Бомженька

 Приключения Женьки Колоскова
      Повесть для детей               

                ПРОЩАЙ, МАМА ТАНЯ!
В последний день учебного года, 25 мая, на последнем уроке во 2-ом «А» классе, на последней парте сидел задумчивый и грустный Женька  Колосков.
Сидел он над открытой на последней странице тетрадкой в линеечку и думал.
А как вы считаете, почему он сидел задумчивый и грустный? Что ли потому, что Вера Ивановна Кириллова, их учительница обратилась к ним с такой речью:
- Я что хочу сказать! Сегодня, в последний день занятий, перед летними каникулами мы напишем первое и последнее в этом году сочинение. Второклассники, правда, сочинений не пишут, но вы попробуйте, у вас получится, я уверена. А написать надо вот на какую тему: «Где и как я хотел бы провести лето?». И она крупными буквами написала свою «тему» на доске. Если кто никуда не едет или отправляется  только на дачу, пусть даст волю своей фантазии. Отметок я ставить не буду, все отметки вы уже получили, а вот осенью, в третьем классе вы напишете мне свои сочинения    на    тему   «Как я  провёл  лето»   и  мы

                3
сравним их с сегодняшними. И тогда вы получите отметки за обе ваши работы.
Так вы, читатели,  решили, что потому Женька Колосков сидел такой задумчивый и грустный, что у него фантазии не было? Нет, конечно. А почему же тогда? А вот почему: жизнь у него была плохая и без отца.
Он  подумал, подумал, и вот что пришло ему в голову. Он взял и написал своё «сочинение»: «Я хател бы прависти лето всё равно где  хоть в квортире лиш бы толко с атцом». Закрыл тетрадку и положил её на угол парты.
Потом достал из портфеля другую тетрадку, по арифметике, открыл её на чистой странице и принялся за новое «сочинение». Оно оказалось запиской. Вот что он написал:
        «Мамка я ухажу от тебя насафсем. Ты плахая. Пей свою вотку, сколько хочеш а я… – тут Женька задумался и решил не рассказывать дальше в записке, что он собирается  делать. Это было его тайной. И он добавил всего одно слово: - пращай».
Вера Ивановна Кириллова была очень внимательной учительницей, но тут она не заметила, как Женька поменял тетрадки, она только обратила внимание на его усердие и старательность. И, наконец, прозвенел звонок, ребята сдали свои сочинения, Вера Ивановна  поздравила их с окончанием  учебного  года  и  переходом  в  третий

                4
класс, сказала, что дневники получат родители  завтра на собрании, попросила ребят еще раз напомнить папам и мамам приглашение на это собрание и пожелала хорошего лета, в общем, распрощалась с ними до первого сентября.
Женька  пришел домой. Дверь в двухкомнатную квартиру была открыта. На кухне у Татьяны Колосковой сидели «гости», они громко разговаривали, звенели бутылками и стаканами, бородатый дядька бренчал на гитаре.
Женька прошмыгнул в свою комнатку, засунул портфель за шкаф, достал из него рюкзачок и стал, стараясь не шуметь, укладывать в него необходимые для задуманного мероприятия вещи. А пока он занят этим, прервём наш рассказ и познакомимся с некоторыми моментами из жизни его мамы Татьяны Колосковой.

                ЖЕНЬКИНА МАМА
Татьяна Васильевна Колоскова была из хорошей семьи, школу окончила почти отличницей, любила кино, театр и авторскую песню, литературу, особенно книжки про любовь. поступать в институт  не решилась, считая, что лучше иметь такую профессию, которая нужна людям в любое время, при любой, как говаривал ее отец, власти. Поэтому она закончила с отличием колледж, где учат шитью, кулинарному и поварскому делу. И работу нашла быстро в хорошем ресторане.
                5
  Друзей и подруг у нее было множество, весёлыми компаниями они ходили на концерты, в театры и кино, правда,  не очень часто, искусство стремительно дорожало. Собирались по домам, пели песни собственного сочинения, вели всяческие беседы. Таня  тоже освоила гитару, правда семиструнку, у покойного  отца научилась, на его гитаре и показывала свои первые авторские опыты, получая порой и похвалу от друзей.
Так она прожила пять лет, осиротев за это время. Однажды друзья уговорили её поехать к морю в пансионат, сказав, что недорогой по нынешним временам, развеешься. Она оформила отпуск, собрала вещички в спортивную сумку, прихватила гитару и села в поезд.
Вернулась она неузнаваемая: похорошела, печаль с неё как рукой сняло, она была весёлой, работящей. «Танька, что с тобой? - удивлялись подруги по работе. – Влюбилась что ли?» Она отшучивалась и бросала на подруг такие взгляды, что проницательный человек мог мы догадаться, что так смотрят на мир только тот, кто живёт ожиданием счастья.
Там, в пансионате, она действительно влюбилась в Мишку Хлебникова, коммерсанта из Подмосковья, как он представился их компании. Татьяна там, у моря, стала звездой пансионата, завоевала   первое   место   на   конкурсе  авторской

                6
песни. Все отдыхающие распевали сочинённую ею песню о любви и море:
             Набежала первая волна,
А потом пошли они без счета.
Зазвенела первая струна,
И подпела нежно ей девчонка.
   Я не знаю, как сойдется
   Это море с этим солнцем
   И с горами, что таят грозу.
   Увезу из Дивноморска
   Я богов куриных горстку
   И твою прощальную слезу.
Отыщу полярную звезду
В час начала черной южной ночи.
И по ней свой путь к тебе найду,
Пусть она нам счастье напророчит.   

А над морем - снова синева.
Не беда - немного поштормило.
В песню я сложу свои слова,
Чтобы ты меня не позабыла.
Я не знаю, как сойдется
Это море с этим солнцем
И с горами, что таят грозу.
Увезу из Дивноморска
Я богов куриных горстку
И твою прощальную слезу.
Кроме счастливого настроения Таня привезла фотографию: под южными деревьями стоит группа
                7
отдыхающих; рядом с ней улыбался высокий  красавец с модной прической – Михаил Хлебников. Таня поглядывала на фото и ждала звонка от него: возвращались из пансионата в одном поезде, даже в одном купе. Когда прощались на Павелецком вокзале, она оставила Михаилу свой телефон и, пообещав в скором времени увидеться, они расстались.
Время шло, и  к чувствам счастья и радости Татьяну посетила тревога: она поняла, что ждёт ребёнка. А Михаил не звонил и не приезжал. И постепенно чувства счастья испарились, осталась одна тревога и страх за будущую жизнь. Было не до веселья и не до песен.
Подошёл срок, и родился мальчик, которого она назвала Евгением в память о своём деде-фронтовике, а отчество сыну записала в свидетельстве о рождении Михайлович. И так как в графе «Отец» в свидетельстве о рождении у Женьки стоял прочерк, фамилию он носил материнскую. И наступила для  матери-одиночки  Татьяны Васильевны Колосковой новая жизнь, полная сложностей и печалей.
Как одна мыкалась в одиночку с новорождённым младенцем – это нужно писать отдельную повесть для взрослых, а мы рассказываем историю Женьки Колоскова для юных  читателей,  которым  еще  не  пришло  время
                8

вникать в  такие мыканья матерей, для этого пожить надо, опыта набраться, научиться понимать жизнь.
Что поделаешь, в каждом возрасте есть свои пределы понимания и опыта; будем придерживаться уровня девятилетнего гражданина.
Так вот, когда Женька ещё ходил в старшую группу детского сада на Егерской улице в Сокольниках, он спросил однажды мать:
- Таня, - так Женька привык обращаться к маме, когда они бывали одни, - Таня, спросил он, - А где мой папа?
Татьяна Евгеньевна вздрогнула, хотя давно ожидала такого вопроса от сына.  Потом сняла с туалетного столика фотографию, ткнула в неё пальцем и сказала:
- Вот он, красав;ц, лихой молод;ц. - После этого достала из бара в мебельной стенке бутылку вина, налила в бокал.
Женька впился глазами в фотографию, но не попросил её, а сказал:
- Не надо, мам.
- Надо, не надо - не твое дело!  Будешь ещё мне указывать! На лучше, полюбуйся!
- Женька внимательно разглядывал человека, стоявшего на снимке рядом с матерью.
- А он к-к-то?– спросил, заикаясь.
- А тебе зачем?- зло спросила мать и в третий раз подлила вина в бокал.

                9
- А мы в саду будем рассказывать про отцов, нам воспитательница Марина Семёновна велела.
- А ты скажи, что у тебя нет отца. Что он был фермером, а потом пропал.
- Куда пропал?
- А никуда. Пропал, да и всё. И не нужен он нам. Пускай сидит в своем Воронцове, небось, уже и женился. И детей нарожал.
- А где это Воронцово?
- Много будешь знать, скоро состаришься. Вот в школу осенью пойдёшь, там всё и узнаешь.
Женька долго разглядывал отца на фотографии, и он ему понравился. Но мать вырвала у него снимок из рук:
- Нечего тут разглядывать, не на кого любоваться. – И вдруг взяла ножницы и разрезала фотографию пополам, отняла от себя Михаила Хлебникова: - Вот, так будет лучше. Раз я мать-одиночка, то и тут нечего ему стоять со мной рядом. Пошли обедать! – И на кухне она выбросила отрезанную часть в помойное ведро.
После обеда, за которым мать «добавила» винца, она отправилась спать, велев Женьке выбросить мусор. Работа домашняя для мальчишки была уже знакома, он даже кашу мог себе сварить, правда, под присмотром Татьяны, она его приучала


                10
  К домашним делам, и, конечно, вынести ведро в мусоропровод. Женька вышел на лестничную площадку, но прежде, чем вывалить  содержимое ведра в мусоропровод, достал отрезанный кусок фотографии и сунул его за пазуху, потом выполнил задание матери и тихонько прошёл в свою комнатку, где спрятал фотографию в любимую книжку про Айболита.
Так и жил Женька без отца, с одной матерью Таней, которая всё чаще  доставала из бара бутылку, или приводила гостей с этими бутылками, и они «гуляли» на кухне, распивала вино и распевали разные песни, которые Женьке не очень нравились, потому что в них пелось много  про тюрьму и вино. Только песни, которые пела Татьяна, он мог слушать спокойно, делая в своей комнатке уроки. Да, он уже учился в школе, фотография с отцом, завернутая в целлофановый пакет, перекочевала из книжки Корнея Чуковского в портфель. У него появился в классе друг Виталька Аксёнов; Женька часто ходил к нему домой делать уроки, Татьяна против этого не возражала, наоборот, Женька развязывал ей руки, у неё было больше времени на посиделки с друзьями.
Её увлечение вином сказалось на работе, Колоскову попросили написать заявление об уходе из ресторана по собственному желании. Она нашла место  в   кафешке,   которую   содержал  нахальный

                11
кавказец, денег получать она стала меньше, зато, как говорила, работала теперь рядом с домом, а нагловатый хозяин кафешки стал появляться у них дома, «гулял» вместе с Татьяниными друзьями. А потом стал и ночевать иногда у них.
Женьке всё это жутко не нравилось, но он молчал, терпел, потому что очень любил свою маму и многое ей прощал. И у него родился план: найти отца и привести его в дом, чтобы он навёл порядок. У Витальки был компьютер, подключённый к Интернету. Женька с помощью друга научился обращаться с компьютером, выяснил, что такое Воронцово и где оно находится. И у него созрел план: потратить на поиски отца летние каникулы.
И вот первый шаг был сделан.

          ШАГ ВТОРОЙ
Он, этот второй шаг, состоял из того, что надо было собраться и покинуть дом.
Но ещё полагалось оставить записку. В ней Женька решил не раскрывать своих планов, чтобы его нигде не искали. Он только приписал: «Вернусь 31 августа». Теперь смотрел, куда записку положить. А вот сюда, на туалетный столик, около зеркала, под мамину пудреницу. Так, всё в порядке. Ой, надо взять папину фотографию. Женька вытащил свой секрет из портфеля и аккуратно убрал его в рюкзачок. Там уже лежали запасные

                12
штаны и рубашка, майка, щётка зубная с тюбиком пасты, коробка с туалетным мылом, Женькины инструменты: молоток и клещи, то есть плоскогубцы; мобильника, как у Аксёнова Витальки, у него, к сожалению, не было. Денег он накопил маловато, но они у него были, на хлеб хватило бы, а на дорогу… Женька решил, что в метро и на автобус его пропустят без билета. Он был хоть и крепенький,  но росточка небольшого: «Сойду за дошкольника». 
На кухне послышалась песня: пела Татьяна, пела она свою любимую песню,  «со слезой», как говорил толстый бард, мамкин приятель. Женьке она тоже нравилась, и он присел её послушать.               
 По дороженьке, дороженьке одной
Перешли мы жизнь, как водится, с тобой.    
Перепели, перемчали в два следа.
Вдруг исчез твой след неведомо куда.
   Аль не сладко было, миленький, в пути?
   Али сердце истомилось взаперти?
   Аль нагрянула грозой любовь-беда,
   Что исчез твой след неведомо куда?
Покачнулась от беды, как от вина.
Устояла, потому что не одна,
Потому что два следочка, два стежка –
Два сыночка – два по жизни посошка…

                13



   Затоскуешь, запечалишься – придёшь.
   Только в сердце ты былого не найдёшь,
   (эту строчку Татьяна спела на рыдании)
   Не осталось от былого ни следа,
  Лучше ты не возвращайся никогда!
«А вот я найду его и он вернётся, вот увидишь!» - хотел крикнуть Женька, но вспомнил, какой сложный план ему предстоит  осуществить, тихо поднялся с кровати, на цыпочках вышел из квартиры и двинулся навстречу своим приключениям.

       ТЫ КТО ТАКОЙ?
До  метро Женька добрался без сложностей. По дороге истратил все деньги: купил пару сдобных булочек, сунул их в рюкзак. В метро прошёл легко:   прилепился к какому-то дядьке с чемоданом, положил руку на его угол, и контролёрша  решила, что они вместе.
В вагоне начались проблемы. Какая-то дама с книжкой обратила на него внимание и спросила:
- Молодой человек, а вы с кем едете? Товарищи, чей это ребёнок?
Но Женька не испугался, ответил ей, что он ничей, сам  по  себе (тут  припомнились  слова  из

                14

какого-то мультика), и что он едет к отцу в Воронцово.
Но тётка не отставала, начала задавать вопросы: а где это Воронцово, а какой туда ходит автобус и откуда, и как твоя фамилия и так далее.
За Женьку вступился парень молодой:
- Что вы пристали к пацану? Едет о себе и едет, куда едет – он вам ответил, что вам ещё надо?
 Любителей поговорить о воспитании детей и поведении современной молодёжи в вагоне нашлось предостаточно, завязалась бурная дискуссия, про Женьку все забыли, накинулись на парня. Но  за этой сварой Женька проехал «Чистые пруды», свою пересадочную станцию. Он выскользнул из вагона на «Лубянке» под шумок дискуссии, и, когда поезд уже тронулся, кто-то спросил: «А где пацан-то?». Сторонники парня засмеялись, кто-то крикнул: «А был ли мальчик?!», дама конфузливо уткнулась в книгу. Евгений шмыганул на встречную линию, чтобы вернуться на «Чистые», и уже занёс ногу на порог вагона, как вдруг цепкая смуглая рука схватила его  под локоть и выдернула из вагона. Двери                захлопнулись и поезд умчался без Женьки.
- Вы чего? – заорал Колосков и только после крика разглядел свою похитительницу. Перед ним стояла цыганка с большой сумкой на согнутой в локте левой руке.
- Ты откуда такой красавец?  Дай на счастье
                15
погадаю. Позолоти ручку. – и злым голосом добавила: -  Деньги есть?
- Вы чё ко мне пристали? Я  сейчас полицию позову!
- Зови. И тебя спросят, откуда ты и куда, и зачем. И мешок твой прошмонают, и последние гроши отберут, и… - и пока она всё это тараторила, она тащила Женьку в угол платформы, в зону последнего вагона, где стояло ещё несколько цыганок с детьми. Они окружили Женьку плотным кольцом, так что со стороны его никому не было видно.
Но Женька ещё не испугался. И когда цыганка потянула с него рюкзачок, он вцепился в лямку и закричал:
- Не трогай, это моё!
- Тихо ты! – прикрикнула она и припугнула: - Ментов накличешь, всех загребут и не только всё отнимут но и в каталажку посадят. Цыц!
Вот  теперь   Женьке   стало  не  по  себе.  Но рюкзак он не отдал, так и стоял, вцепившись в него обеими руками. Цыганка отпустила руку, сказала:
- Ладно,  в  хавере  разберёмся*.       А сейчас скажи, откуда ты?
- Ниоткуда, - Женька упёрся, - пустите меня, вы от папы получите, пустите!
- Папочка, папуля! Спаси меня! – заплясали вокруг Женьки цыганята.
 
     * Хавера – хата, квартира (жаргон)
                16
- Ты почему без матери шляешься по городу? – грубо спросила одна из женщин.
- Потому что она на работе.
- А ты из дому убежал?
- Нет! – вот тут Женька испугался, что его тайна будет разгадана. – У меня каникулы, и я поехал к папе в гости.
- Он что, с вами не живёт?
- Нет, он это, там… в общем. Мы… - Евгений запнулся, чувствуя, что заврался.
-  А деньги у тебя на дорогу есть?
- Нет.
- Что ж, мать не дала?
- А я и не просил, я сам…
- Что сам? Заработать решил сам?
- Да. – Женька выдохся, не знал, что говорить дальше. Но тётка, которая его выволокла из вагона, договорила за него:
- Вот поработаешь с нами,  дадим тебе  денег на дорогу, успеешь, доберёшься до своего папочки.
Если  бы  Женька  знал,  когда  и  как  он доберётся до отца, он бы вырвался и убежал домой. Но он не вырвался, он, как говорится, подчинился судьбе.
- Тебя как зовут?
- Женя, Евгений Михайлович Колосков.
-  Ну, так вот что, Колосок, так будем тебя звать, день кончается, нам пора заканчивать работу, поедешь  с  нами.  Дома  разберёмся  с  тобой  и
                17
подготовим тебя к работе. И не думай рвануть от нас. – Она достала из сумки кусок верёвки, привязала её к Женькиной руке, другим концом обмотала два раза свою ладонь, сказала: - Рядом шагай! – и все двинулись к эскалатору и поехали вверх, наружу.
Они вышли к «Детскому миру», за ним подошли к белому грязному «Соболю», машина такая есть, забрались в нее, расселись все на полу, единственный стул в салоне заняла Главная, как понял пленник Женька, тётка. Она коротко сказала водителю: «Домой» и машина тронулась.

                В ХАВЕРЕ
Ехали они долго; куда -  Женька видеть не мог, потому что сидел на полу.  Тётка взяла Женькин рюкзачок, запустила в него руку, вытащила  Женькины булочки и разделила их между  пассажирами, кусочек достался и пленнику. Пока они ели неожиданное угощение, в машине стояло молчание, но недолго, проглотили кусок, и снова поднялся гвалт, говорили сразу все и со всеми. Молчал только один Колосок, он ехал навстречу неведомой судьбе.
Вот и остановилась машина. Вот и дверь открылась. Вот и высыпали все из неё.
- Что сидишь, Колосок? – окликнули Женьку. – Выходи, давай! – И дёрнули за верёвку.
Женька спрыгнул на землю и огляделся.
                18               
Машина стояла около обшарпанного двухэтажного здания где-то на краю Москвы у железнодорожных путей. Женька только успел заметить за домом вагоны разные – деревянные и стальные от пассажирских поездов, но он ещё ни разу в жизни не видел вагонов и железной дороги. За вагонами гугукнул маневровый тепловоз, что-то там брякнуло и какие-то вагоны тронулись с места – Женька только и успел это увидеть, как его снова дернули за верёвку:
- Давай, шагай.
Все поднялись по шаткой лестнице с деревянными ступенями на второй этаж и через незапертую дверь проникли в жилище. Здесь было много проходных комнат, в которых находилось множество народу. Дети шныряли между взрослых, галдели и приставали к ним, чего-то просили.
Женьку завели в большую с обшарпанными и ободранными стенами комнату; в ней не было никакой мебели, только матрасы без наволочек на полу, одеяла и подушки. Как потом понял Женька, это была общая детская комната. Здесь его освободили от верёвки, посадил на матрас, кинули рядом его рюкзачок и приказали:
- Показывай!
- Чего показывать? – не понял Женька.
- Что у тебя там?
- Мои вещи.
- Твои вещи? Ха-ха-ха! Какой богач!
                19
- А богатые должны с бедными делиться! – крикнул цыганёнок, схватил рюкзачок и вытряхнул всё, что было в нём, на матрас.
И детские ручонки тут же протянулись к выпавшим вещам и вмиг расхватали их. Женька только и успел схватить фотографию отца в целлофановом пакете. Кто-то вцепился в пакет. Потянул его к себе:
- Ну-ка, дай сюда!
- Не-е-ет! – вдруг диким голосом закричал Женька, вырвал из рук пацана свой молоток, замахнулся: - Убью-ю-у-у-у!  - Парень выпустил пакет и закричал от страха:
- Убиваю-ю-ю-т! Мама! – почему-то по-русски, а не по-цыгански.
В комнату влетела «Главная», вырвала из рук Женьки молоток и дала ему такой подзатыльник, что он свалился на матрас. И тут же такой же подзатыльник получил Женькин обидчик.
Но Женька не успокоился, ему уже было всё равно, и он кричал:
- Жулики, воры, отдайте мои вещи, не трогайте меня, грабители!
- Тихо, тихо, цыц, мал;й! – цыкнула на него Главная. – Что у тебя тут за богатство, что ты так за него держишься? Ага, штаны и рубашка, - она стала перебирать Женькины вещи, разглядывать их и выносить свой им приговор. – Они тебе не понадобятся,   в   них   работать    нельзя,   слишком
                20
хорошие. Дай их поносить нашим пацанам. – Она откинула их в сторону и сказала цыганятам: - примерьте, кому подойдут. Да, небогатое у тебя хозяйство, мыло и  все остальное оставь себе, не смейте его у него отнимать, - это опять цыганятам, - Потом  спросила его про молоток и клещи: - А это тебе зачем?
- Пригодится в жизни, - шмыгнул носом Женька, - дела разные делать.
  - Ну-ну, - сказала Главная и отдала ему инструменты, - Тогда убери подальше и зря не размахивай, понял? А вот то, что на тебе надето, придётся тоже снять, для работы это не подойдёт. - Для какой работы? Мне надо ехать, я работать не собираюсь.
- Потерпишь, надо сначала на дорогу заработать. И на хлеб. На-ка вот штаны, примерь. – Цыганка кинула Женьке какие-то штанцы – короткие, с одной лямкой. – Давай, давай, скидав;й свои, принц московский.
Женька нехотя стянул с себя чистенькие джинсики, натянул поданные ему «рабочие» штаны.
- И рубаху на, - продолжила переодевание Главная, и на бедном Женьке оказалась рваненькая рубашонка.
- Вот, - удовлетворительно сказала она, - Это подойдет. Теперь всем ужинать! Миски тащи! – приказала   она   цыганёнку.  Тот  исчез  и   тут   же

                21
появился с грудой алюминиевых мисок, прижимая верхнюю миску подбородком. В руках он держал букет ложек. Вошла толстая цыганка с большой кастрюлей. Пацан раздал всем миски и ложки, не обошёл и Женьки, толстуха положила каждому по большому половнику горячей, исходившей паром, каши с мясной тушёнкой. Дети уселись на матрасы и принялись за еду.
Женька осторожно попробовал – вкусно. И стал есть вместе со всеми.
- А чё у тебя в пакете? – спросила Главная.
- Документ.
- Свидетельство о рождении?
- Нет, фотография.
- Тю, и ты из-за неё в драку полез?
- Да, на ней отец. Другой у меня нет.
- Так носи её на груди. Рома, - обратилась она к пацану, который уплетал кашу рядом с Женькой. – Принесёшь ему иглу с ниткой и кусок тряпки, пусть пришьёт к рубахе изнутри карман для своего секрета.  Ну, а после еды будем тебя цыганить.
- Как это? – удивился Женька.
- Увидишь. Доедай, давай.
После еды Женьку отвели на кухню, где уже была приготовлена горячая вода. Ему вымыли голову в тазу, усадили на табуретку, повязали, как в парикмахерской, куском целлофановой плёнки и выкрасили волосы в черный цвет, а потом еще раз промыли их и стали завивать горячими щипцами. В
                22
общем, искусно преобразили его в черноволосого кудрявого цыганёнка.
- Ну, гляди, - Главная поднесла к Женькиному лице зеркало. – Хорош? Нравится?
Женька увидел себя в зеркале чернявым да кудрявым и закатился мелким смехом. Он уже перестал бояться чего-либо в кругу цыганского табора, поселившегося в заброшенном железнодорожном строении на краю столицы.
- Ты чего ржёшь? – толкнула его в плечо цыганка.
- Я на чёртика похож.
- Ты похож… - она замялась, не зная, как и что сказать. Потом разозлилась: - на кого надо, на того и похож. Иди туда, - и она подтолкнула его к выходу в другую комнату, откуда доносились  мужские голоса и звуки гитар.
В шикарном кресле там сидел толстый дядька с трубкой во рту и золотыми перстнями на пальцах и лениво перебирал струны гитары. Рядом на стульях сидели усатые цыгане с гитарами, один цыган держал на коленях аккордеон. Все  подыгрывали дядьке с трубкой в зубах.
- Ты петь умеешь? – спросила его цыганка.
Женька не только умел, но и любил петь и знал много песен и маминых, и других, разных.
- Ну, чё молчишь, Колосок, отвечай.

                23

- Могу - тихо произнёс Женька, испугавшись, что сейчас его заставят «выступать».  Хотя он любил это дело и в школе пел на всех праздниках и классных мероприятиях.
- А играть можешь на инструментах?
- На гитаре, мама научила.
Женька освоил с помощью матери и её дружков несколько аккордов и мог, напевая, аккомпанировать себе на гитаре. Только на гитарах для взрослых делать это было неудобно.
- Дай гитару, - потребовала цыганка у самого молодого, безусого парня.
- Мира, ты что тут распоряжаешься на мужской половине? – мягко сделал ей замечание дядька из кресла.
- Потерпи, Баро, сёйчас узнаешь. – Она взяла гитару и передала Женьке. – Ну, давай, показывай свои таланты.
- Большая очень, - смутился мальчик.
- Эй, Колька, принеси свою! – крикнул безусый пареньку, торчащему с любопытным лицом в дверях.
Тот мигом исчез и тут же явился с маленькой детской гитарой.
- Во! Эта по тебе – и вручила Женьке инструмент. – Давай, Колосок, показывай свои таланты!

