6. Побег

6. Побег
   Кайрин был не просто растерян, он был в панике! И дело было вовсе не в том, что господин вот уже целых два дня не преследовал его своими поцелуями и объятиями. Не подкарауливал во дворе по нескольку раз на дню, не следил пристальным взглядом издалека, когда они были на посторонних. Дело было в том, что парень вдруг с отчаянием понял, что это его нескончаемо огорчает и обижает. Дело было в том, что Кайрин поймал себя на том, что теперь уже сам ищет укромные местечки, стараясь заодно попасться на глаза хозяину в надежде, что это охлаждение только временное и что вот-вот опять все вернется с уже ставшее привычным русло. Еще немного этого непонятного равнодушия и он сам начнет бегать вслед за господином и умолять того снова начать его преследовать! Вот что было для юного целителя страшнее всего. Этот похотливый имперец все-таки развратил его! Испортил. Превратил в бесстыдное подобие себя самого! Теперь боги точно отвернуться от своего недостойного слуги! В любой миг теперь они могли послать огненную молнию, чтоб испепелить несчастного распутника не сумевшего соблюсти себя в чистоте, как и было, положено истинному целителю, и не достойного более нести их священный дар. И даже понимание того что с ним происходит и ужасающая угроза неизбежной кары не могли отвратить Кайрина от мыслей о том как же не хватает ему этих запретных но таких сладких поцелуев. Как не хватает этих крепких объятий, быстрого едва слышного шепота в самое ухо, что так сладко обжигал его возбужденным влажным дыханием, суетливых попыток спрятаться от посторонних глаз. Но самое главное было в том, что он никак не мог понять, почему это произошло? Почему все так внезапно закончилось? Он бы еще понял, если б господин охладел к нему, получив то, что желал но ведь этого же не случилось! Неужели последний отказ так сильно обидел хозяина, что он решил совсем отступиться от своего упрямого раба- недотроги? Только не это! Как же так, он не хотел, чтоб все заканчивалось! Конечно же, он не хотел, чтоб все заходило дальше чем есть, но и прекращения он не желал то же. Наверно он сам виноват! Нельзя было так долго противиться мужчине. Теперь устав ждать, когда же Кайрин преодолеет свой страх перед богами и наконец, уступит ему господин пойдет искать то, что не смог получить от него у кого-нибудь еще. Благо на вилле хватало и молоденьких и симпатичных рабов обоего пола и большинство из них будут только рады угодить красавцу хозяину! И словно подтверждая эти страхи, в очередной раз, пройдя мимо него и не удостоив парня даже мимолетным взглядом, господин Летиас задерживается подле молоденькой рабыни, про которую бедный целитель точно знает, что девушка уж точно не делает из своих прелестей неприступной крепости ни для господ, ни для тех из рабов кого считала достойными своего внимания. Господин останавливается и что-то говорит легкомысленной красавице от чего она, радостно улыбаясь и кокетливо поправляя волосы, мило краснеет и отвечает ему так же тихо, что парень снова ничего не расслышал. Так смеясь, они вместе скрываются за углом хозяйского дома, и у бедного Кайрина не остается ни малейших сомнений, куда именно они пошли и зачем! Однако вопреки всем опасениям он видит, как спустя совсем немного времени они выворачивают обратно и совершенно не похоже что, скрывшись из глаз, они занимались хоть чем-то кроме продолжавшегося и за углом легкого веселого разговора. Внезапно Кайрин ловит на себе быстрый внимательный взгляд хозяина. Первое еще смутное подозрение закрадывается в его душу, но пока еще он не может понять, что, же его так настораживает и он приготовляется наблюдать за тем, что, же будет дальше. Дальше хозяин, по прежнему даже мельком не взглянув в его сторону, подходит уже к хорошенькому молодому пареньку – помощнику повара и все в той или иной мере повторяется снова. И шутка и смех, и исчезновение из глаз и возвращение, которое совершенно не было похоже на возвращение успевших насладиться друг другом любовников. Да и времени при всей торопливости все равно было бы недостаточно, это понимал даже Кайрин, при всей свое невинности он вовсе не был наивным и понятие о некоторых вещах хотя бы как целитель все же имел. И снова, какая-то странность происходящего не дает ему полностью погрузиться в мрачное отчаяние. Словно непонятная загадка терзает его сознание, требуя немедленного ответа. И вскоре он получает его! Когда очередной красавчик раб оказавшись на коленях присевшего в тенечке хозяина, покорно подставляет сложенный бантиком рот под его настойчивые губы. Когда тот вместо того чтоб сосредоточить внимание на предмете новой страсти бросает быстрый едва ли не торжествующий взгляд на невольно исказившееся отчаянием симпатичное лицо маленького целителя паренек в последний миг поймав этот взгляд все понимает! И то, почему все эти перемигивания шутки и словно незаметные прикосновения показались ему слишком нарочито тайными и ненастоящими. И то, почему все они происходили именно тут на его глазах. И то, что означали торжествующие победные взгляды, что украдкой бросал на него хозяин. Так господин все-таки просто-напросто продолжает  играть с ним! Все это его показное равнодушие и откровенные заигрывания с молодыми рабами и рабынями все это не более чем игра! Все это делалось для того чтоб вызвать в нем ревность и вернее увлечь его под свои чары! И ведь у господина это прекрасно получилось. Кайрин словно изнывающая от течки сука за кобелем готов был сам бежать за хозяином с криком: прости меня! Делай со мной все, что хочешь только не оставляй меня! Не смей менять меня на кого-то еще, мне так приятны твои объятия внимание и ласки! И если бы сейчас он не сумел понять, что же происходит, то наверняка при следующей же атаке коварного господина он обрадованный возвращением утраченной симпатии своего «красавца офицера» с охотой и даже с радостью уступил бы всем его домогательствам! И кто поручиться сейчас бедному едва не сбитому с толку пареньку, что в следующий раз при следующем хитром плане хитрого господина именно  этого и не произойдет? Нет уж, если он по прежнему хочет сберечь свою чистоту и, как и велят боги остаться достойным того дара, что передан ему едва ли не с самого рождения, то его единственное спасение -  это бегство! Бежать, бежать отсюда прочь как можно быстрее и как можно дальше. Туда куда его хозяин не сможет до него дотянуться. И эти сбежавшие рабы, о которых только и говорят все в округе это просто знак небес для него о том, что ему следует делать. Он должен сбежать к ним, а после попытаться вернуться в родные леса. Вот как нужно было понимать этот знак!
   Бежать. Решиться на это оказалось, конечно же, куда проще, чем сделать. Сама вилла и вся территория вокруг нее охранялась солдатами хозяина, которым сейчас, когда он так не привычно надолго оставался в поместье, в котором прежде, по словам все знающих старых рабов прежде едва ли проводил десяток дней подряд, было абсолютно нечего делать, кромке как следить тут за порядком. Да и помещение где спали рабы, конечно же, крепко запиралось на ночь. Но охваченный решимостью, во что бы, то, ни стало исполнить наказ своих богов, парень сумел придумать как решить эту проблему. Возвращаясь тем же вечером через двор и не найдя там широкоплечей долговязой фигуры Кайрин незаметно с облегчением вздыхает. Он поворачивается к сопровождающему его Форину, рабу, что приставил господин Летиас, чтоб тот непрерывно сопровождал его и, так же непрерывно занудствовал, уча тому, что, по его мнению, составляло необходимые для хорошего раба манеры,  и с видом человека, вспомнившего нечто важное ужаснувшее расстроившее одновременно, испуганно восклицает.
