На лесной пасеке

    НА ЛЕСНОЙ ПАСЕКЕ


- Нашёл! Ура, нашёл! Ха-ха-ха, нашёл!, - Григорий ехал за рулём своей «Нивы», орал от души во всё горло и заливался хохотом, - Нашёл! Нашел всё же.
Объезжая окрестные леса уже второй день он уже не надеялся на такую удачу.  С одной стороны грунтовой в ухабах дороги росла кормовая зелень, состоящая в основном из клевера, а по другую сторону – подсолнух. Подсолнух ростом ещё маловат, но уже через пару дней зацветёт. В километрах полутора в лесном массиве можно найти и поляночку вполне пригодную, для разбития стоянки. Это действительно была удачей. Всё расположено, как по заказу.
В этом году последнее отделение совхоза «приказало долго жить» и сеять корма перестали. Пасека Григория с двенадцатью ульями осталась посреди можно сказать бурьяна, и спасать положение можно было только выездами в летние лагеря.  Он знал, что многие совхозные земли приобретены успешно развивающимся в последние годы птицесовхозом, где держали и крупнорогатый скот, а потому не может быть, чтобы не сеяли культуру для силосования. И вот, пожалуйте. Ну, не удача, ли?  Выходит, зря Григорий боялся, что они будут посеяны далеко за Белым Яром. Ездить туда, было бы накладно. Старый бортовой Газ-53  требовал небольшой ремонт, но это было делом одного дня. «Свояк поможет, - подумал Григорий – Этого хлебом не корми - дай с машинкой повозиться, а потом и выпить, как бы с устатку.  С мёдом после расчитаюсь.  Уже через пару дней можно будет вывезти все улья, а через три-четыре дня  начинать  качать медогоном новый урожай цветочного мёда». 
С такими радужными мыслями он приехал домой, чтобы быстро перекусить и приступить к подготовительным работам. Нужно было хотя бы приблизительно замерить все стороны каждого улья и сколотить длинными на всю длину кузова досками общие ячейки, где бы устанавливались ульи и не бились друг об друга по дороге. Ячейки он делал просторными, чтобы можно было забивать свободное пространство старым тряпьём, тогда ульи, к тому же будут чуток амортизировать, что не причинит особого неудобства пчелам.
Страда начнется такая, что потом некогда будет думать. Нужно приготовить всё, что потребуется. Столбы, доски и инструменты нужно везти  уже завтра на машине свояка и начинать строить времянку. Выбор места и строительство времянки сыну Борису не перепоручишь. «Тут нужно самому, - думал Григорий, - а значит, подготовка может продлить всё надуманное ещё на один день».
Жена Людмила принялась собирать в одно место  всю посуду, одежду, которая может пригодиться, сетки от пчел,  дымарьи. «Поляна, поди  небольшая, ульи будут стоять на близком расстоянии, а потому нужно  быть  готовым отражать нападки соседей, если вдруг надумают «похалявничать».   
Сын Борис собирал инструменты, столбы и доски поближе к воротам в одну кучу. У него тоже работы хватало, хотя нужно было всё время подсказывать «найди то, найти это». Что он может сам в четырнадцать лет.  «Хотя, - подумал Григорий, - придется изредка оставлять в лесу и одного. С такой собакой, как Султан, не пропадет».  Ружье и патроны решил взять только в последнюю очередь, на всякий случай. Купил это ружье «фермерское» ещё давно, когда хотел заняться выращиванием хмеля, Тогда ему не дали развернуться, всячески пытались остановить, пугали невозможностью сбыта, требовали экономические обоснования на бумаге и просто напрямую намекали, чтобы дал взятку. Он к этому не привык, а потому погоревав немного, плюнул на всё и занялся пчеловодством.  Дело знакомое. Здесь никакого разрешения не требовалась, бегать в земельный комитет и отдел социально-экономического развития района надобности не было. Ружье осталось. Для охоты, пожалуй, оно непригодно.  Уж больно красивое исполнение: складной приклад, кроме ствола шестнадцатого калибра имеется запасной закручивающийся ствол для сигнальных патронов, а учитывая такой тонированный и шлифованный вид всех деталей и футляра можно сделать вывод – это сувенир, а не оружие. Хотя для редких выстрелов он полностью пригоден и имеет неплохую кучность. Григорий ещё тогда выходил к болоту и пристреливал. Для такой канонады на уток, как в день открытия охоты, не подойдет-перегреется и будет «плеваться», а  для одиночных выстрелов время от времени годится.


