Буэнос-Айрес

Тихо, неловко, будто бы извиняясь перед кем-то, соседний столик занимает компания из трёх человек. По каким-то необъяснимым признакам я решаю, что они поляки – есть в них что-то от героев старых польских чёрно-белых фильмов, пропитанных вечной безнадёжностью и тоской. Тех фильмов, которые сначала долго заставляешь себя посмотреть, а потом также долго заставляешь себя о них позабыть. Две женщины с поджатыми губами и мужчина с некрасивым лицом рабочего завода неловко и суетно отодвигают алюминиевые стулья, зачем-то двигают стол в сторону и начинают разворачивать бутерброды, расставлять пластиковые стаканы. Наверное, жителей Восточной Европы выдаёт мрачная манера вне зависимости от времени года одеваться во всё глухое, длинное и какое-то чёрно-коричневое.
- У них такой вид, будто бы они опоздали, - будто бы подхватывает мою мысль Тео.
- Угу, навсегда… - киваю я и, прислушавшись, перевожу взгляд на Тео, - Это у тебя телефон звонит?..
До рейса на Буэнос-Айрес осталось сорок минут. Мы сидим в маленьком, на три столика, кафе, затерявшемся в длинном переходе из стекла и стали. На обочине жизни, где-то между посадкой и взлётом, между небом и землёй, между часовыми поясами и границами, между двумя терминалами аэропорта Франкфурта. Вне времени и пространства, вне сожалений и сомнений. Жизнь продолжает негромко течь мимо непрерывным потоком пассажиров, объявлений на всех языках мира, - мы с Тео называем этот беспристрастный голос «механической женщиной». Жизнь проплывает оранжевыми всполохами пролетающих за окном служебных «Опелей» аэропорта, мерным дыханием задремавших у терминалов «Боингов», шелестом бессонных беспошлинных магазинчиков. Мы притихли где-то совсем рядом, - так рядом, что практически внутри, - но уже наблюдаем за всем ней со стороны. Два маленьких эспрессо в картонных стаканчиках и мороженое: «Вам какое?..» - «Нам – самое вкусное!..» - отвечаю я; но пальчик Тео успевает ткнуть в сторону  бирки «Tripple chocolate», девушка за прилавком ловким влажным движением вырезает идеальной формы шарик и опускает его в пёстрый картонный контейнер. «Действительно, тройной?..» - смеюсь я, Тео задумчиво щурится, пробуя мороженое маленькой пластиковой ложкой: «Скажем, двойной с половиной. Попробуй!..» - и протягивает пластиковую ложку мне. Она всегда щурится, прежде чем ответить что-нибудь. Расстёгнутое пальто, полупрозрачный шарф, тонкая цепочка на шее, - в Тео небрежной элегантности куда больше, чем во всех манекенах всех бутиков этого аэропорта. Даже тогда, когда она говорит по телефону – словно позируя для невидимого Джека Веттриано, словно спрятавшись от целого мира за собственными волосами, словно рисуя длинными красивыми пальцами знак бесконечности на металлической поверхности столика. Хмурюсь, пока телефон не оказывается на столе.
- Да ладно тебе, - пожимает Тео плечами и улыбается, поправляя шарф, - Не забывай, что у меня «анлим».
В отличие от всех прочих обладателей безлимитных тарифов, Тео не принимает входящие вызовы – она перезванивает сама. Спустя мгновение, пару минут, четыре года, или не перезванивает вовсе.
- И почему такого тарифа нет в жизни?.. – я задумчиво беру в руки её изящный мобильный телефон цвета морской волны – я всё время забываю, как называется её любимый цвет. 
- В смысле?..
- Почему такой тариф есть только операторов сотовой связи, а у операторов жизни в целом – нет, и всё тарифицируется поминутно?
- Потому что тарифы у операторов жизни грабительские, - грустно улыбается Тео, - Но, знаешь ли, для постоянных клиентов есть программы лояльности: акции, бонусы, скидки и пакеты дополнительных опций. Тебе, например, достался безлимит на меня – ты не рад?
Я беру в руки её ладонь, касаюсь губами кончиков её пальцев. Я рад, а на глаза Тео набегает тень грусти.
- Это он звонил?
Кивает. Он единственный, кому она больше не перезванивает. Не муж, не друг, не любовник и даже не враг – человек, которой стал для Тео никем. Впрочем, нет – он остался её поводом сорваться в Аргентину без повода. Повод без повода. История без сюжета. Прошлое без настоящего.
- …И что он?
Пожимает плечами, гордо вскинув головой, какое-то время смотрит на поляков за соседним столиком. Глава семейства растерянно озирается и перестаёт есть, его рука непроизвольно сжимает ручку небольшого старого саквояжа. Спохватившись, Тео переводит взгляд на меня – взгляд остаётся острым, холодным и спокойным, как скальпель хирурга.
- Да ничего!
- Ты бы с ним как-нибудь… - я тщательно подбираю слова, - …Он же, в сущности, не виноват ни в чём.
- Оставь! – Тео недовольно морщит лоб, зачем-то отодвигает картонный стаканчик от себя, - Перестань! Людям невозможно причинить боль, если она им не нужна. Значит, доктор прописал.
- Зачем может быть нужна боль? - пожимаю я плечами.
- Откуда я знаю? Чтобы стать лучше, наверное. Чтобы научиться чему-нибудь или от чего-нибудь избавиться. Наконец, чтобы расплатиться… - Тео подняла со стола мобильный телефон цвета морской волны, - … со своим «оператором жизни» за очередной «анлим». Должок-с. Ты ранишь – тебя ранят в ответ. Там тщательно ведут универсальный счет твоим поступкам, всё учитывается. И все возвращается.
- Хорошо, - соглашаюсь я, - Но я готов допустить это отвлечённо, вне контекста твоей истории. Но, прости меня, какое право у тебя есть решать, причинять боль или нет? Вот конкретно ему.
Тео молчит. Будто бы не выдержав неловкости паузы, поляки начинают вставать из-за своего стола и собираться. Глава семейства надевает странного вида кепку, от чего становится жутко похож на героя чёрно-белых фотографий начала прошлого века.
- Вообще-то оно без ведома исполнителей получается, само собой, понимаешь? – Тео тиха и сосредоточенна, - И кому бы ты ни причинил боль, в сущности, у тебя есть полное право перезвонить ему и сказать «Знаешь, друг мой, случилось то, что должно было случиться. Не держи на меня зла – лично я против тебя ничего не имею. Прости, что так вышло. Прости…» Я убеждена, что ни один человек в жизни не появляется случайно. Кто-то учит, кто-то лечит, кто-то наказывает. Но мне… Поверь, мне тоже выставят счёт. - Качает головой Тео, и в голосе у неё появляется неожиданно звонкая твёрдость, - И я выплачу все свои ипотеки - можешь не сомневаться. Но только не раньше, чем я вернусь из… 
…Из-под потолка механическая женщина произносит «Буэнос-Айрес» - это единственное, что мы выхватываем - но этого достаточно. Спустя несколько минут мужчина и женщина, оставив себе вкус эспрессо и мороженого, по-детски взявшись за руки, удаляются прочь от маленького кафе, затерявшегося в длинном переходе из стекла и стали. В длинном переходе между посадкой и взлётом, между небом и землёй, между часовыми поясами и границами. В длинном переходе между прошлым и будущем, где так и не нашлось места настоящему. Уходят, оставив на алюминиевом столике два картонных стаканчика, пёстрый контейнер и изящный мобильный телефон цвета морской волны.