- Боги помогите мне, не может быть! – и тут же словно повинуясь изумленному взгляду старого раба, испуганно продолжает - Я забыл свою сумку на входе в поместье. Ну когда осматривал ногу того раба. Как я только мог.… Не понимаю, как я мог оказаться таким глупым!
- Что за беда? – не понимает, почему парень так расстроен мужчина – Заберешь завтра. Кому она нужна твоя сумка?
- Ты не понимаешь! У меня там все инструменты, что купил мне хозяин, все снадобья все травы и настойки. Они же жутко дорогие. Если не приведи боги с ними что-нибудь произойдет или и того хуже что-нибудь пропадет хозяин просто прибьет меня. И больше никогда ничего не купит. Чем же тогда я буду лечить? Мы должны вернуться за ней как можно скорее, пожалуйста, - и хитрец едва не плача уставляется, умоляя в лицо старика. Тот на миг даже растерялся под таким напором, но тут, же снова берет себя в руки и напускает на себя свой обычный поучающий и немного недовольный вид.
- Как вернуться? Как? Ты что с ума сошел что ли? Ваше помещение ведь скоро запрут. Опоздаем до нужного времени, и тогда влетит нам обоим. Я вовсе не хочу быть наказанным из-за твоей глупости. Придется тебе подождать до завтра и надеяться, что с твоей драгоценной сумкой до утра ничего не случиться. Впредь будешь внимательнее.
- Нет! Небо что же мне теперь делать? Ты же понимаешь, что сделает со мной господин, если я потеряю эту сумку? – казалось еще немного и паренек примется от отчаяния рвать на себе волосы. - Он больше не купит мне ничего! Я больше не буду лекарем! Он отправит меня в поле со всеми остальными или того хуже, вообще продаст! Кайрин даже искривил свое хорошенькое лицо и быстро-быстро заморгал, словно и в правду собирался заплакать. Старик, все-таки жалея провинившегося забывчивого паренька, тоже в отчаянии заломил руки.
- Но что, же я могу сделать! Даже если б я хотел а видит Юпитер, я бы хотел тебе помочь, но я просто не могу!
- Ты можешь! Ты можешь мне помочь! – молодой хитрец делает вид, что эта идея посетила его только что, а вовсе не была частью задуманного им ранее плана. – Ты же не должен быть в спальне, когда ее запрут, так что ты можешь сам вернуться за моей сумкой, а я отправлюсь, куда и положено – к остальным и легко успею, прежде чем запрут двери.
- Но я, же не могу отпустить тебя одного. Я ведь должен приглядывать за тобой. Господин то велел мне быть при тебе постоянно! – Растерянный старик явно колеблется, не зная как поступить, и Кайрин спешит помочь ему принять решение.
- Да брось! Сколько раз я уже возвращался один, когда хозяин отсылал тебя за чем-то? Зато ты мне просто жизнь спасешь. И никто никогда ничего не узнает. Клянусь! Умоляю, - уже с искренним отчаянием, добавляет Кайрин, видя, что старый раб по-прежнему колеблется. – Помоги мне! Я не хочу, чтоб господин в наказание продал меня кому-нибудь другому прочь отсюда. Ну, где еще со мной буду так же хорошо обращаться? Где позволят заниматься тем, для чего я был рожден на этот свет, исцелять других? Пожалуйста, спаси меня! Не отворачивайся от моей беды, хотя я дурак и сам ее на себя накликал, - отчаяние и раскаяние смешиваются в дрожащем близкими слезами голосе молодого лекаря и Форин, наконец, сдается.
- Ладно, я вернусь за твоей драгоценной сумкой, а ты давай пока поскорее беги, куда тебе положено. – Кайрин изо всех сил сдержал порыв броситься доверчивому простаку на шею. Дальше уже все оказалось совсем просто. Прячась в тени между факелами, он незамеченным обирается до окружавшей двор высокой глухой стены перелезть через которую, пользуясь небольшими впадинками образованными временем между составляющих ее больших камней ему, с детства привыкшему лазить по высоченным деревьям родных лесов, не составило никакого труда. Солдаты, что несли караул этой ночью, даже помыслить видимо не могли, что кто-то из рабов окажется настолько глупым, чтоб бежать от такого хозяина как их командир. Такого ведь на их памяти прежде никогда не было, а потому зорко следили лишь за тем , что происходит за стенами поместья, опасаясь чтоб никто из мятежников не вздумал пробраться сюда чтоб попробовать и тут поднять бунт и почти не следили за тем что же происходит в самом дворе. Такая беззаботность привыкших к неизменному послушанию местных рабов стражей играет на руку хитрому беглецу. Перемахнув через забор Кайрин как можно скорее, где ползком, где мелкими перебежками сумел незаметно убраться прочь от стен виллы. Всего за какой-нибудь час он смог отойти так далеко, что огни покинутого поместья стали едва различимы в ночи. И только теперь он окончательно и бесповоротно понял – он сбежал! Теперь пути назад для него не было. Теперь он просто беглый раб и попадись он солдатам, с ним поступят соответственно. Сейчас его единственная надежда была на то, что ко времени, когда Форин успеет вернуться с его сумкой ворота помещения, где спят рабы, уже успеют закрыть, и тот не будет знать что юного целителя там вовсе нет. А надсмотрщики, которые, несомненно, заметят его отсутствие, тоже не станут сразу поднимать тревогу потому, что, прекрасно зная о его особом положении, будут думать что он либо снова с хозяином, либо задержался со старым Форином, леча кого-нибудь из рабов, ночующих отдельно от остальных. Да хоть того же придурка, что повредил сегодня ногу на воротах, и до утра его никто не хватится.  Тут-то он все вроде бы предусмотрел, но вот об одном он как-то не удосужился подумать: где, же ему искать этих самых мятежных рабов, о которых все говорят и которых все так бояться? Они же скрываются от посланных им вдогонку солдат и найти их наверняка не так то и просто! Впервые похоже полностью осознав что же он натворил Кайрин не видя иного выхода решает двигаться вдоль одной из дорог что вела подальше от людских поселений в надежде что его боги не оставят своего верного слугу который решился на такое опасное безумство лишь бы не нарушить их волю.