Избушкой времянку нельзя была назвать. Скорее она напоминала блиндаж или охотничью сторожку в один накат с полатями и небольшой печуркой. Напротив неё,  полукругом  на расстоянии  чуть более пятнадцати метров расположены улья  на вбитых в землю кольях , с надетыми на них сверху стеклянными банками. Это делалось, чтобы в улей не могли забраться всякие ползущие твари. Пчелы, конечно, сами за себя могут постоять, но, как говорится, бережённого Бог бережет. Григорий с улыбкой вспомнил про случай в одном из ульев зимнее время. Ульи хранились во врытом в землю омшанике, но он их проверял время от времени, а при необходимости подкармливал сиропом. Пчелы в это время спят, но видимо, у них ужасно развита охранная система. В один из ульев непонятно каким-то образом пролезла мышка, которую они, конечно же, в живых не оставили. Однако удивительное было в другом. Пчелы прекрасно поняли, что мышь со временем начнет гнить и разлагаться. А кому охота спать при  таком нечистом воздухе? Правильно, никому. Им так же, видимо, не хотелось. Мышку они запеленали воском под вид мумии и оставили лежать в уголке. Такая годами будет лежать, а пахнуть не будет. Теперь гниль им не угрожала. Правда, любящий хозяин убрал её, но долго рассматривал, прежде чем выбросить. «Организованный народ, эти пчелы, ничего не скажешь!»
Дежурство в дневное время поручили Борису. Он мог спать, читать, писать и, как по военному выразился отец, принимать пищу, но должен время от времени выходить показываться белому свету, смотреть, чтобы не разроились семейки и кормить собаку. Сам Григорий часто ездил до дома и обратно, везде успевая что-либо подправить, подвезти и увозить домой. Кроме того, он числился ночным сторожем.  Иногда с ним оставались сын или жена, но такое происходило редко. Только однажды за отца оставался Борис. Григорий в этот день заночевал в областном центре, куда возил восковую массу менять на новые листы и рисунками сот. Перед этим он привозил во времянку готовые рамки магазинов и натягивал на них проволоку.  К ним позже прикреплялась эти листы с шестиугольным рисунками. В последствии пчелы наращивали эти рисунки воском, превращая в соты, и клали туда мёд. 
Человек приручил их и пользовался тем, что пчелы, в отличие от него самого,  привыкли работать без устали и не могли видеть эти соты пустыми. Им всегда нужен результат труда. Наполнив все ячейки сот, они старались закрыть их тонким слоем воска, чтобы мёд внутри каждой ячейки сохранил аромат и вкусовые качества. Люди, больше привыкшие приспосабливаться чужому труду придумали эти магазины, которые ставились над другими рамами в виде антресолей. Как только заполнятся, они изымались, ставились в медогон, чтобы накрутить мед для хозяев. Параллельно с этим, пчелы наполняли медом и рамы, что находятся под магазинами,  а после тщательно закрывали. Хороший хозяин этот мед уже не трогал, а потому все ячейки рам обычно полные и закрыты. Питались они им зимой в полудрёмном состоянии и снова продолжали спать до весны, что бы  проснувшись облетать свой ареал, опорожняясь на последний тающий снег и готовиться к новому рабочему сезону. Григорий так к ним привык и относился с огромной любовью. Очень часто, открывая крышку ульев, работал без защитной сетки. Его пчелы почти не трогали, будто знали, хозяин это - он не обидит.  Конечно же, жалили иногда и его, но видимо уже выработался трехлетний иммунитет, что он переносил это легко, и лицо так же не опухало. Вот у сына Бори заплывало всё лицо, даже глаза закрывались. Поэтому его держали подальше от ульев, а занимались в основном с женой. «Привыкнет ещё, - думал Григорий, - какие его годы».
