Вы любите детей?
       - Как себя!
       - У вас есть самолет?
       - Да.
       - У вас есть вертолет?
       - Есть.
       - Как вы относитесь к Закону о средствах массовой информации?
       - С пониманием.
       - Как вы относитесь к подконтрольным вам СМИ?
       - Как к подконтрольным.
       - Как вы относитесь к независимым средствам массовой информации?
       Рвачев поморщился, буркнув что-то невнятное. Затем зачихал, закашлялся. Его лоб покрыла испарина. Прибор зафиксировал учащенное дыхание испытуемого и нарушение ритма пульса.
- Думаю, достаточно. Это всего лишь игра. Безобидная, и ни к чему не обязывающая. Но она еще не закончена. У нас для вас сюрприз.
- Еще один? – изумился Рвачев. – Надеюсь, последний?
- Последний, но какой!
       И пригласил дорогого гостя в соседнюю комнату.
       За столом сидела немолодая женщина с грубыми чертами лица.
       - Ясновидящая Анна, - представил женщину полковник-массовик.
       - Присаживайтесь, - мужиковатым голосом пригласила Ясновидящая.
Рвачева проняла мелкая дрожь.
       - Да, не стучите вы зубами, - зыркнула на него ясновидящая. Возьмите себя в руки, а затем расслабьтесь. Большего от вас не требуется. Вы ведь добровольно сюда пришли?
       Рвачев кивнул.
Ясновидящая полоснула его ледяным взглядом, втянула в себя как можно больше воздуха, вся сжалась. Потом распрямилась и выдохнула прямо в Рвачева. Лицо ее словно окаменело. Уставившись в одну точку, с легким покачиванием из стороны в сторону, она стала медленно, но верно ясновидеть.
       - Вижу, вы большой человек. Метра два ростом. Миллиметры не буду уточнять. Должность у вас тоже большая. Хлопотная и утомительная. Она медленно разрушает вас. Думаю, вы это чувствуете. Разрушает и морально, и физически. У вас немало завистников и недоброжелателей. Особенно среди ближайшего окружения. Гоните их к чертовой матери, пока не поздно. В противном случае, они вас прогонят. Тоже к чертовой матери. За вами большие дела. Много дел. Но самого главного пока не вижу. Оно будет, поверьте мне, но зависит это не от вас. Вижу землю. Много земли. Угодья. И маленькую точку на самой средине. Это – вы. Вижу богатое строение за высоким забором. Людей в униформе. Вижу ров. За густыми деревьями вижу красивый особняк. Вижу лошадей. Слышу голоса людей вперемешку с птицей. Много птицы. Вижу воду. Много воды. Вижу маленькую точку подле нее. Это тоже вы. Вижу роскошное строение, вижу вас. «Ему судьба готовила, путь славный, имя громкое. Народного защитника, чахотку и Сибирь», - монотонно продекламировала ясновидящая четверостишие из поэмы своего единственно любимого поэта Николая Чернышевского.
       Рвачев побледнел, стал давиться собственной слюной.
       - Это к вам не относится, - металлическим голосом произнесла прорицательница.- Это о другом, тоже большом, человеке. Вижу его, как вас сейчас. Вижу снег. Большой снег. Без конца и края. Почему он мне увиделся? У вас с ним много общего. Вы как близнецы: оба молодые, хваткие. С той только разницей, что вас окружает много земли, а его – много снега.
       - Что ждет меня в будущем, товарищ Анна?
       - Этого я не могу сказать. Не имею права. Я скажу, а Господь возьми да и перемени свое решение. Зачем лишний раз травмировать душу человека? Одно могу сказать: то же, что и каждого из нас. И белое, и черное. Вижу одни полосы. Это и меня касается. Но мне проще: про себя я давно все знаю.
       - А от кого в первую очередь из моего окружения избавляться надо?