И боги действительно сжалились над ним. Уже под самое утро, когда непроглядный мрак ночи уже начал сменяться пока еще робкими самыми первыми предрассветными сумерками. Когда он уже почти окончательно отчаялся. Когда после трех встреченных им конных разъездов, от которых он каждый раз буквально в последний момент умудрялся спрятаться, он едва не решил отдаться на милость или немилость следующему и будь что будет, он заметил совсем не далеко впереди себя какое-то копошение чуть в стороне от дороги. Махнув рукой на осторожность, совсем отупевший от постоянного страха усталости и уже начавшей все усиливаться жажды, (как он только додумался покинуть поместье, не захватив с собой никаких еды и питья?), он, просто не таясь, направился туда и, подойдя чуть ближе услышал приглушенную речь, выдававшую, что встреченные люди кто угодно только не имперцы. Даже не думая о том, что его могут принять за врага и даже не окликая убить, просто из осторожности, он радостно бросился к встреченным людям. Подойдя он увидел, что около десятка человек, одетых в имперские доспехи и вооруженных имперским оружием, окружили большую перевернутую на бок повозку и вытаскивали из под ее бортов, частью рассыпавшуюся частью придавленную телегой, поклажу. В первый миг ужас охватил его с новой силой, неужели он все-таки ошибся и это имперские солдаты, но вот один из людей заговорил и чудовищный акцент тут, же с головой выдает в нем чужеземца, а значит и скорее всего, действительно бывшего раба. Тем более что возле повозки он увидел несколько трупов плававших в лужах крови, на которых никто из присутствующих похоже не обращал никакого внимания. Вот эти-то точно были имперцами не только по одежде, но и по характерным носатым лицам и коротким стрижкам.
- Анну стой. Немедленно стой и даже не вздумай шевелиться – раздается прямо у него над ухом громкий гневный голос, заставляющий его подпрыгнуть от испуга и неожиданности. Тут же все присутствующие, бросив то, чем они там занимались, обернулись к нему, угрожающе выставив вперед свои окровавленные клинки. – Что, решил пошпионить имперец, сейчас ты пожалеешь, что успел ускользнуть и не сдох со всеми остальными своими товарищами. Где только ты умудрился спрятаться, что мы не заметили тебя раньше? А ну-ка подойди сюда. – Кайрин даже не попытался разглядеть того кто с ним говорил. Да и какая разница? Сейчас его, похоже, убьют, приняв за одного из тех, от кого он так необдуманно убежал. Так ему и надо идиоту, решившему, что он может просто так прийти к беглым, а потому очень подозрительным и недоверчивым людям. Людям за головы, которых назначена награда, которым наверняка нечего терять и которые уже усели вкусить сладкий яд мести и вряд ли еще одно убийство хоть кого-нибудь из них смутит.
- Я не имперец, - изо всех сил стараясь не показать, насколько же он напуган, как можно быстрее отвечает он. - Я раб. Беглый, как и вы, - добавляет он в надежде, что если ему и не поверят то хоть такая же не чистая, как и у них, речь подскажет этим людям, что он говорит правду. И действительно люди принимаются о чем-то говорить в полголоса на языке, который он не сумел понять.
- Подойди поближе раб, - наконец произносит один из них на чистейшем языке империи. Юный лекарь повиновался и остановился лишь, когда острие чьего-то меча уперлось ему в грудь. Тогда он замер ожидая нового приказа, что же делать дальше и молясь и всем своим и на всякий случай всем известным ему имперским богам, чтоб эти люди не прикончили его,  а хотя бы просто отпустил по добру по здорову, раз уж новые друзья им похоже не нужны.
- Почему мы должны верить тебе мальчик? - Тут же спрашивает его тот же голос. По одежде ты конечно не похож на господина и оружия у тебя нет, даже ножа! И не похоже, что у тебя есть какие-нибудь припасы. Однако мы что же должны поверить, что ты вот так в одиночку сумел сбежать от своего хозяина и теперь совершенно случайно набрел на нас? Да и догадливый ты не в меру. Как ты понял, что мы не имперцы? Сейчас ведь так темно, что ничего не видно.
- Зато слышно - возражает Кайрин, я слышал вашу речь и понял что вы не из империи, по крайней мере, не все, а раз уж вы все с оружием то вы точно не можете быть рабами и господами, а значит, вы все рабы или те, кто был рабами.
- Слишком уж ты догадливый для простого раба. Так кто же ты на самом деле? Шпион, которого солдаты прислали к нам, чтоб узнать де мы прячемся? Отвечай правду, и я подарю тебе быструю смерть, но отвечай быстро. Мы не можем позволить себе терять время. И если ты заставишь нас тащить тебя в наш лагерь для допроса, ты пожалеешь, что не принял мое предложение!
- Да что с ним говорить, - вновь восклицает тот, что говорит на имперском так, что парень с трудом понимает его речь. - Прикончить его и дело с концом! - И еще пара человек рядом одобрительно заворчав, шагнула к Кайрину, мелено занося клинки.
- Стойте!-  внезапно раздалось с самого края вооруженных людей и мужчина до того по-видимому молчавший, внезапно выступает вперед.- Стойте, я знаю этого мальчика. Он действительно раб, да еще и целитель к тому же.  Не так давно к нашему хозяину в поместье приезжал его друг центурион и привозил с собой молодого, но умелого лекаря, чтоб вылечить занедужившего любимого жеребца нашего хозяина, да пожрет его душу Плутон! Они пробыли у нас три дня, и за это время мерзкое животное поправилось, целитель-раб действительно его вылечил. Ты был тем лекарем мальчик верно?
- Да, - впервые в душу Кайрина закралась робкая тень надежды, что он сумеет пережить эту ночь.
- Я тоже был там и видел людей, о которых ты говоришь, и я никогда еще не забывал лица. – Медленно произносит тот, кто говорил на местном наречии едва ли не лучше самих имперцев. - Подойди ко мне мальчик и не вздумай сделать какую-нибудь глупость! – «Какую?» С досадой думает не перестающий дрожать, словно осиновый лист Кайрин. «Напасть с голыми руками на вооруженного мечом человека, который и на много выше, и на много больше, и сильнее, и которого к тому же окружает толпа таких же больших злых и вооруженных людей? И что я смогу ему сделать? Насмешить дурацким геройством до смерти?» И он обреченно шагает вперед и в свою очередь начинает разглядывать уставившегося на него мужчину. Высокий, статный и немного массивный. Явно очень сильный. Доспехи на нем были намного лучше тех, что красовались на остальных и не скрывали его атлетической фигуры. Отсутствие шлема позволило рассмотреть коротко стриженные светлые волосы и правильные черты гладко по имперскому обычаю выбритого лица. Это лицо можно было бы назвать приятным, не будь оно таким суровым и угрожающим. Твердый цепкий взгляд прищуренных глаз, цвета которых паренек из-за темноты разглядеть не сумел, тоже не отличался особым дружелюбием.
- Все верно я вспомнил тебя мальчик, это действительно ты был тем рабом целителем. Ты лечишь только животных или людей тоже?
- И животных и людей и всех, я ведь раб,  я лечу всех. Всех кроме имперцев. Их я не лечил ни разу, хотя на корабле что привез меня сюда меня и чуть не убили за это. – Немного гордясь, ответил парень и тут же запоздало испугался, что его слова сочтут только новой ложью и пустым бахвальством, но человек перед ним внезапно согласно кивает. – И это я тоже припоминаю. Тот господин хотел, чтоб ты посмотрел его сына, коль уж скоро ты такой хороший лекарь. Тот вроде чем-то прихворал, но твой хозяин сумел убедить его, что не стоит доверять здоровье знатного молодого человека в руки невежественного варвара раба каким бы умелым он, ни был. Я был немного удивлен, по отношению к тебе твоего хозяина было видно, что он-то как раз тебе доверяет, и я не мог понять, в чем дело. А он оказывается, таким образом, пытался скрыть твои причуды?
