Человеческие прихоти. Летняя школа

Название: Человеческие прихоти. Летняя школа
Автор: Amaterasu aka Арьик
Бета: -
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Аммиак/Нат
Жанр: повседневность, slash
Размер: мини
Состояние: закончен
Размещение: только с разрешения автора.
Саммари: Нат старательно не ищет и не думает об Аммиаке…
Предупреждение: обсценная лексика
От автора: является второй частью цикла «Человеческие прихоти».



Никогда не любил летнюю школу. Все эти занятия, жара, домашние задания… Впрочем, последнее меня никогда не касалось, потому что выполнять её было попросту лень. Учителя и мать, староста класса и окружающие парни и девчонки, отчего-то мнившие себя моими друзьями. Как же это всё бесит! Просто мозг выносит, чёрт побери.

Раскалённая крыша, на которой в другое время так хорошо прогуливать уроки, плавящийся асфальт, звенящий от невыносимого зноя воздух, не смолкающие и ночью насекомые. Внезапно подорожавшее мороженое, закрывшийся для «простых смертных» аквапарк, постоянные проблемы с водопроводом. Местное население в минимуме одежды, раздражающее взгляд одним своим присутствием.

Летняя пора! Туристы! Огромное количество возможностей заработать! ****уться можно от приваливающего ежегодно «счастья»!

Единственное место, где можно скрыться от всего – сновидения. Именно поэтому летом меня не добудишься. Я ныряю в сон, словно в спасительные воды бассейна. Забивая на занятия, окружающих и собственное будущее.

…когда-нибудь я не смогу проснуться.

***

Преподаватели внушают недоверие и нежелание заниматься, продлевая невыразимую муку ничегонеделания. А дома ждёт замученный и едва ли целый Лука, лениво следящий за передвижениями хозяина из-под холодильника. Заказы копятся уже не только в выдвижном ящике стола, но и повсюду, где только можно и нельзя. Внезапное обнаружение очередного листка с прикреплённой фоткой чуть ли не за унитазом успело войти в привычку.

Летняя пора всегда являлась самой тяжёлой и неустойчивой. В отличие от той же зимы с её вечными снегопадами, гололёдами и слякотью. Именно на эти три жарких месяца приходится большая часть моего скромного заработка. Конечно же, всему виной Лука, чьи детали то и дело приходится заменять; так же, не стоит забывать о подорожавших охладительных напитках и продуктах питания. В общем, я определённо ненавижу лето.

- Нат, у нас сегодня тренировка по плаванию. Придёшь? - кислотно-жёлтая роза уже не режет глаз, привык, что поделаешь. Машу рукой: да-да, приду. - Смотри, не забудь.

***

Мои друзья, да и вообще все вокруг, уже давно привыкли к приходящим и уходящим порам задумчивости, меланхолии и чего-то вроде апатии. Мне больше не приходится терпеть их раздражающие выходки, нацеленные на «приведение меня в себя». Мир, то и дело окрашивающийся в равнодушные серые тона, повернулся спиной и оставил в покое. Единственным, не «плюющим» в мою сторону оказался Лука, поскрипывающий расплавленными деталями и внимательно изучающий стеклянными глазами. А может, пластмассовыми или вообще бриллиантовыми, судя по тому, что они никогда не портятся. Кто его знает, брошенного металлического кота.

Лука появился в моём доме внезапно. До него я даже и не догадывался о существовании живых механизмов. Металлический, проржавевший, не способный выдавить из себя ничего кроме задушенного скрежетания, кот вцепился в мою лодыжку всеми конечностями и не желал отпускать. Впрочем, ни когти, ни клыки задействованы не были. Полудохлую тварь можно было понять: на улице дождь, осень, а в доме тепло и сухо. Он в тот момент на меня уж очень похож оказался, я, разве что, не стремлюсь всеми правдами и неправдами выжить. Вот и оставил у себя. Сколько с ним мороки поначалу было! Это ж надо было узнать, как за ним ухаживать, научиться чинить даже самые сложные механизмы (а он на девяносто девять процентов состоял именно что из них) и, главное, чем вообще питаются металлические коты?! Как позже выяснилось: чем угодно, но кровь с молоком – их самый любимый деликатес.

О том, что у Ната есть питомец, никто до сих пор не узнал. Разве что… Впрочем, не важно. Не существует и точка. И кот в том числе.

***

Выходные, а я проснулся пораньше, чтобы в продуктовый сгонять, пока полки от товара ломятся. Накупил… чего не накупил только. Однако вместо приготовления нормальной пищи, занялся кошачьей кормёжкой. Лето всё-таки, питомцев баловать надо раз жара стоит такая ужасная. Кажется, у меня вместо мозгов желе какое-то! Если они вообще не испарились и не осели серыми подтёками внутри черепной коробки.

Пить хочется. А вставать лень – я тут так хорошо устроился… Забавно, настроение так переливается разноцветными красками, а всё потому, что вчера…

А что было вчера? И что это вообще за слово такое, иносказательное? Хе, забавное: в-ч-е-р-а. Ранняя роса, червь и вновь пчела, чер-ни-ла…

Кот так странно смотрит. И лапы у него мягонькие и пушистые. Настоящие кошачьи лапы, а не… Ну да, всё верно, это же питомец домашний, в конце-то концов!