                24
          И Женька заиграл и запел: «По дороженьке, дороженьке одной перешли мы жизнь, как водиться с тобой…» и так далее. «Главная» слушала внимательно, но вскоре прервала:
- Жалостливая, со слезой песня, но не годится. Надо, чтобы тебя было жалко тем, кому будешь петь. Есть у тебя такое?
           Женька вспомнил первую песню, которую его научила играть Татьяна, и запел:
                Поздняя осень. Грачи улетели.
                Лес обнажился. Поля опустели.
                Только не сжата полоска одна,
                Грустную думу наводит она…
  - Вот! Вот то, что надо! – обрадовалась цыганка. – Иди, репетируй! А потом спать ложись.
- А где? – спросил Женька, уже подуставший и от событий дня и от всего, что с ним происходило  в цыганской «хавере».
- Где место свободное найдёшь, там и ложись.
Конечно, цыганёнок, хозяин гитары, отобрал её у Колоска, сел в углу к стене и стал бренчать и что-то напевать, потом вернул ему её, попросил сыграть что-нибудь весёленькое.
Женька подумал-подумал, потом вдруг вспомнил смешные частушки, которые пел толстый бородатый дядька у Тани на кухне, и ударил по струнам, благо для частушек достаточно было знать три аккорда, а Женька ими овладел:

                25
Под Чубайса наряжу
Соломенное чучело;
На Прощёный день сожгу,
Чтоб народ не мучило!

По Руси гуляют бесы,
А мы смотрим, водку пьём.
Не пора ли нам, балбесам,
                Их перекрестить дубьём?!

В кармане следов нету меди,
В графине сырая вода.
На хлеб не одолжат соседи,
На водку найдётся всегда!
Главная в это время стояла в дверях и слушала. И хохотала вместе со смышлёными цыганятами. А потом прикрикнула:
- Колосок, политику не петь! В ментовку загребут, понял?! Про медь можешь.
И Колосок выдал на последок:
Эй, гремите громче трубы,
Эй, звени, тарелок медь.
Для того, чтоб чистить зубы,
Надо их иметь!
- Ну всё, огольцы, спать! – приказала Главная – Мира, которую все называли Лялей, и выключила в комнате свет.

                26
Женька посидел молча несколько минут, привыкая к  темноте, потом стал искать свободное место. Нашёл его рядом с Ромкой. Прилёг, глубоко вздохнул, переживая всё, что с ним произошло за минувший день. И опять вдохнул тяжело, и опять.
- Ты чего? – Толкнул его локтём в бок Ромка. – Спи давай.
-Я мешочек не сшил.
- Какой ещё  мешочек?
- Под фотографию.
- Завтра, всё – завтра. Спи, а то Ляля накажет.
- А как её всё-таки зовут? Мира или Ляля?
- Мира она Чернова. А прозвали её Лялей Чёрной, была такая цыганская артистка в прошлом веке. Мира петь очень любит, вот и прозвали. Спи!
Женька похлопал вокруг себя по матрасу, нащупал угол одеяла, потянул его на себя, проверил за пазухой пакет с фотографией. Прижал его рукой к груди, полежал, полежал да и уснул. Сколько горюшка ни пришлось хлебнуть, а природа своё взяла, сон сморил.

     ПЕРВЫЙ РАБОЧИЙ ЦЫГАНСКИЙ ДЕНЬ
Хоть Колосков Евгений Михайлович и решил расстаться с плохой матерью, но снилась ему именно она: Татьяна стояла в ярком халате на кухне спиной к двери и жарила котлеты – это точно были они, Женька по запаху это почувствовал. Он открыл

                27
дверь на кухню, подбежал к матери и подёргал её за халат: «Мам, мам! Дай горяченькой котлетки попробовать!» Она повернулась к нему: чужое, не мамино лицо! и сказала грубым жутким голосом: «Какая я тебе мама? Мальчик, ты чей и откуда взялся?» Женька сжался в испуге и уже готов был заплакать, но его толкнули в бок и он проснулся.
В комнате пахло котлетами. Все пацаны уже были на ногах. Ромка толкал заспавшегося Женьку:
- Вставай, Чубайс! Жрачку проспишь!
С дальней кухни раздался крик Миры-Ляли:
- Умываться и жрать!
Умывались цыганята не по-интеллигентному: зубы не чистят, повозят по лиц мокрыми ладонями, и порядок. Полотенце было на всех одно. Женька стоял в очереди к умывальному крану последним, так что полотенце он получил мокрое, умылся кое-как, вытирался, сами понимаете, тоже кое-как. Но зубы почистил пастой из рюкзака.
На еду в таборе не жадничали; всем ребятам досталось по две котлеты и по куску мягкого белого хлеба, по стакану сладкого ячменного кофе с молоком.
Поели, сели в «Соболя» и поехали на «работу». В машине распределялись маршруты.
- Колосок, - распорядилась Мира, - работаешь с Ромой. Рома, ты говоришь слова, знаешь, какие надо,  Колосок поёт. Ты идёшь за ним, принимаешь, что дают. Ясно?
                28
Чего уж тут не ясно; только Женька ничего не понял:
- А где я пою?
- Как где? Не дотумкал ещё? В вагоне, в метро, понял, артист?!
- А я…
- Поговори мне ещё! Не споёшь – на цепь посадим в доме на два дня, жрать давать не будем, вот тогда запоёшь! Ха-ха-ха! Не бойся, шучу я, пой давай и все дела. Понятно?
Цыган за рулём вёл машину аккуратно и вкрадчиво, осторожно, не привлекая внимание автоинспекторов. Так не спеша добрались до Лубянской площади, встали позади «Детского мира», выбрались из машины и спустились в метро. Гитара висела на верёвочке у Женьки на груди.
Женька не заметил, как все разъехались по своим маршрутам. Остались они с Ромкой. Тот двинулся в конец платформы, встал в ожидании поезда примерно в том месте, где останавливается последний вагон. Подошёл поезд, и Ромка втащил чуть ли не силком Женьку в последнюю дверь вагона. Цыганёнок встал лицом к проходу и громко заныл  занудным голосом, которого Женька у него до этого не слышал: «Уважаемые москвичи! Мы люди не местные! Мы погорельцы с Молдавии, дом сгорел вместе с имуществом, строить новый  не на что.  Подайте,  кто  сколько  может!»  Он  отступил
                29
назад и вытолкнув Женьку вперёд. Шепнул ему на ухо: «Пой».
Женька опешил: какая Молдавия, какой пожар?! Ромка больно ущипнул его сзади и прошипел: «Пой, зараза!» Тот ойкнул и запел про несжатую полоску, да так жалостливо, что растрогал сидящую рядом старушку. Она полезла в  кошелёк и протянула Женьке бумажную денежку. Из-за его спины высунулась Ромкина рука, цапнула купюру и сунула в пакет.
Женька стоял и пел. Ромка подтолкнул его и затараторил на ухо: «Иди до конца, балда, иди медленно, до следующей станции, понял?»  Певец двинулся по проходу, цыганёнок сзади собирал редкую дань. Так они дошли до передних дверей и тут поезд остановился. Ромка выволок Женьку на перрон и втолкнул в следующий вагон.
И опять Ромкино «Мы люди не местные…» и Женькины несжатые колосья. В середине этого вагона сидел нетрезвый дядька. Он прислушался к Женькиной песенке и громко спросил его, перебив:
- А шо такое грустное поём? – и икнул. – Давай весёлое, про жизнь. – И покрутил над головой зажатой двумя пальцами сторублёвкой.
Ромка сзади наградил Женьку одобрительным тычком. Женька осмелел и спел про зубы. Вокруг посмеялись;  затем  пропелась  частушка про хлеб и

                30
водку: «В кармане следов нету меди…» Когда Женька спел: «На водку найдётся всегда!», ему зааплодировали, а дядька протянул деньги, которые Ромка лихо отправил в пакет.
- Давай ещё, пацан! Плач;! – и пьяный полез в карман.
Очередной Ромкин тычок подвигнул Женку на подвиг и он, забыв наставление Миры-Ляли не петь политику, прокричал под гитару на весь вагон про бесов и про соломенное чучело. Хохот пассажиров заглушил грохот колёс.  Пролёт  заканчивался, поезд тормозил. Но в вагоне успела разгореться революционная ситуация. Одни кричали, что во всём виноваты коммуняки, другие вопили, что демократы жулики. Дядька вытащил из кошелька тысячную купюру и вручил её пацанам - на новый дом, и проводил покидавших вагон «погорельцев» из Молдавии словами, обращёнными к Женьке: «Пой, цыган, дави сволоту!»
Так начинался первый трудовой день для Женьки Колоскова. И прошёл он успешно, в смысле денег: они набрали прилично. В середине дня все «погорельцы» из Молдавии собрались на станции «Лубянка», в углу платформы, у последнего вагона. Ромка отдал Мире пакет с заработком, рассказал ей про яркие эпизоды их мероприятия. Она погрозила Женьке пальцем:
- Я же тебе говорила, никакой политики! Кто тебя за язык тянул!
                31
- А он зато сколько денег дал! Это мои деньги, я заработал!
- А  кормили тебя вчера и сегодня бесплатно, а за ночёвку ты денег давал, а гитара у тебя чья, а кто тебя сюда привёз, ты ему за дорогу платил? Нет, мой дорогой, у нас так не принято, у нас всё идет на общий котёл. Вот  сейчас – обед, а потом снова за работу. И без политики, понял?
Обедала команда в какой-то пельменной, куда их отвёз дядька на «Соболе». Потом вернулись на Лубянку и продолжили свою попрошайскую работу.
Вечером на «хавере» ужинали кашей с мясом и тем же суррогатным (ячменным) кофе с молоком. Потом все дети собрались в своей комнате.
Женька отправился к Мире:
- Отдайте мне мою рубашку!
- Зачем она тебе?
Женька знал, что его об этом спросят и целый день готовил, как он считал, такой ответ, после которого нельзя отказать. Наивный был мальчишка Женька Колосков! В его новенькой рубахе уже щеголял какой-то цыганёнок, какой – Женька даже не заметил. Но он произнёс заготовленный ответ:
- Артист должен быть хорошо одет. Не в лохмотьях.
- Какой артист? – удивилась Мира. – Ты что ли? -   Она  расхохоталась.  -  Тебе  и  так  хорошо

                32
подают. Дело не в одежде, а в таланте. Нагляделся телевизоров. А мы вот их не смотрим. И ничего, живём. Ну ладно, артист, пошли.
И Мира отвела его в другую комнату, в которой Женька ещё ни разу не был. Там на полках лежали груды одежды.
- Выбирай, артист. Только не жадничай.
Женька провозился здесь с полчаса, нашёл себе рубашечку понравившеюся ему, брюки с ремнём, нашёл клочок полотна, ножницы и, в коробке, катушку с нитками и иголку, и вернулся в детскую.
- Ты где кочевал? – пристал к нему Ромка.
Женька показал одежду, катушку и ткань и стал переодеваться. Потом уселся у стены под окном и занялся шитьём. Вы можете со мной поспорить, что такой маленький человек не может ещё обращаться с иглой. Ну, это вы, может быть, ещё не умеете, а мой герой много чему научился за свои  девять лет, живя с матерью-одиночкой. Может быть, вы ещё скажете, что он котлеты жарить не умеет? Ещё как умеет, только пока случай не представился.
Женька придвинул к себе свой рюкзачок, достал из него пакетик с фотографией, примерил  по ней лоскуток и обрезал его. Потом стал вдевать нитку  в   иголку.  Вдел  и  завязал  на   конце  нитки

                33

узелок, как заправский портной (этому он научился у мамы: наблюдал, как она шьёт, часто наблюдал, ведь матерям-одиночкам приходится много шить и на себя, и на ребёнка). Потом вывернул наизнанку рубашку и стал пришивать к ней кармашек аккурат напротив левой стороны груди. Ребятишки сгрудились вокруг, наблюдали, отпускали всякие словечки. Но Женька всё-таки пришил карман, как сумел, вывернул рубаху наружу, надел её, вложил в кармашек, теперь внутренний, пакет с фотографией отца и застегнулся на все пуговицы. Похлопал рукой по тому месту, где покоилась его реликвия, потом погладил рукой и сказал:
- Ну вот, теперь всё в порядке.
- Дай посмотреть! Дай посмотреть! – загалдели цыганята. – Не жмись, покажь,  покажь!
Женька вытащил пакетик из-за пазухи, вынул фотографию и показал ее пацанам из своих рук:
- Это мой отец. Я должен его найти. А вы меня тут в плену держите.
- Да кто тебя держит?! Иди, куда хочешь!
- Только куда ты пойдешь, голубь сизокрылый? – В дверях стояла Мира-Ляля, прислонившись к стойке. – Тебе надо денег на дорогу заработать, и документов у тебя никаких нет…

                34

- А без документ;в ты окажешься у ментов! – чирикнул Колька и загоготал.
- Цыц! – прикрикнула Мира. – Так что поживи-ка пока с нами, а там видно будет.
- А сколько?
- Что сколько?
- Сколько мне с вами жить? – упрямо спросил Женька.
- Как только, так сразу, - ответила Мира. – Отдыхайте, и порепетируйте свои песни.
Колька протянул Женьке   гитарку.  Женька  отмахнулся  от  неё:
 «Не надо, мол». Он  прилёг рядом с Ромкой, своим партнером по «бизнесу»  и вернулся к главной своей думе: как ему убежать отсюда, пусть от неплохих людей, но вставших на его пути к заветной цели. Он должен ехать туда, к отцу. Пусть его не запирали, не приковывали цепями, но он всё равно чувствовал себя пленником, ощущал несвободу. Десятки вариантов рождались в его головёнке, не обременённой ещё жизненным опытом, но так ничего убедительного и серьёзного не пришло ему в голову. Так в поисках выхода он и уснул.
Утром, отправляясь на «работу», Женька надел свой рюкзачок, в котором болтались молоток и клещи, майка с трусами да мыло со щёткой.
- Это ещё зачем? – дёрнула его за рюкзак Мира-Ляля.
                35
- А так я больше похож на беженца и погорельца, - убедительно сфальшивил Женька. На самом деле он хотел бы при побеге быть хотя бы с остатками своих вещей.
- Молодец, - похвалила цыганка юного попрошайку.

ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ПЛЕНА
Прошло недели две, концертных для Женьки, он зарабатывал пением себе на жизнь, значит, как говорят знающие взрослые, он был профессионалом. Только налогов не платил. И не получал зарплаты, что томило его больше всего.
Чёткий и верный план избавления не рождался. Оставалась одна надежда на «как-нибудь», на счастливый случай.
Стояла жаркая июньская погода. Жара даже в метро проникала, и в нём становилось всё труднее прятаться от духоты. Женька и Ромка работали на всех линиях метро, меняя их каждый день. А сегодня они по указанию Миры явились на Сокольническую, на Женькину родную линию.
Вошли в вагон. Ромка заученно простонал  обращение к милосердию пассажиров. Женька запел про своих грачей, которые улетели позднею осенью,  как  вдруг  увидел  справа  на сиденье Веру

                36

Ивановну Кириллову, свою любимую учительницу. Она, услышав пение какого-то чумазого черноволосого мальчишки, вскользь посмотрела на него, не узнала Колоскова и уткнулась в книгу.
План у Женьки созрел мгновенно. Он оборвал пение, мгновенно сунул гитару Ромке, бросился к Вере Ивановне, обхватил её за шею и закричал:
- Мамочка! Я тебя нашёл! – И шёпотом на ухо учительнице: - Вера Ивановна, это я, Женька Колосков, меня цыгане украли, спасите меня! – И опять громко, на весь вагон: - Мамочка, мама Вера, здравствуй, родненькая, я нашёл тебя, твой сын Женька Колосков.
Видели бы вы, что происходило с Верой Ивановной Кирилловой! Особенно с её лицом. За несколько секунд на нём вы могли бы увидеть испуг, потом удивление, радость узнавания и, наконец, превращение в лик материнский, полный нежности и любви. Так не смогла бы сыграть даже самая залуженная и народная артистка СССР. Но это была не артистка, а добрая и сердечная учительница; она очень любила   своих учеников, как родных детей, и она сыграла эту роль, которая не удалась бы народной артистке. Она крепко прижала Женьку к себе и запричитала:
- Женечка, родненький! Где ж ты был? Мы тебя обыскались, всю полицию на ноги подняли! Ты  откуда,  ты  с  кем? – И она грозно взглянула на

                37
 Ромку, отчего он сжался и спрятался за людей. – Кто тебя выкрасил и завил под цыганёнка и зачем? Я что хочу сказать,  - обратилась она к изумленной и любопытной публике. – Да, это мой сын Евгений Колосков. И Слава Богу, что он нашёлся, слава Богу. И теперь мы можем спокойно ехать домой.
Ропот возмущения, и одобрения и прочих чувств донёсся со всех сторон:
- Расстреливать надо тех, кто ворует детей!
- Радуйся, мать и Богу молись!
- Нечего детей одних оставлять, трепаться с подружками надо меньше!
И так далее, и так далее…
Под этот шум Ромка с гитарой выскользнул из вагона и дал дёру. Вера Ивановна с Колосковым покинули вагон на следующей остановке под аплодисменты пассажиров, как раз на станции «Чистые пруды». Женька это заметил и решил свой план выполнять до конца, раз уж так ему повезло. Но Кириллова крепко держала Колоскова за руку.
- Так, - строго сказала она, - я что хочу сказать: где ты был, у кого?
- А вы правда меня с полицией искали? – ответил вопросом на вопрос Женька.
- Да. А почему твоя мама не явилась на родительское собрание? Ты ей не передал мое приглашение?
- Забыл, – соврал Евгений.

                38
- Не лги, - сказала Вера Ивановна. – Я что хочу сказать: ты ничего ей не передал, а ушёл из дома. Оставил какую-то глупую записку и пропал. Я что хочу сказать: она у тебя странная, Татьяна Васильевна Колоскова, тебя хватилась только на третий день. И начали тебя искать, и фотографию твою разослали. А ты вон какой – выкрасился да завился, как тебя узнаешь, чистый цыган. Ну, поехали домой, вот что я хочу сказать.
- Я не выкрасился. Это она меня покрасила, Ляля.
- Кто такая Ляля?
- Хозяйка хаверы.
- Фу, Колосков, что за выражения. Нет, я что хочу сказать: тебя надо воспитывать, как полагается и очень строго. Ну, поехали, вон наш поезд подходит.
Женька повис у Кирилловой на руке:
- Вера Ивановна, не надо домой! Отпустите меня к папе! Он будет меня строго воспитывать.
- Никуда я тебя не отпущу. И прекрати истерики, встань, как полагается. Почему ты не хочешь домой?
- Вы не знаете, дома у мамы плохо. Там чужие дядьки приносят водку и пьют вместе с мамкой. -  Женька сказал это и почувствовал  такую горечь   и   боль в детской своей душе: и от того, что  правду сказал впервые о маме, и  будто предал её,  и   за счет этого  предательства  вызвал к себе
                39
жалость у учительницы и как бы выпросил послабление, что ото всего этого заплакал.
Вера Ивановна растерялась и начала медленно, начав со своего привычного  «Я что хочу сказать»:
-Женя, я что хочу сказать, это правда, что ты сказал про маму?
- Да, - всхлипнул Колосков и сковырнул кулаком слезу с глаза. – Я потому и поехал к отцу, чтобы вернуться вместе с ним и отучить Таню от плохого, вот.
- Подожди, а разве у Татьяны Васильевны есть муж, то есть, я хочу сказать, у тебя есть отец?
- Конечно есть! – с жаром заговорил Женька, почуяв, что всё может получиться именно прямо сейчас. – Таня мне сама сказала, где он живёт, и фотографию дала. – Женька постучал рукой по груди, где под рубахой таился снимок Михаила Хлебникова. – А адрес мне помог найти Виталька Аксёнов, по Интернету! – И он опять погладил себя по груди, показывая, что адрес у него в кармане. Приврал, конечно, но чего не сделаешь ради свободы. И убедил доверчивую Веру Ивановну. Она в растерянности посмотрела по сторонам, потом обратилась к Колоскову, отпустив его руку:
- Я что…
- Я доеду,  Вера  Иванна,  доеду,  и  ничего  со

                40
мной не случится, погощу у папы, поживу там, честное слово. А к первому сентября вернусь в школу, обязательно! И будет о чём сочинение написать, че сло!
- У тебя уже есть о чем написать, нет, надо всё-таки сначала приехать домой, вымыться, переодеться, поесть, наконец, как следует.
- Да не хочу я есть, я утром хорошо поел, не надо мне переодеваться, мне и так хорошо, Верочка Ивановна, ну пожалуйста! Я пересяду на «Тургеневскую», доеду до «Тёплого стана», а там на  автобусе до Воронцова, и всё.
- А деньги у тебя есть?
- Есть! – радостно  опять соврал Колосков и побежал к эскалатору на пересадку. И только рюкзачок подпрыгивал у него за спиной.
Вера Ивановна в нерешительности постояла на платформе, потом, словно что-то вдруг её осенило, кинулась догонять Женьку. Но его уже и след простыл…
Вам, наверное, интересно знать, как в таборе встретили известие о побеге  Колоска, и о чём говорили вечером на квартире у Татьяны Колосковой Женькина мать и Вера Ивановна Кириллова? Но это будет тогда не повесть, а целый роман, а нас интересуют только приключения Женьки Колоскова, а они еще только получают дальнейшее   развитие.  А   про   всё   остальное   вы

                41
можете и сами додуматься, даже лучше, если сами, без авторского навязывания. Итак, продолжаем.

            ОТ ВРАНЬЯ ДО ВРАНЬЯ
До станции метро «Тёплый стан» Женька  доехал без помех; никто к нему в дороге не пристал, никто ни о чём не спросил: все торопились на дачи, некогда было обращать внимания на посторонних, своих бы не растерять детишек, да вещи держать, чтоб не падали, когда поезд тормозит. В общем, прибыл он на станцию, а там два выхода: куда идти? Стал он пассажиров, спешащих по платформе чуть ли не бегом, расспрашивать, но пока рот разинешь, слова произнесёшь, а он уже вон где, по ступеням поднимается.
Тогда Женька подошел к мужчине, стоящему на платформе в ожидании поезда.
- Дядь, куда мне идти, чтобы в Воронцово ехать? – только и успел спросить, как подлетел поезд.  Дядька наморщил лоб, соображая, что ответить, но двери зашипели, открываясь, дядька махнул рукой – некогда, мол – и шагнул в вагон. Двери за ним закрылись, он повернулся лицом к стеклу,  развел руки - извини, мол, пацан – и уехал.
И Женька понял, что надо все делать самому,  и решил попытаться найти дорогу к автобусным остановкам.

                42
Он поднялся по лестнице, очутился в длинном подземном коридоре и пошел по нему навстречу спешащим в метро пассажирам. Справа вдоль стены перехода стояли палатки, торгующие всякой всячиной: и пирожками, и очками, и чулками с носками, газетами и книжками, сувенирами и прочим мелким товаром. В левой стене были выходы в город, висели указатели, к каким автобусам где нужно выходить наверх.
Но какой автобус идёт в Воронцово или проходит мимо него, наш путешественник не знал, а на указателях этого не было написано, только номера автобусов. И он пошёл наугад. Поднялся наверх, огляделся. Увидел людей, стоящих в очереди перед указателем остановки, потом заметил другие очереди к разным автобусам. Стал читать на указателях. Ага, вот оно, Воронцово, автобус номер 908. Женька встал в очередь. Подошла тётенька с сумкой на колёсиках, спросила его:
- Вы на Воронцово?
Женька удивился: он стоит в очереди на автобус номер 908, отправляющийся в Воронцово, на указателе чётко написано, а она всё равно спрашивает. Странно, но Женька ответил:
- Конечно, а куда же ещё-то.
Ждать пришлось долго. Захотелось есть и пописать. Но тут подошел автобус. Очередь тут же превратилась   в  кучу,  которая   вся   сразу   хотела

                43
влезть в автобус. Женьку выпихнули из очереди, он сунулся в неё снова и запищал:
- Я тут стоял!
Кто-то засмеялся в ответ и крикнул уже в дверях автобуса:
- Тут все стояли! Хочешь уехать – борись за своё место!
Женька наклонил вперёд голову и нырнул в толпу, как щепка в волну и она, это толпа-волна внесла его в салон. Женька чуть было не упал, но кто-то подхватил его под руку и толкнул в угол задней площадки. Двери хлопнули, закрываясь, мотор взревел и автобус тронулся. Поехали!
Ехать душно, народищу полно, через переднюю дверь на следующей остановке в автобус, пыхтя, влезла толстая тётка-кондуктор и закричала:
- Граждане пассажиры, приготовьте деньги за проезд.
Колосков похолодел и тут же пожалел, что наврал Вере Ивановне Кирилловой про деньги. Нет их у него, нечем оплатить проезд. Вдруг пришла спасительная мысль, что он может сойти за дошкольника и ехать бесплатно. «А где родители?» - начнут приставать. Надо что-то придумать. Опять наврать? Или опять давить на жалость, сказать про мать? Нет, про маму больше никому, никогда. Он уже  жалел,  что  сочинил ей  такое  плохое  письмо,

                44
потому что несмотря ни на что, он любил свою маму, а теперь он любил её ещё сильней, и как же ему сейчас хотелось обнять её и спрятать  свою голову, уткнувшись  в её домашний халат. А как ещё спастись, как? Думай, Колосок, думай!  Ему вспомнилось его цыганское прозвище, кликуха, как объяснил  всезнающий Ромка, и Женька принялся судорожно соображать, придумывать очередное враньё, то есть, простите, версию оправдательную во имя своего спасения.
Кондуктор добралась до задней площадки перед Сосняками.  Она собрала со всех дорожную дань и только теперь обратила внимание на маленького пассажира с рюкзачком за плечами.
- Чей мал;й? – спросила она пассажиров и, не услышав вразумительного ответа, обратилась к нему:
- Ты, малой, с кем?               
Женьке вспомнился мультик про Простоквашино и он ответил:
- Ни с кем. Я сам по себе. – Он ничего так и не придумал и решил, что пусть будет, как будет, как получится. То есть решился отдаться на волю судьбы или случая. Но вот он случай и наступил.
- Как это сам по себе? Ты должен быть с родителями.
- А у меня их нет.
- Как это нет? Детдомовский что ли?