- Да
- Почему? Почему он лгал ради тебя и позволял тебе такое?
- Он знал, что я скорее умру, чем соглашусь лечить имперца. И не захотел терять раба, что совершенно бесплатно лечит его рабов и слуг.
- Может и да, а может твой хозяин, в самом деле, очень хорошо к тебе относился. Ты не выглядишь ни избитым не исхудавшим и одет ты хоть и не в шелк но одежда добрая крепкая и явно не с чужого плеча. Сандалии тоже. Видно, что обращались с тобой хорошо так почему же ты убежал? – Теперь уже все, замолчав, уставились на Кайрина, ожидая его ответа, и новый всплеск подозрительности буквально ожег его.
- Может в благодарность за хорошее отношение ты решил помочь своему хозяину выследить нас? Он ведь солдат, если он сумеет нас отследить, его наверняка наградят, а может и тебя тоже. Что тебе пообещали свободу?
- Я не предатель! Я сбежал, как и вы! Почему вы думаете, что меня подослали? я сбежал и меня точно так же убьют, если поймают, - сквозь страх в голосе юного целителя прорывается возмущение
- Почему ты сбежал мальчик? – вновь спрашивает мужчин
- Потому что – начинает, было, парень и тут же осекается, низко опуская голову. Как он может рассказать про такое? Но люди ждут его ответа и пожалуй его жизнь зависит от того поверят ли ему они. – Я сбежал, потому что мой хозяин…
- Да не мямли уже, говори свою ложь, чтоб мы могли, наконец, прикончить тебя и отправиться домой, - рявкает тот, кто говорил с акцентом и парень, наконец, решается.
- Он хотел, чтоб я стал его любовником! – Кайрин чувствует, как мучительная краска стыда заливает его лицо шею и уши и понимает что больше он, пожалуй, не сможет ничего сказать, даже если эти люди не поверят и все-таки решат его убить. Но высокий неожиданно входит вперед и, взяв его пальцами за подбородок, заставляет поднять лицо и долго вглядывается в него.
- Ты ведь из северных племен верно? - И тут же кивает, отвечая сам себе – Верно, да еще и целитель. Я знаю, что для тебя стать любовником чужеземца, да еще и мужчины, да еще и без брака значит предать богов, что наделили тебя властью над человеческими телами, научив их исцелять. Верно? – Теперь уже кивает парень, удивляясь, откуда этот человек знает это. Он не похож на его родичей, а ведь это все-таки было тайной. То на чем держится могучая  сила их целителей – на их чистоте. Только хозяину он открыл ее в надежде, что тот поймет и оставит его в покое, но тот этого не сделал, вынудив парня на побег. И вот теперь этот незнакомец так легко выдает ему этот секрет словно это никакой и не секрет вовсе. Но…
- Ты тоже из моих мест родом, на всякий случай с надеждой спрашивает он. Мужчина лишь едва заметно улыбается.
- Нет, хотя и знаю эту вашу тайну. У меня был друг из ваших лесов. Мы не раз спасали друг другу жизнь и не раз сражались плечом к плечу. На арене, ты знаешь, что это такое мальчик? Кайрин снова кивает. Он знал об этом излюбленном развлечении имперцев, смотреть, как живые люди, даже не враги не им ни друг другу дерутся до смерти, чтоб позабавить их. И после этого они смеют других называть дикарями и варварами! В родных лесах Кайрина жизнь драгоценна, даже если это жизнь чужака. Если он, ни сделал ничего дурного, никому не причинил зла, не нарушил никаких законов никто и не подумает поднять на него руку. А тут…- И этот мой друг рассказал мне об этом в знак того что он доверяет мне как брату, а потом его убили, на моих глазах по приказу имперцев и я ничего не мог сделать. И в моем отряде много таких как я, чьи жизни пострадали от проклятых жителей этой проклятой страны, так что прости нам наше недоверие в начале. Теперь я верю тебе. Он немного помолчал и продолжил – Так что не желаешь присоединиться к свободным людям свободный человек? Мы рады новым друзьям. Да и умелый лекарь, если честно нам будет очень кстати. Однако знай хоть ты и будешь свободным, но работы у тебя будет предостаточно.
- Я сбежал в надежде, что смогу разыскать вас и что вы меня примете, - просто отвечает паренек, внезапно тоже проникаясь неожиданным и непонятным доверием к этому совершенно незнакомому человеку. И пожав друг другу руки, они уже все вместе возвращаются к месту, ставшему этим людям временным надежным домом и укрытием.
   Еще по дороге туда Кайрин понимает, что тот, кто разговаривал с ним тот, кто первым ему поверил и есть ни кто иной как грозный предводитель мятежников. А попав в лагерь, он понял, что тот сказал абсолютную правду о том, что работы у него будет предостаточно. Конечно, бывшие рабы и сами тоже умели, и обрабатывать мелкие, и не очень мелкие раны и исцелять не сильные хвори, но настоящего целителя по сию пору среди них не было, а раненых было более чем достаточно. Главарь тут же даже не дав парню толком отдохнуть, направил его к ним и помог отобрать нескольких помощников потолковее. Он сразу же велел приступать к лечению. Кайрин и сам поспешил сделать это, он видел, как плохи дела некоторых из раненых. Вот когда он пожалел, что хитрость заставила его оставить на вилле свою драгоценную сумку с инструментами и снадобьями, что так щедро покупал ему хозяин. Но у здешних лекарей оказались тоже кое, какие настойки, которыми он и стал пользоваться на первое время, меняя повязки, а прочищать нарывающие раны обычным ножом, но умелыми руками было все таки лучше, чем не делать этого вовсе. Кроме того, уже прямо со следующего дня, напросившись в один из рейдов, он принялся собирать себе новую целительскую сумку, отбирая в нее все самое ценное, что ему удавалось найти в поместьях, на которые они нападали в поисках еды, одежды, а главное, таких нужных этим людям доспехов и оружия. Вскоре его пациенты стали гораздо чаще выздоравливать, чем умирать, как это было прежде и даже самые недоверчивые вынуждены были признать, юный целитель оказался очень ценным приобретением для отряда. Ему стали доверять и полностью приняли в новую большую семью как одного из полноправных ее членов.
