Ласточка гл. 2

2.

Я часто вспоминаю то время, оно было для меня счастливым. У человека бывают такие впечатления в прошлом, которые он хранит с беспредельной нежностью, как сокровища, оставленные нам жизнью. И вот, мы нанизываем эти драгоценные жемчужины счастья на веревочку нашей жизни, как самую дорогую ценность, которая будет нас согревать в старости, когда мы непременно станем их перебирать одну за другой. Это ожерелье до сих пор со мной, оно всегда будет тешить меня в минуты скорби.

Мы часто стали с ней видеться, она неизменно приходила к месту нашего первого знакомства, а я приходил к парку, ожидая застать ее там. Мы много и подолгу разговаривали, даже не помню о чем, наверно, о всяких пустяках, что свойственно всем детям. Она показывала мне город, мы бродили по улицам и переулкам, по достопримечательностям нового для меня городишка, но их было не так много, так что бродить нам пришлось не долго. Она рассказывала о себе, а я о себе, часами мы могли сидеть в парке, никого и ничего не замечая, лишь шорох листвы с ближайших деревьев, да теплый ветер, то и дело обволакивающий нас, приводил нас опять к реальности. Больше всего мы с ней играли в различные игры, от простых салочек, до занимательных игр-историй, где наше детское воображение было неослабевающим катализатором нашего интереса к данным играм. Я всегда был героем, который разбивает врагов в пух и прах, а она, да и она тоже была героем, который разбивает всех в пух и прах, тут мы с ней были на равных, иногда даже у нас из-за этого возникали конфликты, но мы их впоследствии, после всех наших игр, просто-напросто забывали, не предавая им особого внимания.

Однажды, она мне рассказала о том, что ее мама давно умерла, а отец около года назад взял и женился на другой. С мачехой у нее возникали конфликты, они обе друг друга невзлюбили, поэтому часто сорились. Отец всегда был на стороне мачехи, поэтому жизнь в собственном доме, который был ей так мил когда-то, стала невыносимой. Поэтому Диана часто приходила к этому парку, до того как встретила меня, чтобы побыть одной и поменьше видеть свою злобную мачеху. Последний раз, тогда, когда она встретила меня, у нее с мачехой возникла серьезная ссора, закончившаяся битьем посуды. Мачеха схватила Диану за кисть правой руки и долго и сильно сжимала ее, от этого-то у девочки и появился синяк в тот день, который я благополучно пытался излечить.

Я ее как-то спросил, а почему именно этот парк, а никакой другой, здесь много мест, где можно спрятаться от людей так, что они тебя никогда не найдут. Она ответила, что раньше ее мама, настоящая мама, всегда приводила ее сюда, долго сидела с ней здесь и играла. Поэтому именно этот парк ей очень дорог, ей нравится сидеть здесь и думать о матери, когда ей приходится особенно сложно. Отчего умерла ее мать, ей было неизвестно, говорят, что это была очень серьезная болезнь, лекарство от которой очень трудно раздобыть. Больше я ее не расспрашивал о матери, так как видел, что ей трудно об этом говорить, да и неловкость, которую я ощущал при этих вопросах, нередко меня приводило в ступор.
Эта девочка, всегда как будто одинокая, восседающая на этих ржавых качелях, нередко смотрела в небо, туда, где проплывали косматые белые облака, ее взгляд блуждал среди них. Я часто наблюдал за ней, перед тем как подойти к ней и поздороваться, мне казалось, что в ее блуждающих в выси глазах есть что-то печальное, тоскующее, то, что завет ее в небо к этим свободным от всего облакам. Но, как только я подходил к ней и заговаривал с ней, она вмиг перевоплощалась, становилась веселой и жизнерадостной, такой, какой я помню ее до сих пор. Ее озорные глазки наполнялись таинственным добрым светом, игривым я бы даже сказал, тоска исчезала безвозвратно, как будто ее и не было.
       
В один из дней мы шли с ней по окрестности, к нам на встречу шли двое детей, такого же возраста, как и мы, они о чем-то оживленно переговаривались и смеялись. Один из них, высокий и на вид заносчивый, подошел к нам и начал кричать вслед Диане, второй лишь поддакивал.

