Буду любить...

Они лежали друг против друга, совсем рядом. Единственное, что служило барьером – густая темнота, наполнявшая собою все пространство между ними и вокруг. Ей, вдруг, стало казаться, будто они навсегда застыли в этих позах, каждый в своей. Будто они, словно коконом, оплетены мраком… И поблизости нет ровным счетом ничего: ни потолка, ни стен, ни даже кровати… Так что они оба находятся в каком-то подвешенном состоянии, и лишь вязкость этого мрака не дает им упасть или воспарить. Ей захотелось прикоснуться к нему…

 Ей захотелось прикоснуться к нему, хотя бы вскользь, провести подушечками пальцев по растрепавшимся волосам или небритой щеке. Ей страшно хотелось этого, но у нее не было достаточно сил, чтобы раздвинуть сковавшие их вместе взятых (но каждого в отдельности) объятья незримого. Все, что ей оставалось – это всматриваться…

 Все, что ей оставалось – это всматриваться в темноту. Ее взгляду удавалось лишь понемногу продираться между спутанными нитями пространства, отгораживающего их друг от друга. Он блуждал, то и дело натыкаясь на новые препятствия, пока окончательно не выбивался из сил. Уставший взгляд, в конце концов, переставал оказывать сопротивление. Тогда он безвольно повисал где-то там, на паутине, сотканной из липкого морока. Ей казалось, он спал…

 Ей казалось, он спал, но моментами появлялось ощущение, что он лежит с распахнутыми веками. Лежит, не в силах обрести успокоения. Что он так же, как и она сама, отчаянно вперился в разверстую бездну, силясь заприметить мерцание любимых глаз...

 Мерцание любимых глаз, тщетно пытавшихся хотя бы частично выесть ощутимую субстанцию пространства. Взгляд каждый раз терпел неудачу, но это было не столь важно. Ведь она обнаружила в себе дар мысленно проникать в его душу. Она пользовалась им снова и снова, чтобы в который раз с опечаленной любовью разглядеть все, что там творится. Чтобы в который раз рассмотреть мельчайшие частички его драмы. Чтобы в который раз с искренней нежностью приласкать его израненное внутреннее «Я». Чтобы в который раз оплакать его потерю. Дать ему понять...

 Дать ему понять, насколько она сопереживает, до комка в горле, до дрожи, до боли, почти физической. Чтобы он ощутил всю ту заботу, которой она его обязательно одарит со временем. Чтобы он тоже почувствовал огромную любовь, раздирающую ей сердце. Чтобы он осязал ее присутствие поверхностью кожи. Чтобы знал, что она тут, совсем рядом, что будет любить его всегда, что будет любить его несмотря ни на что. Она искренне желала помочь…

 Она искренне желала помочь справиться с навалившимся несчастьем. С несчастьем, к которому она была причастна. Оно появилось на свет одновременно с ней. Оно, как всегда, выменяло что-то одно, чтобы тут же бездумно отдать другому. Что ж, чему быть – того не миновать. Они справятся. У них обязательно получится. Она разделит с ним горе, и подарит столько радости и тепла, сколько еще никто никогда не дарил. Что это?..

Что это? Он дернулся, должно быть, сон вернулся. Иного и быть не может, он снова грезит о ней. Он грезит об утраченном счастье, о несбывшихся надеждах… Он не забыл, он все еще помнит, хоть и притворяется, будто начал жить заново. Ей мучительно захотелось вырвать его из лживых объятий Морфея. Захотелось раз и навсегда избавить его от зависимости, до неузнаваемости искажающей ощущение реальности. От зависимости, именуемой «сновидением». Она почувствовала, что обязана вмешаться…

 Она почувствовала, что обязана вмешаться. Она сконцентрировала всю свою волю на очередной попытке воспротивиться силе, сковывающей ее движения. На этот раз ткань поддалась, и байковый уголок, наконец, выскользнул из импровизированного кармашка. Она тут же высвободила руки. Но оказалось, она совершенно не была готова к тому, что за этим последовало. Руки отказывались ее слушаться, вели себя так, будто вовсе ей не принадлежали. Они хаотично ощупывали пространство, бесконтрольно двигаясь в самых разных направлениях. Она всеми силами старалась унять эти рефлекторные размахивания, но ничего не выходило. Неужели кто-то по ошибке присоединил к ее телу чужие руки, которые не желают ей повиноваться?.. И что ей делать теперь с этими неугомонными…

 Он проснулся от неожиданного, но от этого ничуть не менее ощутимого, шлепка по носу. Не совсем понимая, что произошло, он принял сидячее положение. Сквозь понемногу рассеивающуюся пелену сна, он наблюдал, как рядом с ним, на постели приобретало форму нечто очень подвижное. Он провел ладонями по лицу, будто желая окончательно стряхнуть приставшие за ночь намагниченные соринки сновидения. Теперь все вернулось на свои места, он подобрал и расправил беспорядочно разбросанные матерчатые уголочки, после чего накрепко запеленал ребенка. Затем нежно поднял драгоценный сверточек на руки и заботливо прижал к себе. Плавно раскачивая дочурку из стороны в сторону, он шептал вкрадчивым голосом: «Я тут, совсем рядом, и я буду любить тебя всегда, я буду любить тебя, несмотря ни на что!»