                45
- Нет, я же говорю: я сам по себе.
- А мать где?
- Дома осталась.
- Тьфу ты, то нет, то дома осталась. А ты, значит, едешь, один. И куда же ты едешь?
- К папе. Он в Воронцове работает.
- А денег тебе мать на дорогу не дала?
- Зачем?
- Как зачем? – Возмутилась кондуктор. – За проезд надо платить!
- А я ещё дошкольник.
- Не ври. Вон как разговариваешь, как взрослый, небось в классе третьем учишься.
- Во втором, - обиделся Женька и проговорился, кто его за язык тянул, правдолюба?
- Ага!  Вот ты и признался! Значит, ты заяц? А ну давай, или плати или выметайся!
Тут вмешалась публика, слушавшая разговор тётки с мальцом:
- Связался чёрт с младенцем!
- Оставьте вы его в покое!
- Пускай себе едет!
- Он грубиян! – закричала тетка с сумкой на колёсиках. Он еще до посадки мне в очереди надерзил!
- Он что, место у вас занимает?
- Ага, -   заорала   кондуктор, ездют бесплатно     до    Москвы,    потом    по     метро    накатаются,

                46
нагуляются и домой, давай им бесплатный транспорт. Ишь, привыкли на дармовщину, фулиганьё!
- «Сосняки» - объявил мужской голос по салонному радио. Автобус остановился, двери открылись.
- Брысь отседова! Расплодилось, цыганьё!– Тётка подтолкнула Женьку к выходу, и он вылетел на обочину, не успев толком сообразить, что к чему.

                АРБУЗНЫЙ ПРИВАЛ
Автобус пшикнул дверями и уехал. Женька оказался на земле, обиженно хлопая ресницами. Потом огляделся. Он был один на остановке. Рядом с ней на обочине высилась фура, из неё  выгружали ранние арбузы. Командовал выгрузкой черноволосый человек, с чёрной щетиной на лице. Два таджика-гастарбайтера таскали их  по два в охапку  во двор дома, стоявшего около шоссе.
Один таджик неловко принял арбуз, сделал пару шагов,  споткнулся и выронил его. Трах, полосатый красавец раскололся на куски.
- Ляй-ляй, не нужьно! – закричал хозяин и стукнул грузчика ногой по мягкому месту. – ранний арбуз дорогой вещь, если ещё раз уронищь, я тебе платить денег не дам, ляй-ляй!
Женька наблюдал эту сцену, разинув рот.
- Что смотришь, джигит? Арбуз хочищь? – спросил его чёрный человек.
                47
Женька кивнул головой. Тот поднял кусище арбуза и протянул его Женьке:
- Ты цыган, кудрявый?
Женька и забыл, что он крашен и завит под цыганёнка. И отрицательно помотал головой:
- Нет, это они меня покрасили и заставили на них работать.
- И много заработал?
- Ничего не дали, только кормили.
- А как работал?
- Песни пел в метро, под гитару.
- И как?
- Вот убежал от них.
- А сюда, ляй-ляй, как попал?
- В Воронцово ехал к отцу без билета. Меня и высадили.
- Ляй-ляй! Нам петь не нужьно. Хочещь заработать?
Женька согласно тряханул искусственными кудрями, прощаясь со своей недолгой цыганской судьбой, не ведая, что будет еще не раз вспоминать о ней как о лучших днях своих приключений.
- Давай, помогай арбуз носить в сарай. Только по одному. Разобъёщь – ничего не получищь, дам пинка под зад, а больше ничего не дам, понятно? Тебя как зовут, цЫган?
- Я не цЫган, я русский.
- Ну, давай, Ванюша, согласен работать?
- Я не Ваня, я Женя, Евгений.
                48
- Какая разница. Ну, согласен?
- Да! – радостно сообщил  Колосок и взялся за арбузы.
День заканчивался, солнышко разливало красный свет по крышам домов, по верхушкам яблонь, по верху фуры, а Женька всё таскал арбузы в сарай. А хозяин стоял, руки в брюки, посматривал за грузчиками и болтал о чём-то с хозяйкой дома, в чей сарай они носили сладкий груз под названием арбуз. Женька поначалу бодро таскал полосатые глыбищи, вспомнил стихи из одной детской книжки про арбуз:
                Арбуз – он тоже ягода,
                Но только великан.
                Его, друзья, не надо нам
                Засовывать в стакан.
Прошёл  час, другой, и ребёнок устал. Но хозяину арбузов было наплевать на законы о правах детей, ему надо было делать свою коммерцию. Зато хозяйка заметила, что паренёк еле ноги волочит, пыхтя мимо них с арбузом.
- Ты уморить что ли парня хочешь? – спросила хозяйка.
- Ляй-ляй, не нужьно! Пусть знает, как деньги зарабатывать. – А потом  крикнул Женьке:- Эй, Ванюша, кончай грузить, шабаш! Завтра закончим.
- А это последний, - качнул арбуз в руках Женька. – И меня Женей зовут. А тебя как?

                49
- А меня зовут Хозяин, понял, чинарик*? Бери этот арбуз и ешь его на здоровье, и спать иди в сарай, товар там стереги.
- От кого стеречь?
- От собак.
- Собаки арбузы не едят.
- Русские собаки всё едят, - засмеялся Хозяин.
- Что, он один арбуз будет есть? – спросила женщина.
- Два арбуза ему много. Дай хлеба, и хватит с него.
Свой арбуз Женька уронил на пороге сарая. И сел, припав к половинке этой ягодищи, которая не влезает в стакан. И подумал: «А в стакане их носить было бы легче».
Тетка принесла целую лепешку лаваша и Женька с аппетитом слопал его под арбуз – и наелся, и напился. Кроме лаваша она принесла ему две телогрейки и какую-то тряпку, похожую на кусок старого каньёвого одеяла. Пока юный грузчик выбирал себе местечко для ночлега, кто-то притворил дверь сарая и щёлкнул снаружи замком. «Заперли!» - вздрогнул Женька и почувствовал, как покрывается холодным потом. Он кинулся к двери и заколотил в неё кулачком:
- Откройте, вы не имеете права!

------------------
*Чинарик – окурок (жаргон)   
                50

Ванюша, утром рано разбужу на работу. Спокойной
ночи, цы’ган! – И Женька услышал удаляющиеся шаги Хозяина.
- Меня Женькой зовут! – заорал пленник в щель сарайной двери, но крик ничего не изменил в той ситуации, в которую попал, или, если хотите, вляпался (но это слово подошло бы к более взрослому, к подростку, например), в общем, просто угодил наш бедолага Колосок.

                НОЧЬ РАЗМЫШЛЕНИЙ
На  дворе уже стояли сумерки, солнечные лучи стригли верхушки деревьев и в щели сарая никак не попадали. Здесь стоял полумрак. Почти весь сарай был забит арбузами. Женька обошёл кучу, похлопал по некоторым ладошкой, обследовал стены и пол: нет ли щели, через которую можно выбраться наружу – увы, спасительной лазейки не нашлось.               
Тогда он перенёс телогрейки к стене. Одну свернул валиком – подушкой под голову, на другую улёгся, ноги прикрыл «одеялом», или тем, что его заменяло, и стал думать думу свою: что же с ним произошло и почему…
Человек, когда начинает разбираться в ситуациях, в которые, как он считал, его загнала жизнь, в первую очередь ищет виноватых: из-за кого  или  из-за  чего  он  попал  в  ту  или  иную

                51
историю. Дети тем более размышляют именно так, потому что они еще не умеют  разбираться в  своих делах, или, как бы сказала учительница Вера Ивановна Кириллова, не научились анализировать собственные поступки.
Женька винил Михаила Хлебникова, которого Таня назвала Женькиным отцом, за то, что не нашёл её, или не захотел, а может  и поленился. Винил мать за то, что не решилась искать отца её ребёнка, испугалась, наверное, чего-то, или очень гордая была. А теперь вот сиди и звякай рюмками да песни пой с горя вместо того, чтобы… А что чтобы, Женька не мог  придумать, мысль его слабая застревала на это месте. Винил он цыганку, которая выхватила его за руку из вагона метро; вот если бы она его не выхватила, я бы давно бы уже был… А где бы ты был, думал Женька, вот  и лежишь теперь запертым в сарае. А я, может, был бы уже у Михаила Хлебникова, если бы не толстая тётка кондуктор, которая выпихнула его из автобуса. Вот она и виновата, что я налетел на эти арбузы. И виноват черный Ляй-Ляй-не-нужьно, который запер меня в сарае.
Ну хорошо, теперь ты лежишь запертым в сарае рядом с арбузами. Ешь – не хочу. И что дальше?
И так и эдак переворачивал Женька события дней минувших, ни к чему так и не пришёл. От дум

                52
 голова заболела под утро  и веки стали слипаться, наваливалась дрёма – и от усталости, и от дум тяжких. И он не заметил, как уснул. И снился ему огромный ангар с арбузами, а перед ним стоял стол, за которым сидел Михаил Хлебников. А на столе стоял арбуз и табличка с надписью: «Фермер Ляй-ляй».
А пока наш герой спит, скажем, что всегда, когда разбираешься в своих бедах, ищешь виноватого, нужно начинать с себя. Так-то вот, Евгений Михайлович! Но Евгений Михайлович этого ещё не знал и Вера Ивановна Кириллова ему об этом не говорила.

        ПРОДОЛЖЕНИЕ АРБУЗНОЙ ЭПОПЕИ
Женька так заспался, что хозяйка растолкала его с трудом:
- Иди, умойся и поешь.
Женька  вышел из сарая на раннее утреннее солнышко. Мальчишку охватила прохлада, она освежила его и окончательно прогнала сон. Женька сделал несколько шагов и чуть не застонал: все мышцы болели – так он наработался вчера с арбузами. Он привалился спиной к стене сарая и медленно сполз, сев на корточки. Вставать не хотелось. И вдруг он услышал:
- Ляй-ляй, Ванюша, давай скорей умываться, жрать да за работу! - К нему подошёл Хозяин, взял его   за   руку  и   потащил   в   дом.   Недалеко   от
                53
крыльца на столбике висел умывальник. Вода в нём была ледяная, колодезная.
Женька плесканул на лицо из ладошки водички и передёрнул плечами. Потом вспомнил о чём-то, крикнул Хозяину « Подожди!» и побежал в сарай. Вышел из него со своим рюкзачком, достал из него щётку и тюбик с пастой, принялся чистить зубы.
Хозяин от удивления цокнул языком и сказал:
- Культурный, чинарик.
Женька умылся с мылом и пока он вытирает лицо не очень свежим полотенцем, висевшим тут же на крючке, заметим, что правила личной гигиены человек должен стремиться соблюдать всегда, в каком бы положении он ни находился.
На завтрак хозяйка подала коммерсанту и его помощнику  Колоску яичницу с колбасой и сладкий кофе с молоком. Хлебом служил всё тот же лаваш.
Женька вытер рот руками, сказал спасибо и спросил:
- Можно выйти из-за стола?
- Ляй-ляй, зачем? – нахмурился Хозяин.
- В туалет, - ответил Женька и побежал во двор искать места общего пользования.
Женька, сделав все дела, подошёл к крыльцу. Там уже его поджидал  черноволосый с черной небритой щетиной коммерсант-хозяин Ляй-ляй. Он

                54

поманил Женьку пальцем: иди, мол, сюда. А куда же ещё-то идти при таком варианте?!
- Так, - сказал Ляй-ляй, - ходи за мной, быстро! - И  пошёл на улицу. Там у ворот уже стоял стол с весами и большая сваренная из прутьев корзина-ящик, то есть, контейнер для арбузов. Ляй-ляй ткнул пальцем в корзину. – Это что, знаищь?
- Конечно, здесь арбузы хранятся. А на ночь крышку запирают на замок.
- Маладец, дарагой. Надо сюда арбуз носить. Начинай.
И Женька стал носить арбузы, принимала их у него хозяйка дома, она же начала торговать, когда подъехал первый пассажир. Вскоре появились вчерашние грузчики, и они быстро заполнили  ящик сладким товаром. Некоторые арбузины поднять ему было не под силу, хозяйка дала ему тележку – старую детскую коляску, и он на ней подвозил товар.
Потом, когда ящик наполнили, он сидел у забора и смотрел на проносящиеся мимо машины, тихие иномарки, ревущие грузовики, автобусы. Интересно, летят машины, в них сидят люди разные, они ведь куда-то едут, их там кто-то ждёт. А я куда ехал? Кто меня ждёт? Может быть, вернуться в Москву, плюнуть на все, а? А что ты там будешь делать, с кем гулять и проводить свои каникулы? Пусть меня никто нигде не ждёт. Зато  я

                55
жду, жду встречи с отцом. И эту встречу должен сделать я сам (Женька не мог сказать: организовать встречу, он еще не дорос до таких речей). Сделаю, а там будет, что будет.  Только надо оторваться от этих арбузов поскорей. Вот до чего додумался Евгений Колосков, сидя у забора рядом с контейнером и глядя на поток машин, струящийся по Старо-Калужскому шоссе.
Хозяин куда-то исчез вместе с таджиками-грузчиками, покупателей прибывало всё больше, тётка взмокла и крикнула Женьке, чтобы не прохлаждался под забором, а подавал товар. Пришлось оставить свои размышления и взяться за работу. Торговля шла бойко. Ящик пустел, Женьке пришлось добавлять арбузов из сарая, катать их в детской коляске. Какие тяжёлые, тётка Клавдия (Женька спросил, как её зовут) помогала ему вынимать из коляски и перекладывать в ящик.
Так они трудились до обеда. Клава его покормила, сказала, то поставит ему в сарае раскладушку с постелью, всё будет хорошо…
Прошло  дней десять. Как-то  пришла купить арбуз соседка тёти Клавдии.
- Клаша, никак внучка в помощники взял а?
- Не мой это. Геркин. Прибился к нему малой беспризорный.
- Чёрный какой-то, кучерявый. Цыган что ли?
Женька сидит возле арбузов, помалкивает. Знает уже: ляпнешь лишнего – беды наживёшь.
                56
Клава засмеялась:
- Да нет, это он у цыган жил, они его под себя покрасили. Эй,  – обратилась она к Колоску. – А ты некрашеный – какой? 
- Золотой.  Мамка пшеничным называет.
- А игде ж твоя мамка, колосок ты пашаничный? – встряла соседка. – Откуда и куда ж она тебя одного выпроводила в Божий Свет?
«Пусть допрашивает, не полиция», - подумал Женька и решил больше ни на какие её вопросы не отвечать. Он встал, взялся за коляску и потащил её к сараю за очередной порцией арбузов. И в спину услышал:
- Ишь, какой серьёзный. Надо бы в полицию заявить. А то развелось бомжей, замков не хватает на всё вешать.
- Да будет тебе, - ответила Клава, - не бомж он никакой.
- А кто ж он таков?..
Женька насторожился. Значит, чтобы тётка отвязалась, придётся или что-нибудь наврать, или правду сказать, чего очень не хотелось бы.
Он прикатил коляску с арбузами, разгрузил ее сам в контейнер и опять сел рядом с ним на корточки, по-цыгански. Тётка не уходила, она подошла к нему и провела рукой  по голове против волос;  они уже изрядно отросли своим естественным золотистым цветом:
                57
- Правда, крашеный. Вон уже видны  пашаничные твои. Она легко шлёпнула Женьку по затылку. А со взрослыми надо разговаривать вежливо, а не спину упрямую показывать, когда спрашивают.
- Мамка моя в Москве, в ресторане поваром работает. А я поехал на каникулы в Воронцово к отцу, в деревню, к бабушке и дедушке. Меня цыгане перехватили, хотели, чтобы я с ними по вагонам в метро деньги зарабатывал. Вот и под цыганёнка покрасили и завили. А я от них сбежал. Сел в автобус без денег, меня тётка кондуктор высадила. Вот заработаю, и дальше поеду, отдыхать буду, понятно? Вы теперь не будете ко мне приставать?
- По-ня-т-но-о… - растерянно протянула Клавина соседка. – И долго ты будешь тут зарабатывать себе на дорогу.
- Недельку ещё – по-деловому ответил Женька.
- Хорошо, тогда я тебя на дорожку подстригу, приходи ко мне через недельку. И в бане вымою. Небось, уже чесаться начал?
- Не-а, - соврал паренёк. – Спасибо.
- Спасибо скажешь после, а нынче приходи обедать часа в два.
- Да он голодным не останется. – вступилась Клавдия. – Ты что?

                58
Соседка ушла. Клава посмотрела на Женьку осуждающе:
- Что-то ты говорливым стал. Мне ничего про себя не рассказывал.
- А вы ни о чём меня не спрашивали, - ответил Колосок и цыкнул слюной через зубы в пыль. – Пить хочется.
Клава удивлённо посмотрела на него, достала из-под стола пластиковую бутыль с водой и стакан:
- На, испей. А к Маруське, соседке моей сходи, отобедай. Она тебя и пострижёт знатно: как-никак – мастер, в нашем салоне работает, на другом конце посёлка, нынче выходная. Только… - Клава хотела что-то ещё сказать, но передумала. Махнула рукой. – Ладно,  потом,  вечером….
- Тётя Клавдия, - спросил Женька, - а  как зовут Ляй-ляя?
- Кого-кого?
- Ну, этого, хозяина арбузов, он всегда говорит: «Ляй-ляй не нужьно»?
Клавдия закатилась мелким смехом, упав грудью на стоящий на столе арбуз:
¬- Ха-ха-ха, Ляй-ляй, он услышит – уши тебе оторвёт вместе с башкой; не вздумай, ха-ха-ха, ему, ха-ха-ха, так сказать… Гера,  Г;рой его зовут, имя такое у них есть, кавказское; Ляй-ляй, ха-ха-ха…
Гера  объявился  к середине дня, он приехал на  грузовой   «Газели»-фургоне,   привёз    ящики    с  кабачками,    персиками   и   черешней.   Приказал
                59
Женьке помогать шофёру разгружать товар.
- А вы не будете разгружать? – наивно спросил Колосков.
- Что? – рявкнул Гера и дал ему слегка ногой по мягкому место, как по мячу - «щёчкой». – Вали грузить, чинарик! Я не грузчик и не продавец,  я коммерсант.  Грузчик – ты, понял?! А ты что рот разинула, давай, торгуй! - Прикрикнул он и на Клаву, - торгуй, давай!
И работа закипела. Гера распоряжался, куда ставить ящики; из машины водитель вытащил небольшой столик, на его поставили образцы продукции, Гера выложил ценники. Потом он забрал у Клавы выручку за проданные арбузы и уехал на газели, пообещав вернуться к ужину.

                У МАРУСИ
Вскоре пришла Маруся-парикмахер.
- Ну что? Без четверти два, - сказала она Клаве. – Отпустишь этого молодого человека ко мне на обед?
-  Погоди.  Постой тут две минуты, я сбегаю домой  скоренько. - И умчалась. Вернулась она действительно быстро с батоном белого хлеба, ножом и  полубатоном варёной колбасы. У Женьки при виде колбасы засосало под ложечкой.
Клавдия перехватила его взгляд, спросила, подняв пакет с колбасой:
- Отрезать?               
                60
- Не надо, Клаша, у меня всё есть, - остановила её Маруся. - Да, скажи своему абреку,                чтобы парня не искал, наври чего-нибудь про полицию, что забрали его у тебя с дороги и увезли в детприёмник, а его могут привлечь за эксплуатацию детей и регистрации лишить, - потом она взяла Женьку за руку,  сказала: -  Пойдём, - и повела Женьку вглубь Клавиного участка. По пути он прихватил из сарая свой рюкзак.
Там, в заднем заборе, за домом была калитка.
- Мы через неё в гости ходим  друг к другу,  – Она отворила калитку и ввела Колоскова на свой участок – в замечательный сад.
Евгений Колосков за свои девять лет не гостевал на дачах ни разу: не было у Колосковых дачи, ни у бабушки, ни у дедушки - не бывал он нигде, поэтому, когда он увидел дом, обитый сайдингом, он не знал ещё, что сайдинг – это пластиковая вагонка, примитивно говоря, которой сейчас принято покрывать стены загородных домов, дач, мелких коттеджей и разных торговых палаток и других строений, потому что пластик держится двадцать пять лет, вот как: покрыл и живи себе и живи, и красить не надо.
Понравилось ему и в доме у парикмахера Марии. Он спросил, как её называть по-взрослому, она отшутилась:
- Зови меня просто тётя Маруся. И тебе, сынок, надо помыться. И как следует. Согласен?
                61
- Да, - только и сказал Женька, потому что
вымыться ему хотелось давно. – А где? –спросил он.
- Ты скажи сначала, как тебя зовут?
- Колосков, Евгений Михайлович.
- Ну и что ты мне,  Женюшка, про отца из Воронцова нафантазировал?
- Я не  фаз… я не фан… я правду сказал, -  выпалил Женька и вдруг заплакал, да так горько, что у Маруси слёзы тоже навернулись. Она прижала его к себе, поцеловала в макушку. И мелькнула у неё мысль одна… Но не станем забегать вперёд, а то вам будет неинтересно читать.
- Пойдем-ка, я тебя для начала избавлю от цыганских кудрей. Хочешь? –Женька согласно кивнул головой. – И станешь ты золотым шариком, пашаничным. Давай только для начала вымоем голову. Она отвела гостя в душ, включила подогрев, усадила на стул и стала расспрашивать:
- Ну, давай, выкладывай все про себя и про мать с отцом.
И Женька всё ей рассказал, всё, о чём вы уже прочитали. Маруся охала, всплёскивала руками, пока слушала историю мальчика. Вода тем временем согрелась.
- Ну, давай рубаху скидавай.
- Женька вцепился в рубаху, в которой таилась фотография Михаила  Хлебникова.

                62
- Нет, я не хочу, я не могу, мне нельзя её снимать, там… - Но Маруся стащила-таки с него рубаху и обнаружила на её изнанке секретный карман.
- Что у тебя тут, деньги?
- Нет, фотография. Отца.
- Можно я посмотрю? – Она так осторожно спросила, что Женька понял, что ей можно доверять.
- Ладно, смотрите пожалуйста. Только верните потом.
- Потом мы тебе новое хранилище для неё пришьём и к другой, к чистой рубашенции. – И глядя на фото Михаила Хлебникова: - А мужик-то ничего, интересный. Что-то мне его лицо вроде бы знакомо. Может, стригся когда у меня? – Она отложила фотографию на полку - Ну, теперь помоемся. – И она вымыла Женьке его грязную башку шампунем два раза, профессионально. Потом усадила пацана на табурет  в саду и стала стричь, только кудри черные полетели во все стороны.
Наконец работа была завершена.
- Ну, иди в душ да вымойся как следует, вот мыло и мочалка, давай, а я пойду бельишко тебе подберу кое-какое и стол пора накрывать, проголодался, небось.
Женька как сто пудов с себя смыл, с грязной водой утекли усталость и страхи, и всё накопившееся за эти дни скитаний  напряжение.
                63
   Тетя Маруся стукнула в дверь душа, приоткрыла её и подала Женьке стопку одежды:
- Одевайся, не стесняйся.
Женька вышел на Свет Божий как ангелок. Тетя Маруся подала ему зеркало:
- Ну, гляди, любуйся.
Из зеркала на Женьку смотрел круглоголовый стриженый под ёжика мальчишка с волосами действительно пшеничного цвета. Чистенький, в новеньких  рубашечке и джинсах.
- Суй ноги вот в тапки и пошли за стол.
И Евгений послушно последовал за тётей Марусей, ангелом своим спасителем.
Наелся Женька до отвала всякими вкусностями, не считая борща. Ел и думал. О чём, знаете? Никогда не догадаетесь. А думал он, откуда у Маруси взялась мальчиковая одежда? И точно по росту подошла Женьке. А взялась она… но это рассказ для другой главы. А эту закончим тем, что после обеда Женька осмотрел Марусин дом. И на комоде увидел  фотографию белобрысого мальчишки в изящной рамке, наискосок перетянутой черной лентой.
-Тётя Маруся, а это кто?
-Сынок мой Саня, - просто ответила женщина и на глазах у неё навернулись слёзы. Она достала платок и поднесла его к глазам.
- А почему эта ленточка? – Женька никогда ещё   в    жизни    не     знакомился     с     траурными
                64
атрибутами и не знал, что такое смерть и траур, потому и спросил, не поняв неуместности своего вопроса.
Тётя Маруся почувствовала это и сказала:
- Ничего, ничего, сынок, спрашивай. А я расскажу тебе все, только попозже. Завтра, аккурат всё и расскажу. А сейчас тебе пора и отдохнуть. Завтра долго валяться в постели не дам, хоть у меня и выходной… пойдем, покажу твою комнату.
Она откинула занавески на стене, за ними оказалась дверь, которую Женька сразу не заметил.
-Ну, пойдём.
- Куда? – насторожился Женька.
- Не бойся, не в полицию. В спальню, чуда-человек.
В чистой, настоящей постели – с простынею и наволочкой на подушке, с одеялом в пододеяльнике – ох, это вам не в сарае на телогрейке и не  у цыган на  матрасе. Женька сладко потянулся, подумал: «Как дома!» и  мгновенно уснул.

                ГЛАВА ПЕЧАЛИ
Утром Маруся разбудила рано. Он умылся, даже зубы почистить нашлось чем, поел вкусно, не забыл сказать спасибо. И всё думал: «За что это всё мне?»
Маруся вывела его в сад, подвела к кусту:
- Вот, поклюй смородинки.