       - Сначала, мил-человек, от самого себя избавься. От пороков своих, которые туманят душу и разум. Это трудно, но иного выхода не вижу. Большой грех на тебе лежит. Многих людей ты обидел ни за что, ни про что. Люди, в свою очередь, на тебя большую обиду держат. Это к добру не приведет.
       - Что же мне делать? – упавшим голосом спросил Рвачев.
       - Думать. Много думать. Не только думать, но и решать. Не только решать, но и решаться. Вот тебе мой сказ.
От ясновидящей Рвачев вышел с головы до ног озадаченный. «Давненько ему правду-матку в глаза не резали! Столько всего напророчила, мама дорогая, - сокрушался Рвачев.- А ты теперь, что хочешь, то и думай. Ей что: ляпнула и забыла. А тебе с этим жить. Откуда они берутся, ясновидящие эти?! Вот тебе и игра. Теперь ходи и пережевывай все это. Из головы не выходила «чахотка и Сибирь». Засела эта поэтическая фраза в черепушке, как заноза какая. Почему ясновидящая вспомнила именно это четверостишие? Чахотка - ладно. Нынче такой болезни днем с огнем не сыщешь. А вот Сибирь… Она была и есть. Может, в недалеком будущем туда сошлют работать? Не дай Бог! Правда, земли там – немерено. Вот где разгуляться можно!»
       «Ясновидящая» тем временем, облачившись в китель старшего следователя по особо важным делам краевой прокуратуры, прихватив для пользы дела данные полиграфа, через служебный вход покинула лагерь. Не только для пользы дела, но и для самого Дела. Мало ли. Сегодня, как говорится, пан, а завтра – пропал. Жизнь нынче такая. Профессия научила ее быть предусмотрительной, и то, что вчера в служебном сейфе лежало мертвым грузом, сегодня может быть в срочном порядке востребовано. За проходной ее ждала служебная «Ауди». Полковник в юбке по мобильнику перебросилась парой слов с полковником-массовиком, и отбыла восвояси.
       То, что провернули они с коллегой-силовиком в игровых комнатах для почетных гостей – должно остаться их служебной тайной. В противном случае, по мозгам надают обоим. На подобный профессиональный эксперимент ни самое грозное в здешних краях ведомство, коим является ФСБ, ни тем более, краевая прокуратура, не решились бы. Во всяком случае, пока не решились. Не тот нынче ветер дует. Причина очевидна: силовые, то есть, правоохранительные структуры края, несмотря на то, что по статусу федеральные, находятся полностью «под Рвачевым». И это не исключение. Подобная практика в нашей «демократической», а значит, «цивилизованной», стране давно уже стала системой. Скандал, развернувшийся вокруг городской администрации и думы, невольно наталкивает на мысль, что в регионе налицо сращивание судебной, исполнительной и законодательной властей.
       Не случайно на средства из краевого бюджета строится здание краевой прокуратуры. Несмотря на то, что в бюджете края и близко нет подобной статьи расходов.
       Полковник-полиграфист и «ясновидящая» вовсе не с потолка задавали не совсем удобные вопросы губернатору в рамках безобидной игры. За последние годы к Рвачеву и его ближайшему окружению накопилось столько вопросов, что еще не утратившие себя здоровые силы в соответствующих карающих ведомствах решили пока что негласно объединиться с тем, чтобы собрать и проверить нужную информацию, касающуюся высокопоставленных должностных лиц краевого уровня.
      
Глава двадцать шестая.  Воскресший из пепла.
      
       Жертва губернатора экс-мэр Признер не захотел довольствоваться не только условной, но и судимостью вообще. Рукой адвоката он неоднократно обращался с жалобами в Верховный Суд, возмущался, негодовал, приводил факты, примеры и доказательства своей невиновности. Дописался до того, что высшая судебная инстанция страны отменила приговор районного суда и вернула Дело на повторное рассмотрение. Защита  Признера делает все для того, чтобы всеми способами затянуть время и заволокитить громкое  Дело до такой стадии, чтобы вынесенный местным судом обвинительный приговор с условной судимостью сроком на три года утратил себя. Проще говоря, сам себя изжил по прошествии этих самых трех лет.
