Минск параллельный

В рассказах содержится текст на белорусском языке. Поскольку ресурс proza.ru не предоставляет возможностей для полноценного использования сносок, на данной странице текст приводится без перевода и пояснений. Вариант со сносками: https://www.dropbox.com/sh/aew0ziysbxq48vl/2JoU_kud9N


Оглавление:
Мунск
Монск
Манск



Мунск



- Асьцярожна, дзьверы зачыняюцца. Наступная станцыя – Кунцаўшчына.
В час ночи минский метрополитен закрывается, и добраться куда-нибудь с его помощью становится очень непросто. Поезда можно прождать и сорок минут, а куда он тебя в итоге привезёт – большой вопрос. По большому счёту, тем, кто ещё не умер, по ночам туда соваться и вовсе не следует.
- Станцыя Кунцаўшчына… Асьцярожна, дзьверы зачыняюцца. Наступная станцыя – Спартыўная.
В салоне всех четырёх вагонов и в кабине водителя не было ни единого человека. Но свет горел там; как и на пустынных платформах станций. Свисающие с перил вагонов ручки двигались в такт стука колёс. Сначала, пока поезд набирал ход, – медленно и ещё не совсем одновременно, а затем постепенно раскачиваясь и начиная двигаться синхронно, как солдаты в строю. Вагон слегка качнуло, и лежащая на краю сидения газета упала на пол, развернулась на длиннющей новости: “Президент Республики Беларусь А. Г. Лукашенко подписал дерективу “О развитии…”
- Станцыя Спартыўная, – двери открылись, и поднявшимся сквозняком газету унесло прочь. – Аьсцярожна, дзьверы зачыняюцца. Наступная станцыя – Пушкінская.
Поезд на ходу начал слегка подпрыгивать и покачиваться, будто учуяв перед собой что-то противоестественное. Ручки перестали двигаться в такт и  заболтались как попало. Тоннель, подсвеченный фарами и окнами поезда, сам начал не по-хорошему сиять и подмигивать. Шум и тряска нарастали, и что-то должно было вот-вот случиться… Наконец, впереди появляется станция; поезд врывается в неё и нехотя останавливается. Толпа людей доверху забивает вагоны – на платформе не остаётся никого, а в поезд уже никто не смог бы влезть. Да и вряд ли кто-нибудь, узнав, что происходит, попытался бы это сделать – там, в тишине, ехали обитатели Кальварийского кладбища.   
Сосредоточенные, они молча смотрели перед собой – молодые и старые, совсем как живые. Изредка некоторые из них что-то друг другу говорили, и тут же вновь умолкали.
- А колькі наогул да гэтых Усходніх могілак ехаць трэба?
- Нядаўна памерлі?
- Так. Я ж зь вёскі сам. Да дзетак прыехаў, дый памёр неўзабаве , – по-доброму улыбнулся старичок.
- Дык тут і ўвогуле мала хто памёр як трэба. Яшчэ літаральна некалькі хвіліначак. Празь дзьве станцыі ўжо прыедзем.
Два молодых человека, с трудом удерживаясь за поручни, смотрели себе под ноги:
- Я чуў, у іх там на Ўсходніх папаўненьне было. Яшчэ больш зараз свалаты гэтай.
- Не хвалюйся. Сёньня мы гэтым мярзотнікам пакажам!
Кальварийские мертвецы ехали свергать покойников Восточного кладбища – крупнейшего, главного кладбища столицы. Кладбища для самых высокопоставленных и известных белорусов, которые уже много лет управляют всеми минскими мертвецами. Каждые несколько недель кальварийские, встав из могил и приведя себя в порядок, выступали в поход с целью опрокинуть незаслуженно почитаемых восточных; но без всякого успеха. В остальное время они пытались привлечь на свою сторону жителей других кладбищ, однако и тут ничего не могли добиться – те были вполне удовлетворены ролью подчинённых. А обитатели Военного и вовсе считали, что расположение в центре города делает их статус выше, чем у восточных, и расставаться с этой иллюзией не желали. Кальварийские вновь ехали одни.