                65
Потом попросила подождать её немного и ушла в дом. Скоро вернулась с сумкой,  нарезала цветов, целый букет, налила воды в пятилитровую пластиковую бутыль – на половину, дала её Женьке:
- Донесёшь?
- Запросто, легче, чем арбуз, тут и воды-то всего ничего.
- Ну и ладно, пошли. – И она взяла Евгения за руку.
- А далеко?
- На кладбище.
Евгений Колосков еще не знал, что это за  место. Не приходилось пока посещать печальные места. Таня ездила к могилам родных без него, пока он бывал в детском саду и школе. Ну, а среди одноклассников разговоры никогда не велись об этом,  или  ему  не приходилось  в  них участвовать.
Он понимал только так: кладбище – это что-то связанное со смертью, хотя  что такое смерть, он еще не ведал. И больше ничего. И поэтому он боязливо поёжился. Маруся не оставила его реакцию без внимания и сказала с улыбкой:
- Не надо бояться, Женя, там тебя никто не съест.
- Да я и не это… - только и пробормотал он в ответ.
Шагали они по улицам долго вглубь посёлка, пока  не  вышли  на  его  окраину  и  двинулись  по
                66
неширокой асфальтированной дороге, ведущей, как показалось Женьке, к берёзовой роще, издалека казавшейся  окруженной низкой оградой. По дороге их обогнал автобус с надписью «Ритуал». Это и было местное кладбище, и вскоре уже Маруся вела  Женьку между могил, он косился на них, на гранитные доски с портретами и фамилиями, пытаясь и не успевая на ходу прочитать их.
- А это что, тёть Марусь? Мы где?– только и спросил, ошарашенный всем увиденным мальчишка.
- На кладбище мы, что ты дрожишь? Это вот могилы, памятники…
- Кому?
- Тем, кто похоронен в них.
- В чём в них?
- В могилах. Когда человек умирает…
- Как это «умирает», - не понял Женька.               
- Ну, когда жить перестаёт, жизнь его кончается, тогда его кладут в гроб и отвозят на кладбище.
-Зачем? – опять последовал вопрос.
- Чтобы зарыть в землю, в могилу.
- А зачем? – опять последовал вопрос.
- А где ж им быть? Их жительство после смерти в земле, больше негде. А то в крематории сожгут и опять же  урну с пеплом в землю зароют.
От такой информации Женьку передёрнуло и он замолчал.
                67
Они вышли в кладбищенской проезд, в котором стоял обогнавший их автобус. Гроб с покойным вынесли и поставили на табуретки возле вырытой могилы,  стояли люди с цветами, вокруг гроба ходил батюшка с кадилом.
- Вот, смотри, прощаются с покойным, батюшка поёт упокойные молитвы, отпевание называется. Ты крещёный?
- Таня говорила, что да.
- А что ж на тебе креста нет?
- Она сказала, что даст, когда подрасту. А то так потеряю где-нибудь.
Они уже поравнялись с местом, где отпевали покойного. Все стояли  с зажженными свечками.
- Вон, смотри, бабулька в гробу лежит в платочке,   покойная,  царствие   ей   небесное.  –   И
Маруся перекрестилась. – И ты перекрестись, - шепнула она Женьке. – Да правой, правой рукой.
Они остановились, Женька переложил бутыль в левую руку и кое-как помахал правой перед  собой  и  тут  он  увидел  покойницу  в  белом  в горошек платочке и замер от  страха,      приковался
взглядом к её  лицу, испугался заостренного носа старушки и впалого беззубого рта и острого подбородка. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас…» трижды пропел тоненьким тенорком бородатенький священник, пока Маруся дёргала Женьку за руку,
                68
пытаясь сдвинуть его с места. Наконец, она   оттащила его от прощающихся и они пошли дальше и вскоре свернули на узкую тропинку между могил.
- Ну, вот и пришли. – Тихо сказала Маруся.  Остановилась у оградки, развязала тесёмочку у петелек на калитке, открыла её, вошла за оградку, поклонилась камню-памятнику, стоящему на небольшой могилке. – Здравствуй, Санечка, здравствуй сыночек.
Женька стоял позади Маруси, держал за спиной бутыль с водой двумя руками и не знал, что делать. Слишком многое он сейчас увидел и пережил и никак не мог прийти в себя. Постоял-постоял,  осторожно выглянул из-за спины Маруси и уперся взглядом в портрет на черном камне, точно такой же, какой увидел у неё дома на комоде.               
Под портретом на камне Женька прочитал: «Александр Матвеевич Волжанов. Род. 3-Х- 1994, трагически погиб 15- VII – 2002. Прости, сынок, что не уберегла тебя».
- Вот, Женя, здесь покоится мой сын Саня. Как  ни учила я его переходить дорогу, как  ни увещевала, всё пошло не впрок. Побежал через шоссе на ту сторону, за мороженым вот и… вся жизнь. А если бы… нынче бы в армию проводила…- Она вытерла глаза платком. - Слушайся мать и отца, никогда ничего не делай им наперекор, никогда… - И уже спокойным голосом попросила: - Ну, давай воду.
                69
У камня в обрезанной пятилитровой бутыли стояли засохшие цветы. Маруся вынула их, вылила позеленевшую протухшую воду, налила принесённой воды, поставила свежие цветы, расправила их, присела на лавочку. Потом достала из сумки  вино и бутылку сладкой газировки, два стакана, пакет с бутербродами. Расставила и разложила все на крошечном столике. Налила себе вина в стакан.
- Не надо, тёть Марусь. – попросил Женька, вспомнив, как это делала мама Таня.
- Ничего, Женёк, надо, я чуть-чуть. Завтра на работу.  А   тебе, - и   она   нацедила   ему  стакан «Буратино», - на-ка вот сладенькой; и поешь, проголодался, небось. – И она подвинулась на лавочке, уступив ему местечко.               
Они выпили, поели, посидели молча. Ни о чём спрашивать Марусю Женьке уже не хотелось. Он был смышлёным человеком и понял за сегодня очень многое, чего, может быть, не понимают порой и взрослые люди за годы.
Посидели-посидели молча, Маруся вздохнула:
О-хо-хо! Вечной жизни нету, Женюшка. Все рано или поздно в землю лечь должны. Лишь один Господь наш Иисус Христос может нас воскресить, дать нам жизнь вечную. Но этого надо заслужить.
- А как?

                70
- Жизнью праведной, безгрешной и верой в Господа. Да… - Она вздохнула опять.  Ну, ладно, пора домой.
И они отправились в обратный путь.

            МАРУСИН СТОРОЖ
Вернулись Женька и Маруся к  дому как раз к обеду. Маруся включила ему телевизор, сказала: «Посиди тут, а я Клавку навещу» и ушла, попросив Женьку запереть дом на замок изнутри.
Она прошла на Клавин участок через заднюю калитку, вышла на шоссе и подошла к торговой точке. Дела у соседки шли неплохо, покупатели подъезжали и подходили один за другим.
- Ну, как твой Гера?- спросила Маруся. Клава поняла, о чём хочет спросить соседка и ответила, что он и не чухнулся, узнав, что пацан убежал.
- Я сказала, что он сел в какой-то автобус и укатил в сторону Москвы.
- Ну и, слава Богу, - облегчённо вздохнула Маруся, всё-таки она боялась, что коммерсант примется искать мальчишку.
- А как Колосок-то у тебя, в огороде не трудится?
- Да куда ему, он еще мал для работы. Хороший мальчишка, чувствительный, на Саньку моего похож.

                71
- Ты не придумывай чего, Маша! – Строго сказала Клава. Она разговаривала с соседкой и одновременно отпускала товар. – Не затевай, не надо.
Они ещё поговорили  о разном, поговорили недолго, но за это время кое-что произошло.
Женька возомнил себя сторожем Марусиного дома. Надо же как-то отблагодарить её за всё хорошее. Посторожу, посторожу денёк-другой, а там и попрощаюсь и дальше отправлюсь. Лето идет,  июль уже, надо торопиться», - размышлял он.
Рассчитывал-то на денёк-другой, а «просторожил» у Маруси больше недели. И вот однажды, когда у Маруси был  выходной и она отлучилась к Клаве купить арбуз, Женька остался один в её доме и, как всегда, предавался размышлениям.
В дверь постучали. Женька решил, что это тётя Маруся вернулась, и кинулся открывать. Толкнул дверь и замер: на крыльце стоял полицейский и смотрел сверху вниз на пацана.
- Вы кто? – замирая от страха, почти шёпотом выговорил Женька.
- Я-то? Я ваш участковый капитан Стёпкин. А вот кто ты, и что ты  делаешь в чужом доме?
Женька медленно, но твердо ответил:
- Я Евгений Михайлович Хлебников, - вдруг  назвался он фамилией предполагаемого отца. - Тётя Маруся пошла к тёте Клаве. А я тут дом сторожу.
                72
Капитан Стёпкин даже слегка смутился.
- Как это? А откуда же вы, я извиняюсь, Евгений Михайлович, в таком случае к нам изволили прибыть?
Лучше бы он этого вопроса не задавал, потому что для ответа на него Евгению Михайловичу надо было врать дальше, а говорить неправду ему что-то не хотелось. Но пришлось, надо было как-то спасаться. И он, как говориться, дальше поехал:
- А мы с папкой приезжали… стричься к тёте Марусе…
- Откуда? – строго, по протокольному спросил Стёпкин.
- Из Воронцова.
- Ну и…
- Папка подстригся и уехал, а я остался погостить. Скоро назад поеду.
- Что-то далековато отец нашёл себе мастера.
- Я не знаю, - вяло добавил Женька.
-Та-а-а-к, - протянул капитан. – А документ у тебя есть, подтверждающий, что ты этот, Хлебников?
- Есть! – резво ответил Хлебников младший и исчез в доме. И тут же вернулся с фотографией отца. - Вот, - протянул он её участковому.
Стёпкин профессионально впился взглядом в снимок и вдруг удивлённо вскинул брови:

                73
- Мать честная, да я ж его знаю!
«Всё! Я пропал!» - похолодел Колосков.
- Это дело я вёл, когда еще был старлеем в Красной Пахре, только начинал работать сыскарём. Меня вызвали на труп… - он взглянул на вытаращившего на него глаза Женьку и замялся. - В общем, ладно, мал ты ещё о таких делах толковать. - Он похлопал фотокарточкой по ладони, вернул её Женьке. – Ты тут ещё поживешь?
- Чуть-чуть поживу ещё, - обмирая от страха, сказал паренёк. «Какой труп, чей? Отца? Как же я с ним мог тогда сюда приехать, я же  наврал, и он понял это. Что мне сделает Стёпкин теперь?» -завертелось у него в голове.
Но Стёпкин улыбнулся:
- Ладно, я позже зайду.
И тут на участок вплыла как ангел-спаситель Маруся.
-Здравствуйте, Иван Емельянович!
- Привет мастерам гребёнки и ножниц! А я вот тут беседую с твоим гостем, Евгением Михайловичем Хлебниковым. Интересный у нас разговор получается.
- Как это, что такое? – насторожилась Мария.
- Да вот, оказывается, батьку я его спасал восемь лет назад, да по фото узнал, которое мне вместо паспорта Евгений Михайлович предъявили.
«Спасал, спасал, значит, жив отец! Жив мой папка! Жив! Значит, он есть на самом деле! Значит 
                74
я  правильно наврал дяде  Стёпкину!» – все внутри Женьки ликовало, и лицо его расплылось в улыбке.
Но тут Маруся чуток подпортила дело:
- Жень, погоди, ты же не Хлебников, ты Колосков. – Участковый вперил строгий взгляд во вруна Колоскова.
- Да нет, я это… я, у меня мамка Таня Колоскова. А папка-то Хлебников, я же вам рассказывал.
- Ах, ну да, да-да, - быстро согласилась тётя Маруся, сообразив, что сейчас надо соглашаться немедленно, чтобы не было со стороны участкового никаких вопросов. И она перевела разговор, обратившись к Стёпкину. – А ты, Емельяныч, ко мне для чего заглянул-то? Надобность какая?
- Есть надобность, Маруся, обыкновенная. – И он снял с себя фуражку и потрепал вихры на затылке. Пора меня образить. Поможешь?
- Зашли бы завтра в салон что ли..
- Да здесь, на воле приятней, чем в салоне, с вашим кондиционером еще и простуду схватишь.
- И не говори. У нас вон Алка Ройтман простыла, Райка Волкова  сопливится, беда с этой техникой. Ну, пойдем. Я тебя «ображу», а ты нам расскажи про Хлебникова. А мы послушаем.
Она быстро вскипятила воды в «Тефали», разбавила в ведре холодной водой и вымыла голову участковому.  Потом  усадила  на  табурет,  накрыла

                75 
специальным покрывалом, завязав его на шее, и принялась за дело.
- Ну, рассказывайте, кого и как вы там спасали?
И участковый начал, а Маруся только охала в самых важных и опасных местах рассказа.

       ВЕРСИЯ  УЧАСТКОВОГО  СТЁПКИНА
- Я тогда, в 2003 годе, работал на следствиях в Краснопахровском отделении, мне только старлея* дали. Было это в сентябре, да, точно помню, 12 сентября. Только заступил на смену. Вызов на труп. В Черенкове, в лесополосе – труп обнаружен. Я сразу помчался туда на своём мотоцикле. В общем, сел старлей на «Харлей» и вжииик- тут как тут.
Спрашиваю народ, кто вызывал милицию? - Я, - говорит мужичок с граблями. – Иду на покос, а оно вона туточки и лежит. - Кто «оно»? – Да тело. Вона, только оно дышать начало. – И смех, и грех. Подхожу, смотрю. Молодой, физиономия побита крепко, какая – не разглядишь. Осмотрел его, сознания нет, спросить ни о чём нельзя. Кто что знает? – спрашиваю. Никто ничего. Кто что видел, - спрашиваю опять. Никто ничего не видел.
Вызываю следственную бригаду, скорую, осматриваю место. Нахожу заточку и расчёску. Все кладу в пакеты. Скорая пришла  быстро,  погрузили 
* Старлей – старший лейтенант (военный жаргон)
                76

бедолагу.   Куда   везём?  -   спрашиваю;      говорят,   в Троинск, в больницу. Поехал за ними. Его сразу положили в операционную – было множество ранений: и заточкой, и другими режущими предметами  и чем-то тяжелым, наверное, бейсбольной битой. Раны, переломы, в общем, состояние тяжёлое, в сознание не приходил. Я дождался конца операции. Потом его перевезли в реанимационное отделение, сказали, что до завтра ничего нового о его состоянии мне сообщить не могут.
Я вернулся в отделение, оформил необходимые документы, при осмотре раненого в его пиджаке нашли паспорт, железнодорожный билет, билет на метро и на автобус до Воронцова.
Из паспорта я и узнал, что пострадавший – Михаил Васильевич Хлебников. Как отца отчество? - окликнул Стёпкин Женьку. Тот замешкался и пробормотал, что мама у него Васильевна, как и отец.
- Они оба Васильевны, то есть Васильевичи, вот! – ответил он, радуясь, что всё совпало и не пришлось говорить неправду. Участковый покосился на Женьку недоверчиво и продолжал.
- На другой день Хлебников пришёл в себя. Я поехал его допросить. Он крепким оказался, другой бы давно концы  отдал. А этот – выносливый.    В общем,     стал      я      проводить      расследование.

                77
Он молчит, ничего не говорит, потом потихоньку начал рассказывать: рэкетиры на него наехали ещё до отпуска, денег требовали много. А он пошёл  в отказку, послал их куда подальше, смелый малый был, чересчур смелый. Но фамилий не называл, говорил, что не знает их фамилий, а вот в лицо помнит.
Ну ладно, говорю ему, поправишься, фоторобот составим. А он все спрашивал меня почему-то: нет  ли в его документах найденных бумажки с телефоном. Очень ему этот телефон задался. Найди, да найди. Я всю его одежду перерыл, съездил на место преступления, еще раз всё осмотрел – ничего, видно его от остановки тащили и по пути эта потеря и произошла. Ох, он и горевал, бедолага.
- Это он наш, то есть Танин, мамкин телефон искал! – не удержался Женька.
- Ага, а когда узнал? Когда тебя отец сюда привёз или когда ты из дома убежал к отцу, признавайся. – Женька обмер: «Попался!»
-Ладно, не стучи контактами, - засмеялся капитан. – Решим, что с тобой делать. А сейчас дальше слушайте.
- Готово! - сказала Маруся и сняла с капитана накидку, тряханула её, очищая от состриженных волос, и поднесла к лицу Стёпкина зеркало. – Прошу, господин полицейский!

                78
Господин полицейский, довольно улыбаясь, разглядывал себя в зеркало.
- А что было дальше, дальше-то что же было? – в нетерпении пискнул Женька: от волнения у него сел голос.
- У меня мало времени, - Стёпкин посмотрел на часы, - потому вкратце. Я обошёл всю местную шпану, пытаясь выяснить, чья заточка, у неё была заметная особенность: наборная ручка из пластмассовых колец. Никто ничего не знает. Всех мастеров обспрошал – нет, никому такой не делали. А ручка была занятная. Глядел я на неё, глядел и додумался: а вдруг цвета подобраны не просто так, а со значением, созоровал мастер. Ну-ка, ну-ка! Стал я на бумажку столбиком выписывать название цветов: Белый, второй не пойму какой: синий или  как его… ну, в общем, помучился. Пошёл к художнику одному, у него в Пахре дача, спрашиваю, какого цвета это кольцо? А он отвечает: Ультрамарин. Ага! Дальше Черное кольцо, потом Красное, потом Оранжевое и последнее Вишнёвое. Это уж не всё сам, честно признаюсь, а с помощью всё того же художника. И знаете, я расшифровал этот ребус из колец. Сложил первые буквы цветов и получилась фамилия…
- Бучков! – крикнул Женька оправившимся   голоском.

                79
- Молодец! – похвалил Стёпкин. – Сложилась фамилия Бучков. Думаю: случайно или нет? Надо проверить. Нашли по нашим данным Бучкова, сидел за разбой. А пальчики я с заточки сразу хотел снять, как привёз её в отдел, но их на ней не оказалось, чистая был рукоять-то орудия преступления. Зато на расчёске пальчики были во всей красе. И из компьютера вывели пальчики этого Бучка, таким его погоняло было, то есть прозвище воровское, пояснил участковый, увидев вопрос в глазах Женьки. И мастера-изготовителя нашли, и ему срок навесили за изделие бандитское.               
Вот так по всей цепочке и вытянули мы этих рэкетиров, всех до одного. А вот бумажку с телефоном для Хлебникова так и не нашли. Он долго лечился, с год. Потом в санаторий, потом начал свои дела фермерские восстанавливать.
В кармане у Стёпкина заверещал мобильник. Капитан достал его, приложил  к уху, принял какое-то сообщение, сказал: «Слушаюсь! Буду через полчаса!», попрощался, сказал Женьке, чтобы ехал к отцу и ушёл.
- А как же?.. - Женька застеснялся. – А деньги? – сказал тихо.
  Маруся улыбнулась:
- Они хоть и в полицейских переведены, а платить за услуги не научились, как менты. Да Бог   

                80

с ним, я не обижаюсь, я над ним шефствую, спонсор я его. - И засмеялась.
          
МАРУСИН СТОРОЖ-2
         Они молча посидели ещё в саду. Женька не решался что - либо говорить, слишком, как сейчас говорится, большой объём информации свалился на его детскую голову. Всё это требовалось обдумать и пережить. Ту же задачу решала сейчас и Мария, и ей тоже надо было уложить в уме всё услышанное от Стёпкина.
- Что мне теперь с тобой делать, просто не знаю, - задумчиво проговорила она, наконец.
- А вы отпустите меня к папке, - попросил Женька.
- Это конечно, только нужно всё обмозговать, как следует. Надо подумать, как сообщить о тебе твоему отцу, чтобы он за тобой приехал, вот какая задача.
- Не надо его беспокоить, - по-взрослому вдруг проговорил Женька. – Я сам до него доберусь.
Маруся посмотрела на мальчишку подозрительно. Ей почему-то не нравилось, что он рвётся от неё уехать. И хотя до Воронцова было недалеко, она чего-то побаивалась, осторожничала.
И   потом…  Потом    её    тянуло    поделиться   и

                81
посоветоваться с соседкой Клавой. Что поделаешь, не могут женщины обойтись без совета с соседками, ну никак не могут.
-Вот что, путешественник, пока суд да дело, давай-ка поработай у меня чуток, всё отвлечёшься.
Пойдём в огород, прополешь мне грядки. Знаешь что такое огород?
А вы, читатели, знаете, что такое огород? Нет, это не ограда, а место, где выращивают картошку и разные овощи, каждому овощу – своя грядка, а то и несколько, смотря какого размера огород.
Женька почесал затылок, потом промямлил:
- Да знаю, это где растёт всякое…
Маруся залилась смехом:
- Ну, агроном Пепкин, пойдём всякое полоть.
Она отвела Женьку за дом, где располагался её небольшой  огород, можно сказать, огородик и стала учить.
- Вот, смотри, это морковь. Маленькая ещё, рано рвать. А всё остальное, видишь – сорняки, их надо вырвать с корнем. Здесь свёкла, вон ботва уже какая, можно из неё вкусный борщ сварить. – Женька поморщился, глядя на зелёную в красных прожилках ботву. – Да-да, нечего морщиться, будешь уплетать за обе щёки. - Улыбнулась хозяйка огорода. – Это – огурцы, их не трогай, я сама. Цветочки жёлтые видишь? А под ними пупырышки - огурчики махонькие зарождаются, скоро будем

                82
пробовать. Тут, гляди, репа и рядом с ней редька, их тоже надо прополоть. Вырывай сорняки аккуратно, посадки не повреди. Там вон – капуста, её с сорняком перепутать трудно, справишься. Ну, поработай пока, а я пойду, пришью тебе секретный карман для фотки. Да, поди, в сенях надень сапоги резиновые, не то комары заедят. – И ушла.
Колосков нашёл сапоги, влез в них легко, они были ему великоваты, «Наверное, это Марусины», подумал Женька и пошел впервые в жизни на сельскохозяйственные работы.
Они, работы эти, оказались и не такими уж простыми. В смысле аккуратности, а не усилий. Пару раз поначалу вместе с лебедой он вытянул  и морковки, он растерялся, не знал, что делать, потом воткнул их обратно в грядку. Когда сплоховал ещё раз, выкопал ямку и зарыл свой грех в землю и стал работать внимательнее.
Так он проработал часа два. Солнце уже склонялось к горизонту. Потом пришла Маруся, посмотрела, похвалила и позвала ужинать.
-Только умойся, чумаз;й, - она засмеялась, - Глянь на себя в зеркало. – Пока Женька трудился в овощеводстве, он хватался грязными руками то за нос, почесаться, то за лоб, комара согнать, то за щеки, для того же самого, и разрисовал свою физиономию под замаскированного разведчика.
Он глянул на себя в зеркало, висевшее слева

                83
от умывальника, хмыкнул  и растянул рот до ушей, умылся, как следует и чистеньким явился к  столу.
-Держи, - Маруся протянула ему рубашку. – Можешь прятать свой фотодокумент.
Он взял рубашку и замер: только сейчас Женька понял, что  и она, и  всё на нём – это одежда с Александра Матвеевича Волжанова, который лежит в могиле под камнем. Он сжался, напрягся и с трудом произнёс:
- Не надо…
- Ты что? – Маруся не поняла сначала. В чём дело. – Испугался чего?
- Да нет… - Женька протянул ей рубашку. – Она чья?
- Ах, вон ты чего! – Догадалась Маруся. – Чудак человек. Что тут страшного. Да, его. А ты что, никогда чужого не надевал, не носил? Мать, небось, в секондхэнде покупала на тебя джинсы да рубахи? А это Санина рубаха и все, что на тебе. Он погиб не в них. То я сожгла, чтоб беда ни на кого не перешла, чудак ты человек. А это всё выстирано и поглажено. Носи и ни о чём плохом не думай, Господь тебя храни. – И она трижды перекрестила  мальчишку. – И давай за стол, работничек-батрачок. Сейчас поедим и поливать огород пойдём.
- Я вот чего предлагаю, - сказала Маруся  за столом. – Ты поживи у меня ещё маленько. Я завтра и   послезавтра   работаю,   вот   и   ты  поработаешь

                84
сторожем. Польёшь огород, цветочки, кусты и деревья.  Я работаю по два дня и потом два дня выходная. Сходим куда в выходной, может в кино, на рынок, в универмаг. Я тебе новую одежду куплю, коли ты в этой боишься.
- Да я ничего, тёть Марусь, я привык, я это… - забормотал Колосков.
- Ладно, ладно. Вот так. А там я попрошу Ивана Емельяновича, может, он съездит к Хлебникову, привезет его сюда, и коль он и впрямь тебе отец, пусть и заберёт тогда тебя к себе.
«Она мне не верит, - подумал Женька и чуть было не заплакал. – Ну, никто не верит! Почему! Я же правду говорю!» 
Женькино молчание Маруся приняла за его согласие и сказала:
- Ну, вот и хорошо, пошли поливать.   
Эта работа Женьке пришлась по душе, тем более, что дни стояли не то чтобы жаркие, а просто как в пустыне африканской, сах;рные дни. Правда, надо было таскать поливной шланг и стараться не сбить струёй то, что поливаешь. Поначалу Женька уложил на грядку всю морковь, но Маруся его успокоила, сказала, что ботва завтра к утру поднимется, но поливать надо осторожнее, зажимать конец шланга, чтобы струя рассеивалась, как у дождевалки. Женька не знал, что такое дождевалка, откуда городскому жителю это знать, но понял и стал поливать осторожнее, правда, одну
                85
капустину он всё-таки повалил, но кинулся её восстанавливать, присыпал кочерыжку землей, утрамбовал и кажется, всё встало, как надо.