Дверь входная заперта. Зачем она вообще? Стоит посреди пространства, мешается. Стен-то нет. Да и зачем они – стены? Никто же не угрожает: ни зверь какой, ни враг, ни тьма. Занятно.

А кот всё смотрит, взгляда не отводя. У него имя-то вообще есть? Нет, постой, имена – это для людей, а у животных… у значимых животных… Да разве он значимый?! Кот как кот: пушистый и мягколапый. Обыкновенный ручной зверь, а я таких сроду не держал. Зачем они мне?

А за дверью начинается пустыня. Я её вижу, она меня пугает. Может, для того и нужны стены? Чтобы не бояться…

Надо встать и повернуть ручку, чтобы открыть и взглянуть в глаза страху. Только в чём радость, если рядом нет даже чёртового кота? Остаётся только бездействовать. Разве ждёт меня чья-то тень по ту сторону?..

***

Это даже не сон, а ересь какая-то! Что за глупости, что за утерянные возможности, что за вывернутая наизнанку реальность?! Как будто кто-то говорит нам, что это – смерть, и единственный возможный вариант поверить – признаться. В собственных ошибках, чувствах, желаниях, страхах… Как если бы это вернуло жизнь назад, повернуло время вспять подобно рулетке казино.

Чёртова летняя пора. Вернуться бы в прошлогоднюю осень, встретиться с ним снова, почувствовать его пальцы в своих волосах… Да, не смотря на все заверения, я не могу о нём забыть. Отчего-то название бесцветного газа с резким запахом словно отпечаталось на сетчатке глаза. И ассоциируется оно только с кратковременным прикосновением, да знанием: этот человек способен исчезать. И он мне нужен, до сжатых кулаков, до спазмов где-то в грудной клетке, до бесконечных больных сновидений необходим.

Но Город молчит. Не отзывается и Лука. А я продолжаю плестись по серому расплавленному асфальту летней жизни.

***

- Да, я исчезаю. Но для тебя я… считай, умер.

***

Лука настойчиво скрипит прямо в ухо. Отмахиваюсь, но заснуть уже не пытаюсь. Сон… нет, воспоминание о его голосе. Это было прошлой осенью: круглый столик посреди торгового центра, самый обыкновенный парень, ерошащий мои волосы и знание, что он – Аммиак. Я так, наверное, никогда и не забуду его голос. Сентиментальность какая, а?

- Всё будет, не волнуйся, - ворчу коту. - И завтрак твой, и выполнение заказов, и может даже мороженое по возвращении. Вот только встану…

Питомец у меня не то чтобы прямо умный (гениальностью он явно не блещет), но привычки хозяйские давным-давно изучил и взял на вооружение. Чуть ли не в прямом смысле. По крайней мере, в следующий момент я отчетливо чувствую, как раскалённые металлические когти вонзаются мне в руку, глубоко и по-садистски медленно. Потом, когда расцеплю-таки эти свежезаточенные лезвия, вытяну их из своей плоти и выкину активно сопротивляющуюся тварь под раскалённое солнце, я признаюсь самому себе, что методы у него эффективные. Пусть и жестокие.

Ну, тут уж, каков хозяин, таков и кот.

***

Когда-то, в совсем другой вечности, был понедельник. Сейчас-то, конечно, уже суббота, но что мешает помечтать о самом начале недели, когда столько ещё не совершено и не обдумано? Мне, верно, не понять тех личностей: спешащих и не оглядывающихся в своём стремлении успеть… Моё сознание, припорошенное снежной дымкой сновидений, попросту не успевает отмечать происходящие в мире изменения. Да и не стремится успевать, если честно.

В тот далёкий понедельник я пообещал прийти к бассейну. Правда, за время лёгкого полуденного полусна успел забыть, что именно меня там ожидает. Так что, к виду полуобнажённых знакомых/незнакомых девчонок и парней оказался попросту не готов. Бикини, закрытые купальники, плавки, шорты… всё многообразие радующейся лету молодёжи! И ни одного отличительного признака: все они в этом буйстве красок и веселья казались безликой серой толпой. Ни солнцезащитных очков, зеркально отражающих собеседника, ни гротескных кислотно-жёлтых роз вместо броши, ни приметной аляповатой сумки через плечо. Зато огромное количество разгорячённых тел, снующих в и из бассейна, а также вокруг него, раздражающих своей шумливостью и одним лишь фактом присутствия в таком несуразном количестве.

Ничего удивительного, что в итоге я развернулся и ушёл, забив на «тренировку» большой и толстый.

Дома завалился спать, а около девяти вечера, проснувшись и привычно осмотрев кота, утянул его на прогулку по близлежащим улочкам. Тварь скрипела и скрежетала, но послушно плелась за мной в сгущающихся сумерках. Кажется, я даже о чём-то шёпотом рассказывал или, скорее, жаловался на жару и чёртову летнюю школу.

