Экзорцист

Экзорцист.
Повесть о маленьких и больших победах.

Испытание водой.
Училище Святого Доминика готовилось к выпускным экзаменам. Студенты, претендующие на сан экзорциста, штудировали книги в огромной библиотеке, отрабатывали приемы рукопашного боя в парке или молились в храме. Всего час отделял их от начала отбора в новую жизнь.
Габриэль Хоффман отложил лекции по новейшей истории и с усталым удовлетворением откинулся на жесткую спинку стула. Тихий скрип разнесся по читальному залу подобно реву трубы Апокалипсиса. Габриэль покраснел от стыда, когда на него с яростью уставился отец Эдгар, старый библиотекарь. Под смешки прочих школяров Хоффман, путаясь в подоле грубой рясы, спешно покинул зал.
Он летел по каменным коридорам училища, нетерпеливо теребя старые четки, что дал ему отец перед отправлением на фронт. Да, быстрая походка молодого человека, малоподходящая для служителя Господа, объяснялась тем, что юноша не так давно покинул военную службу. Во время Прорыва Изнанки у солдат не было времени даже передохнуть, всё делалось только бегом, и демобилизованные парни просто уже не могли иначе. Сейчас военные привычки оказали Хоффману медвежью услугу. На полном ходу Габриэль врезался в отца Диего, своего будущего экзаменатора. Да, день не задался.
- Какое порождение Ада залепило твои глаза, молодой человек? – прохрипел грузный монах, лежа на голом каменном полу, - Если же ты уже прозрел, помоги мне встать.
- Да, конечно, святой отец, - парень протянул руку и рванул упавшего мужчину на себя. Габриэль не рассчитал силы, и оба служителя церкви упали еще раз, не удержав равновесия.
- Клянусь, юноша, ты – самый неуклюжий студент нашего училища! Какой из тебя получится экзорцист?
- Пожалуй, что хороший, выполняющий свои обязанности, - процедил Габриэль тихонько. Тихо, но недостаточно – толстяк нахмурился и рывком поднялся.
- Ты больно много о себе возомнил. Вот что – бери метлу и вымети пыль, у меня вся ряса заляпана.
- Но экзамен всего лишь через час! Я не успею помолиться!
- Это будет твое наказание, - отец Диего удалился прочь, бурча под нос что-то малопочтенное. Хоффман сидел на камнях и смотрел ему вслед со злостью, простительной для молодого человека, но, всё же, запретной для служителя Господа.
***
Габриэль успел ровно к началу экзамена и тихонько присоединился к своей группе. Приветственные кивки, последние уточнения – всё как в любом учебном заведении. То, что данное училище выпускало ретивых борцов с порождениями Изнанки, не меняло студенческого духа. Такой же страх перед экзаменом, что и в любом университете.
- Группа сто пять уже почти час как зашла в аудиторию, скоро последний студент выйдет - сообщил ассистент, стоящий у дверей.
Первый этап экзамена. Теория. Ее спрашивает отец Урбан, спрашивает строго, но справедливо, любимчиков не держит, зато и «топить» никого не будет. Насколько знаешь, настолько и сдашь.
Одногруппник Габриэля Элиас полез в сумку за конспектом. Неловкое движение, и содержимое сумки посыпалось на пол. Хоффман помог поднять вещи, заодно просмотрел выпавший из тетради листок с перечнем дат. Виктор покраснел и спрятал шпаргалку.
- Группа сто пять, в парк! Группа сто шесть, в аудиторию! Да поможет вам Бог! – напутствовал студентов ассистент.
- Да уж, пусть поможет, - вздохнул староста группы Генрих, славившийся умением беспокоиться по любому поводу и без него.
Группа вошла в огромную аудиторию, расселась на скамьях под строгими взглядами младших служителей. Отец Урбан начал подзывать студентов по списку, те тянули билет. Одни школяры хватались за головы, другие истово крестились – все вопросы подготовить было почти невозможно, и у каждого имелись свои пробелы в знаниях. Габриэль взял билет, перевернул. Перевел дыхание – ровные буквы на бумажке гласили: «Прорыв Изнанки и его последствия». Это он знал. Это он видел.
- Я готов отвечать.
- Да? Ну, идите сюда, молодой человек, садитесь.
- Кхм. Итак, Прорыв Изнанки…
- Стоп-стоп-стоп. Сначала определите термин «Изнанка».
- Но этого же нет в билете…
- Это не значит, что вы можете просто выкинуть столь важное знание.
- Хорошо. Итак, Изнанка – это прослойка между миром материальным и миром духовным. Изнанка является сосредоточением мыслей и образов, которые могут переходить из мира в мир при наличии или отсутствии достаточной веры людей в эти образы. Так, богатое наследие древних языческих культур – все эти кентавры, русалки и прочие – существовало в виде перешедших в наш мир образов. Естественно, они исчезли после осознания людьми их абсурдности.
- Неплохо. Теперь про Прорыв.
- Событие, известное как Прорыв Изнанки, произошло 6 августа 1945 года, то есть почти три года назад. Атомная бомбардировка Хиросимы вызвала во множестве людей стойкую уверенность в наступлении конца света. Эта убежденность незамедлительно воплотилась в материальном мире в виде своеобразного потока ненависти, который уничтожил всё живое на пути от Хиросимы до Вашингтона. На линии следования этой ненависти и образовался проход между нашим миром и Изнанкой, через который сюда приходили порожденные людским воображением монстры. Несколько долгих месяцев спешно мобилизованные войска союзников очищали омываемые Тихим океаном земли от чудовищ.
Габриэль замолк и перевел дыхание. То, что произошло три года назад, он обещал помнить до самой смерти. Над изуродованными трупами своих сослуживцев, среди горящих руин авиабазы острова Тиниан молодой помощник механика Габриэль Хоффман клялся отомстить монстрам за перенесенный им кошмар.
- Продолжайте, прошу вас.
- В декабре 1945 года был зарегистрирован первый случай малого прорыва Изнанки. В Германии, в Нюрнберге. Посреди одного из слушаний в зале суда появилась сияющая дыра в воздухе, откуда выскочил солдат СС, такой, какими его представляла пропаганда, то есть настоящий монстр в мундире. Он разорвал голыми руками нескольких обвиняемых – Ганса Фриче, Франца фон Папена и Ялмара Шахта. После этого порождение Изнанки набросилось на конвой, а обвиняемые, будто позванные кем-то, по одному поднялись и шагнули в дыру. После этого туда прыгнул монстр, и всё вернулось на круги своя. Так было несколько раз, арестованные нацисты исчезали из своих тюрем, уходили через Изнанку.
- Так, дальше, что в итоге?
- Малые прорывы начали происходить по всему миру, порождая одиночных монстров, терроризирующих окрестности. Опытным путем было выяснено, что истово верующие люди могут заставить чудовище вернуться обратно в Изнанку – для этого они должны искренне обратиться к Богу и поразить нечисть символом веры. Изгнание осложнено тем, что монстр не оставляет попытки выполнить свое предназначение любой ценой. Обычно он просто стремиться убить всех вокруг, но, как показал прецедент в Германии, возможно и выполнение более сложной задачи. В феврале 1946 года Епископ Рима, викарий Христа, преемник князя апостолов, верховный первосвященник Вселенской церкви, Великий понтифик, Примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, суверен государства-города Ватикан, раб рабов Божьих Папа Римский Пий Двенадцатый организовал в Европе десять училищ для специалистов по изгнанию порождений Изнанки. Десять училищ экзорцистов.
- Я думаю, вы станете экзорцистом, молодой человек. Теорию вы знаете хорошо. Пройдите в комнату отдохновения и подождите там, пока закончит отвечать вся группа, - отец Урбан показал на небольшую дверь слева от своего стола.
Габриэль благодарно кивнул экзаменатору и пошел к двери.
- Элиас, вы следующий! И уберите свою шпаргалку!
«Ну, удачи, Элиас. Бог в помощь»
***
Час, проведенный в судорожных попытках вспомнить основы боя. Тишина, нарушаемая лишь скрипом открывавшейся двери, и вздохом очередного студента. Целый час в ожидании.
- Группа сто шесть, в парк!
Быстрым шагом – до парка, где ждет отец Александр, тренер боевых искусств. Он поприветствовал экзаменуемых энергичным кивком и приказал подготовиться к  испытанию. Студенты скинули рясы и остались в черных бриджах. Две минуты легкой разминки – приседания, растяжка, наклоны, кто во что горазд – и первая пятерка студентов подходит к оружейной стойке, берет по пистолету. Габриэлю достался наган, явно в свое время побывавший не в одной переделке.
- Ну-с, покажите мне класс, - просипел отец Александр, указывая в сторону мишеней, - полная обойма и семьдесят шагов до цели. Если кто сумеет попасть точно в «десятку» хотя бы пять раз, того я, независимо от результатов прочих экзаменов, рекомендую к службе в рядах Швейцарской гвардии. Готовься!
Габриэль поднял руку, согнутую в локте, и уставился на мишень.
- Целься!
Пять рук метнулись вперед. Рука Генриха дрожала от волнения, Элиас непрерывно облизывал губы. Да и Габриэль беспокоился, напряженно закусил губу.
Отец Александр усмехнулся.
- Если думаете, что готовы, можете начинать стрелять. Давайте, смелее.
Хоффман скосил глаза влево и разглядел ехидную улыбочку тренера. А, была не была!
Семь выстрелов, один за другим, на одном дыхании. Габриэль опустил пистолет и угрюмо сел на траву. Он был уверен, что промазал.
Ассистент подбежал к отцу Александру с мишенью в руках и что-то шепнул мужчине на ухо. Тренер подошел к Хоффману и положил руку на плечо юноши.
- Молодец, парень. Если отец Диего тебя завалит, с удовольствием отрекомендую тебя Ватикану. Вот, держи на память, - тренер протянул студенту мишень с семью аккуратными дырками, превратившими поле «десятки» в решето. Отец Александр глянул на оставшуюся четверку и рявкнул:
- Огонь!
***
Габриэль вышел из душевой и сел на скамью в студенческой раздевалке.  Вода смыла пыль, принесенную с испытания по ближнему бою – Габриэль продержался против ассистента тринадцать минут, до отличной оценки не хватило всего двух, но этот служка провел очень рискованный прием, и студент оказался на земле. Впрочем, пока всё шло вполне удачно, и если отец Диего успел остыть, то… Юноша усмехнулся. Отец Диего славился злопамятностью, так что с дипломом экзорциста можно было распрощаться. Хорошо хоть, стрельба прошла успешно, и есть шанс попасть в Ватикан.
Габриэль встал перед большим, во всю стену, зеркалом и оглядел себя. Отец Диего не терпел неряшливости – ходили слухи, что он однажды отказался экзаменовать студента, который пришел с немытой головой. У Хоффмана с внешностью всё было в порядке – стройный молодой человек, не худышка, но и не толстяк, короткие русые волосы тщательно промыты и высушены, всю налипшую за день пыль смыла ледяная вода.
Хоффман натянул чистую рясу и, перебирая отцовские четки, пошел во внутренний двор, где студенты уже собирались для последнего, решающего испытания.
 Грузное тело отца Диего в лучах заходящего солнца напоминало скалу, вокруг которой вились чайки-студенты. Габирэль протолкался в первые ряды, изо всех сил изображая прилежание и раскаяние. Экзаменатор посмотрел на школяров с неприкрытым скепсисом.
- Что, пришли сдавать практику? Ну-ну. Сейчас я разобью вас на группы по пять человек и приставлю к надсмотрщику. Выйдет шесть групп, у каждой будет задание по изгнанию одного чудовища. Мы локализовали несколько прорывов Изнанки, самый дальний – шесть часов по трассе. Приступим к сортировке…
Габриэль молил всех святых, чтобы попасть в группу к какому-нибудь ассистенту, а не к отцу Диего, но…
- Со мной поедут Габриэль, Элиас, Генрих, Антоний и Людвиг. Что скривились? Пошли!
Пятерка студентов с понурым видом залезла в потрепанный французский пикап, гадая, какого монстра им приготовил отец Диего. А тот уже заводил мотор и насвистывал что-то из довоенной Эдит Пиаф, изрядно фальшивя. Отец Диего, хоть и был коренным испанцем, очень любил все французское, и часто повторял: «Если бы я не был священником, был бы парижским художником». Впрочем, студенты из Франции не становились его любимчиками, всех школяров он гонял одинаково.
-  А что нам предстоит, святой отец? – подал голос Генрих.
- Пять часов дороги до деревеньки на юге, изгнание одного привидения, потом обратно. Ничего сложного, надо быть полным неумехой, чтобы провалить задание. Правда, Габриэль?
- В таких вопросах я полагаюсь на опыт старших, святой отец.
Толстому священнику хватило ума пропустить явно провокационную реплику мимо ушей и не начинать спор.
- Можете пока вздремнуть, путь неблизкий.
***
Бледное, перекошенное в нескончаемой ярости лицо. Обритая голова, отмеченная татуировкой в виде свастики над левой бровью. Прозрачные глаза, наполненные до краев ненавистью и фанатичным стремлением убивать. Маленький рот, извергающий отрывистые фразы, которые оглушают и выворачивают наизнанку душу слушателя…
Габриэль открыл глаза и уставился в чистое небо, пытаясь восстановить ровное дыхание. Это был сон. Просто сон, может быть, воспоминание из прежней жизни, сращенное с образами из агитационных фильмов и плакатов.
Отец Диего остановил машину на окраине маленькой деревушки.
- Давайте, просыпайтесь! Крестьяне говорили, что призрак появляется только ночью, так что нам надо успеть дойти до мельницы. Марш, марш, сонные мухи!
Студенты, со слышимым хрустом напрягая суставы, выбрались из пикапа и построились в ряд перед экзаменатором. Генрих, как староста, спросил то, что волновало всю пятерку:
- Святой отец, а какого призрака мы будем изгонять?
- О, это интересный экземпляр. Расскажу по пути. Пошли, тут недалеко, - отец Диего зашагал прочь от пикапа, мимо наглухо запертых крестьянских домиков. Жизнь в деревне будто вымерла.
- Так вот, примерно месяц назад в наше училище пришло письмо, в котором жители этого захолустья жаловались, что в старой водяной мельнице поселился призрак. Он якобы убивал тех, кто заходил в мельницу. Крестьяне сделали такой вывод, потому что исчезла свора псов, привыкшая там ночевать. Сомнительный аргумент, но я всё-таки сюда съездил, и – представьте себе! – на мельнице действительно что-то есть. Чудовище днем не показывалось, но в одном из углов была целая куча собачьих растерзанных тел. Я освятил здание, чтобы монстр не смог отдалиться от мельницы, и сегодня мы его изгоним. Кстати, мы уже пришли. Вон там, видите?
Палец священника указывал на темную развалюху деревянной мельницы с водяным колесом больше самого здания. Высунувшаяся из-за туч луна осветила затхлый пруд и тропинку к заброшенному домику. Шесть человек аккуратно, стараясь не шуметь, прокрались к двери.
- На счет три мы входим. Будьте осторожны, неизвестно, как изменился здешний обитатель за этот месяц. Приготовьтесь и укрепите себя молитвой.
- Это всё, на что способны католики?!
Из-за угла появился мужчина лет тридцати в мундире Итальянской социальной республики, обезображенном многочисленными кровавыми пятнами. Смачный хук левой отбросил Габриэля в мельничный пруд,  правый кулак сломал челюсть Элиасу, удар плечом впечатал Антония в стену. Отец Диего выхватил склянку со святой водой, но отродье уже толкнуло на него Генриха, а застывшего в страхе Людвига настиг мощный пинок, сломавший коленную чашечку. За несколько секунд чудовище – да, это был тот самый призрак! – раскидало шестерых охотников, которые должны были изгнать его.
Итальянец оглядел священнослужителей с нескрываемым презрением и медленно, с ленцой достал из-за голенища сапога небольшой ножик. Четкий, выверенный удар пробил череп Антония, лезвие несколько раз описало круг, углубляя рану, кровь потекла напополам с мозговой жидкостью. Монстр вынул нож, облизал металлическую полоску и хрипло засмеялся в ночь:
- Да здравствует Первый маршал!
Отец Диего спихнул с себя потерявшего сознание Генриха и попытался нащупать в траве склянку со святой водой, но на руку ему уже опустился тяжелый солдатский сапог.
- И не пытайся! Я убью вас всех, и вы ничего мне не сможете сделать!
Рука монстра уже заносилась для удара, и тут Элиас, вопя что-то нечленораздельное, бросился на него с кулаками,  удачно выбив нож из ладони. В ответ итальянец обрушил на юношу ураган ударов, повалил на землю и начал планомерно долбить его по лицу каблуком, целя в глаз. Элиас затих, тихо подвывая от чудовищной боли, но в затылок монстра уже прилетел ботинок Габриэля, мокрый, с зацепившейся водорослью , и солдат обернулся с гримасой изумления, напоследок впечатав подошву в лицо упавшего студента. Гадко оскалив желтые зубы, итальянец двинулся на Хоффмана, стоящего у берега пруда и дрожащего в хлюпающей на ветру рясе.
- Габриэль, отвлеки его, пока я не нашел святую воду! Отвлеки его! – орал отец Диего, встав на четвереньки и пытаясь нащупать драгоценную склянку.
Юноша и призрак закружились в сумасшедшем танце, Габриэль всё время держал итальянца на расстоянии, старался отвести его от суетящегося экзаменатора. Запнувшись, он второй раз за ночь упал в мельничный пруд, руками застучал по поверхности воды, но тут на парня прыгнул разгоряченный охотой солдат, и они закрутились в схватке.
Отец Диего нащупал наконец нащупал склянку и поднялся на ноги. Судорожно выдохнув, он начал читать молитву, призывая Господа в помощь, Людвиг начал повторять заученные слова, стараясь не прервать молитву рвущимся наружу болезненным стоном. Габриэль вынырнул на поверхность и, хватая ртом желанный воздух, вторил своим товарищам. Вверх взметнулся столб воды, монстр выпрыгнул на берег, злобно скалясь.
Толстый монах откупорил бутылочку со святой водой и кинул в призрака, заканчивая молитву.
- Аминь.
Но драгоценное оружие не нашло свою цель. Пролетев в паре сантиметров над головой итальянца, склянка с жалобным бульканьем упала в пруд. Монстр согнулся пополам от хохота, отец Диего опустил руки и закрыл глаза, ожидая неминуемой расправы. Раз, два… Удара, вероятно, смертельного, не последовало. Зато священник услышал дикий крик боли и ярости.
Габриэль, наполовину вылезший из воды, ухватил итальянца за ноги и тащил в пруд. Колени призрака уже горели белым пламенем, вызванным святой водой. Огонь охватывал монстра, непрерывно орущего проклятия в адрес Господа и здравницы своему погибшему дуче. Наконец, чудовище рассыпалось иссиня-черным пеплом, оставшимся качаться на воде.
Хоффман выкарабкался на берег и упал на траву без сил. Рядом уселись Людвиг и отец Диего. Генрих до сих пор валялся без сознания, а Элиаса и Антония ждали уже не соратники, но гораздо более высшие существа.
***
- Стало быть, это Мартино Баджо ошивался на мельнице? – староста деревни задумчиво поскреб бороду.
Священнослужители сидели в деревенской гостинице, обнявшись с кружками горячего чая. Габриэль закутался в старый плед, непрерывно чихая, Генрих, счастливо провалявшийся без сознания всю ужасную ночь, с аппетитом уплетал козий сыр, Людвиг и толстый монах просто молча сидели, слушая старосту.
- Он тут родился, да, сразу после первой войны. Задиристый был пацан, безбашенный и отчаянно смелый. Когда к власти пришел Муссолини, пошел в армию, воевал с хорватами и сербами, потом защищал социальную республику, словно дьявол, и вернулся к нам недавно, два года назад. В июне, да. Он шел по деревне, горланя во всё горло «Гиовинеззу». Ему на беду, тут остались несколько бойцов Сопротивления, они его повязали и бросили на улице. Ночью его кусали собаки, а Баджо смеялся и орал свой треклятый фашистский гимн. На следующий день его никто не развязал, не дал воды, Мартино проклинал нас и грозил разорвать всем глотки… Через две ночи его нашли мертвым, в изодранном собаками мундире. Ветераны Сопротивления бросили тело в старой мельнице, «чтобы псам было, что жрать», как они сказали. А месяц назад свора исчезла, и мы написали в ваше училище.
- Да, история, - отец Диего слабо усмехнулся, - история интересная. Габриэль, Людвиг, я ставлю вам высший балл за то, что не растерялись в трудной ситуации. Вы будете экзорцистами, надеюсь, много лучшими, чем сегодня показал себя я. Генрих, ты, конечно, очень вовремя рухнул в обморок, но это не даст тебе преимущества в настоящей драке. Так что, извини, но придется тебе помариноваться в училище еще годик.
Габриэль залпом выпил обжигающий чай, счастливый от осознания того, что он живой, да еще и сан экзорциста получит. Хорошо. Оно того стоило.

Мальчики кровавые в глазах.
Уличное кафе «Крыло орла» переживало не лучшие времена. О, в 1939 году назвать заведение именно так казалось владельцу, герру Кляйну, отличной идеей. Местечко тут же облюбовали парни из гитлерюгенда – те, кому только-только предстояло вступить в ряды полноправных граждан, молодые костоломы в расцвете сил, -  в течение трех с небольшим лет Кляйн не знал недостатка в средствах. А потом всё рухнуло, и теперь Кляйн зарабатывал сущие крупицы былой выручки. Его клиентов можно было пересчитать по пальцам – несколько юных мордоворотов, тех, кто умудрился скрыться от исполнения своего долга, да пара пожилых бюргеров, которым не хотелось искать в Западном Берлине другое заведение, которое не контролировали бы американцы. Таких кафе, между прочим, вообще больше не было, и Кляйну повезло, что янки показалось забавным оставить в целости кусочек Третьего Рейха посреди развалин.
Когда зазвенел колокольчик над дверью, немец начал наполнять кружку разбавленным пивом – все завсегдатаи предпочитали именно этот напиток. И громом средь ясного неба прогремел незнакомый молодой голос:
- Не стоит. Я предпочитаю простую воду.
Кляйн удивленно поднял голову и уставился на незнакомца. Молодой мужчина, лет этак двадцати с мелочью, коротко острижен, волосы светлые, серый походный плащ не скрывал военную выправку… Хозяин кафе принял бы парня за еще одного члена гитлерюгенда, но была одна деталь, вопящая о неверности такого суждения. В центре высокого лба огненным клеймом горел латинский крест. Кафе посетил экзорцист.
- Водичку, значит? А пиво я куда дену?
- Можешь выпить сам. Я оплачу.
- Тогда – твое здоровье, парень.
Два глотка. Один маленький, будто чтобы распробовать – вдруг вместо воды налили спирт? – другой смачный, от души, как в последний раз.
- Ты откуда?
- Заметно, что не немец?
- Говор хороший, не спорю, да больно гладкий, ученический. Да и наших в училища принимают неохотно, брезгуют, хотя буквально пяток лет назад были друзьями до гроба.
- Да и сейчас не всё так плохо… Родился я здесь, но потом уехал. В США. Прошел войну, после Прорыв Изнанки, потом училище в Италии. Вот, теперь приписан к Берлину.
- Стало быть, будешь тут за Изнанкой следить? Хорошо. Здесь, у янки, еще спокойненько, а вот у красных вообще кошмар. Что ни день – то стрельба и взрывы. В Восточной части немцев уже почти нет, их расселяют по соседним городам, чтоб чего не вышло. Говорят, на Востоке по улицам бродит Кровавый мальчик! – Кляйн сделал страшные глаза.
- М? Какая-то городская легенда?
- Да, вполне. Только не легенда, а быль. Жил, мол, мальчишка один, на момент войны в «Юнгфольке» состоял. Когда город штурмовали Советы, собрал ребят соседских, подобрали они оружие с трупов, да и засели в доме на каком-то шибко стратегически важном перекрестке. Три часа не давали по улицам пехоте пойти! Потом патроны кончились – так они из дома вылезли и с кулаками на красноармейцев бросились. Положили их всех, только «юнгфольковец» и остался. А ведь перекресток, домов много, и людей много, потому как кто их из домов выпустит? Мальчишка на них орал, уговаривал выйти и помочь, хотя бы достойно принять смерть… А горожане не дураки были, сидели себе тихонечко. Мальчика добивали штыками. Весь в крови был, весь. Мне племянница рассказывала, она всё с чердака видела.
Герр Кляйн мотнул головой, запирая в самую дальнюю кладовую памяти бледную девушку, сбивчиво рассказывающую о произошедшем. Бедняжка обосновалась здесь, на Западе, и нашла какую-то работу. По крайней мере, она так говорила. Давно уже не виделись.
Посетитель сделал еще один крохотный глоток воды, наклонил голову, о чем-то задумался.
- А конец истории какой?
- Ну, до августа никто про мальчишку и не вспоминал – много всяких кошмаров было, за всеми не уследишь. А вот когда грохнуло – началось. Стали поговаривать, что бродит по Восточному Берлину паренек в форме «Юнгфолька», весь в крови, и на прохожих нападает. Женщин и детей не трогает, а вот мужчин не жалеет – ноги-руки ломает и ребра. Причем тех выбирает, кто во время боев дома отсиживался, а не на улицах сражался. Каждую неделю находят жертву. Почитай, уже сотни полторы инвалидов набралось. Советские солдаты как будто и не торопятся мальца ловить. Говорят, так и надо – предателей и трусов бить. Только я вот что думаю – переедут ведь немцы с Востока, а тут, на Западе, останутся. Вот за нас дух и примется.
- Ясно. И где можно найти русских?
- В Восточном Берлине, вестимо. Выходишь и направо, до американской заставы, потом по проспекту – и будешь на месте. Тебя встретят.
- Спасибо. Вот деньги.
- Бывай, экзорцист. Заходи еще, если приживешься.
***
Шаг. Шаг. Разрушенный город, кто б его отстроил заново? Никто. Берлин никому не нужен, все силы брошены на восстановление стран-победительниц и на сдерживание Изнанки. Проигравшие должны гнить заживо и ждать с протянутой рукой, на то они и проигравшие.
Габриэль шел по разбитой дороге, аккуратно перепрыгивая трещины и надломы в мостовой. И вспоминал, как это было каких-то десять лет назад…
Отец, скромный парикмахер, зарабатывал немного, но делал всё, чтобы содержать жену и сына. Не смотря на мощь нацистской пропаганды, район, где жила семья Габриэля , отличался терпимостью к евреям. Хоффманы и старый аптекарь Брилль честно трудились в своем маленьком мирке, надеясь, что надвигающиеся грозовые тучи на самом деле -  лишь пухлые облака, которые быстро рассеются. «Хрустальная ночь» уничтожила все надежды на мирное сосуществование. Бриллю проломили череп, парикмахерский салон Хоффманов подожгла бесчинствующая толпа. Габриэль смутно помнил, что отец сбивчиво уговаривал какого-то нацистского офицера посодействовать им в бегстве. Пришлось отдать семейные драгоценности, зато Хоффманы успели уплыть в США. Но там отец не смог найти работу, получал крохотное пособие, а потом и вовсе был убит уличным грабителем. Мать умерла от горя через два месяца, и Габриэль остался один. Он пошел в армию, выучился на авиамеханика, нес службу в Тихом океане. А после Прорыва Изнанки вернулся в Европу, чтобы стать экзорцистом. И вот он шел по разрушенным улицам когда-то родного города, а ветер доносил чьи-то крики. Крики?
Экзорцист прибавил шаг, свернул за угол и оказался на перекрестке среди толпы немцев, окруживших трех мальчишек лет двенадцати-тринадцати. Разгоряченные горожане слушали завывания маленькой худой женщины в черном пальто, чье бледное лицо исказила гримаса злобы. Странно знакомое лицо, между прочим.
- Говорю вам, Кровавый мальчик –один из этих! Я видела, они регулярно шастают мимо того проклятого дома. Что может делать там нормальный человек?!  Каждую недели мы теряем мужей, отцов и сыновей, находим их полумертвыми, с изломанными телами. Мы обязаны прекратить это! Мы обязаны расправиться с Кровавым мальчиком!
Одобрительный гул толпы заглушил тихий плач пареньков. Габриэль протолкался в первые ряды и встал напротив ораторши, которая уставилась на него невидящими глазами фанатика.
- Вы готовы растерзать детей только на основе того, что они шастали около подозрительного места? У вас есть другие, более существенные доказательства?
- Да, есть! Все мы помним, что три дня назад этих мальчишек видели около заставы русских. Они говорили с этим выродком Ткаченко, а всем известно, что русские одобряют расправы Кровавого мальчика!
- Прямых доказательств нет. Люди, вы разве не видите, что эта женщина не в себе? Успокойтесь и расходитесь по домам, к своим семьям.
- Кто ты такой вообще?
- Я – экзорцист, приписанный к этому городу. Заверяю вас, люди: если Кровавый мальчик существует на самом деле, я разберусь с ним. Прошу вас, расходитесь.
- Да-да, послушайте доброго совета, фрицы, и разбегайтесь по норам, - в разговор включился грубый, но не лишенный приятности голос с хорошо различимым акцентом.
Толпа испуганно раздвинулась, и по образовавшемуся проходу прошествовал мужчина высокого роста –замполит Виктор Ткаченко. За ним шли три советских солдата, с подозрением поглядывающие на собравшихся.
- Ну-с, чего стоим, граждане немцы? Знаете же, что собираться более чем впятером запрещено, а что толку? Так, или вы сейчас расходитесь самостоятельно, или… сами понимаете. Служба у меня такая, так что не обижайтесь, вы и так жизнью обижены – дальше некуда. По домам, быстро!
Толпа горожан с ворчанием разбрелась, особо упорствовавших в нежелании уйти красноармейцы подгоняли пинками и прикладами. Наконец, на перекрестке остались только русские, Габриэль и три парнишки, к этому моменту уже уставшие хныкать и с настороженным любопытством поглядывавшие вокруг. Замполит усмехнулся и сказал что-то одному из солдат. Тот кивнул, достал из вещмешка небольшую булку хлеба и разорвал на три примерно равные куска. Мальчишки разобрали еду и начали уплетать, запихивая пищу в рот пальцами.
Ткаченко одобрительно посмотрел на пареньков и перевел взгляд серых глаз на экзорциста.
- Вы, значит, один из расхваленных Ватиканом специалистов по Изнанке?
- Да. Габриэль Хоффман, к вашим услугам.
- Хе, ну это вряд ли. Мы и сами неплохо справляемся.
- А как же пресловутый Кровавый мальчик?
- Так вы знаете эту дурацкую сказку? Не верю я в такие истории. Если бы призрак и вправду существовал, он бы в первую очередь за нас принялся. Думаю, какой-нибудь недобитый нацист хулиганит, мстит согражданам за неудачи своего чертова фюрера. Пусть его гуляет, быстрее выселение пройдет. Мы уже на стенку лезем, так домой хочется.
Габриэль посмотрел на доевших хлеб детей и покачал головой.
- А если Кровавый мальчик примется за сверстников?
- До сих пор ведь не принялся, значит, не будет такого.
- И всё-таки?
- Ну, тогда мы его изловим и казним.
- Можно вопрос?
- Почему  я готов найти Кровавого мальчика, если пострадает кто-нибудь из детей?
- Именно так.
- Потому что у меня нет никаких счетов к детям. Мы воевали со взрослыми, и только взрослых можем презирать или ненавидеть. А дети – это надежда на мирное сосуществование, которое, как я надеюсь, когда-нибудь всё же наступит.
***
Обычно города вечером выглядят живее себя дневных – больше гудящих машин, больше ослепляющих огней, больше крикливых горожан, ищущих дешевые удовольствия, больше всего того, что ненавистно каждому потерявшему себя человеку. Габриэль всей душой приветствовал измененный войной Берлин, чьи темные улицы освещали лишь редкие фонари. Прохожих не было вообще, и Хоффмана это абсолютно устраивало. Впрочем, вот какая-то тень мелькнула впереди, в переулке между домами.
- Эй, там, стоять! – Габриэль выхватил черный наган, полученный от отца Диего перед отъездом из училища. Семь маленьких смертей в предвкушении зарычали в глубинах оружия.
- Стою-стою.
Насмешливый голос Виктора Ткаченко разнесся по улице, а сам замполит высунулся из переулочка и приглашающее махнул рукой. Габриэль опустил пистолет и быстро подошел к мужчине.
- Что вы здесь делаете?
- Помните толпу, которая сегодня утром хотела расправиться с тремя мальчишками? Так вот, один из тех граждан, некий Бауэр, двадцать минут назад зашел вон в тот дом – кстати, тот самый, из сказки про Кровавого мальчика! – и до сих пор не вернулся. Притом свет в доме не горит, и что там делать так долго – непонятно. Думаю, вы согласитесь – это странно.
- Допустим, это действительно странно. И что вы предлагаете?
- Подождем еще минут десять. Потом зайдем в дом.
- Хорошо. Подвиньтесь, на этом месте меня слишком хорошо видно из окон.
- Да, конечно. Кстати, э-э-э…
- Габриэль Хоффман.
- Да, спасибо, запамятовал. Герр Хоффман, вы зачем занялись такой неблагодарной работой? Я же вижу, вы – бывший военный, а таких людей сейчас с руками отрывают в органах безопасности.
- Ну, я бы не назвал свою работу неблагодарной. Европейские страны готовы на всё, чтобы Ватикан прислал им как можно больше экзорцистов. Думаю, и азиаты не обходят своими просьбами Советский Союз?
- Верно думаешь. Мы, если что, еще вломим империалистам, когда с нами будут Китай, Корея и другие страны, что поменьше.
- Не надо нам такого счастья. Дай Бог, последствия этой войны переживем. А что касается меня – мне некуда было идти. Я, когда Изнанка прорвалась, в Тихом океане был, на островной военной базе. Моих сослуживцев перебили монстры, родители умерли еще до Пёрл-Харбора, а я не придумал ничего лучше, кроме как продолжать убивать чудовищ…
- Понимаю.
Повисшую было тишину прорезал дикий, отчаянный крик, донесшийся из дома напротив. Не сговариваясь, экзорцист и замполит бросились через дорогу к входной двери, откуда вывалился изрядно побитый мужчина, беспрестанно плюющийся кровью. Его руки болтались, будто кто-то выдернул их из предплечий, а одна нога была вывернута на девяносто градусов. Только стальная воля позволила герру Бауэру – это был, конечно, он – двигаться прочь из дома. Его окровавленный губы разомкнулись, и раздался слабый шепот, переходящий в всхлип:
- Это он. Кровавый…
Мужчина потерял сознание, замполит и экзорцист рванулись в дверной проем, на бегу доставая оружие. Они проскочили лестницу и оказались на второй этаже, в обеденном зале. Посреди пыльной комнаты в луже свежей крови сидела маленькая сгорбленная человеческая фигурка.
Габриэль на пальцах объяснил Ткаченко план – тот отвлекает, экзорцист обходит вдоль стены и пробует прогнать монстра. Замполит кивнул, выждал, пока Хоффман отойдет, и заговорил с Кровавым мальчиком.
- Это ты сделал?
Глупое начало разговора. А кто еще мог такое сотворить? Санта Клаус? Но фигурка шевельнулась и, не поднимая головы, ответила хриплым тенорком.
- Да. Он был предателем.
- Но зачем так сурово? У него ведь была семья, ты лишил ее кормильца.
- Он был предателем. Он предал Фюрера. Он должен был заплатить.
- А твой фюрер – разве он не стал предателем? Ведь он оставил страну на поругание, а сам совершил самоубийство…
- Что ты знаешь?! Фюрер жив! Он вернется, Нойманн обещал нам, что он вернется!
- Аминь.
Габриэль закончил бормотать молитву и запустил в Кровавого мальчика склянкой с живой водой. Освященная жидкость ударила в затылок монстра, но тот и не думал обращаться в пепел.
- Ткаченко, пали! Это обычный человек!
Кровавый мальчик дернулся было в сторону экзорциста, но три выстрела из замполитского маузера опрокинули его навзничь. Габриэль подошел поближе и оттащил мертвое тело к раскрытому окну. Лунный свет упал на лицо утренней сумасшедшей, перемазанное кровью.
- Вот вам и Кровавый мальчик. Интересно.
- Я ее не знаю. Она с Западного Берлина, наверное.
- Да, весьма возможно. Кстати, кто такой этот Нойманн, про которого она орала?
- Понятия не имею. Пожалуй, его стоит поискать. Буду держать тебя в курсе событий.
***
На следующее утро дверь кафе «Крыло орла» открылась много раньше обычного. Герр Кляйн поднял голову и с некоторым удовлетворением узнал вчерашнего гостя.
- Тебе опять воды?
- Да. А тебе – кружку пива. Не подскажешь, где я могу найти твою племянницу, которая видела кончину того паренька?
- Не-а. Мы виделись в последний раз месяца три назад, потом она пропала. И дома ее не было. Думаю, она уехала подальше. Я и сам хочу перебираться отсюда, да денег на дорогу нет. А что, это сильно важно?
- Нет. Меня больше это не интересует. Будь здоров!
- Будем.
Два глотка. Один ровный спокойный глоток гурмана, пробующего благородный напиток почтенного бюргера, второй – резкий, будто для того, чтобы остановить бешеную скачку сердца. Она мертва. Старику не зачем знать.
- Кажется, ты тут надолго.
- Как знать, как знать. Еще воды.