- Станцыя Барысаўскі тракт... Асьцярожна…
Мертвецы толопю вышли из вагонов и поковыляли к эскалатору. Все были нахмуренные, с плотно сжатыми губами – никто уже не разговаривал. Длинная вереница покойников поднялась вверх и вышла на поверхность. Ноги стучали по асфальту; зубы скрежетали. Сейчас в толпе стали заметны ещё совсем юные мертвецы – подростки: на эту битву пошли все, кто только мог. Со стороны Восточного кладбища прилетела стая ворон и закружилась над толпой мертвецов; фонари горели еле-еле, и на небе, между воронами, виднелись звёзды. На подходе к кладбищу мертвецы начали рычать и разминать костяшки пальцев; ощущался запах сырой земли. Около калитки покойники остановились и дождались тех, кто отстал. Вытянулись спины; глаза засияли. Кулаки были сжаты. Самый высоких и широкоплечий мертвец крикнул: “Наперад! ” – и покойники устремились в бой. Всей толпой навалились на закрытую калитку и выбили её; вытянув руки перед собой, помчались на соперника… и налетели на раскошные надгробные плиты с нетронутыми могилами.
- Якога лешага?
- Што здарылася?
- Нешта я нічога не бачу.
- А нічога і няма.
Но кричали только новички, ещё ни разу не ходившие в бой. Остальные молчали. Пока недавно умершие продолжали возмущаться, бывалые покойники разошлись по скамейкам у могил. Мёртвая жена села рядом с мужем:
- Міхайла, ты паглядзі, колькі тут урн з прахам. У нас столькі няма.
- І, напэўна, ўжо ніколі ня будзе, каханая. Зусім ніколі.
Другие обсуждали изящное убранство могил и то, какие они все ухоженные – даже старые…
В конце концов расселись и те, кто возмущался: кто-то рядом друг с другом, а кто-то – со старыми бойцами. На кладбище стало совсем тихо; даже вороны уже не каркали; хотя, очень хорошо прислушавшись, можно было услышать хлопанье их крыльев. Все скамейки были заняты. На некоторых могилах горели лампадки, и мертвецы грелись о них;  остальные читали эпитафии и любовались роскошным окружением.
-  Я нічога не разумею, – присел к двум мертвецам постарше молодой покойник. – Дзе іхняе войска? Чаму нікога няма? Што нам рабіць?
Оба его собеседника машинально повели глазами. Через несколько минут один из них ответил:
- Мы ходзім сюды ці ня дзесяць гадоў, амаль што кожны месяц, а можа і часьцей. І ніводнага разу не сустрэлі ніводнага мерцьвяка.
- Дык а дзе ж тут сэнс? І чаму ніхто не выходзіць з намі біцца?
- А калі нашыя паслы ідуць да іншых могілак, каб прапанаваць іхнім жыхарам супрацоўніцтва, дык таксама нікога там не знаходзяць. Хаця пра гэта не ведаюць нават многія з тых, хто памёр даўно.
- Так, – заговорил второй бывалый мертвец. – Але ж мы плянуем накіравацца на могілкі пад Менскам. Можа, там хто-ніхто і сустрэнецца.
- Але ж навошта?!  – всё больше удивлялся молодой.
- Пакуль што, колькі мы ні хадзілі, яшчэ ніколі не сустрэлі ніводнага нябожчыка не з Кальварыйскіх могілак.
- Што гэта значыць?
Все замолчали, и просидели в тишине несколько часов... Только ближе к рассвету мертвецы один за другим потихонечку зашевелились, будто просыпаясь. Некоторые поднялись со своих мест, потянулись…
- Пайшлі, хлопцы, – крикнул один из них. – Хуценька. Мэтро неўзабаве адчыняецца.



Монск



Машина припарковалась на стоянке трассы М6, не доехав до Минска километров сто. Наступал вечер, а фары были разбиты, поэтому продолжить путь предстояло уже только завтра. Окружённые фурами с российскими и европейскими номерами, друзья достали из багажника вино и уселись обратно в машину – напиться. Так они делали уже несколько дней, поскольку уснуть в салоне автомобиля на трезвую голову было нелегко. Ехали они из Гродно, и за несколько дней пути наездили уже пару тысяч километров; но вся Беларусь будто растянулась вширь, и города отдалились друг от друга – Минск всё никак не показывался. Открыв бутылки, все трое начали пить из горлышка.