Через четыре дня замечательной погоды решили начинать. Несколько сильных семей, которым он не давал разроиться и убирал молодых маток,  уже наполнили магазины и могли начинать их закрывать. Нужно бы их перекачать и подержать пару дней, чтобы они пособерали для себя в нижние рамы. «Однако погода  стоит больно хорошая,- подумал Григорий, – значит обратно поставим, пусть снова на хозяина пашут. Он тоже хочет кушать, да и норовит продать, побольше».
Родители Григория, царство им небесное, держали пчёл  долгие годы и благодаря этому имели первый телевизор в деревне, первый мотоцикл с коляской, а позже, на ровне с комбайнерами совхоза-миллионера, первые «Жигули» - копеечку за пять тысяч сто рублей ( «Волги» ГаЗ-21, как он помнил, стоили тогда чуть более семи тысяч).  Тогда отношения к ним со стороны были не очень доброжелательными. Их, приравнивали, чуть ли не к спекулянтам.  Никого не интересовал тот факт, что в такой большой семье дети всегда  ухожены, а родители пашут, как папа Карло. Отец приходил с работы и начинал заниматься пчелами и скотиной, а не лежал напротив телевизора. Он даже на детей своих ругался, когда  видел, что они лузгают семечки. «Семечки – это друг лентяев». Так он всегда говорил, а потому приходилось их лузгать тайно.
Григорий с Людмилой принарядились в одежду с  основательно закрытыми рукавами и воротом, защитные сетки и, взяв дымарь, пошли к первому улью. «С Богом». С этого слова у Людмилы начиналось каждое дело. Дымарь она заправила со стружками и сухим навозом, и дым шел хороший. Она им отгоняла слишком наглых пчёл, которые сразу после открытия крышки улья кидались защищать своё добро. Потихоньку они привыкали и продолжали работать дальше, прилетая к литку с большими желтыми комочками под каждой лапкой. «Какие вы у нас молодцы!» - думала  Людмила, уже защищая улей от других халявщиков, кто могут прилететь со стороны. Собрав верхний ряд магазинов в один тазик, они оставляли нижние большие рамы и закрывали ульи. Магазины в каждый улей, Григорий ставил не более десяти-двенадцати штук. Каждый из них в этот день был набит мёдом и Григорий, взвешивая их навесу, расплывался довольной улыбкой. Через сетку его мимику было видно плохо, но Людмила знала эту привычку, а потому подхватывала, улыбаясь уже по-своему «на всю ширь - как он шутил – до безобразия симпотной мордашки». Ей нравились такие моменты, она в эти моменты как бы любовалась, глядя со стороны на самих себя. Вот где она – идиллия! Так она продолжала думать, да только особо нежится  времени не было. Оставив таз с магазинами у Бориса стоящего у медогона внутри времянки, Григорий уводил её к следующему улью.  Когда они принесут магазины с другого улья, то эти уже будут перекручены Борисом, и будут ждать пустые, чтобы их ставили обратно на место.
Борис ставил магазины внутрь медогона по четыре штуки, крутил и доставал уже пустые рамки. Мёд выбрызгивался на стенку аппарата и стекал вниз, где имеется место для стока. К родителям, которые не мешкали,  вполне успевал и, все шло   конвейерным способом, как и хотелось. От него требовали, что бы успевал, но не шибко разгонялся. От чрезмерно быстрой скорости,  соты могли треснуть, а это уже – лишняя работа для пчел. Они их станут латать.
Работа шла безостановочно, но Григорий понял, что после  четырех ульев нужно пообедать и после обеда удастся обойти  не более трех ульев. Нужно пораньше отвезти семью обратно вместе с одной из фляг. Он, похоже, будет полным.  Больше никак не выходило. Значит, завтра ещё один день придется потеть. Ну что ж, он так примерно и предполагал.


