Было

Это было совсем не страшно — умирать. Почти что как засыпать, точно зная одно: этот человек больше не проснется. Позволить себе прощальную прогулку по местам уходящей жизни. Подарить теплый сочувствующий взгляд людям, которых волнуют совершенно ненужные никому вещи. Стать смелее с теми, кто внушал страх и боль, и, разглядев за ними собственные ошибки, простить их и себя. На мгновение запутаться, будучи не в силах узнать вокруг ничего привычного и знакомого. Потому что все становилось на свои места, заполняя освобождающееся уходящей жизнью место.

Это было ни на что не похоже — не быть. Не быть собой, той формой, которую все привычно называли тобой, относились как к своей, наделяя желаемыми ими образами и качествами. Не быть другими, держа в себе обрывки чужих желаний, тайн, качеств и памяти. Растворить себя в бесконечной пустоте абсолютного ничего, не торопясь удаляясь от того, что совсем еще недавно по какой-то нелепой причине было таким важным и желанным, а теперь застывает, раскалывается и рассыпается мелкой искрящейся пылью, становясь блеском далеких звезд.

Это было очень странно — воскресать. Первый глоток воздуха - захлебывающийся, жадный, вперемешку с криком и болью, на одних только рефлексах, оставляющий глубокие шрамы в переплетениях памяти, потому что нет еще внутри сознания, способного сдержать этот удар, приняв его на щит причинно-следственных связей, разобрать на вопросы и ответы и раскидать осколками вокруг себя. Первое чувство - боль, которым кричит тело, толкаясь внутри себя расплёскивающимся сознанием. И когда открываешь глаза, в них уже нет никаких вопросов и ответов, а есть только молчание.

Это было — то самое молчание, которое нельзя выразить никакими словами, которое никогда никому не будет рассказано. Молчание, о котором можно только знать, и поэтому ему почти невозможно когда-нибудь стать одним на двоих.

Это было очень сложно — привыкать. Привыкать молчать и говорить одновременно, тепло обнимать и тут же расставаться, отстранять от себя, делая приглашающий жест. Этому не нужно было учиться, оно просто стало частью тебя: способность быть собой и другими одновременно, всегда видеть свое и чужое, и постоянно, постоянно прикладывать усилия, разделяя их, не позволяя себе запутаться, не позволяя никому испугаться тебя. Сложнее всего было привыкнуть к тому, что можно любить и отпускать одновременно.

Это было совсем легко — прятаться. Для этого надо было просто оставаться на виду, продолжать быть собой, потому что никто не хочет видеть самоочевидного. Каждый, выискивая потаенный смысл, с легкостью попадал в им же подготовленный лабиринт заблуждений, проваливался в колодец, дно которого углублялось только одним желанием достичь дна. Не пытаясь никому подражать, превращаешься в абсолютное зеркало, которое становится видно только если перестать в него заглядывать.

Это было очень весело — обманывать. Позволять каждому исполнить свое желание побыть с тобой кем угодно, и потом принимать благодарность за то, чего на самом деле не было. Было весело даже принимать обиды и оскорбления. Смотреть и слушать выдуманные причины и следствия, которыми бравируют или пугают, уговаривают или извиняются, благодарят или проклинают. Это было весело потому, что единственное, что можно было позволить сделать себе, это выбор между печалью и радостью.

Это было грустно — знать, что единственной настоящей причиной для огорчения были те самые невозможные слова. Молчание и было самой печалью.

Это было очень страшно — начать забывать. Этот страх появился не сразу, но он был всегда, и заключался в самом ходе времени. Забывать не потому, что что-то стиралось само: ведь ничего на самом деле не было. Но забывать потому, что появилась сама причина забыть. Осознание совершения невозможного: забыть то, чего нет. Потому что если оно есть, то это невозможно забыть, а если этого нет, то об этом нельзя помнить, но ты забываешь то, что считалось существующим, и, страхом становится то, что если забыть и это, то не останется вообще ничего. Даже того молчания, единственного возможного из того, что есть на самом деле.

Это все становится неважным, когда происходит. Все что было разлетается той самой искрящейся пылью света далеких звезд, превращаясь в то, чем оно и было всегда. Все становится нестрашным, и ты снова умираешь, хотя и не так, как в прошлый раз. И внезапно поняв это, наткнувшись в том, что видишь, на собственные слова, выныриваешь в уже исчезнувшем себе, и судорожно сдерживаешь тот самый полный боли первый глоток воздуха, захлебываясь им, задыхаясь им, плача им, вталкивая в себя всю его боль, разрываясь им на части, затыкая себя им, совершаешь невозможный крик в тишине, превращая его в молчание о том единственно важном знании, что есть на самом деле. Знании, что твое Молчание услышано.