- Усё ж такі трэба было цягніком ехаць,- в тысячный раз начал жаловаться Миколай. – Ня можа такога быць, каб і на цягніке шлях некалькі дзён доўжыўся.
Никто не хотел ни спорить, ни соглашаться.
Сидел Миколай на заднем сиденье, вместе с Кириллом; спереди развалился Вайнислав; последний включил музыку, и Миколай замолчал.
Всем им было лет по 25. Тощие, с неухоженной щетиной и давно нечесаными волосами.
Играл «White Album» The Beatles: «I look at the floor and I see it needs sweeping…»
Кирилл и Вайнислав заулыбались – вино начинало действовать.
- Чаго вы смеяцеся, ідыёты? Вы разумееце, што адбываецца?! Мы некалькі дзён ужо да Менска даехаць ня можам!
- Супакойся, – похлопал Миколая по плечу Кирилл. – Ты так ўсхваляваўся, нібыта табе з намі брыдка.
- Брыдка! Натуральна, брыдка! У мяне там жонка напэўна з глузду з’язджае! Вайніслаў, а ты чаго маўчыш, як партызан?
- А я і ёсьць партызан , – ответил тот и вместе с Кириллом засмеялся.
- Дурань, – вздохнул Миколай и одним большим глотком допил своё вино. – Пайду ў краму, яшчэ выпіць набуду.
Громко хлопнув дверью, побежал к находящемуся у стоянки магазину. Вайнислав сделал музыку погромче и слегка повернулся к Кириллу:
- Чуеш пах навальніцы?
- Канешне. Нібыта нейкі добры знак.
В паузе между песнями, о лобовое стекло ударилась капля. И когда музыка вновь заиграла, дождь заколотил в полную силу, едва не заглушая песню. Дверь открылась, и на мгновение стук капель действительно переборол голоса Пола и Джона. Миколай с пакетом в руках ввалился в салон; звякнули бутылки.
- Вось. Напэўна, лайно нейкае, але нічога лепш не было. Будзе хто?
- Не, – покачали головами остальные.
- Дык якога лешага я ў гэтую краму ў дождж бег? Мне таксама не хочацца. Давайце спаць.
Вайнислав заглушил мотор; улёгся, поджал под себя ноги, и накрылся большим полотенцем. На заднем сиденье Кирилл и Миколай, подложив куртки, опёрлись головами о стекло и скрестили руки на груди. Скоро все спали.
Дождь стучал всё сильнее; особенно громко – о крышу; и можно было подумать, что она вот-вот провалится под таким натиском. А иногда всё вдруг начинало дрожать – это приезжала или уезжала одна из фур. Из них выходили толстые дальнобойщики и, с зонтиками, шли в магазин или в кусты. Мчащихся по трассе машин в темноте видно не было, а из-за дождя не было их и слышно: замечались только огоньки, пролетающие мимо стоянки. Вайнислав на мгновение проснулся, открыл глаза, посмотрел в лобовое стекло, и уснул.
Солнце встало, но ливень не прекратился. Все трое, проснувшись, по очереди выходили из машины и, укрываясь полотенцами, шли в кусты. По-быстрому выбросив накопившийся в машине за предыдущий день хлам, поехали дальше. Ехали тихо, почти не разговаривая. Миколай и Кирилл, сидя сзади, вглядывались в дорогу перед собой. В очередной раз проехали мимо знака «Мінск – 90 км».
- Слухайце, – оживился Миколай. – Можа, мы з глузду з’ехалі? Тут палічыць трэба. Якая сярэдняя хуткасьць нашай язды?
- Дзесьці восемьдзесят кіляметраў ,- ответил Вайнислав.
- Значыць, у Менску мы павінны быць праз гадзіну з крышачкай?
Никто не ответил.
- Адказвайце, ці правільна я палічыў. І калі не, то як трэба.
- Усё дакладна ,- ответил Кирилл.