А потом Лука замолчал. И вот тогда я резко обернулся на пятках и рванул обратно, в неприметный проулок, из которого только что вышел. Потому что сколько бы я не ворчал, а кота своего металлического никому отдавать не собирался: ни огромным косматым дворнягам, ни пушистым очаровательным кошечкам, ни великовозрастной шпане, принимающей моего питомца за дорогущего робота. Вот именно из-за последних я всей душой ненавидел лето: когда они выбирались из своих укромных лачуг и грозными бандами шествовали сквозь тёмные аллеи в прохладные вечерние часы, не давая житья мирным металлическим зверюгам.

***

- Ты сегодня не в духе, - в динамике раздался приглушенный смешок.

- Есть немного, - осторожно прилаживая едва ли не микроскопическую шестерёнку к жизненно важной части кота. Исцарапанные и покрытые синюшными разводами руки и ноги нещадно саднили и ныли. - Ты, впрочем, тоже не особо радостен.

На том конце связи молчат, но, сосредоточенный на проводимой операции, я не обращаю на это внимания. Кот дышит еле-еле, а повреждённых участков так много, что я стараюсь не думать о последствиях. С ним всё будет в порядке, Лука дотянет до самого победного конца, когда я буду менять ему хвост. Всё образуется, об-ра-зу-ет-ся…

- Мои проблемы изживут себя, - в итоге выдаёт собеседник и тут же замолкает, словно ожидая какой-то реакции. Бормочу в ответ что-то обнадеживающе-бесстрастное, полностью поглощённый процессом ремонта. - А ведь у тебя что-то произошло. И этим «чем-то» ты сейчас так ужасно занят. Перезвони, как только освободишься.

Стайка неровных гудков на мгновение сбивает меня с настроя, впрочем, практически мгновенно сменяясь ненавязчивой фоновой мелодией. Просто, чтобы не работать в оглушающем грохоте собственной паники и нервов.

***

Привычками выстроены цепи всеобщих жизней. Люди, будто птицы в огромном вольере, мельтешат, надрывают тонкие цыплячьи глотки, разносят чужие гнёзда, дабы построить свои… и каждый мнит себя свободным в своём полёте орлом.

Я думал, что это чьи-то волосы, скользящие между пальцами, а оказалось, что всего-навсего шрамы: длинные, выпуклые бороздки на подушечках. Не выдерживаю и отталкиваюсь от стены, отъезжая на стуле куда-то в сторону. Отрывается от очередной лекции преподаватель и в упор на меня смотрит. Присутствующие на уроке смеются. Мир летнего периода кажется блекло-зеленым из-за непрекращающейся жары и многочисленных растений.

Дома нежится в холодильнике на нижней полке кот, пожирая голодными глазами пакет молока в недосягаемой дверце. А на столе копятся очередные бумаги-заказы, с которыми уже и не знаешь, что делать.

Расслабленно выдыхаю, посредством очередного толчка отправляясь обратно к своей парте.

Уроки когда-нибудь да закончатся. И, может быть, опустится выматывающая температура.

***

«Меня ни для кого нет». Обычно именно с таким зачатком мысли люди совершают безумные, совершенно алогичные поступки. В случае моего очередного заказа всё оказалось намного проще – он устал. Много от чего, но первой причиной являлись эмоции, испытываемые им чувства. Мальчишка, тринадцати лет от роду, задумал обанкротить компанию собственного деда. Как, когда, – всё это бездушные и бессмысленные вопросы, отвечать на которые не имеет смысла. Смысл заключается в предупреждении родственника о готовящемся… вандализме, и наибыстрейшем способе перенаправления негативной энергии подростка на что-нибудь иное. Например, на меня.

В общем, именно отсюда в большинстве своём берут начало все мои травмы. Но не объяснять же это учителям и прочим равнодушным личностям, правда? Поэтому приходится врать напропалую о собственной неуклюжести и рассеяности.

Противно, с вымученным скрежетом, мяучит из-под умывальника, надеясь привлечь моё внимание. Металлическая тварь словно предлагает встать, оторваться, наконец, от чертовых бумаг и пойти поесть, а потом не забыть его смазать.

Спустя неопределенный промежуток времени я так и поступаю, с кряхтением поднимаясь и отправляясь на кухню. В голове продолжают вертеться настойчивые отрывки размышлений о тринадцатилетнем мальчишке, его деде и последующем за этим уроном.

***

Первое, что я почувствовал, открыв глаза, была странная и сильнейшая боль, которая, казалось, впитывалась в тело из окружающего пространства. Потом пришло понимание, что нет – всего лишь вытекала из многочисленных ран кровь, да расплывались синюшные разводы. А затем, я вспомнил, где, собственно, нахожусь…

Для тринадцатилетнего он оказался излишне самонадеянным и простым. Смеялся, угрожал, даже требовал чего-то. Однако, у него были отличные друзья, много, очень много «друзей». Привычный к такому окружению, я старался не выказывать страха, но – напрасно. Словно свора бродячих псов, они гоняли меня по улицам до самого рассвета, чтобы после изничтожить всё то живучее и бессмертное, что ещё во мне трепыхалось и чадило. Правда, это не помогло. Я не исчез. И парнишка этим сполна насладился, приказав вывернуть все конечности и переломать какие только можно кости. Кажется, в процессе я и вырубился. Очнулся уже здесь, в чёртовом, до оскомины надоевшем госпитале. Даже больше – в реанимации. Лишь ради ещё одной потери сознания.