Разговоры по душам.
Габриэль уже месяц жил в Берлине, честно выполняя священный долг экзорциста. После событий с Кровавым мальчиком произошло еще несколько инцидентов на Востоке и одна крайне подлая история на американской территории, не связанная с Изнанкой, но оттого не менее гадкая. Хоффман имел обыкновение ночами бродить вдоль границы занятых США и СССР территорий, и однажды наткнулся на двух мужчин, деловито насиловавших немку. Экзорцист сломал одному из них руку, а второго, сдуру выхватившего пистолет, приложил затылком о фонарный столб. Оказалось, что насильники были американскими пехотинцами, и Габриэль имел неприятный разговор с их командиром.
- И эти люди обеспечивают безопасность чуть ли не половины города! – Хоффман шагал по улице бок о бок с Ткаченко. За прошедший месяц двое мужчин сдружились. В том числе и оттого, что замполит был единственный не-германцем, который соглашался вести разговор на немецком. Остальные, американские и советские солдаты, принципиально говорили лишь на родных языках.
- А что тебе не нравится? Когда мужчина хочет женщину, он должен получить одну. Этот сказал, как его, Монтгомери. Англичанин.
- Скотство. Твои же не насилуют женщин по подворотням. Хотя вот их я бы понял. Учитывая то, как вели себя нацисты в СССР.
- Зачем? Чтобы всякие гады потом нас с гитлеровцами ровняли? Нет уж. Лучше уж пусть естество бурлит, чем советский солдат себя позорить будет.
- Аргумент, не поспоришь. Что там с этим Нойманном? Помнишь, который обещал вернуть Гитлера той сумасшедшей?
- Ничего. Мои опросили местных, они никого с такой фамилией не знают.
- Значит, либо приезжий, либо кто-то, кто не хочет «светиться» и живет под другой фамилией.
- Либо тот, про кого рядовым гражданам знать просто не положено.
***
Здание рейхстага, взятое штурмом три с половиной года назад, прижималось к мостовой, будто стараясь уползти прочь и отсидеться в безопасном местечке. Обгоревшую громадину не собирались восстанавливать, она должна была стать памятником сраженному кошмару. Никто не выставлял здесь патрулей – не СССР, не Америка. И, без преувеличений, всем было плевать на мертвое здание, окутанное вечным густым туманом.
И потому не могло быть лучшего места для тайных совещаний, встреч и собраний. Под сводами рейхстага проводили свои сделки спекулянты, передавали сведения шпионы и осведомители, что скрывать – бились иногда до полусмерти солдаты, решая в честной драке свои, несомненно, очень важные вопросы.
Пятно света появилось посреди зала заседаний ровно в полночь. Любой сведущий человек мгновенно определил бы его как точечный прорыв Изнанки. Но, конечно, в зале никого не было. Из белого света высунулась скрюченная тень и метнулась к стене. Щелкнул выключатель, загорелись лампы, что чудом не разлетелись в стеклянную пыль в битве 1945 года, и зал окутался мягким полусветом.
Тем временем Изнанка извергала из себя всё новые и новые фигуры. Человек, ясно представлявший себе политиков последнего десятилетия, сошел бы с ума от страха, лишь взглянув на них. В рейхстаг вернулись нацисты. Те, кто ушел в Изнанку в конце 1945 года. Выныривали из света и занимали разгромленные ряды кресел тени кровавого прошлого. Бледный Риббентроп, слабо улыбаясь, шарил взглядом по осыпавшейся штукатурке высокого потолка, тучный Геринг, вместо формы одетый в сальный белый костюм, развалился на двух сидениях, Зейсс-Инкварт беспрестанно протирал рванным платочком давшие трещину очки. Альфред Йодль, стыдливо пряча глаза, вжался в спинку стула напротив сверлившего его полным презрения взглядом Кальтенбруннера. Герр Кейтель тихо переговаривался с Гессом, гросс-адмирал Дёниц хранил гордое молчание, как и его коллега Редер. Фриц Заукель что-то втолковывал обергруппенфюреру Шираху, а тот с задумчивым видом постукивал по спинке стула. Зал наполнялся. По местам рассаживались все сколько-нибудь значимые деятели рухнувшего Рейха.
Включивший освещение человек прошествовал к трибуне и, облокотившись на полусгнившее дерево, с ухмылкой взглянул на собравшихся. Оберфюрер СС Вальтер Нойманн, один из руководителей Отделения исследований оккультных наук общества Аненербе, тонкий, как хлыст, лысый, как колено, вглядывался в зал. Прозрачные глаза искали среди соратников тех, чьи лица искажались страхом – слабаков Вальтер ненавидел всей душой. Над дергающейся левой бровью кривилась трижды проклятая всем человечеством свастика. О, да, оберфюрер нашел жертву, на которую обрушит сейчас всю свою злобу.
- Герр Йодль, похоже, нервничает. Или его совесть гложет.
Лопоухий генерал-полковник болезненно побледнел. Нацисты замерли в предвкушении.
- Альфред. Поднимись, мы хотим тебя видеть.
Вокруг оберфюрера Вальтера будто сгустились тени, замершие в ожидании команды «Фас!». А Нойманн продолжал цедить полные ярости фразы через маленькие губы.
- Ты сдал нас англичашкам. А мы могли еще победить. Надо было держаться. Штаты бомбили бы Германию, и прорыв Изнанки разорвал бы красных  и англосаксов. Но ты сдал нас.
- Вермахт не мог сражаться…
- Нет, мог! Ведь сражались же мы, Черный Орден! Признайся, что сдал нас.
Нойманн выхватил из-под полы темного кожаного плаща маузер. Зал замер в ожидании. Альфред зажмурился, догадываясь о том, что последует далее.
- Соратники! Сегодня будет казнен предатель, обрушивший наши надежды.
Тишина. Оглушающий выстрел. Генерал-полковник Йодль удивленно распахнул глаза. Фельдмаршал Вильгельм Кейтель откинулся в кресле с простреленной грудью.
- Сядь, Альфред. Не мне тебя судить – этим займется милостивый Фюрер. А вот капитуляцию девятого мая не простил бы даже он, так что -  зачем оттягивать приведение приговора в исполнение?
Риббентроп оторвался от созерцания потолка и с интересом посмотрел на Нойманна.
- Говоришь, «Фюрер займется»? Но он ведь умер?
- Умер. Однако мы можем вернуть его.
Шок. Недоверие. Трепет. И, чего уж скрывать – страх. Ужас перед перспективой ответить за свои речи в Нюрнберге. Кто же знал, что оберфюрер Вальтер сможет вытащить их лап победителей? Каждый спасал свою шкуру как мог.
Иоахим фон Риббентроп, привыкший за годы общения с дипломатами анализировать самые абсурдные высказывания, не выдал своих сомнений и жестом попросил Нойманна продолжать.
- Вы все знаете, на что способна Изнанка. Вы и живы-то только благодаря Изнанке!  Эта драгоценность, открывшаяся нам в сорок пятом году, может дать многое, очень многое. Мгновенное перемещение в пространстве. Нечеловеческая сила и выносливость. И, да, воскрешение умерших!
Нойманн на секунду задержал дыхание. Теперь предстояло совершить невозможное – пробиться через установку «Так не бывает!».
- Изнанка помогает человеческой вере воплотиться в реальность. Раньше порождения Изнанки вообще жили параллельно  с людьми, придумавшими их. Все эти боги, демоны, разные чудовища. Так было до времен, по ошибке названных Возрождением, когда возведенный в абсолют рационализм разграничил материальный мир и Изнанку. Правильнее было бы назвать эти года Деградацией, у человечества отняли половину бытия!
Слушатели внимали речи со смесью любопытства и страха. Ну ведь бред же, у оберфюрера ум за разум зашел! А если нет, то что тогда?
- Сейчас Изнанка вновь едина с миром. И этот факт необходимо использовать. Человеческая вера должна послужить нашему делу. Если люди поверят в нашу силу, Третий Рейх восстанет из пепла, как феникс.
- И что же предлагает оберфюрер? – спросил Гесс, постукивая костяшками пальцев по подбородку.
Нойманн был готов кричать от восторга. Они не отмахнулись от его великого плана, им интересно!
- Распускать слухи. И давать поводы для самостоятельного рождения новых слухов, всё более запутанных. Пока вы приходили в себя в моем штабе, я начал работу в этом направлении. Свел с ума одну дурочку, до недавнего времени она приносила кровавые жертвы нашему Фюреру. Несколько операций провернул в Советском Союзе, впрочем, там народец не так легковерен, поэтому вместо чудовищ леса населяют недобитые отряды карателей, что тоже неплохо. И, конечно, мои люди не прекращают эксперименты над Изнанкой. Уже скоро, максимум через полгода, у нас снова будет боеспособная армия.
- Новые солдаты? Это хорошо. Но мы уже потерпели поражение. У наших противников теперь есть гигантский опыт ведения войны, да и техника передовая осталась. Сколько солдат нужно будет выставить, чтобы разбить русских и англосаксов?
- Если мы хорошо поработаем, то хватит и одного десятка.
- Так, - Гесс кратким взмахом руки пресек удивленный ропот зала, – теперь давай подробнее.
- Я уже говорил, что мы будем распускать слухи. Нужно, чтобы весь мир говорил о наших мистических экспериментах. У нас есть неплохая база для этого – Оружие возмездия, деятельность СС и изыскания Аненербе. Пора идти дальше, говорить о тайных базах, колдунах, сделках с нечистой силой – о чем угодно, лишь бы это внушало страх! Наш дорогой Йозеф, мир его праха, любил говорить, что достаточно большая ложь, повторенная многократно, становится правдой. Я со всей уверенностью заявляю, что сейчас, когда Изнанка срослась с нашим миром, этот принцип будет работать в полную силу...
Вальтер чувствовал на себе внимательные взгляды соратников. Неудивительно, что Фюрер так любил выступать перед гражданами – это бодрит.
***
Габриэль заходил в «Крыло орла» время от времени, чтобы поговорить с хозяином кафе о жизни в разрушенном Берлине. По началу герр Кляйн относился к экзорцисту с некоторой опаской – мало ли что придет в голову посланцу Ватикана? Однако первая же беседа «за жизнь» установила прочную взаимную симпатию между мужчинами, и Хоффман стал желанным гостем в заведении.
- Вообще не верю, что американцы отсюда уйдут. Ни капли не верю. Что ждет их дома? Выжженные пустоши, оставленные Прорывом Изнанки, да орды тварей, осаждающих приграничные штаты. Нищая, несчастная страна, без единого шанса вернуться в большую политику. Даже у нас лучше. Вот они и не торопятся уходить.
- А что с Советами?
- Эти-то? Не знаю, зачем Сталину вообще сдалась эта оккупационная зона. Англичане с французами же отдали свои американцам. Не знаю, правда. Плацдарм в Европе нужен был? Да последствия Прорыва еще лет двадцать разгребать придется, крупных военных операций проводить не получится.
- А когда разгребут…
- … там и видно будет. Может, и не надо будет воевать. Может, сами захотим жить по-советски. Вы, молодой человек, тут очень недолго, красноармейцев и не видели толком, только с этим замполитом разговариваете. А солдаты – они проще. Наивнее, что ли. И живут с верой в светлое будущее, которое строить пытаются. У нас как-то циничнее всё было, о себе больше думали.
- Ну почему? Я помню, сторонников у Гитлера было очень много.
- И чем они закончили? Вот вспомните, молодой человек, сколько этих «сторонников» пошли за своим фюрером? А сколько – бежали, сдавались, оправдывались, молили о пощаде? Вот то-то.
- Не любите вы нацистов.
- Я уже старый, мне можно иметь собственное мнение и называть вещи своими именами. Первая война пришлась на мой третий десяток, я тогда в жизни и разочаровался. С тех пор сижу себе в Берлине, денежку зарабатываю. Так и живу до сих пор, кстати. Думаю, через пару лет продам тут всё и в Испанию уеду. Буду у моря теплого на песке валяться, а там и смерть уже близко.
***
Генрих Гиммлер не верил в победу. Наступающая краснознаменная орда казалась несокрушимой, и, хотя ведомства Рейха продолжали кормить нацию обещаниями скорого реванша, многие представители руководства НСДАП уже продумывали план побега. Замок Вевельсбург, оплот величия Черного Ордена, был взорван по личному приказу рейхсминистра внутренних дел, конечно, с предварительной эвакуацией всех ценностей. Но что странно – замок категорически не хотел умирать. Мрачная отрешенность эсэсовцев будто передалась ренессансной громадине, и ни взрывы, ни пожары не смогли уничтожить помпезные залы нацистской крепости.
Почерневшие от копоти стены облюбовала группа Нойманна – банда ученых-шизофреников, строителей величественного будущего Третьего Рейха. Чудом не обвалившиеся подвалы были заставлены шкафами с документами и какими-то странными приборами, искрящими и визжащими при включении. Энтузиасты темного дела познания Изнанки разбрелись по развалинам, вольготно заняв всю территорию сгоревшего замка под лаборатории. Гости Нойманна – вытащенные из Нюрнберга нацисты – восстанавливали силы в бывших казармах эсэсовцев. Продолжительный курс реабилитации плюс небольшие гипнотические сеансы для восстановления надломленной психики. За прошедшие годы в Вевельсбурге собрались почти все выжившие нацисты, и им было жутко тесно. Впрочем, это было лучше, чем маленькая тюремная камера, и много лучше петли, грозившей членам НСДАП за преступления против мира.
Но сегодня несколько партийных бонз захотели наконец увидеть то, чем занималась исследовательская группа. Вальтер снизошел до того, чтобы лично провести для них экскурсию. Впрочем, этот обход был больше похож на прогулку бывших сокурсников, которые встретились лет через десять после окончания университета и захотели прогуляться по студенческому городку. Кроме оберфюрера, замок пошли осматривать всего трое:  Гесс, Геринг и непонятно зачем подвязавшийся Ширах.
- Оберфюрер, зачем было выбираться в Берлин, неужели нельзя всё обсуждать здесь? Эти скачки через Изнанку жутко утомляют, - Геринг, изрядно сбавивший в весе со времен своего величия, шагал сразу за Нойманном, почти что наступая тому на пятки.
- Герман, ты слишком много говоришь для человека, объявленного предателем.
- А я что? Верно же говорю. Дико утомляет, будто через встречный ветер пробираешься.
- А мне легко. Как на коньках кататься. Очень похоже, - включился в разговор Ширах.
Вальтер ухмыльнулся и пинком распахнул почерневшую от сажи металлическую дверь, ведущую в подвал. Из небольшого закутка около двери доносился шелест перебираемых листов бумаги и чье-то напряженное сопение.
- Думаю, сегодня вам объяснят причину такого расхождения в ощущениях. Как и многое другое. Ганс! Бери ключи и пошли!
Щелкнул выключатель, слабенькая лампочка слегка подвинула темноту и выхватила молодое бледное лицо с тонко очерченными чертами. Но аристократически изысканную физиономию уродовали толстые нитки, крепко-накрепко сшившие губы парня. Гости подвала в ужасе отшатнулись, Вальтер Нойманн посмотрел на них с нескрываемым удовольствием и сделал левой рукой неопределенный успокаивающий жест.
- Не пугайтесь. Это всего лишь сторож, Ганс Майер, человек, защищающий наши скромные изыскания в области подчинения Изнанки.
- Этот пацан, этот калека? – Рудольф Гесс аж взвизгнул от удивления.
- Ганс, будь любезен… - Вальтер приглашающее протянул юноше выуженную из кармана пулю. Тот кивнул, взял пулю и с ленцой сжал кулак. Едва заметное зрителям напряжение руки– и вот линии на ладони покрыл тонкий слой стертого в порошок металла. Нойманн демонстративно подул на подставленную пыль, сметая остатки пули на пол.
- Если этого недостаточно, напомню, что именно Ганс вытащил вас из Нюрнберга. Возможно, вы забыли. Поймите, господа, тут всё – не то, чем кажется. Впрочем, сейчас мы зайдем к господину Фернандо, он вам объяснит, почему нас сторожит «пацан и калека». Пройдемте.
Ганс тем временем гремел ключами, открывая одну из дверей, что занимали правую сторону темного подземного коридора.
***
Хоффман ждал, сидя на грубо сколоченный скамейке в самом центре советского лагеря, рядом с занимаемым Ткаченко домом, наполовину разрушенным бомбардировками. Замполит инструктировал десяток пареньков, детей войны, которых опекал. Мальчишки, каждый приблизительно двенадцати лет, каких во всем мире миллионы, получали в лагере еду. В свою очередь Ткаченко просил их держать ухо востро и докладывать обо всем необычном. Виктор планировал использовать пареньков, чтобы найти загадочного Нойманна. Габриэль, хоть и признавал эффективность подобного метода – мальчишки, ведомые любопытством, умудряются пролезть везде – не собирался присутствовать при акте инструктажа. Наконец, молодые агенты советской власти покинули дом и разбежались в разные стороны, приступая к поискам.
- А если они залезут, куда не надо, и их пристрелят? Знаешь же, какие тут есть люди. Мародеры, шпионы, спекулянты… - проворчал экзорцист, без стука вваливаясь в кабинет замполита и обращаясь к записывающему что-то в маленькую черную книжечку Ткаченко. Виктор вздрогнул, оставив на бумаге чернильный росчерк, и поднял голову, с некоторым непониманием уставившись на Габриэля.
- Их могут убить и не из-за поисков, просто так. Всё равно же рыскают по городу, пусть делают это с пользой. Этого Нойманна надо найти, мне уже интересно, что это за черт с горы.
- Думаешь, это так важно? За месяц мы про него ничего не узнали. Может, его и вовсе нет, он – просто бред сумасшедшей фанатички?
- Возможно, но лучше подстраховаться. Нутром чую, важен он. Лично для меня важен.
***
- Вальтер, каким же мракобесием вы тут занимаетесь! – Геринг просто кипел от возмущения. Все эти лаборатории, всё это оборудование – они были выстроены на золото партии. Вместо того, чтобы пустить в производство, благородный металл истратили на какой-то оккультный бред! Впрочем, бред эффектный. Ведь он сам проходил через Изнанку, и Ганс, этот немой волкодав в форме, действительно раздавил пулю… Всё равно, бред. Так не бывает. Просто не может такого быть. Герман Вильгельм Геринг, бывший рейхсминистр Имперского министерства авиации, ненавидел, когда логичная картина мира рушится под напором фактов. К черту такие факты.
- Герман, все свои претензии ты выскажешь Фюреру, - холодно сказал Бальдур фон Ширах, пребывавший в глубокой прострации после экскурсии.
- Фюрер мертв. Мертв!
- Знаешь, сейчас я уже верю в его возвращение.
 Геринг фыркнул, но не нашел, что возразить. В поисках поддержки экс-рейхсмаршал авиации обернулся к Гессу и застыл, омертвев от ужаса. Рудольф Гесс, вместе с Нойманном замыкавший небольшую колонну экскурсантов, захлебывался кровью, текший из его глаз подобно слезам. Шедший рядом Вальтер успокаивающе улыбнулся.
- Всё нормально. Просто наш камрад подвергся небольшому эксперименту со стороны Фернандо и сейчас проявляются последствия. Помните, первая комната, старик объяснял, как с помощью гипноза можно сделать из человека супер-солдата, подобно тому, как было сделано с Гансом? Так вот, мы тайно провели небольшой опыт. Господин Фернандо во время разговора внедрил в мозг Гесса определенную информацию – теперь Рудольф искренне уверен, что он на самом деле давно умер. Этот парадокс – мозг ЗНАЕТ, что он мертв, но при этом живет – весьма интересен с философской точки зрения, не находите? Сейчас сознание Гесса срочно пытается решить эту задачу. Кровь – это так, мелочи. Внешнее проявление внутренней сумятицы.
- И… зачем???
- Если мозг будет способен полноценно управлять мышцами, но при этом тело будет считаться мертвым, а потому не чувствительным к боли, переохлаждению, прочим неприятностям, то мы перенесем эту практику на всех, на тебя, Герман, в том числе. Потому как тогда мы будем практически бессмертными. По-моему, ради такого результата стоит дать Гессу немного пострадать.
Геринг машинально кивнул, вглядываясь в расширенные зрачки сопартийца, и внутренне содрогнулся, представив себя на его месте. А Ширах продолжал идти за немым ключником, мурлыча под нос какую-то веселую песенку.
«Его что, тоже загипнотизировали? Или… меня?»

Разговор с мельником.
После того как Хиросима обратилась в пыль, Америка сполна заплатила за свою жестокость. Десятки тысяч стертых с лица Земли душ пронеслись над Тихим океаном потоком боли и злобы, достигли западного побережья американского континента и выжгли всё на пути до Вашингтона. В центре страны появилась мертвая пустошь, из которой начали появляться порождения Изнанки. Некоторые штаты были попросту сожраны вечно голодными монстрами, однако большая часть сумела организовать оборону. Так как Белый Дом был разрушен, штаты остались без централизованного руководства, и каждый спасался, как мог. Наиболее сообразительные губернаторы попросили помощи у Канады и Мексики, те ввели ограниченный контингент. Ситуация постепенно пришла к норме, атаки чудовищ Изнанки стали более редкими и слабыми. Однако соседи не собирались выводить войска из оккупированных штатов, восстановление происходило воистину черепашьими темпами, что говорить – лучшей участью для человека было в составе гарнизонных войск попасть в Германию, разграбленную и униженную. Да, США растеряли всё свое могущество, и вряд ли уже могли оправиться от ран. Крах великого соседа был принят странами Латинской Америки со смешенными чувствами. С одной стороны, исчезла серьезная угроза самостоятельности и стабильности этого региона. С другой – черт возьми, неужели нужно своими силами обеспечивать безопасность? Советский Союз был занят Азией, Европа медленно и тяжело восстанавливались после войны, Мексика и Канада дружно подбивали американских губернаторов передать территории штатов им, сильным и относительно стабильным. Действительно, Южная Америка должна была выживать в одиночку.
Человек, которого звали Генрих, прибыл в Боливию из Европы весной 1945 года и добился личной встречи с президентом Гуальберто Вильярроэлем. Конечно, никто не знал, о чем эти двое говорили целый час, но секретарь боливийского лидера потом рассказывал своим знакомым, что весь остаток дня после ухода пришельца президент находился в приподнятом настроении. Через секретаря прошли бумаги, дающие незнакомцу боливийское гражданство и участок земли на берегу озера Поопа под застройку. Через месяц добровольцы из числа местных жителей уже возвели трехэтажный особняк в ста метрах от соленных вод, за что получили щедрое вознаграждение. Обнесенная высоким забором вилла погрузилась в затишье до самого Прорыва Изнанки. Тяжелые ворота отворились буквально через день после того, как войска Азии, Австралии и обеих Америк встретились с чудовищами, и черный военный грузовик фирмы«Мерседес-Бенц» устремился в столицу. Оттуда  автомобиль вернулся уже с людьми, и свет в особняке уже не угасал ни на миг. Приезжий из Европы по имени Генрих встал во главе крупного вооруженного отряда, прозванного «Черные дьяволы», который быстро подавлял любые проявления активности Изнанки, не обращая никакого внимания на такие мелочи, как захваченные монстрами люди. Население Боливии роптало, и в Ла-Пасе уже образовалось самопровозглашенное правительство так называемых «оловянных баронов», чье восстание летом 1946 года было раздавлено всё теми же «Черными дьяволами» при широчайшей поддержке президента. В стране установилась жесточайшая диктатура, которая, тем не менее, смогла обезопасить население от созданий Изнанки. В общем и целом, люди уже не пытались сопротивляться, разумно полагая, что в случае смещения действующих властных лиц не найдется силы, способной удержать страну от скатывания в хаос.
И когда в сентябре 1947 года в столице появился странный лысый человек в черном кожаном плаще, спрашивающий у всех прохожих, где найти некоего Генриха, приехавшего сюда два с половиной года назад, суеверный страх затыкал рты жителей города. От незнакомца за сто метров веяло агрессией и какой-то жуткой заинтересованностью во всем вокруг, казалось, этот кошмарный странник мог вывернуть всех окружающих его людей внутренностями наружу просто ради развлечения. Конечно, такой человек не мог оставить спокойными определенные государственные службы. Вернее, одну совершенно определенную службу, ставшую государственной совсем недавно, буквально несколько лет назад.
Матерый боевик группы «Черные дьяволы», известный под псевдонимом Меченый, наблюдал за необычным гостем столицы, удобно опершись спиной на ящики из-под рыбы, что были сложены в небольшом тупичке между домами бедных кварталов, которые осматривал незнакомец.  Более легкой работенки придумать было невозможно – объект наблюдения напялил на себя длинный кожаный плащ, резко контрастирующий со всем окружающим убожеством латиноамериканской бедности, и потому был виден издалека. Меченый лениво скользил взглядом по приметному темному пятну, ожидая, когда этот тип наконец перестанет пугать горожан и зайдет в какое-нибудь укромное местечко, где его можно будет взять за жабры без лишнего шума. Меченый не любил суетиться, излишняя торопливость оборачивалась жертвами среди мирных граждан. Правда, от решительного ареста со стрельбой и даже погоней боевика удерживало не возможное число трупов, а цена патронов. Их «Черным дьяволам» выдавал лично Сам, выдавал под расписку и требовал отчетности по каждому выстрелу. За неэкономное расходование можно было проштрафиться на крупную сумму, а в случае рецидива – вообще вылететь из отряда. Уволенные, если не успевали добраться до соседних стран, обычно гибли от рук местных жителей, которые не забывали об особой увлеченности «Черных дьяволов» делом.
- Опа-на, куда этот хлыщ делся? – задумавшийся о своем Меченый упустил тот момент, когда объект наблюдения пропал из виду. Отработанным до автоматизма движением мужчина вытянул из кобуры старенький наган с вырезанной на рукоятке лилией и приготовился палить на поражения. Стремительно боевик выбежал из тупика, беспрестанно ища беспокойным взглядом исчезнувшего человека. Безрезультатно.
Меченый потерянно привалился спиной к кирпичной стене одного из домов. Твою ж мать, КАК можно было завалить такое простенькое задание? Всё, Сам будет в ярости. Можно даже не возвращаться в штаб, сразу хватать первую попавшуюся машину и гнать до границы. Только где же машину-то взять, а?
- Что задумался, любезный? – раздался откуда-то сверху ехидный голос с явно различимым акцентом. Меченый поднял голову и увидел устроившегося на краюшке крыши мужчину в черном, который так неожиданно пропал буквально минуту назад. Боевик вскинул наган и послал три пули прямо в белый лоб незнакомца, но тот непонятным образом согнулся, оттолкнулся пятками от стены и, сделав в воздухе сумасшедшее сальто, впечатал каблуки аккуратных туфель в лицо стрелявшего. Меченый рухнул в дорожную пыль под весом неожиданно тяжелого тела.
- Дурацкая привычка – палить почем зря в гостей столицы. Этак можно всех туристов распугать.
Лысый незнакомец поднялся и слез с груди боевика, широким взмахом ноги отфутболил наган на противоположную обочину дороги  и с интересом уставился на пытавшегося подняться человека. Пробормотав под нос какую-то тарабарщину – ну не силен был Меченый в языках! – мужчина в кожаном плаще схватил боевика левой рукой за ворот черной рубахи и легко поднял с земли.
- Думаю, ты – «Черный дьявол». Я прав?  Кивни.
Меченый кивнул, смысла отпираться не было. Кто еще мог ходить по улицам города с кобурой на поясе, при этом не нося армейской формы?
- Ага, значит, сотрудничать ты согласен. Всего-то надо было как следует попросить.
Лысый рассеяно пошевелил пальцами правой руки и расслаблено заехал боевику по уху, да так сильно, что у того искры из глаз брызнули.
- Считай, что я –турист. И меня, как и всякого цивилизованного туриста, жутко тянет к соотечественникам. Ты меня понимаешь, а, «Черный дьявол»? Кивни.
Кивок. Когда тебя держат за шиворот, выбирать не приходиться. Тем более, пока ничего особо страшного мужчина не затребовал.
- Я, видишь ли, желаю пообщаться с одним своим приятелем, который окопался здесь в 1945 году. Уверен, ты его знаешь. И ты ведь меня проводишь, да? Кивни.
А вот и «особо страшное» требование. Вести этого гада к Самому – всё равно что расписаться к собственной беспомощности: мало того, что задание завалил, так еще и врага в сердце организации привел. Меченый закрыл глаза, глубоко вдохнул и резко дернулся вперед. Затрещал ворот, и вот лысый незнакомец держит в левой руке кусок ткани, а боевик в порванной рубашке пересекает дорогу, направляясь к пистолету.
- Не, ну никакой вежливости! Дикарь, одним словом. Недочеловек.
Лысый прыгнул с места вперед и налетел всем телом на боевика, второй раз повалив того в пыль.
- Значит, так, скотина. Еще раз дернешься – сверну шею. Своего друга я и так найду, просто это займет больше времени, а вот тебя уже не будет в живых. Доведешь меня до вашего штаба без приключений – еще побегаешь. Выбирай, на обдумывание даю пять секунд. Четвертая уже была.
Человек, как бы ему не было плохо, предпочитает жизнь смерти. Конечно, «Черные дьяволы» постарались бы изловить предателя, но существует маленький шанс, что Меченый успеет смыться раньше, чем его возьмут за горло. А даже самый малюсенький и ничтожный шанс лучше гарантированной смерти. Тем более – смерти в дорожной пыли бедняцких кварталов.
***
Человек по имени Генрих был уже не молод, и смазливая служанка из местных скорее служила украшением дома, чем средством удовлетворения либидо. Согласитесь, миленькая брюнеточка, влажной губкой натирающая бюст вашего бывшего непосредственного начальника – отличная вещь, скульптору особо удался нос – гораздо приятнее глазу, чем какая-нибудь обрюзгшая матрона с бородавкой на щеке.
Шеф «Черных дьяволов» сидел в мягком кресле спиной к двери и смотрел в окно, наблюдая за закатом. Всё-таки латиноамериканские закаты – это нечто… Когда служанка испуганно ахнула, Генрих подумал, что та допустила какой-то бытовой промах. Ну, пятнышко пропустила, что-нибудь такое. И потому мужчина развернулся в кресле медленно, с ленцой. Зато когда наконец увидел причину испуга девушки, подскочил и растерянно уставился в дверной проем.
Лысый мужчина в черном кожаном плаще с  ухмылкой оглядел кабинет и застывших каменными изваяниями людей. Степенно прошествовав по ковру и оставив за собой полосу из уличной пыли, он развернул молчащую брюнетку и смачно приложил по ягодицам пятерней. Девушка взвизгнула и резво умчалась из комнаты.
- Старина Нойманн, рад видеть тебя живым и здоровым… - протянул начавший приходить в себя Генрих, соображая, успеет ли он вытащить из ящика стола пистолет или лучше не пытаться.
- Ага, и тебе того же. Ты, я вижу, прямо процветаешь. Позволь узнать, на какие такие гроши бывший начальник гестапо Генрих Мюллер отгрохал огромный особняк и завел личную армию? – оберфюрер Вальтер без приглашения уселся в кресло напротив стола и с вызовом посмотрел в глаза хозяину кабинета.
- Золото. Золото партии. Увез немного из бункера, ну, ты понимаешь, о каком я бункере. Вот, обустроился, - промямлил Мюллер, чувствуя на своем лице гнилое дыхание близкой смерти, - и живу потихоньку. Слушай, давай закончим с этим быстро. У меня в столе лежит пистолет, выйди из кабинета, я сам застрелюсь.
- Зачем же стреляться? Как раз сейчас ты мне очень нужен, - сказал Вальтер уже более мягко, - и, тем более, ты всё честно признал. Было у меня желание оторвать тебе голову, но только если станешь отпираться и юлить.
- Да? Хорошо-то как, - Мюллер ни капли не верил словам оберфюрера.
- Старина, есть у меня к тебе предложение…
***
Они говорили два часа. Подслушивающая под дверью девушка не понимала и половины всех слов, но чутко улавливала изменения тона своего хозяина. Сначала господин боялся, потом сомневался, теперь вот обрадовался. О, колокольчик звонит – зовет ее в кабинет.
- Милая, принеси мне как обычно, а моему гостю… - Мюллер вопросительно взглянул на Нойманна. Тот взмахнул рукой – мол, не имеет значения - и Генрих продолжил, - и моему гостю тоже самое.
- Даже интересно, что у тебя означает «как обычно». Это откуда? – Вальтер ткнул пальцем в бюст Гиммлера, стоящий на тумбе у стены.
- Думаешь, я один такой умный был, что сбежал в 1945? Тут, в Боливии, как минимум еще шесть везунчиков, которых я видел лично, и наверняка еще куча тех, кто мне на глаза не попадался. Местечко-то хорошее. Этого, - Мюллер кивнул на Гиммлера, - этого я приобрел у одного парня из конторы Геббельса в обмен на его личное дело, мордоворот любил мальчиков. Что так смотришь? Да, я увез с собой часть папок. Очень интересное чтиво, смею заметить.
- Интере-е-есно… - протянул задумчиво Вальтер. Его взор блуждал по потолку комнаты, и лишь появление служанки с двумя рюмками коньяка привело его в чувство.
- Ну, за выживших!
- А может, за Фюрера?
- Зачем тревожить мертвых... – грустно усмехнулся Мюллер.
- Пусть привыкают, им скоро возвращаться с того света, - хитро подмигнул оберфюрер Нойманн.
Рюмка с коньяком выпала из ослабевшей руки экс-руководителя гестапо и со звоном разлетелась.