- Бежал? Сбежал? Кайрин сбежал?! – Летиас никак не мог поверить в то, что услышал. Их маленький дикарь целитель сбежал этой ночью! Как это могло быть? Как такое вообще могло случиться? Эти два вопроса не переставая, метались в его голове, с грохотом сталкиваясь друг с другом и никак не желая улечься. Почему маленький негодяй сбежал и как ему это удалось? Наконец он решил, для начала сосредоточиться на втором и вопреки здравому смыслу надеясь, что это какая-то ошибка, все же велел десятку своих солдат подготовиться к погоне. Но прежде ему предстояло расспросить всех, кто мог ему хоть что-то ему объяснить. А когда он выслушал все объяснения, едва не рехнулся от злости и отчаяния. Как, ну как он мог быть таким ослом? Только Кайрин с той невероятной немыслимой для раба свободой мог совершить такой до глупости простой и до безрассудства дерзкий побег. Выслушав глупейшую историю о забытой сумке, он едва не бросился с кулаками на чуть живого, от страха старика Форина посмевшего оставить доверенного ему мальчишку без присмотра. И бросился бы непременно, не удержи его подоспевший, но еще не понявший, что тут происходит братец. Велев, как следует связать, запереть и сторожить до его возвращения провинившегося раба, чтоб позже решить, что с ним сделать, а заодно и с теми идиотами которые, не досчитавшись вчера мальчишку, преспокойно заперли рабское помещение  и даже не подумали поднять тревогу, он с тяжелым сердцем и пылающими яростью глазами, отправляется в уже явно запоздавшую погоню.
    Найти место, где маленькому мерзавцу удалось перебраться через забор даже его, не обученным специально для охоты за беглыми рабами собакам, удалось с легкостью. Так же как и отследить путь беглеца до выбранной им далее дороги, вот ведь мерзавец даже не зная местности, ухитрился избрать самую заброшенную и безлюдную! Собачки уверенно держали след  правда не по самой дороге, а чуть в стороне, но все равно в ее направлении, до того самого места где валялась на боку перевернутая большая повозка и повсюду на земле лежали трупы тех кто ее прежде сопровождал. Спугнув уже принявшееся пировать жадное воронье и  осмотрев следы явно недавнего побоища, солдаты в недоумении обратились к своему командиру.
- Что тут произошло хозяин? Как ты думаешь, это же не мог сделать наш мальчишка?
- Да нет, - скрежеща зубами от бессильной ярости, отвечал раньше всех догадавшийся, что тут произошло бывший центурион. – Просто маленький ублюдок видимо столкнулся с теми, на встречу с кем и рассчитывал, скорее всего, совершая свой безумный побег, с бандой беглых рабов, что вот уже который день наводит ужас на нашу округу! – Как он и опасался, после повозки собаки потеряли след, по которому еще не давно шли так уверенно. Слишком много крови пропитало тут землю, слишком много запахов перемешалось, да и люди, которые прекрасно знали, что вся округа охотиться на них как на диких зверей, конечно же, знали способы, которыми можно сбить со следа и даже специально обученных, не чета их теперешним, собак. Знали и наверняка воспользовались! Поняв, что больше сделать они ничего не могут и что сбежавший Кайрин дальше наверняка отправился со встреченными рабами в их тайный лагерь, где бы он не находился, порыскав немного для верности по округе и ничего не найдя, Летиасу пришлось признать поражение и приказать возвращаться на виллу. Обратно в ворота он въезжал в еще более мрачном настроении, чем выехал из них утром,  хоть это, и казалось невозможным. Бросившемуся к нему с расспросами брату он рассказал, что случилось, и чего они сумели точнее не сумели добиться.
- Что ты собираешься делать с наказанными? – тут же спрашивает явно обеспокоенный его будущим решением братец. – Ты их продашь? –  почти с надеждой спрашивает он, таким нехитрым образом пытаясь напомнить брату, какое наказание всегда было самым суровым в доме их отца.
- Нет уж, - зло качает головой Летиас – Так просто у меня никто не отделается! Форин должен был следить за паршивцем, как я и велел, а он позволил ему сбежать. Я с него шкуру спущу за это. И кретинам, что проморгали побег тоже, что-нибудь придумаю. Наказания никто не избегнет! Никто из тех, кто виноват ни солдаты, ни рабы!
- Летиас, постой. Подумай минутку! Форин служил нам еще со времен отца. Он и меня и тебя ведь можно сказать вырастил. Я понимаю, он виноват, но неужели настолько, чтоб наказывать старого верного всегда послушного и разумного раба смертью за первую, же провинность? Да и сказать правду он бы не ошибся так если б и мы сами не дали парню столько воли. Он же видел, как мы относились к нему. Он жил не как раб, вел себя не как обычный раб, и…
- И сбежал, словно самый обычный и подлый из них! -  заканчивает за него Летиас. Но кое в чем братец прав, их вины в случившемся не меньше. Это немного охлаждает его пыл. Немного, но не до конца. – Ладно, я велю надсмотрщику всыпать ем плетей, сколько там положено за обычное не сильное, но и не мелкое преступление и запереть его на три дня в колодки во дворе.
- Но это, же убьет его! – снова восклицает Тимерий, решивший, во что бы, то, ни стало сохранить жизнь старому рабу, к которому привык еще с детства.  Летиас и сам понимает это, и к тому же он ведь уже решил не наказывать старика чересчур уж сильно, добавляет.
- Я велю, а ты через день придешь и помилуешь его. Так словно ты уговорил меня, а я все никак не хотел. А после этого ты уберешь его отсюда. Куда хочешь, на поля, на пастбища, на любую работу, которую ты сам решишь, он будет в состоянии делать, но чтоб в доме я его больше не видел! – Поняв, что самая сильная гроза миновала, и справедливый брат никогда не станет карать остальных виноватых суровее, чем самого главного виновника Тимерий немного успокаивается и лукаво улыбается.
- Что, собираешься и дальше продолжать эту игру в доброго и в сурового хозяев?
- Почему бы и нет? - невольно улыбается в ответ как всегда заразительной улыбке брата Летиас. – Это ведь действует и неважно кого из нас они больше слушают, если в итоге все равно делают, что им велят не я так ты не плетью, так добром?
- И тебя абсолютно не волнует, что тебя они станут только бояться, а меня-то любить?
- Лишь бы были верны обоим. И лишь бы ты не забывал кто в этом доме хозяин, - уже безо всякой улыбки отвечает брату солдат. Тот тут же принимается уверять старшего брата, что никогда и в мыслях не имел как-нибудь занять его место или посягнуть на его власть. Его всегда устраивало место младшего брата – все удовольствия ми никаких забот. Зачем ему другое? Да и если б не так, через голову брата, которого он любит он бы никогда не стал прыгать.
- Ладно, я ведь знаю это – прерывает его Летиас. Всегда знал просто, просто,… О, демоны, просто извини, из-за этого побега я сам не свой. Хочется сорвать злость хоть на ком то. Мы так ему доверяли, а он вон как отплатил. – Тимерий понимает, о ком сейчас говорит братец.
- А что ты сделаешь с мальчишкой, когда поймаешь его? - страшась ответа, и все же решая прояснить все сразу, спрашивает он. И бывший центурион подтверждает самые худшие его опасения.
- Ты сам знаешь, что положено рабу за побег – смерть. Привезу сюда и казню у всех на глазах, чтоб больше никто, даже и подумать не посмел повторить подобное. Из нашего дома прежде никто не бежал, и я позабочусь, чтоб так было и впредь!
