Хлебное вино и лошадь для шпиона

    
...6 августа 1937 года из Лепеля, райцентра Витебской области, в деревню Веребки прибыл вооруженный наряд наркомата внутренних дел. Имея на руках составленные списки на подозреваемых, пошли по хатам. Брали колхозников колхоза "Красный Бор" - из числа тех, кто считался зажиточным.
    
Первым арестовали Григория Езофатовича Мисника. Его двор до революции состоял из 18 десятин земли, пяти коров и трех лошадей. Кроме того, он арендовал церковную землю около Лепеля. И хотя революция сильно урезала его имущественное положение - две коровы, лошадь и половину земли он отдал в колхоз, а своих ртов было в семье восемь человек, - власть интересовало мало. Он был в списке врагов народа, проводил "контрреволюционную деятельность". В чем это выражалось? Однажды вслух высказал наболевшее: "Житья не стало крестьянам, позагоняли насильно в колхозы, разорили хозяйства, при крепостном праве и то лучше жилось". Выражение взяли на заметку и донесли "куда следует".
    
В тот день арестовали еще троих -  Николая (Миколу) Азаронка и Дивиных: Мирона и Павла, отца с сыном. А немногим позже - Илью Мисника. Им ставилось в вину то же самое: зажиточные хозяйства и нехорошие отзывы о Советской власти. Однажды Мирон Дивин проехался даже по тов.Ворошилову, неосторожно высказавшись, что тот "не умеет ездить на коне".
    
Все арестованные были едины во взглядах, собирались вместе - в одной из деревенских хат. А это означало для органов: в деревне не просто кулацкая группировка, а повстанческая!
    
Примыкал к этой группе еще один колхозник, Терентий Шушкевич. Но его в тот день не тронули. Терентий выпадал из обоймы кулаков. По данным Стайского сельсовета, которому подчинялся "Красный Бор", Шушкевич имел только 2,7 десятины земли да держал две коровы и коня. С таким имуществом особо не разгонишься. Хватило бы семью прокормить!
    
Терентий прошел Первую мировую войну, живым и невредимым вышел из бойни. За отвагу получил лес в виде бесплатной делянки, чтобы срубить и выстроить хату. Женился на Анне Михайловне с Воловой Горы, или Анэте, как прозвали ее веребчане, видимо, имея в виду ее польские корни. Не поленился и распахал для увеличения дохода небольшую гору среди заболоченного места (еще и сейчас та горка недалеко от деревни именуется "Тарэнтавай"). Вступил в колхоз и воспитывал несовершеннолетнего сына.
    
Он был полон сил и надеялся на будущее. Но через неделю после первого последовал второй визит "гостей в форме". На этот раз двор Терентия взорвался детским плачем, страшно горьким и непонятным. Плакал его сын, Костя.
    
- Что с тобой? - выбежала соседка.
    
- Папку забрали, - сквозь всхлипы выдавил мальчик.
    
"Забрали", и как ножом по сердцу - все стало ясно.

    
Из постановления об аресте: я, оперуполномоченный IV отделения Лепельского окружного отдела (ОКРО) НКВД БССР сержант госбезопасности Желомей, рассмотрев материал в отношении Шушкевича Терентия Яковлевича, нашел, что тот проводит контрреволюционную и шпионскую деятельность...

    
При обыске изъяли: паспорт, воинский билет, два старых профбилета, записную книжку с блокнотом и... (наверное, самое страшное для органов) "распоранный кабур от револьвера "браунинг". Бедный Костя, знал бы он, что его детская находка, оружейная кобура, вызовет столь пристольный интерес у людей в форме.
    
Кобур хорошо укладывался в шпионскую версию сержанта госбезопасности Желомея.

Ему донесли: некий белорус, оказавшийся во время войны с белополяками по ту сторону фронта, нелегально поддерживает связь с родственниками на советской стороне.
    
Польский "след" начали раскручивать. Шпионскую версию стали пристегивать к  Шушкевичу - ведь родным братом его жены был Казимир Парафинович, очутившийся в Западной Белоруссии, на территории, отошедшей к Польше. От Шушкевича настоятельно потребовали признать факт встречи с закордонным свояком.
               
Вопрос следователя: Когда последний раз Вы встречались с Парафиновичем?
    