- Значыць, праз гадзіну мы будзем у Менску?
Снова никто не ответил.
- Адказвайце! – повысил голос Миколай. – Адказвайце, ці значыць гэта, што праз гадзіну мы будзем у Менску?!
- Так, – вздохнул Кирилл. – Паводле падліку будзем.
На минуту снова ничего кроме гудения мотора не слышалось… Миколай вздрогнул:
- А калі не паводле?
Прошло полчаса, и час, и больше… Вновь начинало темнеть.



Манск



Вдохновлено автобиографией Василя Быкова «Доўгая дарога дадому» (глава 28. Няўдзячны шынэлак. Валодзя)

Весной сорок четвёртого Володя в составе пехотного батальона вошёл в Минск. Вскоре сверху пришло распоряжение – часть военных, включая Володю, оставляют  тут. Это означало, что война для него, скорее всего, закончилась, и он этому очень обрадовался. Ему дали звание лейтенанта и приказали помогать восстанавливать разрушенный войной порядок, ловить мародёров и саботажников и в целом делать всё для того, чтобы жизнь в городе стала похожей на довоенную. Володя хотел таких же изменений и в собственной жизни, поэтому задание своё воспринял с воодушевлением.
До войны у Володи было только детство – недавно ему исполнилось двадцать, а в армию его призвали три года назад, поэтому и мирную жизнь он представлял себе как простую и наивную – и к этому стремился в своей работе. Таких же взглядов придерживался и его приятель Ляксей – как и Володя, выросший в белорусской деревне, только в западной части страны. Для него довоенная жизнь была связана со школой, в которой все уроки велись по-польски. Естественно, военному начальству Ляксей свои представления о мирной жизни не излагал; а в свободное от восстановления Минска время писал стихи на родной для него смеси польского и белорусского языков. Однако вскоре его необычные взгляды проявили себя более явно.
В морской порт Минска прибывал параход с освобождёнными от фашистского ига сербами. В Беларусь везли тех из них, кому после войны не осталось места на родине, сильно пострадавшей от немцев; теперь, пока их страна восстанавливалась, сербы могли жить и работать в Минске.
В это время Володя и Ляксей, с пистолетами за пазухой, проходили мимо порта. Час назад ими был пойман и отпущен очередной мародёр.
- Я так разважаю, – жестикулировал Володя. – Калі грошай няма, дык вазьмі адзін раз тое, што табе на самай рэчы патрэбна, дый ідзі дахаты! Усё роўна хто-небудзь возьме, а так табе хоць нейкая карысьць будзе.
- Так, – подтверждал Ляксей. – Я і сам сабе самавар каля плошчы Коласа ўзяў, бо дужа гарбату люблю. А яшчэ больш – каву.
- А я ўсё думаў, адкуль у цябе самавар гэты ўзяўся.
- Вось.
Друзья остановились – к причалу подходил пароход; с несвойственной для такой огромной машины осторожностью  и даже как будто смущением.
- Сербы! – отчего-то обрадовался Володя.
- Братэрскі народ, – кивнул Ляксей.
Причалив, пароход опустил трап на белорусскую землю. Маленькой – человек в тридцать – толпой по нему начали спускаться люди. В странных одеждах и со странными лицами, они медленно сходили вниз; женщины с платками на плечах закутались в них поплотнее; и все молчали. Подошли к краю трапа и остановилась. Несколько мужчин в голове толпы смотрели на асфальт перед собой и явно не решались на него ступить. Остальные, прижавшись друг к другу, следили за ними; у одной женщины на руках был мальчик лет двух.
Быстрыми широкими шагами, накидывая фуражку на лысую голову, к кораблю приблизился подполковник:
- Здравствуйте, товарищи сербы!
Мужчины сделали первый шаг, а потом ещё два; остальные сошли за ними. Ляксей и Володя тихонечко подошли ближе, чтобы лучше слышать и видеть новоприбывших. Были сербы немного смуглыми и одеты слегка прохладно для осени, однако в целом казались обычными людьми – ничем не хуже и не лучше советских и немецких. Кто-то постарше, а кто-то помоложе, мужчины да женщины.