Увести золотого тельца.
Помощник боливийского президента Гуальберто Вильярроэля работал с ним с самого начала политической карьеры экс-полковника. За весьма сомнительное удовольствие перекладывать важнейшие для страны документы секретарь расплачивался изведенными постоянными попытками покушения нервами. К своим сорока с лишним годам он уже был совершенно седым от переживаний, и только поэтому сегодняшнее происшествие не выбелило его волосы. Ворвавшийся в приемную господин Генрих – тот самый, владелец виллы у озера Поопа – сходу выпалил, что ему срочно необходимо встретиться с президентом.
- Срочно, значит? Извините, но у господин Вильярроэль принимает посетителей в строго определенные часы, и очередь уже строго расписана. Думаю, президент сможет выкроить вам пять минут перед обедом.
- Вы не поняли меня. Мне необходимо встретиться с Гуальберто прямо сейчас.
- Никак нельзя. Телефонируйте мне ближе к полудню.
- Речь идет о деле государственного значения, черт побери! Немедленно организуйте нашу встречу! – Генрих треснул кулаком по столу.
- Мой друг сегодня буйствует не в меру, - раздался приятный мужской голос. Дверь президентского кабинета отворилась и из проему высунулся сам Гуальберто. Два его подбородка теснились над высоким воротом рубашки, а на крупном лбу не было ни морщинки.
- Прошу вас, войдите, друг Генрих.
Дверь торжествующе хлопнула, оставив секретаря сидеть с поджатыми губами.
- Итак? – спросил президент, усевшись в кресле.
- Господин президент, мне было видение…
- И это всё? Мой вам совет – не ешьте ничего после восьми вечера. Идите.
- Но это важно! Государственную казну собираются похитить!
- То есть вам привиделось, что какой-то злоумышленник собирается стащить мою казну? Друг мой, вы не заболели?
- Нет, я совершенно здоров физически и психически.
- Хорошо. Тогда давайте пройдемся.
***
- Вальтер, это нечто! Этот дуралей хранит золото прямо в своем особняке! Он совершенно не думает о безопасности.
- Ну да. Если бы Фюрер хранил все свои сокровища в Рейхстаге, для тебя всё сложилось бы гораздо печальнее. Ладно, продолжай.
- Дай сюда карандаш. Мы прошли от кабинета вот так, потом спустились по лестнице в подвалы, там была бронированная дверь, ее открыл охранник – он там один, но с карабином, и вся лестница просматривается. Знаешь, тутошний лидер очень не дурак копить деньжата. Мы оказались на довольно большом складе с двумя рядами открытых ящиков с золотом. Я даже нашел те слитки, которыми заплатил за свой нынешний статус…
- Не беспокойся, после моего визита там ничего не останется. Ты дальше давай. Ведь не один же солдатик казну охраняет.
- В самом хранилище четыре бойца. Бронежилеты, автоматы, все дела. Сидят в углах помещения, каждый может видеть двоих соседей.
- Что, так прямо целыми днями и сидят? А поесть, поспать, нужду справить?
- Гуальберто сказал, что каждые шесть часов парней меняют. Помещение для них находится у дальней стены. Дверь была, тоже бронированная, в углу. Туда меня не пустили.
- Забавная задачка. Снять охранника на входе не проблема, однако стоит пришибить одного парня в зале, как получишь еще пятнадцать проблем с автоматами наперевес. Кстати, а откуда солдатня жратву-то берет?
- Черт их знает. Я не интересовался.
- По твоему маршруту еду нести долго, значит, должен быть другой путь. Разверни-ка еще раз план территории, на которой особняк стоит. Можешь примерно показать, где эта сокровищница расположена.
- Так, примерно здесь мы начали спускать по лестнице, значит, зал расположен вот тут, - ткнул Мюллер карандашом на место, обозначенное на плане как «летняя терраса».
- Летняя терраса… Оттуда и начну.
- Удачи. Помни про договоренность, партийное золото остается у меня, всё остальное уходит вместе с тобой в Европу. Кстати… - Генрих запнулся, пожевал тонкие губы, вздохнул.
- Ну? – приподнял бровь Нойманн.
- Ты уверен, что на меня не подумают? Я тут неплохо устроился. Нет, я целиком поддерживаю твою затею, и с удовольствием помогу в ее реализации, но не хотелось бы спешно бежать из страны.
- Если я найду иной путь в хранилище, нежели тот, что показали тебе, можешь быть спокоен. Доказательств твоей вины нет.
- Какие, к черту, доказательства? Возьмут виллу штурмом и пристрелят. Мы не в Европе, Вальтер, тут разговор будет коротким.
- А твои «Черные дьяволы»? Хотя, что я спрашиваю, сам же проверил этих ослов на стойкость. Сломают в два счета, - оберфюрер побарабанил пальцами по столешнице. Затем расплылся в сочащейся ехидством улыбке.
- Что-то придумал?
- А давай я тебе кое-кого пришлю? Клянусь, любого голыми руками порвет!
- Что за человек?
- Ну, не сказать что человек. Скажем так – бывший. Кстати, твой старый знакомый.
- Ну-ну. Впрочем, присылай, хуже не будет. Посмотрю на «старого знакомого».
***
На территорию президентского особняка Вальтер проник легко. Латиноамериканские ночи темны, и оберфюрер грациозным котом шмыгнул над высокой оградой, не привлекая внимание патрулирующей периметр охраны. Тихой быстрой рысью Нойманн пересек заросший пустырь и подбежал к террасе. Прислушался. Никого. Что за безалаберность - выставить солдатню у ограды, но оставить пустым двор!
Вальтер внимательно осмотрел террасу. Обставлена простенько, совершенно не помпезно, по-военному – плетеное кресло и массивная монолитная тумба. Ничего лишнего. Оберфюрер сморщил тонкий нос и принюхался. Откуда-то тянуло табачным дымком. Не из дома, нет, и не со двора – там просто некому курить, а прямо с террасы. Но откуда? Мужчина прикрыл глаза, концентрируясь на смачном запахе. Ухмыльнулся и подошел к тумбе, наклонился, внимательно осматривая деревянный куб. Да, так и есть – крошечные петли. Вальтер подцепил ногтями почти невидимую крышку и обнаружил уходящую куда-то вниз трубу, вмонтированную в тумбу. Запах стал сильнее, судя по всему, это вентиляционная шахта, или нечто подобное. Впрочем, нет, сильно широкая труба, можно спокойно опустить вниз таз на веревке… Вот! Вальтер победоносно цыкнул, довольный своей догадкой. Но если вниз можно опустить посудину с едой на шестнадцать человек, то и взрослый мужчина пролезет, ведь так?
Нойманн крепко вцепился в края трубы, оперся пятками в стены желоба, и, задержав дыхание, скользнул вниз, лишь иногда притормаживая ботинками, чтобы не начать бесконтрольно падать. Наконец, подошвы оберфюрера с громким стуком уперлись в пол, мужчина присел и обнаружил напротив себя небольшую дверцу. За ней раздавался грубый мужицкий смех, запах курева был совершенно нестерпимым. Вальтер скривил губы и выудил из глубин плаща мину-«лягушку», приоткрыл дверцу и аккуратно опустил снаряд на пол. В царящем аде кутерьмы комнаты отдыха тихий стук мины о бетон не был замечен. Нойманн закрыл дверцу, подтянулся, удобно устроившись в подвешенном состоянии посреди желоба, и дернул рычажок пульта управления. Приведенный в действие снаряд взлетел на полметра вверх, выпустив несколько сотен металлических шариков. Единый предсмертный крик двенадцати боливийских солдат слился в один вопль боли.
Вальтер вылез из желоба и с плохо скрываемым удовольствием оглядел комнату, заляпанную кровью. Спрыгнув на бетонный пол, оберфюрер вытащил из кобуры маузер, дернул в сторону засов бронированной двери и отскочил в сторону. Как раз вовремя, дверной проем был прошит автоматными очередями встревоженных охранников зала, Нойманн вжался в стену, выжидая удобный момент для того, чтобы высунуться и пристрелить эту четверку к чертовой матери. Эх, если один из этих парней догадается броситься к другой двери, поднять тревогу – всё, провал. А, была не была!...
***
На следующий день Гуальберто Вильярроэль первым делом спустился в подвал и потребовал у охранника немедленно отпереть хранилище. Взору его предстали ящики из-под золота, однако благородный металл исчез, его заменили скрюченные трупы шестнадцати боливийских солдат. Президент смачно выругался, бегом помчался в свой кабинет, приказал телефонировать всем  штабам – «Немедленно закрыть все границы! Сбивать все самолеты, уничтожать все автомобили, что пытаются покинуть страну!». Добрая сотня бойцов личной президентской гвардии погрузилась в грузовики и на предельной скорости понеслась к вилле Генриха, возглавляемая самим Вильярроэлем.
Ворота была распахнуты настежь, и гвардия ворвалась на территорию особняка без малейшего сопротивления. Генрих уже стоял у входной двери своего дома, одетый в бесформенный черный балахон, за его спиной застыла чья-то темная фигура. Президент Боливии сходу принялся гневно орать что-то насчет обмана и хищения, но Мюллер важно поднял руку, призывая всех к тишине.
- Мне было видение…
Вильярроэль  захлебнулся собственной злостью, ожидая очередного дьявольским образом сбывающегося предсказания.
- Мне было видение, что в декабре мир изменится. Будет литься кровь, будут рушиться вековые порядки. Всё изменится.
- Да черта с два мы будем тебя слушать! Солдаты, арестуйте вора!
Гвардия начала вылезать из грузовиков, окружая крыльцо виллы. Генрих обернулся и качнул головой, из тени выступила одинокая фигура в иссиня-черной форме. Это был уже довольно пожилой мужчина, с угрюмо поджатыми губами. Глаза его застилала белая пелена, а на впалых щеках явственно виднелись кровавые подтеки. Внимательный наблюдатель наверняка узнал бы обергруппенфюрера СС Рудольфа Гесса, однако латиноамериканцы прошли как-то мимо списков руководства НСДАП и потому увидели лишь странного вида верзилу, похожего на мертвеца.
Генрих повелительно взмахнул рукой, и Гесс быстрым шагом направился к удивленным такой наглостью солдатам. Подобно бронепоезду бывший обергруппенфюрер разбрасывал людей на своем пути, погружаясь в озверевший океан солдатни. Сдавленные крики, треск ломаемых костей наполнили двор, являя миру плод замечательного эксперимента нацистских научных гениев.
Когда последний из боливийских солдат рухнул на землю от болевого шока, на плечо Вильярроэля опустилась чья-то тяжелая рука. Президент тонко взвизгнул от страха, ожидая немедленной безжалостной расправы, однако у Генриха были иные планы.
- Думаю, тебе лучше убраться отсюда. «Черные дьяволы» тебя проводят. И помни мое пророчество.
***
- Как всё прошло?
- Блестяще. Что вы там такого сделали с беднягой Руди? Наркотиками накачали?
- Гораздо лучше, качественно загипнотизировали. Хотели сделать его бессмертным, но оказалось, что мозг после такой процедуры не способен более творчески мыслить. Хотя силы прибавилось, опять же болевой порог увеличенный. Подчиняется приказам беспрекословно, идеально подходит для силового решения задач. Не совсем то, что мне надо, пусть будет у тебя.
Вальтер встал с кресла, потянулся, любовно постучал по аккуратно сложенным в стопки слиткам золота. Да, для исполнения его замыслов этого хватит, к Рождеству всё будет готово.
- Дружище, помнишь наш договор?
- На память не жалуюсь. Бери золото и отчаливай.
- Непременно. Архив с делами отдай, и я сразу улетучусь.
- Какой архив, не знаю никакого архива…
- Мюллер, ты мне зубы не заговаривай. Иначе из окна вылетишь. Давай сюда документы!
Генрих скривился, как от зубной боли, однако спорить не стал. Он нажал на какую-то доску, и часть стены отъехала в сторону, обнажив полку, заставленную строгими папками. Нойманн сгреб их все в охапку и кинул на груду золотых слитков.
- Не беспокойся, они послужат великому делу. В конце концов, когда я тебя обманывал?
- Если учесть, что контактировали мы крайне нечасто…
- Это был риторический вопрос.
- Я понял. Скажи, ты всерьез считаешь, что у меня всё получится?
- Да. Твоих быков я проинструктировал, к вечеру вся Боливия будет знать, что ты предсказал похищение государственной казны и зверски расправился с личной президентской гвардией. Ты, главное, почаще показывай публике Гесса. Чтобы прониклись. Зуб даю, про тебя будут такие легенды ходить, что пальчики оближешь.
- Хорошо, если так. Иначе у тебя не будет права на ошибку.
- У меня его в любом случае нет, я слишком далеко зашел. Ты меня уже не спасешь, но можешь спасти мой труд. Бывай.
Вальтер резко рубанул ребром ладони по воздуху, и в центре кабинета Мюллера появилось яркое пятно – точечный прорыв Изнанки. Оберфюрер начал один за другим бросать в сияющую белую пустоту золотые слитки, когда же закончил, взял личные дела и шагнул в неизвестность.
Мюллер зачарованно смотрел, как тает пятно в воздухе. Потом помотал головой, приводя мысли в порядок, уселся в мягкое кресло и нащупал в ящике стола коробку сигар. Чиркнула спичка, комнату наполнил терпкий аромат табака, и бывший шеф гестапо ушел в себя.

Под стягом Мельпомены.
Величественный в своей пошлости Париж всегда привлекал художников и менестрелей. По одной причине – здесь было МОЖНО. Самый фантасмагорический бред мог найти благодарного слушателя, до неприличия жутчайшие картины могли быть признаны эстетствующими массами. А можно было остаться нищим «творцом» и просить милостыню у прохожих. Извините, господа художники, Франция обойдется без вас. Но не надо ворчать, ведь вам же дали шанс!
Мсье Жак Гильбер был человеком творчества, а потому большую часть времени проводил в крохотном кафе, где самозабвенно ныл о своей нелегкой судьбе. И угораздило же его родиться с гениальными, прогрессивными идеями в замшелой Франции! То ли дело СССР, где смелые тексты немолодого философа всенепременно бы опубликовали!
Жак с размаху опустил опустевшую кофейную чашку на блюдце, дав знать таким образом официанту, что пора бы повторить заказ, и не надо смотреть волком, завтра же все долги верну! Или послезавтра. Как деньги будут, так сразу и верну.
Однако официант не спешил забирать пустую чашку, и это было так непривычно, так… некультурно, по-немецки! Гильбер заозирался, пытаясь разглядеть наглого гарсона. А, вот он, шельмец, у входа стоит и разговаривает с каким-то лысым жлобом. Ишь какую рожу умильную состроил, а то, что тут Писатель погибает от жажды, его не волнует! О, обернулся. Пальцем показал… А это уже непорядок. Неужели жандармерия? Хотят сгубить светоч французской философии…
Между тем лысый жлоб уселся в плетеное кресло напротив Жака и с интересом стал рассматривать писателя. На поверку жандарм оказался наглухо запахнутым в черный кожаный плащ мужчиной неопределенный лет, с тонкими чертами лица. Над бровью какое-то черное пятнышко, наверное, родинка. Тут незнакомец наконец заговорил, и Гильбер сразу успокоился – в речи мужчины прослеживался хорошо различимый акцент. Значит, иностранец. Не жандарм, и хорошо. Можно его послушать, пока новую порцию кофе принесут.
- Мсье – писатель, верно?
- Неверно. Мсье – выдающийся писатель! Вам что-то нужно? Если нужно, тогда говорите быстрее, мое время стоит дорого, - важно пробубнил Жак.
- Я хотел бы предложить вам работу.
- Ну, не знаю, в последнее время у меня очень много идей, и писать по чьему-то заказу… А сколько вы мне заплатите?
Мужчина расплылся в чарующей шакальей улыбке и засунул руку в недра одежд. «Сейчас достанет пистолет – и мозги по стенке!» - выскочила у Жака паникерская мыслишка. Между тем лысый положил на стол… слиток золота. Натурально, аккуратный параллелепипед, весело блестящий на солнце. Жак обомлел, но быстро пришел в себя.
- И сколько мне нужно написать?
- Одну книгу. Сырье, так сказать, я вам дам. Ваша задача – достучаться до сознания масс.
- Одна книга? И такая большая плата?
- Вы не поняли, мсье. Это задаток. Напишите текст – получите еще десять слитков. И, конечно, все расходы на печать и распространение вашего шедевра я беру на себя.
Одиннадцать золотых слитков. За одну книгу, тем более – по готовым материалам. Невероятная удача. Жак попытался изобразить внутреннюю борьбу, но лысый просто пододвинул к нему слиток золота. Француз, жадно пожирая глазами металлический брусок, скованно спросил:
- Когда я получу это ваше сырье?
- То есть вы согласны, да?
- Да, черт побери, да!
- Тогда вот вам пакет, в нем все необходимые документы, - лысый протянул Гильберу скучного вида бумажный сверток, перетянутый черной лентой. Жак потянулся было развязать скрепляющий узелок, но тут же его руки были придавлены неожиданно тяжелой ладонью иностранца.
- Не здесь! Идите домой и там откройте пакет. Никто не должен иметь доступ к этой информации до издания книги. Если я узнаю, что вы нарушили это условие, вот этот самый слиток проломит ваш череп, - мрачно прошипел лысый, вперив в разом побледневшего француза прозрачные глаза.
***
Как всякий истинный певец свободы, постоянного жилья Жак не имел, а снимал каморку у одной вредной старушенции, которая всё время требовала денег. Кто же виноват, что редактор «Фигаро» завернул его титаническую работу об увеличении полезных свойств кипятка при погружении в него распятия?! Зато сегодня он раздал все долги, мсье Гоулл, ювелир, оценил золотой слиток крайне высоко и выдал Гильберу толстенькую пачку франков.
Писатель наконец-то вывалил на стол содержимое таинственного пакета. Так, какие-то документы, ага, какая-то розовая бумажка. На бумаге размашисто написано «Читать в первую очередь!». Да без проблем, прочтем.
По мере чтения Жак ослаблял узел старого галстука. Вот ведь фантазия у кого-то! Это же надо было такую чепуху придумать! Скомканная бумажка полетела на пол, француз уставился на руки и начал рассуждать вслух.
- Тема, конечно, благодатная. Но я же буду выглядеть сказочником, никто больше не будет воспринимать мои исследовательские работы всерьез! Хотя, с другой стороны, в историю мировой литературы можно войти через фантастику. Разве не считают книжки этого англичанина, Свифта, за образец лучшей сатиры? Разве не находят в сказочках Гофмана глубокого философского подтекста? А как будет хорошо смотреться газетный заголовок: «Взошло новое солнце французской прозы»! Да и аванс надо отработать, это тоже важно.
Жак решительно поднял с полу розовую бумажку с изложенным на ней планом книги и начал внимательно изучать, изредка покусывая карандашик. Потом писатель начал рыться в документах, выискивая те, что были нужны для первой главы.
Светила луна. Жак Гильбер с яростной одержимостью покрывал желтоватые листы бумаги мелкими прыгающими буковками.  Один за другим исписанные с обеих сторон они ложились в стопку, и вот первая глава была уже написана. Француз с гордостью посмотрел на два десятка листов, ощущая себя по меньшей мере Господом в первый день творения. Отложив выдохшуюся ручку, измаранными в чернилах руками он начал перебирать рукопись, зачитывая вслух особо удавшиеся, по его мнению, фрагменты.
«… С каждым разом Бог дает человечеству всё более жестокого Мессию, который пытается направить наше заблудшее стадо на истинный путь. На смену Моисею, Христу и Мухаммеду пришел ныне почивший Адольф Гитлер, которого, как это принято среди мещан, уничтожила толпа невежественных противников…»
«… Нацистский Новый Человек являет собой тот самый «образ и подобие», каковым был первый человек Адам – образец физического, интеллектуального и духовного идеала…»
«… Разномастные оккультные кружки, популярные в аристократических кругах Европы девятнадцатого века, не познали и крохи того богатства, что нашли гении из Аненербе. Возможно, что растащенные союзниками антигитлеровской коалиции документы скрывают больше информации, чем изыскания всех ныне живущих ученых вместе взятых…»
Француз уже видел свою книгу на всех прилавках всех книжных лавок. Вот он, овеянный мировой славой, вальяжно прогуливается по Елисейским полям, и молоденькие девушки уже просят его автограф; вот старина Шарль – только так! – униженно освобождает высокий пост… Рука писателя поглаживала рукопись, как некоторые люди гладят кошек.
***
Через три дня рукопись была готова. Не смыкавший всё это время глаз Жак сидел в кафе, заливая в себя уже четвертую чашку кофе подряд, и ждал заказчика. Наконец, дверь с драматическим скрипом открылась, лысый мужчина в черном плаще с улыбкой скользнул за столик писателя.
- Вы мне телеграфировали, что уже закончили книгу. Это так?
- Да, вот рукопись, - на стол с глухим грохотом бухнулась пачка бумаги, исписанной мелким скачущим почерком.
- Прекрасно. Надеюсь, вы не забудете отдать мне предоставленные вам документы?
- Что вы, как можно. Они вот в этом пакете, все-все, будьте уверены. А…
- Гонорар?
- Точно так.
- Получите через неделю, когда книга будет в продаже.
- Через неделю?
- Понимаю, поздно, но нужно ее еще перевести на несколько иностранных языков, напечатать, разослать по магазинам.
- Но ведь, в таком случае, неделя – чертовски малый срок!
- Уверяю вас, через семь дней ваша гениальная работа уже будет в продаже по всей Европе и более того, даже в СССР. Вы будете известны, невероятно известны.
- Хорошо, я подожду, - спесиво согласился Гильбер, важно подталкивая поближе к заказчику рукопись. Та уже исчезла в бездонных недрах черных одежд, лысый мужчина вежливо кивнул на прощание и покинул кафе. Жак залпом опрокинул в себя еще одну порцию кофе и задумался. На этот раз он хорошо рассмотрел темное пятнышко над бровью своего благодетеля, и не сказать, чтобы увиденное ему сильно понравилось. Но ведь деньги не пахнут, ведь так?
***
Вальтер с ухмылкой сытого кота глядел на работу десятка ученых-лингвистов, которые переводили каракули лягушатника с французского на другие языки. Скоро текст будет готов к отправке в печать и талмуд «Новый Человек» - оберфюрер тихонько хрюкнул, эта простенькая шуточка до сих пор ему нравилась – потрясет умы туповатых обывателей. Нойманн бегло пролистал рукопись и остался доволен, он не ошибся, подбирая исполнителя. Писатель неплохо возводил словесные конструкции, создавая в сознании читателей пафосные картины могучей богоизбранной нации, овладевшей всеми тайнами мироздания, невероятной расы магов, загнанных в подполье косными злодействующими союзниками. Такая смачная картинка просто не могла ни вызвать отклика в сердцах людей, а, значит, она обязательно повлияет на реальность.
И всё получится.
В подвал, где работали переводчики, вошел Ганс, жестами подозвавший Вальтера к себе. Оберфюрер кивнул ученым – мол, работайте – и подошел к Майеру.
- Что случилось?
Ганс указал наверх.
- Что-то случилось с нашими гостями?
Ганс кивнул и начал покачивать согнутой в локте рукой.
- Кого-то играет в теннис? Нет. Зарядку делает? Опять нет? Так, хватит, я вовсе не жажду вечность тут стоять и отгадывать эту пантомиму.
Оберфюрер взмыл по лестнице, галопом пробежал по мрачным коридорам замка Вевельсбург и ворвался в бывшую эсэсовскую казарму, где располагались гости замка.
В центре зала висел ржавый крюк, к которому когда-то давно, еще до подрыва замка, цеплялась люстра. Теперь к этой железке была привязана веревка. Герр Геринг изволил повеситься.
- А, так это он раскачивание висельника изображал. Артистическая натура, да. Господа, Герман оставил какое-нибудь завещание или предсмертную записку?
Риббентроп протянул оберфюреру смятый листок. Похоже, уже все здесь присутствующие успели ознакомиться с текстом, раз стыдливо прятали глаза.
- Ага, посмотрим. «Я, Герман Геринг, свел счеты с жизнью добровольно и самостоятельно. Причиной тому является бесполезная и откровенно подлая деятельность оберфюрера Нойманна, чьи лживые манипуляции задурили моим соратникам головы. Я призываю всех мыслящих людей, что прочтут эту записку, последовать за мной. Не берите на душу кошмарного греха – не поддерживайте извращенную деятельность Нойманна, который надругался над идеями нашего Фюрера!» Тааааак…
Вальтер оглядел нацистов, беспомощно отводящих взор. Подчеркнуто брезгливым жестом оберфюрер смял листок и бросил его на пол.
- Я официально заявляю, что покойный был дураком. Ширах, расскажи присутствующим, что ты видел в моих лабораториях. А мне некогда, работы по горло. Но учтите:  если вы вдруг таки захотите последовать за Герингом, лучше не вешайтесь, а разбегитесь и расшибите черепушку о камни. Нечего переводить веревки на идиотов. Зиг Хайль!