Ответ: С Парафиновичем Казимиром Михайловичем после ухода его в Польшу я ни разу не встречался...
    
Вопрос: Ваш ответ не соответствует действительности... Имеющимися у следствия материалами установлено... встречались. Требую от Вас правдивых показаний.
    
Ответ: Категорически это отрицаю...

    
Протокол изобилует ошибками. Во-первых, записано, что показания составлены не 14 августа, когда допрашивали Шушкевича, а 14 июля. Ну, это просто невнимательность. Во-вторых, нелегальный "поляк", якобы перешедший границу, пишется то "Парафинович", то "Парфинович", то "Парфенович". А это уже существенно. Где-то под Витебском проживал еще один Парафинович, имевший родственные связи в Веребках.
    
Так кто же на самом деле приходил в деревню и приходил ли вообще кто-то из-за границы?   
    
Рушилась шпионская версия НКВД. Что делать?
    
А версию требовалось подтверждать. Ведь сержант Желомей еще 13 августа, до ареста и допросов Шушкевича, "НАШЕЛ" (прямо так и записано в постановлении: "нашел"), что тот имел две встречи с польагентом (так в тексте, - авт.), и за передаваемые сведения получал денежные вознаграждения. 
    
Откуда сержант все это взял? Он, что, присутствовал при передаче денег? Нет, конечно. Вся эта стряпня возникла из уст "доброжелателей". Однажды в Веребках пропала колхозная лошадь, ее искали, но не нашли. Кто-то возьми да и ляпни: а Шушкевич-то странные сигареты раскуривал, наверное, польские. Ясное дело, это он лошадь полякам сторговал! На него повесили пропавшую лошадь, а заодно завели дело - и не просто криминальное, а шпионское.
    
"А поэтому, - писал сержант Желомей в постановлении, - руководствуясь ст.68 и 145 УК и УПК БССР, Шушкевича Терентия Яковлевича, 40 лет,.. из крестьян-середняков, ныне колхозника,.. заключить под стражу в ардом Лепельского ОКРО НКВД БССР, с последующим переводом в Оршанскую тюрьму".
    
С последующим переводом... То есть, заранее было предопределено - сидеть тебе, крестьянин, в тюрьме. Непосредственный начальник Желомея - старший лейтенант Ермолаев это решение утвердил, и.о. прокурора Лепельского округа (подпись неразборчива) арест санкционировал.
    
Но Терентий, заключенный под стражу в арестантский дом, не признавал за собой никакой вины. Допросы - а они шли чередой, через каждые два дня, - ничего не давали. Крестьянин стоял на своем: отрицаю, категорически отрицаю...
    
Тогда взялись за ранее арестованного односельчанина - Мисника Григория  Езофатовича, которому свояк "из-за бугра" также приходился родственником. К нему в камеру подсадили некоего А.Н., и тот якобы сумел вытянуть из колхозника нужные сведения. Показания сокамерника оформили протоколом.
               
    
- Что Вам рассказал Мисник Григорий? - спросил следователь.
    
Ответ: В камере рассказывал - он скрыл от следствия, что проживающий в Польше его родственник Парафинович Казимир в 1935 году приходил из Польши к нему в дом как раз в момент, когда у Мисника происходили крестины и что его жена приносила Парафиновичу хлебное вино. Кроме того, Мисник Григорий говорил, что Парафинович Казимир был... возле пехотного полка.

Мог ли излить душу незнакомцу арестованный Мисник? А почему нет? - старик был неграмотный. Он же не считал появление в деревне Парафиновича чем-то излишне криминальным. Ну, тянуло свояка на родину, а граница была всего в 30-ти километрах и охранялась, наверное, слабо - почему не пообщаться? Да и не обменяться при случае предметами первой необходимости?
    
Да и какой он шпион! Пришел, не боясь, на крестины, где полно народа и еще распивал хлебное вино - самогон. 
    
А органы считали по-другому. Возле Лепеля располагался советский 79-й пехотный полк, и если там бывал чужестранец - значит собирал секретные сведения.
    
На Мисника надавили. Наверное, били. Или пообещали: признай, отпустим. И 63-летний старик дрогнул - "признал" то, что требовалось сержанту госбезопасности Желомею:
               
"Парафинович получил от нас  сведения о расположении 79 пехотного полка... Поручил узнать, какое количество войск, чем они вооружены, и эти сведения мы должны были приготовить к 15 мая... Уходя обратно в Польшу, Казимир взял колхозную лошадь у Шушкевича, на которой уехал, и лошадь эта в колхоз не вернулась..."