- Ведьма, ведьма идет со своим дружком! Что дружка нашла?! Опять промолчишь и убежишь, ну, давай беги… беги!

Второй мальчишка все время вопил, вторил первому лишь слово «ведьма», а первый все время дразнил Диану, которая на моих глазах быстро побледнела, на ее ресницах просвечивали капельки слез. Я не выдержал и решил вступиться, хотя решительно не понимал, с чего этим мальчишкам приспичило лезть к ней.

- Эй, а ну возьми свои слова обратно!- начал я, но они даже и бровью не повели, видимо, я имел не достаточно устрашающий вид для них.

- А это кто там у нас еще?- злобно спросил первый мальчуган, второй тоже что-то промямлил в том же духе, они двинулись на меня. Я ударил одного кулаком по лицу, но второй вернул мне должок за своего друга, и я упал. Но если я не имел достаточно устрашающего вида для этих мальчишек, то мой брат, который случайно проходил мимо со своими новыми друзьями, которые были его возраста, а некоторые и постарше, наверняка их напугал. Он схватил их обоих.

- Еще раз увижу, что вы напали на моего брата или Диану, точно поколочу! Чтоб я вас больше не видел, ясно вам?

- Ясно, ясно, только отпусти, больше не будем…- только и могли они ответить.
Потом старший брат принялся за меня, ругал за то, что я не могу постоять за себя; я пытался оправдываться, но у меня не получилось, потом он начал меня отчитывать за то, что я умудряюсь во всех городах, в какие только не попадаю, везде завести себе врагов и подраться везде, где только можно. Тут я не стал оправдываться - это была правда.
Я довел Диану до дома, она не промолвила ни слова, а я не решился спрашивать. На следующий день мы сидели в парке, она долго и задумчиво смотрела в небо, только иногда оборачиваясь в мою сторону. Тут я решился и заговорил о вчерашнем происшествии. Она вздохнула, опустила глаза и рассказала, что те два мальчика учатся вместе с ней, в классе ее не любят, она держится особняком, многим не нравится, что она очень молчалива и неразговорчива, ее дразнят. Но я понял из ее слов, сглаживающих реальность, что ее там обижают, мне стало жаль ее. Я быстро перевел тему.

- А почему ты так часто любуешься небом? Там что-то интересное?

- Нет, мне просто нравится наблюдать за облаками, за этой далью, которая таится в глубине неба. Вон, посмотри! Вон там, летит!- весело вскрикнула она, указывая своим указательным пальцем на быстро мелькающее пятнышко в небе.- Это ласточка, видишь, как она проворно летает по небу, она свободна, делает то, что ей хочется. Я бы хотела стать ласточкой, взмыть в чистое небо, лететь обуреваемой лишь ветром. Как было бы хорошо смотреть с высоты на тех, кого ты когда-то знал. Это так весело, наверное?!

Я впервые видел ее такой восторженной, даже залюбовался ее светящимися от радости глазами. Мне и самому даже захотелось взмыть в небо вместе с ней, быть вольным путником небесных равнин, только мы с ней, только вдвоем, и никого больше. Забыть о всех тревогах и обидах, быть счастливым лишь тем, что живешь на белом свете, не думаешь о том, что будет завтра, не гадать, а просто жить.

- Я бы хотела быть этой птичкой, летать по бескрайним просторам, не быть связанной с этим миром! Зачем я живу в этом мире, для чего я рождена, почему со мной нет моей мамы… мама…- глухо произнесла она, схватилась ладонями за лицо и зарыдала. Я даже не понимал, почему она снова заплакала, попробуй пойми этих девчонок, все у них не так, из одного переливается в другое и все на чувствах. Но в тот момент мне стало неловко, и я сделал то, что всегда делала моя мама, когда мне было плохо, я обнял ее и стал гладить по волосам, рассчитывая, что это хоть как-то ее успокоит. Мои старания не пропали в туне. Она потихоньку успокоилась, посмотрела на меня так пристально, что я даже растерялся.

- Спасибо тебе!- только и произнесла она, приблизив свои детские уста к моим. Это был мой первый и самый волнующий поцелуй. Он до сих пор вспыхивает в моем сознании, как одно из самых светлых воспоминаний о ней.