13. 10. 12

Дневник.
Совсем забыла тебе рассказать, мне же вчера Димка звонил, брат мой. Я сначала даже в ступор впала. Называется: разве возможно, чтобы он вдруг позвонил, сам, ни с того, ни с сего? Уже почти полтора года не общались, все равно ему было, как я устроилась в жизни после окончания школы, куда поступила, как живу – и тут вдруг звонит. Но, когда я с ним немного поболтала, все встало на свои места: он просто Аню встретил. А Аня у него мысленно связана со мной, вот и вспоминает, что я существую. Ну зато поболтала с ним, с его друзьями и с Анькой. Приятно на самом деле, правда приятно.
Читаю Замятина и с каждым прочитанным рассказом все больше люблю его. Да, и я так же думаю, так же считаю, понимаю, то же ценю, люблю и так далее. Да! Да! Да! И еще я тоже хотела описать это состояние, но не знала как. А у него получилось, и я вижу, как это сделать, и я учусь, я постигаю, я совершенствуюсь вместе с ним… Необыкновенный, прекрасный автор!
Сейчас пришла Машка, моя соседка, переоделась и снова ушла. Она сегодня в общаге не ночевала. От нее по комнате растянулся шлейф сигарет и алкоголя, а я понимаю, что мне нравится этот запах. Не запах сигарет, а когда человек уже покурил, и в нем это слегка устоялось. Кто знает, почему я получаю удовольствие, ощущая этот запах. То ли Даньку вспоминаю, так от него пахло часто, то ли даже в далекое детство переношусь, когда папа курил. Когда мы жили в квартирке на Монтажникова, когда зимними вечерами мы сидели с ним и общались, это было не так часто, по-моему. Обычно он приходил поздно вечером, и мама говорила, чтобы я его не трогала (что он выпивший).
Какая ностальгия! И больше всего она связана с зимними вечерами. Лето – время гуляний, никогда по нему не возникает грусти, оно быстро промелькивает мимо памяти. А зима запечатлевается, и я хочу снова оказаться в нагретой батареями квартире, когда за окном лютый мороз… Или идти по вечерним зимним улицам, по снегу в пуховике, зимних сапогах, шапке… Я люблю и зиму, и лето, теперь я это понимаю.
Сегодня вот, утром, я вышла на балкон – а там пахнет зимой, снежком. Будто уже выпал первый снег. И подумалось мне, что в Глазове, наверно, он уже был, хотя бы в виде инея по утрам… Было уже часов одиннадцать утра, а птицы поют и стрекочут, а небо еще по ране-утреннему застывше-ясно-хмурое, а воздух свежий, холодный, даже морозный будто, а капелька росинки на каждом шпиле травинки сверкает и белит траву, светлит ее. И будто бы даже туман утренний вдалеке, или дым… Будто в «Урале» я, выходные, года четыре назад, когда мы уже в последние разы, когда уже холодает и дом надо греть, и в холодную постель покрытым мурашками телом ложиться, приезжали ночевать… Дорогу перейду – бабушкин дом, поле с картошкой уже убрано, кусты уже голые, без ягод, с двумя-тремя завядшими, покрытыми утренней водой листочками…
Как хорошо!
Можно попить студеной воды из колодца, кажется, будто она впитала весь морозец октябрьского воздуха.
Одновременно, ты одета еще не так тепло. Кофта застегнута не до конца, но слегка покрыта мурашками оголенная кожа.
Я часто вспоминаю «Урал», дыша октябрьским воздухом в Горбунках и слушая стрекот и треск птиц.
Горбунки – необыкновенное место. Будто я правда попала в какой-то фильм, например в тех же «Скейтбордистов». Сегодня увидела парадного шотландца. Серьезно, у людей этих был какой-то праздник, девушки в платьях блестящих, парни в костюмах или по крайней мере в торжественном виде, а один – в шотландской клетчатой юбке, в гольфинах, со специальной маленькой кожаной сумочкой спереди, в пиджаке, который тоже выглядит необычно, что позволяет мне сделать вывод: вот как выглядят пиджаки в Шотландии… И все скейтбордисты в Горбунках, и молодые парни, как из фильма того, и вроде и обычные, и вроде и с мечтой, с верой, и подпольным гаражным упорством. Все вокруг дышит этой атмосферой!