Вначале были слова.
Кляйн обнаружил книгу на пороге своего кафе, когда пришел открывать его с утра. Аккуратный томик был затянут в черную кожу, гордый готический шрифт возвещал миру о скрытых на свежайших белых страницах тайнах мироздания. Ранние часы не обещали Кляйну каких бы то ни было клиентов, и старик, удобно устроившись за стойкой, погрузился в чтение.
Первый же абзац привел мужчину в ступор, второй зажег в его душе смрадный огонек сомнения в собственных знаниях, а третий увлек в чудовищную сказку о великих нацистских колдунах. Автор был мастером своего дела, вне всяких сомнений. Нет, конечно, это всё очень глупо, а вдруг?
Такие же мысли посещали миллионы читателей по всей Европе. За одну только ночь книга «Новый человек» была просто напросто раздарена, причем появлялась она у людей, по природе своих занятий часто контактирующих с другими членами общества – трактирщиков, продавцов, журналистов, политиков, офицеров.
Если бы чье-либо всевидящее око могло проникнуть сквозь самые толстые стены, ему бы открылась странная картина: одна и та же книга, естественно, в разных переводах, была в руках испанского диктатора Франко и товарища Сталина, одни и те же строчки занимали умы Шарля де Голля и старика Черчилля. Но различной была реакция государств на это событие:  советский вождь постановил в течение одного дня изъять у населения Союза все экземпляры «гитлеровской мракобесной агитки»; члены «Фаланги» были обязаны законспектировать весь текст и распространять его повсеместно; раздираемый внутренними противоречиями Британский Парламент просто проигнорировал сомнительный опус какого-то там лягушатника… А Франция ликовала. Как же, всего три года прошло с окончания войны, а милая Республика вновь в центе мировой культурной жизни! Молодец, Жак Гильбер, так их, варваров!
***
Габриэль на этот раз наведался в «Крыло орла» ближе к обеду. С утра он был словно в тумане – ночью его мучил кошмар, опять лысый человек орал проклятия в его адрес – и потому пропустил мимо ушей бубнеж по радио и разговоры окружающих. Что они вообще могут интересного сказать?
Звякнул колокольчик, но сидящий за стойкой герр Кляйн даже не поднял головы, с больным интересом уткнувшись в какую-то книгу. Экзорцист несколько минут простоял в дверях, ожидая хоть капли внимания, потом осмелился громко кашлянуть, отвлекая хозяина кафе от чтения.
- А? Чего тебе?
- Как обычно, воды.
- Возьми и налей себе сам. Давай-давай, ты сто раз видел, как я это делаю. Не ошибешься.
Старик вновь ушел в столь увлекательные строки. Хоффман пожал плечами, но выражать свое недоумение вслух не стал, ограничившись осуждающим взглядом. Быстренько перепрыгнув стойку – неслыханное кощунство для всякого хозяина кафе, но Кляйн даже не шелохнулся – экзорцист наполнил стакан прозрачной ледяной жидкостью и залпом осушил, жадно глотая освежающую влагу. Утолив жажду, Габриэль кинул взор на обложку книги в руках старика и обомлел. «Новый человек»! «Ной манн»!
- Простите, что отрываю, но откуда у вас этот странный фолиант?
- Сегодня утром нашел на пороге заведения. Напился? Положи деньги на стойку и иди, не мешай. Или лучше так, заплати и я за тобой закрою. Кафе сегодня закрыто, посторонних попрошу удалиться!
Собственно, у Габриэля не было причины более оставаться в заведении. Экзорцист бросил герру Кляйну монетку и быстрым шагом вышел из кафе, громко хлопнув дверью. Постепенно юноша перешел на бег трусцой, а затем и на сумасшедший галоп, стремясь оказаться в советском лагере как можно скорее.
Ткаченко крутил ручку радиоприемника, когда к нему в кабинет ворвался запыхавшийся Хофманн. Экзорцист приветственно кивнул, открыл было рот, но замполит цыкнул зубом – нужная частота найдена, поэтому не мешай! Из динамика раздалась четкая и размеренная мужская речь на каком-то неизвестном Габриэлю языке, прерывающаяся треском помех. Виктор внимательно слушал передачу, затем вдруг изумленно поднял брови и начал судорожно переводить речь ведущего на немецкий:
«… просьба всем гражданам Советского Союза, обнаружившим у себя эту книгу, сдать ее в ближайшее отделение милиции. К тем, кто уклонится от выполнения этой инструкции, будут применены дисциплинарные меры. Повторяю, книга «Новый человек» объявлена антисоветской и запрещена к прочтению и распространению…»
Виктор со значением взглянул на Габриэля.
- «Новый человек» - это, если по-немецки, «Ной Манн», так? Ну вот мы его и нашли. Что пришел-то?
- Да так, уже ничего. Я могу воспользоваться вашими средствами связи?
- Смотря зачем. Если тянет с родственниками пообщаться, иди к американцам, они это дело на поток поставили, только деньги не забудь.  Если по делу – всё устрою.
- Кхм. По делу, но пообщаться надо почти что с родственником. С духовным отцом, так сказать.
- Ох уж мне эти твои штучки. Ладно, пошли.
***
Католическая церковь не скупилась на обустройство училищ экзорцистов. В конце концов, именно за предоставление услуг борцов с порождениями Изнанки Ватикан получал солидные дивиденды, так что вложенные в училища деньги возвращались Папе сторицей. Потому все учебные заведения – всего-то десять, было бы о чем говорить – были оборудованы телефонами. Конечно, всякие захолустные деревушки не имели возможности прибегнуть к такому средству связи, и обращались в училища экзорцистов по старинке, почтой или курьером, но зато города могли вызвать специалиста, способного разобраться с очередным чудовищем, в кратчайшие сроки.
Сегодня у телефона дежурил отец Диего. Толстяк являл собой для стороннего наблюдателя образ высочайшей благодетели – сидя на грубо сколоченном табурете, монах перебирал четки и что-то бормотал под нос, видимо, молитву. На самом же деле испанец бубнил текст одной из песен своей любимой Пиаф, чтобы не заснуть. Впрочем, его веки норовили вконец сомкнуться, а грузное тело молило о часике спокойной дремы. Из блаженного тумана полусна священника подло вырвал треск телефонного звонка. Совершенно непотребно выругавшись, отец Диего снял трубку.
- Училище Святого Доминика, дежурный по связи отец Диего. Изложите свою просьбу за две минуты, или я вас прокляну.
- Святой отец, здравствуйте! Вы меня не узнали?
- А с какого перепуга я должен вас знать? Вы вообще кто?
- Ну как же, Габриэль. Габриэль Хоффман, из Берлина. Ну, я еще на последнем экзамене в пруду купался!
- А-а-а, припоминаю. Да-да, точно, Хоффман. Зачем звонишь, зачем линию занимаешь?
- Ох, у меня важное дело. Вы слышали про свежую французскую книгу «Новый человек»?
- Не-а. Новое французское искусство мертво, и литература – не исключение. Интересная хоть книга?
- Очень. Особенно содержание захватывающее. Сплошное мракобесие, чудовищные враки про нацистский магов и прочую мерзость.
- Найти бы автора и по морде надавать… Вот ведь выродков Господь терпит.
- Так-то оно так, но меня другое беспокоит. Книга написана очень сильным языком, фразы прямо впиваются в мозг и не отпускают. И, как я понимаю, этот талмуд разошелся по всей Европе огромным тиражом. Представьте, как он может повлиять на людей!
- И как?
- Святой отец, соберитесь. Если миллионы обывателей поверят в саму возможность существования прочитанного, то мы столкнемся с громадными проблемами. Лично я не прельщаюсь перспективой сражаться с колдунами в форме СС.
- Надо что-то делать, - задумчиво протянул отец Диего.
- Именно. Прошу вас, святой отец, как можно скорее свяжитесь с нашим представителем в Ватикане. Нельзя ждать.
- Будем считать, что ты меня встревожил. С этой книгой разберутся на высшем уровне.
***
Епископ Рима, викарий Христа, преемник князя апостолов, верховный первосвященник Вселенской церкви, Великий понтифик, Примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, суверен государства-города Ватикан, раб рабов Божьих Папа Римский Пий Двенадцатый помахал толпе на прощание, развернулся и ушел с балкона, вполне довольный своим выступлением, в котором он столь элегантно попрекнул Советский Союз нежеланием впускать на свою территорию экзорцистов. Конечно, это была работа на публику, и присутствовавшие на площади зарубежные журналисты с готовностью проглотили наживку. Уже завтра мировая пресса выдаст тонну сарказма и оскорбительной критики в адрес «медведей-перестраховщиков».
Секретарь Пия Двенадцатого, отец Иоганн, появился откуда-то из-за колонны справа, и сделал приглашающий жест.
- Что случилось?
- Вашего внимания просит епископ Питер. Одно из наших училищ сообщает странные вести.
- Хорошо. Идем, не стоит откладывать дело в долгий ящик.
Епископ Питер, кроме исполнения своих прямых обязанностей, занимался также и обеспечением безопасности католической веры, поэтому его вежливые просьбы – следует признать, весьма редкие – Папа не оставлял без внимания никогда. Отдел безопасности, известный среди высших духовных чинов как  «Стража», находился в подземных залах, что расположились под всем Ватиканом. Кроме того, под ногами бесчисленных паломников находились бункер, где тысяча человек могла спокойно жить два года, и огромное хранилище ценнейших реликвий древности, пропуск куда выдавал лично Папа. В общем и целом, реальная территория города-государства  была в два раза больше указываемой в справочниках.
Два солдата Швейцарской гвардии с благоговением поклонились Папе, прошествовавшему мимо них к лифту. Пий Двенадцатый быстрым движением руки перекрестил гвардейцев и скороговоркой просвистел несколько слов благословения. Привычно исполненное действие не отвлекало Великого понтифика от размышлений. Действительно, в интересные времена довелось ему быть Папой Римским. Казалось, что католическая церковь утратила свое былое могущество, но нет, Прорыв Изнанки вновь сделал веру важнейшей составляющей человеческого бытия. Пий Двенадцатый старался максимально расширить возможности Ватикана и весьма в этом преуспел. Три года в исторической перспективе – крошечный срок, а Европа вновь прислушивается к тихим рекомендациям Папы. Конечно, Советский Союз ни в жизнь не согласился бы принять подобное положение дел на своей территории, а мусульмане продолжали игнорировать происходящие в мире перемены, предпочитая резать друг друга во славу своего пророка, но дайте только срок – и всё человечество снова будет жить под мудрым руководством истинного христианства!
Епископ Питер встретил гостя у самого лифта. Костлявый и болезненно бледный священнослужитель протянул Папе какую-то книжку в черной обложке и меланхолично прошептал:
- Эту книгу следует запретить.
Пий Двенадцатый удивленно поднял бровь, но не стал торопиться и задавать вопросы, прежде этого он открыл книгу и просмотрел наискосок несколько страниц. Прочитанный текст показался Великому понтифику своеобразным Евангелием от Иуды – из вполне реальных событий автор вывел вопиюще мерзкую теорию.
- Чтиво противнейшее, следует признать.  Но запрещать? Смысл?
- Смысл? О, смысл есть, и очень немалый. Текст настолько сильно шокирует неподготовленного читателя, что у того не возникает сомнений в реальности описанных непотребств. Помните, в начале века в Америке была радиопостановка, которая вогнала нацию в истерику? Сейчас начнется то же самое. А теперь помножьте это на плачевное состояние Изнанки. Если мы сейчас пустим ситуацию на самотек, то через месяц будем гонять по всему миру порождения больной фантазии этого французского идиота.
Великий понтифик пожевал тонкие губы, собираясь с мыслями.
- Значит, так. Всем нашим проповедникам разошлите следующий приказ: «Книга «Новый человек» признана Ватиканом еретической и подлежит уничтожению. Доведите это до сведения прихожан и проследите за исполнением воли Господа».
- Всенепременно, - кивнул епископ Питер, - однако этого недостаточно. Дурака-лягушатника уже знают, и за его так называемым творчеством будут следить, затаив от восторга дыхание. Если через месяц он издаст ту же самую книгу, просто поменяв местами главы, обыватели будут счастливы, и всё начнется сначала. Нужно отвратить общество от самой идеи, которую этот Жак вложил в свою писанину.
- Какие на этот счет у вас есть предложения, епископ? – поинтересовался Папа.
Глава «Стражи» отвел взор в сторону.
- Кому-то следует припугнуть этого писателя. Чтобы он разъяснил толпе, что придумал всё от начала и до конца, нагло и цинично лгал. Люди такое не любят и не забывают.
- И у вас, конечно же, есть нужный человек на примете?
- Да. Собственно, он и обратил внимание нашей службы на эту книжонку. Его зовут отец Диего, он один из руководителей училища Святого Доминика. Испанец, если вам интересно.
- Ни капли не интересно. Он начал это дело, ему и заканчивать. Обеспечьте его всем необходимым для срочной поездки в Париж. Ну, и наградите чем-нибудь, поддержите похвальную бдительность.
Пий Двенадцатый направился к лифту, перед тем, как шагнуть в кабину, обернулся и строго произнес:
- В понедельник я хочу прочесть в газетах, что этот французишка – самый наглый в мире сказочник. Надеюсь, вы доставите мне такое удовольствие?
- Когда я вас подводил? – несколько обиженно произнес епископ.

Город грез.
После войны Шарль де Голль являлся духовным лидером галльской нации и потому закономерным стало назначение его на должность исполняющего обязанности президента. Легитимного главу государства выберут потом, когда послевоенная разруха уляжется. Бывшему главе «Сопротивления» предстояло разобраться с массой проблем, ставших во весь рост на просторах наполовину разоренной страны. Одним из требовавших решения вопросов  стала эмиграция людей из колоний, что усилила безработицу и преступность.
Число арабов у парижского вокзала превышало все мыслимые пределы. Отец Диего гадливо поморщился, когда сидящий на мостовой бородатый сын африканского континента требовательно протянул ладонь и с жутким акцентом прохрипел несколько фраз, в которых лишь отчасти угадывалась смиренная просьба о материальной помощи. Священник молча достал бумажник с командировочными и сунул парню купюру. Глаза араба жадно сверкнули при виде довольно толстого кошелька, однако отец Диего сделал вид, что ничего не заметил. Развернувшись, толстый преподаватель училища экзорцистов Святого Доминика зашагал прочь от вокзала, старательно обходя по дуге просящих милостыню. Конечно, это совершенно не по-христиански, так открыто игнорировать чужую нужду, но у священника были другие инструкции по поводу выданных ему деньги. Потом замолит, не страшно.
За спиной монаха два загорелых молодых человека перемигнулись и встали с насиженных мест, на ходу рассовывая по карманам выклянченную мелочь. Один из парней, меланхолично насвистывая, пошел вслед за толстяком в рясе, а второй рванул в переулок неподалеку. Там его ждал хмурый амбал в форме французского Иностранного Легиона.
- Сержант, тут попался жирный церковник с полным кошельком! Будем брать? – с надеждой в голосе спросил парень.
Его собеседник лениво покрутил в руках почти догоревшую сигару – черт, последняя, надо будет опять заглянуть в тот магазинчик – и медленно произнес:
- Ведите наблюдение. Если до вечера не расстанется с деньгами, возьмем за жабры.
- А почему не сейчас? – жалобно протянул арабчик.
- Дурак ты. А если это курьер от отца Франка? Новой войны захотел? Хватит с меня разборок. Пересмотром границ займемся через месяц-другой.
- Но я с утра не жравший…
Громила загасил сигару о квадратную ладонь и протянул парню.
- На, ешь.
Арабчик удивленно захлопал глазами. Сержант угрожающе сжал свободный кулак.
- «С утра не жравший», да? Ешь, говорю!
Парень покорно взял окурок и начал жевать вонючий табак, давясь и морщась. Амбал в форме Иностранного Легиона что-то одобрительно приговаривал по-немецки.
***
В любом государстве первые послевоенные годы оборачиваются разгулом преступности. Города нашпигованы оружием, что оставили сбежавшие оккупанты или расформированные партизанские ячейки, вернувшиеся с передовой солдаты еще не отделались от привычки решать проблемы с помощью насилия, а всеобщее обнищание предельно озлобляет общество. Государству в такие годы следует разбираться с преступностью со всей возможной решительностью и жестокостью, но де Голль не мог похвастаться подобными качествами. Потому приезжавшие во Францию из колоний люди вольготно чувствовали себя в составах бандитских групп, подобных той, что возглавлял Сержант.
На самом деле главарь шайки арабских мигрантов был рядовым. Рядовым танкистом знаменитой Призрачной Дивизии, что карающим ураганом прошла по Франции. В Париже Фриц Вебер остался после малоприятной истории с куртизанкой, которая в порыве патриотизма подсыпала ему в шампанское какую-то отраву. Девицу повесили, танкиста спасли, но ни о какой военной службе речи идти уже не могло. Фрицу отвели пятнадцать лет жизни, если, конечно, медицину не перевернет какое-нибудь гениальное открытие. Мужчина успешно работал на назначенную Гитлером администрацию города, пристрелил с десяток членов Сопротивления, а после освобождения Парижа американцами скрылся в полупустых приграничных городках, где долгое время прятался за формой ветерана Иностранного Легиона, этот старый трофей буквально спас жизнь немца. Весной 1946-го года Фриц вернулся в столицу, сколотил банду из четырех десятков особо буйных мигрантов, прибывших из Алжира во Францию в поисках лучшей доли, и занялся грабежом. Больше всего проблем новой группировке доставила не хилая жандармерия, а шайка отца Франка, расстриженного католического священника, промышляющая в основном заказными убийствами и шантажом. Двухмесячная уличная война унесла жизни тридцати арабов и около двадцати пяти людей Франка, заставив бандитов сесть за стол переговоров. Подписанный мир четко разграничил зоны влияния шаек: Фрицу достался Париж, расстрига забрал себе пригороды.
Но в последние месяцы отец Франк начал засылать в столицу своих людей, которые закупали для его банды оружие и вдобавок брали заказы у парижан, что было наглым нарушением условий мира. Однако новое столкновение не входило в интересы Фрица Вебера, для этого ему не хватало людей. Потому за всяким богатеньким приезжим сначала устанавливалась слежка. Если гость столицы не походил на курьера конкурирующей группировки, в дело включались «мышцы» банды Фрица, и кошелек жертвы быстро пустел. Очень часто приезжие не переживали нападения – арабы с удовольствием работали ножами, так что любого мало-мальски сопротивляющегося гостя столицы резали на куски.
Замеченный на вокзале священник не был похож на посланца конкурентов. Наблюдавший за ним араб передавал Сержанту через городских нищих крошечные клочки бумаги, на которых огрызком карандаша царапал адреса, посещаемые этим толстяком. То был список из букинистических развалов, частных художественных галерей и, что весьма позабавило Фрица Вебера, публичных домов средней руки, причем монах заглядывал в бордели каждый час, проводя там по пять минут. Впрочем, парижские труженицы взаимного согласия за пять минут могут многое, были бы деньги у клиента.
Кстати, о деньгах и клиентах. Сержант перечитал последнюю записку своего «разведчика» и хмыкнул. Жутко скривленные буквы составляли всего две фразы: «Попросил милостыню. Он достал деньги, пачка на вид не уменьшилась». Глаз у его парней верный, если наблюдатель написал, что деньги не были истрачены, значит, не были. А между тем, время уже позднее, темнеет. Удобный момент для ограбления. Даже если это все-таки курьер отца Франка, черт с ним. Проблемы надо решать по мере поступления. А сейчас главная проблема – нехватка наличных средств в активах группы и в лично его, Вебера, портмоне. Сержант жестом подозвал одного из своих «солдат» и назвал место и время операции. Араб кивнул и побежал на вокзал, собирать парней.
***
Отец Диего считал, что сеть осведомителей Ватикан подобрал весьма небрежно. Шпионки в борделях – замечательная идея, распущенный парижский бомонд с удовольствием треплется «за жизнь» после хорошего акта разврата, но агенты-букинисты? Те, кто копается в старых книжках, ничего интересного знать не могут по определению. Пустая трата средств.
Полученные священником инструкции предписывали обойти всех осведомителей Ватикана и вызнать, чем занимается в свободное от написания грязных нацистских книжек время мсье Жак Гильбер  и где его можно отыскать. Конечно, информация должна была быть щедро оплачена, но, увы, парижская агентура ничего дельного не сообщила и премиальных не заслужила. Такое ощущение, что писака вел жизнь образцового гражданина. Ну, если не принимать во внимание тот факт, что плоды его трудов были отвратительны.
Священник прислонился к нагретой солнцем стеночке и вытащил из глубин рясы сигаретку. Переулок для почти что сакрального акта курения попался чистенький, хорошо освещенный лучами заходящего солнца. Как можно было не заметить дюжину небритых мужиков, деловито окружавших монаха, непонятно. Видимо, какой-нибудь бес отвел отцу Диего глаза.
- Papan, не дадите деньжат мне и моим друзьям, волею судеб оказавшимся в городе, который слишком погружен в порок, чтобы обратить на них внимание? – режущий ухо чудовищным акцентом бас вывел монаха из забытья. Отец Диего увидел обступивших его оборванных  арабов, над которыми возвышался громила в военной форме Французского Иностранного Легиона.
-  А у меня лишних денег на милостыню нет. Но я могу помолиться за вас, когда вернусь домой.
Амбал раздвинул мясистые губы в подобии улыбки и щелкнул толстыми пальцами:
- Парни, продемонстрируйте этому дураку альтернативный исход дела.
Сверкнули кривые ножи, с хорошо видимыми следами частого использования. И ими явно не хлебушек на пикниках резали, судя по цвету пятен на лезвиях.
- Опа. Да тут к нам гости,– протянул, оглянувшись, главарь. Он невежливо ткнул указательным пальцем в заглянувшего на шум высокого молодого человека с красивым лицом. Парень замотал нижнюю половину своей физиономии ярко-красным шарфом, а в остальном выглядел вполне обыденно, этакий среднестатистический повеса в поисках легкодоступной любви.
Пара арабов шустро подскочила к вновь прибывшему, угрожающе выставив перед собой клинки. К чести молодого человека, он даже не вздрогнул при виде бандитов, только наклонил набок голову, будто оценивая обстановку.
- С тобой мы попозже разберемся, паренек. Ты, вроде как, опоздал, вот этот святоша перед тобой будет, - гоготнул псевдо-ветеран Иностранного Легиона, всматриваясь в лицо отца Диего с плотоядным интересом. То, что толстяк смертельно побледнел, Фриц счел обычным испугом жертвы нападения, и лишь полный нестерпимого ужаса вскрик одного из арабов заставил громилу обернуться. Молодой человек схватил двух стоящих рядом с ним разбойников за глотки и с силой сжал, так, что между тонкими пальцами начала течь кровь. Брезгливо разжав ладони, обладатель яркого шарфа поманил шокированных бандитов окровавленным перстом.
Фриц, будучи человеком непрошибаемой решимости, выхватил из пыльного сапога аккуратный стальной прут и первым накинулся на выродка, увлекая за собой всю банду. Если не кончить пацана, арабы сразу зарежут своего главаря, и, кстати, будут абсолютно правы. В конце концов, атаман должен отбивать все наезды, иначе зачем он такой мягкотелый нужен?
***
Всё кончилось очень быстро. Поседевший от ужаса отец Диего шептал под нос молитву, глядя на спокойного молодого парня, безмятежно вытиравшего окровавленные руки о свой шарф. Банда была побеждена в честном бою одного против дюжины, с просто-напросто разгромным счетом: все арабы были смертельно искалечены, а главарь лишился половины затылка, когда смачно ударился о стену. Переулок был заляпан кровь, осколками костей и частицами мяса и внутренних органов, щедро разлетавшихся вокруг во время схватки.
Возможно, отец Диего несколько тронулся умом при виде кровавой расправы над нападавшими, но молодой человек показался священнику ангелом возмездия, посланным Господом в помощь своему верному рабу. Поэтому священник задал вопрос, который занимал его весь день:
- Скажи, а ты знаешь, где можно найти Жака Гильбера, писателя?
Как ни странно, молодой человек кивнул монаху, закончил вытирать руки и направился прочь из переулка. Обрадованный священнослужитель поспешил за ним, всё больше убеждаясь в ангельской природе своего нежданного спасителя. Ну, в самом деле, натуральный божий посланец – от разбойников спас, теперь верную дорогу показывает!
Они шли достаточно долго, когда подошли к четырехэтажному потрепанному домику, приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть мостовую. Проводник монаха указал пальцем на последний этаж здания и утвердительно кивнул.
- Он там, да? Ты меня проводишь?
Снова кивок, приглашающий жест – проходи, мол! Отец Диего толкнул незапертую дверь, вошел в темную прихожую и быстро поднялся на последней этаж по скрипучей лестнице, подгоняемый следовавшим по пятам парнем, продолжавшим хранить молчание. Монах толкнул обшарпанную дверь и вошел в комнату Жака Гильбера.
Сквозь распахнутое настежь окно лучи лунного света падали на деревянный пол, обезображенный темной свастикой, будто бы объемной. Присмотревшись, отец Диего в шоке распахнул рот, силясь издать хотя бы слово. Нацистский символ образовывали два тела, обезглавленные и определенным образом согнутые. Один труп принадлежал сухой старушке лет восьмидесяти, другой же – грузному мужчине, одетому в потрепанный костюмчик. Рвотный спазм подкатил к горлу священника, он развернулся, намереваясь выскочить прочь из кошмарной комнаты, но дверной проем перегородил «посланец Господень», медленно покачивающий головой из стороны в сторону.
Отец Диего в припадке отчаяния попытался оттолкнуть парня, вцепился в его красный шарф, но… Мощнейший удар разворотил ребра толстого священнослужителя, тонкие аристократические пальцы проложили себе путь через внутренности мужчины и, разорвав кожу,  показались за спиной бедного монаха. Конвульсивно дернувшись, отец Диего обмяк, руки его опустились. Стащенный священником алый шарф открыл миру бледные губы молодого человека, крепко-накрепко сшитые грубыми нитками.
 
Перо эффективнее меча.
Таинственное убийство новоявленного французского гения прозы стало наипопулярнейшим предметом обсуждения в среде европейских аристократов, журналистов, актеров, писателей, прочего сброда, который мог себе позволить не горбатиться денно и нощно, восстанавливая из пепла войны разоренные земли. Итальянские акулы пера, вовремя проконсультированные пресс-службой Ватикана, попытались представить дело феерически жестоким ограблением – в конце концов, в квартирке мсье Гильбера не нашли ни франка, явно кто-то всё утащил! – однако склонные к мистицизму английские газетчики смело связали смерть Жака с его книгой. Европейские средства массовой информации, чующие прибыль, незамедлительно кинулись перепечатывать ту версию, каковая сулила большую выгоду – оккультную. Итальянцы оказались в меньшинстве, а окончательно добила их вариант жутковатая находка, сделанная французской жандармерией через пять дней после убийства Жака Гильбера. Пропавшие головы писателя и квартирной хозяйки отыскались на окраине Парижа, в ветхой лачуге. Там же был обнаружен труп толстого смуглого мужчины средних лет с раскуроченной грудной клеткой. Один из инспекторов поделился с журналистами следственной версией, кажущейся наиболее вероятной – мол, некий психопат, судя по найденным в хижине материалам – нацист и оккультист, решил укокошить писателя, якобы открывшего миру глаза на то, что должно было оставаться в тайне. После жестокого умерщвления своих жертв убийца отрезал им головы, а из тел сложил свастику. По возвращении в свое убежище псих совершил самоубийство. «Почему? Ну, наш штатный медик считает, что разум толстяка на некоторое мнение прояснился, и он, не в силах принять свой ужасающий поступок, решил избавить мир от внутреннего чудовища. Короче, съехала у мужика крыша». Взятка, данная нужному человеку, позволила одному из французских журналистов порыться в найденной жандармами литературе, и его газета начала потихоньку перепечатывать оккультный бред, обнаруженный в хижине кровожадного психопата. Стартовали переговоры обладателей эксклюзивной информации с несколькими крупнейшими в Европе книгопечатнями, надеющимися повторить успех «Нового человека». Труд же покойного Гильбера был объявлен памятником французской литературы, и многие издательства купили у галльского правительства права на повторную публикацию книги.
Вальтер Нойманн совершенно искренне любил независимую прессу, хотя категорически отрицал такое непродуманное ее название. Что значит «независимая»? Она крепко связанна с желаниями своих потребителей. А те, будучи в массе своей людьми недалекими, предпочитают узнавать про грязные секреты властителей мира сего, про чудовищные преступления и, конечно, про  всякую мистическую жуть. Разыгранная нацистом партия успешно соединила в себе варварски жестокое убийство и темные тайны оккультистов-аристократов Третьего Рейха. Смешать, добавить пару состряпанных на коленке «доказательств» и можно подавать неразборчивому обывателю, а он схомячит и добавки попросит!
Как ожидалось, со своей миссией Ганс справился блестяще. Конечно, в сценарий неожиданно вклинился католический монах, вероятно, специально посланный Ватиканом разобраться в ситуации. Но, даже если Папа сообразит, что к чему, будет уже поздно. Вальтер верил в свою удачу. Его план обязательно сработает.
Впрочем, не всё шло гладко. Трижды проклятый Советский Союз умудрился оградить своих граждан от волнующей информации. Действую грубо и топорно, коммунисты, тем не менее, давили панику в зародыше, прямо на государственной границе солдаты уничтожали любую иноземную прессу, ввозимую возвращающимися на родину людьми, а заграничные гости Союза первым делом отправлялись на задушевную беседу с чекистами, которые мягко убеждали иностранцев не распространяться о происходящих в Европе событиях. Беседа сопровождалась выдачей немаленькой компенсации, дабы никто не обижался. Да уж, сказывалось основное преимущество авторитарных систем управления – когда надо, государственный аппарат действовал четко и эффективно, не тратя сил на внутриведомственную борьбу. Пока же Вальтеру удалось лишь распространить через недобитую после войны агентурную сеть неопределенные слухи, которые упоенно обсуждали немногочисленные трутни, мнящие себя борцами с большевистским режимом. Ну, и то хлеб.
Теперь нужно было расшевелить материалистов и скептиков, не идущих на поводу у массовой истерики. Необходимо было дать им весомые доказательства, свидетельства, так сказать, показать. И Нойманн знал, как это сделать.
***
Епископ Питер имел привычку покусывать костяшки пальцев во время раздумий. Вот и сейчас крепкие зубы вгрызались в уже изрядно истерзанную кожу, а на пол одна за другой летели газеты видных европейских изданий, вышедшие за последнюю неделю. С тонких губ епископа чуть было не сорвалась богохульная словесная конструкция, когда глава «Стражи» увидел обложку последнего номера «Таймс». Ну не кретины, а?
«Личные тайны нациста! Дневники знаменитого доктора Менгеле раскрывают секреты Третьего Рейха!». И похабная свастика на пол-листа.
Они отыскали где-то в Германии эту преступную шваль и взяли у него интервью. То, что по нему виселица плачет, господ протестантов не интересует, им лишь бы выгодно продаться. С англосаксами всегда так, любую мерзость готовы терпеть, если на ней можно зарабатывать. А главное, о чем этот палач рассказывает! Сплошной оккультный бред, враки! Но живенько описанные, с подробностями и правдоподобными деталями. И так удачно всё ложится на последние события.
Следующая обложка порадовала епископа ядовито красным шрифтом, гласящим «Тайны гестапо: дело Германа Геринга рассказывает о противостоянии чернокнижников мировых держав». Оказывается, перелет Гесса через пролив должен был открыть магический канал для прямого колдовского влияния на разум членов английского Парламента! Было бы на что влиять, да.
Везде одно и то же. Европейские средства массовой информации будто сговорились: хором принялись вещать Правду О Колдунах Гитлера! Противно то как, Господи… Вот, нашел отдушину – советские «Известия», вчера ночью доставили из посольства Италии в Москве. Никакой чепухи про магов из СС, сплошные стенограммы партийных собраний, новости, немного объявлений… Что за? И тут! «Новое издание запрещенной книги «Новый Человек» было предпринято группой вредителей-троцкистов из числа книгопечатников. Большая часть тиража была задержана вскоре после поступления в книжные магазины доблестными сотрудниками НКВД, однако часть его была раскуплена. Просим всех граждан Советского Союза, приобретших вышеуказанную книгу в магазинах или с рук, немедленно сдать ее в ближайшем отделении милиции. Будет проведена замена запрещенного материала на сатирический роман «Двенадцать стульев» товарищей Ильфа и Петрова». Хм, коммунисты живенько действуют. Информацию надо обдумать.
Епископ отшвырнул и эту газету. С некоторым удивлением посмотрев на растерзанный палец, глава «Стражи» начал перебирать четки, пытаясь понять логику советского вождя.
- Возможно, это просто проявление их «материализма», или как он там называется. Варварски уничтожают всё, что выходит за рамки научного познания. Или же они разобрались в ситуации, и всячески ограждают своих граждан от информации, которая может стимулировать точечные прорывы Изнанки. Если так – можно только позавидовать возможностям большевистской партии.
Епископ Питер вздохнул, подавляя в себе росток греха. Надо относиться к ситуации как к испытанию, посланному Господом.
-  Мы, увы, не можем замять эту мракобесную историю во всей Европе. Значит, нужно подготовить максимально возможное число экзорцистов, чтобы все прорывы ликвидировались как можно быстрее.
Священник треснул кулаком по столу.
- Где найти столько денег, столько людей, наконец, где найти столько времени?! – взвыл Питер, - Почему у нас вечно не хватает ресурсов? Когда мы успели растерять свое могущество, ведь неплохо же всё было?! Так, стоп, я спокоен, спокоен. Истерики оставим на старость, сейчас нужно просто работать.
Епископ глубоко вдохнул. Жуткое бремя власти, кошмарное бремя. Но кому-то ведь надо его нести, так почему бы не ему?
***
Оберфюрер Нойманн любил смотреть на воду. В его сознании именно вода ассоциировалась с идеологией национал-социализма. Нацизм столь же спокоен, столь же неутомим и последователен, как струя воды, пробивающая себе путь через камни, столь же яростен в минуты гнева, как мощный шторм на море, дробящий корабли в щепки. Вальтер четко разделил для себя стихии по идеологиям. Национал-социализм – вода, это мы уже выяснили. Коммунизм – огонь, горящий ярко, но крайне недолго, для поддержания в нем жизни нужно подкладывать всё больше и больше дров. Земля – так называемая «демократия», консервативная стихия, сложенная из гнили и грязи. Только если полить землю водой, может зародиться жизнь. Что там еще? А да, воздух. Евреи. Ветер, что носится без всякой цели, мешает идти, и только раздувает огонь, будь он неладен. Единственное, на что пригоден воздух – дыхание, обслуживание интересов человека. Так и из евреев может выйти толк, если заставить их работать. Вот такая философия.
- Герр оберфюрер.
- Вам чего, Риббентроп?
Худощавый советник по внешней политике подошел к замечтавшемуся у маленького озерца оберфюреру совершенно неслышно. Нойманн прищурился, вглядываясь в обиженное лицо Иоахима.
- Зачем вы подсунули журналистам дела наших товарищей по партии? Там было много личной информации, это несколько неэтично…
Обычно бледный Нойманн начал медленно багроветь.
- Неэтично? Неэтично?! Я, вашу мать, оберфюрер СС, плевал я на этику! Меня сам Фюрер освободил от этого излишества! Понимаете вы это или нет?
- Не смейте на меня орать! – взвизгнул Риббентроп, - Я, между прочим, имел в Германии больший вес, чем любой из вашей братии, так что немедленно извинитесь!
Крошечная свастика над левой бровью Вальтера задергалась. Оберфюрер протянул руку и схватил бывшего министра иностранных дел за кадык.
- Слушай, ты, крыса кабинетная, - голос Нойманна звучал тихо-тихо, однако Иоахим явственно слышал в нем лязганье ножей, - твое влияние на Рейх родилось в результате союза бумажной возни и угодливого лакейства. Я же свое положение получил, находясь в мясорубке на Востоке, и потому я после смерти отправлюсь в Вальхаллу, а ты, скотина, будешь прозябать в Хелль. Будешь выкаблучиваться – отправишься туда досрочно.
Риббентроп попытался что-то прохрипеть в свою защиту, но цепкие пальцы оберфюрера крепко сжимали горло экс-министра.
- Впрочем, я – человек незлобивый, - усмехнулся Нойманн, ослабляя хватку, - и готов забыть про вашу необоснованную несдержанность.
- Всё-таки, как насчет личных дел? – просипел Иоахим, массируя шею.
- Ну, что вы как маленький. Надо было так. Надо. Идите и ни о чем не беспокойтесь, - махнул рукой Вальтер, отворачиваясь к воде.
Риббентроп полминуты простоял неподвижно, пытаясь придумать достойную офицера СС реплику, но его мыслительный процесс был изрядно заторможен ощущением, что только что Иоахиму грозила страшная смерть. Бывший министр иностранных дел развернулся и ушел, едва сдерживая желание умчаться прочь со всех ног.
- Как мне надоело возиться с этими самовлюбленными дураками. Хорошо, что осталось недолго. Потом они не будут мне досаждать.
Вальтер задумчиво смотрел на поверхность озера, размышляя о том, сколько всего еще предстояло сделать к Рождеству. Работа в Вевельсбурге подходила к концу.
***
Хоффман ворвался в кабинет Ткаченко и рухнул на скамью у стены, устало закрыв глаза. Экзорцист был весь в копоти, а кожа на лбу его была рассечена чем-то острым.
- Что опять случилось? – участливо осведомился замполит, деловито чиркавший карандашиком в черной книжечке.
- Пожар случился, - буркнул Габриэль.
- Ты нанялся в пожарную команду? Денег мало, или что? Решил на полставки поработать?
- Очень смешно. Просто обхохочешься.
- Ладно, колись давай. Ты хочешь высказаться, я же вижу, - Виктор отложил свою работу и с интересом уставился на экзорциста.
- По улице шел, вижу – дом горит…
- Стоп-стоп-стоп, давай по порядку. Какая улица, какой дом?
- Неважно. На американской территории кафе одно горело, ты не знаешь. Врываюсь внутрь, там – обугленный труп хозяина лежит, и видно, что он, даже весь в огне, выбраться пытался, - Габриэль передернулся, в памяти всплыл образ уже черного тела, в котором едва угадывался герр Кляйн.
- Ну, я растерялся немного – что делать, куда бежать, нас не к этому готовили, - а тут из-за стойки какая-то бесформенная фигура вылезает и сопло огнемета на меня направляет! Я в сторону, прыгаю в окно, осколки во все стороны, за спиной ревет пламя… Сижу на дороге, ошалевший, в себя пытаюсь прийти, а через разбитую витрину мужик в плаще лезет, с баком за спиной, огнеметом из стороны в сторону хищно так водит. Я пулю ему в живот всадил – хоть бы почесался! На меня трубу свою направил, я еле отскочить успел. Струя огня в паре сантиметров от ноги прошла, честно. Увернулся, оказался сбоку, да. Тут уже я не растерялся, прямо в бак с горючим ему зарядил три патрона. Ну и зрелище, скажу тебе! Ты когда-нибудь видел, чтобы человека напополам разорвало, и всё в огне?
- Видел. Под Сталинградом и не такое было, - недовольно сказал замполит, задумчиво почесывая ухо.
- Прости. Так главное-то что – главное то, что не человек это был! Натурально, как его раскидало по мостовой, так ошметки начали в пыль серебряную превращаться, а потом их ветром унесло. Тварь Изнанки, без сомнений. Вот скажи мне, Виктор, что надо с человеком сделать, чтобы он такое зверство вообразил?
- Что-что. Впечатлить как следует и пищу для размышлений дать, дальше он сам всё придумает.