       Пока экс-мэр всеми силами и способами борется с темными, считай, теневыми, силами правосудия, его подельник в это самое время, экс-спикер городской думы Хрюшин, если и не въехал в некогда принадлежавший ему город на белом коне, то хотя бы восстановил свое честное имя. Уголовное Дело, возбужденное против опального главы местного парламента, прекращено за отсутствием состава преступления. Краевая прокуратура принесла Хрюшину официальное письменное извинение.
Теперь у двух обиженных и оскорбленных, ославленных дурной славой на весь белый свет, началась другая головная боль: как отомстить своему главному обидчику. Бедняги извелись, ломая голову: Признер раздобрел на нервной почве, а Хрюшин втрое сбросил вес. Будь их воля, они выспались бы на Рвачеве! Кто-то из своих по бывшей административно-чиновничьей тусовке посоветовал захватить его в заложники и пытать до тех пор, пока он добровольно не подаст в отставку, или не попросит Президента о переводе в какой-нибудь самый зачуханный регион: поднимать целину, или что еще страшнее - возрождать стройку 20-го века – БАМ.
Они даже раздобыли карманную книжку пыток. Кто-то советовал добиться национализации земельных угодий Рвачева, вернуть их законным владельцам – бывшим колхозникам, а его, как уроженца сельской местности, отправить туда на поселение возрождать что-нибудь коллективное: колхозы, совхозы, ОПХ (опытно-показательное хозяйство). В крайнем случае - фермерское хозяйство. Недвижимость феодала конфисковать и открыть на их месте санатории с профилакториями для ветеранов компартии и комсомола.
       Городская партия патриотов образовала Комитет по возмездию, то есть отмщению Рвачеву и его «Банде бизнесменов», заигравшейся в рыночные игры. Комитет вырос в целую политическую партию. В нее вошли все, кто осуждает неправедный путь губернатора-бизнесмена.
       То ли Господь услышал мольбы и просьбы бывших отцов города, то ли время подоспело, но так вышло, что губернатор самолично подлил масла в огонь. Вместе со службистами из краевого Управления Федеральной службы безопасности глава региона в телеобращении призвал граждан, независимо от партийной принадлежности и сексуальной ориентации, к тесному сотрудничеству со спецслужбами: сообщать о любой угрозе терроризма, или в том, что им кажется таковым, в том числе и политического. Немедленно сообщать письменно, или по «телефону доверия» обо всем, что подрывает общественную стабильность края, его экономику, морально-этические, нравственно-эстетические и духовные устои и нормы, а также устоявшийся имидж самого благополучного и перспективного региона страны.
       Поначалу данное обращение было воспринято общественностью с некоторым скепсисом, но потом, когда народ все же раскачался, появились первые результаты пресловутого обращения. Повсеместный чиновничий произвол, безнаказанность, казнокрадство, взяточничество и коррупция заставили изменить менталитет людей и развернуть его в сторону своей же безопасности через федеральную службу.
       Реальность оказалась таковой, что краевое Управление ФСБ завалили жалобами и обращениями. Начальник Управления вместе с губернатором пребывали в состоянии шока: что делать?! Народ звонит и пишет в службу безопасности, как в райкомы и горкомы КПСС. У операторов «горячей линии» опухли уши и одеревенел язык. К концу смены у них начиналась истерика. Граждане в обозначенной спецслужбе увидели едва ли не единственную структуру, способную реагировать на их сигналы. Дошло до того, что люди стали жаловать на все на свете: на гимн Российской Федерации, на соседа-пьяницу, на соседку-проститутку, на немигающий светофор, потому что никто сегодня не доверяет милиции, на экологию, на высокую смертность и низкую рождаемость. Кому-то не нравится реформа ЖКХ, кому-то - монетизация, кому-то хронический дефицит лекарств. Прибавьте сюда постоянный рост цен на товары первой необходимости, в особенности на хлеб и молочные продукты. Со всем этим люди, в большинстве с воем малоимущие, обращаются в тайную полицию - в ФСБ, как в «собес».