Еще вчера мы допоздна сидели с Юлькой вдвоем в комнате, слабо освещенной фиолетовым ночным светильником, и болтали о своем, о женском. Делились тем, что лежит на душе, что приходит иногда одинокими вечерами и мешает дышать, не дает уснуть. Делились привязанностями сердец, мыслями о настоящем, прошлыми чувствами, что иногда наваливаются ностальгией… И болтали так долго, разошлись уже поздно ночью, Юлька меня даже проводила, вся такая домашняя, в теплом халатике, до дверей своего холла. Мой холл – напротив. Тепло попрощались. Я понимаю, что это волшебное время в моей жизни, когда еще будет так хорошо, так легко, так чисто на душе? Когда так искренне, так открыто и на такой общей волне делиться с подругой, с которой не все время будешь рядом физически, с которой потом, может, поговоришь через много лет, да и неизвестно – будет ли?... Студенческие годы, прекрасное время… Семнадцать лет или, может, двадцать? Время исчезает, просачивается сквозь пальцы и из виду – вон. Остаются только сладкие как мед воспоминания, чувства, ощущения сегодняшнего дня, вечера, утра, недели, месяца, жизни… Все исчезает, кроме «сейчас» и чего-то далекого, сладкого, где-то оставленного. Как рай, как «Урал», как тягучие вечера детских счастливых лет, как друг где-то на другом краю земли, давно не виденный, не встречаемый..
Осень – это вся твоя жизнь, раздробленная на миллионы капель. То одна сверкнет, то в другой ты отразишься, то третья все собой закроет. Зеркало с этапами, ступенями, частями твоей жизни. Тут и старая, детская подруга Кристина Куртеева, про которую ты уже не вспоминаешь столько лет, тут и первая твоя любовь – Никита Веретенников, который давно вытеснен другими образами, тут и квартира на Монтажникове, чей образ уж столько времени был засвечен квартирой на Комсомольской, тут и огородное сообщество «Урал», те годы, о которых ты почему-то не догадывалась вспомнить. Почему? Ведь это все так важно, так нужно, так весомо!
Так весомо, так нужно… Но проходит осень и гаснут образы. До следующей осени через много-много лет, а может и более ранней, может даже и следующей… Но только три месяца. Три месяца осени…
Звонила мама, поболтали с ней. Я ей про осень, про морозец в воздухе, она мне про Покров в это воскресенье и про то, что у них Солнце. А я не могу представить себе это в своем царстве, ожидающем первый снег. Про кошек, что мирно спят, про папу, что он работает в выходные и мама одна по вечерам. Про то, как она как обычно ездит утром в город, на работу. А я вижу, как когда-то ездила с ней, как еще темно, ведь уже зима близко, как сонную утреннюю дорогу освещает дальний свет фар, как с нашей солдырьской горы видны сонные, готовящиеся ко сну фонари города, ведь скоро взойдёт солнце, а они погаснут…
А грусти и нет. Только светлое легкое-легкое чувство в груди, заставляющее и тело быть почти невесомым. И это чувство будет греть мне сердце, куда бы ни занесли меня неугомонные ноги и жаждущая приключений и необычного душа.
И я знаю, что меня ждут. И всегда будут ждать. И я знаю, что вернусь, что обниму все, что так дорого и важно мне. Знаю также, что снова уеду. И не раз. Но когда-нибудь я успокоюсь. И вернусь в свое пристанище, в свою нирвану, чтобы больше не разлучаться, чтобы вставать по утрам с… Чтобы засыпать в обнимку. Чтобы слышать детский смех. А позже – родной голос так далеко странствующих своих детей. Когда наступит их очередь.