           МАРУСИНЫ И ЖЕНЬКИНЫ ДУМЫ
Поливали чуть не до темна, до вечерней прохлады, потом пили чай на террасе из самовара. Самовар тоже был у Женьки первый раз в жизни. Вообще, у него за последнее время многое случилось впервые, и горькое и радостное. И, казалось бы, сейчас прикоснись только ухом к подушке и провалишься в сон немедленно, а вот поди же – не спалось, думы в голове ворочались, как жернова на мельнице, скребли и скребли мальчишескую голову.
События вставали в памяти поочередно и вперемешку, Женьке хотелось их разделить и обсудить с самим собой по порядку. Но только начинал думать об одном, как тут же врывались другие сюжеты минувших дней, которые не давали ему покоя: тут были и могилы, и гробы, и старушка покойная в платочке; и батюшка с кадилом превращался мгновенно в капитана Стёпкина в фуражке, потом появлялся отец и на него нападал  бандит Бучок с заточкой в руках, Михаил Хлебников отбивал ее ударом кулака и она отлетала, падала на траву, переливаясь наборными кольцами    рукоятки:       белое,    ультрамариновое,

                86
чёрное, красное, оранжевое, вишнёвое, она превращалась  в  страшную  рожу  и  кто-то  кричал:
 «Бучок, вали его!» и старушка в платочке горошком пела в гробу: «Поздняя осень, грачи улетели…», а Ляй-Ляй играл на гитаре, а Мира хватала его за руку и кричала: «Ты кто такой?!».     Женька вздрагивал в полудрёме и открывал глаза, но как только он опускал веки,  картины дня наваливались снова, опять превращались  в фантастические  видения наступавшего сна и сквозь сон пробивалась мысль: надо уходить…
А под утро  ему приснилась мама Таня.  Она сидела у его московской кроватки и пела ему колыбельную песню:
День ушёл за солнцем вслед
В розовом платочке.
И ночной зажёгся свет –
Звёзд мерцают точки.
    Баю-бай, баю-бай,
    Звёзд мерцают точки…
В небе полная луна
Дремлет над окошком.
Наступило время сна.
Щёчку дай ладошке.
    Баю-бай, баю-бай,

Слышен сказок нежный звон
У твоей кроватки.

                87
Пусть тебе приснится сон
Добрый, светлый, сладкий…
   Баю-бай, баю бай,
   Добрый, светлый, сладкий…
Маруся, уложив Женьку в постель, поспешила к соседке и долго тихо беседовала с ней о своём госте, выложила ей все свои сомнения.
-Ты, Марусь, не горюй, - сказала ей рассудительная Клавдия. – Ежели он всё это наплёл, твой  бомж Женька, и он дейставительно беспризорный, то и усыновляй, коли тебе позволят органы соответствующие; Стёпкин поможет. А ежели и вправду отец и мать его живы и здоровы, то пусть к ним возвращается, а они тебе еще спасибо за это скажут, в гости приедут, подарок сделают, вот как.
Маруся вернулась домой. Ей тоже не спалось. Она поплакала, вспомнив сына, так нелепо ушедшего из жизни десять лет назад, поплакала о муже, который расстался с ней, обвинив в гибели сына: не уберегла, какая ты мать!
Ей очень не хотелось расставаться с Женькой, с мальчиком, случайно возникшем на её жизненном пути, она надеялась, что фермер Хлебников – не его отец, хорошо бы   так! (это Женька и почувствовал, потому и напрягся). Хорошо бы, чтобы он был бездомный, без   родителей,    которые   или погибли где-то или лишены родительских прав, а он – сирота Без Определённого Места Жительства,
                88
то есть БОМЖ, тогда бы она  усыновила  Бомженьку, как она называла его в мыслях своих, воспитала бы, вырастила, пылинки бы с него сдувала и никуда не отпускала бы одного. И они были бы вместе счастливы.
Вот от таких мыслей сон, как говорят, не шёл к ней. Она поднялась с постели, заглянула в комнатку Женьки, посмотрела на него – он уже спал, скинув с себя одеяло, она укрыла мальчика, перекрестила его, поцеловала в макушку, пошла на кухню, накапала в стаканчик валериановых капель, добавила чуток водички, выпила, вернулась к себе, легла, повздыхала еще немного и уснула, наконец. 
               
                УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ
Маруся разбудила Женьку рано, ей к половине девятого надо быть на работе. А он спал и слушал мамину колыбельную. И когда Маруся растолкала его, он сладко потянулся и сказал радостно:
- Мама. - И у Маруси дрогнуло сердце от счастья. А он только после этого открыл глаза и ужасно смутился, увидев не Таню, а Марусю.
- Вставай, сынок, мне пора, - закрой за мной и поспи ещё. Встанешь – где умыться, знаешь, а поесть - на плите, я приготовила с вечера и позавтракать и пообедать, разогреть сумеешь?- Женька   согласно   кивнул   головой. - Ну, до вечера, я в девять буду. Захочешь поливать – полей
                89
только огород. Да, вот на комоде я денег оставила, сходи в булочную, купи свежего хлеба. Ну, пока. – Она поцеловала его в щеку у двери и ушла. Женька защёлкнул замок, добрёл до постели и забрался под одеяло, ему очень хотелось досмотреть сон. И он уснул и проспал ещё часа два.
А Маруся, окрылённая тем, что полюбившийся ей мальчишка назвал её мамой, радостно шла в свой салон с жутким кондиционером и весь день, работая с клиентами,      была     весела,     напевала     разные     песни, шутила с подружками и с нетерпением ждала окончания смены, чтобы поскорей встретиться с сыночком Женечкой.
Колосков поднялся в плохом настроении под впечатлением нового сна. Мама Таня ему колыбельной больше не пела, а какой-то чумазый парень в грязной футболке и рваных джинсах отнимал у него рюкзак, пытаясь  стянуть его  со спины. Женька рванулся и полетел на землю, грохнулся и проснулся: он лежал на полу и с кровати на него сполз конец одеяла, которое он утащил за собой.   
Он пришёл в себя, направился во двор к умывальнику, почистил зубы, ополоснул лицо свежей водичкой,   разогрел на кухне сырники, напечённые Марусей,  выпил какао с колбасным бутербродом,  вымыл  за  собой  посуду  (вот  как!),

                90
потом вышел на крыльцо, упёр «руки в боки» и подставил лицо утреннему солнышку и свежему ветерку и глаза закрыл от удовольствия. И всё думал о чём-то и думал.
Вдруг вспомнил про морковь, побежал в огород, посмотрел: стоит ботва прямёхонько, машет ему зелёными кудряшками. Хорэль!  Нормаль!
Полдня он приводил в порядок сад и огород: прополол все цветы, подобрал опавшие лепестки, оборвал завядшие бутоны, почистил огород, убрал выполотое и подобранное в компостную кучу около сарая и принялся досрочно поливать, потому что это надо делать или рано утром или вечером, часов в семь. Но у Бомженьки на вторую половину дня было запланировано (твёрдо запланировано) другое мероприятие.
       Полил он не только огород, но и все цветы,   смородину, малину и крыжовник, яблони и грушу, сливы и вишни, сирень и акацию у забора – весь сад напоил свежей водицей на прощанье.
Да, он решился. Решился твёрдо и бесповоротно. Как взрослый человек.  Я должен сам найти Михаила Хлебникова, сказал он себе, я его должен найти, а не он меня, или кто-то  другой меня для него.
Закончил полив,  подмел  дорожки  на участке, собрал и отнёс мусор  в  компостную  кучу.


                91
Принялся мыть крыльцо – ополоснул его из шланга; как моют полы в деревенских домах, не знал. Обошёлся холодным душем для крыльца, предварительно намылив доски. Сложил шланг кольцами на том месте, где он лежал у Маруси и начал собираться.   
Сперва он проверил свой рюкзачок, что там осталось. А там остались плоскогубцы, молоток и какая-то рубашка. Он сходил к умывальнику, принёс и сунул в рюкзак свои мыло, пасту и зубную щётку. Женька хотел бы переодеться в то, в чём попал к Ляй-Ляю, но Маруся всё это выбросила. Придется уходить в одежде Марусиного сына, в универмаг они собирались пойти только в Марусин выходной, то есть послезавтра.
Теперь надо оставить Марусе письмо. Нашёл  на комоде в стаканчике ручку, долго искал бумагу, наконец, увидел на маленькой книжной полке какую-то тетрадку, открыл её – в ней были записаны рукой Маруси кулинарные рецепты. Аккуратно вырвал листок, сел за стол   и принялся писать. Получилась вот такая записка:
«Мама Маруся спасиба за фсё я фсётаки поеду к папи извини за деньги я за них убрал весь сад и фсё полил. Целую Женька».               
Тут раздался стук в дверь. Женька немедленно спрятал записку под салфетку, бросил ручку на буфет и пошёл к двери.
                92
- Кто там? – осторожно спросил он.
- Открывай, Бомженька, это я, Клавдия, соседка ваша.
Женька вышел на крыльцо, очень не хотелось, чтобы Клавдия зашла в дом. Но она через открытую дверь разглядела за Женькой в глубине дома его рюкзачок на стуле и спросила:
- Далеко собрался?
Женька привык уже к неожиданным вопросам, застающим его врасплох, поэтому ответил спокойно:
- За хлебом. Мама Маруся просила хлеба купить, надо сходить, – сказал -  не соврал! И сам обрадовался своей находчивости.
- Во как, ты уже и мамкой её называешь, это хорошо, правильно.  Да,  как пойдёшь, из калитки высунься, погляди в мою сторону. Если Ляй-ляя твоего нету, я тебе рукой махну. Только через дорогу не ходи, там чёрствый хлеб. А ты по нашей стороне пройди вперед, увидишь, Ляй-ляевские землячки лавашом торгуют, горяченьких лепёшек возьмёшь, до вечера не остынут, порадуешь мамку свою. Ну, давай, Бомженька, дуй за хлебом, а я тебя к вечеру еще навещу, Маруська просила приглядеть.
Женька всё это молча выслушал, закрыл дверь и пошёл к своему рюкзаку.
Больше добавить в него было нечего. Он

                93
вздохнул, застегнул на пуговку верхний клапан, решил, что пора. Надо надеть рубашку. Взялся за неё, посмотрел секретный карман – всё на месте, оделся, набросил на плечи рюкзачок и пошёл. А куда ключ от дома деть? Положил его под коврик, туда же записку, присел на ступеньки, подумал ещё разок, правильно ли он поступает, решил, что правильно, вздохнул, поднялся и тронулся в путь.
Высунулся за калитку, глянул влево – Клава вела бойкую торговлю возле контейнера с арбузами. Около ее стола   стояли несколько покупателей. Женька смотрел, смотрел в её сторону, она даже головы не повернула, вся была в торговле. Ляй-Ляя нигде не было видно.
Тогда наш герой поправил рюкзачок на плечах, повернул направо и поспешил вперёд, к новым приключениям.
Остановка автобусов была рядом, но он решил не рисковать, чтобы случайно не встретиться с  Ляй-Ляем, а побыстрей добежать до следующей остановки и там сесть в автобус. По пути он купил горячий лаваш, сунул его в рюкзак, отломив  кусманчик ароматного хлеба, и двинулся быстрым шагом дальше, покусывая ломоть на ходу.
Съел он его быстро, захотелось ещё. Ладно, поем в автобусе, решил Бомженька, будем теперь так называть его, тем более, что это имя ему дали Клава и Маруся, достойные героини нашей повести,
а не приклеила кликуху какая-нибудь шпана.
                94
Ух, вот, наконец, и остановка, на столбе висит указатель с номерами автобусов. Есть 908-й! И народу почти никого, один дядька, тоже с рюкзаком.
- Далёко собрался, сынок? – вдруг спросил он Бомженьку.
«Ну вот, и этому всё надо знать, сам не знает, зачем. Так и захотелось ответить: а зачем вам надо это знать?» А как вы думаете, что бы он ответил? А ответил бы он примерно так: « Да просто так, разговор от скуки завязать». И автор хочет сказать: не приставайте к пассажирам в пути, может быть, они не хотят разговаривать ни с кем, не приставайте ни к кому с разговорами, тем более с пустыми, ничего не значащими для вас и для людей. Возьмите в дорогу хорошую добрую книгу и общайтесь с ней, пожалуйста, она вам расскажет больше, чем любой собеседник. Правоту моих слов вы, если упрямы, поймёте только тогда, когда к вам в транспорте привяжется  нетрезвый человек и будет терзать вас своими разговорами. Вот для чего автор сделал здесь небольшую паузу, извините.
Но вон, на Бомженькино счастье,  автобус подкатывает, и как удачно – 908-й! Бомженька спокойно и важно поднялся в салон, взял билет до Воронцова и сел на свободное место у окна. Хорошо. Поехали!

                95
Смотрит пацан в окно на открывающиеся за ним по ходу движения автобуса картины русской природы подмосковной, слушает в пол-уха разговоры  пассажиров, запоминает интересные названия остановок разных: Ранетки, Ватуточки, Троинск (внутри ёкнуло: здесь в больнице Хлебников Михаил лечился после бандитского налёта). А телефон он искал мамкин, наш, во как, это я теперь точно понял, вот почему он и не позвонил ей, а она его не искала, заупрямилась, загордилась. Никогда не надо упрямиться, лучше сразу все сказать или действовать, искать надо было, например, мамке Хлебникова, искать, а не зазнаваться, вот я какая гордая да смелая. Эх, вся ведь жизнь была бы другая… - вздыхал Бомженька).
- Следующая остановка Черенково, - объявил голос в динамике. – Женька сжался: здесь папку бандиты убивали. Бучок, Бучок, припомнилось ему из рассказа участкового Стёпкина.
И вдруг он услышал разговор двух дядек.
- А я на уборку опять к Хлебникову наймусь, я уже с ним предварительно договорился.
- А кто это такой?
- Фермер воронцовский. Я у него в прошлом годе на капусте хорошо заработал. И на картошке. Он неплохо платит, мужик правильный, не грабит наёмных рабочих.

                96
«Это о папке, о нём, о нём!» - чуть не закричал Бомженька.
- Вот сейчас будем проезжать Бабчёнки, я тебе покажу его поля, там его сейчас можно встретить, он таджиков нанял капусту и картошку прополоть и окучить.
- Голохвалово! – объявил голос. – Следующая остановка Бабчёнки-один.
Бомженька заёрзал на сиденье: «А что если я сейчас сойду и папку встречу?» - обмер паренёк.
- После Бабчёнок-два его поля пойдут, я покажу, - сказал мужичок соседу.
«Всё. Доеду и сойду!» - решил Бомженька.
- Бабчёнки–один. Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка Бабчёнки-два.- Голос объявлял, как показалось Бомженьке,  так долго, вечность прошла. Мальчишка уже соскользнул со своего места и стоял у выхода.
-Бабчёнки-два. – объявил голос. Двери пшикнули и открылись. Бомженька спрыгнул на землю. За его спиной хлопнули двери, голос глухо сказал про какие-то Сады-огороды и автобус тронулся. Бомженька обернулся и увидел в окне мужика, который что-то показывал пальцем соседу, тыкая в стекло в сторону поля. И Женька побежал туда, увы, навстречу очередной напасти.


                97

                БУЧОК
Бомженька бежал по правой обочине    шоссе и всматривался в поле, закрытое от дороги лесополосой из елок, и не видел на этом поле никого – ни людей, ни машин, миновав поворот на деревню Рыжково и столб с указателем расстояния от Москвы – 56, то есть пятьдесят шесть километров. Впереди справа маячили  строения. Потом Бомженька узнал, что это автозаправка и строительный магазин. Ближе справа стояли  грузовики с песком, щебёнкой и дровами, какой-то указатель. Когда  Колосков, запыхавшись, приблизился к нему, он смог прочитать на голубом фоне белыми буквами надпись: «р. Поляничка». И тут из левой обочины, точнее из глубокого кювета на шоссе поднялся чумазый парень с грязной шевелюрой, в грязной футболке и рваных джинсах, постарше Бомженьки лет  на пять. Колосков остановился. Смотрел на него, замерев. Парень  пропускал машины и махал Колоскову рукой. Потом, когда в потоке транспорта появился достаточный просвет, он неспеша,  вперевалочку переправился на сторону Бомженьки. Тот с ужасом смотрел, как на него надвигается видение из его кошмарного утреннего сна.
- Здорово! – важно и напористо гаркнуло видение. – Ты кто? Откуда?

                98               
Колосков решил ни за что больше, никогда,  никому ничего не говорить, иначе всё испортишь. А что «всё», он, наверное, не смог бы объяснить. Поэтому он тоже гаркнул в ответ:
- Никто! Ниоткуда! Твое какое дело?!
- Арапничаешь? – услышал он в ответ. – И парень, выше Колоскова почти на голову, надвинулся на него грудью. – А в морду?
Бомженька собрал все силенки и толкнул парня в грудь. Тот отлетел и чуть не упал. Арбузная закалка!
- Ты на кого тянешь, сучок недорезанный? На Бучка руку поднял, сучок засохший, малявка болотная!
- Ты Бучок? – ахнул Бомженька. – Ты же в тюрьме сидишь!
- Я? Это батя мой срок тянет, Мишка Хлеб его продал, сучок…
- Не Мишка, а Стёпкин, знать надо, сам ты сучок немытый и корявый. – Говоря всё это, Колосков лихорадочно рылся в спущенном на одно плечо рюкзачке в поисках молотка. Вот нащупал рукоятку, крепко сжал её, потащил своё орудие наружу, но не успел. Бучок ударил его кулаком в подбородок и Бомженька упал. Бычок навалился на него, заломил ему руки и связал куском верёвки, появившейся у него в руках словно ниоткуда. – Вставай, пошли. – И повел пленника через дорогу

                99
вниз по кювету к речке Поляничке. Её много лет назад запрудили, и получилось большущее озеро, которое от поворота на деревню Безобразиха тянулось до Рыжкова, переливалась с верхнего уровня на нижний через специальный затвор и протекала под шоссе по трубе. Внизу слева от шоссе стоял покорёженный контейнер, около него горел костерок, возле которого суетился мальчишка, с виду ровесник Колоска.
               
                У КОСТРА
- Принимай помощника, раб Божий Пузырь, - крикнул Бучок и толкнул Бомженьку к костру. -Сиди и не рыпайся, сучок. И Пузырю: - Развяжи ему грабки, пока я его обшмонаю.
Ровесник Колоскова совсем не походил на пузырёк, скорее на щепку – такой он был худой и оборваненький. Он освободил Колоска от верёвки.
  Бучок раскрыл отнятый у Колоска рюкзак, запустил туда руку.
- Ого! – Он вытащил лаваш. – Жрачка есть, -оторвал кусок, кинул Пузырю. – Хавай, Пузырина! И не ной, что жрать нечего. А тебе, – обратился он к Колоску, - вот, на-кась, выкуси, - и показал ему кукиш. – На еду надо заработать. Что у нас тут еще?- Поинтересовался он, откусывая от целого куска лаваша и вытряхнул всё из рюкзака на траву.      
          - Ух ты!
                100
- Не трогай, мое! – рявкнул Бомженька и получил тычок кулаком под рёбра.               
- Футболочка! Мне мала, это тебе, Пузырёк, приоденься, фраер. Завтра утром зубки почистишь, харю помоешь, а то клиентов пугаешь. О, плоские, пригодятся, молоточек тоже берём. Спасибо, это ваш взнос в нашу фирму.
- Какую ещё фирму? – буркнул Колосков.
- Помоечная, автомобильная, придорожная, «Бучок и компания», понял? Бучок это я, а компания – это вы. А это наш офис,  - и он ткнул пальцем в сторону ржавого и помятого железнодорожного контейнера, - офис и общага.- Бомженька засмеялся. – Ты чего ржёшь, мало получил, ещё дать?
_ Помоечная - это помойка, сказал Женька. – А правильно надо сказать «моечная», если твоя компания моет машины.
- А ты кто такой, чтобы меня учить? Погоняло есть?
Тут нужна фантазия, понял Колосок.
- Я помощник Гарика, чёрного с юга, он арбузы на шоссе продаёт, знаешь такого?
- Бучок замер, подумал, хмыкнул.
- Никаких Гариков мы не знаем, у нас Горилла на арбузах заправляет. А твое погоняло какое? Чё молчишь.
Гарик меня Чинариком звал. – Пузырек и

                101
Бычок заржали.- А я бомж, бомж Женька, меня тётя Маруся Бомженькой назвала.
- Для бомжа ты больно чистенький.               
А это я украл, - соврал-таки наконец Колосков и не постыдился: надо было как-то спасаться. - А рвань свою цыганскую выкинул в канаву в Сосняках...
- О! – удивился Бучок. – Ну, кликуха Чинарик тебе не подходит, она  Пузырю личит больше, а будешь ты Бомженькой. А кто ты и откуда – нам на это на…. – и  он  смачно плюнул в костёр. – Давайте с Пузырём пошарьте в кустах сушнячку. Всю ночь надо топить. Ладно, подобрел Бучок, отломил кусочек лаваша и кинул его Колоскову. – Держи, похавай. А то больше ничего нет.
Пацаны пошли по дрова, притащили веток, доску нашли и деревянный ящик из-под бутылок.
- Бомженька, - спросил Бучок уже довольно мирно, - а ты куда чалил?
- Да никуда,  ночлег искал, я же бомж.
- А ты жрачку готовить умеешь?
- А из чего? Что у вас есть?
- Пошли в хазу, позыкаешь.

                КАШЕВАР
В контейнере в углу были свалены какие-то пакеты и банки. Колосков увидел коробку геркулеса  «Экстра-М»,  пакет  молока,  пачку  соли,

                102
пустую кастрюлю, сковородку, ложки.
- Могу кашу сварить молочную, - сказал он важно.
- Так чё ты стоишь, давай, вари!
          - А где воду взять?
- Да вон она течёт. Пузырь, воды! –Приказал Бучок и стал подбрасывать в костер топлива.
- Плиты-то нет, кастрюлю ставить не на что.
Пузырь принёс воды из речки, Бучок приказал им поискать внизу кирпичи и камни. Пока они искали, Женька спросил ровесника, почему его так зовут.
- Потому что моя фамилия Пузырьков, вот и дразнят, а я разве виноват? А Бучок издевается всё время и дерётся, и домой не отпускает.
- А сам где живет?
- У матери. Отец в тюрьме, бандит, и сын бандитом растёт, а мать у него пьёт..
- Что пьёт? – не поняв, переспросил Женька.
- Чего-чего, не знаешь что ли. Водку. У тебя мать разве не пьёт, если ты бомж.
Женька похолодел, ему стало так горько, хоть вой, но он сказал твёрдо:
- Нет, моя не пьёт. Она несчастная и не может меня воспитывать, потому я и убежал.
Они нашли и притащили четыре кирпича, обложили костерок так, что можно было поставить кастрюлю и Женька начал колдовать, вспоминая, как Таня варила кашу.
                103
Отлил из кастрюли воды, добавил молока из пакета, посолил, ложкой попробовал: как посолено? Нормально. Стал ждать, когда начнёт закипать в кастрюле, и когда молочная плёнка полезла вверх, сыпанул туда из пакета геркулеса и начал ложкой размешивать кашу. А она готова почти сразу, но он все мешал и мешал, а крупы пересыпал, поварёнок неопытный и полезла каши как в сказке из горшка на угли, и завоняло на всю округу горелым.
- Ты чего, повар фиговый, каша горит! – заорал Бучок.
- Нормаль. Тряпку дай или сам снимай кастрюлю с огня. Бучок сбегал в «офис», притащил какую-то тряпку и кинул её Женьке на руки. Он  кое-как стянул кастрюлю с костра на траву.
- Давайте тарелки, будем есть, каша готова, - сказал повар Бомженька. – Бучок сунул в кашу ложку, зачерпнул полную, стал дуть на неё, потом попробовал. Солёная, противно – не сладкая. И пригорела.
- А сахар есть?
- У нас всё есть, -буркнул Бучок. – И снова нырнул в офис и притащил пакет с рафинадом.
Женька бросил в кастрюлю несколько кусков и стал мешать кашу ложкой.
- Ещё добавь, - приказал Бучок. – Женька сыпанул     ещё    и    продолжал     мешать.    Потом

                104
попробовал:  сладкая до жути. Но пацанам много сласти не бывает. Они лопали кашу из кастрюли ложками, обжигая губы и постанывая от удовольствия.
Пригорелую кашу доскребал Пузырь. Все захотели пить.
- А есть ещё кастрюля? – спросил Женька.
- Пузырь, притарань, - приказал учредитель автомоечной фирмы.
Женька сходил за водой с новой кастрюлей, он знал, что сырую воду, тем более из рек, пить опасно. И поставил кастрюлю на костер.
- Ты чё, Бомженька, так попьем.
- Ага, - сказал Колосков, откуда слова взялись. - А потом понос. В Больницу захотел? Чай будем готовить, эх,  заваривать нечего.
- Есть! – пискнул Пузырь и притащил из офиса пачку какао.
- Где вы этого всего набрали? – удивился Бомженька.
- Там, где плохо лежит. И за помывку машин иногда кое-что дают.
Молока, какао и сахара Женька добавил в кипяток прямо в кастрюлю, и напились члены кампании от души. Потом Женька пошёл  с Пузырём   мыть   посуду   на   речку,   чтобы  утром


                105

можно было приготовить завтрак. Там он узнал, что Пузыря зовут Сашкой, а Бучка Володькой.
Потом они посидели у костерка, похлопали комаров и отправились спать в «офис».