- Товарищи сербы, – продолжал подполковник, – от лица всего советского народа сярдэчна запрашаю вас на нашую землю! Прошу следовать за мной!
Подполковник развернулся и, отбивая каблуками такт, пошёл к находящейся рядом военной части. Однако, сделав несколько шагов, развернулся – сербы стояли на месте. Громко, чтобы быть услышанным, подполковник отдекларировал ещё раз:
- Товарищи сербы, прошу проследовать за мной для оформления вашего прибытия и пребывания в БССР!
Ляксей и Володя кусали губы, еле-еле сдерживая смех. Несколько сербов сказали что-то друг другу на своём языке.
- Товарищи сербы! – с зарождающимся отчаянием вскрикнул подполковник.
Снова никто не отреагировал.
Володе стало жалко старшего по званию, и он, встав перед сербами, жестами объяснил, что от них требуется. Те, не задумываясь, направились к подполковнику. «Так-то!» – отчеканил тот и замаршировал к части. Володя, посмеиваясь, повернулся к другу:
- Дурань, няхай і ўлада.
Ляксей его не услышал – он смотрел в сторону уходящих сербов.
- Чуеш, што кажу?  – перестал усмехаться Володя.
- А? Чаго? – очнулся Ляксей.
- Нічога. Чаго ты там убачыў цікавага?
- Як чаго?
- Чаго-чаго! Убачыў ты там што?
- А ты сам не заўважыў?
- А што я там павінен быў заўважыць?
- Ну як жа. Дзяўчыну.
- Якую? Іх там шмат было.
Ляксей удивлённо посмотрел на друга… хмыкнул, махнул рукой и пошёл к части. Володя почёсывал за ухом.

Прошло несколько недель, и приезд сербов позабылся.
Вечером у моторного завода рабочий с протезом вместо ноги уже второй час объяснял Володе, что тот заблуждается:
- Тлумачу табе ўжо ў дзесяты раз, таварыш лейтэнант. Вастрыльныя станкі – неабходная рэч для пачатку вытворчасьці. Няма станкоў – ня будзе і шарніраў. Ня будзе шарніраў – ня будзе матораў. Гэта табе, прынамсі, зразумела?
- Зразумела, – отвечал Володя. – Зразумела, што гультаі вы. На МТЗ мне казалі што пакуль няма матораў, ня будзе і трактароў. А ў Маскве гавораць, што станкоў ў іх для нас не хапае. Калі працаваць не хочацца, дык заўсёды апраўданьне знайсьці можна.
- Дурань!
- Сам ты дурань!  – скрестил руки на груди Володя.
- Вось ідзі і сам рабі свае маторы, калі ты надта разумны.
- І буду! А за падрыўную дзейнасьць ты мне яшчэ адкажаш!
Володя развернулся и пошёл прочь, злясь на себя и на других. Никто в мирной жизни его не понимал, да и вообще никто ничего не понимал. А тому, как им объяснить, Володю не научили. Работа не ладилась, и никто даже не собирался её налаживать, как будто во всём городе никому, кроме Володи, это было не нужно. Конечно, всё лучше, чем война, однако могли бы к нему проявить немного уважения, потому что он всё-таки лейтенант и много чего для Родины сделал.
За несколько часов, пройдя пешком через весь полуразрушенный город, Володя добрался до дома, в котором ему выдали квартиру; когда-то она казалась такой хорошей, а теперь только напоминала о том, насколько легче и беззаботней в родной деревне. Володя долго ворочался под одеялом, не в силах заснуть, – как же заснуть, когда завтра всё вновь начнёт сыпаться из рук? И когда один из планов о том, как всё исправить, незаметно перешёл в сон, где-то задребезжал звонок. Даже не где-то, а совсем рядом, в квартире. Володя выругался и накрыл голову одеялом. В дверь ещё раз дзынкнули, потом позвонили настойчивее, а потом – ещё настойчивее. Завернувшись в одеяло, шлёпая по полу босыми ногами, Володя дошёл до порога; открыл дверь. Свет из коридора заставил поморщиться, а холод – съёжиться. Перед Володей стоял взволнованный Ляксей.
- Праходзь.