- Летиас, - Тимерий снова пытается смягчить брата, - Ты зол сейчас, но вспомни, что этот парень сделал для нас, для меня! Если б не он я сейчас был бы калекой, если б вообще выжил… Летиас, - продолжает он, видя, что хмуро сведенные темные широкие брови на лице бывшего центуриона не желают расходиться и стирать созданную ими гневно упрямую складку, прорезавшую высокий лоб. - Я обязан ему жизнью. Неужели это так мало значит для тебя? Ведь можно же наказать его как-нибудь еще, как угодно но сохранить парню жизнь? Мы ведь можем…
- Мы ничего не можем! Я помню, чем мы ему обязаны. Мы оба! Потому что ты мой брат, и я безмерно благодарен ему за то, что он для тебя сделал, но ты и сам прекрасно знаешь, что мы именно за это и вели себя с ним так, как вели. Он жил тут, так как не каждый свободный-то живет. Ты постоянно придумывал новые способы порадовать его, я сам постоянно, то отпускал пораньше отдыхать, то потакал всем его капризам, позволив лечить лишь рабов, и никогда солдат или господ и вот чем он отплатил! Сбежал! Не смей просить меня за него, иначе я передумаю и на счет остальных! – Тимерий низко опускает голову, поняв, что если когда-нибудь и сумеет уговорить никогда прежде не отличавшегося излишней жестокостью брата, то это случится не сегодня. Одна надежда на то, что парня поймают, скорее всего, еще не скоро но и ее брат тут же разбивает.
- Я отправляюсь к моему другу сенатору. Хочу собрать отряд из своих людей, и может нескольких его и самому заняться поисками и поимкой этого маленького предателя!
- Но Летиас, ты, же больше не  в армии и не можешь просто разъезжать с вооруженным отрядом по дорогам и вершить правосудие там, где тебе вздумается. Кроме того что это незаконно тебе еще и никто не будет доносить тех сведений которые получают отправленные на их поиски военные отряды или уполномоченные городом ополченцы. Ты будешь почти один со своим отрядом!
- Вот поэтому-то я и еду к сенатору. Хочу уговорить его, чтоб он послал меня официально, если не как солдата, то хотя бы как своего наемника. Если у меня будет его посменный приказ на поиски, это и развяжет мне руки, и обеспечит всю необходимую помощь. – Поняв, что дальше убеждать явно потерявшего от ярости голову брата бесполезно, Тимерий, наконец, сдается.
- Как ты думаешь, почему парень отмочил эту глупость? - Спрашивает он напоследок.
- Не знаю, я не знаю, что делается в голове раба, - обрубает все его вопросы брат, не собираясь объяснять брату что парень скорее всего сбежал именно от его «ухаживаний» тем более после того как сам же и запретил братишке подобное поведение. «Но я, же его, ни к чему не принуждал! Никогда!»  Мысленно оправдывает он себя. Парню лишь надо было сказать, что он не желает этого и я прекратил бы это баловство, но он был очень даже не против, а вот теперь сбежал. Не уж, я верну его, и этот вы****ок за все заплатит!
   Уговорить сенатора оказалось не так-то просто, несмотря на всю дружбу, что связывала престарелого вельможу и молодого солдата. А может как раз потому, что сенатор всегда хорошо относился и к нему самому и к его покойному отцу, считая того почти братом он так долго и сопротивлялся. В самых ярких красках хитрый старик описывал ему все опасности и ужасы что ждут его, переставшего быть солдатом в этих безумных поисках, которые, скорее всего, затянуться не на один день и закончатся, так же, скорее всего, его собственной же смертью. Всеми силами пытался убедить, что провинившегося мальчишку все равно рано или поздно поймают и от заслуженного наказания он никуда не уйдет. Что не правильно рисковать жизнью своей и преданных ему людей, чтоб поймать раба, которого поймают и без него и прочая и прочая. Ни единый из аргументов старого хитреца не сумел поколебать решимости взбешенного мужчины. В конце концов, поняв, что Летиас все равно совершит то, что так глубоко вбил себе в голову, что извлечь это оттуда можно было только вместе с мозгом, и он все равно сделает то, что задумал, с помощью сенатора и без нее. Обозвав его глупым мальчишкой и упрямым ослом, сенатор дал ему все, о чем просил его старинный друг и с нелегким сердцем, наказав посылать ему вести, как только можно чаще отправил на эту безумную авантюру.
   Вначале вновь обретенная столь долгожданная свобода настолько опьянила Кайрина, что он с неизменным восторгом воспринимал все, абсолютно все в том, что его теперь окружало. Спустя три четыре дня он понял, что кое, что в происходящем ему не понятно и вызывает удивление, а спустя еще пару дней все-таки разобравшись и поняв, как ему показалось, что же на самом деле происходит, он просто ужаснулся, но похоже для этого было уже немного поздно! Казалось никого, ну или почти никого из окружавших его людей на самом деле не так уж и заботило, что же с ними станет дальше. Что им делать и как дальше жить. Все их планы не уходили дальше нескольких ближайших дней, а те, что все-таки уходили, были настолько нереальны и невыполнимы, что не понятно как те, кто их составлял, не только умудрялись верить в них сами, но еще и убеждать других делать это. Похоже, никто тут в серьез не задумывался о том, что им нужно как можно скорее покинуть пределы империи и что для этого нужно попытаться пробиться к ближайшей границе, желательно где-нибудь в горах или непроходимых лесах, короче там, где она хуже всего охраняется. Но казалось, эти разумные мысли посещали только паренька. Остальные ограничивались лишь только болтовней о свободе и о том, как они однажды заживут, покинув империю и заведя свой дом, семью, овец или небольшое поле с пшеницей, или как вернутся в родные леса и степи где не были уже много лет и все в таком же духе. Да и то далеко не все. Похоже, все, что волновало этих людей это месть своим бывшим хозяевам. Они рыскали по окрестностям, нападая под покровом ночи на одинокие виллы имперских граждан из тех, что охранялись хуже всего. Убивали без разбору всех хозяев, что находили там, освобождали рабов, забирали с собой все, что только могли унести: еду, оружие, одежду, утварь, а после поджигали разграбленные дома и снова скрывались в непроходимых лесах покрывающих склоны дремлющего вулкана. Старая непонятно кем и когда устроенная тут усадьба настолько древняя, что даже легенды о ее разрушенных стенах истерлись из памяти всех окрестных жителей, оказалась бунтовщикам как нельзя к стати. В строениях расположились главари со своими семьями и приближенными. Остальные же люди разместились кто во дворе домовладения, кто построил тут же маленькие хижины из валявшихся повсюду тут обломков и веток деревьев, в которых тоже не было недостатка в густом лесу. А кто, и вовсе, укутавшись в украденный у какого-нибудь