                БУЧКОВСКИЕ РАБЫ
Бомженька твердо решил, что ночью он даст дёру из этой ржавой помятой обители, но он не думал, что она станет для него тюрьмой, пристанищем рабов.
Бучок зажёг в контейнере свечку, которая слабо освещала углы «офиса». Колосков разглядел у задней стены тахту-развалюху и рядом грязный матрас. Спросил у ребят, откуда у них мебель. Пузырь презрительно хмыкнул:
- Мебель… Дрань всякая.  Дачники в «Родниках» выбрасывают на помойку что ни попадя, вот тебе и мебель для офиса.
- Ты, Бомженька, тут ложись, на матрасе. Ногу давай.
- Какую ногу? – не понял тот.
- Кандалы надену. Небось, задумал побег, бомжара? Не выйдет. Ты теперь мой раб, вместе с Пузырём. Я вас кормлю, а вы на меня пашете. Давай ногу, – и он обмотал Колоскову  ногу цепью и замкнул кольцо увесистым замком. – Пузырь! – скомандовал он, и Пузырь послушно протянул ему

                106

свою ногу и второй конец этой цепи сковал его с Бомженькой.
Всё произошло так быстро, что он не успел опомниться и оказать какое-нибудь маломальское сопротивление Бучку. И только теперь заорал и кинулся на рабовладельца, но был отброшен на матрас. В руках Бучка появилась плётка. Он хлестанул ею  разок  Колоскова, тот ойкнул и заорал:
- Ты права не имеешь, гад, фашист!
-Имею! – и ударил  его ещё раз. – Заткнулись!  Тихо! Будете орать – буду пороть, пока не замолкнете. Вы мои рабы, понятно?! Ты, Бомженька, хорошо готовишь, кормить нас будет твоя обязанность. Но это не значит, что пойдёшь, куда захочешь. Будешь делать то, что я прикажу. Всё! Спать! – и он улёгся на тахту, укрывшись рваным ватным одеялом, тоже с помойки садоводческого товарищества «Родники», что у деревни Безобразиха. А рабам он кинул два грязных пальто – нате, мол, укрывайтесь.
Какие тут простыни и пододеяльники, какие подушки! Ах, тетя Маруся, знала бы ты! Бомженька и Пузырь прижались спинами друг к дружке, напялили на себя пальто и затихли. Бучок погасил свечку…
         Вы ждёте, что автор расскажет вам о мыслях, которые бились в голове Женьки,  о его страданиях, о том, что  он  долго  не  мог уснуть и,  может быть,
                107
даже плакал и жалел, что сбежал от Маруси? А вы представьте себя на его месте, как бы вы в такой ситуации вели себя? Вот также и Женька, как вы, он от вас ничем не отличается. Только он еще прижал руку к тому месту, где за рубашкой таился портрет его возможного отца, и думал о нём, о том, как он не смог встретиться с Таней, и не узнал, что у него родился сын, и что сын этот сейчас лежит на грязном матрасе в помятом и ржавом вонючем контейнере, скованный цепью с мальчишкой-ровесником Пузырём по имени Сашка, и льёт слезы по своей горькой судьбе, которую он сам себе организовал. И пришла вдруг к нему внезапно мысль попросить Боженьку о помощи, и он стал беззвучно шептать: «Боженька, помоги мне, Боженька спаси меня…» Кто его надоумил молиться, он и сам сказать не мог. А может быть, ему подсказал его Ангел-хранитель? Ведь у каждого из нас он есть, и не надо об этом забывать никогда. Вот так успокаиваясь молитвой, Женька незаметно заснул.

                А ЧТО У МАРУСИ?
А действительно, скажете вы, что же автор про Марусю-то забыл и про Стёпкина?
Да никто никого не забыл, просто Евгений Михайлович Колосков в такие попал передряги, что некогда было другими персонажами заниматься, надо было разбираться с Бомженькой.
                108
В общем, в Сосняках события развивались следующим образом. Клава воспользовалась перерывом и заглянула во двор к соседке проведать, как дела у Бомженьки, купил ли он хлеб, что поделывает. Дверь оказалась на замке, коврик на крыльце горбился холмиком. Она отвернула коврик, увидела ключ и записку, прочла ее, конечно; а как же, любопытство у нас сильнее  понятий о приличиях. В общем, сунула она свой любопытный нос в записку, адресованную Марусе, ахнула и тут же позвонила ей по мобильному: «Твой Бомженька сбежал и деньги украл!»
Маруся примчалась, кинулась в дом, полезла - в шкаф под бельё, где у неё были припрятана деньги, увидела, что они на месте, выдохнула с силой  воздух и нервное напряжение спало, обозвала соседку дурой и отобрала у неё Женькину записку; потом присела на крыльцо, прочла её и заплакала.
          - Женечка мой, глупенький сыночек.
- Теперь ты дурочка. Ушёл, ну и Бог с ним, нашла по ком слёзы лить.
Соседки-подруги поднялись в дом  к Марусе,  выпили по рюмочке винца и сидели, горюнились. Тут к ним и вломились в комнату Стёпкин и какой-то высокий красавец лет тридцати пяти.
- Где пацан?! – рявкнул с ходу участковый.
- Нету его, - ответила Клавдия, - сбежал наш гостенёк пашаничный.
109
- Куда мальчик подевался? – спросил мужчина. – Кто из вас Мария?
- А вы кто такой? – ответила она вопросом на вопрос, - и по какому праву вламываетесь в мой дом. Капитан, в чём дело? Кто это такой?
- Много вопросов задаёшь, Маруся. А у нас один: где Евгений?  И ты на него не ответила. А это, - он повернулся в сторону своего спутника, - человек, которого Евгений называл своим отцом, Михаил Васильевич Хлебников.
- Вот, читайте, - и Маруся протянула им Женькину записку. – Присаживайтесь к столу.
- И где ж его теперь искать? – растерянно спросил Михаил, прочитав послание мальчишки.
- Где, где, у вас дома. Он к вам рвался всё время, надо полагать. От самой Москвы парень добирается к отцу, который ни ухом, ни рылом не чует, что у него сын растёт беспризорный. Разведут безотцовщину, а потом весь свет винят.
- Ты, Мария, погоди виноватить человека, ведь не знаешь сути дела.
- Так пусть расскажет, поведает нам, что и как, - попросила Маруся.
И Михаил Хлебников рассказал, как встретил в пансионате на юге под Новороссийском Таню Колоскову, как у них возникло взаимное чувство, известное всем людям под названием ЛЮБОВЬ, как они замечательно провели время вместе у моря. Возвращались    вдвоём   в   купе,   договорились   о
                110
встрече и как по дороге домой на него напали бандиты. Там и пропала бумажка с Таниным телефоном, был только телефон, адреса он не записал по легкомыслию молодости («Вот, вы всегда так, молодые мужики, самонадеянные», - упрекнула  Клавдия Михаила Хлебникова).
Дальше рассказывать было необязательно, женщины всё знали и от Женьки, и от Стёпкина.
-Ну, и что теперь? – спросила всё та же настойчивая Клавдия.
- Не знаю, -  Михаил потёр подбородок ладонью и опёрся на неё щекой. – Он вам адрес свой не называл и телефон?
- Нет, упрямый он. Втемяшилось ему отца найти самому. Давайте лучше чайку попьём, - предложила Маруся.
- Некогда чаи распивать, - строго сказал Стёпкин. – Я тебя, Хлебников, не для чаепития разыскал. Надо решать: или мы ищем мать сначала, и ты выясняешь, что к чему, или пацана, берём у него адрес и ты едешь туда выяснять все обстоятельства твоей несуразной жизни. – И засмеялся: - У тебя наследник появился, будет кому ферму передать.
- Надоть найти его, - встряла вездесущая Клавдия, - найти и вывести  на чистую воду, не врёт ли он и кто он есть на самом деле; сомнения у меня.
- Какие могут быть сомнения, - возразила ей Маруся, - а фотография? Там же на ней он и есть,
                111
вы, то есть, Михаил.
- А может, он стянул её у кого, у той же Татьяны, - отпарировала соседка.
- Ребёнок так додуматься не может, детская психология на это неспособна, такое для аферистов матёрых годится. – Авторитетно заявил капитан. И хлопнул ладонью по столу, давая понять, что обсуждение закончено: - Ну,  как же поступаем?
- Искать мальчика, - твердо сказал Хлебников.
- Тогда в путь, по дороге всё обсудим. – И они ушли, не избавив Марусю от тревоги за Женьку.
И ещё она подумала, но не сказала вслух, чтобы не обсуждать это с Клавкой: «Как это Стёпкин быстро сообразил найти отца Женькиного?», а она была теперь твёрдо уверена, что Михаил его отец, потому что сразу, как он вошёл, увидела и узнала в его лице черты Женькиного лица; тут уж и никакая экспертиза не нужна.
А Стёпкин после знакомства с Евгением Михайловичем Колосковым поехал на службу и получил сложное задание: пришлось участвовать в срочном расследовании. А потом ещё был на совещании в Воронцово и только после него разыскал Хлебникова и обрушил на него известие:
- Тебя, Михаил, пацан один разыскивает, говорит, что ты его отец.
Хлебников сначала опешил, а потом спросил фамилию пацана.
                112
- Он себя назвал Евгением Михайловичем Хлебниковым, а потом мы разобрались, мать у него Татьяна Колоскова, москвичка, а он Женька  Колосков, но упрямо намекает на родство с тобой.
Как только Стёпкин сказал «Татьяна Колоскова», всё внутри у Хлебникова, как говорится, оборвалось. И вспыхнули в памяти яркие картины десятилетнего прошлого, он увидел, как наяву, лицо Татьяны, которое стал уже подзабывать.
Хлебников сразу засобирался, спросил  капитана, куда ехать, тот пригласил его в коляску служебного  мотоцикла. Хлебников сказал: «Я за тобой», сел в свою «Ниву» и они тронулись к Марусе.
Вот, собственно, и всё пока о Марусе с Клавой, о Стёпкине, и Хлебникове. Надо нам поскорей вернуться к Бомженьке, как бы какой беды с ним не приключилось.
               
                ФИРМАЧИ
Утром Бучок разбудил своих рабов, расковал и вытолкал их из офиса наружу. Было рано. Солнце только-только поднялось над дальним лесом. Рабы поёжились от холода.
- Разводите костёр и варите кашу, - приказал рабовладелец.
- Сам вари. – Услышал он в ответ от Бомженьки.
                113
- Чё? – заорал на него Бучок. – А плёткой не хошь?
- Хоть убей, а пока не отдашь мои вещи, ничего делать не буду.
- Хорошо,  принято, - ухмыльнулся Бучок, вытащил Женькин рюкзак, сложил в него отнятые вещи и швырнул рюкзак в контейнер. – Получишь, когда работу выполнишь. – И запер контейнер на замок с ноги Пузыря.
Каша сварена и съедена, какао выпито, посуда вымыта. Фирма «Бучок и Компания» приступает к действиям. Налили водой ведра и, пыхтя от натуги,  вытащили их на обочину, достали из контейнера щётки, шампунь и тряпки для протирки, сложили в коробке из под печенья рядом с вёдрами. Бучок принес и прислонил к вёдрам фанеру-плакат: «МОИМ МАШ. Чисто и дёшева», встали рядом и застыли в ожидании первого клиента. Таким бизнесом в Москве давно уже никто не занимался, все пользовались мойками, и владельцы машин отвыкли от такой обслуги у обочины.
Но вот кто-то удивился и подрулил к мальчишкам. Водитель опустил стекло:
- Не моИм, а моЕм, пацаны, учиться надо хорошо! Почём услуги!
- Что дадите, то и наше! – ответил Бучок.
-Тогда приступайте!
-Давай, драим* быстро! – скомандовал Бучок,
* Драить – мыть (жаргон)
                114
и работа закипела. Рабы рабами, а мыть машину мальчишкам было интересно. Вымыли, стёкла протёрли до блеска, вытерли машину – готово!
Водитель приоткрыл окно, выбросил на землю пачку жвачки, крикнул: «Пишите грамотно!», газанул и умчался.
- Жлоб! Гад! Дурак! – кричали ему вслед соответственно Бучок, Пузырь и Бомженька.
У следующего клиента Бучок попросил аванс в 50 рублей, сославшись на предыдущего обманщика. И пошла работа…
Закончили трудиться после полудня, надо было готовить поздний обед, постирать и высушить к утру протирочный материал.
У речки, когда стирали тряпки, Бомженька шепнул Пузырю:
-  Слушай, если взять и рвануть сейчас в разные стороны, как он за нами погонится?
- А твой рюкзак?
- Ну и что? В нём не золото.
- Я не побегу.
- Почему?
- Мне бежать некуда. Буду уж пока здесь, лишь бы не дрался.               
- Ты трусишь? – удивился Бомженька. – А лето кончится, куда денешься? Где будешь жить, как в школу пойдёшь? Ты в какой класс перешёл?
- Ни в какой. Я в школу не хожу…

                115
К ним подошел крадучись Бучок.
- Что шепчетесь, побег замышляете?
Ребята вздрогнули и Бомженька выронил тряпку, которую пытался выжать.
- Чего сразу орать? Мы тряпки выжимаем. – Бомженька поднял тряпку. – Как её надо, не знаю, никогда…
- Берись за конец, - скомандовал Бучок-рабовладелец. – А ты за второй. Теперь поворачивайтесь в разные стороны, раз, два, давай!
Ребята завертелись, тряпка сжалась в жгут, из неё потекла вода.
- Теперь каждый тянет на себя, концы не выпускай! Тяни! Готово, расправляй и вешай на ветки дерева. Понятно? Кончайте быстрей, надо еду готовить, дров поищите.
Когда ребята вернулись к кострищу, около него сидел Бучок и доедал мороженое. Рядом стояла пятилитровая бутылка с питьевой водой, около неё лежали  три стаканчика лапши «Ролтон» и буханка чёрного хлеба в  целлофановом пакете.
- Вот, - Бучок пнул ногой бутылку, - чистая вода из магазина, кипятите воду для лапши.               
Магазин «Продукты» был чуть подальше за указателем речки Поляницы, справа от шоссе, напротив заправки, около строительного магазина.
- А  мороже… - начал было Пузырь, Бомженька уж и не пытался  заговаривать с Бучком.

                116
- Бумажку оближешь, - и рабовладелец кинул рабу обертку. – Заработать надо на сладкое и на компот.
- А мы не работали? – рыкнул  Бомженька. Что-то в нем взорвалось внутри, бомба нервная что ли. Он погладил рукой фотографию на груди, словно набираясь от неё силы, и потребовал у Бучка:– Отдай нашу долю и мы пойдем, купим себе мороженое.
-Долю? Ха-ха-ха! Он долю захотел! И тебе, Пузырь, нужна доля?- Пузырь замотал головой из стороны в сторону, отказываясь от привелегий. – Вы мои рабы, какая доля? Я вас кормлю, и хватит с вас. Всё, работайте! Или плётки захотели?!
Плётки не хотелось, пошли разжигать костёр.
Рабство продолжалось несколько дней. И вот однажды, в очередной обед они вскипятили воду, открыли бумажные стаканы с лапшой, залили их кипятком и уселись около них в ожидании, когда еда будет готова.
- Пузырь, ложки притарань, - приказал Бучок. Пузырь пошёл в контейнер, повозился там, громыхнул чем-то в углу и принёс орудия труда.
Бомженька свою ложку ополоснул остатками кипятка из кастрюли.
- Ты чё, блин, воду на ерунду тратишь? – заорал Бучок.
- Это не ерунда, а защита от бактерий. – Ответил спокойно Бомженька.
                117
- Чего? Ну и псих мне попался, придётся тебя наказать и лишить ужина. Понял? А сейчас давай, кипяти воду для какавы.
Женька, чтобы сдержаться,  погладил себя по груди,  чувствуя ладонью фотографию.
- А что ты все время, я заметил, рукой за сердце хватаешься. Ты инвалид? Бомженька, Бомженька, бомжара инвалид! – Запел Бучок, дразня Женьку.
Женька замер и выпрямился, но невольно потрогал фотографию.
- У тебя там что? – Бучков поднялся,  подошёл к Женьке и впился пальцами ему в рубашку и почувствовал, что под ней что-то есть. – Ага, там бабки? Говори, может, баксы! Давай их сюда! Ну-ка, сними рубаху.
Женька, как утёс, врос в землю. Бучок попытался столкнуть его с места, но у него ничего не вышло. Тогда он ударом свалил Бомженьку на землю, заломил ему руку и потащил в контейнер. Сашка Пузырьков, замерев от страха, наблюдал за этой расправой.               
- Что стоишь? – Крикнул ему Бучок, - вали сюда.
Рабовладелец затащил раба в свою ротонду (ржавый контейнер) и там продолжил расправу над непослушным рабом. Она состояла в том, что руки его были связаны, ноги закованы в цепи, рубаху Бучок так рванул, что пуговицы полетели.
                118
Бучок запустил руку за пазуху Бомженьки, нащупал потайной карман.
- Ага! Бабки прячешь?! – и он вытащил хрустящую фотографию на свет и разочарованно протянул: - Ф-о-о-т-ка, у, блин! – И стал её разглядывать.
- Отдай, закричал Бомженька, это мой отец! Он полицейский Стёпкин и тебя посадит!
Бучок слегка, как говорится, сдрейфил, но не поддался. Маленьким он был хорошим мальчиком, но так сложилась его жизнь, что рос почти беспризорным, безнадзорным, матери было не до него, и характер его дурной выковывался в уличных стычках с пацанами, в мелких кражах по садам и огородам, на рынках, и бит он был и ни разу не обласкан никем. Вот и стал он таким: злым и жестоким. И не нашлось для него доброй тёти Маруси. В школе его считали самым скверным учеником, хулиганом, учился кое-как,  лупил малышей, отнимал у них мелочь и завтраки, дрался до  крови  с  одноклассниками,  поднимал  руку и на
девчонок, «стыкался» с ребятами постарше. Овеянный дурной славой своего отца-бандита, он никого не боялся, умел запугивать даже взрослых. Имел уже два привода в милицию и был предупреждён, что его ожидает детская колония, если он не бросит такой образ жизни. Но ему все было нипочём.

                119
Услышав фамилию участкового, Бучок ощерился:
- Врать-то! Это не Стёпкин. Я того гада в лицо знаю и на всю жизнь запомнил. Кто это, говори!
- Не скажу, хоть убей, - услышал он в ответ.
- Ладно, молчи, как партизан. Будем пытать. Ложись! – И Бучок толкнул Бомженьку на матрас, достал плётку и принялся полосовать ею раба Бомженьку. А тот вздрагивал от каждого удара и  не произносил ни слова.
Бучку это надоело, и он отбросил плётку.
- Ладно, фиг с тобой. Вот смотри! – Бомженька не шевелился, Бучок пнул его ногой, подымайся, зараза бомжарная. Пузырь! – приказал он.
Сашка помог наказанному подняться. Спина у Колоскова горела, слезы готовы были вот-вот хлынуть, но он крепился и молчал.               
- Смотри! – крикнул Бучок, поднял над головой фотографию. – Раз, два, три, четыре!.. – и так, считая до десяти, изорвал снимок на мелкие кусочки. – Будет чем развести костёр, Пузырь, разжигай!
- Гад, гад, гад! – закричал Женька, залился слезами и упал лицом на матрас.

                120

- А ты, ха-ха-ха, поплачь тут пока, а мы с Пузырём какавы фотографической попьём. А ты без ужина до утра свободен, хи-хи-хи! Полежи и подумай.
Читатели могут спросить, неужели такое возможно в наше время? Отвечаем: возможно еще и не такое. Нам каждый день по нескольку раз показывают по телевизору  программу «ЧП» - «Чрезвычайные происшествия», из них шпана черпает пособия по обучению издевательствам над людьми. Потому у таких передач высокий рейтинг.
И ещё  возникает вопрос: «А что же Москва бездействует?»  Отвечаем: ничего подобного. Учительница Вера Ивановна Кириллова примчалась к Татьяне Васильевне Колосковой, и они отправились в полицию, написали заявление и приложили фотографию Женьки, майор, оформлявший их заявку, успокоил их: «Не волнуйтесь, граждане, найдём, вышлем копию в Подольский райотдел, и всё будет в порядке, никуда не денется ваш такой симпатичный пацан.
Но в таких делах важна каждая мелочь. Лейтенант, которому была поручена отправка, был перегружен работой, к тому же собирался через неделю в отпуск, сунул бумаги под стопку других неотложных документов, замотался, засуетился, закрывая  свои  долги,  и  забыл  про  отправку  и


                121
вспомнил об этом только в вагоне поезда «Москва-Новороссийск». Пытался позвонить в отделение по мобильному, но связи не было. «Ладно, - решил он, на место прибуду и оттуда позвоню».
Прибыл он в тот же пансионат, в котором отдыхали много лет назад Таня Колоскова и Михаил Хлебников. А там до сих пор крутили Танину песню про набежавшую волну и слезу. И под эту песню лейтенанту всё забылось и он две недели прозагорал на пляже и вернулся в Москву, напевая полюбившуюся песенку. Но ещё неделю разгребал стопку, пока не отослал документы, куда надо было. Но они задержались где-то в пути и пришли на место уже после всего, когда наша повесть подошла к концу. А если бы он сделал это вовремя, Хлебников узнал бы из документов и адрес Татьяна Колосковой и телефон. Вот так мелочи  жизни превращаются в её неоправданные и никому ненужные трудности.
Женька проплакал в заточении и уснул. В конце дня к нему пришёл Пузырь и растолкал его.
- На, поешь, - и сунул ему кусок батона. – Бучок велел тебя сторожить и никуда не отлучаться, он   поздно  будет.  Мы  с  ним  ещё  пять  машин до
вечера вымыли. Он кучу денег заработал, мне ничего не отстегнул.
- Саш, развяжи мне руки, - попросил Бомженька. – И когда Пузырь освободил его, тот с жадностью   набросился  на  хлеб  и  сказал:  - А  ты
                122
уходи, пока ко мне не прикован, беги от этого гада.
- Я же говорил тебе, что мне некуда бежать. И бежать мы должны вместе.
Бомженька дёрнул ногами, цепь звякнула.
- Как? С этим? – и он звякнул цепью ещё раз.
- Мы его ночью свяжем, расстегнем замки и убежим.
- А ключи от замков где возьмём?
- Он их  в кармане в штанах носит, там и возьмём.
- Попить принеси, пожалуйста, - попросил Бомженька, проглотив последний кусок хлеба. Пузырь притащил бутыль с остатками воды.  Бомженька сделал несколько глотков. – Отнеси её назад. Скипяти воды, выпьем какао, пока этого гада нет.
Уже темнело, когда вернулся Бучок, вывалил на свою тахту из-за пазухи кучу светлых яблок, бросил по одному мальчишкам:
- Ужинайте, я сегодня добрый. Сладкие, белый налив. В «Садах и огородах» на ментовских участках их полно. А чё, хозяева в Москве, залезай да бери.               
Спать своих рабов он уложил снова рядом и оковал их цепью, замкнул замки, ключи засунул в карман рваных брюк, рабовладелец неимущий.

                123


               ВОССТАНИЕ РАБОВ
Пока Бучок добывал яблоки, Пузырь покопался в хламе, наваленном в «офисе» и нашёл достаточно длинный кусок верёвки, обнаружил и Бомженькин  рюкзак.
-Пригодится, - и Бомженька засунул всё под матрас.
Теперь лежали молча, прижавшись друг к другу и ждали, когда их тиран крепко заснёт.
- Не пора? – шепнул Женьке на ухо Сашка.
- Нет ещё давай подождём, не надо торопиться! – услышал в ответ он жаркий шёпот.
В небе поднялась луна и осветила через щель в двери жалкое помещение ржавого контейнера.
- Вставай, - шепнул Женька Сашке и приоткрой дверь пошире, чтоб светлее было, только осторожно, а то она  скрипит. И вернись сюда. И цепью не звени.
Сашка пополз к двери, цепь натянулась, Женька подался вперёд, чтобы дать товарищу возможность достать до двери. Тот выполнил команду аккуратно. Так, первый этап восстания завершён  успешно.
Женька дал в руки товарищу верёвку:
- Ты – ноги, я – руки.
- А чем руки?
Женька показал ему петлю из ремешка, который он вытащил из своих штанов.

                124
- А как же ты? – Но Женька махнул рукой, приложил палец к губам и мотнул головой в сторону Бучка:
- Ползём.
И начался второй этап восстания, самый главный и самый опасный.
Рабовладелец Бучок спал на животе, вытянув ноги и руки в струнку, как специально для восставших улёгся. «Одновременно!»- шепнул Женька Сашке, тот тоже смастерил по быстрому петлю и поднёс её к ногам тирана.
«Давай!» - скомандовал Женька и две петли обвили ноги и руки Бучка, и затянулись, и мальчишки тут же стали наматывать ремень и верёвку вокруг рук и ног рабовладельца.
Он мгновенно дёрнулся и проснулся, ч;ток был сон тирана, и забился он, и заорал, отшвыривая напавших на него рабов. И тогда Женька шарахнул его рюкзаком по башке, тот ойкнул, упал на своё тиранское ложе и затих.
- Ключи, Саша, - крикнул Женька.
Сашка запустил руку в один карман Бучка, в другой, вытащил ключи, они при лунном свете стали подбирать их к замкам, Бучок застонал на тахте, мальчишки сбросили   цепи  и, свободные, рабы выскочили из железной ротонды, захлопнув дверь и приперев её кирпичом от костра.
- Всё, бежим! – крикнул Женька.

                125
-Я с тобой! - крикнул Сашка.               
Нет, ты беги вот куда. И он рассказал ему о Марусе в Сосняках, которая живёт рядом с Клавой, торгующей арбузами, и очень нуждается в помощнике. Ты ей подойдешь, Саня, и она тебя полюбит. Давай, вперёд, Пузырь, а мне… и он замялся. – Мне в другую сторону.

                ДОРОГА НАДЕЖДЫ
И они расстались, думая, что навсегда.
Небо на востоке уже розовело, наступало летнее утро, но было свежо. Женька поёжился и припустился вниз по шоссе, по правой его стороне. Добежал до поворота, прочитал указатель: «д. Безбразиха, 2», ага! – и повернул на асфальтированный просёлок.
Он одолел эти два километра в полутьме еще не разгоревшегося утра в одиночестве, ни встречного автомобиля, ни вдогон ему – никого. Когда подходил к деревне, увидел впереди  слева мрачные очертания странного здания, похожего на замок: кверху в темное небо тянулись шпили двух башен, и ему стало жутковато. Наконец, дорога слегка повернула влево и пошла вверх; Женька легко одолел некрутой подъем и почти уперся в этот мрачный замок,  окружённый высокой сплошной   стеной   из    огромных    камней.
Он повёл плечами и зашагал  дальше.   Дорога

                126
раздваивалась: одна половина резко уходила вправо,  другая  стрелой  улетала  в  деревню,  о  чем говорил стоявший справа указатель: «д. Безобразиха».
По дороге Женька решил, что если его опять будут спрашивать, допрашивать, даже пытать, никому ни слова. Ни за какие шиши, ни за какие посулы. Слова «посулы» Женька ещё не знал, мало пока читал книжек, но автор добавил тут это словечко для вящей убедительности, как это делал не раз и в других местах нашей повести.

                ДЕЛУ - ТРУБА
Итак, Евгений Колосков вошёл в деревню и повернул налево, двигаясь уже по её центральной улице, Вошел в надежде, что его поиски отца близятся к завершению. Как бы не так!
Слева стояли дома жителей деревни, справа – участки садоводческого товарищества «Родники», подробности о нём излагать, считает автор, ещё рано, а, может быть, и вовсе не следует. Некогда, надо проследить, куда направляется наш искатель.
Вот он повернул направо, не зная вовсе, куда идёт. Он просто искал дом, в котором бы горел свет. А там мигнул огонёк, и он повернул направо.  Но ничто ему больше не мигало, он прошёл мимо вонючих баков с мусором; из одного бака мимо него метнулась кошка.