Когда очнулся, по-человечески, нормально, проще говоря – неделю с лишним спустя, заметил на тумбочке рядом с койкой нераспечатанный конверт. Невзрачный такой, обыденный. И невскрытый, что странно, обычно все передачи проверяют. Ага, прямо как в тюрьме. Но что поделаешь, такие уж тут порядки. В конверте лежали фотографии, много фотографий, целая пачка, перехваченная резинкой. И на всех – трупы, искореженные, изуродованные, настоящие куски мяса, а не тела. И подпись на последней: «Выздоравливай».

У моих друзей нет привычки мстить. Они спокойно, почти равнодушно относятся к моей работе. Знают, что денег не завались, а жить на что-то нужно. О способности не в курсе, о методах и сути заказов – тоже. Дома у меня ни разу не бывали, кота не видели.

И понятия не имеют, где я пропадал в тот вечер.

Думать о том, кто это был, совершенно определённо не желается.

Потому что на ум приходит только одно.

***

Знаете, почему я не засыпаю? Почему лежу с открытыми глазами, тупо уставившись в потолок? Почему вжимаюсь в поостывший под вечер бок кота? Почему в ванной на полке стоит бутылёк с тональником? Почему во всём доме стоит тишина, а моя голова пухнет от нескончаемых звуков? Знаете? Нет? Тогда я и объяснять ничего не буду, потому что не ваше это дело. Потому что разговоры с самим собой – изначально бессмысленное занятие.

Я всегда ненавидел лето. За жару, за резкий наплыв туристов, за практически обнаженных красавиц. Я ненавидел его за бурлящую жизнь и, казалось бы, нескончаемые занятия в школе. Я испытывал отвращение. Всегда. Всегда. Всегда. Потом появился Лука. И моя ненависть только возросла: теперь под неё попадали почти все живые существа. Даже друзья. И особенно – мать. Но этим летом… я просто не знаю, что делать, куда податься, как отреагировать. Потому молчу, сплю бесконечными снами, просыпаясь в поту и ужасе. И то и дело передёргиваю плечами, подавляя неосознанное желание быть обнятым. Потому что некем.

Когда-нибудь - скорее бы! - я вновь встречу того человека. Но отчего-то кажется, что то время наступит совсем не скоро.

А я ведь так устал…

***

- Заканчивай уже с этим своим фарсом. Объект того не заслуживает.

Смотрит хмуро и говорит, как отрубает:

- Это мне решать.

- С начальством сам разбираться будешь.

***

Так устал… А на улице жара сменилась противным холодом, заставившим укутаться в куртку и ругаться на переменчивую погоду. Лука больше не следит за моими перемещениями из-под холодильника. О, нет, теперь эта живучая (подстать хозяину) тварь локализируется у обогревателя. И мурлычет. Ночами. А днём спит. Молча. Потому и не высыпаюсь. А ещё из-за кошмаров, в которых нахожу того, кого ищу в реальности, но совершенно, абсолютно лишённого каких-либо способностей. Просыпаюсь от ощущения противно-мокрой подушки под щекой. Раздражает.

Сегодня на информатике случайно сломал мышь и клавиатуру. Теперь придётся платить, а где брать деньги и коту неизвестно. Потому что и так еле-еле свожу концы с концами, а мать… считай, что нет её у меня. Как и отца. Этого чертового… Стоп. О мёртвых либо хорошо, либо никак. Как он погиб? О, это довольно занимательная и познавательная история! Которую я не собираюсь рассказывать, потому как абсолютно не желаю вспоминать.

Лука требует пожрать. Наливаю ему молока в блюдце. Сегодня без деликатесов.

В холодильнике пусто. На улице дождь и ветер штормовой.

Кажется, в одном из шкафов лежали остатки печенья…

***

Ненавижу лето за громкие голоса, за бесконечные звонки на и с уроков, за вереницы девчонок, которые почему-то возомнили себя красавицами неписанными и клеятся ко всем парням подряд. Это их поведение… раздражает непомерно. А у друзей начался любовный период, и защитить меня от толпы восторженных, из ниоткуда взявшихся, фанаток некому. И за это я лето ещё больше терпеть не могу.

Вот, опять. Одна приглашает на свидание, вторая ждёт не дождётся этого самого приглашения, третья признаётся в любви, четвёртая предлагает стать секс-друзьями, пятая оказывается парнем, который проспорил, шестая о чём-то не переставая щебечет, седьмая…

В конце концов, мне надоедает этот балаган и я закрываю глаза, мечтая о чьих-то тёплых ладонях, накрывших бы мои уши. И взгляде: спокойном, немного равнодушном. И словах: кратких и серьёзных. И черногривости. И почему-то совсем не о способности. Потому что она мешает, не даёт встретиться, раздражает.