Смешно, если бы не было так грустно. Мало того, что зарубежный шпион в открытую распивал с местными самогон, так еще и спокойно разъезжал по Белоруссии на колхозной лошади, собирая у безграмотных крестьян сведения военного характера!       
    
Наверное, серьезный следователь спросил бы, как добывались сведения и что конкретно они передали. Или направил бы дело в военную контрразведку.

Естественно, Шушкевич на вопрос: "Вы подтверждаете эти показания?", ответил коротко: "Не подтверждаю".
    
2 сентября следователь допросил Мисник Феодосию Ивановну, ту самую, которая якобы поила нелегала хлебным вином. На вопрос, что ей известно о Парафиновиче Казимире, та прямо заявила: во время белопольской оккупации пропал без вести, и где он находится в настоящее время, она не знает. Дядя Терентия - Степан Шушкевич на очной ставке с жителем Михно отверг якобы высказанные тому когда-то факты по поводу пребывания в деревне Казимира. Не побоялся и не подтвердил измышления еще один односельчанин, Майзус Петр Ильич.
    
И тем не менее следствие быстро закончилось.
    
В последнем вопросе "Какие имеете заявления?" Терентий Яковлевич ответил: "К своим прежним показаниям добавить ничего не имею. Виновным себя не признаю". И точка.
    
Мужественный человек. Он сохранил жизни многим землякам. Чуть дрогни и признай - и полетели бы головы тех, кто в унисон с ним отрицал наличие польского шпиона в деревне. Были уже взяты на заметку многие, их имена были подчеркнуты в материалах дела. 
    
16 сентября 1937 года особая тройка НКВД БССР слушала дело Лепельского ОКРО по обвинению крестьян в принадлежности к кулацкой повстанческой группировке. Расстреляли обоих - и Григория Езофатовича, и Терентия Яковлевича. Остальные получили по десять лет исправительно-трудовых работ. Они стали жертвами из числа тех 60 тысяч белорусов, репрессированных по приказам НКВД, которое возглавлял в Белоруссии кровавый палач Б.Д.Берман.
    
В 1959 году военный трибунал Белорусского военного округа определил: постановление особой тройки от 16 сентября 1937 года в отношении 6-х крестьян отменить и дело прекратить за недоказанностью предъявленных обвинений.

Проверили также деятельность "шпиона" Парафиновича Казимира. Заключение гласило: "Данных о его принадлежности к агентуре разведорганов буржуазной Польши... не обнаружено".
    
А сколько судеб сломлено, сколько горя и слез пролито родными и близкими.   
    
Николай Азаронок (Микола) выстоял, провел в лагерях весь срок ,"от и до". Чтобы выжить, ел мышей. На лесоразработках в глаз попал сук, помог и вылечил товарищ по несчастью: такой же заключенный, но с медицинским образованием.
    
Вернулся Микола в деревню после войны. Вернулся и ахнул: деревня разграблена окончательно. За время оккупации каратели расстреляли и угнали в Немеччину почти все взрослое население. А с его семьей еще страшнее. Супруга Мария Ильинична в ноябре 42-го выехала с сыном Владимиром в партизанскую зону, перезимовали там, а весной немцы схватили их в облаве. На глазах матери сына застрелили, а Марию отправили в концлагерь. После этого в партизаны ушли все ее сыновья. В отместку опустевшую хату в Веребках немцы сожгли. Сыновья отважно воевали в 1-м отряде известной бригады "Чекист" Герасима Кирпича. Андрей и Евгений получили награды: медали и ордена Славы, были ранены, а Яков погиб.
    
Не знал Микола, что ещё в 40-м году сын Яков, будучи красноармейцем, просил Сталина: освободите отца, "сведения ложные, заявляю как комсомолец". Цанава, тогдашний нарком ГБ Белоруссии, написал безжалостную резолюцию: "Отказать".
    
Микола не озлобился. Он выстроил новую хатку, снова распахал землю - под огород, выдолбал из толстого дерева лодку ("дубицу") и плавал на ней, рыбачил.

Природа спасала душу...


14.10/12