       Когда аналитики доложили результат исследований данного вопроса губернатору, тот неделю ходил чернее тучи. Реакция генерала ФСБ неизвестна, поскольку в его ведомстве все закрыто.
       Независимые СМИ (которых в крае раз-два и обчелся) резали правду-матку не в бровь, а в глаз. Вот что написала «Молодая газета региона»: «…Видимо, надо было очень много пережить и пошатнуться рассудком, чтобы увидеть опору в тайной полиции. Как однажды было справедливо замечено: «Чем больше перемен, тем меньше изменений». Как в России со времен правления Ивана Грозного искали защиты от распоясавшихся бояр у тогдашнего силового ведомства, то есть, у опричников, так и сегодня граждане обращаются за помощью в ФСБ. Это, конечно, делает спецслужбам честь, поскольку помощи и защиты всегда просят у сильного. Но одновременно это и настораживает, поскольку прямая задача ФСБ – обеспечивать безопасность. А проблемы ЖКХ и медицинского обеспечения должны решать другие ведомства, которые предпочитают не открывать «горячих линий», чтобы глас народа не отрывал их от более интересных дел…».
       Признер так долго держал на связи оператора «горячей линии», что бедняга стал заикаться. В «запарке» Рвачева он назвал Президентом, а самого Президента - губернатором. Но на этом экс-мэр не успокоился. С некоторых пор эпистолярный жанр стал его самым любимым занятием. На имя генерала Признер отослал целую «телегу» на губернатора и его администрацию. Его бывший подельник Хирюшин брал «быка за рога» со своей стороны.
       «…На родине Рвачева, на участке в несколько десятков гектаров, построена его резиденция с жилыми и хозяйственными постройками, включая гостевой дом, основной дом, теннисные корты, бассейн, спортивную площадку, конюшню и стрельбище. Правый и левый берег реки соединены несколькими мостами. К главному дому ведет подвесной мост. В имении главного помещика страны есть даже своя водонапорная башня. Вместе с основными сооружениями на территории разбросаны домики обслуживающего персонала из пришлых. Райскую идиллию дополняют фонтаны с бассейном. Так, с легкой руки оборотистого губернатора колхозные в прошлом земли стали его собственностью».
       Местные органы власти недоумевают по поводу устойчивых слухов о том, что и земля, и угодья, и весь этот комплекс принадлежат лично губернатору. Мол, все это является собственностью закрытого акционерного общества «Агрокомплекс». В свою очередь, в администрации края открыто говорят о принадлежности данного поместья с земельными угодьями губернатору Рвачеву. Уверены в этом и местные жители.
       Феодалом губернатора Рвачева редко называют. Разве что немецкая газета Handeisblatt, которая назвала казачий край «феодальной территорией без цивилизованных законов». Все остальные Западные и американские СМИ считают Рвачева олигархом и крупнейшим землевладельцем Европы. В Соединенных Штатах Америки не найдется человека, который владел бы 200 тысячами гектаров плодородной земли общей стоимостью 2 миллиарда долларов. Крупнейшее в крае предприятие «Агрокомплекс» на малой родине Рвачева, принадлежащее его семье, владеет 180 тысячами га.
       Восемь лет назад, при содействии районной администрации и отдела внутренних дел, Рвачев начал скупать земельные паи акционеров ЗАО «Агрокомплекс». Вскоре все пахотные земли перешли в его личную собственность.
       Родовое предприятие оборотистого  семейства растет, как грибы: структурные подразделения «Агрокомплекса», принадлежащего Рвачевым расположены в 7 районах края и две – в его столице с 24-мя торговыми точками.

Глава двадцать седьмая. Беспредел и произвол хозяина региона

       Сегодня Рвачев занят переделом собственности в прибрежных районах края, ссылаясь на незаконные застройки и землеотводы».
