Лабиринт. Часть 21

Да воздастся каждому за грехи их содеянные, за поступки бесовские, за мысли заблудшие. Оступился вставай, будь сильным, верь в себя, в свои силы и мысли. Только тогда ты сможешь выжить и найти выход из лабиринта ада.

Вот и всё, пошла, покатилась жизнь Толика под откос, а жить то ещё не жил. Осуждён был Громов по трём статьям уголовного кодекса на девять лет колонии строгого режима и был этапирован в глубинки Красноярского края. В его личном деле стоял штамп с красной полосой "Особо опасный преступник". Как не пытались опера выбить из него признания с пристрастием, где он добыл винтовку с патронами, результат был нулевой. Он все отрицал: — "Купил игрушку на рынке в Москве, а вот продавцы адрес обратный свой не оставили. Так что, помочь при всём желании в этом вопросе следствию не имею никакой возможности".

Колония находилась в суровых забытых Богом и людьми краях. Бараки были построены из деревянных брусьев, в каждом из них размещалось по сто человек. Соловая, изолятор, баня и помещение для хворых были расположены отдельно от бараков. В больнице работали несколько врачей из вольнонаёмных. Вся территория по периметру была ограждена сеткой рабица, высоким деревянным забором, и рядами колючей проволоки. Часовые на вышках, смотровая полоса, собаки прогуливались по предзоннику. Жил площадь от промзоны была отделена забором с двумя рядами колючей проволоки. Посередине заграждения были большие металлические ворота и помещение ДПНК. С воли на территорию промзоны заходило две нитки узкоколейки. Вагоны с кругляком леса загоняли для разгрузки, в пустые вагоны загружали распиленный брус, доски, балки. На десяти пилорамах работы производились круглосуточно. После рабочей смены усталость была во всем теле, тяжелый, каторжный физический труд. Отказников трудовой дисциплины ждал изолятор, ПКТ, отправка в другие колонии. Питание было скудным, не зря есть жаргонное выражение "баланда", и от каторжных работ на «Лесоповале» кони дохнут. Толик лежал на деревянных нарах в бараке, ему не спалось. Он думал, взвешивал шаг за шагом свою прожитую жизнь. Вспомнился куплет дворовой песни.
"Теперь сижу как полагается на нарах,
Читаю письма, что мне пишет тётя Клара,
Курю дешёвый Симферопольский табак,
И рассуждаю кто был умный, кто дурак".
— Где же оступился, где? — он задавал себе вопросы не находя на них ответы. — Конечно, сейчас всё было бы иначе, а тогда не хватило стратегии в этом деле,— "Не верь, не бойся, не проси", с этим девизом ему предстояло пройти девять лет жизни суровых испытаний. Здесь в неволе он думал только о Галине и дочере.

Когда Лара узнала правду о гибели своей сестры, то прямо в зале суда попросила прощение у Толика. Он был  свидетель и обвиняемый. Посадили Виктор Михайловича и его подельников на большие срока. Всех посадили, по закону и справедливости. Хотя Толик считал себя невиновным и осуждён не по закону, а по ментовскому беспределу. Дуэль с Виктор Михайловичем была честной и справедливой. Не он первый стрелял, а его чуть не убили. И если бы тогда на острове он не выстрелил в ногу "финансиста", то выстрелили бы в него. Так, что Толик защищался.  В данной ситуации другого выхода не было. Хотя, у правосудия были другие доводы и взгляды, они изолировали его от общества на девять лет в лагеря, признав особо опасным преступником. Почему то Лариса была совершенно безразлична Толику, а вот воспоминания о Галине волновали его сердце.
— Может быть это и есть любовь? Тогда почему же раньше, о ней не думал? Лишь здесь в неволе понял, что она дороже всего на свете. Жаль, не повернуть время вспять, сам зачеркнул своё счастье, свою любовь, свою жизнь,— у Толика появилось желание броситься на запретную полосу под перекрёстный огонь автоматчиков, чтобы уйти из этой жизни в страну счастливых грёз.
— А как же Галя и дочь? — услышал он себя.
— Разве я нужен им?
— Напиши ей письмо и спроси её об этом?
— Не могу.
— Почему не можешь?
— Если она узнает, что я зек, она со мной даже разговаривать не станет. Да и какой смысл молодой красивой женщины меня ждать столько лет. Каждому человеку жизнь только раз дана. — Ты хочешь сказать, что всё, списанный материал?
— Да, я так считаю. 
— Идиот ты форменный, а это уже не лечится.
— Давай прекратим ненужный никому трёп. "Рад бы в рай, да грехи не пускают", — и Толик заскрипел зубами от злости на самого себя.