аристократа плащ, ночевал под открытым небом, благо и дни и ночи сейчас стояли теплые и не дождливые. Вот так и жили эти люди, бывшие рабы в одночасье ставшие свободными и теперь, по-видимому, не совсем понимавшие что же им с этой самой свободой делать. Разучившиеся за годы рабства жить самостоятельно, а ведь многие из них и родились в рабстве и никакой другой жизни кроме как по рассказам товарищей не знали, привыкшие, что кто-то каждый день говорил им куда идти и что делать. Привыкшие получать пищу в трапезной, брать чистую одежду в прачечной, выполнять за день столько работ сколько с утра велел им хозяин или управитель и знать, что всегда есть кто-то, кто позаботится об их нуждах, большинство этих взрослых мужчин и женщин напоминали Кайрину детей ради игры обрядившихся в одежды родителей. Сменив прежних таких ненавистных хозяев на новых – предводителей этого восстания, они по-прежнему беззаботно жили лишь сегодняшним днем, позволяя кому-то другому за них беспокоиться о дне завтрашнем, и не думая насколько правильные решения принимаются за них. Главное чтоб никто не заставлял их думать о проблемах самостоятельно. Похоже, перспектива необходимости, встав каждое утро самим решать, куда именно идти, что делать, как раздобыть или заработать денег на пищу, кров одежду, да еще и заботиться о семьях, у кого они были пугала их. Никто даже и не мыслил, чтоб оставить этот обреченный лагерь и небольшой группой или в одиночку отправиться куда-то в другие земли и попробовать создать свой дом и нормальную жизнь. Если такие мысли у кого и возникали, то они безжалостно высмеивались, а тех кого они посещали называли предателями, забывшими кто они, из какой грязи вырвались и не желающими помочь своим братьям обрести то, что смогли получить сами – Свободу! Они даже не замечали, что никакой настоящей свободы у них по-прежнему не было, да и не могло быть, пока они считались беглецами, которых имел право, да что там имел право, обязан был прикончить каждый встреченный отряд солдат. Пока любой встреченный им на дороге был врагом, что мог донести властям или солдатам об их местонахождении, пока десятки вооруженных отрядов рыскали тут и там по дорогам в надежде их разыскать и примерно казнить в назидание всем другим рабам. А предводители, которым все эти люди так легкомысленно вручили свои судьбы вроде казавшиеся намного разумнее, а кое-кто даже и образованнее остальных, удивляли юного целителя ничуть не меньше. Создавалось впечатление, что все, что их интересовало это только месть бывшим хозяевам. Все их действия сводились к тому, чтоб привлечь к их восстанию как можно больше освобожденных рабов и собрать из них, хоть что-то похожее на армию. Хотя на взгляд Кайрина это и было неразумным. Старое поместье уже просто не вмещало такой кучи людей, да и прокормиться им было не так уж и легко, дичь в лесах становилась все пугливее с каждым днем, не разграбленных вилл в округе почти не осталось, а повозки с товарами научились обходить эту часть империи стороной. И их обнаружение было только вопросом времени но, похоже, понимал это только паренек. Все свободное время эти люди посвящали лишь грабежам и тренировкам в обращении с оружием. А их предводители разрабатывали великие планы по освобождению все новых людей и по захвату все большего количества доспехов и оружия, необходимых им для того чтоб сражаться с имперскими солдатами. Иногда Кайрин даже задавался вопросом, не вознамерился ли командир воевать со всей империей разом, да еще и, надеясь победить? Должен же он да и его помощники понимать, чем закончится подобное безумие? Тем более, казалось бы, что предводитель должен бы был более других думать о будущем и безопасности, ведь его женщина находилась на самых последних сроках беременности. В лагере вообще было много беременных, то ли на радостях от призрачной свободы то ли еще по каким причинам люди даже не думали, как они станут заботиться о малышах в таких условиях и как обеспечат им безопасную жизнь.  Все что их сейчас интересовало это убить как можно больше врагов, а врагами были все свободные  жители империи, да награбить как можно больше всего, чего только можно и, принеся сюда бросить, где-нибудь посреди двора большой кучей ненужного хлама. Конечно же, метаться по лесам и полям, выискивая и убивая врагов. Каждый день уходить то от погони. То обманывать тех, кого выслали их преследовать проскользая под самым их носом, то нападая на мелкие отряды, что пытались отыскать их следы и уничтожать их до последнего солдата. А вечером за веселым костром пьяно хвастаясь дневными подвигами и соревнуясь, кто из них сегодня больше убил проклятых имперцев, жить было гораздо легче, чем пробовать задуматься о том, что ждет их впереди дальше ближайшего десятка дней. Чем решить куда уйти, где осесть и как начать строить ту настоящую свободную жизнь, о которой они на словах так грезили. Но предводителя, похоже, устраивала та жизнь что была, а все остальные пробывшие в рабстве так долго, что совершенно отвыкли жить самостоятельно или и вовсе никогда этого не умели, привычно делали, что им велят, ворча для порядка, но дружно исполняя все приказы. А если и появлялся один - двое недовольных, то порой командирам и не приходилось вмешиваться, вопросы навроде «Ты что решил сбежать и предать нас?» «Ты хочешь бросить братьев?» «Тебе что все равно, что там, на соседней вилле, имении, или, где там еще, жируют наши бывшие хозяева и издеваются над такими же как мы?» «Может ты решил, что теперь сам можешь стать господином?» неизменно вызывали бурный протест у обвиняемых и горячие заверения, что ни о чем подобном они, конечно, не помышляли и вновь убежденные, или просто смирившиеся люди на время возвращались к прежнему укладу и больше не наводили смуту какое-то время. Конечно, были и те, кто предпочел отколоться и таки попытаться достичь пределов империи. Почти всех их по дороге поймали, и судьба их была так же ужасна, как и предсказуема, на всех площадях любого города, где у этих людей были шпионы, можно было и услышать, а зачастую и своими глазами увидеть, что ждало таких вот пойманных рабов мятежников. О некоторых ушедших, правда, слухов никаких не было. Может им все-таки удалось добраться до безопасных мест, и они уже давно как-то устроили свою жизнь и только в ночных кошмарах иногда вспоминают те времена, когда были рабами? А может они лежали сейчас, где-нибудь в поле пронзенные имперской стрелой или мечом и смотрели в равнодушное небо выклеванными воронами глазами. О них не знали и потому их участь не вызывала таких жарких обсуждений как жребий тех, кому не посчастливилось попасться в руки бывших хозяев-палачей.