А-м-м-и-а-к.

Я уже не желаю исчезнуть. Всего лишь грежу о встрече.

Кто-то хватает за плечо и немилосердно трясет. Отбрыкиваюсь, но глаза таки раскрываю, щурюсь недовольно на одноклассника, прервавшего почти восстановившийся образ… кого-то. И даже не пытаюсь вникнуть в суть проговариваемого. Меня снова встряхивают и даже, кажется, оплеуху собираются отвесить.

- ..да приди ты, наконец, в себя!

Перехватываю поудобнее карандаш и втыкаю острым кончиком в чужую ладонь. Девчачий визг, матерные конструкции обладателя повреждённой конечности и мелкие брызги крови на моей рубашке. Словно жука раздавил, честное слово.

Вызвали учителя, отправили пострадавшего в медпункт, а меня – к директору. У которого я уже в печенках сижу. Он даже выговора мне не устроил, просто взглянул кисло и послал обратно на занятия. Знает, гад, что должен за выполнение одного из заказов. Знает и молчит, не выгоняет из школы, не пытается дозвониться до матери, не поднимает (даже наоборот) вопрос о моём поведении/отчислении на педсоветах… не делает ни-че-го. Смотрит только и отправляет обратно в класс.

У нас история. Проходим что-то касательно великих королей прошлого… или вроде того. Короли, императоры, цари, президенты... а в итоге – единый правитель мира. Вот и в обыденной жизни так: эмоции, чувства, проблемы, неприятности, надежды… а потом – хлобысь! – и Аммиак. И всё. Только он, только о нём. Только им и живёшь. Хотя и не видишь, и не помнишь толком, мечтаешь лишь встретиться да врезать хорошенько, чтобы и не думал исчезать больше.

- Пссст! Нат! - отвлекают шёпотом на грани слышимости. Поворачиваю голову: надо же, один из друзей оторвался от беспечного флирта. Чуть наклоняю голову, показывая, что весь - внимание. - У нас контрольная вообще-то!

Опускаю взгляд на собственную столешницу. И правда, передо мной лежит листок с заданиями и пустыми провалами для ответов. Надо будет потом спасибо сказать.

***

Как же мы встретились в прошлый раз? Случайность? Я просто перестал искать его, верно? Не представляю, как мне удался подобный фокус. Сейчас-то нечто подобное не выйдет, хотя бы потому, что я не могу не думать о нём, не могу не мечтать, не могу не видеть в снах-кошмарах. Это выматывает. И в то же время, словно приводит в себя. Честно говоря, я как-то поуспокоился с момента нашей последней встречи, перестал вести себя как неуравновешенный подросток-псих. Хотя, может, это жара так действует?..

Сегодня решил нацепить на кота ошейник с поводком и отправиться в круглосуточный. Нет, ну а что? Прогуляемся, конечности разомнём… Вот только Лука так яростно не давался, что пришлось брать его с собой так, без ничего. А он и доволен, тварь металлическая, идёт следом или впереди по заборам/бордюрам, скрипит о чём-то своём, кошачьем.

Только до магазина мы так и не дошли. Потому что на одной из улочек повстречали собачью свадьбу. И, скрываясь от лающих и рычащих преследователей, выбежали на набережную. И врезались в кого-то. Оба. Повалили на остывший тротуар, уставились в изумлённые карие глаза и испуганно сжались, услышав приближающийся лай.

Я не сразу осознал, кто нас с себя спихнул и каким-то образом разгоряченную погоней свору отвадил. Кто протянул руку, помогая подняться. Знакомо-забыто по волосам провёл. И прошептал на ухо:

- Это и есть твой металлический кот?

***

- Ты хочешь быть кем-то другим, я правильно понял?

Мы сидели на моей кухне, неторопливо потягивая покупной лимонад. Вернее, это Аммиак «потягивал», я же выпил залпом ещё полчаса назад и теперь не знал, куда себя деть от нервозности. Взгляд то и дело натыкался на женское кольцо на цепочке, виднеющееся меж расстёгнутых полей рубашки. Хотелось спросить, чьё оно. А ещё, схватить за загривок и поцеловать. Чтобы стакан в его руке треснул и раскрошился на радость коту. Но человек напротив был таким серьёзным и собранным, что храбрости всё никак не хватало.

Какой там был вопрос?..

- Да… Меня не удовлетворяет сложившаяся жизнь, поэтому…

Всё-то меня вполне удовлетворяет. Аммиак же здесь. Потому и исчезать никуда не надо.

- А способность?

- Ты всё так же желаешь стать всадником в чёрных доспехах? - ухмыляюсь криво и отворачиваюсь. Так или иначе, но он узнает. Возможно, прямо с моих уст. Да… пожалуй, этот вариант подходит больше других. - Я очень живучий, можно сказать бессмертный. Как бы ни калечили, ни стремились убить… выживаю, - пожимаю плечами и встаю, дабы налить ещё по порции напитка. Но внезапно оказываюсь схваченным за запястье. - Что?..