Оставив семью  дома, Григорий вернулся  уже, когда темнело. Внутри времянки, где все пропахло медом, набилось столько мух и ос, что пришлось сжигать таблетку от мух, которые дома включаются в сеть. Когда обуглятся края таблетки, дуешь на неё, и это создает тот запах, который в домашних условиях распространяется в течении всей ночи, разогреваясь от сети. Здесь в течении нескольких минут нутро времянки полностью освободилось от этих, как говорила Людмила, пернатых. Григорий  прикрыл, стоящий в углу медогон брезентом, чтобы меньше распространялся запах меда и, покормив Султана, лег спать.

Что-то тревожное и темное надвигалось изнутри себя и, обрастая до огромных размеров толкнула по плечу. Григорий, как бы встрепенувшись от этого толчка, проснулся и услышал  безудерженный и непрекращающийся лай Султана. Что это могло быть?  Может лиса или просто ёж, об которого он мог поранить морду. Однако, в следующий момент, выйдя за ширму, служащей дверью, он слышал страшный рев и жужжание   целого роя пчел. На месте дальнего с правой стороны улья копошилось что-то огромное, роясь среди разбросанных рам с сотами возле опрокинутого улья. Это был медведь. Григорий слышал ещё осенью, что якобы несколько раз видели медведя, хотя их в этих местах отродясь не бывало. Видимость была не очень хорошая, но было видно, что нападающие пчелы не особо зверя тревожат, хотя и изрядно мешают спокойно лакомиться свежими сотами, полными мёда.  Медведь брыкался, ревёл монотонно  не сильно угрожающе, а сам отмахивался от надоедливых пчел и макал время от времени морду в соты, валящие возле опрокинутого улья. Лай собаки его, видимо, тоже не особо тревожил, будто знал, что собака на цепи и никакой угрозы не представляет. Григорий отвязал Султана и быстро нырнул за ружьем в времянку. В наличии оказалось только два патрона с дробью второго номера и один сигнальный. Григорий понимал, что это просто смешно стрелять в медведя вторым номером. «Ну что, хоть напугаю, может. – подумалось ему, - Хотя раненный он навряд ли убежит. Скорее озвереет ещё больше».
В этот момент  как-то стало спокойно, и он стал не спеша заряжать свое фермерское ружье. Стрелять пока не хотелось. Медведь делал прыжковые движения в сторону нападающей собаки, а когда Султан отбегал, снова принимался  лакомиться. Куски сот, валяющиеся  среди разбитых рам, убывали быстро. «Интересно,- мелькнула мысль, - что он тогда предпримет? У него три варианта действий:  раз - опрокинет другой улей и будет жрать;  два- нападет на нас с Султаном, что прямо сажем нежелательно;  и три -  надумает, что на сегодня хватит и убежит?». Летом, вообще-то они не должны нападать. Наверное, все-таки будет лучше стрелять в воздух., Убежит, поди. Стрелять в него  было опасно, поскольку можно зацепить Султана, который безостановочно лаял и бегал вокруг медведя, стараясь укусить сзади. Однако выстрелить в воздух Григорий тоже не успел. Медведь, как бы отмахиваясь, махнул лапой назад, что проделывал уже много раз и тут же неожиданно ловким движением повернулся вокруг себя. Его длинные изогнутые когти как рыболовный крючок вонзились в шкуру Султана, которого он круговым движением подмял под себя, ломая хрустом кости ребер и позвонков.  Услышав выстрел он постоял немного, глядя  на стоящего на расстоянии шести метрах Григория, поднялся на задние лапы, издал рёв, но от второго выстрела снова развернулся вокруг себя на сто восемьдесят градусов, пал на все четыре лапы и побежал в сторону леса.
После ухода медведя, Григорий снова пришел в замешательство, его вдруг покинуло хладнокровие и страшно захотелось есть. « С чего бы это?» ,-подумал он и вспомнил про Султана.