Кайрину порой казалось, что все эти люди охвачены каким-то странным безумием, которое в итоге и станет причиной их гибели. Поначалу он пытался, как-то осторожнее, поделиться своими сомнениями с теми из новых товарищей кто казался ему чуть разумнее остальных. Но когда после двух-трех подобных разговоров на него принялись подозрительно коситься и избегать, он прекратил, поняв, что если продолжит в том, же духе, то однажды утром его вполне могут найти с перерезанным горлом. Целитель он там или нет, а обвинение в предательстве и измене заканчивалось тут обычно смертью. Несмотря на всю показную беззаботность, все-таки эти люди понимали, как сильно рискуют, и какая малость отделяет их всех от смерти и любой, кто мог бы угрожать выдать их солдатам, уничтожался без всякой жалости. Вот такие мысли одолевали паренька в те редкие мгновения, кода выпадало свободное время, и не надо было немедленно выхаживать очередного раненного или лечить, чьи-то расслабленные непривычной неумеренностью кишки. Тогда он все чаще задумывался о том, что он вообще делает тут со всеми этими людьми? Ему не место среди них, он для них такой же чужой, как и они для него. И даже проживи они бок обок тысячу лет, это все равно бы не изменилось. Зачем, для чего он вообще сбежал? Послушав тут рассказы других о том, от чего же сбежали они, особенно те, кому не знавшие ни сострадания ни сочувствия к невольникам, в которых они даже и не видели людей, хозяева   предназначили быструю смерть на арене, себе на потеху, или долгую в каменоломнях и рудниках. Да и у большинства других жизнь была не многим лучше – жестокие хозяева издевавшиеся над ними всяческими самыми ужасными а порой и мерзкими способами ради собственного развлечения, жестокие надсмотрщики, превращавшие жизнь вверенных им невольников в один сплошной кошмар, нескончаемые переходы из одних хозяйских рук в другие, проданные в чужие далекие дома дети, жены, мужья, любимые… А от чего скажите сбежал он? От хозяев, которые обращались с ним всегда более чем милостиво и мягко? От хозяев, которые действительно относились к нему хорошо, заботились, покупали хорошую одежду, вещи, позволяли только лечить других невольников, почти не занимаясь ничем другим?  От Тимерия, который даже когда по строгому наказу старшего брата и оставил попытки соблазнить его, все равно не перестал баловать его и всячески опекать? Или от того, что он по глупости и наивности считал «невыносимыми домогательствами»  самого господина Летиаса? Разве же тот хоть раз пытался хоть к чему-нибудь его принудить силой или просто использовав свое право господина? Разве не отступал он снова и снова, стоило только Кайрину только по-настоящему начать вырываться из его объятий?  Разве его такие волнующие, такие кружащие голову такие сладкие поцелуи, такие возбуждающие и нежные ласки и такие лишающие воли объятия можно было сравнивать с тем, что пришлось пережить некоторым из этих людей? Только теперь, пожалуй, Кайрин до конца осознал, насколько же на самом деле повезло ему с хозяевами. Что бы мог очень даже легко сделать с ним тот же Летиас, стоило только ему захотеть, и даже не самому, а просто приказать своим солдатам скрутить и подержать упрямого раба и получить все чего только захотел бы! А вместо этого… Почему, ну почему эти мысли не приходили в его голову прежде?  А ведь хозяева даже доверяли ему! За ним никогда после того лечения  господина Тимерия даже никогда толком и не следили, как за другими рабами на вилле. У него свободы было намного больше чем у всех остальных, еще бы он ведь был лекарем и мог спокойно перемещаться по всей территории поместья без каких либо препятствий ни у кого не вызывая даже и удивления. Хозяин даже не настаивал, как в самом начале, чтоб он лечил его солдат, раз уж он так этому противился, а он… «Вечереет» - замерев у большого окна с торчащими по краям рамы острыми осколками выбитого кем-то стекла, подумал Кайрин. Оставайся он по-прежнему на вилле, сейчас как раз бы закончил все свои дела с лечением больных, осмотром здоровых и заболевающих, или думавших что они заболевают рабов, порученных господином его заботам но, если б не произошло ничего непредвиденного. Родов там или если б кто-то поранился. Он бы сейчас как раз направлялся на ужин к трапезной или в помещение для рабов на ночной отдых. Но в любом случае он бы проходил мимо большого хозяйского дома с выходящим на двор балконом, с которого в последнее время господин Летиас всегда ухитрялся заметить его появление, как, ни старался юный целитель разнообразить время этого возвращения. Старый Форин, смуглый черноглазый, когда то видимо черноволосый, а теперь совершенно седой раб, выходец откуда-то толи с южного востока, то ли с восточного юга и приставленный Летиасом к новому невольнику вместо няньки, чтоб обучать паренька тому, как должен вести себя хороший раб, как всегда ворчал бы что во времена его молодости никому из рабов не доставалось столько праздности и безделия, сколько выпадает на долю Кайрина. Вот при прежнем хозяине, да будут милостивы боги к нему там, в своих чертогах… И как всегда завидев их, господин Летиас спустился бы во двор и услал бы ворчливого доброго старика подальше с каким-нибудь поручением и придумал бы предлог чтоб утащить Кайрина в какой-нибудь укромный уголок подальше от любопытных глаз, а там …. Крепко обхватив себя руками за плечи паренек зажмурившись представляет что это его «великолепный офицер» вновь сжимает его в жарких объятиях. Что его горячие жадные губы снова и снова осыпают поцелуями его лицо, шею и открытые в широком вороте грубой туники грудь и острые плечи. То торопливые и страстные то неспешные и ласковые они одинаково зажигают кровь, рассылая по всему телу настойчивые волны сладкой дрожи, будоража неискушенное воображение юного раба, заставляя его рисовать себе так смущавшие его картины одна бесстыднее и, не смотря на это, одна притягательнее другой. А дальше, когда настойчивая ноющая тяжесть в паху заставляла его, забыв стыд теснее жаться к ласкающему хозяину и от этого еще отчетливее ощущать своим животом его недвусмысленно затвердевающий член, когда он внезапно трезвея и скидывая с себя охватившее его хмельное страстное безумие он отчетливо понимал, что именно станет делать с ним хозяин этим самым твердым членом если они вот прямо сейчас не остановятся, на Кайрина тут же накатывала волна панического страха, и он принимался, забыв обо всем вырываться из рук господина. И тот неизменно хоть и с отчетливым сожалением в красивых серых глазах отпускал его, не настаивая, и позволял юному трусишке поскорее сбежать под сомнительное укрытие толстых стен большого строения предназначенного для рабов, чтоб отдышаться и прийти в себя до следующего раза. Небо! Как он только мог быть таким дураком? Зачем сбегал снова и снова, мучая и себя и хозяина? Чего бы он сейчас не отдал за то чтоб снова оказаться на том дворе в тех объятиях! Но теперь, то об этом не могло быть и речи! Теперь он просто беглый раб, один из многих. И каким бы добрым не был к нему прежде его хозяин, он ни когда и ни за что не простит неблагодарного беглеца, посмевшего предать его доверие и хорошее отношение. А закон империи к беглецам был абсолютно безжалостен. Рабу, решившемуся на побег – смерть! А ведь они все тут были не просто беглецами, а еще и бунтовщиками, посмевшими поднять оружие против своих хозяев. Таких как они вообще ждало распятие – смерть долгая и мучительная на деревянном кресте под палящим солнцем от жажды и ран, нанесенных вбитыми прямо в живую плоть гвоздями, которыми несчастные надежно приколачивались к толстым доскам или брусьям большого креста. В некоторых вылазках по округе они с другими бывшими рабами  видели вдоль дорог такие вот столбы-кресты с их страшными украшениями – телами тех, кому не посчастливилось живьем попасть в руки солдат. Ужасающие гримасы, исказившие лица умерших, говорили о чем угодно только не о легкой смерти. Мысли об этом пугали. Внушали отчаяние и безнадежность, и Кайрин поскорее постарался их прогнать и вернуться к куда как более приятным воспоминаниям о жарких объятиях и упоительных поцелуях покинутого господина. Не удивительно, что и во сне этой ночью он продолжал видеть своего « дорогого великолепного господина офицера».