Шло время, а человек привыкает и адаптируется в любых условиях. Он понял одно, что не в состоянии изменить виток судьбы своей жизни. В колонии подъём был в шесть утра, в шесть тридцать завтрак, а в семь часов построение на работу. Толик проживал во втором отряде и работал в первую смену. Прапорщик охрипшим голосом кричал в микрофон мегафона:
— По отрядам разобрались.  Становись по пятёрочкам. Первый отряд выход на работу в промзону, — было холодно, около сорока градусов мороза с ветром. Стеганные фуфайки не сильно греют. Осуждённые переминались с ноги на ногу, и каждый думал о своём проклиная судьбу злодейку. У ворот они остановились и было слышно как началась перекличка пофамильно.
— Второй отряд на выход, — поступила команда прапорщика. Их отряд сопровождали двое младших инспекторов (это сейчас так называют вертухаев), которые шли в несколько метров от колонны. Толик шел в середине строя, в шеренге с краю и думал о Гале. Неожиданно он вышел из строя и столкнулся с младшим сержантом.
— Куда прёшь, "козёл"? "Шнифты" что ли повылазили? Пошёл на место в строй, — грубо сказал служивый.  Это было серьёзное оскорбление и  сказавший за свои слова должен ответить. Толик среагировал мгновенно. От сильного удара в лицо ногой инспектор  рухнул на плац как сноп. Второй закрутился на месте не зная, что делать. А потом включил рацию и заорал, что нападение на сотрудника. Из дежурки выскочил начальник ДПНК и несколько человек охраны. Они понимали, что ситуация может выйти из под контроля.
— Что остановились? Продолжаем движении, всем на работу. С инцидентом мы сами разберёмся. А Вы осуждённый пройдете с нами в опер часть, — сказал капитан.
Инспектора приводили в чувства, он никак не мог прийти в себя. Толика привели в кабинет майора Талыгина, в сопровождении двух охранников. За столом сидел полный, лысеющий мужчина лет сорока. На лице у него не было никаких эмоций. Казалось, что ему совершенно всё безразлично. Он внимательно изучал дело Толика.
— Присаживайтесь, осужденный Громов.
— Благодарю, начальник.
— Вы подняли руку на работника ГУИН, младшего сержанта Лякишева, которому врачи сейчас оказывают медицинскую помощь. Своё заключение они выдадут в письменном виде о побоях, которые Вы причинили нашему сотруднику. Уже понятно, что у него сотрясение мозга и глаза заплыли кровавым синяком. Полагаю, что за содеянное деяние срок три года Вам добавят, а может и больше.
— Он спровоцировал меня оскорблением, назвал "козлом", и за базар ответил. Сотрудник ИТК при исполнении своих служебных обязанностей не имел никакого права так разговаривать с осуждённым. А у меня свидетелей пол отряда, и пацаны за меня подпишутся, —ответил Толик.
— Грамотный смотрю, уже освоился? Могу это дело замять, если согласишься быть нашим осведомителем. Будешь выполнять наши небольшие поручения. Да и работёнку тебе хлебную подберём. Соглашайся, а там глядишь останется пару лет отсидки и по УДО можешь освободиться. Обещаю замолвить словечко, когда подойдёт время.
— Начальник, давай прекращай "тухлый базар". Лучше инструктаж проводи своим "церберам", а не меня шантажируй и не бери на "понт", — лицо майора покрылось красными пятнами, на лбу выступили капли пота. Он улыбнулся, посмотрел в упор на Толика и едко сказал:
— И не таких крутых в стойло ставили. Ваше право отказаться, вижу, что в блатные лыжи навострил? Не захотел хлеб с маслом с наших рук кушать, будешь довольствоваться баландой. А мы найдём более сговорчивых и  покладистых, угодных нам заключённых. Так было и так будет всегда. Дежурный, — крикнул майор. С красной повязкой на рукаве в кабинет зашёл прапорщик, на ней было написано помощник дежурного ДПНК.
— Вот постановление, которое я выписал на осуждённого Громова. Заключить его под стражу в ШИЗО и разместить в ПКТ, до решения суда за нападение на сотрудника ИТК. Выполняйте.
— Осуждённый на выход, — скомандовал прапорщик. В сопровождении двух инспекторов его повели по тропе к изолятору. Как только он зашел на территорию изолятора, то его уже ждали пять человек охраны. Кто–то сзади ударил Толика по голове резиновой дубинкой. Последнее, что он помнил, это как закрыл руками лицо и прижал локти к телу, чтобы защитить почки и печень. Очнулся он в камере, его туда затащили и бросили на бетонный пол. Сильная боль расплывалась по всему телу. Казалось, что все кости перебиты, сломаны, раздроблены. С большим трудом он поднялся и сел на нары. Ему вспомнилась басня Крылова "Волк и Ягнёнок". "У сильного всегда бессильный виноват. Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать. Сказал и в темный лес Ягнёнка поволок".
— "Нет мусора", я Вам не Ягнёнок, меня не сожрать, зубы сломаете "суки", — вслух сказал Толик.
Камера была маленьких размеров, метр пятьдесят на два пятьдесят. Нары, матрац, одеяло, подушка, умывальник и дыра в полу для нужд заткнутая "квачом", который был намотан на деревянную палку. Металлическая дверь решетка, в ней вварена откидная "кормушка", за нею деревянная дверь с "глазком" оббитая листовой жестью. На глухой стене под потолком  было небольшое с решеткой окошко. Стены,  потолок были заштукатурены и нанесена цементная мелкая шуба. Вот в этом помещении Толику предстоит неизвестно сколько дней или месяцев находиться. Время для него остановилось, жизнь перестала иметь какое–нибудь значение. Через сутки в изолятор заступала новая смена инспекторов. Распорядок был один и тот же. Завтрак, обед, ужин и по желанию положенный час в день на свежем воздухе в прогулочном дворике. Казалось, что администрация колонии про Толика и не вспоминает. Шло время, а его как говорил майор с опер части вызовут на суд и добавят довесок к основному сроку, не вызывали. Через шесть месяцев Толик вышел из ПКТ. Когда его упрятали была зима, а сейчас лето. Пол–года он видел только темно серые цементные стены, да небо с солнышком через "решку". И только мысли о Гале и дочери сдерживали его от  безумных поступков. Благодаря им он находил в себе силы жить и не терять веру в себя, противостоять всем невзгодам и ударам судьбы.
Продолжение. Часть 22.