Ляксей протянул руку для приветствия, отдёрнул её; вошёл в квартиру, направился к кухне; остановился, вернулся к Володе и стянул с себя сапоги. Взъерошил волосы и вошёл в комнату, где уселся на стул, поставив локти на колени и подперев ладонями подбородок. Володя нехотя зашёл следом и зажёг поставленную на стол керосиновую лампу – электричество в их район ешё не провели.
- Што здарылася? – Володя сел на кровать и подтянул ноги к себе, под одеяло: так, что видна была только его голова.
- Валодзя, я прыйшоў даведацца, ці сябар ты мне.
- А мне даведацца хацелася, ці ты ёлупень дурны. Раней. Зараз ужо ведаю. Ну?
- Вось.
- Што “вось”?
Ляксей протянул руку, и Володя только теперь заметил, что тот держит какие-то бумаги.
- Гэта што?
Ляксей, встав, передал бумаги Володе; сел обратно. Это были какие-то письма.
- І што ты мне даў?
- Гэта лісты.
- Бачу. Навошта яны мне?
- Ад дзяўчыны. На захоўваньне , – отвёл глаза в сторону Ляксей.
Текст на конвертах был какой-то непонятный. Вроде белорусский, а вроде и нет.
- Ты мне што-небудзь растлумачыш ці не? – отложил письма в сторону Володя.
- Ты здзекуешся?
- Гэта ты здзекуешся! Якія лісты? Якая дзяўчына? І я тут пры чым?
- Ну як жа, – понізіл голос Ляксей... – Убачыў я яе тады. Сербку. І, уяўляеш сабе, паслалі мяне праінструктаваць яе наконт працы на заводзе, дзе я палітруком прызначаны. Пазнаёміліся. І вось ,- кивнул он в сторону писем.
- Усё зразумела, – нахмурился Володя и собрался сказать какую-нибудь колкость, но удержался. – Але ж ты ведаеш, што табе за сувязь з замежным элементам будзе?
- Ведаю. Яна ж мне лісты асабіста передае, не па пошце. Мы ж разумеем. А я іх прынёс табе, каб ты захаваў. Бо калі нешта пазнаюць, да мяне з ператрусам прыйдуць.
Володя, всё так же подтянув ноги под себя, внимательно рассматривал своего друга. Тот сидел неподвижно, опустив плечи и как-то неестественно повернув голову в сторону. Ладони лежали на коленях; ноги стояли рядом друг с другом. Одна половина тела была ярко освещена лампой; вторая, как тень, растворялась в темноте комнаты.
- Добра. Захаваю. Толькі будзь асьцярожным і нікому нічога не кажы. Акрамя мяне.
- Вядома, што нікому! – расцвёл Ляксей. – Я ж не дурань.
- Вось і цудоўна , – с трудом удержал ещё одну колкость Володя.
Друзья помолчали пару минут; обоим было неловко. В лампу бились два непонятно откуда взявшихся мотылька. Наконец, Ляксей встал:
- Я пайшоў.
- Да пабачэньня.
- Бывай.
Он быстро вышел из комнаты; через несколько секунд хлопнула входная дверь. Ещё через пару мгновений открылась, из коридора раздалось хриплое “Дзякую” ; снова закрылась, щёлкнул замок. Не вставая, Володя дотянулся до нижней полки стола и спрятал письма под лежавшие там папки с бумагами. “Напэўна, правільна кажуць, – рассуждал он, – што тыя, хто пад Польшчай былі – небяспечныя. Бо занадта шмат моў разумеюць, і дужа да ўплыву звонку схільныя…”  С этими мыслями Володя и уснул.
А наутро почувствовал себя сильным, как никогда. Первым делом побежал на почту и отправил в Москву срочную телеграмму: “Производство рушится. Тракторов для РСФСР нет. Срочно выслать точильные станки”. Пешком добарлся до военной части, по дороге любуясь осенью – уже поздней, но тёплой, как будто опавшие листья грели воздух вместо солнца. А в части его встретила телеграмма из Москвы: “Станки высланы. Прибудут десять дней”. Чуть ли не бегом Володя направился на моторный завод, но у рабочего, с которым он вчера поругался, был выходной. Узнав его адрес, Володя на трамвае поехал к нему.
