Недостатки Счастья

   Эта безнадёжная бесконечность начинала ставить свои условия, вгрызаясь в плоть разума тонкими, но прочными нитями. Его понятия о смысле существования сходились с поисками идеала; но идеала не за всеми описанными параметрами, а за своими личными убеждениями о красоте и идеальности. И вот, когда он нашёл для себя то, что искал, когда отшлифовал это сокровище, он начал меняться. Он начинал быть таким, каким представлял себе полную противоположность идеалу своего понятия. Причём, его изменения не происходили незаметно от него. Он вполне осознавал свою деградацию в мире прекрасного, но не мог ничего с собой поделать. Все эти метаморфозы изменяли и его отношение к самому себе. Почему же нельзя остановиться, когда находишь то, что искал? И когда оно уже твоё и привязано к тебе неким чувством, а ты знаешь это, то пытаешься изменить и свой идеал. Но возможно ли это? Зачем изменять мечте? Зачем лепить из неё чуждые и тебе самому формы? Казалось бы счастье заключается в том, чтоб успокоить свою душу с тем, кому её можно доверить и хранить преданно её душу в себе.
   Ах, как ошибались люди, когда кричали об этом! Наверное, всё потому, что мы не были никогда счастливы. Мы просто не можем ими быть. Лишь потому, что своими эгоистическими идеологиями переходим предел покоя в счастливом быте нашей жизни, мы просто обязаны искалечить себя, и, особенно предмет нашей любви и разбить образ своего идеала о свою стервозность, а после, с гордостью сказать, что я был счастлив! Мнить и калечить, мешать и унижать, смеяться, а после плакать, бежать и гордиться пустотой, показывать неистовство злобы сути тревоги без содеяния зла. Бесконечные поиски иллюзий мечтаний окаменелого мозга, привели к тому, что человечество оказалось барахтающимся в океане своей глупости. В любом случае, деградация взглядов – конечная точка поиска чего-то, в случае везения.
Везёт всем без исключения. Одним больше, другим меньше. Это при условии, что всю нашу суть жизни и сам процесс, считать везением и подарком судьбы. А, может быть, кто-то посмеялся над нами? В таком случае, это гениальная шутка : вручить весь мир в руки человека и смотреть, как он сгниёт в собственном злорадном упитии.
Неужели мы пришли из ниоткуда, и с огромной скоростью летим в никуда? Мы не умеем пройти по коридору, не заглянув в чужую дверь, не перемешав жизни чужих и не оставив там что-то своё и не нужное. Причём, мы не просто идём по злосчастному коридору, а шатаемся в пьяном ритме жизни. И никуда не вырваться, некуда сбежать, некому кричать. Да и что кричать? Звать на помощь? Кто нас спасёт от нас самих? А эти нелепые церкви, которые лишь горящими на солнце крестами, разрывают, словно ножи небо. Не Богу, а себе надо ставить храмы, себе молиться и себя просить о пощаде. Кто рискнёт слиться с нашими деяниями и быть погребённым под слоем того, что осталось на поверхности?
Но мы, до последнего, вгрызаемся в горла друг другу. Человечество -  это адская машина, созданная для того, чтоб причинять боль и муки, страдания и слёзы. Машина, запрограммированная на самоуничтожение…
 
   Пустое. И это нечто с силой давило тишиной на сознание, заставляя молить оглохнуть. Ветхая память об ЭТОМ, втиралась в сущность едкой досадой. А нестерпимым было то, что осталось лишь нечто от чего-то, что казалось когда-то неизбежным и ужасно больным. Это вышло не сразу, хотя к этому шло. И они двое это прекрасно понимали, пытаясь в то же время продлить, но не сохранить всё между ними. Помнится темень, возможно была ночь, ватная дорога, солёный воздух и горькая слюна желчи не то от ненависти, не то от обиды. А, может быть, и это в полнее допустимо, что горько было не от того.
Ах, да, до этого с ним был ещё кто-то и, кажется тогда было вовсе не горько, а даже сладко, хорошо и, вроде бы, был день. Но помнится, что этот некто был гораздо чем-то большим, чем просто тень в затухающей памяти. Удивляло и то, что при воспоминании о тени, сердце начинало оживать и слегка ускоряло ритм биения. Вязкость слов при воспоминании настораживала и заставляла подумать об этом феномене. Может, это оттого, что этот кто-то заставлял его иногда переиначивать свою сущность, дабы досладить тёмному объекту из памяти.
Настораживало и то, что это пятно вообще пришло на ум и привело к тому, что голова дико заболела, рискуя вот-вот расколоться на части от воспоминаний. Весь этот процесс озадачивал и навлекал дурное настроение, а он так  не вспомнил.
   … Дуновение ветра принесло запах скорой разлуки. Они стояли на расстоянии в шаг друг от друга. Оба смотрели в разные стороны и казалось, что кто-то вот-вот что-то скажет, но пауза продолжала увеличиваться и наконец достигнула размера, при котором уже бесполезно было что-либо говорить. Атмосфера была накалена невозможно холодным рвением вернуть всё, но не было куда, не было кому, и не было для чего…
Всё умерло, дав свободу грусти, которая долго не думая, начала догрызать остатки надежды.
Да, внезапно вспомнилось и это. Но почему и зачем? Ответа не было. Он снова и снова возвращался к этому, но нового не было.
   Холодная, восковая, сквозящая дрожь вдруг выхватила его из лап этой амнезии. Он вспомнил всё – и её, и причину, и сожаление, и давящую боль, и распинающую грусть, и даже злобу.
   До этого, показалось, голова не болела, а болеть начала только сейчас. Неумолимо хотелось стать чистым. Вычеркнуть. Слот памяти – словно адская книга зудел в мозгу. Но ведь он не помнил. Ничего не помнил. Зачем это вернулось? Или же он просто не смог забыть?
   Зачем скрывать? Он любил её, дико любил. Он был повёрнут на ней. Но она стала невыносима. И он не выдержал, излил всё до последней капли. Жалел? Да, он жалел, но не больше, чем она. А, значит, все его страдания сводились к нулю.
Было больно и он не стыдился криков и слёз; было темно и пусто. Мозг вмиг стал мягким. Это ощущение было похоже чем-то на легкое опьянение. Кровь давила на виски, слёзы на глаза. Мысли, если они вообще были, запутывались в немой агонии в узел.
Это было только начало. После горло сдавило, подбородок задрожал и через миг, потухшие глаза, заблестели от слёз. Они машинально закрылись, плечи согнулись и затряслись как в лихорадке.
   Он вновь подумал об этом. Но на этот раз это вызвало смех. Это казалось назойливой зубной болью, которую надо приглушить. Вполне бы подошла чашка кофе и сигарета.
Нет, это какое-то безумие. Думать о прошлом, ворошить былое, рыться в пепле похороненной любви. Всё прошло, они разошлись. Теперь их разделял глухой туман. Вместо огненной испепеляющей страсти осталась гарь. И это расстояние увеличивалось всё больше и больше…