                127
Идти, так до конца, подумал Женька и дошёл до очередного поворота. Вся энергия его маленького организма была израсходована на восстание рабов, на добывание свободы, потом два километра пришлось преодолеть – он падал от усталости, глаза его слипались на ходу. Он заметил в конце улицы что-то длинное и темное в кювете. Это оказалась огромная труба, которую садоводы купили когда-то, пытаясь построить водонапорную башню для полива своих садов и грядок, но ничего не вышло, площадку отдали кому-то под участок, а трубу откатили в кювет, да всё никак не могли найти на неё покупателя.
Женька доплёлся до трубы, заглянул в её черноту, там что-то виднелось ещё более чёрное. Это была чья-то телогрейка, которую туда затащили собаки, когда им тут была воля. Женька забрался в трубу, ощупал новое своё ложе – нет ли чего лишнего, прилёг и тут же уснул. Вот так!

                «КТО  ТАМ? – АМ-АМ!»
Вика Чишкова жила с бабушкой Галей на 65 участке, у самой речки Вочи, в неё впадала Поляничка. Девочка была внучкой писателя Георгия Чишкова, который сейчас находился в творческой командировке. Папа Викин  занимался коммерцией и компьютерным делом, мама работала в какой-то фирме  менеджером по продажам.

                128
А Вика проводила очередные каникулы на даче и ни в какие Анталии или Хургады ехать не хотела, потому что здесь был велосипед и множество друзей-однолеток, с которыми жилось очень весело. Правда, для шоссейных гонок она еще не годилась, и никто бы её за пределы «Родников» не выпустил, перешедшую в пятый  класс девчонку, и они гоняли по улицам «Родников», трезвоня звонками на рулях, играли на речке в театр и эстраду, пели под магнитофон и под караоке, ловили рыбу, а в выходные – в лес по ягоды-грибы с родителями, на машине на рынок в Воронцово, поездки по местным деревням и сёлам и так далее.
А ещё у них была труба, на которой они сидели до темна и стрекотали, как сороки на берёзах, пока их не прогоняла хозяйка участка, возле которого эта труба покоилась. Около этой трубы они играли в мяч, «тусовались», как говорит теперь молодёжь, в общем, замечательно проводили время.
И у ребятишек был обычай: и утром, и вечером, когда расходились по домам, заглянуть в трубу и крикнуть: «Эй, кто там?» И услышать в ответ  трубное эхо: «Ам, Ам…». Там живёт Ам, смеялись они, знакомя с трубой гостей или новичка.
Вот и Вика сегодня встала, позавтракала с бабушкой Галей, вытащила из хозблока велосипед и покатила его за калитку. Она подъехала к трубе, соскочила с велосипеда и исполнила обряд.
                129
От   жаркого солнца разгорающегося летнего дня труба нагрелась и отдала часть тепла спящему Женьке. Он намёрзся ночью, а сейчас согрелся и растянулся на собачьем лежаке, подрёмывая и ни о чём не думая. И вдруг громовой голос: «Кто там? Кто там?»
Женька вскочил от испуга и трахнулся головой о трубу. Она глухо загудела. Он решил  было ответить, как в любимом мультике про Простоквашино: «Я почтальон Печкин…», но шутить не хотелось, он встал на четвереньки и гавкнул, как собачёнка, два раза.
В ответ прозвенел девчоночий голос: «Эй, собака, как тебя зовут?»
И тогда Женька ответил:
- Я Бомженька, Бомженькой меня зовут, и я не собака, я человек. – И полез  из трубы на свет Божий, не зная, что его там ждёт.
А ждала его там Вика. И когда он появился перед ней – чумазый, в разодранной рубахе, с рюкзачком за плечами, она не испугалась, а только охнула и чуть было не заплакала.
- Ты кто такой? – больше она не придумала, что спросить у пришельца.
- Я же тебе ответил: я бомж Женька, больше я тебе ничего не скажу.
- А ты откуда?
- Из трубы,  - усмехнулся пришелец.

                130
- Нет, ты откуда у нас взялся, откуда сюда пришёл?
Пришлось опять соврать. И он опять неожиданно  для самого ответил:
- Из Моршанска, - так просто сказал, будто он в этом Моршанске сто лет прожил. Но почему Моршанск, что это за фантазия? А нет никакой фантазии, всё объясняется просто: у них в Москве была соседка по площадке, как зайдёт к Тане, да как начнёт тараторить про свой Моршанск, расписывать его красоты и достоинства, что хоть бросай всё и поезжай туда жить. Вот он и брякнул про Моршанск, хотя сам не знал, что это за город.
- Ой, сказала Вика, - мой дедушка нам про Моршанск часто рассказывает, он туда всё хочет поехать выступать там со своими стихами и песнями. А ты почему убежал оттуда?
- Откуда, - сразу не понял Женька.
- Из Моршанска.
- Не скажу.
- Почему?
- Потому что. И отстань.
- Ладно, не хочешь – как хочешь. Живи в трубе.
- И не подумаю, я сегодня уйду.
- Куда же ты пойдешь?
- Куда надо, туда и пойду, не приставай.
- И куда же ты пойдёшь такой грязный, неумытый поросёнок?- засмеялась Вика.
                131
- Я уже тебе ответил, больше ничего не скажу. Не приставай.
- Хорошо. Но хоть умыться на дорожку я могу тебе предложить? Пойдем к нам, я бабушке скажу, она душ согреет, помоешься.
- Я не такой уж и грязный. Три дня назад мылся в душе, – снова соврал Женька, но всё-таки сделал первый шаг за Викой, потом второй и пошёл потихоньку  рядом с ней, а она вела велосипед.
- Бабушка Галя, - поясняла Вика на ходу, - она у меня добрая, она сейчас возиться со своей петунией, это цветы такие, она их высадила в плошки и расставила вдоль дорожки.  – Ой, как складно получилось! Это я у деда научилась, ой, опять складно. Я когда вырасту, буду как дед писателем, книжки для детей сочинять, стихи и песни. – Вика говорила без пауз, и они незаметно дошли до её участка и вошли в калитку.

                ПРЕВРАЩЕНИЕ В ПУЗЫРЯ
- Бабушка!  Галя! – закричала Вика, и Женька невольно улыбнулся: она называла бабушку по имени, как и он свою маму.
Они подошли к крыльцу и остановились. Бабушка сквозь очки смотрела на них, держа в руках плошку с цветами.
- Господи, Вика, так напугать можно. – Она поставила плошку на лавочку. - Это кто  с тобой?

                132 
- Это Бомж Женька, он поселился в нашей трубе и ему надо умыться.
- Я не бомж, я Бомженька, так меня зовут, кличка такая, - поправил Вику гость.
- Клички бывают только у собак и кошек; у человека есть имя, – строго сказала бабушка.
«Опять надо врать», - подумал Женька, вздохнул и сказал:
- Ладно, я Сашка Пузырьков  из Моршанска.
- Да? – Удивилась бабушка и как-будто обрадованно добавила: - Вот дед приедет, он тебя расспросит, он Моршанск как свои пять пальцев знает. А ты, небось, голоден? Когда последний раз ел? Честно отвечай.
Тут скрывать было нечего, никакой тайны, и Женька сказал: 
- Вчера днём.
- Ясно, гость дорогой. Присядь пока на лавочку, цветы не свали. И пошла, включила летний душ – бак с водой подогреть. И дала команду внучке: - Вика,  ставь на плиту котлеты, и чайник.   
Через час вымытый Женька  сидел на терраске у Чишковых и уплетал домашние котлеты с макаронами. Бабушка подобрала ему из старых Викиных вещей ковбоечку по размеру  и джинсы по росту, а его брюки отложила для стирки, нашла ему чистые носки. «Как у тёти Маруси», -думал Женька-Сашка, уминая третью котлету.
                133
- Ну, довольно есть, а то живот заболит. На-ка вот какао с печеньем Викиным любимым, - поставила Бабушка Галя перед ним кружку и убрала тарелку.

        АНАЛИТИЧЕСКАЯ РАБОТА
При слове «какао» вся его  жизнь у Бучка в  контейнере вспыхнула перед ним, и ясно предстала картина восстания рабов, и он вдруг застыл с кружкой у рта:  а не убил ли он своего насильника? Да нет, когда они уходили, тот вроде ворочался там и начал орать, или мне показалось?
- Ты что, Сашенька, застыл? Вспомнилось что нехорошее?
- А? Нет, это я так, задумался.
- О чём же? Нам всё-таки надо выяснить, кто ты и откуда. Мало ли что, может тебя грабители какие подослали…
- Бабушка, ты что! – пискнула Вика в защиту Бомженьки, она его только так и называла. - Какой он бандит. Бомж он несчастный и больше никто.
- Ладно, ладно, это я так, к слову. Вот в воскресенье у нас собрание будет, надо обратиться к людям, может кто ещё, кроме нас, захочет приютить беспризорного ребёнка. А то наши приедут, где мы его положим?
- А сегодня?
- Сегодня на раскладушке в дедовом кабинете.
                134
Вика захлопала в ладоши.
- Пусть до воскресенья поживёт у нас! Здорово!  Я  буду  тебе  как  бы  старшей   сестрой, а ты мне  –   младшим   братом.   Саша,   согласен? –
Обратилась она к Женьке-Сашке, - что молчишь?
Чтобы только к нему не приставали с вопросами, он кивнул головой, а сам подумал, что ему до воскресенья надо отсюда исчезнуть. Он должен продолжить  поиски отца. Он сидел и не слушал, о чём говорят его новые знакомые, проявившие о нём заботу. Он был благодарен им за это, но главной задачи своей нынешней жизни он не отменял, и она заставляла его постоянно думать о том, как же её решить.
В детективных повестях и романах сыщики, то есть те, кто кого-то разыскивают, заняты не только погоней, стрельбой, схватками и допросами. Они еще много размышляют, сопоставляют факты и детали, которые им приносит розыск.
         Вот и Женька размышлял и сопоставлял, хотя фактов у него было маловато, к тому же он лишился главного документа, вещественного доказательства, вещдока, как говорят сыскари и следователи.      
        Вещдоком для него была фотография Михаила Хлебникова, он же был и разыскиваемым, а Евгений Колосков - тем, кто вёл поиск, то есть можно с уверенностью сказать, он был следователем, или, если хотите, - сыщиком.  И он

                135
размышлял, сопоставлял факты, которых у него было – кот наплакал, то есть он анализировал, занимался анализом, аналитической работой, что составляет значительную часть деятельности профессиональных следователей.
Но Женька не знал еще и слова этого, и его значения, как и многие его ровесники, которые сейчас читают эту повесть. Вот для них автор и сделал это небольшое отступление от сюжета. Потому что в жизни им придётся ой как часто и много сопоставлять факты и анализировать, хотя не все они будут работать следователями.
Анализ своих и чужих поступков и действий в жизни необходим каждому. И кто знает это и умеет размышлять, анализировать и принимать решения, тому легче живётся. Ну, вот, и хватит об этом.

      К ФЕРМЕРУ ЗА ОГУРЦАМИ
- Вика! – позвала бабушка Галя, - ты не забыла, что мы сегодня идём за огурчиками?
- Нет! – отозвалась внучка с дальнего конца участка, она устроила для гостя экскурсию и собиралась вывести его за калитку, показать  речку.
-  Нам пора, не то фермер закроет торговлю на обед!
Услышав про фермера, Женька насторожился и замер, начал быстро соображать, не реагируя на Викины слова. А она дёргала его за рукав и твердила:
                136
- Саша, Саша, Бомженька! – последнее имя она крикнула ему в ухо.
- А? Чего?- очнулся Колосков.
- Не чего, а что. Пойдёшь с нами к фермеру, а то, бабушка говорит, тебя не с кем оставить, а одного нельзя. Вдруг убежишь.
- К фермеру? Конечно, я хочу пойти, возьмите меня с собой, пожалуйста! – радостно почти закричал Колосков.
- Нечего кричать, пошли. Вика, возьми велосипед, я всё одна не донесу.
- Мы с Сашкой поможем! Тяжелое приходилось носить? – Тут же спросила она у Женьки-Сашки.
- Арбузы, вот такие здоровенные, - и он показал руками, какие были арбузы.
          И они  под руководством бабушки Гали отправились к фермеру. По дороге Колосков, возбуждённый возможной встречей с отцом, нервно спросил, далеко ли им идти. Вика ответила, что рядом, за соседними участками. В конце деревни налево.
Нервное возбуждение нарастало. Женька шёл, как на пружинах, так ему казалось, что ноги сами подпрыгивают. Он ничего вокруг себя не видел и не слышал, не отвечал на Викины вопросы, которые рождались у неё каждую минуту. Он шёл молча. Вика обиделась на него и тоже замолчала к удивлению бабушки Гали.
                137
- Ты что притихла, стрекоза? – спросила она внучку.
- Да ну его, - только и сказала Вика.
Они шли недолго и вскоре оказались около огромного металлического ангара из гофрированного стального листа. Ворота его были распахнуты. Они вошли внутрь полупустого овощехранилища. В нескольких шагах от входа стоял стол с образцами фермерской продукции, рядом – напольные весы.
Из глубины к ним шагнул человек – достаточно молодой мужчина. Женька впился в его лицо глазами. Бабушка стала приценяться, что почём. Вика что-то щебетала…
Женька набрался смелости и пересохшими губами спросил мужчину:
- Скажите, пожалуйста,  ваша фамилия, не Хле...– Но мужчина не дал ему договорить.
- Ты что, пацан, из полиции что ли? -  Но увидев Женькины просящие глаза и взмокший лоб, сказал:
- Бутягин моя фамилия, а что?
- Напряжение у Женьки упало, как мешок свалился с плеч, он глубоко вздохнул и ответил уже спокойно:
- Просто у моей мамы был знакомый… - он замялся и добавил: - И вы тоже фермер?
- Нет, пацан, я тут не хозяин, а только продавец, наёмный  рабочий.
                138
- А кто хозяин?
- Ерошенко Эдуард Михайлович.
Они проговорили это всё быстро, быстрее, чем вы прочитали их разговор. Так  быстро, что Викина бабушка даже не услышала толком, о чём они беседовали, а Вика ушла в глубину хранилища и разглядывала сложенную у его  стен овощеводческую продукцию. Тут были  контейнеры с огурцами, морковью, кабачками, цветной капустой, помидорами и сетчатые мешки с молодым картофелем.
Пока бабушке Гале взвешивали покупки, и она расплачивалась с продавцом, Колосков успокоился вовсе и пришёл в себя. Бабушка  разложила овощи и картошку по целлофановым пакетам, один, с картошкой, погрузили на багажник велосипеда, два она связала и перекинула через руль и поручила Вике вести руками это гружёное транспортное средство. Сашке-Женьке достались два нетяжёлых пакета с кабачками и цветной капустой, два бабушка взяла в свои руки – с более нежной продукцией – огурчиками и помидорчиками, и они тронулись в обратный путь, поблагодарив продавца за хорошую продукцию. А он их напутствовал благодарностью за покупку и сказал: «Приходите ещё!»
                СМЕНА КУРСА
Итак, первая проба поиска оказалась неудачной.     «Ничего,    -     рассуждал     на     ходу   
                139
следователь   Колосков,   -   надо   искать   в  другом
месте, - но вот где это другое место, он у Бутягина спросить побоялся. «А зачем тебе, для чего ты его ищешь?» - и так далее, начнутся вопросы и опять что-нибудь случиться непредвиденное. - Нет уж, лучше я сам, - решил наш искатель- следователь. - Поживу-ка я тут чуть-чуть, если не прогонят, может что-то и узнаю».
Он принял решение, и ему стало легче на душе, он повеселел и даже стал отвечать на Викины вопросы: «А ты петь умеешь, а какие ты песни знаешь, а играть на чём-нибудь умеешь?» - И так далее. Когда она узнала, что Женька-Сашка умеет играть на гитаре, она обрадовалась и сказала, что у них на даче есть дедушкина гитара и он поёт ей сочиненные для неё песенки.
- Хочешь, спою? Он их мне давно сочинил, когда мне было всего три годика.
- Давай, спой.
Вика, ведя за руль велосипед, запела:
- Капельку, капельку,
Капельку дождя
Уронила тучка,
Мимо  проходя.
И упала капелька
В чашечку цветка.
Выпила капельку
Пчёлка в три глотка.
- И ещё про головастика хочешь?
                140
- Давай.
                - Голо-головастик
Плавал под мостом,
Голо-головастик
Всё вилял хвостом.
Голо-головастик
От хвоста устал,
Сбросил хвост и шкурку
И лягушкой стал.
Впервые за дни своих приключений Женьке стало весело,  и он допел вместе с Викой последние
две строчки.
Вика ойкнула от удивления и закричала:
- И ты  знаешь эти песенки? А про футбол?  Про сапоги? - Бомженька утвердительно мотнул головой. – Откуда?
Он понял, что влипает снова; у него была дома книжка писателя Георгия Чишкова с этими стихами, мотива он не знал, но стихи запомнились, хотя на фамилию автора он не обратил внимания. И если отвечать на Викин вопрос, надо всё рассказать, дать телефон и назвать адрес и тебя тут же отвезут в Сокольники и ты больше никогда не найдёшь своего отца. Если бы он знал, что отец уже ищет его в округе, и в Воронцове, и в ближайших к ним деревнях и садоводческих товариществах, он  ответил бы по-другому, но он снова замкнулся и только бросил ей в ответ:

                141
- Знаю! В Моршанске мне читали. И  всё, отстань!  – и замолчал до их участка.

                БУДНИ  В «РОДНИКАХ»
У калитки участка Чишковых Вику поджидала стайка  дачниц-ровесниц с велосипедами. Вике не терпелось рассказать подружкам о своей утренней находке в трубе, и она отпросилась у бабушки Гали погулять.
- Только до обеда! Кто вместо тебя будет с парнем заниматься? – крикнула ей вслед бабушка и осталась один на один с мальчишкой.
Бабушка Галя подозревала, что Сашка-Женька говорил неправду, уж очень он неловко подбирал слова для своего объяснения, кто он и откуда. Её удивила и скованность его по дороге на ферму, и внезапная весёлость на обратном пути, и пение с Викой. Она всё время не следила за Колосковым, а наблюдала незаметно, изучала его. И решил более твёрдые расспросы отложить на вечер или, что еще лучше, до приезда семьи в субботу.
- Ну, сказала Бабушка Галя, - чем хотел бы ты заняться? – Сашка-Женька, будем его так называть, пока он живет в «Родниках», в ответ пожал плечами: не знаю мол. – Вон, возьми в сарае Викину удочку, поди на речку, полови рыбу на хлеб. Рыбу ловить умеешь, ловил когда-нибудь?
Сашка-Женька насупился и отрицательно помотал головой.
                142
- Возьми в доме книжки Викины, иди на бережок, почитай на мостках. – Бабушка утвердилась в своих сомнениях; в Моршанске была рыбная речка Цна, и не было ни одного пацана в городке, который бы не торчал с удочкой на её берегах. Уверенность в том, что мальчишка наплёл им про себя, укрепилась, бабушка принялась готовить обед.
Сашка-Женька вышел на крыльцо с книжкой.
- Саня, попросила  бабушка Галя, - ты не сходишь на родник за водой? И протянула ему пятилитровую бутыль. – Донесёшь такую? Мне холодной водички надо, огурцы залить перед засолкой.
- А где у вас родник?
- Пойдёшь по дороге из калитки направо, увидишь с правой стороны прогал в заборе, там тропинка вдоль реки, покрытая рубероидом, тебя приведёт к роднику. Подставишь бутыль под струю и наберёшь. Если тяжело, набери неполную.
Сашка схватил бутыль и понёсся к роднику – всё разнообразие жизни и не надо торчать на участке под зорким взглядом  бабушки Гали.
По дороге он чуть было не налетел на шикарную тётю, пышную блондинку в красной одежде с маленькой собачкой на руках. Собачка тявкнула на него, и он побежал дальше.
Родник  он  нашёл  легко,  спустился  к трубе, из   которой   лилась  толстая   струя   воды.   Сашка
                143
попробовал её рукой – ледяная, ох! хватанул ладошкой и сделал один глоток. Б-р-р! Холодно. Но вкусно. Он набрал почти полную бутыль, взвесил её на руке, ничего, можно, долил её полностью, завинтил крышку и, изогнувшись в сторону бутыли, которая била его по ноге, поспешил на участок номер 65.
Бабушка Галя поблагодарила его за воду. Хлопнула калитка.
- Вот и Вика, скоро обедать будем.
Но это была не Вика. А та тётя в красном с собачкой, которая бежала сейчас  за ней по дорожке.
- Здрасьте, Галина Михайловна! – она вскинула брови, хлопнула  ладонями по бедрам и уставилась на Сашку. - Откуда внучок взялся? Чуть меня не сшиб на дороге.
- День добрый, Любовь Петровна. – Любовь Петровна Николаева была женой председателя садоводческого товарищества Николая Николаевича Николаева, имела в прошлом большой опыт работы с малолетками и подростками. – Это не внучок, - пояснила бабушка Галя, - это наш квартирант, временный. Ночевал в трубе, Вика его нашла и привела утром.
- Ну, - обратилась Любовь Петровна к гостю,  откуда ты явился к нам?
- Говорит, из Моршанска, ответила за него бабушка Галя.
                144

- А как тебя зовут?               
- Сашка он Пузырьков, - опять сказала бабушка.
- Что вы, Галина Михайловна, всё за него, да за него отвечаете. Сам-то он что, язык проглотил? Ты немой, землячок земли тамбовской?
- Нет, - выдавил из себя с трудом Колосков.- И лихорадочно стал соображать: - «Опять будут допрашивать. Надоело! Уйду сегодня ночью!»
- Тогда пойдём ко мне, побеседуем о Моршанске, о твоем  роде-племени и житьё-бытьё. – Она крепко взяла его за руку и потянула за собой. Сашка упёрся и с мольбой посмотрел на Галину Михайловну.
- Не надо, Любовь Петровна, мы здесь сами разберёмся, а если понадобиться ваша помощь, обратимся. Оставьте мальчика.
- Ну ладно, подождём, только двери запирайте на ночь как следует. – И обратилась к Сашке-Женьке: - есть захочешь, приходи, наш дом напротив, накормлю от пуза. – И выпустила его руку, потрепала  по отрастающей шевелюре и ушла, взяв на руки собачонку, которая носилась здесь по участку, пока велись разговоры.
- Саша, - обратилась к нему Галина Михайловна, ты когда-нибудь огород поливал?
- Да! – крикнул он, радуясь, что от него отстали.
                145
- В семь воду дадут, поможешь?
- Конечно, Галина Михайловна!
- Тогда иди пока на речку, почитай книжки. – Она протянула ему Викину старую бейсболку. – От солнца на вот.
Сашка-Женька посидел на мостках, прочитал несколько маленьких книжек, на которых стоял один и тот же автор Георгий Чишков, поглядел на воду, понаблюдал за рыбами, сновавшими по дну Вочи, загрустил.
Сзади подошла Галина Михайловна.
- О чём задумался, Сашок? – В руках его была большая металлическая плошка. – Без дела сидишь? Поди-ка ты, дружок, насобирай мне смородины и сверху чуток малины, я компот сварю. И сам ягодок поклюй. – Она показала Сашке, где надо собирать, и он с удовольствием принялся за сбор урожая.
Так и время прошло до позднего обеда, а там Вика прикатила и стала помогать бабушке накрывать стол на террасе, в тени дикого винограда, обвившего две стороны террасы.
- Галихална, - так Вика называл бабушку с трёхлетнего возраста, - Галихална, а какой  у нас будет салат?
- Из свежих огурцов и помидоров, с лучком и укропчиком, поди, нарви зелени.
Вика утащила с собой на грядки Сашку-Женьку и вскоре они весело обедали на террасе на открытом воздухе. Хорошо!
                146
Есть Колоскова уговаривать не надо было. Обед прошёл, как говорится, в тёплой дружественной обстановке.
После обеда бабушка мыла на терраске посуду, а дети посидели в саду на лавочке, потом Вика спросила:
- Пузырёк, ты на велосипеде умеешь кататься?- И вопросительно заглянула ему в глаза.
- Не-а, у меня его никогда и не было.
Вика вскочила, убежала в сарай, погремела там и выкатила на дорожку школьный велосипед, старый свой, на котором она разрезала по товариществу, когда ей было  лет семь-восемь.
- Бери, дарю! Только колёса надо подкачать. Бери, не бойся, чудак. Пойдём, я тебя научу, как надо ездить на нём. Галихална, мы пошли осваивать двухколёсный транспорт! – Объявила она бабушке, сняла с рамы своего велосипеда насос и повела старый велосипед к калитке. Сашка пошёл за ней.
Как проходила учёба, сколько раз Колосков залетал на велосипеде в кювет, никто не знает, потому что никто не видел, даже автор был занят другими делами, и ему было не до такой ерунды, как катание на детском двухколёсном велосипеде. Часа через полтора Сашка сам подъехал к калитке участка номер 65 на велосипеде, с разбитыми коленками, ссадинами на локтях и на лбу, с зелёными пятнами от травы на джинсах. Сзади бежала   весёлая   инструктор   по   велосипедному
                147
катанию. Сашка-Женька оказался способным учеником и достаточно быстро освоил двухколёсное транспортное средство.
Бабушка увидела юного велосипедиста и всплеснула руками:
- Ты куда смотрела, тренер? У тебя ученик весь побитый.
- Ничего, зато классно крутит педали.
- Неси-ка для классного зелёнку, а ты снимай джинсы, посмотрим твои коленки.
Ссадины замыли, зеленкой помазали, одевайся. А тут и воду дали. Вон шланг, размотай, включи воду и поливай. – А что поливать? Кусты, цветы, огород, только не сшибай морковь. Женька вспомнил тётю Марусю и улыбнулся: постараюсь и пошёл поливать. А там и ужин подоспел, после телевизор посмотрели, умылись на ночь, зубки почистили, как полагается в культурных семьях, и  спать легли. Спокойной ночи!
Утром явилась неугомонная Любовь Петровна в другом шикарном наряде:
- Дай мне мальца на денёк, у меня никого сейчас, мои в Грецию улетели, а у тебя Вика, с ней хлопот не оберёшься, дай мне пацана!
- А как же Николай Николаевич?
- А, ему не до чего, он к собранию готовится, участки обходит, долги вышибает.
                148


- Мы еще и позавтракать не успели…
- Я его накормлю. Не бойся, помереть с голоду не дам, уж чего-чего, а пожрать-то у нас всегда полно.
Бабушка Галя посмотрела просящее на Сашку-Женьку, а какими глазами он смотрел на неё, лучше об этом и не спрашивайте.
- Ладно, мне всё равно, - уколол он таким ответом  бабушку и пошел за Петровной, как партизан, взятый в плен.
В доме   Николаевых было душновато, но хозяйка открыла окна, занавешенные сеткой, и слегка повеяло прохладой.
- Садись, земляк и ешь от пуза! – И поставила на стол тарелку с бутербродами с красной икрой. Женька подозрительно покосился  на красные бусинки, положенные на хлеб со сливочным малом. – Что, никогда такого не ел что ли?
- А чё это?- растерянно спросил он.
- Икра красных рыб: кеты, горбуши, семги… Пробуй, не боись, не отравишься.
Женька откусил, пожевал – солёная, вкусная. Даже почмокал от удовольствия. Вслед за этим  деликатесом перед ним возникла тарелка с куриными ножками и картофельным пюре, к блюду прилагался малосольный огурец. Гость принялся за это блюдо.