Дверь открыла жена рабочего.
- Тарас ў хаце?
- Так, – испугалась женщина. – А што здарылася?
- Не палохайцеся! Станкі адправілі!
- Праходзьце, – ещё больше испугавшись, пропустила она Володю. – Тарас! Тут да цябе са станкамі!
В коридор, прихрамывая, вбежал радостный рабочий; но, увидев Володю, насупился:
- Добрай раніцы, таварыш лейтэнант.
- Во! – протянул ему телеграмму Володя. – Чытай!
Тарас поднёс телеграмму к глазам и начал медленно, аккуратно водить по ней пальцем, нашёптывая прочитанное под нос. Прочтя один раз, начал читать во второй, а потом и в третий. И, наконец, поднял взгляд и улыбнулся:
- Вось гэта – як мае быць! Вось зь гэтым і папрацаваць можна!
Он сделал шаг в сторону Володи и обеими ладонями пожал ему руку.
- Цяпер усё добра будзе! Папрацуем!
- Вядома!  – развеселился Володя; ещё раз пожал рабочему руку и, отсалютовав его супруге, вышел из квартиры.
Натерпелось продолжить начатое, и он побежал на МТЗ, порадовать и остальных рабочих.
Это был лучший день с тех пор, как кончился мир. Придя домой поздно вечером, Володя уселся за стол, зажёг лампу и развернул свежий номер «Савецкай Беларусі». Совместными усилиями советские, британские и американские войска продолжали наступление на Третий Рейх, и в скором поражении Гитлера был уверен уже целый мир. Володя засмеялся; ему хотелось поделиться этой радостной новостью со всеми – хотя о ней, конечно, все уже давно знали. Он встал, подошёл к окну, и посмотрел наружу. На улице было темно – ни в окнах домов, ни в уличных фонарях огня не было. Казалось, что одно лишь жилище Володи в целом мире излучает свет. Он вернулся к столу и выложил из-за пазухи два конверта с письмами влюблённой девушки. Не открывая их (читать чужие письма он не хотел), Володя внимательно рассмотрел её подчерк – такой не похожий на тот, которым писал он сам, начальство и все остальные. Звали девушку Милена. Погладив конверты, Володя положил их в стол и лёг спать.
Следующий день оказался не хуже предыдущего. Минск быстро восстанавливался, и Володя не сомневался, что скоро всё будет уже совсем хорошо. Он провёл лекцию среди рабочих Беларуськалия, на которой объяснил, как важен их труд для возрождения колхоза и вообще всего; и когда закончил, рабочие зааплодировали. Остаток дня Володя гулял по центру, глядя на то, как сотни строителей в касках начинают возведение новых площадей и огромной магистрали – проспекта Независимости. «Усе дарогі вядуць у Рым», – подумалось почему-то Володе; и представилось, что эта дорога, будучи достроенной, и вправду соединит Минск с чем-то очень далёким, находящимся на другом конце Земли – которая круглая. И с Родиной сербки, чьи письма Володя ощущал во внутреннем кармане мундира.
Вечером он забежал в военную часть, отчитаться о проделанной работе. Сам генерал похвалил его за то, что он убедил Москву отправить им станки; товарищи интересовались, как ему удалось сладить с вечно недовольным пролетариатом; а рядовые и прапорщики наконец-то смотрели на него как на старшего по званию. Уже уходя, на пороге части Володя наткнулся на Ляксея. Тот выглядел радостным, хотя и взволнованным.
- Слухай, пойдзем да мяне. Справа адна ёсьць.
- Ну пайшлі , – сразу понял, что это за «справа», Володя.
Ляксей жил совсем рядом, минутах в пяти ходьбы. По дороге друзья обсуждали свою работу и всякие другие мелочи – просто чтобы скоротать время до того, как можно будет поговорить о важном. У Ляксея всё было хорошо – хотя, конечно, не так хорошо, как у Володи. Добравшись до дома, друзья пошли на кухню – с настоящим электрическим светом от свисающей с потолка лампочки. Ляксей зажёг керосиновый самовар и, сев напротив Володи, опять ему что-то протянул:
- Вось.