Он такой сосредоточенный, мрачный. Смотрит немного безумно и в то же время со смыслом. Хотя, может, мне кажется. Может, это тусклый свет лампочки так бликует. Мне хочется сказать… Мне хочется объяснить… Я ведь просто…

- Зачем ты это всё рассказываешь? - потому что интересна его реакция на мои слова. Потому что он – исчезающий, моя полная противоположность в плане дара. А может, не только из-за этого. Вполне возможно, здесь кроится ещё одна причина, остающаяся неизвестной. - Зачем нацепляешь обгоревшие доспехи на мимо проезжающего путника?

Наверное, он считает меня психом. Потому и говорит, используя странные слова-картинки. Чтобы я понял. Интересно, а сам-то понимает? Доходит ли до него вложенный в метафоры смысл?

Осторожно разжимаю чужие пальцы, высвобождая запястье.

На холодильнике стоят простенькие часы, покрытые сетью трещин и изломов, мирно отсчитывающие время. Забавно, неодушевленный механизм оказался таким же живучим, как и хозяин. Сколько бы их не скидывал с низенького холодильника, не отшвыривал в ближайшие стены, не бросал со всего маху на пол, - они упрямо продолжал свой неумолимый бег. И я не мог его выкинуть, этот потрёпанный вспышками моего безумства циферблат со стрелками. Не мог и всё тут. Наверное, подсознательно воспринимал родственником Луки. Глупо, да?

Обновляя порции напитка в стаканах, осознанно оттягиваю момент ответа на поставленный вопрос. Просто не знаю, что говорить, как объяснить эту немыслимую тягу, окрасившую дни в нежно-зелёный и понукавшую продолжать поиски бесследно исчезнувшего. Он же возненавидит, если правдиво начать: «Мне нужна была твоя способность». И как продолжать? «Но это больше не причина»? «Я уже сам не ведаю, чего желаю»? Или просто произнести его имя, словно оно оправдывает и проясняет всё?

- Просто хочу слышать, как ты зовёшь меня, - нахожу самый приемлемый и безопасный ответ на вопрос. И сам себе удивляюсь: неужели и правда, дело только в такой малости? Поразительно. - И чтобы ты отзывался.

- Только ли это?

Вспоминаю те обрывки разговоров, что являлись и продолжают являться мне во сне и, бывает, наяву. Наверное, они – составляющая моего дара, способ не сойти с ума от боли, когда тело в очередной раз ломают, как те жёлтые часы. Неудивительно, что из меня вышел такой псих.

Сажусь обратно на стул, пододвигаю стакан по направлению к гостю и, решившись, начинаю:

- Аммиак…

***

Уже светает, когда краткий экскурс в моё сознание заканчивается.

Я спокойно и как-то умиротворённо улыбаюсь его задумчивости. Мне нечего терять, не сейчас, пока он здесь. Конечно, всё начнётся после его ухода. Нежная зелень лета обратится развороченной пастью очередного психоза, удовлетворенный Лука примется за такую частую в последнее время порцию деликатеса, а моё раздробленное сознание наполнят слова-картинки. Но всё это – потом, а сейчас я наслаждаюсь присутствием Аммиака.

«Ты псих». Наверное, именно этих слов я ожидаю больше всего. Чтобы можно было рассмеяться в ответ, выплеснуть горькие и застарелые эмоции, увидеть страх в этих обыкновенных глазах, увидеть отвращение, словно он учуял нечто невозможно-мерзкое. Чтобы он исчез и больше никогда…

«Что же… взаимно». А вот этот вариант самый последний в моём списке, мелодраматичный больно. Но от того не менее желанный. Чтобы сжать в объятиях, чтобы поцеловать куда-нибудь, чтобы – позволили. Только я ведь не девчонка и позволения ждать не буду: выполню всё, что душе угодно, а потом засмеюсь в привычно пустом (не считая Луки) доме. Безумно, горько, с одной лишь мне заметной ненавистью. И вновь возьмусь за заказы. Жизнь вернётся на круги своя, и Аммиака я больше не встречу.

Впрочем, его я в любом случае не встречу. Не после подобных откровений.

- Замечательно, - внутренне подбираюсь, но виду не даю. - Великолепно. Просто прекрасно. Ты, - подскакивает со стула и хватает меня за шиворот, приподнимает, смотрит взбешенно. Не вырываюсь, только на взгляд отвечаю недоумением и спокойствием. Зачем злиться? - Ты, влюблённый псевдо-псих с устойчивыми гомо-эротичными наклонностями! Я ещё раз тебя спрашиваю: какого хрена ты вываливаешь на меня столько ненужной информации?!

Реакция настолько неожидаемая, что я не удерживаюсь и смеюсь, но не так как думалось, а иначе: негромко и радостно, немного удивленно и неуверенно. Аммиак продолжает меня удерживать, но бешенства в его глазах значительно поубавилось, словно я только что ответил на самый его главный вопрос.

- И не надо мне тут про «живость» песни распевать, - добавляет хмуро. - Сам вижу, что не дохлый.