Хищник в подземельях.
- Оберфюрер, для проведения ритуала необходим один предмет… - сказал господин Фернандо, старый ученый из исследовательской группы Нойманна. Никто точно не знал, сколько же лет этому книжнику-гипнотизеру, но в разговорах он регулярно поминал Железного Канцлера, так что… Действительно на диво хорошо сохранился.
- Мне это говорят только сейчас? – буркнул с досадой Вальтер, - Над проектом работают пять лет, потрачены тонны золота, и тут – на тебе! - срочно что-то понадобилось.
- Не моя вина, - дернулся гипнотизер, - что в команде только я один разбираюсь в древних языках. Наше руководство весьма безответственно подошло к подготовке группы.
- Тех начальников уже давно нет, господин Фернандо, - напомнил ученому Нойманн, - так что все претензии высказывайте мне. Я вас внимательно слушаю.
- Я ни в коем случае не хотел… Приношу свои извинения.
- Ну-ну. Что надо-то?
- Для того, чтобы провернуть задуманную вами операцию, требуется предмет, известный как Копье Лонгинуса. Ну, знаете, которым бок Христу проткнули.
- А что, оно правда существует? Я думал, это некая метафора, или просто незначительная деталь, призванная добавить сказке достоверности.
- Отнюдь. Если отталкиваться от расшифрованных мной текстов, Копьем Лонгинуса христиане назвали один древний предмет, предположительно – посох египетского бога мертвых Осириса. Два источника, правда, опровергают эту теорию, из них следует, что Копье Лонгинуса на самом деле – действительно оружие, но не римского солдата, а самого Одина. Вне зависимости от имени, эта древняя палка во всех легендах обладает чудесным свойством пропускать через себя Изнанку. Думаю, именно ее следует использовать для предстоящего ритуала.
- Ага, и где эту штуку можно достать? В каком-нибудь соборе, верно?
- Почти. Мне известно о четырех экземпляров Копья Лонгинуса. И, конечно, все они якобы настоящие, - Фернандо раздвинул сухие губы в подобии улыбки, - но у меня есть стойкое убеждение, что подлинное оружие хранят вдали от любопытных глаз. Герр оберфюрер, что вам известно о Ватикане?
- Эм… Бесполезная крысиная дыра, провонявшая ладаном?
- Почти так. В свое время один человек из окружения Муссолини рассказал мне по большему секрету, что под городом находится большой комплекс музейных помещений, где хранятся подлинные мощи святых, древние иконы и книги, прочие артефакты старины. Копье наверняка находится там.
- То есть нужно пробиться в подземный бункер под святыней мирового католицизма и вынести оттуда старинную реликвию, имеющую отношение к Сыну Божьему? Да легко. Ганс справится.
- Умоляю, герр оберфюрер, пускай всё обойдется без вандализма. Ватикан – красивый город, я не хотел бы, чтобы он превратился в руины.
***
Швейцарская гвардия – это охрана Ватикана и лично Папы Римского, эту информацию знает каждый турист. Паломник, просто какой-нибудь прохожий может видеть этих мужиков в средневековых нарядах по всему городу. Епископу Питеру стоило больших усилий добиться  того, чтобы никто не воспринимал гвардию всерьез.
Сотня, всё время находящаяся на виду у посторонних, была лишь ширмой для настоящей Швейцарской гвардии. Без малого две тысячи отборных воинов беспрестанно тренировали свои боевые навыки в залах под городом. Епископ Питер охотно привлекал гвардейцев к выполнению заданий «Стражи», и всегда они показывали себя блестяще. И, конечно, никто не носил забавную разноцветную форму, люди  предпочитали строгий серый цвет.
Входы в подземелье были расположены по всему городу, благо Ватикан бы полон укромных переулков, где можно было незаметно для случайных прохожих исчезнуть. Сразу за замаскированными дверьми гостя катакомб встречали два швейцарских гвардейца, проводившие краткий опрос на тему: «Кто такой, откуда пришел, зачем и к кому?». Любые заминки приводили к тому, что визитера аккуратно вырубали и волокли в небольшой каземат, где специалист узкого профиля в химической науке занимался выведыванием правдивой информации. Пусть система была несколько жесткой, она не давала осечек. До сегодняшнего дня.
Почему-то все роковые случайности происходят с теми, кому до желанного отдыха остается протянуть всего ничего. Джованни должен был дежурить на входе до полуночи, и за каких-то десять минут до этого срока тайная дверь, что находилась на заднем дворе одного из храмов, отворилась.
Напарник Джованни, уже пятый год отслуживший в Швейцарской гвардии француз с непритязательным именем Жан, сухо кивнул вошедшему и жестом предложил соратнику провести предварительную беседу. Визитер закутался в огромный плащ-дождевик с капюшоном и больше походил на призрак, чем на человека. Эффект усиливался тем, что гость хранил гробовое молчание, предпочитая отдать инициативу гвардейцам.
- Приветствуем вас в Ватикане, - начал Джованни, - но прежде чем вы продолжите свой путь, позвольте задать вам несколько вопросов. Ваше имя и цель пребывания в городе?
Молчание. Гость даже не шелохнулся. Жан молча поднялся с места и занял позицию сзади от визитера, приготовившись применять по назначению телескопическую дубинку.
- Может быть, вас пригласили? Кто-нибудь ждет вас здесь? – поинтересовался Джованни.
Тут гость кивнул. Гвардеец спросил чуть более доброжелательно:
- Так скажите нам, кто именно вас ждет. Мы всё быстренько проверим, и вы будете свободны.
Визитер в плаще протянул руку перчатке и ткнул пальцем на заваленный бумагами стол.
- Ты не можешь говорить, но хочешь написать? -  некоторым разочарованием спросил Жак, уже было настроившийся дать незнакомцу дубинкой по голове. Наверняка очередной монах, давший  обет молчания, пришел взглянуть на истинные мощи своего святого покровителя. Скукота.
Гость подошел к столу и взял огрызок карандаша.
- Итак, пиши – кто тебя здесь ждет и почему? – напомнил Жан, поигрывая дубинкой.
Незнакомец кивнул и быстрыми расчетливыми штрихами написал на бумаге какую-то фразу. Джованни подошел к столу и взял в руки лист.
- Что-то я не понимаю. Это же немецкий? Жан, ты знаешь немецкий?
Гвардеец поморщился и процедил с ненавистью в голосе:
- Довелось мне с ним познакомиться. По крайней мере, слова «Шнель» и «Думмкопф» я в свой адрес слышал часто. Дай-ка…
Оба гвардейца склонились над листом бумаги, силясь вникнуть в грубый почерк.
- «Меня ждут Копье Лонгинуса и кровавая бойня». Это шутка?..
По-крайней мере, последним словом бедняги Жака была «шутка». А вот Джованни умер, исторгая из глотки нечто нечленораздельное.
Ганс откинул капюшон и брезгливо вытер окровавленные руки о дождевик. Переступив через тела двух солдат с выдернутыми позвоночниками, немец направился вглубь подземелья.
***
Епископ Питер работал практически без перерывов на сон, поэтому примчавшийся около часу ночи гвардеец не застал начальника «Стражи» врасплох.
- Что стряслось? – напрямик спросил Питер, знавший, что по пустякам его бы не осмелились тревожить.
- В наших катакомбах гость класса «А», - отрапортовал вытянувшийся в струнку гонец.
Епископ поморщился. Класс «А» означает, что в Ватикан пробрался враг, причем враг крайне агрессивно настроенный.
- Потери среди личного состава есть?
- Двое гвардейцев на входе номер пять, три патруля вырезаны полностью, еще один патруль недобит, собственно, от него остался только один выживший, он-то и поднял тревогу. Гвардеец у входа в хранилища разорван на куски, двери распахнуты, освещение выведено из строя. Судя по всему, нежданный визитер находится именно там.
- Надеюсь, вход заблокирован?
- Да, коммандант собрал у входа пятнадцать гвардейцев и послал за дежурным экзорцистом.
- Отставить. Сам схожу, - епископ положил в ящик стола документы и поднялся с кресла. Удивленному собеседнику он с улыбкой пояснил:
- Засиделся за бумажками. Размяться хочу.
- Но, сэр, разумно ли?..
- Я сам разработал систему, по которой тренируются экзорцисты. Я вполне компетентен.
- Как скажете, сэр.
Глава «Стражи» вышел из кабинета и быстрым шагом направился к лестнице, ведущей в подземелье. Пальцы Питера перебирали четки, губы выплясывали танец молитвы. Нет, всё нормально. Он всё помнит, он абсолютно спокоен.
- Епископ, - коммандант Хайнрих кивнул Питеру в знак приветствия, - вы решили к нам присоединиться? Мы ожидали дежурного экзорциста.
- Я вместо него, - дернул плечом священнослужитель, - гость не пытался выйти наружу?
- Никак нет. На прорыв не шел, в переговоры вступать не пытался.
- Хороший хозяин должен развлекать гостя. Идем.
Гвардейцы, сжимая в руках карабины, вбежали в огромное хранилище через раскуроченные двери и заняли круговую оборону. Вошедший следом епископ одобрительно цыкнул зубом, глядя в чересчур уж спокойные лица солдат – правильно, пусть у тебя в душе буянит ураган страха, внешне нужно демонстрировать полную уверенность в своих силах.
Взору слуг Папского Престола предстали высоченные шкафы, рядами уходящие далеко-далеко вглубь громадного ангара. На громадных грубо сколоченных полках лежали артефакты прошлого и реликвии настоящего: книги, мощи святых, просто значимые для католической церкви вещи.
- Эй! Выходи, тут только одна дверь, нигде ты не скроешься! – заорал в пустоту Хайнрих. Ответом ему была гробовая тишина.
- Блестяще. Что мог искать тут визитер?
- На посту у входа номер пять нами была найдена записка. Судя по всему, писал именно наш незнакомец, ума не приложу, зачем. Записка на немецком.
- Давай сюда.
Взгляд епископа скользнул по буквам и беспокойно заметался по темному помещению. Этого гада нужно немедленно найти и обезвредить. Немедленно!
- Так, разбейтесь на группы по трое, - рявкнул Питер вздрогнувшим гвардейцам, - и прочешите хранилище. Наткнетесь на гостя – открывайте огонь на поражение. Вперед!
Солдаты быстро разошлись и приступили к поисками, нервно оглядываясь при любом шорохе.
- И не стесняйтесь! Заглядывайте во все углы, отодвигайте сколько-нибудь крупные предметы, если считаете, что за ними можно спрятаться! – крикнул глава «Стражи».
- Что, если парни вспугнут гостя и тот пойдет на штурм входа? – промолвил коммандант, поглаживая рукоятку нагана.
- Задержим, пока солдаты не подтянутся поближе и не пристрелят его.
- Вам не хочется выяснить, кто он, откуда, чего ему вообще тут надо?
- Зачем? И так ясно. Подумайте сами, коммандант. Сложите два и два.
Хайнрих почесал кончик носа и начал медленно рассуждать вслух:
- Немец. В Ватикане. В хранилище реликвий нашей праведной веры. Понятно, что хочет что-то стырить. Кстати, епископ, что он написал в записке?
- Его «ждут Копье Лонгинуса и кровавая бойня».
- Так-так-так. А тот писака-лягушатник, ну, которого потом еще укокошили, он ведь об этом сочинял, да? Ну, писал же про нацистов, увлекшихся всякими артефактами древности? – задумчиво протянул Хайнрих, прислушиваясь к разговорам гвардейцев, проводящих обыск.
- Верно, коммандант. Рассуждайте дальше.
- А тут, собственно, рассуждать особо и нечего. Видимо, французик действительно откуда-то узнал про немецкие дела. Или, что вероятнее, его наняли, чтобы посеять панику.
- Не панику. Веру.
Коммандант собирался было что-то спросить у епископа, как вдруг помещение огласил полный боли крик одного из гвардейцев. Затрещали карабины, но пули находили свой покой не в теле врага, а в предметах древности, в изобилии громоздящихся на полках. Да уж, крайне неудачное место для ведения огня на поражение.
Хайнрих побагровел и громогласно заорал:
- ОТСТАВИТЬ! – коротко вдохнув, коммандант продолжил уже нормальным голосом, когда убедился, что выстрелы прекратились, - Всем вернуться к дверям.
Из темноты появились гвардейцы, сжимающие оружие и нервно оглядывающиеся по сторонам, ожидающие нападения в любое мгновение. Четырнадцать гвардейцев.
- Так, с кем покончили? – деловито осведомился Хайнрих.
- С Джордано, сэр. Я видел тело, его чем-то пробили насквозь. Фонтан крови был, сэр.
- Чем-то? – приподнял бровь епископ, - Это «что-то» может стоить нам крайне дорого, если окажется в неподходящих руках. Коммандант!
- Да! – вытянулся в струнку Хайнрих.
- Отправьте пару бойцов в оружейную. Пусть наберут осколочных гранат.
- Ты и ты – выполнять!
Два гвардейца козырнули и помчались прочь по коридору. Остальные перегородили собой вход, держа помещение под прицелами карабинов.
- Зачем гранаты, сэр? – спросил коммандант.
- Выкурим гада, - мрачно процедил Питер.
- Но… Реликвии? Они же будут уничтожены! – просипел шокированный Хайнрих.
- Знаю. Коммандант, мне так же тяжело идти на это, как и вам, но мы должны.
- Сэр. Я – Швейцарский гвардеец. Я просто-напросто католик. Я не могу пойти на это. Должен быть другой путь. Мы могли бы подождать подкреплений…
- А если к врагу тоже подойдут подкрепления? Нет, мы должны действовать быстро. Действовать, как прикажу я.
- Сэр…
- Коммандант. Я говорю от имени Великого понтифика. Исполняйте приказ!
Когда два гвардейца вернулись с ящиком гранат, бледный Хайнрих жестом приказал начать забрасывать ими помещение. Епископ громким голосом отпускал солдатам этот грех, и всё же вера их была надломлена. Когда ангар огласили взрывы, многие закрыли от стыда глаза. Они не увидели, как в глубине комнаты воздух разошелся надвое, открыв сверкание Изнанки.
- Что за...? – начал было коммандант, но Питер прервал его оглушительным воплем:
- Стрелять по пятну!!!
Вновь воздух наполнился треском карабинов, но поднявшийся от взрывов гранат столб пыли помешал гвардейцам поразить цель. Сквозь Прорыв Изнанки просочилась какая-то тень, и сверкающее пятно растворилось. Епископ упал на колени и застонал.
- Дурак, Господи, какой же я дурак! Сам, своими руками…
- Сэр? – коммандант был потрясен. Вот этот хнычущий священник - самый влиятельный после Папы человек в Италии?
- Я спокоен. Извините, сорвался, - Питер махнул рукой в сторону шкафов, - идите и проверьте, не будет ли какой зацепки. Все идите!
- Пошли, пошли! – скомандовал коммандант гвардейцам.
- Вы тоже, Хайнрих.
- Да? Ну, хорошо…
Когда все солдаты начали рыться в обломках, епископ пододвинул к себе ящик с оставшимися осколочными гранатами.
- Никто ничего не узнает, - прошептал Питер, выдергивая чеку и бросая в гвардейцев первый снаряд, - Господи, помилуй меня, грешного.
***
- Итак, ему удалось уйти? – спросил грозно Пий Двенадцатый у епископа Питера на следующий день. Вид у начальника «Стражи» был изнеможенный, но держался он молодцем.
- Да. Мы пытались взять его живым, но вор начал кидать гранаты, вероятно, украденные в подземной оружейной. Солдаты струхнули, и этого оказалось достаточно, чтобы кто-то третий прорвал Изнанку, проложив грабителю дорогу к отступлению.  К сожалению, выжившие гвардейцы не смогли справиться с чувством вины и покончили с собой. Я не успел их остановить.
- Не вините себя, епископ. Надеюсь, Господь простил им грех самоубийства. Что думаете по поводу кражи?
- Скорее всего, некая оккультная организация, состоящая из недобитых нацистов, готовит нечто грандиозное и ужасающее. Она активно использует Изнанку, поэтому стоит обратить внимание на поддержание ее стабильности. Следует максимально усилить подготовку экзорцистов, также нужно свести к минимуму бурные проявления эмоций в глобальных масштабах. Никаких шокирующих новостей, никаких скандалов. Необходимо свести к минимуму напряженность в обществе, пока враг не будет изобличен.
- Хорошо. Вот и займитесь этим. Идите, Питер, - Папа Римский дал понять, что аудиенция окончена.
Епископ шагал по резиденции Пия Двенадцатого и с грустью обдумывал свои перспективы в посмертном существовании.
«Не лги. Не убий. Ад меня уже ждет, без всяких сомнений. Может, в окно да на брусчатку лбом? Хуже наверняка не будет»
Ладно, к черту всё это. Душу уже не спасти, а работу выполнять надо.

Штиль.
Советские солдаты праздновали. Как понял из объяснений Ткаченко экзорцист, сегодня была годовщина их революции, день, почитаемый в Союзе величайшим торжеством.
- Я всё равно не понимаю, - пробурчал Хоффман, - как можно делать праздник из революции. Это же междоусобица, насилие.
- Хм. Вот у христиан принято Страстную неделю отмечать. В церковь ходят, освящают что-то. Если здраво рассуждать – устраивают из злоключений своего Бога представление.
- Это другое. Мы чтим память об этих событиях, однако празднуем Его воскрешение, а не казнь.
- Ну и мы ведь отмечаем не саму революцию, а то, что мы после нее смогли построить! Ты пойми, Габриэль, у нас же отвратительно дела в начале века шли. Просто-напросто умирала страна. Знаешь, как про Турцию говорили? «Больной человек Европы». Если бы не революция, мы бы тоже заживо сгнили. А потом бы нас немцы в сорок первом раскатали за месяц.
- Всё равно, - уперто продолжал Хоффман, - величие не стоит ни гроша, если его возводили через кровопролитие.
Замполит вытянул руку и ткнул указательным пальцем в крестик экзорциста.
- Вот это вот величие, величие католической церкви и христианства вообще – разве не на крови оно построено? Целый океан крови омывает ту опору, на которой сейчас стоит христианская вера; крови, что обильно проливалась как верующими, так и их противниками. Почему же вы гордитесь своей историей, а мы не можем?
- Но это было давно! Времена изменились, люди изменились… - попытался протестовать Габриэль, однако Виктор резким движение ладони попросил его прерваться.
- Я бы не сказал, что люди изменились.  Ты молодой, многого не понимаешь, да и просто-напросто не знаешь, это простительно. Поверь, в людях всегда живет жадный до власти зверь, пьянеющий от крови.
Ткаченко помолчал.
- Когда били белогвардейцев – были у нас такие, армейские чины, что революцию не приняли и захотели свое царство поставить – то множество наших священников их благословило на резню и братоубийство. Говорили служители Господа, что, мол, большевики – слуги Антихриста, раз против царя и церкви пошли. И, заметь, никаких увещеваний о доброте и смирении, всё максимально жестоко.
- Виктор, ты откуда это всё знаешь? Я, конечно, молодой, но ведь и ты не старик. Ты тогда родился вообще?
- По мне, возможно и не скажешь, но мне аж тридцать четыре года, - с усмешкой протянул замполит. Габриэль прикинул в уме: «Так, тридцать четыре. То есть родился перед началом Первой войны. Революции в России были в семнадцатом году, сначала Временного правительства, потом большевиков. Война за власть началась почти сразу же после прихода большевиков в правящую верхушку».
- Конечно, очень многое, что видел тогда и слышал, я не понимал в силу малолетства. Зато впечатлений нахватался по горлышко. Батя мой уши мне прожужжал про то, какие большевики плохие,  какой Ленин злодей да как сладко при Николае Втором-то жилось. А я смышленый был, по сторонам глядел да сравнивал. Не может быть злодеем тот, кто людей грамоте учит и работой обеспечивает. И не может сладко житься при правителе, чьи офицеры зверствуют так и свой собственный народ грабят и убивают.
- И как ты дальше с отцом?..
- А никак. Я, когда вырос, уехал из деревни нашей и в армию пошел, Родину защищать. Перед войной пару раз навещал. Батя, конечно, дулся на всех, да пил изрядно, но в колхозе работал. Он при царе скотину выхаживал, так и в колхозе тем же самым занимался.
- А почему в прошедшем времени?
- Нет больше ни колхоза, ни деревни, ни бати моего. Гитлеровцы сожгли всё, под чистую.
***
Епископ Питер сильно сдал за последнее время. Под глазами образовались смачные круги, а лицо его изрядно осунулось. Всем любопытствующим священник рассказывал о данном самому себе обете бодрствования, пока Ватикан не станет главной политической силой в Европе. Более приземленные гвардейцы и младшие служки травили байки о якобы имеющих место быть ночных загулах главы «Стражи» по домам терпимости. Впрочем, то были чепуховые выдумки, как и наскоро состряпанная история про обет бодрствования.
На деле же Питера по ночам мучили настолько жуткие кошмары, что священник вскакивал с постели посреди ночи, окруженный эхом своего собственного крика ужаса. Сначала епископ проваливался в унылую прогулку по кладбищу, надгробия которого скалились фамилиями убитых его рукой гвардейцев. Постепенно становился слышен чей-то гортанный хохот, и священнослужитель бросался бежать; кладбище плавно превращалось в Ватикан, разгромленный до черных от пепла руин, и наконец перед Папским собором Питера окружала толпа волосатых громил в форме эсэсовцев. Когда нацисты приступали  к линчеванию священника, глава «Стражи» просыпался с криком.
Днем же епископ размышлял о том, кому было выгодно похищение Копья Судьбы и, самое главное, зачем это было сделано. Питер доверял своей интуиции, которая шептала ему, что ограбление Ватикана может иметь за собой поистине чудовищные последствия. Да и ночные кошмары явно не были всего лишь напоминанием подсознания о должностном преступлении Питера, по крайней мере, епископ видел в них нечто большее – предупреждение.
Свои мысли по поводу Копья Лонгинуса глава «Стражи» записывал в небольшую тетрадку мелкими скачущими буквами и потом долго сидел, уставившись в текст и связывая фразы в единое полотно истины.
- Копье Лонгинуса прервало жизненный путь Спасителя как человека и стало первой ступенью к Его Воскрешению. То есть удар Копьем можно классифицировать как катализатор перехода человеческой сущности в сущность, принадлежащую Изнанке. Возможен ли обратный процесс? Возможно ли «протащить» кого-нибудь сюда с той стороны бытия, превратить из легенды в живое и абсолютно реальное существо?
Епископ пожевал тонкие губы и решительно зачеркнул последнюю фразу.
- Не так. Протащить-то можно, но не сделать реальным. Можно ли порождение Изнанки заставить осознавать себя как часть реальности, как существо самостоятельное, а не исполняющее свою роль, навязанную людским представлением? Допустим, можно, иначе похититель Копья и дальше продолжал бы уничтожать стабильность эмоциональной среды общества, а не по подземельям куролесил понапрасну. Да, нет сомнений, что мистическая истерика в средствах массовой информации и кража Копья Лонгинуса – дело рук одной шайки.
Питер помассировал ноющие виски. Даже думать об этой мерзости было больно.
- Итак, некая организация – вряд ли одному человеку под силу провернуть подобную аферу – собирается провести в наше бытие какие-то конкретные порождения Изнанки. Вероятнее всего, недобитые нацисты пытаются обрести новых союзников, а точнее, создать их из ничего.
К нацистам Питер относился с отвращением. Муссолини совершил гигантскую ошибку, когда связался с Гитлером и вступил в войну на его стороне. За что и поплатился впоследствии, а вот придерживавшийся нейтралитета Франко до сих пор жив и находится у власти. Не повезло Италии с руководством.
- Концепция реалистичная. Вероятно, в конечную фазу процесс вступит достаточно скоро, иначе Копье Лонгинуса не похитили бы. Однако такую операцию нельзя провернуть просто так, нужна сильнейшая эмоциональная подпитка. Откуда ей взяться?..
Блуждающий взгляд Питера упал на календарь. Воистину, всё гениальное – просто. До Рождества оставалось чуть менее двух месяцев.
- Праздник, радость и веселие, надежда… Сильнейшая эмоциональная встряска. Что ж, с наиболее вероятной датой всё понятно. В таком случае, надо действовать незамедлительно!
Епископ встал из-за стола и убрал тетрадь в ящик. Нужно срочно сообщить Папе Римскому о том, какое занимательное Рождество ждет весь мир. Только вот откуда оно начнется?
***
У красноармейцев, что держали под надзором восточную часть Германии, был один особый вид отдыха, недоступный большинству жителей СССР, - немецкие кинофильмы. Трофейные ленты крутили по праздникам без передышки. За последние годы многие солдаты наловчились понимать немецкий язык, и хорошо представляли, о чем же повествует сюжет того или иного фильма. Иногда, если им хотелось посмеяться, воины начинали по ходу повествования переводить вслух реплики персонажей, изрядно меняя смысл и разбавляя пафос картин забавными шуточками.
Сегодня в потрепанном войной берлинском кинотеатре дюжина пехотинцев, шумно комментируя происходящее на экране, смотрела какую-то трагедию, переполненную дутой патетикой. Ткаченко и Хоффман тихо прошли в зал и встали у стенки, наблюдая за красноармейцами.
- Вот ты говоришь – «справедливость». Вон тот парень, с чубчиком, однажды ночью под Одессой диверсанта немецкого обезвредил. Матерый гад был, пятерых часовых положил, чтобы до нашей техники добраться, и всех тихо-тихо так, без шума и пыли. А Николай его приметить умудрился и схватить. Справедливо было бы его прикончить на месте, за тех пятерых, что из-за этого гада рассвет не увидели?
- Наверное, да. Я бы прикончил, - нехотя согласился Габриэль.
- Вот. А Николай немца на допрос поволок. Он массу важного рассказал, чего знал, о чем догадывался. Потом его в лагерь для пленных отправили. Вспылил бы парень – не узнали бы мы ничего. Советская справедливость такая – чтобы враг не творил, действуй только по закону. Самосуд – знак того, что руководящий класс с поддержанием порядка в государстве не справляется. Ну, или же нет такого класса, но это уже только при родоплеменном строе возможно.
- Ты меня неправильно понял, Виктор. Я говорил о Божественной справедливости. А суд людской по определению не может быть непредвзятым. В приведенном тобой примере диверсант понес слишком мягкое наказание.
- Габриэль, кто из нас смиренный служитель Господа Бога? – съехидничал замполит, - Откуда в тебе столько ненависти?
- Ты забываешь, Виктор, что я, на минуточку, еврей. Ненависть еврея к нацистам не угаснет никогда, - экзорцист сжал кулак, сдерживая эмоции, - Я хорошо помню, как рухнул мой уютный детский мирок, растоптанный сапогами свихнувшихся от пролитой крови крыс.
- Тем не менее, ты вроде как добрый католик, да и по должности тебе положено прощать врагов своих. Кстати, ты мне до сих пор не объяснил: какого чер… извиняюсь… от чего это еврейский мальчик вдруг стал христианином? У вас же другие, национальные, заморочки?
- Ну да. Просто когда родители умерли, денег нет, военная карьера не сложилась – к чему цепляться за откровенно условные вещи? Я хотел сражаться с тварями, разорвавшими моих сослуживцев на тихоокеанской базе. Если для этого пришлось стать католиком – так пускай. С Богом я уж как-нибудь сочтусь по вопросу вероотступничества.
- Да ладно, «вероотступничество». Бог же у вас с христианами один, только с пророками не разберетесь всё, - махнул рукой Ткаченко.
- Для коммуниста ты подозрительно осведомлен в вопросах веры, друг Виктор, - с полуулыбкой констатировал экзорцист.
- Это всё батя мой. Я еще с десяток святых тебе перечислить могу, хочешь?
- Ох, не надо мне такого счастья, - Габриэль улыбался уже во весь рот и говорил достаточно громко, так что несколько солдат обернулись на голос и вопросительно уставились на замполита. Ткаченко сказал что-то на русском, и красноармейцы с довольным видом вернулись к комментированию германского кинематографа.
- Что ты им сказал? – полюбопытствовал Хоффман.
- «Представитель клерикально-буржуазной Европы выражает восторг по поводу того, что советские солдаты не теряют бодрости духа ни на мгновение», - замполит подмигнул экзорцисту. – Разница между хорошим специалистом в нашем деле и плохим заключается в том, что последний работает с вверенными ему людьми время от времени, а вот первый – при малейшей возможности.
- Как у капелланов?
- Да, пожалуй, похоже. Умные люди всегда отрядят человека, чтобы за боевым духом и моральным образом солдат следил, без этого на войне труднее нестерпимо.
***
- Нам не хватает денежных средств.
Отвратительная новость. Чем бы вы не занимались, слушать такое всегда неприятно. Особенно от своего подчиненного, руководящего вашей службой безопасности. Папа Римский Пий Двенадцатый нахмурился и вопросительно глянул на епископа Питера.
- Могу я поинтересоваться, на что «Страже» не хватает денег? Оружие ржавеет, гонорары осведомителям не выплачены? – грозно спросил Викарий Христа.
- Хуже, много хуже, - Питер позволил себе едва заметную улыбку, - у «Стражи» нет возможностей для торговли с Советским Союзом.
- Это что, бунт? – взвился Пий Двенадцатый, - Зачем вы вообще собираетесь иметь дело с этими безбожными скотами?! Я строго-настрого запрещаю вам даже обдумывать подобные действия, епископ!
- Вашество, умоляю, прежде выслушайте меня. Враг, столь нагло вломившийся в наше благословенное хранилище реликвий, начнет свое черное действо в Рождество, когда воздух в Европе будет перенасыщен эмоциями.
- Вы знаете, что эти воры задумали?
- Нет, и, пожалуй,  даже к счастью. Скорее всего, нечто откровенно чудовищное. Я практически уверен, что эта та же группировка, что нагнетала на обывателей оккультную истерику. Их в любом случае надо остановить.
- Тут я с вами согласен. Однако, причем тут Советский Союз?
- К сожалению, не в наших силах предсказать, где будет происходить приготавливаемое врагом действо. Ясно только, что оно должно быть напитано эмоциями до предела. Если мы будем пытаться высчитать такое место самостоятельно, уйдет много времени и к Рождеству мы просто не успеем. У коммунистов есть техника, позволяющая высчитывать эмоциональную насыщенность предложенных оператором мест. Насколько я понимаю, это некая аналитическая машина, перелопачивающая всю загруженную в нее информацию об объекте. Мы могли бы выторговать у Советов временный доступ к этому аппарату.
- Откуда вы узнали об этой машине?
- Это моя работа, вашество, - склонил голову епископ. На самом деле он прочел о достижении научного гения сталинских техников в одном из журналов, доставляемых в Ватикан через нескольких осведомителей. Но пусть Папа думает, что глава «Стражи» наладил шпионаж в высших структурах Союза, это станет дополнительным аргументом за продвижение Питера в новый сан.
- Значит, вопрос упирается в деньги? Что ж. Спешу вас обрадовать, епископ – денег нет.
- О, вашество, вы ошибаетесь. Денег полно, нужно лишь собрать их. Мы забываем о такой чудесной традиции, как добровольные пожертвования.
- Что вы предлагаете? – заинтересованно спросил Пий Двенадцатый.
- Объявите, что Ватикан собирает средства… ну, не знаю, на сиротский приют. Мол, добропорядочные католики просто обязаны внести свой вклад в это богоугодное дело. Кто же станет проверять, куда ушли деньги на самом деле? Слову викария Христа верят безоговорочно!
- Дельно придумано. Но мы пересекаем опасную черту, епископ.
- Вашество, всё это необходимо для спасения, весьма возможно, самого существующего миропорядка, - заверил начальник «Стражи».
Папа Римский лишь грустно кивнул в ответ.

