Exitus

                Dies irae, dies illa

Земля была залита кровью, и песок поблескивал багряной темнотой. Пыль уже оседала на поле боя, и теперь о страшном поединке напоминала лишь картина хаоса и смятения. Разорванное тело, вывернутое, сломанное, более не имело лица; оно, вместе со всею головой, исчезло под слоем грязи. Все, что осталось от ныне мертвого человека - это сердце, пронзенное стилетом наголо: ребра были пробиты, а грудная клетка - раскрыта на манер того, как это делают воры и грабители с набитыми чьими-то сокровищами сундуками.
Над телом стояла девушка. Она держалась за грудь, а ее туловище неестественно прогнулось назад, голова откинулась, словно к горлу кто-то невидимый приставил клинок. Ее губы дрожали от страха и гнева, а из глаз текли слезы; волосы прилипли к лицу, раскалывая его на множество маленьких фрагментов; пальцы стискивали одежду вместе с кожей так, словно стремились проткнуть ее.
Пошатываясь и всхлипывая, она отступила назад, неловко разрезая густой, будто свернувшаяся кровь, воздух. Стены древнего форта нависали со всех сторон, создавая неуничтожимую ограду от внешнего мира. Статуи ангелов, демонов и богов скорбно смотрели с парапетов и башен; некоторые из них навсегда искривились в мертвенной агонии, некоторые отвернулись. Другие скалились или смеялись, то ли злорадствуя над содеянным своей хозяйкой, то ли вовсе не питая никакого интереса к ужасам внизу. Только одна из статуй находилась на земле, в самом центре крепости и в приближении к юной деве. Даже сейчас на мраморном лице замерло тихое, отрешенное внимание; неживая рука была протянута к безрадостной картине свершившейся воли гнева.
Сделав шаг назад и утерев слезы, отчего трещины влажных прядей на щеках сменились алыми разводами, дрожащая девушка отбежала к единственному молчаливому соучастнику греха и правосудия. Хрупкое тело прижалось к холодному и твердому, каменному; спина вытянулась на округлых углах складок тоги, в которую был облачен идол. Скользнув узкой ладонью по вытянутой руке, откинув голову и положив ее на плечо старого Серафима, дева тяжело задышала, передавая лихорадочный жар белому камню.
Крылья ангела были давно сколоты, и из шести осталось целым только одно. Держа повелительницу в невольных объятиях, он безмолвно смотрел на останки, и нельзя было понять, что чувствует защитник и чувствует ли вообще. Но его спокойствие утешало девушку, и на какой-то момент она даже подумала: а не сможет ли он унести ее далеко отсюда, не хватит ли ему сил взмыть, пусть даже на одном крыле?
Но нет - оба они уже давно были прикованы к этой земле своими грехами: он - мертвым безразличием ко всему сущему и усопшему, она - страстной жаждой жить вопреки окружающим и себе самой. И все, что оставалось у обоих в конце концов, это насмешки тех, что стояли выше, да собственная неразрывная связь павших единожды...