Мои дети

Девочки дорогостоящи, поэтому мы хотим сына. Если родится рыжий сын, мы его назовём Аполлоном. Мы будем ему по утрам укладывать в школьный портфель апельсины и творожные сырки Рыжий Ап. Когда мы будем звонить ему на мобильный, будет играть мелодия “Рыжий-рыжий конопатый, убил дедушку лопатой”. Действительно, его дедушка, мой папа, умер. Но не от удара лопатой, а от инфаркта. Но мы будем модными родителями, будем держать высокую планочку и утверждать, что дедушка Аполлона действительно умер от лопаты. Наш сын будет носить медальон с изображением солнца на груди, и позиционировать себя, как звёздное дитя. Если родится блондин, то мы назовём его Васильком. Мы будем ухаживать за его волосами, мыть их каждый день, делать зачёс на правую сторону. Он будет ходить в голубых футболках и красных босоножках, отутюженных воротничках и наглаженных стрелках на брюках. Мы будем беречь его, покупать ему лучшее мясо дельфинов. А ещё мы купим ему самокат с моторчиком. Его ножка не будет трудиться, и отталкиваться от земли, самокат всё сделает сам. Если же у нас родится брюнет, то мы назовём его Мишей. Так хочет она, а с ней я чувствую себя, как во внутренности отдалённой телефонной будки: уютно и без очереди. Очередь существует за пределами будки, но для меня это не важно, так как я нахожусь уже внутри. Если же у нас родится чёрный ребёнок, то я выйду из родильного отделения, зайду в парашу, посмотрю на себя в зеркало и увижу белого человека. Тогда я брошу её и больше никогда к ней не вернусь. Нет, я вернусь. Приеду на её район, поубиваю всех гопников, всех ревоистов и ягуарщиков, посылающих взгляды антидобра в мою сторону. Я подойду к её дому, загляну в окошко, подышу на стекло и на вспотевшей поверхности напишу - Сука. Позже я поубавлю свой пыл и сотру память, как вытер бы тряпкой пыль на гладкой, уже протёртой голове счастливой фигурки Будды. Когда наступит очередная осень, я вспомню, что она любила ярко-оранжевые листья и шила себе нижнее бельё из самых крупных листьев. А я любил отклонять эти листья и делать ей кунилингус. Моя голова полностью погрязала в листьях и красках её осени. Язык был то твёрдым, как подкова, то мягким, как пиявка. Фух, сейчас я сижу рядом с ней. Она объясняет, отчего ей хочется назвать сына Мишей. Она замечает, что я о чём-то думаю. Я говорю о том, что вспомнил, что на даче у моей бабушки лежат в коробке из-под настольной лампы целые отряды игрушечных солдатиков. Это мои детские любимые солдатики, у каждого из которых есть своё имя. И они достанутся нашему Мише. Но ещё глубже я вспоминаю наш разговор о вероятности измены. Тогда я сказал ей, что я её не смогу простить, а просто посмотрю напоследок ей в глаза, развернусь и уйду в другом направлении жизни. Она тогда сказала мне, что может засмеяться мне вслед, а я ни секунды не думая ответил, что тогда кину ей в лицо камень. Ведь это мои камни, как и мои дети.