Дела давно минувших дней.
Озеро около цитадели Черного Ордена наконец-то замерзло. Как-то странно – первая неделя зимы уже заканчивалась, а лед сковал поверхность лишь сейчас. Вальтер лениво размышлял о причинах этого загадочного феномена, когда его думы нарушили.
- Герр оберфюрер, - проскрипел Фернандо, искусно переплетая в звучании голоса нотки покровительства и признания, - ваши старания привели нашу научную группу к триумфу. Всё готово к началу операции «Нагльфар», осталось лишь определить место для проведения церемонии.
- И думать нечего. Наше великое возвращение должно брать начало там, где наши враги вбили кол в сердце Третьего Рейха. Пусть рейхстаг превратиться из позорной отметины поражения нашей нации в символ ее беспощадного возмездия! – осклабился Нойманн, вскидывая к небу руки.
- Бесподобная идея. Я придерживаюсь того же мнения, герр оберфюрер, ровно того же.
- Хватит лить мне в уши мед, господин Фернандо, это же не ваш стиль. Вы ведь что-то хотели?
- Да, естественно. Я не уверен, что ваших достопочтимых однопартийцев хватит для достижения абсолютного успеха в операции «Нагльфар». Их катастрофически мало, если желаете знать мое мнение.
- О, не беспокойтесь. Старина Гиммлер ничего не говорил о необходимости сохранять в целости весь состав научной группы, так что в крови не будет недостатка, - широко ухмыльнулся Вальтер Нойманн, приобнимая старого ученого одной рукой.
- Но ведь… - попытался возразить Фернандо, но эсэсовец лишь шикнул на него, приказав замолчать.
- Тебе ничего не угрожает, старик, - перешел Вальтер на доверительный шепот, отчего ученому стало еще страшнее, чем было,  - если ты будешь вести церемонию. После ритуала у тебя будет маленький шанс благополучно сбежать. Если, конечно, тебя не сожрет один из наших гостей, но тут уже никаких гарантий я дать не могу.
- Вряд ли так случится, - отрезал Фернандо, сбрасывая тяжелую руку Нойманна, - моя смерть вам не выгодна, оберфюрер. Неизвестно, сколько турсов получится провести в наш мир и хватит ли этого отряда для новой войны. Вы не знаете, как проводить ритуал, что говорить  и делать, только я знаю. Я буду нужен вам, чтобы пополнять армию. Без меня вся эта затея заранее обречена на поражение.
- Резонно. А если я тебя вежливо попрошу поделиться своими знаниями..?
- Нет уж, нашли дурака.
Оберфюрер Нойманн вперился взглядом в глаза ученого и тихо-тихо процедил:
- А если пальцы повыдергиваю?
- Не скажу. Можете меня, кстати, пытками вообще не пугать, я еще с предыдущей войны приученный.
Вальтер осклабился и отодвинулся от Фернандо, одобрительно покачивая головой.
- Железной воли вы человек, как я вижу. У меня просто выхода другого нет, кроме как гарантировать вам жизнь в качестве моей правой руки.
- На том и стоим, - гордо ответил старик, - Разрешите приступать к свертыванию лабораторий?
- Идите-идите. Пока всё соберете, пока документы уничтожите – масса времени пройдет. Наши дурачки спасенные еще семь раз успеют от скуки с ума сойти.
Нойманн глядел в спину удаляющемуся ученому со странной смесью неприятия и уважения. Точно так же он смотрел на Гиммлера, когда тот организовал их встречу и поручил ему руководство группой, готовившей операцию «Нагльфар».
***
Шла осень 1942 года. План блицкрига с грандиозным треском провалился, молниеносная атака превратилась в затяжную войну. Первоначальная эйфория среди немецких бойцов, связанная с успехами лета 1941, сменилась на недоумение зимы 1942, а когда листья на занятой вермахтом территории покраснели во второй раз, германский боевой дух пребывал на крайне низком уровне. Славянские выродки категорически не желали стать удобрением на фермах будущих тевтонских колонистов, сражаясь с яростью берсеркеров за каждую деревню и каждый город.
Вальтер Нойманн возглавлял тогда один из отрядов эсэсовцев, наводивших ужас на аборигенов Украины. Впрочем, нельзя сказать, что прямо таки все местные жители тряслись от страха при одной только мысли о визите немцев, вовсе нет. Часть советских граждан ушла в леса, откуда отвечала на действия тевтонцев беспощадной партизанской войной. Также были и те, кто вел себя прямо противоположно, те, кто в первые же дни оккупации предложили свои услуги немцам и стали полицаями. Несмотря на необходимость сотрудничать с этими слизняками, Нойманн всячески избегал общаться с ними больше, чем того требовали дела. Эсэсовец презирал славян, но те, кто предал свою расу ради собственной шкуры, не нравились ему еще больше.
Когда сентябрьским утром староста деревни, где расположился отряд Вальтера, постучался в двери занятого немцами дома и попросил об аудиенции, эсэсовец ожидал новостей сколь угодно неприятных, но не таких, чтобы были ему представлены. Выяснилось, что ночью многочисленные дети одной из крестьянских семей задумали пойти понаблюдать за звездами, а дежуривший на улице солдат одного из ребятишек без затей пристрелил. Может, почудилось ему что, может, дети его чем-то разозлили – вызнать правду было невозможно, поскольку отец убитого ребенка, узнав о случившемся, взял топор и срубил на рассвете немцу голову, когда тот задремал на посту. Староста и спрашивал, что с мужиком делать.
По-хорошему, надо было устроить показательный разбор произошедшего, своего рода суд, объяснить, что казнь крестьянина является наказанием за убийство солдата на посту, что немца и так бы покарали… А Вальтер был молод и горяч, он пылал яростью из-за смерти своего воина. Целый день продолжалась бойня, мужчин стреляли на месте, женщин и детей сначала насиловали, а потом до смерти избивали армейскими сапогами, даже скот беспощадно истребляли, а дома сжигали. К вечеру от целой украинской деревни остались угли и изуродованные трупы. Отряд немцев остался ночевать на пепелище, чтобы на следующее утро двинуться дальше на восток, к следующей деревеньке.
Ночью пришли местные партизаны. Вальтеру в некотором роде повезло: когда украинцы атаковали, он проснулся и отошел в сторону ямы с трупами, справить малую нужды – почему-то это показалось ему забавным. Нойманн как раз закончил свое небольшое дело, когда началась стрельба, причем, судя по доносившимся звукам, советское оружие побеждало, так как в основном воздух оглашала грубая тевтонская брань, переходящая в крики и стоны раненых. Вальтер, на тот момент безоружный, нырнул в яму с телами убитых селян и зарылся поглубже в груду трупов, надеясь переждать нападение. Смрад от уже начавших понемногу гнить мертвецов окутал немца плотным коконом, и тот потерял сознание.
***
Нойманн очнулся с жуткой головной болью, жадно глотая воздух, пробившийся к ноздрям. Судя по всему, партизаны постарались разобрать завал из трупов, но бросили эту страшную работу, лишь чуть-чуть не добравшись до спрятавшегося немца. Во всяком случае, атаковавшие ушли, а Вальтер выжил. Выбравшись из смердящей тленом ямы, он подошел к тому месту, где располагались не так давно его подчиненные. Это же место стало их могилой, немцы были тщательнейшим образом расстреляны, а всё найденное оружие было унесено хозяйственными партизанами. Нойманн остался без средств самозащиты, без воды и медикаментов, совершенно один; до ближайшего лагеря соратников по службе нужно было идти неделю по враждебной территории, а ведь на дороге одинокого эсэсовца с удовольствием изловили и измолотили бы до смерти любые, даже самые забитые крестьяне, не говоря уж о партизанских отрядах и советских диверсантах.
Но идти было надо, ведь никакой альтернативы для Нойманна не существовало. Если ему не изменяла память, примерно на севере, северо-востоке должен был находиться небольшой городок, занятый пехотой Вермахта, так что Вальтер направился туда. Двигался он преимущественно ночью, днем отсыпаясь в грудах упавших листьев, сгребаемых в кучи по утрам. Жрать хотелось жутко, но охотиться на кого-либо эсэсовец не мог из-за отсутствия оружия, так что приходилось перебиваться редкими грибами и ягодами, естественно, сырыми.
Когда Вальтер пришел-таки к цели своей экскурсии по просторам Украинской Советской Социалистической Республики, его взяли под стражу. И верно – пришел некто осунувшийся и изрядно попахивающий потом и землей, в грязной и ободранной форме, ни оружия, ни документов нет, говорит, что его отряд был атакован партизанами, а, как известно, партизаны эсэсовцев не щадят… Командира гарнизона можно было понять: кто, в конце-то концов, может дать гарантию, что этот нежданный гость не является тщательно замаскированным советским агентом? Нужно было прояснить вопрос с Центром.
Пока пехтура налаживала диалог с Берлином, Вальтер чалился в заключении и уже потихоньку начинал сходить с ума. Действительно, сколько же можно издеваться над человеком?! Диета из грибов и ягод сменилась на бульон с черствым хлебом, груда листьев у дороги – на грубо сколоченную лавку. Разве ради этого он выживал, чтобы в столь кошмарных условиях оказаться среди своих же соратников?
Лишь через пять дней был получен ответ из Германии, и лучше бы его вовсе не было. За проявленную трусость, за гибель вверенного ему отряда Вальтера Нойманна должны были казнить – такое решение принял Генрих Гиммлер. Командира гарнизона обязали привезти узника к месту показательной экзекуции.
***
Грузовик с приговоренным к смерти эсэсовцем трясся на дороге к Варшаве, где Нойманн получил бы свою пулю в затылок. Долгий путь обернулся для пленника истинной пыткой: ему скрутили запястья грубой веревкой, а в рот сунули кляп, который вынимали раз в день на пять минут, за которые Вальтер с жадностью глотал положенный ему паек. Но физические страдания казались ничтожными по сравнению с муками душевными: сопровождавшие узника солдаты относились к нему с каким-то радостным презрением и не забывали время от времени злобно подкалывать пленника и острить над его незавидным положением. От такого обращение Нойманну хотелось разбить голову о какой-нибудь острый угол, вообще не дожидаясь прибытия в Варшаву.
Так проходили недели. Однако с тем же успехом путешествие могло бы длиться и годы: Вальтер давно потерял счет дням, так как кузов грузовика был большую часть времени наглухо закрыт от окружающего мира черным полотнищем; день, ночь – всё было едино для эсэсовца, да и в сознание приходил он редко, большую часть времени проводя в полузабытьи.
Когда в очередной раз Вальтер очнулся от дремы, он услышал забавный польский говор. Полотнище, закрывавшее всю дорогу пейзаж, было отдернуто, так что эсэсовец смог рассмотреть аккуратную деревушку, купающуюся в лучах закатного солнца. Похоже, конвоиры решили отдохнуть на оккупированной территории, а пленника оставили в кузове, чтоб не мешал расслабляться. Нойманн попытался встать на ноги, но мышцы будто задеревенели и почти не слушались. Ползком эсэсовец добрался до бортика кузов и высунул голову наружу. Да, самая обычная деревня. Часовых не видно, местных – тоже… Хотя нет, вон какая-то девушка идет.
Панночка лет двадцати услышала мычание, доносившееся из машины, и, ведомая любопытством, подошла к грузовику. Увидев пленника, полячка громко ойкнула и дернулась было убежать, но Вальтер скорчил такую умоляющую физиономию, что девичье сердце захлестнул поток жалости. Тонкие белые пальчики вынули изо рта пленника кляп.
- Умоляю… пить… - просипел Нойманн.
Полячка кивнула, куда-то быстро сбегала и вернулась с кувшином воды. Однако напоить пленника девушке не удавалось – держать кувшин у его губ было неудобно, а сам Вальтер взять посудину не мог. Томно глядя девушке в глаза, Нойманн попросил развязать ему руки, что девушка и проделала с большим трудом, обдирая кожу с ладоней о грубую веревку.
- Спасибо… - прошептал Вальтер, разминая руки. Он взял у полячки кувшин… и треснул им о голову своей спасительницы. Панночка повалилась на землю без чувств, а немец выбрался из машины и, оглядевшись по сторонам, помчался вихрем прочь.
Впрочем, далеко он не убежал. Его ждали у тропы, ведущей к основной дороге, куда Нойманн направлялся, рассчитывая конфисковать у кого-нибудь автомобиль именем Черного Ордена и убраться куда-нибудь подальше, в Испанию, например. Высокий юноша в эсэсовской форме преградил беглецу путь, широко расставив руки и не давая пройти. На бегу Нойманн высоко подпрыгнул и в полете ударил каблуками в грудь парня, совершенно не заботясь о том, как плохо от этого тому придется. Однако, вопреки ожиданиям Вальтера, его противник даже не покачнулся. Резким движением он сгреб ошеломленного мужчину в объятия. Несмотря на барахтанья Нойманна, юноша не давал ему вырваться, а между тем откуда-то со стороны приближался еще один человек. Боковым зрением Вальтер увидел аккуратный шприц, приближающийся к его шее, но ничего не смог предпринять. Игла проткнула кожу неудачливого эсэсовца, и в его кровь пробралось какое-то странное вещество, уносящее сознание жертвы куда-то далеко. Последним, что видели слезящиеся глаза Нойманна, были толстые нитки, сшившие воедино губы державшего его юноши.
***
Придя в сознание, Вальтер не спешил открывать глаза и вообще подавать признаки жизни. Последние две недели ни к чему хорошему такие действия не приводили. Тщательно сохраняя видимую расслабленность лица и тела, Нойманн внимательно прислушался к окружающему его пространству. Тихо, никакого шума… Разве что кто-то шелестит бумагой. Вальтер широко распахнул глаза, готовясь увидеть что угодно. Впрочем, уж кого-кого, а своего высочайшего начальника он видеть не ожидал. Генрих Гиммлер собственно персоной сидел, удобно закинув ногу на ногу, в мягком кресле и внимательно читал какое-то личное дело, причем Нойманн нюхом чуял, что это  ЕГО дело. Руководитель Черного Ордена поднял голову и внимательно посмотрел на Вальтера, который медленно поднимался с ковра, на который положили его бесчувственное тело, и пытался вытянуться по струнке, как подобает хорошему солдату при виде командира.
- Я поздравляю вас, роттенфюрер, - пропел Гиммлер, глядя на смущенного Вальтера цепким взглядом матерого патологоанатома, - вы – единственный, кто прошел через устроенное нашей небольшой группой испытание. Между прочим, девять подобных ситуаций уже закончились плачевно, и еще три ждут скорой развязки. Впрочем, к делу это не относится. Главное, вы прошли тест, - рейхсфюрер СС отложил папку с документами и щелкнул пальцами. В тот же момент кто-то осторожно постучал Нойманна по плечу. Роттенфюрер вздрогнул и медленно обернулся, уже представляя широкое свиноподобное лицо палача, держащего пистолет. На деле же увиденное показалось ему не менее паршивым – сзади стоял тот самый парень, который так неудачно встретился Вальтеру у дороги. Юноша протянул офицеру вешалку с тщательно отутюженной формой.
- Берите, это вам. Ваша форма была несколько потрепанна за последние недели, так что мы возмещаем ущерб, - усмехнулся Гиммлер.
- Но ведь я не оберфюрер… - возразил Вальтер, обратив внимание на знаки отличия с новой одежды.
- Вы что же, утверждаете, что я ошибся? А, оберфюрер? – ласково и вместе с тем грозно сказал руководитель Черного Ордена.
- Никак нет! Благодарю за оказанную часть, герр рейхсфюрер. Зиг Хайль! – вскинул руку Нойманн, преданно глядя на высокое начальство.
- Ну-ну. Садитесь, офицер, нам предстоит долгий разговор.
Вальтер уселся на краешек стула, стоящего у стены и наконец-таки осмотрел всё помещение. Довольно просторный кабинет в резным потолком, несколько закрытых шкафов, монолитный стол, заваленный бумагами, кресло, занятое начальством, да ряд деревянных стульев рядом с дверным проемом, занятым парнем, принесшим форму. Интересно, кстати, что это за юноша и по какой программе его готовили.
Тем временем Генрих Гиммлер собрался с мыслями и заговорил.
- Оберфюрер, как вы оцениваете положение наших войск в России?
- Несмотря на кратковременную задержку, мы, без сомнения, скоро продолжим победоносное наступление и уничтожим славянскую погань, - четко отбарабанил Нойманн.
- Даже интересно, это Геббельс хорошо работает, или вы и в самом деле так думаете? Но, к делу. Оберфюрер, этот военный поход обернется для Германии провалом, - Гиммлер вздохнул, - Так, по крайней мере, предсказывают мои аналитики, и у меня нет оснований им не верить. Это не значит, что следует прекратить войну и униженно лизать Сталину сапоги, вовсе нет. Просто я хочу оставить небольшой подарок победившим в этой бойне. Мной организованна исследовательская группа, состоящая из лучших представителей Аненербе. Ей предстоит заняться одним крайне интересным делом. Подробности здесь, - шеф СС показал на письменный стол, - вон в той черной папке. Однако прежде чем огласить их, позвольте задать вопрос: вы согласны присоединиться группе и повести ее к успеху?
- А что будет, если я откажусь? – Вальтер не хотел ввязываться в авантюры высших чинов, тем более, допускающих такие крамольные мысли, как возможное поражение Рейха. И кто – сам Гиммлер говорит об этом! Несомненно, от такой истории лучше держаться подальше.
- О, ничего особенного, - рейхсфюрер СС протянул руку и взял со стола какой-то листок, - Вот приказ о вашей казни. Если согласитесь на участие в моей затее, эта бумажка утонет в океане бюрократической возни. Если же нет… Придется исполнять.
- В таком случае я согласен, - выпалил Нойманн, содрогнувшись, - Можно вопрос?
- Только один? Ну, задавайте, - усмехнулся Гиммлер.
- Почему я?
- Фи, как банально. Попахивает дешевым бульварным чтивом, не находите? Дело в том, что именно вы, оберфюрер, прошли наш замечательный тест. Девять кандидатов его провалили и сейчас мирно разлагаются в земле. Еще трое могут присоединиться к вам, но, думаю, скорее всего их ждут неудачники, отправившиеся на тот свет.
- То есть всё, что происходило последние недели – это...?
- Искусно выстроенная операция.
- А мой отряд..?
- Увы, для правдоподобности пришлось им пожертвовать. Через наших двойных агентов в разведывательную сеть коммунистов была вброшена информация о вашем отряде, была спровоцирована атака. А дальше началась проверка. Вы были достаточно удачливы, чтобы выжить во время нападения – это раз. Достаточно патриотичны, чтобы после утраты бойцов направится в расположение наших частей, а не пуститься в бега – это два. И достаточно жизнелюбивы и хитры, чтобы сбежать от верной гибели – это три. Вы мне подходите, Нойманн.
- Ну, хорошо. Что я буду должен делать? – смирившись с безумием ситуации, произнес Вальтер.
- Возьмите эту папку и ознакомьтесь с ее содержимым. Будут вопросы – задавайте, не стесняйтесь, - Гиммлер был само благодушие.
Приняв от высочайшего начальства документы, оберфюрер погрузился в чтение…