       Друзей по несчастью Признера и Хрюшина поддержали некоторые электронные СМИ. Те, кто давно уже точит зуб на Рвачева и его окружение. Они вознамерились приподнять политическую завесу и по мере возможности и информационного ресурса если не раскрыть, то хотя бы приоткрыть «тайну мадридского двора». Причем, не только регионального, но и кремлевского. К примеру, разгром городской команды патриотов в лице Признера, Хрюшина и иже с ними - личная инициатива губернатора, или к этому безобразию приложил свою всемогущую руку Кремль?
«Зная трусоватость Рвачева, можно смело предположить, что, не заручившись поддержкой Федерального центра, сей господин на такой серьезный шаг ни за что не решился бы», - рассуждала газета «Дамоклов меч» на сайте «Рвачи». Основная версия «Меча» такова: не за горами новый этап приватизации: начиная с земли и заканчивая культурой. Кремль дал «добро» с подачи Рвачева. Не выйди губернатор в администрацию Президента с подобной инициативой, не было бы и этого вопиющего беззакония и произвола по отношению к тому же экс - спикеру городской думы. И не только. Газета делает вполне резонный вывод: дойди все обстоятельства «разгрома» городской администрации и гордумы до Президента в достоверном виде, Рвачеву не поздоровится.
       Писатель- реалист Сногсшибаев, произведения которого первое время шокировали, а затем стали приводить в ужас местных столоначальников, поведал о другом вопиющем факте, о котором простой обыватель, как говорится, ни сном, ни духом.
       Нашлись и такие граждане, которые в своих обращениях задавали не очень удобные, точнее, совсем неудобные спецслужбам и губернатору вопросы.
       Один из абонентов, Заслуженный аудитор России, спрашивал, почему до сих пор не обнародован отчет Счетной палаты РФ о проверке исполнения бюджета края. Каковы итоги этой проверки и можно ли верить в порядочность нынешней исполнительной власти?
       Звонков и письменных обращений граждан, касательно персоны губернатора, набралось на целое Дело. И ведь клевету никому не пришьешь. Какая же это клевета, если народ по просьбе самой главной службы сигналит о том, что сегодня подрывает все, что так легко подрывается: веру в государство с его институтами власти, в закон и правосудие, в порядочность и кристальность тех, от кого зависят людские судьбы, в права человека…
       Еще, Признер с Хрюшиным сообщили в местных СМИ об открытии риэлтерского клуба, проще говоря, конторы, по распродаже недвижимости губернатора. Несмолкающие телефонные звонки потенциальных покупателей довели Рвачева до трясучки. Бедняга опять принялся за старое: заставлял, да что там, приказывал всем, кто ниже его рангом, смотреть ему прямо в глаза. Не выдержавших глазную терапию, выгонял с работы. 
   Торжестовал и депутат Майдан Очумелко. Именно торжествовал, не злорадствовал, потому как рулит регионом его правопреемник. Выходит, он как всегда прав. За последний год федеральная, независимая от власти, общественно-политическая газета дала несколько обличительно-разоблачительных материалов о губернаторе Рвачеве и его коррумпированной администрации. Сам Очемелко, много лет проработавший в органах власти, ни разу не запустил руку в казну.  А ведь мог. Еще как мог! Соблазн велик.В этом отношении его совесть чиста и он может прямо смотреть людям в глаза и ходить с гордо поднятой головой. А ведь он предупреждал, видит бог, предупреждал молодого и прыткого, Рвачева о том, что каждый его шаг, каждое телодвижение будет прослеживаться не только общественностью,  оппозицией,  но и сооответствующими надзорными органами.  Что один опрометчивый, необдуманный шаг в одночасье может бросить тень и на его высокую должность, и на репутацию. И что тень  эта не будет стоять на месте. У нее есть свой, конечный, пункт назначения – московский Кремль.