Он лежал в таком неестественном положении, словно его пытались завязать в узел, но не смогли и бросили. Задние лапы торчали где-то спереди, а кожа на спине была разорвана как тряпка и оттуда торчали осколки сломанных ребер. Он еще дышал, но скулить уже не было сил , сделал последний глубокий вдох, лапы вытянулись, мелко задрожали и всё затихло.
Он был замечательным другом, подаренный одним из племянников, смесь овчарки с лайкой. От лайки унаследовал хвост крендельком, а от овчарки окрас и морду. Брали, когда Борису исполнилось семь лет, чтобы воспитать в нем  ответственность перед кем-то ещё, кто будет в основном зависим именно от него. Все эти  семь лет они росли вместе настоящими друзьями, и теперь Григорий даже не знал, как сообщить сыну об этом. Переживать  будет долго.
Он закопал собаку возле опушки за времянкой, где стояла автомашина и, зарядив ружье последним сигнальным патроном, пошел к противоположной опушке, куда убежал зверь, где насобирал дрова и развел большой костер между лесом и ульями. Скоро начнет светать и медведь уже, наверняка не вернется. Ну, разве что завтра от звериных воспоминаний о таком сладком и тягучем цветочном меде. Зверь – он и есть зверь. Поди, не устоит  и захочет снова полакомиться. Но это уже будет так же ночью. Днём не сунется. «Ещё один, блин, халявшик. А вот, хрена тебе лесного!».  Григорий решил назло ему привезти семью и довершить начатое. До вечера они успеют  перекрутить мед со всех пяти оставшихся ульев, свернуть лагерь и уехать, забрав все вещи. Пусть себе потом ищет, тварь мохнатая! А там, как обещают синоптики, и дожди начнутся. Как говорится: будет темно- видно будет. И всё же задним умом, на что так  богат наш народ, он подумывал и другое: наверное, надо будет вернуться ,  изладить ещё один заходик, пока подсолнух не уберут. Уж больно удачное местечко.
Дома Григорий ничего рассказывать не стал и ехал с семьей так же молча, что Людмила чувствовала -  что-то у него случилось. А, может, просто замотался мужик.  Сколько уже времени без отдыха. О случившемся сообщил только на месте, когда решили поесть. Лена, как-то сникла и вопросительно поочередно посмотрела на мужа и сына. Будто они были в этом виноваты, и ничем помочь Султану не захотели. Григорий и без того чувствовал себя виновным, поскольку нужно было начинать стрелять в воздух пораньше, а не ждать наступления таких последствий. Он что-то невнятное пробормотал себе под нос, а Борис ушёл на улицу и просидел в кабине, пока не позвали работать. Работали так же молча и быстро. Особого страха Людмила тоже не испытывала, поскольку верила мужу, что медведь днем не придёт. Да если и вернётся, ничего не сделает, муж у неё здесь рядом – прогнал ночью, а днем прогонит тем более.

Уже через день Григорий заехал в охотхозяйство к егерю Воронцову  Александру, и тот объяснил ему, что сам  не видел медведя, но «факт наличия подтверждает». Они с охотниками специально ездили, нашли место лежанки, видели следы и помёт. 
           - Похоже, что он пришел через соседний район со стороны Устьяхинской тайги. Там иногда  случались пожары, а потому мог переметнуться в наши края, хотя  раньше такого не было. Обычно они уходили, наоборот,  в сторону  Оби.  Перепутал чего-то твой Мишка.  Ты, случайно не давал объявление, что мёд в лесу качать будешь? Нет? Может, он и прочитал это.
- Да, пошёл ты! Нашел чем шутить.

Григорий был первым и последним, кто пострадал, но могли быть и другие человеческие жертвы. Допустить такого нельзя, а потому силами охотников двух районов была организована травля. Медведя в последствии сообщали «нашли и обезвредили».
Медведя Григорию стало так же жалко, как и Султана. Шустрые какие, обезвредили они. Хорошо с ружьями да оравой на одного косолапого. Однако жизнь продолжалась. Григорий ещё трижды вывозил туда свои ульи, но брал только по четыре улья. Так, на всякий случай. А там и подсолнух убрали. Такая вот история с ним произошла в прошлое лето.