Нож

– Олег! Прекрати, ты его покалечишь! – Вадим повисает на руке брата, занесенной для очередного удара.
– Так ему и надо, уррроду! – парень пытается пнуть скорчившегося и подвывающего от ужаса противника, но брат толкает его, крича отчаянно и яростно:
– Ты хуже него!!!
И Олег останавливается. Опускает руку, за которую все еще цепляется брат, – медленно, как во сне.
– Что?..
– Ты хуже него, – уже менее уверенно, но упрямо, повторяет Вадим. – Ты его чуть не убил!
– Он у тебя деньги отобрать пытался!
– А ты у него – жизнь!
– Не помер бы, – несколько неуверенно возражает Олег, но Вадим уже видит, что того пугающего стального холода в серых глазах больше нет, обычные теперь глаза. Только Вадиму все равно страшно.
– Парни, вы это... я все понял, можно я того... а? – подзабытый за спором неудачливый грабитель хрипит и придерживает одной рукой бок, второй почти робко ощупывая разбитое лицо.
– Вали, пока не передумали, – презрительно бросает Олег. Ну конечно, все, кто не ровня ему в бою, – пыль под ногами... или же подзащитные. Как Вадим.
Избитый торопливо и неловко поднимается и практически растворяется в вечернем сумраке, торопясь уйти подальше от братьев. Его несостоявшаяся жертва его хорошо понимает.
– Как ты тут оказался? – устало спрашивает Вадим. Возмущаться жестокостью, просить больше так не делать бесполезно. Они это много раз проходили.
– Пошел тебя встречать.
– Именно сегодня?
– Сердце было не на месте.
– А оно у тебя есть?..
– Очень смешно. Пошли домой, магнит для неприятностей...

***
Олег всегда был таким – странным, жестким, жестоким. Прямолинейным и полным понятий чести и долга.
Средневековый рыцарь.
Подменыш фейри.
Его наставник по каратэ (на которое мальчика отдали в надежде, что он хоть немного выплеснет агрессию и успокоится) однажды заявил: «Тебе бы родиться мечом, Олег. Ты – сын войны, тебе нет места в дни мира». После этого Олегу нашли нового тренера.
...вот только слова уже были сказаны.
Вадим совершенно не походил на брата – ни внешне, ни по характеру.
Олег был высоким и жилистым, с жесткими темными волосами, как у отца, серыми, как у матери, глазами и непонятно от кого доставшимся тонкогубым ртом. Вадим же взял от матери тонкие черты лица и ее же волосы – мягкие, рыжевато-русые. Добавить к этому отцовские «цыганские» карие глаза – и ни один человек, глядя на мальчишек-погодков, не назвал бы их братьями.
Характер Вадима был не то чтобы мягким – умел он и проявить твердость, и настоять на своем, и дать отпор, но по сравнению с Олегом любой показался бы мямлей. Вадим умел, но не любил драться, зато часто попадал в неприятности – словно его мирная внешность подталкивала окружающих к агрессии... и из всех этих неприятностей его вытаскивал Олег. Грубо, часто перегибая палку, но вытаскивал. Бил морды, ломал руки и ребра, без звука сносил ответные удары – и какое-то время спустя все в округе поняли, что трогать Вадима – себе дороже. Потому что Олег.
И все привыкли.

***
А потом случилось то, что не могло, но должно было случиться.
Начиналось все очень похоже на обычные неприятности – темная улица (единственный целый фонарь на углу давал больше теней, чем света), группа подвыпивших хулиганов – явно залетных, «свои»-то уже знали Вадима в лицо. Возникший как из-под земли взъяренный Олег тут же ввязался в потасовку, и по его лицу, по выражению его глаз Вадиму отчетливо было ясно: сегодня его брат станет убийцей.
Нетрезвые парни были похожи на стаю дворняг, гнавших кошку, а напоровшихся на волка: первоначальный кураж быстро сменился испугом и готовностью отступить, вот только «волк» не намерен был их отпускать. Волк хотел крови.
Вадим с нарастающим ужасом смотрел, как брат берет на прием парня с кастетом, как уворачивается от «розочки» другого, отбрасывает в сторону третьего и заносит сложенную «лодочкой» ладонь над четвертым. О, Вадим знал этот прием – Олег сотню раз показывал его на воображаемом противнике, с жестоким восторгом объясняя, что если такой рукой по-особому ударить человека в печень, тот умрет на месте... И сейчас должно было произойти именно это. Олег собирался убить.
Время словно замедлилось, как во сне, младший брат рванулся вперед и повис на руке старшего, выталкивая из непослушного горла будто нашептанное кем-то:
– Нет! Cultro*, нет!
... и, лишенный опоры, упал в грязь.
Руки сжимали теплое полированное дерево рукояти большого охотничьего ножа.
 – Олег?..
 – Чо за хня?! – парень, едва не умеревший секунды назад, отступил на шаг, запнулся сам о себя и вдруг бросился бежать. Остальные, не раздумывая, последовали его примеру.
– Олег... черт, да что же это? Что за глупые шутки? Черт... – не обратив на них никакого внимания, забормотал Вадим, до боли, до крови сжимая в пальцах отточенное, тускло отблескивающее лезвие ножа. – Черт, черт... это же я... это я сказал... и ты... Олежка, прости, прости меня! Вернись обратно, умоляю! Блин, как же там... хьюман... хуман... хомо! Олег! Ты же не ножик, ты человек! Хомо! Вернись, ну пожалуйста...
Никогда в жизни Вадим так не плакал – надрывно, со стонами и каким-то утробным воем, и чтобы слезы не просто смачивали ресницы, а стекали по щекам, капая на сжатые пальцы и смешиваясь с кровью из порезов. Когда родители его нашли, голоса у него не было – сорвал.

Олега объявили в розыск, как пропавшего без вести. Разумеется, никого не нашли.
Вадим заказал для ножа кожаный чехол, и всегда носил его на поясе. Но никогда не пускал ножа в ход.
_______________
*Cultro (лат.) – нож.