***

Я вижу небесную арку, наблюдаю за колыханием закатного неба. В моём мире так пусто и глупо, беспечно, ненадёжно и обреченно. Наверное, такова цена за безрассудство. Выплати её – и продолжится привычный временной бег. Отрываю лепестки собственного отчаянья, вырываю с корнем бесконечные желания, отрезаю себя от суматошных возгласов паникующих доброжелателей. Это словно выражение эмоций, проявление чувств, исполнение долга…

Когда рыцарь в сияющих доспехах попадает под выжигающую огненную струю, латы его чернеют и корёжатся, а тело обращается прахом. Проходят столетия, уносятся в прошлое целые составы истории, и некто бессмысленный находит утерявший хозяина предмет, заботливо оттирает от копоти, примеряет на себя и оставляет, дабы погибнуть очередной смертью храбрых. Это замкнутый круг прОклятого мироздания.

Аммиак, обладающий таким бесценным даром, оказался, по своей сути, бесполезен. И небесные арки скукожились, свились розоватыми облаками, истаяв на фоне маслянисто-жёлтой луны.

Наш мир окрасился багрянцем приближающейся осени.

***

- Выглядишь слабым, - проводит ладонью перед глазами, словно проверяя моё присутствие/отсутствие.

Всегда так. Сначала он не приходил вовсе, избегал или просто времени не было – неизвестно, затем повадился встречать на улицах, провожать до места назначения, выспрашивать направление… Когда и как узнал мои точные данные – вопрос и по сей день остающийся открытым. Но сдаётся мне, что дело в той организации, на которую он работает. Организации, о существовании которой не знают простые смертные, но благодаря навязчивым добровольно-принудительным подслушиваниям стало известно мне.

Перехватываю его ладонь, касаюсь губами пальцев. Не выдёргивает, но взгляд холодеет. Дело не в том, что ему неприятно, и даже не в моей, как он выразился, «слабости».

- Глупости, - принимаю прежнее положение и утыкаюсь в учебник, заботливо принесённый кем-то из друзей.

Без заказов жизнь кажется пустой и легкомысленной, омерзительно простой. Беда в том, что практически все они заканчиваются «посиделками» в больнице. Хотя я и неизменно выживаю, но бывают и случаи с катастрофическим невезением. Как и в этот раз, когда я проторчал в реанимации более полутора суток.

- Ты говорил с врачом, - внимательно изучает немногочисленные вещи на моей тумбочке. Прищуривается.

Старательно расслабляюсь. Тело слушается неохотно, словно всё ещё надеется на понимание со стороны посетителя. Но я просто слишком боюсь рассказывать ему всё. Хотя, вроде бы, нечего уже скрывать.

- Выспрашивал меня о способности, - всё-таки киваю. И не выдерживаю. - Что у тебя с глазами?

Он такой смешной, когда растерянный, что невыносимо желается прикоснуться ещё раз. Дабы заклеймить и не дать больше ни одной твари оказаться ближе, чем на расстоянии вытянутой руки.

Корзина в его руке издаёт странный скрежещущий звук.

Оказывается, он сегодня заходил, но обнаружил лишь невообразимый бардак и дефективного кота. Не знал, как починить, попытался найти меня, но мой телефон не отвечал. Тогда перешерстил всех знакомых, добрался до матери, которая и сообщила ему адрес. И вот он здесь, у моей койки, с полу-мифическим котом в плетёной корзине и покрасневшими от недосыпа глазами.

- Не нужно было, - но уголки губ против воли приподнимаются. И мне, действительно, невыносимо желается вскочить и обнять этот ядовитый источник моего безумия.

***

Если бы у Ната существовала хоть малейшая возможность как-то повлиять на события, изменить ход времени или хотя бы просто поменять собственное мышление, возможно ничего не имело место. Однако же история не признает сослагательного наклонения и Нат, излишне эмоциональный, легко подвергающийся нервным расстройствам, как-то вышел на улицу и повстречал там удивительное существо - человека, обладающего талантом исчезать, растворяться в толпе.

С этого, пожалуй, всё и началось.

Аммиак, такой обыкновенный и легко теряющийся на фоне прочих, тем не менее, затмил окружающих, вытеснил их из мировоззрения Ната, отпечатался где-то в подсознании лёгким абрисом и затаился, выжидая возможности как-то проявить себя. Он руководил сознанием, пленял все поверхностные эмоции, обрисовывал глубоко запрятанные желания, направлял бесконечный поток безудержных мыслей. Незаметно для окружающих (и самого себя) он стал властителем разума обыкновенного школьника.

Так, в глупом и незатейливом помешательстве растворилась способность исчезать.

Тем временем, дар Ната никуда не пропадал. Всё так же, с завидной регулярностью, он попадал в переделки, которые нередко заканчивались посещением больницы. Врачи не уставали удивляться уживчивости постоянного пациента. Парень лишь пожимал на это плечами.

Просто он замучился. Замучился срываться, когда дома никого нет. Замучился отводить взгляд, выслушивая упрёки ближних. Замучился подавлять нечто тёмное и злобное, возгорающееся внутри всякий раз, когда очередная девчонка торопливо выворачивала душу наизнанку. Замучился повторять «всё в порядке», в то время как реальность не отличалась жизнерадостностью.