Затишье перед бурей.
Епископ Питер явился на аудиенцию к Папе Римскому переполненным эмоциями.
- Я настоятельно рекомендую, даже требую увеличить финансирование «Стражи», иначе коммунисты нас сожрут с потрохами! – с порога выпалил он, глядя прямо в лицо побагровевшего Пия Двенадцатого.
Тот нашел в себе силы не предать наглеца анафеме сразу, а сначала внимательно выслушать его. Пусть выскажется, а дальше можно и проклинать его спокойно.
- Успокойтесь и доложите по форме.
Епископ с полминуты постоял без движения, приходя в норму, и наконец покаянно склонил голову.
- Прошу прощения, вашество. Путешествие выбило меня из колеи, - повинился глава «Стражи».
Папа Римский благожелательно кивнул. Действительно, с кем не бывает?
- Цель поездки достигнута в полном объеме, Советы предоставили нам важную информацию. Существует три точки, где Изнанка сейчас более всего источилась. Париж, где она расшатана осенними событиями. Ватикан, где сосредоточена вера всех настоящих христиан. И Берлин. Насколько я понял, Изнанка там изношена затаенными обидами и страхами немецкого народа, но для высвобождения этих эмоций нужно что-то масштабное,  вроде второго штурма города. Так что, на мой взгляд, этот вариант можно вычеркнуть как маловероятный.
- Я доверяю вашим расчетам, епископ. Но как обстоит дело с нашим собственным городом? Не сидим ли мы сейчас, выражаясь фигурально, на пороховой бочке? – забеспокоился Пий Двенадцатый, прикидывая, как, в случае чего, побыстрее сбежать из Ватикана в безопасное убежище, выстроенное в двухстах километрах от центра мирового католицизма.
- В общем-то,  эту «бочку» легко оградить от вражеских поползновений. Церемониал, относящийся к Рождеству, должен пройти без малейших неурядиц, чтобы не взволновать наших прихожан. Следует сделать все максимально четко и красиво. Я лично займусь приготовлением к празднеству, если вашество не возражает. За оставшуюся дюжину дней как раз управлюсь.
- Не возражаю. Что насчет Парижа?
- Вероятнее всего, именно он примет на себя удар врага. Во-первых, у противника уже есть опыт успешных операций в галльской столице, весьма, увы, большой. Во-вторых, французы слишком бурно восприняли осенние события и с легкостью поддадутся на новые провокации. Представьте, какой эмоциональный взрыв произойдет, если, к примеру, рухнет Эйфелева Башня? Или несколько ряженных в тевтонскую форму устроят расстрел мирных граждан на Елисейских Полях?
- Такое ощущение, что вы прямо-таки с удовольствием продумывали варианты катастрофы в Париже, - улыбнулся Папа Римский, - Что вы предлагаете сделать?
- Нужно усилить наше присутствие в галльской столице. Пара десятков экзорцистов, сотня гвардейцев. Естественно, все в штатском, незачем создавать панику. Сосредоточить внимание на особо значимых местах, плюс наладить связь с мобильной группой быстрого реагирования.
- Исполняйте, епископ. Если операция пройдет гладко, я дарую вам сан архиепископа.
- О, высшая награда для меня – служить  Римскому Престолу, вашество, - склонил голову Питер, подавляя довольную ухмылку.
***
- Герр Нойманн, как я понимаю, наше пребывание в Вевельсбурге подходит к концу? – голос Риббентропа звучал тихо-тихо – бывший министр маялся жуткой головной болью и от любых громких шумов страдал необычайно. Поэтому, следуя желанию поглумиться над слабаком, оберфюрер Вальтер решил ответить по всей форме.
- Так точно, герр Риббентроп, сэр! – гаркнул он, вытянувшись в струнку и излучая неподдельную любовь к бывшему начальству. Голос многократно отразился от стен коридора, в котором стояли немцы, так что Иоахим сполна насладился звоном в ушах и дикой болью, сковавшей виски. Прошествовавший с кипой документов мимо начальствующих персон Фернандо сочувствующе цыкнул зубом, выражая Риббентропу молчаливую солидарность.
- Тише, умоляю вас, тише, - пролепетал экс-министр, стараясь не морщиться от спазмов, - у меня немного болит голова.
- Виноват, герр Риббентроп! Больше не повторится, герр Риббентроп!  - Нойманн чуть больше, чем в прошлый раз, напряг связки. Иоахим побледнел и оперся на стену.
- Очень на то надеюсь. То есть скоро мы приступим к выполнению вашего плана?
- Да. Еще примерно неделю мои подчиненные будут работать с документами, а дня за четыре до срока мы перейдем через Изнанку в Берлин.
Риббентроп прикинул в уме сроки затеи.
- Решили сделать миру подарочек к Рождеству? Будете в роли этакого Санта Клауса с фаустпатроном подмышкой? – уголки губ дипломата дрогнули.
- Если вам угодно так это себе представлять. Да, всё начнется к годовщине рождения Сына Божьего.
- Очень символично. Фюрер получит вторую жизнь в тот же день, когда Спаситель получил первую.
- А? Что? – переспросил Нойманн.
- Фюрер, - удивленно повторил Иоахим, - вы же вроде бы собирались возродить фюрера?
- Ах да, вторая жизнь, воскрешение, все дела, - натужно рассмеялся Вальтер, - Извините меня, замотался совсем, заговариваться начал. Всё, покидаю вас, у меня куча дел.
- Да неужели? – прошептал Риббентроп вслед удаляющемуся оберфюреру. Разговор ему крайне не понравился. Да и вообще, то, как ученые «работали с документами», держало экс-министра в напряжении. Иоахим однажды тайком пронаблюдал, как три кипы официального вида папок спалили прямо под стенами Вевельсбурга – посреди ночи, втихомолку, а оставшуюся горку пепла равномерным слоем раскидали по всему внутреннему двору замка. За процессом надзирал этот отмороженный уродец Ганс, и хорошо, что он не догадался поднять голову и вглядеться в окно казармы, где располагалось спасенное Нойманном партийное руководство:  силуэт Риббентропа был ясно виден при лунном свете, узнать его не составило бы труда и могли возникнуть проблемы. Той ночью бессонница зародила в циничной душе бывшего советника фюрера сомнение в искренности Вальтера. Теперь еще вот это. Что-то явно не так.
***
Визит в таинственную коммунистическую Россию дал епископу Питеру пищу для крайне беспокойных размышлений. Конечно, священник видел немного – из самолета его сразу отвезли в Научный Исследовательский Институт Связи Материи и Мысли, выстроенный в пригороде Москвы уже через два месяца после Прорыва Изнанки. Рядом с институтом вольготно расположился целый поселок для ученых и обслуживающего персонала. Гостя из Ватикана поселили в одной из академических дач, хозяин который на тот момент участвовал в какой-то научной конференции в Ленинграде. В этом скромном, но уютном пристанище епископ провел неделю – именно такой срок понадобился советской чудо-машине для обработки запроса. При особе Питера всегда находился незаметный сотрудник НКВД, одновременно игравший роль охранника, гида и надсмотрщика. Впрочем, то был человек приятный и тактичный, начальник «Стражи» оценил профессионализм советских спецслужб. Однако епископу ограничили свободу перемещений – гулять он мог только по поселку и только под надзором чекиста. Так что свои представления о Советской Союзе Питер выстроил на основе увиденного в научном городке.
Первым из всего, что поразило гостя Страны Советов, был невероятный оптимизм окружающих его людей. Все, кого бы не увидел священник, смотрели на мир с неиссякаемым задором, в глазах советских граждан искрилась невероятная энергия. Стало понятно, за счет чего была восстановлена лежащая после войны в руинах страна. Был ли то эффект от грамотной работы коммунистической пропаганды, или же это было перманентное ликование победителей, доказавших правильность своего пути, епископ не ведал, да и не особо желал знать. Он лишь молил Господа, чтобы ему не довелось ощутить гнев советских людей, будь он хоть в сто раз слабее их радости.
Вторым по счету, но не по значимости, что запало в память Питеру, стала организованность исследовательского процесса, да и жизнеобеспечения поселка тоже. Научный городок функционировал как часы, сделанные великим мастером. В течении всей недели, что начальник «Стражи» находился на территории при НИИ СММ, он не видел, чтобы задерживался завоз продуктов в столовую или вывоз мусора с территории. Служба безопасности тоже работала на высочайшем уровне – у постороннего человека не было шансов проникнуть не то что в сам институт, но даже и в поселок. Вспоминая свое недавнее фиаско с Копье Лонгинуса, Питер не мог не испытывать греховной зависти к слаженности действий работников советской охраны. Вроде бы за организацией институтской жизни стоял сам Лаврентий Берия, всемогущий чекист и верный слуга своего отечества. Если так, то оставалось, опять же, лишь завидовать земле, у которой были такие толковые сыновья.
И, конечно, не мог не тревожить епископа научный прорыв коммунистов. Великолепно организованный процесс познания Изнанки, мощная экономическая база, обеспечивающая функционирование всей системы – всё это внушало уважение и невольный трепет. Поражала мощь советского государства, способного всего за несколько лет с нуля развить до невообразимых высот целое новое направление в науке. Ничего подобного не было ни у Италии, ни даже у англичан.
От этих мыслей епископа Питера бросало в дрожь. Какое, всё-таки, счастье, что Муссолини не успел ввязаться в крупный конфликт на Востоке и отделался лишь войной с англосаксами да балканскими микро-государствами. У итальянцев был перед глазами пример Германии, который ясно показывал, что бывает с теми, кто напрямую бросает вызов Советскому Союзу. Тут надо действовать тоньше, пытаться переиграть коммунистов на идеологическом фронте. Пусть это и нелегко, но у Ватикана был многовековой опыт работы с сознанием масс, так что Питеру было, чем заняться после грядущего Рождества.
***
Риббентроп был знатоком дипломатических игрищ, и уж такой простой прием, как «случайность как средство добычи сведений», использовал мастерски. Вот уже полчаса Иохам караулил в одном из коридоров замка Вевельсбург, опершись на каменную стену и посасывая потухшую сигаретку. Взгляд он якобы направил на крошечную щель бойницы, на самом же деле экс-министр следил за возможным движением в коридоре боковым зрением. Ага, вон какой-то тип из исследовательской группы, стопку бумажек несет. Риббентроп лениво оторвался от стенки и высунулся на свежий воздух. Щелчком пальцев он отправил выполнившую свою миссию сигарету в свободный полет и резко отпрянул от бойницы, подгадав момент так, чтоб сбить с ног проходившего мимо человека. Бумаги ухнули на каменные плиты, а ученый, не сумевший сохранить равновесие, стукнулся головой о стену.
Иоахим кинулся к жертве своей мнимой неловкости. Так, похоже, потерял сознание, но скоро очухается. Риббентроп аккуратно выдернул из кипы бумажек парочку самых многообещающих на вид – целые полотнища текста с кривыми каракулями комментариев на полях – и засунул себе в сапог. Потом он наклонился над ученым и привел его в чувство парой затрещин.
- А? Что? – очухался исследователь, пьяно поводя налитыми кровью глазами.
- Какая неприятность, я такой неловкий, - мямлил Риббентроп, помогая мужчине встать, - нелепейшая случайность.
- Ничего, ничего. Тут нет вашей вины, это я должен был быть внимательнее, - в свою очередь извинялся ученый, собирая бумаги с пола.
- Ну, что вы, не стоит взваливать на себя ответственность за этот инцидент.
- Спасибо на добром слове. Забудем эту неприятную ситуацию, - мужчина перехватил поудобнее пачку документов и зашагал дальше по коридору. Риббентроп чудом подавил в себе желание торжествующе улыбнуться ему вослед. Мужественно скрыв свое ликование за маской фальшивого сожаления, бывший министр скрылся за углом и устроился в уютной нише, где раньше стояла одна из многочисленных скульптур, ныне вывезенных союзниками. Прислонившись спиной к холодному камню, Иоахим вытащил из сапога столь элегантно похищенные бумаги и принялся вникать в загадочные письмена. Первый лист оказался перепечаткой «Пророчества вёльвы» из Старшей Эдды, языческого бреда древних скандинавов. Да-да, тот самый Рагнарек, гибель Мирового Древа и старых богов, прочие фантазии косматых пиитов древности. Эту сказку Риббентроп в общих чертах знал неплохо, поэтому вскоре скомканный лист очутился в щели между камнями.
А вот второй документ оказался куда как примечательней. То был краткий план действий, что были поручены исследовательской группе Нойманна  в 1942 году. Иоахим узнал почерк своего коллеги по правящей верхушке Рейха. Осознание того, что всё происходящее – затея утонувшего в своих фантазийных грезах Гиммлера, грозило стать непосильной нагрузкой на сознание немца, однако острый ум Риббентропа без труда подвел под это доказательную базу. У кого крыша съехала на почве мистических бредней? У рейхфюрера СС. У кого было достаточно влияния на Гитлера, чтобы выпросить финансирование этой безумной операцией? У него же. В конце концов, кто был полноправным хозяином замка Вевельсбург, где укрылись ученые, кто был шефом Нойманна? Гиммлер, Гиммлер, чертов Гиммлер.
Получается, подлая гадина уже в сорок втором готовила реванш. Вся бурная активность его ведомства была прикрытием для деятельности трусливой и пораженческой. Черный рыцарь Третьего Рейха оказался первым, кто уверился в неминуемом поражении Германии. Забавно.
Риббентроп долгое время был с Гиммлером на ножах, все его патриотические разглагольствования с душком шизофренического фанатизма производили на дипломата впечатление отвратной словесной грязи. Как выяснилось теперь, после разгрома нацистского государства, Иоахим был прав в своих предубеждениях по поводу рейхсфюрера СС. Безумный краснобай и паникер.
Положим, после Прорыва Изнанки провести в материальный мир мифических великанов из древних эпосов было теоретически возможно. Понятно, почему проект так долго готовили – собирали данные, выискивали способы сделать сказку реальностью. Американское фиаско с ядерной бомбой оказалось как нельзя кстати. Интересно, это было случайное стечение обстоятельств, или Нойманн немного подтолкнул «Манхэттенский проект» в нужном направлении? Там ведь фон Браун участвовал, кажется. Не подсобил ли он делу тевтонского реванша?
Догадки, догадки. А Риббентроп больше привык полагаться на факты. Факт первый – идиотская затея Гиммлера имеет сейчас все шансы на успех. Факт второй – спасенные от петли нацистские лидеры в ней не участвуют, иначе бы их уже посвятили хотя бы в общий план действий, а не вешали на уши лапшу про воскрешение Гитлера. Факт третий – операция скоро войдет в конечную стадию, не просто так же исследовательская группа уничтожает следы своей деятельности!
Итак, зачем Нойманну куча людей, неспособных помочь ему в воплощении в жизнь идей безумного фантазера? Оберфюрер хочет провести в наш мир великанов-турсов. А чем привлечь внимание злобных гигантских людоедов? Свежей кровью. Как всё просто.
Стоило ли бежать от петли, если в итоге тебе грозит смердящая пасть чудовища?
 
День премьеры.
Рождество. День, когда христиане переисполняются радостью и энергией, когда предвкушение сказки согревает даже самые черствые сердца. У производителей конфет, игрушек и других подарков появилась в последнее время мерзкая привычка атаковать обывателей агрессивными рекламными кампаниями, превращающими светлый праздник в распродажу, но даже они не портили духа торжества. Пий Двенадцатый, конечно, осудил активность фабрикантов, напомнив им о грехе алчности, но почему бы не дать людям немножко подзаработать? В конце концов, не превратятся же люди в безмозглые конвейеры по скупке товаров, если пару раз в год немножко оглушать их рекламой!
Но рождественского настроя на улицах Берлина Габриэль Хоффман не чувствовал совершенно. Немцы до сих пор были раздавлены поражением в войне, американские солдаты слишком тяготились своим долгом и невозможностью вернуться к страдающей родине, а красноармейцы и не собирались даже праздновать рождение какого-то там распятого пророка, существование которого еще доказать надо. Впрочем, Ткаченко объяснил экзорцисту, что некоторые граждане Союза, продолжающие цепляться за предрассудки, справляют христианский праздник в домашнем кругу. Только почему-то через две недели после католиков, какое-то глупое расхождение с датами.
- И всё-таки, нельзя на государственном уровне игнорировать традиционные христианские святыни, - сказал замполиту в ответ на этот пассаж Хоффман, с неудовольствием поеживаясь от дуновений ледяного ветра. Он уже и забыл, как отвратительна погода в Берлине зимой.
- А с какой стати, собственно? У нас полная свобода вероисповедания, церковь отдельно, государство отдельно. В Союзе, кроме христиан, есть еще и мусульмане, буддистов немножко, в наличии даже шаманисты. А уж тех, кому не надо опираться на некие метафизические силы, просто пруд пруди. С чего бы выделять из всех граждан какую-то группу и одаривать ее официальными торжествами на знаменательную дату? Хотят праздновать – пускай, не жалко. Только пусть не навязывают свои ценности окружающим.
- Тогда у тех, кто пытается определиться со своими взглядами на мир, не будет перед глазами полного образа той или иной концепции. Много ты узнаешь о христианстве, если ни одного таинства не видел, ни одного праздника не ощутил на собственной шкуре?
- Мыслишь ты здраво: по-хорошему, у человека должен быть источник полной информации по любому интересующему его предмету, будь то праздники какой-либо церкви или же программа партии, за которую он собирается голосовать. Только вот не удастся такой справочник отыскать, чтобы сразу непредвзятое мнение узнать, нет. Либо недостатки затрет кладезь знаний, либо, наоборот, достоинства того или иного явления или предмета. А может вообще набрехать от начала до конца, в помои окунуть и на посмешище выставить. Вот скажет завтра какой-нибудь сумасшедший, что это Советы хотели на Гитлера напасть, а тот ударил на опережение – его обязательно кто-нибудь за источник истины посчитает.
- Ну, не преувеличивай. Умный человек такой ерунде не поверит.
- А неумный? Или просто неопытный, кто на чужой лжи не обжигался?
- У знающих людей спросит.
- Эх, видно по тебе, Габриэль, что жизнь тебя потрепала: всех по себе судишь, думаешь, что все кругом осторожные, проверяют всё и вся. А ты представь себе молодого человека, за которого всё решали родители – что говорить, на кого учиться, и тому подобное. И вот этому человеку отец дает какую-нибудь книгу, где изложена очевидная чушь, написанное в ней противоречит всем прочим источникам. Но ведь папа же книгу дал, не может он ошибиться! И будет юнец держаться за подсунутую ему ложь до конца, еще и нос станет задирать: мол, я тут один Правду знаю!
- Почему обязательно отец? Может, мать ошиблась или сестра?
- Да без разницы, в общем. Это может быть любой авторитетный человек, от самого сильного парня на улице до популярного журналиста. Власть пользующегося доверием «знатока» настолько сильна, что его последователь скорее с ума сойдет, чем признает ошибку своего кумира.
- Как будто есть люди, ошибок не совершающие, - пробурчал Габриэль.
- Конечно, таких людей нет. У всех бывают промахи, даже у наикрупнейших руководителей. Но по-настоящему умный человек их признает и старается исправить. А «знатоки», по большей части, решительно в своих заблуждениях упорствуют.
- Интересное мнение. Виктор, какой в тебе философ погиб!
- Ну почему же погиб. Вот, тебе про жизнь объясняю всякое, солдат своих тоже просвещаю. Философ-практик под красным знаменем.
***
Риббентроп перестал извергать из себя полупереваренные остатки армейского пайка и оперся спиной на холодную стену подвала рейхстага, куда сегодня утром Нойманн провел через Изнанку всех своих подопечных. Эти прогулки крайне негативно сказывались на организме бывшего министра, раз за разом сжимая его внутренности стальной перчаткой спазмов. Как объяснил Иоахиму много месяцев назад фон Ширах, скорость и легкость передвижения через Изнанку напрямую зависели от психической целостности человека. Видимо, психика Риббентропа была здоровее некуда, раз уж его тело так реагировало на все эти мистические перемещения. А вот то, с какой легкостью через Изнанку скакал Вальтер Нойманн, вселяло определенное беспокойство. Шагать сквозь белесый сверкающий туман нереальности было крайне утомительно, а эти идиоты, похоже, собираются его сгустить до состояния псевдо-настоящего мира. Видимо, в таком состоянии ходить через Изнанку будет просто невозможно.
Хорошо, что подвал рейхстага был большим, иначе экс-министра непременно стошнило бы прямо на кого-нибудь из окружавших его людей. Все сорок человек – спасенные от расправы нацисты и научная группа оберфюрера – расположились в подземелье вольготно, так что никто не пострадал, кроме самолюбия Иоахима.
- Оберфюрер, почему бы нам не вылезти наружу, хотя бы выйти из этих пыльных катакомб? – спросил Риббентроп, отдышавшись.
- О, ваше предложение непременно воплотилось бы в реальность, не будь оно так несвоевременно. Видите ли, друг мой, именно здание рейхстага станет местом проведения задуманного нами ритуала, - Нойманн обращался уже ко всем присутствующим, - ритуала, который вернет Тысячелетнему Рейху его величие и славу!
Партийные бонзы и палачи, спасенные от возмездия со стороны победителей, ответили на эту фразу жидкими аплодисментами. Длительное заключение в замке Вевельсбург решительно испоганило им настроение на всю оставшуюся жизнь, и никакие светлые перспективы и радостные обещания не могли уже стереть с их лиц усталости и недовольства.
- Сегодня в полночь, дорогие соратники, на плиты пола этого здания ступит нога пришедшей из небытия надежды, - продолжал, как ни в чем не бывало, Вальтер, - поэтому потерпите. Мужественно примите неудобства этого помещения еще на один денечек, чтобы потом больше не беспокоиться о бренных мелочах.
Нойманн кивнул своей группе, и та быстро скользнула в направлении двери, ведущей из подвалов. Оберфюрер жестом пресек прозвучавшие было гневные выкрики.
- Моим людям надо подготовить место для ритуала. А процесс это долгий и требует предельной концентрации, любое вмешательство в течение дел может сорвать всю церемонию и нам придется ждать еще год для повторной попытки. Так что, друзья мои, прошу вас находиться здесь и никуда не выходить. Но закрывать я вас не буду, - пообещал Вальтер и выпорхнул из помещения.
Когда входная дверь лязгнула за спиной Нойманна, он повернулся к ждущему приказаний Гансу Майеру и громко, чтобы слышали за дверью, приказал:
- Будь тут неотрывно. Если кто попробует выбраться из подвала – ломай ему ноги и отправляй обратно вниз.
Юноша с зашитым ртом понятливо кивнул и встал у разбитого окна недалеко от скромного входа в катакомбы. Вальтер криво ухмыльнулся и чуть ли не вприпрыжку понесся раздавать ученым ценные указания. Близился час его триумфа.
***
Величайшее достоинство мальчишек – их любознательность. Помноженная на самоуверенность, черпаемую из глубин могучего молодого самомнения, она дает на выходе человека веселого, напористого и бесконечно храброго. В уличных состязаниях «а не слабо!» куется характер мужчины-воина, мужчины-победителя. Конечно, уличная компания не заменит родительского примера, но эффективно его дополняет.
Замполит Ткаченко верно рассудил, когда намекнул берлинским мальчишкам, чтобы тебе смотрели в оба и примечали всё подозрительное – детвору вечно тянет исследовать неизвестность, они храбро лезут во все труднодоступные места, чтобы потом, с видом бывалого путешественника, сказать: «Был я на вашей хваленной свалке – тьфу и растереть». Три паренька, спасенные Виктором летом от незавидной участи быть растерзанными одуревшей толпой, вели себя подобно своим сверстникам во всей Европе, то есть с упоением рыскали по городским развалинам, оставшимся после бомбардировок и артиллерийских обстрелов. Особым шиком у этих мальчуганов считалось найти потерянное в спешке оружие – советские и американские войска забирали его в обмен на вознаграждение в виде съестного, которого в послевоенное время в Германии было, откровенно говоря, маловато. Так что такие экспедиции по руинам были не только веселым приключением, но и надежным способом разнообразить скудный семейный рацион.
Рваные облака скрывали полуденное солнце. Три паренька подбирались к зданию рейхстага. Оно было исследовано ими сверху донизу еще в 45-ом году, но мальчишки регулярно навещали обгорелое строение. Внутри частенько проворачивали свои темные делишки спекулянты, а после них можно было найти что-нибудь интересное.
Старший из ребят, бледный блондин в низко надвинутой на лоб кепке, мрачно сплюнул на покрытую тонким слоем снега мостовую. Вечно плохое настроение парня легко объяснялось его семейными проблемами. Его батюшка был не так давно мелким служащим в гестапо – просто перекладывал бумажки, ничего такого! – и соседи после поражения Германии в войне дружно ополчились на семейство нациста. Матушка особенно тяжело переживала столь резкое обращение со стороны окружающих и, по большей части, целыми днями что-то вязала, находя в этом нехитром занятии успокоение расшатанных нервов. Отец же устроился разнорабочим в лагере американских солдат и практически не появлялся дома засветло, работая до упаду. Юный Адольф был предоставлен самому себе. Кстати, имя, данное родителями в угаре всеобщей истерии поклонения фюреру, также доставляло мальчику вполне понятное неудобство. Собственно, никто из городских детей не хотел с ним знаться.
Кроме двух ребят помладше, которые шагали сейчас рядом с Адольфом по заснеженной мостовой. То были Рудольф и Эрвин, его соседи по улице и единственные друзья. Эту компанию, помимо всего прочего, объединяла проблема с именами. Другие дети не упускали случая подразнить мальчишек их печально известными тезками. Стесняясь своих имен, парни предпочитали называть друг друга сокращениями – Ади, Руд и Эрв.
- Ади, куда на этот раз полезем? – спросил младший из парней, шмыгнув носом.
- Давай на первый этаж еще разок. Вон, видишь, окно разбито? Ты нам с Рудом залезть поможешь, а сам на стрёме постоишь.
- А чего я опять на стрёме? Я тоже хочу.
- Хотелкой не вышел, - усмехнулся Руд, разминая окоченевшие от холода пальцы.
- Двинули, - резюмировал Ади.
Три мальца подобрались к разбитому окну. Эрвин подсадил приятелей и остался стоять на страже. Отработанная схема не сбоила ни разу. До сего дня. Из окна раздался приглушенный вскрик Ади.
- Чего там?
- Тут человек лежит! – драматическим шепотом оповестил друга Руд.
- Дохлый?
- Да не, вроде живой, дышит. Спит, наверное. Только он того, из СС. И рот зашит. Жу-у-утко…
Адольф пришел в себя и остановил перешептывания сотоварищей.
- С этим потом разберемся. Если что – чесу дать всегда успеем. А вот что за этой дверью мы еще не знаем. Начнем оттуда.
***
Риббентроп сидел на каменном полу у самой двери и с всё нарастающим интересом следил за глухими голосами снаружи. Похоже, какие-то мальчишки залезли в рейхстаг и хотят явиться прямо сюда, в подвал. А снаружи спит этот ходячий кошмар. Может быть, удастся удрать и избежать людоедской пасти.
«Но что делать с этими?»
Иоахим глянул украткой на товарищей по несчастью. Те впали в апатию, некоторые откровенно засыпали. Если попытаться вывести эту толпу наружу, зашитый урод точно проснется. Придется их бросить.
Когда дверь тихонько скрипнула и в лучике света показались две мальчишеские головы, Риббентроп уже состроил заговорщицкую рожу и приложил палец к губам: тихо, мол! Два паренька, на вид лет двенадцати каждый, скользнули внутрь подвала и с интересом огляделись.
- Иоахим, что там? – раздался слабый голос Дёница. Тот сильно сдал в последнее время, если бы не планы Нойманна на его счет, умер бы своей смертью в ближайшие месяцы.
- Ничего, сквозняк, - соврал Риббентроп, закрыв мальчишкам рты руками. Дениц что-то проворчал и затих. Только тогда экс-министр отпустил гостей подземелья.
- Дяденька, а я вас знаю, - с плохо скрываемым страхом пролепетал Ади.
- Не сейчас. Слушайте, парни, тот тип в коридоре – он спит?
- Ну, вроде бы да.
- Хорошо. Парни, если поможете мне выбраться, вы окажете услугу Германии.
- Какой Германии, - дерзко спросил Руд, - старой или новой?
- Вообще Германии, - отрезал Риббентроп, - От того, смогу ли я предупредить людей о готовящихся здесь вещах, зависит будущее всего мира.
- А почему мы не можем поставить всех на уши? Говорите, что надо передать, мы справимся.
- Боюсь, напутаете, - вздохнул экс-дипломат, - Не ломайтесь, черт возьми! Помогите мне смыться отсюда!
- Хорошо, дядя, пошли.
Когда Дениц поднял голову на звук хлопнувшей двери, он даже не стал вопрошать, что на этот раз случилось. Сквозняк, ясное дело.
Риббентроп стоял в коридоре, боясь пошевелиться. Этот урод с зашитым ртом лежал прямо перед ним, чуть двинешься – заденешь. Мальцы стояли рядом, удерживаемые от рывка к окну длинной рукой экс-министра. Иоахим примеривался, как бы получше перепрыгнуть лежащего на полу страже, когда случилось непоправимое – за окном чихнул стоявший на стрёме Эрвин. Иоахим не понял даже, что произошло, когда Ганс вскочил на ноги и прижал его рукой к стене. Мальчишки раскрыли рты от ужаса.
- Бегите, - прохрипел Риббентроп, чувствуя, как трещат ребра под давлением беспощадной ладони охранника, - скажите, что сегодня тут в полночь… Агрх! – экс-министр плюнул кровавой слюной в глаза своему палачу. Ганс отшатнулся, протирая очи. Иоахим повис на нем мертвым грузом, повалив на пол.
- Бегите… - успели услышать мальчишки, выпрыгивая через разбитое окно, а потом раздался треск ломающихся костей. Ади и Руд кинулись бежать, за ними припустил Эрв.
***
Габриэль и Виктор шли к лагерю советских войск, когда увидели несущуюся сломя голову троицу ребят. Замполит встал у них на пути и гаркнул: «Стоять!» Юнцы с заметной радостью на лицах выполнили команду.
- Дяденька-камрад, там такое! … Рейхстаг!... Ужас!... – наперебой затарахтели три мальчишеские глотки, но Ткаченко жестом попросил молчания и ткнул пальцем в Ади.
- Докладывай.
Маленький Адольф, гордый тем, что именно ему дали слово, подробно пересказал всё увиденное и услышанное. Замполит и экзорцист переглянулись.
- В полночь, точно?
- Да, так сказал тот человек. Он из партии, я его в газетах видел.
- Нацисты, - процедил задумчиво Виктор Ткаченко, - в рейхстаге. Видать, не терпится им повторить штурм.
- Будем брать? – уточнил Габриэль с нехорошей ухмылкой, совсем не подходящей для священника. Похоже, ему выпал шанс лично отправить на тот свет пару этих гадов.
- Будем. Но не сейчас. Слышал, какой там сторож есть? Надо подготовиться. Встречаемся здесь без пяти минут полночь.
- Разумно ли? Они могут начать то, ради чего собрались в рейхстаге. Вряд ли это в наших интересах, чем бы там не занимались эти нацисты.
- Разумно-неразумно, а я должен скоординировать атаку с командованием. Ты забываешь, что я человек военный и имею непосредственных руководителей. Потребуется время, чтобы утрясти все вопросы со штабом.
- Эх, мать… Чувствую, боком это нам выйдет, - произнес Хоффман.
- Не дрейфь, мои ребята со всем справиться могут. Мы же красноармейцы, в конце концов! Победили Гитлера, а уж с кучкой его приспешников, будь они хоть в четыре раза сильнее обычных людей, разберемся мигом.
Ади, Руд и Эрв смотрели на удаляющихся спорщиков заворожено. Эти сумасшедшие что, действительно полезут в самое пекло?... Круто!

