Краденая жизнь 4

Предупреждение 1: Это фанфикшн по Вампирским хроникам.
Предупреждение 2: Это нетрадиционные отношения

***
Тот спектакль был восхитительным.

Тогда я решил, что теперь Лестата пригласят наконец в Комеди Франсэз. Хорошо, не так сразу и не так быстро, но заметят точно. После той странной ночи прошло уже полгода. Я часто испытывал непонятные состояния, будто я не один, а меня стало двое. Звучит, как бред горячечного больного, не правда ли?

Но как-то, подойдя к зеркалу, я вскрикнул, обнаружив, что у меня зеленые глаза. И внешне я изменился. Не знаю, нравился ли я ему до перемен, произошедших со мной? В конечном счете, это я его соблазнил. Иногда мне кажется, что если бы не мое некогда активное участие, он не только остался бы в замке, став если и не покорным слугой Августина, то хотя бы приемлемым членом своего аристократического семейства, но и благополучно женился бы на какой-нибудь богатой вдовушке. С его внешними данными это не стало бы проблемой.

Я играл на скрипке, заставив его танцевать для меня. Все же лучше, чем плакать. У меня кружилась голова от вина и от желания. Мой прекрасный господин, доверчивый, как агнец, как всегда не видел очевидного. Его фиалковые глаза были полны слез, он жаловался мне на то, что смертен, что минет молодость, что его ничего, ничего в этой жизни не ждет, кроме безрадостного существования в нашей Овернской глуши. Я успокаивал его, от прикосновения к его изящному стройному телу все более обезумевая от страсти. Я устал ее прятать, устал с ней бороться. Он с такой готовностью позволял обнимать себя, словно хотел еще и еще моих объятий. Скорее всего, ему просто было одиноко и страшно, и он не видел во мне опасности.

В итоге я схватил его, кружащегося в танце, и повалил на траву проклятой Поляны Ведьм. Музыка смолкла, но ее с успехом заменил его смех. Я целовал его, уже не скрывая своих намерений, о которых он мог только смутно догадываться, потому что в подобных вещах у него не было ни малейшего опыта. Не встречая сопротивления, я осмелился расстегнуть на нем камзол, рубашку я уже просто распахнул, так что пуговицы брызнули в разные стороны засверкав в свете костра. Только тогда он перестал смеяться. Замер, инстинктивно попытался высвободиться, но не сопротивлялся мне сильно, потому что до конца не ждал от меня ничего дурного, а его тело оказало мне хорошую поддержку, быстро отреагировав на мои весьма умелые в подобных вещах ласки. До самого конца он едва ли осознавал происходящее. А потом, бесстыдно присвоенный мною, он снова смеялся!

Будет ли он смеяться, если его будут убивать, если надругательство над ним вызывает у него только еще один повод для веселья? Я тогда изнемогал от нежности к нему и смутного смущения, страннейшим образом сочетавшимися с полнейшим отсутствием раскаяния по поводу произошедшего. Я словно прорвал плотину, но мне только еще больше захотелось его, но я не стал обрушивать на него все свою страсть, решив надолго растянуть удовольствие.

- Нам нужно возвращаться домой, а то как бы на нас не напали волки, - сказал Лестат немного хрипло.

Он дрожащими пальцами застегивал оставшиеся пуговицы своей рубашки. Я приблизился к нему и быстро помог ему одеться. А потом я упал перед ним на колени, желая целовать его ноги. Я вдруг испугался. Он снова рассмеялся своим сводящим меня с ума мелодичными безумным смехом. Интересно, смеялся ли он, когда его избивали братья?

- Ну что ты? Ники, не надо. Пойдем домой. Знаешь... Это было так странно.

И снова смех.

- Что странно? - почти со злостью спросил я.

- Это. То, что произошло между нами. Знаешь, я все думал, что чувствуют девушки. Ну, наши, деревенские девушки. Я любил поймать какую-нибудь из них, самую хорошенькую, и целовать, целовать, пока она не перестанет биться. Я все хотел узнать, что они чувствуют и не проклинают ли они меня потом. Но они всегда только просили еще, пока их отцы не начинали сыпать бесполезными угрозами.

Он вновь рассмеялся и вдруг, схватив меня сильными руками за локти, рывком поднял на ноги.

- Нам надо идти, Николя. Здесь кто-то есть. Ты не чувствуешь? Здесь волки. Да. Кто-то из тех волков мог уцелеть и теперь преследует меня.

- Перестань!

Испытывая сильнейшую жалость и непонятную боль, я взял его под руку, и мы пошли к его замку. Перед ним неохотно открыли ворота, вышел старший брат, Августин, принялся бранить его, но, заметив меня, умолк. Он перевел на Лестата внимательный взгляд и сузил глаза.

- Николя переночует у нас, - начал Лестат очень уверенно, хотя я знал, что он абсолютно не уверен, даже боится и не зря. Его распухшие от моих поцелуев губы, а также красные пятна, которые я оставил на его скулах, наводили на определенные мысли, да и Августин не был так наивен, как его младший брат.

- Я вижу, ты хорошо провел время в обществе своего любимого друга, - ледяным тоном произнес Августин.

Он окинул меня полным холодной ненависти взглядом и запретил мне ночевать в замке. Лестат спорил, но все было бесполезно. Набежали слуги, меня вытолкали прочь, ворота закрыли, а Лестат отчаянно что-то кричал Августину, но я уже не мог узнать, что там у них произошло. Через неделю Лестат пришел ко мне с хорошим фингалом под глазом, но отказался рассказывать откуда взялись следы побоев.

Я потом боялся подступиться к нему, чтобы сделать то, чего хотел с ним делать, еще больше хотел, чем до случившегося на поляне ведьм. Но я напрасно боялся, что мне придется долго ждать подходящего случая. Он в тот же вечер, заглянув ко мне в гости, решил на мне испробовать новый, заинтересовавший его вид любви. Он был так груб, что я сутки не мог ходить. Да и впоследствии я мог только радоваться, что чаще я желал его, чем он меня, а он позволял мне удовлетворять мои желания, становясь в моих объятиях нежным, как ластящийся львенок. Думаю, он все же наказывал меня в те разы, когда предъявлял на меня свои права любовника и господина. Я же никогда не был с ним груб, даже в тот, первый раз, а он...

Лестат дьявольски гордый человек и горе тем, кто обманывается его кажущейся наивностью, такой искренней доверчивостью... Он не играет, хотя его врожденный артистизм не оставляет его и во сне. Он в самом деле кроткий и светлый, иногда, когда я сжимаюсь от его ласк, он вдруг обволакивает меня нежностью, но что бы сделал с ним мир, если бы он не научился по-своему от него защищаться?

Думаю, именно гордостью объясняется реакция Лестата на внимание к нему герцога Орлеанского. Именно в тот день и начался кошмар.