Он замучился выискивать глазами въевшийся в сетчатку силуэт. Замучился ожидать его приезда. Замучился стоять напротив не открывающейся входной двери, сжимая и разжимая кулаки.

Замучился ремонтировать кота, ожидать непреходящей прохлады и покорно ходить на занятия.

Но больше всего его выбешивал постоянный и неожиданный переход на мышление от третьего лица.

***

- Аммиак, - позвал я в пространство. Сглотнул, прокашлялся и снова прошептал-протянул. - Аммиак…

В пустоте спальни присутствовали лишь тишина да ночная полуявь. Где-то шуршал опавшими листьями ветер, непрерывным гулом стремились к неизвестным целям автомобили, спали множества и множества живых существ. Но в этой комнате никто не стремился подать признаки жизни, проявить инициативу и ответить, отозваться. Никто не бежал по направлению к моему дому, желая увидеть, рассказать, почувствовать… Лишь я один лежал на разворошенной постели, судорожно дыша в подушку и беззвучно проклиная собственную беспомощность.

Где-то на полу противно завибрировал телефон.

Неохотно свесившись с ближайшего края, прищурился, силясь разобрать насколько далеко разъезжала перемигивающаяся хренотень. Выходило, если подождать пару десятков секунд, можно будет просто руку протянуть. Насчет возможного сброса я не беспокоился: знающие люди звонят до последнего, даже перезванивают, бывает.

Прикрыл ладонью глаза, посчитал лениво овечек/барашков, свесился повторно и таки сграбастал мобильный.

- Нат, - одного лишь слова хватило, а уже перехватывает дыхание и скачет сумасшедшим бладжером сердце. - Спи уже.

Он всегда знает. Я никогда не спрашиваю: откуда или как, наверняка имеет в знакомых кого-нибудь с соответствующим даром. Иногда кричать хочется от осознания, что вот - ты, со своими тараканами в голове, бесконечным списком неуверенностей и необоснованной агрессией, а вот – кто-то чужой, способный рассмотреть все эти твои премудрости, разворошить их и сообщить кому не надо.

- Нат, - повторяет он, устало так, замученно. Словно заебал я его до смерти, а оставить, отдалить, не выходит. И сам не знает почему. - Сдохни, ублюдок ты гомосексуальный.

Не вздрагиваю уже, не сжимаюсь в колючий комок оголённых нервов, не выдаю очередную психоделическую фразу-картинку, лишь кривлю уголок рта в невеселой усмешке. Привык уже, что поделаешь. Для него я – проклятие, живучее и не снимающееся никаким способом. Он и хочет избавиться, и не знает как, и не стремится найти хоть какой-нибудь способ, возможность. Разрывает его, бедного.

- Нат, - вслушиваюсь в дыхание на том конце связи. - Глупое ты создание…

И выдыхаю облегченно. Аммиак позвал меня в третий раз, а значит – обязательно заявится, может, даже с утра. Может, даже выспавшийся и добрый.

- Аммиак, - не выдерживаю каскада эмоций. У него тоже дыхание от моего голоса перехватывает. - Твои проблемы уже изжили себя?

Да уж, нашёл что спросить. Молодец, Нат, мо-ло-дец. Давай, перенеси ещё парочку отрывчатых разговоров на своего собеседника и посмотри, что получится. Давай же, чего застыл? Испугался? Так нечего было…

- Ты ещё жив, Нат.

Да, Нат, ты ещё жив. Так что его проблемы будут с ним до самого конца нелёгкой жизни исчезающего. В конце концов, не бросать же тебе такого уже бесполезного в своей способности человека, правда?

- Нат, - отнимаю трубку от уха, падаю спиной на подушку, обессиленная рука вместе с мобильным свешивается к полу. Кажется, я случайно нажал кнопку громкой связи. - Нат, ты же не ищешь простых путей. Тебе же не важны окружающие. Так зачем выворачивать себя наизнанку из-за очередного мимо проходящего путника?

- Потому что важен, - сообщаю громко, пялясь куда-то в потолок. - Потому что, блять, мироздание перевернулось при твоём появлении. У меня - нелепая живучесть, у тебя – не менее нелепая способность исчезать. И мы, вместо того, чтобы жить на полную катушку, увязли по самое не могу в работе! - вспоминаются все многочисленные сны-диалоги, валяния в реанимации, когда, действительно, не тело, а ошметок мяса. - Только вот у меня шрамы в физическом проявлении, а у тебя – в духовном. И, знаешь что? Я заебался уже звать тебя в темноте по имени! Словно ты появишься от одного только звука, одной мысли!..

- Нат, - прерывает не менее «тихо». У него от эмоций голос дрожит, а у меня – руки. - Прекращай уже звать в пространство, чёртов психопат, для этого сотовые и придумали. Если я исчезаю, это не значит, что и номер телефона у меня также меняется. И кончай уже беситься, просто скажи…

Выдыхаю. Губы сами собой кривятся в ухмылке.

Ему ведь это тоже необходимо, верно?..

- Аммиак. Слышишь меня? Аммиак…

FIN