Это была фотокарточка девушки – вроде таких, что делают на документы, только побольше. Само собой, Володя сразу понял, что это за девушка, хотя у парохода её и не заметил и теперь узнать не мог. Конечно, она была красивая – Володя это и раньше прекрасно знал. Густые ресницы, длинные чёрные волосы; лёгкая улыбка с ямочкой на одной щеке.
- Прыгожая, – протянул снимок обратно Володя.
- А гэта таксама табе. Захавай, калі ласка.
- Ладна! – будто бы нехотя засунул фотографию за пазуху Володя.
- Вялікі дзякуй! – улыбнулся Ляксей и почесал лоб. – Ты нават не ўяўляеш сабе, як ты мне дапамагаеш. Без цябе, мусіць, нічога б у нас зь Міленай і не было.
- Ладна, – смутился Володя. – Давай гарбату піць, ці што там у цябе.
- Кава.
- Давай каву.

За несколько прошедших с тех пор месяцев возродился не только Минск, но и весь мир. Фашизм был окончательно уничтожен – даже в Японии – и солдаты всего мира возвращались домой; и все знали, что это была последняя мировая война на Земле. Володя получил звание старшего лейтенанта, но, поняв, что уже достаточно помог Минску, решил вернуться в свою деревню, к родителям. Ляксей же хотел остаться в городе, где пока работала его любимая девушка; а что будет дальше он не знал и думать об этом не хотел. Письма он продолжал отдавать Володе, у которого их накопилась уже целая стопка. Друзья договорились, что, когда Володя уедет, письма ему Ляксей будет пересылать по почте.
После ещё одного успешного рабочего дня Володя сидел на пустом берегу моря и любовался закатом. Наступала весна. Скоро, через каких-то два месяца, его уволят в запас, и он уедет в глубь страны, где не то что до моря, а до ближайшей речки надо были идти несколько километров. Володя из-за этого не грустил – он был рад и скорому возвращению домой, и находящемуся перед глазами минскому морю, и хранящимся у него в столе письмам. По одним лишь словам на конвертах он так хорошо изучил подчерк сербки, что узнал бы его где угодно. Не говоря уже о её внешности – теперь у Володи была ещё одна фотография: на ней девушка стояла в полный рост, одетая в летнее платье. Володя вспоминал о ней, дожидаясь Ляксея. Тот назначил ему здесь встречу – видимо, желая передать ещё одно письмо. Володя огляделся – ему не терпелось увидеть и дотронуться до нового послания. 
Ляксей пришёл немного опоздавши. Сел рядом с Володей почти вплотную – так, что плечи их ещё не касались друг друга, но прикосновение ощущалось. В руках у него был чем-то набитый пакет.
- Нешта здарылася?  – удивлённо посмотрел на него Володя.
- Яны пра ўсё даведаліся, – выдохнул Ляксей. – Заўтра выклікаюць у адмысловы аддзел. Напэўна, ужо не вярнуся. Куды-небудзь адправяць...
Володя открыл было рот, но ничего не сказал. Не мигая, он вглядывался в друга.
- Пра цябе яны нічога не ведаюць, гэта сто адсоткаў. Зь Міленай я ўжо пагаварыў, усё растлумачыў. Сербы і самі неўзабаве з'язджаюць. Ты, калі ласка, усе лісты спалі – мне ўжо ўсё адно, а табе небяспечна. Спаліш?
- Спалю.
- Тады ўсё.
Встав, Ляксей подошёл к самому морю и со всей силы швырнул пакет подальше в воду. Получилось это у него хорошо – сказывалось полученное на войне умение метать гранаты – пакет улетел так далеко, что не было видно, куда он упал. Ляксей вернулся к уже стоящему Володе.
- Ну, бывай… Вялікі табе за ўсё дзякуй.
- А чаго гэта ў цябе ў пакеце было? – не заметил прощания Володя.
- Вершы.
Странно, Володя совсем забыл, что его друг писал стихи… Ляксей ушёл. Володя не решился обернуться, чтобы посмотреть ему вслед.