Занавес поднимается.
- Проходите-проходите, друзья мои, - ласково проворковал Нойманн в адрес толпы нацистов, вызволенных им из сетей возмездия. Дёниц поднял руку, привлекая внимание Вальтера.
- Герр, оберфюрер!
- Да, вы что-то хотели?
- А куда подевался Риббентроп? Он куда-то ушел?
- О, напротив, он находится прямо-таки в центре событий. Вы садитесь, садитесь, вон те кресла – для вас. И давайте быстрее, время поджимает.
Действительно, в центре зала находились ряды кресел с высокими подлокотниками и спинками, что высились напротив небольшой сцены. Стену позади подмостков закрывало гигантское черное полотно, едва колыхаемое не сквозняке. Немцы расселись на, признаться честно, не очень удобных сидениях и уставились с любопытством на старого Фернандо. Ученый стоял в центре сцены, находясь внутри круга, выложенного чем-то темно-красным, и держал в одной руке какую-то странную палку, в другой – старинный кубок. Прочие члены группы Нойманна встали по разным сторонам от кресел, одетые в просторные черные балахоны. Один Ганс, похоже, не принимал участия в предстоящем действе, он просто стоял каменным истуканом у дверей зала. Оберфюрер Вальтер же в своем обычном мундире встал прямо перед партийными бонзами, сжимая в ладони небольшой пульт для управления каким-то механизмом.
- Итак, близится час триумфа Третьего Рейха! – возвестил Нойманн, глядя сквозь людей куда-то вдаль, - В этот трижды никчемный мир явится могучее войско, которое сотрет в пыль проклятые низшие расы. Благодаря мне арийская раса станет полновесной владычицей мира, а все недостойные исчезнут на свалке истории!
- Оберфюрер, вы не преувеличиваете значимость Адольфа Гитлера? Он, безусловно, важен, но он – не армия, никак нет, и… - начал было Дёниц, но Вальтер обратил на него абсолютно бешеный взор и прорычал с ненавистью в голосе:
- К черту Гитлера! Вы до сих пор верите в это ничтожество, тупые скоты! Таким идиотам, как вы, не место на Земле! – взвился оберфюрер, брызгая слюной. Немцы проглотили языки от удивления, не в силах даже ответить на оскорбления психопата.
Нойманн вскинул руку и нажал кнопку на пульте управления. Из подлокотников кресел с металлическим щелчком выскользнули зажимы, накрепко приковавшие партийных бонз к их местам.
- Что, что это всё значит, Вальтер?! – заорали наперебой немцы, силясь освободиться.
- Это значит, дорогие мои свиньи, что вы принесете наконец-таки пользу Тысячелетнему Рейху! – осклабился Нойманн и нажал другую кнопку на пульте. Тяжелый занавес позади сцены медленно сполз вниз, открыв пораженным зрителям ужасающую картину: на стене, прикованный ржавыми цепями, висел человек со снятой кожей, в котором лишь отчасти угадывался Иоахим Риббентроп. Брюхо покойника было разорвано, и кишки его свисали вниз, складываясь в круг под ногами старого Фернандо. Ученый воздел вверх свою странную палку и начал торжественно проговаривать какую-то тарабарщину, делая неясные пасы и ломаясь в причудливых позах. Один из членов исследовательской группы подбежал к сцене и забрал кубок, в то время как остальные достали из недр своих черных роб кривые ножи и приблизились  к скованным немцам.
Вальтер широко ухмыльнулся и повернулся к Гансу Майеру.
- Иди и проследи, чтобы никто не посмел нас тревожить.
Юноша с зашитым ртом кивнул и покинул помещение. За его спиной визжали, как свиньи под мясницким ножом, бывшие партийные бонзы. До чего же точная метафора.
***
Экзорцист был как на иголках – до полуночи оставалось всего ничего, а русские и не думали появляться. Одному лезть в пасть нацистским шакалам не хотелось, но если Ткаченко не придет через три минуты…
- Фух, давненько я по гололёду не бегал, - раздался голос запыхавшегося замполита. За ним прибежали пяток советских солдат во всеоружии – пистолеты-пулеметы и гранаты.
Хоффман вскинул бровь:
- И всё? Штурмовать рейхстаг всемером? Ты с ума сошел?!
- Не ори. Спокойней, равнодушней. Больше нельзя, иначе это уже будет считаться военной операцией и придется тогда согласовывать действия с американцами. Это займет время, которого у нас нет. Ну что, ткнем фрицев носом в их собственное дерьмо? – усмехнулся замполит. Он обернулся к солдатам и произнес несколько фраз с торжеством в голосе. Говорил он на русском, так что смысла сказанного Габриэль не понял, но пехтура ответила на речь Виктора громогласным криком, заставившим экзорциста содрогнуться всей душой.
- URAAAAAAA!!! – грянуло над улицей, и советские воины ринулись к зданию.
В юбилею взятия Берлина мэрия города наскребла средства на новые входные воротца – высокие, массивные, тяжелые. Дернувший было деревянную ручку солдат коротко ругнулся, так как двери оказались заперты изнутри. Просто так в здание было не попасть. Ткаченко скомандовал что-то своему отряду, пехтура бодро откликнулась и отбежала от входа. Замешкавшийся Хоффман  пытался было что-то сказать, но Виктор попросту схватил его за руку и стащил по лестнице вниз. Как раз вовремя – в воздухе свистнули гранаты, нацеленные на двери. Разрывной силы десятка снарядов хватило, чтобы разнести препятствие в щепки. Перебравшись через образовавшийся завал, отряд оказался в холле рейхстага.
В центре зала, через который много лет назад впервые прошли депутаты от НСДАП, стоял статный молодой человек в эсэсовском мундире. Тонкие аристократические черты его лица уродовала толстая нить, сшившая губы юноши.
- Сдавайся, немец, и тебе сохранят жизнь! – прокричал Ткаченко, держа нациста на мушке пистолета. Парень с готовностью поднял руки в универсальном жесте капитулянта – мол, нет оружия, делайте со мной, что хотите. Но когда два советских пехотинца подошли к нему достаточно близко, ладони юноши с размаху опустились им на шлемы. Жуткий звук разрываемого металла и треснувших костей затопил уши Хоффмана. Словно во сне он видел двух солдат, упавших на мраморные плиты замертво, и немца, чьи кисти рук были перемазаны кровью.
Виктор заорал что-то с болью и яростью в голосе, советские воины открыли огонь из своих пистолетов-пулеметов. Габриэль выхватил свой черный наган и присоединился в товарищам по рейду, стараясь пристрелить убийцу до того, как он пересечет зал и доберется до штурмовой группы. Эсэсовец показывал чудеса акробатики, умудряясь уходить из-под огня и при этом постепенно приближаться всё ближе и ближе к цели. Он скользил по плитам, подобно тени, ужасая своей кажущейся непобедимостью.
- Proshu schitat’ menia kommynistom, - с холодной решимостью проговорил один из советских солдат и бросился наперерез немца, сжимая пистолет-пулемет на манер дубинки.
- Idiot! – Ткаченко скривился, как от зубной боли, но прекратил стрелять из своего пистолета, когда его солдат приблизился с нацисту.
Эсэсовец и красноармеец столкнулись на полной скорости. Юноша с зашитым ртом получил прикладом в зубы, но, несмотря на текущую по ниткам кровь, он не показал ни малейшего недовольства произошедшим, одним могучим ударом круша ребра нападавшему. Пехотинец вскрикнул и отшатнулся в сторону. Немец машинально развернулся вслед за ним, подставив остальным бойцам штурмовой группы спину.
- Ogon’! – закричал замполит, посылая в эсэсовца бешенный поток пуль. К нему присоединились оставшиеся два советских бойца, также вдавившие спусковые крючки. Под смертоносным градом два тела – немца и красноармейца – задергались в суетливом танце терзаемой плоти. Наконец, они рухнули на плиты пола – сначала солдат Советского Союза, затем, сверху, эсэсовец. Ткаченко молча кусал губы, когда подходил к трупам, намереваясь вытащить тело героя из-под туши гитлеровского отродия. Он наклонился над распростертыми телами, дабы убедиться, что никакая медицинская помощь, каковую можно было бы оказать на месте, советского солдата не спасет. Какого же было его удивление, когда вроде бы убитый немец вдруг раскрыл глаза и схватил замполита за левую руку. Хрустнула кость, Ткаченко не сдержал вскрика боли, однако шок не нарушил воли замполита к победе. Измученное лицо Виктора озарила довольная полуулыбка, когда палец правой руки вдавил спусковой крючок и пистолет изрыгнул смерть, всадив пулю прямо между глаз юноши с зашитым ртом.
***
Пий Двенадцатый лучезарно улыбнулся, когда, наконец, закончил произносить торжественную речь перед людьми, которые волею судеб оказались в Ватикане в сей радостный праздник. Величественный шагом Папа Римский покинул балкон, с которого вещал благодарной толпе свой грандиозный богобоязненный монолог. Покинув пределы видимости своей паствы, викарий Христа устремился в свой кабинет, спеша к епископу Питеру, который всё это время следил за событиями в мире, в любую минуту ожидая сообщения от наблюдателей в Париже,  рассказывающего о неприятностях с нацистами.
- Какие новости? – с порога бросил Пий Двенадцатый, нервно мусоля в пальцах край рукава своего роскошного церемониального одеяния.
Начальник отдела безопасности поднял на вошедшего глаза, затопленные усталостью, и медленно, с расстановкой, произнес:
- В Париже – порядок. У нас – порядок.
- Так что, ничего страшного не предвидится? – несколько разочаровано уточнил Папа Римский.
- Увы нам, такого подарка Господь нам не сделал. Буквально пять минут назад я получил сообщение от американских оккупационных войск в Берлине.
- Ну?! – с нетерпением воскликнул викарий Христа, от волнения утративший образ мудрого и заботливого всеобщего дедушки и превратившийся в обыкновенного политика-управленца.
- Русские устроили какую-то бучу в здании рейхстага. Припозднившийся прохожий слышал какие-то вопли и стрельбу. Американцы согласовывают действия с английским контингентом на западе Германии, плюс еще запрашивают указания своего треклятого Конгресса. Сами знаете, после Прорыва Изнанки от этого органа уже нельзя ожидать внятного ответа – отдельные штаты грызутся между собой и на компромисс не идут ни по какому вопросу. Если произойдет чудо, санкции на вмешательство в ситуацию будут получены часа через два, когда уже всё закончится.
- И что теперь делать? – упавшим голосом поинтересовался Пий Двенадцатый, прикидывая, стоит ли заводить автомобиль и удирать куда подальше, или всё же еще есть шансы выиграть у загадочного противника.
-Молиться. Как не смешно это звучит, нам следует молиться за коммунистов. Если победят нацисты, мало не покажется никому.
- Молитва Папы Римского дорогого стоит, а, епископ? – с досадой ответил викарий Христа, - Неужели у нас нет возможности связаться с экзорцистом в Берлине?
- Американский связист, которого я попросил найти нашего человека, ответа пока не дал. В принципе, этот Габриэль может быть где угодно в тевтонской столице, а она не маленькая.
- Да уж. Надеяться на то, что в этот самый момент экзорцист всячески помогает красным, не приходится. Епископ, если мы удачно выберемся из всего происходящего, напомните мне смягчить нападки на Советский Союз. Боюсь, нам нужна их помощь для поддержания порядка в Европе.
- Всенепременно, вашество.
***
- Невероятно. Один сукин сын голыми руками положил троих моих солдат, - протянул задумчиво Виктор Ткаченко, баюкая сломанную конечность.
Габриэль осторожно подошел к застывшему над трупами замполиту и осторожно положил руку тому на плечо:
- Виктор, нам нужна подмога. Если одна такая тварь способна столь лихо сопротивляться превосходящим силам, представь, через какой ад нам придется пройти, коли таких выродков еще два-три. А если больше?
- Что ты предлагаешь? Бежать? – Хоффман почувствовал, как под его рукой напряглись мышцы советского воина.
- Не бежать, нет. Но мы должны отойти за подкреплением, оставшихся сил явно не хватит…
- Van’a, Oleg, ynesite nashih pavshih tovarische’ obratno v lager’, potom gonite vseh s’yda. ‘a zaderjy etih gnid do vashego vozvrasheni’a, - медленно, с расстановкой проговорил по-русски Виктор своим солдатам какое-то приказание. Те побледнели, но с готовностью кивнули в знак того, что сказанное будет исполнено в лучшем виде. Замполит вогнал в пистолет свежую обойму. Затем Ткаченко резко обернулся к Хоффману.
- Даже если это будет мой последний бой, я всё равно заставлю всю эту проклятущую нацистскую мразь сложить оружие и отправиться в гости к расстрельной команде! Я с пулей в сердце вытащу этих подонков на людской суд! – голос замполита бурлил от едва сдерживаемого гнева, видно было, что лишь нечеловеческое усилие воли позволяет Виктору сохранить лицо. Экзорцист отшатнулся в нерешительности.
- Но мы же умрем… - пробормотал он нерешительно.
Ткаченко смерил Габриэля взглядом, наполненным чем-то очень похожим на жалость.
- Вот что отличает коммуниста от капиталиста. Вы уже забыли о таком слове, как «надо». Видимо, это только наша участь – с мировой несправедливостью бороться. Иди, я тебя не держу, - Виктор махнул рукой и пошел куда-то вверх по лестнице, намереваясь найти сердце гнили, поразившей сегодня рейхстаг.
Экзорцист молча смотрел вослед удаляющемуся замполиту, чувствуя глубокое презрение к самому себе. Он обернулся, увидел, как тащат трех убитых советские солдаты, соорудившие из зимних шинелей подобие носилок. Выходя на ночной морозец декабрьского Берлина один из красноармейцев кратко высказался по-русски, судя по интонации – помянул крепким словом так не вовремя проявившую себя зиму. Но, несмотря на холод, солдаты не отступили от выполнения полученного приказа, и упрямо шагали по хрустящему под сапогами льду.
«Они уходят, потому что получили приказ. А почему уйду я? Я дал Отце Небесному клятву, что буду уничтожать чудовищ, порожденных Изнанкой. Но неужели я не буду сражаться с чудовищами реальными, с людьми, потерявшими свою человечность, по сравнению с которыми любые адские твари кажутся игривыми зверьками? Сам ведь хотел биться с нацистами, а как учуял дыхание смерти – в кусты? Да провались оно всё!»
- Виктор, подожди меня! – выкрикнул Габриэль, бегом поднимаясь по лестнице. Замполит встретил его в коридоре. Виктор кивнул экзорцисту, как ни в чем не бывало, и быстро зашагал мимо ряда дверей, силясь по звуку вычислить, где скрылись нацисты. Хоффман спешно подстроился к скорости разгоряченного предвкушением боя замполита, не отставая от него в этом порывистом марше возмездия. Наконец, была найдена огромная дверь, из-за которой слышался неясный голос, вещавший непонятную тарабарщину.
Замполит распахнул двери пинком и вытянул вперед руку с пистолетом, крикнул внутрь помещения:
- Я – советский солдат Виктор Ткаченко! Сдавайтесь и выходите по одному с поднятыми руками!
Ответом ему был наглый баритон, сочащийся ядовитой удовлетворенностью происходящим:
- Я – оберфюрер СС Вальтер Нойманн. Заходите и убедитесь, что пришли слишком поздно.

Финальные аккорды.
Первым, что увидели Ткаченко и Хоффман, когда ворвались в зал, был залитый кровью помост, в центре которого внутри круга, выложенного из чего-то длинного и крайне неаппетитно выглядящего, стоял старик с какой-то палкой в руках. За его спиной на ржавых цепях висел человек с разодранным животом. На глазах у шокированных гостей церемонии грудь зверски изуродованного человека была пробита насквозь палкой, что держал в руках старец.
- Поздно, дорогие мои ничтожества, слишком поздно, - пропел высокий лысый мужчина в мундире СС. Под его горящим взором пробитая грудина подвешенного мученика вдруг широко распахнулась, разбрызгав вокруг кровь и мелкие ошметки мяса, явив миру белесое пятно света. Копье Лонгинуса – Хоффман только сейчас догадался, что же именно держал в руках старик, - открыло в теле несчастного проход в Изнанку, что уже начинал расти и расширяться, распыляя на молекулы материю, с которой сияющей дыре довелось соприкоснуться. Изнанка пожрала тело несчастного человека с ободранной кожей, пожрала сковавшие его цепи, каменную стену, заменив их чистым нежным светом. Будто одна из стен зала вдруг покрылась белой краской, Изнанка прочно встроилась в ткань реальности. На полминуты все присутствующие затаили дыхание. Ничего больше не происходило.
- Фернандо, какого черта? – с обидой пророкотал лысый эсэсовец, напряженно вглядываясь в белесое сияние.
- Остался последний штрих, оберфюрер. Передайте мне кубок, - старик ткнул пальцем куда-то в сторону, противоположную локальному прорыву Изнанки.
Замполит повернул голову, всё еще находясь в оцепенении, и увидел ряд кресел, на которых вольготно расположились сбежавшие из Нюрнберга нацисты. Непринужденность их поз казалась наигранной – с перерезанным горлом у людей обычно нет возможности удобно устроиться, однако поди ж ты. У кресел стояли неразговорчивые люди в черных балахонах, сжимающие острые на вид ножи. Молчуны, не отрываясь, пялились на сияние Изнанки, находясь в своего рода трансе. Один из них, в дурацких очках-половинках, держал в руке старинный кубок, до краев наполненный кровью.
Нойманн сделал шаг в сторону кресел, и тут с Виктора спало оцепенение. Он ткнул локтем экзорциста под ребра, дабы привести в чувство, и направил дуло пистолета прямо на голову эсэсовца.
- Стоять, гнида тевтонская. Еще шаг, и я отправлю тебя вслед за твоим фюрером, - предупредил замполит. Эсэсовец ухмыльнулся, однако всякое движение прекратил.
- Ты же не думаешь, «советский солдат Виктор Ткаченко», что всё будет так просто? Стоит мне приказать, и вот эти десять молодчиков в черном выпустят тебе потроха быстрее, чем ты скажешь: «За Сталина!», - прошипел с ненавистью Нойманн, пристально вглядываясь в лицо замполита.
- Вряд ли, - неожиданно молвил молчавший до этого Габриэль, - Судя по всему, эти люди находятся в трансе, вызванном близостью с таким громадным выплеском Изнанки в реальность. Вы вообще чем думали, когда столь сильно связывали материальный мир и духовный? Сейчас бессмертные души ваших неподготовленных людей засасывает туда, откуда они явились на грешную Землю. И только Господь Бог знает, когда мы также потеряем власть над своими душами. Хотя вам, господа, бояться уже нечего.
- Экая у экзорцистов теоретическая подготовка, оказывается, - с уважением произнес Фернандо, - Юнец прав, оберфюрер. Если мы не закончим ритуал, то скоро исчезнем как разумные существа, оставив лишь пустые и бесполезные оболочки.
- Ты предлагаешь мне схлопотать пулю в лоб? – съехидничал Вальтер, краем глаза наблюдая за пистолетом советского замполита.
- Делайте что хотите, оберфюрер, но кубок с кровью должен быть у меня в течение пары минут, иначе ритуал продолжать бессмысленно, - твердо проговорил старик, опираясь на Копье Лонгинуса.
- Да зачем вообще нужен этот кубок? – спросил Виктор Ткаченко, боясь даже просто моргнуть, дабы не пропустить малейшее движение оберфюрера. В любую секунду замполит был готов открыть огонь на поражение, и немец читал это в его взгляде.
- Для того чтобы создания Изнанки перешли в наш мир в виде полноценных существ, нужно скрепить разрыв в реальности, - лекторским тоном начал Фернандо, - Следует сказать заветное слово и облить эту  сияющую стену кровью, и тогда…
- Что за слово-то? – вкрадчиво спросил Нойманн, собравшись, подобно скрученной пружине.
Старик извергнул из глотки какую-то околесицу, и тут эсэсовец резко сделал сальто назад. Замполит выстрелил, но пуля просвистела прямо под пяткой прыгнувшего оберфюрера. В это же мгновение немец оказался на подмостках, прямо перед опешившим Фернандо, и ласково отнял у того Копье Лонгинуса, чтобы продырявить старика насквозь древним артефактом. Фонтан крови, хлынувший из обманутого ученого, захлестнул гигантское пятно Изнанки. Там, где красная жидкость смешалась с белым светом, начала мерцать какая-то радужная субстанция. Пестрые пятнышки росли, сменяя белизну Изнанки, пока не обратились вдруг в картину загадочного ледяного пейзажа.
Будто сквозь туман три человека в зале видели огромную заснеженную горную гряду, обдуваемую жестоким ветром. Казалось, протяни руку через Изнанку – и сможешь зачерпнуть горсть снега с той стороны. Но дышащий холодом пейзаж отнюдь не был необитаемым. Были видны тени каких-то громадных существ, фигурой напоминающих человека, только сильно волосатого, что бродили по ледяным равнинам, изредка вздымая вверх чудовищные топоры и дубины и выкрикивая какие-то невнятные угрозы в адрес древних богов.
- Получилось… Получилось! – восторженно пролепетал Нойманн, вглядываясь сквозь снежную бурю в холодный пейзаж обители турсов, жестоких великаков из древних скандинавских легенд. Оберфюрер заорал сквозь Изнанку что-то на старогерманском языке, и одна за другой тени гигантов начали оборачиваться к нему. Они заметили пятно Изнанки, судя по выкрикам веселой ярости, и медленно, переваливаясь с ноги на ногу, зашагали к прорыву, стремясь прорваться в реальный мир и устроить-таки Рагнарёк.
- Вы проиграли, ничтожества, - радостно заключил Вальтер, опираясь на Копье Лонгинуса и довольно осматривая зал. Невероятно большую цену пришлось заплатить ему за этот триумф, но всё-таки он того стоил!
- Ни-ког-да, - с расстановкой произнес Виктор, уверенно направляя на эсэсовца пистолет и посылая по его жизнь три пули, одну за другой. С невероятной прытью немец уклонился от первых двух, а третью отбил в полете Копьем. Маленькая смерть вошла в Изнанку и сгорела в ней белым пламенем, обратившись в ничто за считанные секунды.
- Глупый русский ублюдок, - поддразнил замполита Нойманн, - теперь я просто не могу умереть. Пока в моих руках эта забавная христианская штучка, я связан с великим царством Хель, подобно тому, как связаны оно и наша реальность.
- На его руках – кровь старика, которая связывает нам мир и этот ледяной ад, - перевел на понятный язык Габриэль, нервно облизывая губы, - пока он держит Копье Лонгинуса, он как бы здесь и не здесь. Копье – ключ ко всему!
- Тогда мы убьем немца и просто отберем эту палку, пока не явились мохнатые уроды! – горячо выкрикнул Виктор Ткаченко, всаживая в немца последние пули, от которых тот уклонился с той же мистической легкостью, что и до этого. - Tvo`y mat`! – перешел на русский замполит, переложив пистолет в ладонь сломанной руки и пытаясь в спешке выудить новую обойму.
Тем временем экзорцист приближался к подмосткам, даже не достав свое оружие из кобуры. Тут надо действовать иначе. Ощущая странное чувство, называемое французами «дежа вю», Хоффман сходился с эсэсовцем врукопашную.
- Ты-то куда лезешь, щенок ватиканский? – весело осведомился Нойманн, выставляя вперед острие Копья, - Никак помирать надумал? Или уже сознание потихоньку Изнанка высасывать начала?
Габриэль молчал, наступая вперед, пальцы его нырнули в карман брюк и вытащили отцовские четки. Остановившись буквально в двух метрах от эсэсовца, экзорцист размахнулся и послал этот импровизированный снаряд прямо в лицо противника. Тяжелые шарики ударили Вальтера по челюсти – было не сильно больно, но очень унизительно. Нойманн побагровел и ткнул парня Копьем Лонгинуса в живот.
Экзорцсит ждал этого. Почувствовав раздвигающий внутренности наконечник, Габриэль схватил древко Копья обеими руками и вырвал у немца. Глянув на опешившего оберфюрера, парень заплетающимся шагом ухнул в Изнанку.
Белое пламя тот час охватило экзорциста, вместе с ним пожирая и Копье. Постепенно рассыпаясь в ничто, Хоффман слышал злобное завывание так и не выбравшихся из своей снежной темницы великанов.
- НЕТ! – в ужасе заорал Нойманн, хватаясь за Копье и пытаясь спасти его от неминуемой участи. Белый огонь сразу же перекинулся на него, хоть эсэсовец и не соприкасался непосредственное с Изнанкой, он всё равно медленно рассыпался в пыль.
- Да, - грустно и спокойно сказал Виктор Ткаченко, уверенно, как на учениях, прицеливаясь и посылая пулю в затылок немца. Вальтер пошатнулся и ухнул в проход по ту сторону головой вперед. Странно, что он не превратился в тот же миг в кучку пепла, - реальность, вытканная Изнанкой, не предназначена для настоящих людей -  но, может, в бессознательном состоянии такой способ путешествия по ту сторону бытия безопасен? Как бы то ни было, почти распавшееся  тело незадачливого руководителя проекта «Нагльфар» упало на снег мертвого царства Хель.
- Мы… победили? – раздался слабый голос уже почти исчезнувшего из мира живых Хоффмана.
- Да, друг, мы победили, - подтвердил замполит.
- Amen.
На этой высокой ноте исчез прорыв в ткани реальности, унеся с собой и видения Хель, и бедного юного экзорциста. Ткаченко присел на край сцены, с горечью вспоминая своего знакомого, который так мало знал о жизни. Он умер героем, и это главное. И еще – они победили.
Унесшийся в мир тяжких раздумий Виктор не заметил, что десяток немцев, чьи души было выпиты Изнанкой, начали медленно продвигаться на выход из зала, ведя себя подобно не людям, но каким-то человекоподобным механизмам. Их глаза светились белесой пустотой, и ясно было, что Изнанка полностью подчинила их.
Виктор очнулся от дум, только когда в зал ворвались его солдаты. Слабо улыбнувшись, он пробормотал: «А мы уже всё» и присоединился к красноармейцам, выносящим из здания немецких лидеров, прирезанных чокнутым фанатиком. Солдаты и не знали про ученых, а замполит подумал, что их уже успели вынести. Так что про десять тварей Берлин узнал уже через некоторое время…

Две точки и запятая.
Ранним февральским утром 1948 года границу окраин Берлина пересек высокий монах в просторных черных одеяниях. Низко надвинутый на глаза капюшон скрывал лицо священника, и у американских патрульных нежданный гость вызвал обоснованные подозрения. Вывоз жителей Берлина за пределы разрушенной городской зоны закончился несколько недель назад, так какого черта здесь шляются посторонние? Подернувшийся ржавчиной штык преградил священнослужителю дорогу. Два солдата в пыльной форме угрюмо потребовали от монаха представиться и сообщить цель визита в Берлин.
- Отец Генрих. Некоторые прихожане зовут меня Мельником, потому что моя праведность мельничными жерновами перемалывает грехи окружающего мира. Но я не настаиваю на подобном обращении. Слухи об ужасных событиях, что разыгрались здесь полтора месяца назад, докатились до монастыря нашего ордена, и настоятель послал меня освятить развалины, дабы здание можно было отстраивать заново. Пустите, добрые люди.
Американцы усмехнулись,  английский у священника был отвратным. Слова все правильно расставлены, но произношение – кошмар.
- Монах, ты знаешь, что среди руин бродить не безопасно?  Конечно, мы регулярно прочесываем город, но до самого конца эвакуации люди гибли от атак монстров. Сейчас гражданские ушли, а чудовища остались, притом оголодавшие и потому обнаглевшие. Ты всё еще хочешь идти в город?
- Таков мой долг перед Господом, благородные стражи. Я прошу вас лишь пропустить меня, и, если это не сложно, проводить меня до развалин рейхстага.
- Наш командир не любит покинувших пост солдат, священник. Мы могли бы проводить тебя, но у нас нет доказательств необходимости такого поступка, - тут патрульный подмигнул и выразительно потер большой и указательный пальцы друг о друга
Человек в черном вздохнул и начал хлопать себя по одеждам, пытаясь найти наличность.
- Настоятель дал мне немного денег на дорогу, однако прямо сейчас я вряд ли найду их. Даю слово, что у рейхстага мы сочтемся.
Солдат хмыкнул и сделал приглашающий жест.
- Добро пожаловать в Берлин!
***
Путешествие с окраины заняло не особо много времени – монах вышагивал так быстро, что солдатам иногда приходилось переходить на бег, чтобы догнать его. Оба уже задавались вопросом – на кой черт, собственно, священнику понадобились провожатые, если он прекрасно ориентируется на местности? Допустим, боится нападения чудовищ. Но с такой скоростью он запросто сбежит от любого местного порождения Изнанки, благо те не отличаются особой прытью. Когда один из мужчин озвучил этот вопрос, монах слегка сбавил шаг и немного подумал перед тем, как ответить.
- Пожалуй, убежать от нападающих я бы смог, но хочется быть уверенным в сохранности своей жизни. Два таких могучих воителя американской армии, несомненно, защитят меня от любой напасти. А что касается местности – все города устроены примерно одинаковым образом. Но если я вдруг уклонюсь от верного направления – не стесняйтесь, дайте мне знать и я мигом исправлюсь. Кстати, а что это там за движение? – монах ткнул тонким пальцем в что-то за спинами вздрогнувших пехотинцев. Сзади раздался утробный рык, солдаты развернулись, в движении приводя автоматы в боевую готовность. Побелевшие от страха лица американцев отразились в пустых зрачках ободранного мужика в черном балахоне – одного из тех германских ученых, что погибли полтора месяца назад во время повторного штурма рейхстага, проведенного красноармейцами и экзорцистом Хоффманом. Как сказал американскому командованию советский замполит – один из немногих выживших, отделался сломанной рукой – в здании произошло нечто страшное, и эти уродцы с пустым взглядом - ужасное последствие того дня. Кстати, после штурма этих проклятых тварей видели во многих укромных закоулках Берлина. Потому и эвакуацию местных жителей завершили ускоренными темпами.
Две автоматные очереди слились в один поток треска и грохота, в тело ученого вошел десяток пуль, однако монстр продолжал медленно наступать. Священник оттолкнул солдат и направился навстречу порождению Изнанки. Он грациозно вытянул руку и начал бормотать что-то себе под нос, не мигая уставившись на тварь. С каждой секундой та шла всё медленнее, пока наконец не остановилась в паре метров от монаха. Святой отец резко сжал ладонь, монстр упал на колени, уткнулся носом в асфальт и замер.
Американцы медленно подошли к священнику, держа неподвижную тварь под прицелами автоматов. Монах скривил губы в улыбке.
- Не стоит. Теперь это просто мертвое тело, Изнанка покинула его.
- Хороший фокус, полезный. Пули экономит. Как ты это сделал?
- Господом была дарована мне сила, благородные воины. Теперь, когда опасность миновала, давайте продолжим путь. Вроде бы сейчас надо свернуть направо, так?
***
Сорок дней прошло с того штурма, сорок дней проклятое здание обходили стороной. И вот три человека уже поднимались по пыльным ступеням. Впереди скользил вверх высокий монах, сзади топали два американских пехотинца, беспрестанно беспокойно озирающихся. Рейхстаг встречал нежданных гостей сияющей дырой входа, разнесенного во время штурма гранатами. Священник уверено прошел мимо почерневших от копоти колонн и встал в центре холла, уставившись в пыльный пол. Американцы переглянулись, один из них кашлянул.
- А? – встрепенулся отец Генрих.
- Ты в рейхстаге, целый и невредимый. Пора бы расплатиться с проводниками, верно?
- На вашем месте я бы простил бедному монаху этот долг, ведь сказано в Писании…
- Так, святоша. Давай деньги, или мы тебя пристрелим. Расклад понятен?
- Ну, если вы настаиваете, так тому и быть.
Отец Генрих сунул руку в складки своего монашеского одеяния, стремительно развернулся и резко выбросил вперед небольшой слиток золото. Бросок был столь неожиданным, что тяжелый металл врезался в лоб одному из солдат и тот рухнул без чувств. Второй американец хмыкнул.
- Ну ты и шутник, святоша. Откуда золотишко, интересно? – пехотинец нагнулся и поднял слиток. Удивленно расширенные глаза встретились с безжалостным взглядом вырубленного на золоте орла, символа самой безумной империи за всю историю человечества.
- Что за… - начал было американец, но раздался грохот и в тело солдата впились две пули. Покачнувшись, мужчина упал на пол, заливая пыльный мрамор свежей кровью.
Священник отбросил уже ненужный пистолет в сторону и откинул капюшон. Генрих Мюллер, экс-шеф гестапо, с надменной улыбкой оглядел знакомое здание. Да, время и, конечно, два штурма изуродовали бедный рейхстаг, но еще не всё потеряно. Прибраться, ремонт сделать – и нормально. Но это дело явно не ближайших дней и даже не ближайших лет. Сейчас нужно заниматься совершенно другим.
Лже-монах выудил из глубин своего безразмерного тряпья  ржавый мясницкий тесак и принялся рубить тело мертвого солдата. Хрясь! Хрясь! Руки-ноги отдельно, всё остальное не нужно. Согнуть еще теплые конечности и, под  ужасный скрип очертив ножом круг , выложить их в определенный символ. Так, с этим всё, теперь самое главное.
Резкий удар по щеке привел вырубившегося пехотинца в чувство, но, едва он открыл глаза, как Генрих пинком под колено заставил его опуститься на мраморный пол. Сфокусировавшийся взор солдата оказался направлен на выложенную из конечностей его сослуживца свастику, от страха пехотинец не мог промолвить ни слова. Впрочем, Мюллеру того и не нужно было. Подтащив оцепеневшего солдата к кругу, бывший шеф гестапо перерезал ему горло тесаком, удерживая бьющееся в предсмертных конвульсиях тело так, чтобы обильно текущая кровь лилась в центр выложенного на полу символа. Наконец, Генрих отбросил мертвеца в сторону и начал что-то бубнить себе под нос. Тихие и как будто бы раздирающие саму реальность звуки заставили подскакивать на месте отрезанные конечности, а мрамор вокруг свастики источал пар. Громкий хлопок – и ткань бытия разорвалась, высвобождая Изнанку. Из яркого пятна показалась голая рука, Генрих схватил ее и дернул.
Вывалившийся на мраморный пол Вальтер Нойманн совершенно бестактно заржал.
- Генрих, ну ты гад! Я же хотел всё сделать красиво, в конце концов, не каждый день возвращаешься с того света! А ты… - продолжение фразы потонуло в гомерическом хохоте.
Шеф гестапо с недовольной миной смотрел на катающегося по полу соратника.
- Кончай гоготать. Вот, держи свою форму.
- Ага, - Нойманн сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, - спасибо. Голышом бегать по зимнему Берлину противно, - проворчал он, натягивая эсэсовский мундир.
- Неужто был опыт? – удивился Мюллер.
- Как же, всё ему расскажи! Грехи молодости, не более.
Оберфюрер потер татуировку, собираясь с мыслями.
- Как я и думал, из тебя получился прекрасный колдун, Генрих. Нравится?
- А ты как думаешь? Я должен тебя поблагодарить за ту идею. Я еще в ноябре распустил свой отряд, ну, «Черных дьяволов», порядок в Боливии самостоятельно навожу. Ну, старина Руди помогает – дом сторожит. Местные его боятся до ужаса. Зато я у них считаюсь чуть ли не полубогом. Дикари ничтожные.
- Зато полезные, согласись. Как добрался до Берлина?
- По воде, аки посуху. Что таращишься? Я через Изнанку не ходок. Зато по воде – в самый раз. Пробежался через Атлантику до Португалии, там на поезд сел.
- Дела. Жалко, Фернандо не с нами, ему было бы интересно.
- А его оживить я могу?
- Не думаю. Ты будешь смеяться, но старик был католиком, поэтому через Изнанку его не вытащить. Религия не позволяет. Знаешь, что? Давай пройдемся до городского кладбища, мне надо кое с кем повидаться.
***
Замогильную тишину погоста разорвал мерзкий скрип ржавой калитки. Вальтер Нойманн начал быстро носиться по кладбищу, ища свежие захоронения. Мюллер со скучающим видом уселся на одну из могил, ожидая, пока его соратник найдет то, что так деятельно ищет.
- Ага, вот где его зарыли! Генрих, давай сюда!
- Тише ты, не тревожь сон упокоившихся. Представь, как им это противно. Что это за памятник? – лениво полюбопытствовал бывший шеф гестапо, обшаривая взором белую мраморную статую, изображающую закованного в латы рыцаря, склонившегося в молитве.
- Разве ты не видишь отсюда табличку? Тогда слушай.
Оберфюрер прокашлялся и прочел с непонятно откуда взявшимся пафосом: «Здесь лежит слуга Господа нашего Габриэль Хоффман, экзорцист. Смотрящий на этот памятник, поклянись помнить его до конца своих дней!». Похоже, сей монумент возвели как дань уважения герою того штурма, а судя по дороговизне пошедших в дело материалов, к созданию памятника приложил руку сам Папа Римский. Хорошая реклама, в конце концов, на дороге не валяется!
- Уж я-то буду помнить. Этот пацан заставил меня сорок дней торчать в царстве Хель!
- А это что за буковки?
- Где?
- Вот, ниже. Похоже, мелом написали.
- А, это… Что за язык такой, вроде знакомый… Не разберу, что написано, - пожал плечами Нойманн.
- «Мы победили». Это русский язык, скоты, - раздался злой грубый голос.
Нацисты дернулись от неожиданности, но к ним уже летели две осколочные гранаты. Вальтер успел толкнуть Мюллера вперед, чтобы тот преградил снарядам путь, и нырнул за памятник. Прогремел взрыв, рядом с оберфюрером что-то пролетело и с влажным всхлипом упало на гранитную плиту соседней могилы. Похоже, кусок мозга. Бедняга Генрих.
- Выходи, Нойманн!
Вальтер чуть-чуть высунулся из-за статуи и громко хмыкнул от удивления. С ума сойти, камрад Ткаченко собственной персоной! Жутко заросший, форма грязноватая, но вполне узнаваемый. Вон и рука до сих пор на перевязи. А взгляд всё тот же, с прямо-таки концентрированной в нем ненавистью.
- Друг мой Виктор, какими судьбами?!
- Черт усатый тебе друг, сволочь. Я тут уже месяц с лишним сухари грызу в засаде. Знал, что просто так ты не подохнешь.
- А как же советская армия без тебя?
- Объявила пропавшим без вести. Так всем удобнее. Вылезай, я тебе черепушку прострелю, во второй раз.
- Замечательное предложение! По-моему, логичным будет его отвергнуть.
- Hozain – barin. Пока подыхать, выродок.
Вальтер увидел, что левая рука замполита как-то странно дернулась, и…
Смерть оберфюрера – вероятно, уже окончательная – стала бы прекрасным наглядным пособием для всякого военного. По крайней мере, она красочно иллюстрировала постулат «убедись, что твое укрытие никто не заминировал».
Замполит удовлетворенно усмехнулся и отвернулся от кровавого месива, оставшегося от оберфюрера. Вынув из кармана кусочек мела, Ткаченко подошел к могиле экзорциста и набросал одно словечко поверх старой надписи. Постояв немного над могилой друга, советский замполит развернулся и ушел с кладбища.
***
Говорят, после прошедшей в июне 1951 года бомбардировки развалин Берлина статуя молящегося рыцаря осталась нетронутой. Надпись на табличке стерлась, и имя того, кто был захоронен, исчезло в веках, но странным образом на потускневшем металле держалась будто бы светящаяся надпись мелом: «Мы действительно победили».