                149
Когда Женька расправился с ножками и подчистил тарелку корочкой белого хлеба, Петровна поставила перед ним кружку со свежим чаем и придвинула  плетёное блюдо, полное всевозможных конфет, печений и вафель. Собачонка по кличке Николь крутилась у него в ногах и взлаивала. Петровна отправила её во двор.
- Ешь, не стесняйся, выбирай, что нравится.
Наконец, Женька  покончил с обильной трапезой, умяв за чаем ещё два бутерброда с понравившейся ему икрой, сказал спасибо и молча сидел за столом, не зная, что будет дальше. Дальше были фрукты, он съел два банана и опять сказал спасибо, и замер за столом. Очень хотелось пописать.
Он поёрзал, Петровна посмотрела на него, догадалась, в чём проблема, и отвела его в туалет.
- Знаешь, как пользоваться?
- Конечно, - проговорился Женька, понял, что опять попал  впросак, и ему не хотелось выходить из городского туалета в доме Николаевых, которые жили в «Родниках» круглый год. 
- Ты там не уснул, землячок? – постучала в дверь хозяйка.
«Землячок» нехотя выполз из временного укрытия и предстал перед Петровной, виновато опустив голову.

                150
- Ну, моршанец, что молчишь? В Моршанске «чё» не говорят, там народ культурный, только «гыкают»: Ты хде? В хороде! Хаваришь, хулять пойдём? По какой дорохе? Чай хорячий и так далее. А ты не гыкаешь. Потом, ты не умеешь ловить рыбу, Галина Михайловна сказала.  В Моршанске все пацаны с детства торчат на Цне с удочками. Вот такие пирохи. Хочешь пирожка хорячего? Сладкий, с яблоками, на, поешь. – И она протянула Женьке теплый жареный пирог с липкими боками.
Женька взял пирожок и стал машинально его жевать. Удовольствия никакого. Его вранье Петровна разложила по полочкам. Мы с Николаем Николаевичем в понедельник едем в Тамбовскую область на недельку, можем завести тебя в твой Моршанск. Хочешь?
- Нет, нет! – отказался Женька от такой услуги. Всё-таки врать всегда вредно.
- Тогда пошли в сад, там и побеседуем.
Пока он прошёл эти двадцать шагов до небольшого гостевого домика в углу участка по бетонной дорожке, он решил ничего не говорить. Бить же она меня не будет, это не Бучок.
Они сели на терраске, овитой клематисом.
-  Ну, у тебя телефон дома есть? – неожиданно спросила Петровна, присаживаясь на лавку и усаживая рядом Женьку.
- Есть, - брякнул Женька и осёкся.

                151
- Какой? – Любовь Петровна достал из кармана мобильник, говори.
- Не помню, я никогда ниоткуда домой не звонил.
- Так. – Она положила телефон в карман. – А сам ты откуда?
- Не могу сказать.
- Это почему же такая секретность?
- Не могу, и всё. Можете меня бить. Бучок уже бил.
- Какой такой бычок?
- Не бычок, а бандит Бучок, шпана местная, взрослый, в восьмом классе, наверное, учится. И он мой главный документ отнял и изорвал.
- Что за документ, колись уж дальше, коли начал.
- Не могу сказать, я дал слово самому себе, что всё сделаю сам и найду его, найду, - и Женька стукнул кулачком по столу.
- Вон ты какой твердый, молодец. А кого ж ты ищешь? Не стесняйся, скажи, мы же тебе помочь хотим, ну?
- Папку. Отца. А Бучок его фото отнял и разорвал. Но я знаю, где отец  живёт, и мне помогать не надо. Я сам дойду до него, уже близко, пусть только никто мне не мешает. Папка мамку потерял давно, до моего рождения. Его бандиты чуть не убили, вот. А больше я ничего не скажу. Отпустите меня.
                152
- А тебя никто не держит. Но куда же ты пойдёшь? Такой маленький и один? Давай мы тебя отвезём. Фамилию отца знаешь? – наседала Петровна.
- Знаю, но не надо, пожалуйста, не мучайте меня. Бучок вон нас с Сашкой Пузырёвым цепями приковывал, и то мы вырвались, восстание рабов сделали.
- Ага, значит ты не Пузырёв? А кто же ты?
- Я Бомженька, бомж Женька, - сдался мальчишка, - Женька Колосков. Вот и всё я вам рассказал. А больше вам знать ничего не надо.
Если бы Любовь Петровна Николаева хотела  узнать всё про Женьку, а она этого и хотела очень, то она должна была бы прочитать эту повесть с самого начала. Тогда и вопросов у неё не возникало бы. Но повесть еще не дописана, где она её возьмёт? Вот допишу, уже немножко осталось,  тогда читайте на здоровье, но зачем же ребёнку нервы трепать?
Любовь Петровна подумала, подумала и решила не трепать.
- Ладно, поживи пока у нас или,  если хочешь, у Галины Михайловны, в воскресенье  собрание, там и решим про тебя.  Ты тут недельку потерпишь, пока мы в Тамбовскую область прокатимся к родне да на отчие могилы, вернемся и займёмся тобой. Без

                153
нас никуда не уходи, пожалуйста, чтобы никакой беды не случилось. Потерпеть  сможешь?
- Да. Я недельку потерплю. Пол-лета терпел а тут…
- Ну, вот и хорошо, пойдём к Галине Михайловне, но обедаешь у меня, хорошо?
- Ладно,- улыбнулся Колосков.
Чишковы сидели за уличным столиком на лавочке, что-то разбирали или шили, не важно. Из-за угла террасы, овитой диким виноградом, торжественно выплыла Петровна, гордо потряхивая золотой копной волос. За руку она вела Бомженьку, назовём его так последний раз, потому что пришла пора рассекретить его в нашей повести.
- Здравия желаем ещё раз, соседи! Позвольте вам представить человека из трубы, но правильного человека Евгения Михайловича Колоскова, прошу любить и жаловать. И она положила ладонь на затылок Женьки и заставила его отвесить поклон изумленным бабушке и внучке.
Дальше ничего выдумывать автор не намерен. Он берёт небольшой перерыв в работе над повестью, чтобы обдумать её финал и предлагает Женьке пожить простой дачной жизнью на два участка.
Так он и прожил в покое и достатке, даже поправился килограмма на три, отъелся на добрых харчах, но терпеливо ждал воскресенья, на которое было назначено собрание.
                154
В субботу утром он пришёл к Галине Михайловне, а там полна коробочка: в пятницу ночью приехали Викины родители и дедушка Юра, так внучка называла писателя Георгия Чишкова, главу семьи.
Состоялось знакомство, во время которого никто из предупреждённых бабушкой не задал Женьке никаких лишних и неприятных вопросов.  Писатель подарил ему свои книжки:  про мальчишек – деревенских сыщиков – Это тебе понравится, - сказал он, - и толстую повесть «Завиранглия» про школьников-озорников.  И здесь было словесное сопровождение: «Чут;к подрастёшь -  с интересом прочтёшь». Женька сел на мостике над Вочей и по уши влез в деревенский детектив.
В воскресенье к 12 часам на перекрёстке  двух улиц  собрались владельцы участков. Кучка людей шумела, плохо слушала отчёт председателя Николаева, потом начали задавать заранее заготовленные «хитрые», как им казалось, вопросы: а куда деваются наши деньги, а почему не сняты старые столбы, кто будет заваривать порванные морозом трубы поливного водопровода и так далее.
- Ревизионная комиссия проверила мои расходы и  всё вам доложит; долгов у меня нет, но за ваши долги я плачу из своей председательской малой зарплаты; трубы, напомню, как было решено много лет назад на вашем же собрании, заваривать должны хозяева участков за свой счёт. - Пошумели,
                155
поорали, поязвили, посплетничали, отвели душу при скучной садоводческой жизни. Но никто на место председателя не претендовал или побоялся, Николаева снова выбрали единогласно. А он назвал-таки закоренелых должников, которые орали громче всех, будто думали, что криком можно списать долги. Нетушки, платите, будьте любезны.
Многие с любопытством поглядывали на незнакомого мальчишку, которого держала за руку Любовь Петровна.
Николаев взглянул на Женьку и обратился к собранию:
- И последний вопрос. Господа садоводы! У нас в товариществе появился гость, беспризорный пока молодой человек, - он взял Женьку за руку и поставил перед собой. – Вот, прошу любить и жаловать: Евгений Михайлович Колосков. Он много пережил за последнее время, мы с ним всё выяснили, донимать его вопросами не стоит, надо просто помочь, призреть паренька на денёк. Он пока живёт у меня и на шестьдесят пятом участке. Но мы с Любой завтра утром уезжаем на неделю на Тамбовщину, а у Галины Михайловны полна коробочка, надо его приютить, хотя бы по денёчку. Желающих прошу поднять руки.
Первым поднял руку Георгий Чишков:
- Я сегодня уезжаю до вторника, так что он может пока побыть  у нас.
                156               

Собрание загудело, послышались разные нехорошие реплики:
- Писатель,   выпендривается…
- Надо нам чужих детей, со своими никак не управиться…
- А на кормёжку деньги дадут?..
И такое всякое прочее.
- У нас в стране, - сказал писатель, - почти двадцать пять миллионов семей. А сирот по детским домам и бездомных – около миллиона, но никак наши семьи не могут ликвидировать беспризорность, разобрать детей по своим домам. Вот почему наших ребяток продают за рубеж, а мы можем только фарисействовать на телевидении в ток шоу, да в Государственной Думе. Стыдно от вас слышать.
- А ты нас не стыди, сочинитель, - понеслось из толпы, и другие полетели словечки.
Георгий Иванович взял Женьку за руку, сказал:
- Пошли, Колосок, обедать, - и повел его к себе. - Разберёмся, - бросил он Николаеву, езжай спокойно, парня не бросим.

  РЫБАЛКА СНИМАЕТ СТРЕССЫ
После обеда Викин папа Ваня занялся мытьём своей машины, Женька подошел к нему и попросился в помощники, сказав, что умеет это делать, но Ваня  сказал, что вымоет машину сам.
                157
Дед-писатель повел детей на речку, он решил устроить для них рыбалку. Ловили на хлеб  плотву и на червя окуней.  Дед  подобрал детям удочки по  росту, наладил свою, телескопическую.
- Ловил когда-нибудь? – спросил он Евгения.
- Не-а, ни разу.
- А в Моршанске на Цне, - улыбнулся писатель и погрозил Женьке пальцем. – Ладно, ладно, не будем. Вот смотри, как это делается. – И он стал обучать гостя нехитрым приемам лова.
Вика запищала  – ей попалась плотвичка.
– Первая рыбка моя! – засмеялась девчонка.
- А вторая моя, побольфе, - прорычал медведем дед, вытаскивая окуня.
Но  у них клёв прекратился, как отрезало. А у Колоскова дела шли замечательно.
- Женька, - крикнула Вика, - вся рыба к тебе ушла, везунчик. 
А везунчик  ловил одну рыбешку  за другой, руки у него тряслись от волнения и восторга, радость рыбалки заслонила все его проблемы и печали.  Он позабыл обо всём на свете,                вытаскивая из реки то плотвицу, то окуня. Поклевки возобновились и у деда с внучкой.
- Ну как, спросил писатель, - улыбаясь и видя, что происходит с мальчишкой: он как вновь родился, ожил и задышал, щёки порозовели, глаза сверкали радостью жизни, -  хороша рыбалка?
                158
Женька бросил на него сияющий взгляд, полный благодарности, и сказал:
- Спасибо.
- А ты знаешь, у индусов есть поверье, что боги не засчитывают время, проведенное на рыбалке, в срок жизни. Считай, что ты на полтора часа продлил свою жизнь. Так-то вот. Почаще занимайтесь ловлей, продлевайте свою  жизнь, молодой человек. Она будет у вас прекрасна и удивительна.
Они ещё полчасика половили, смотали удочки и понесли ведро с уловом показать бабушке и Ване с Инной.

                УЖИН С АРБУЗОМ
- Я чистить не буду, - категорически заявила Галина Михайловна.
- А мы пойдем с Женькой кататься на велосипедах, можно?
- Ага, и ты сбег;ешь, - улыбнулся дед. – Валяйте, катайтесь, только не долго, я сам почищу и пожарю, есть мы будем с Женькой – первая его добыча.
- Я сама пожарю, а то ты мне грязи разведёшь на плите, а толку не будет никакого, одни угольки от ваших рыб останутся, нечего будет пробовать, - твёрдо сказал бабушка, - И только к ужину, а не сейчас. Иди, чисть её на речке. - Она отдала деду ведро, он взял нож и пошёл на мостки.
                159
А дети уже укатили на прогулку. Каждый занялся  своим   делом:  кто  гонял  на  велосипедах,
заскакивая иногда на участок компотику попить, кто машину мыл, мама Вики варила на завтра борщ из свекольных листьев, бабушка готовила кабачковую икру. Потом Ваня вынес на речку мангал, разжёг в нем дровишки еловые, жаркие, эх, жаль, что Женька пропустил такое зрелище. Но когда велосипедисты прикатят с прогулки, они побегут смотреть, как Иван Георгиевич будет жарить на углях мангала зажатые в решётке куриные крылья. Это тоже интересно и познавательно.
Ужинали на террасе за пластиковым синим столом. Перед тем как сесть за него, дед предупредил всех, как и перед обедом, отослав Женьку мыть руки, чтобы никто не задавал мальчишке вопросов, не надо, я сам  разберусь.
  За столом Ваня все время делал своему отцу, Викиному деду, которого называл Юрой, всякие замечания: Юра, не чавкай, Юра, не сопи, Юра, много соли взял, Юра, хватит жрать белый хлеб…
Рыбу жареную Ваня и Инна есть отказались, Ваня пошёл к умывальнику мыть огромный арбуз, который коё о чём напомнил Колоскову. Вика попробовала кусочек, и отложила. Дед ел, приговаривая: «Хороша рыбка в речке Воче, хороша! Налегай, Евгений!» Евгений налегал с удовольствием и думал, как хорошо, когда семья
                160
большая. Жаль, что у меня нет бабушки и дедушки, ну ладно, может, у Хлебникова есть мать с отцом. Тогда мы все вместе соберёмся, и мама Таня напечёт блинов, и мы тоже сядем за стол,  будем их есть с селёдкой, со сметаной и вареньем.
Арбуз был финалом летнего ужина. Но Женька ел его с неохотой, мешали воспоминания.
- Что, Евгений Михайлович, арбуз нехорош? – спросил его писатель.
- Да нет, - поспешил ответить Женька, - просто я наелся.
- И я наелся,  спасибо, сынок, за прекрасный арбуз, жаль, что ты не попробовал нашей рыбки. Разрешите выйти из-за стола? Пойдёмте, Евгений  Михайлович, прогуляемся на речку.

                ОТКРОВЕНИЯ У РЕКИ
Он увёл Женьку на мостки, они присели и стали молча смотреть на воду.
- Ну, расскажи мне о себе, Женя, - тихо и ласково попросил Викин дедушка. – Мне как писателю твой рассказ будет интересен. Может, я повесть напишу о твоих приключениях.
- О каких приключениях?
- Ну, обо всём, что с тобой случилось-приключилось после того, как ты сбежал из дома.
- А откуда вы...
                161

- Знаю, знаю. Если мальчишка бродяжничает по свету, значит, он сбежал из дома или круглый сирота. У тебя родители умерли?
- Нет, что вы, - испуганно ответил Женька.
- Вот и хорошо, значит они живы и ты не сирота. Значит, ты сбежал из дому. Или, может быть, ты потерялся во время налёта фашистских самолётов?
- Каких фаш… Вы что?
- Видишь ли, сынок, за время войны, которую я помню: мне было три с половиной года, когда она началась, появилось много сирот, бездомных детишек, которых не сразу удалось собрать по детским домам…
- Почему?
- Их трудно было найти, они скрывались, не хотели идти в детдом, они привыкли жить в родном доме. Для человека, особенно для ребёнка, родной дом – самое главное; стоит отлучиться ненадолго, сразу тоска заедает, то есть, болезнь, ностальгия называется. Ты вот по дому тоскуешь?
- Да, только…
- Что «только»?
- А если  дома плохо?
- Надо стремиться, чтобы стало хорошо.
- А если… Я не знаю, как сказать!
- Если улучшение жизни в доме от тебя не зависит?
                162

- Да.
- Надо так сделать, чтобы от тебя зависело.
- Вот я так и сделал, ушёл…
- Зачем?
- Искать папку, - Женька поморщился, пытаясь избавиться от набегавших слёз.
Георгий Иванович обнял его за плечи.
- Если тебе тяжело об этом говорить, не надо, не рассказывай, в другой раз как-нибудь. Вот вернусь я во вторник…
«Вернётся он во вторник и отвезёт меня в Воронцово. Или в милицию? Куда? Всё уж равно, я теперь точно знаю, что папка жив и знаю, где живёт. Пусть меня везут, куда хотят».
- Да нет, - сказал Женька, я буду рассказывать.
И он поведал писателю всё, о чём вы уже прочитали до этой страницы.
Долго они сидели над рекой, в которой в лучах заходящего солнца выпрыгивали щуки и окуни, охотившиеся за рыбной мелочью.
Георгий Иванович ни разу не перебил Женьку вопросом, молча выслушал его долгий рассказ, потом вздохнул глубоко и тяжело и попросил:
-Принеси-ка, брат, мне гитару из моего кабинета, где ты спал. Видел её?
Женька кивнул головой в ответ и помчался в дом за инструментом. Когда он пронёсся с гитарой мимо  сидящих   на   терраске   домочадцев,   Ваня
                163
бросил реплику  ему вслед:
- О, Юра не может без своих концертов на публику. Сейчас всех соседей соберёт.
- А ты не завидуй, пойди да спой с ним вместе, он об этом мечтает с тех пор, как ты родился. Помню, как ты маленьким с ним заливался…
- А я пойду, послушаю, -  сказала Вика и застучала босоножками по ступенькам.
Они сидели рядом с дедом, и над рекой полилась тихая песня:
Как хорошо у нас на речке!
Такие знаю я местечки,
Где на прозрачной глубине
Хвостом помашет рыбка мне.

Как хорошо у речки этой!
Вот щука ринулась ракетой
На простофилю пескаря,
Считай, что жизнь он прожил зря.

Как хорошо у речки нашей!
Я прикормлю перловой кашей
Золотобокого линя,
Но он сорвётся у меня.

Как хорошо у нашей речки!
Какие подобрать словечки,

                164
Чтоб описать восторг душ?
Хоть брось перо и не пиши.

Как хорошо у речки Вочи!
Она мне песню набормочет,
А я друзьям её спою,
Спою, как будто бы свою.
Все замерло вокруг, а по реке лилась песня дедушки Юры, которой внимала вся округа…
- Дед, спой еще! – строго потребовала  Вика, - ну, пожалуйста, - и в её голосе послышались капризные нотки, удивившие Женьку: «Разве можно так разговаривать со взрослым человеком, даже если он твой дедушка?»
- Нет, ребятки, простите, в другой раз – обязательно, мы устроим праздник песни для мальчишек и девчонок здесь, на лужайке, согласны?- Вика захлопали в ладоши. - А вы мне поможете публику собрать. И будет у нас праздник. Только ему надо название весёлое придумать. А  мне сейчас надо немножко поработать. - Он торопился записать вчерне Женькину исповедь, план набросать хотя бы, чтобы не забыть его приключения.
- А можно я спою? Дайте мне гитару, пожалуйста.
- Это семиструнка. Подойдет?
- Да, я на такой учился.- Женька поставил на колени  гитару,  тронул  струны,  и  над рекой опять
                165
поплыла песня, зазвенел печальный мальчишеский голос про позднюю осень и несжатую полоску.
Мир замер вокруг, бабушка Галя на терраске поднесла к глазам платок. У писателя навернулись на глаза слёзы:
- Женька, золотой ты мой, это же песня моей мамы! – воскликнул, давя в горле комок, Георгий Иванович.
- И моей тоже, - ответил Женька, закончив песню.
- Эй, артисты, идите чай пить с тортом! – позвала с крыльца бабушка. И они пошли пить чай с тортом.

                НОВЫЙ ПОВОРОТ
Они заканчивали чаёвничать, как стукнула калитка.
- Кого это там ещё принесло? – буркнул Ваня.
- Любовь Петровна, наверное. - Сказала Инна.
- Она так поздно не ходит, они спят уже, - ответила бабушка.
Послышались шаркающие шаги, потом слабый женский голос уже от ступенек:
- Чишковы, вы дома?
Бабушка поднялась, подошла к порогу террасы:
- Раиса Викторовна, какими судьбами! Вы к Георгию Ивановичу?

                166
- Да нет, я ко всем вам. Ваш мальчик-то свободен?
- В каком смысле?
- Ну, сейчас он ничем не занят?
- А он всегда свободен, вон он, сидит со всеми, чай пьёт.
- А он разве у вас не работает?
Их разговор слышен был всем. Дед прижал палец к губам, улыбаясь: молчите, мол.
Не выдержал Ваня, встрял в диалог бабушек:
- А как же, ещё как работает, воду носит, машины моет, педали крутит.
- Какие педали?
- Электростанции педальной, свет чтобы в дом давала. Нынче электричество дорожает, а тут бесплатно, нашёл раба и эксплуатируй.
Раиса Викторовна поняла, наконец, что над ней подшучивают, отмахнулась:
- Да ну вас, Иван Георгиевич. Я хотела спросить, не одолжите ли вы мне мальчика на денёк, чтобы он моё одиночество разбавил.
- Раиса Викторовна, - раздался голос писателя, - вы, я думаю, тоже шутите насчёт одолжить. Одолжить можно хлеба, соли, укропа или петрушки, человек не петрушка и не игрушка, его одалживали при рабовладельческом строе да во времена крепостного права. А мы можем, во исполнение   решения   собрания,   предложить

                167
мальчику пожить денёк у вас, если он изъявит желание. Да не стойте вы там, поднимайтесь сюда, присоединяйтесь к чаепитию.
- Ох, ходить  мне тяжело, ноги болят, мне бы мальчугана, я ему уже всё приготовила.
Женька при словах о рабовладельческом строе насторожился, а когда услышал «…я ему всё уже приготовила», заинтересовался, что же ему там приготовили? Он забыл, что писатель сегодня уезжает с Иваном и Инной, что для него будет готова раскладушка в кабинете Георгия Ивановича, и сказал, что он не возражает.
- Тогда подождите немного, присядьте на лавочку, он сейчас будет готов.
Писатель повёл Женьку в кабинет, подписал поэтическую книгу о любви – это для мамы твоей, книжку о войне – стихи, песни и поэмы – и роман о житие садоводческом - это для папы, а это  – про сыщиков и «Завиранглию» я тебе подписал, вот ещё рассказы о животных. Будь здоров, и никуда не исчезай до вторника, дождись меня. Договорились?
Женька согласно кивнул головой и пошел в сарай за своим рюкзачком. Уложил в него подарки писательские и пошел к Раисе Викторовне,  пожелав всем спокойной ночи.
«Мне теперь всё равно, где жить и что делать, лишь бы Георгий Иванович выполнил, что обещал. И скоро я увижу папу. И мы поедем к Тане!» Он от

                168
радости даже припрыгнул на тропинке, ведущей к калитке Чишковых.
- Женька, приходи завтра кататься на велосипеде!- крикнула ему на прощанье Вика, и ему стало тепло от её слов, он обернулся и ответил, что придёт обязательно.
- А кто она, эта Раиса Викторовна?- спросила Инна.
- Ветеран войны. – У неё сын инвалид, приезжает сюда редко, она в одиночестве мучается здесь, но еще копается на грядках через силу. – Пояснил Георгий Иванович. – Ей восемьдесят восемь лет, у неё орденов и медалей – тяжело носить уже, гимнастёрка к земле тянет. Вот так…

            В ДОМЕ ВЕТРАНА
Они пришли на участок Раисы Викторовны. Женька увидел старенький одноэтажный домик на столбиках, вместо фундамента, без терраски, обитый некрашеной чернеющей вагонкой. 
- Посиди тут, - хозяйка показала на шаткое крылечко, - я сейчас. – И ушла в дом. Женька присел.
Она вышла с пустой пятилитровой бутылкой в руке, спросила:
- Ты знаешь, где родник?
- Да.
- Принеси, пожалуйста, воды, сколько сможешь. Мне тяжело туда ходить.
                169
Женька убежал на родник, и принёс полную бутыль.  За это время хозяйка преобразилась неузнаваемо: Раиса Викторовна стояла на крыльце по стойке «смирно»  в старой солдатской форме, с орденами и медалями, нашивками ранений, в сержантских погонах и пилотке со звездой.
Она вскинула правую руку к виску, отдавая честь и доложила бодрым голосом:
- Разрешите представиться: сержант медицинской службы Раиса Бочарова для празднования второго дня рождения прибыла! – она не дала ему опомниться и приняла воду: - Ой, молодец, а то у меня водица кончилась, а ноги сегодня разболелись невмоготу.
Прошли в дом, она  налила чайник «Тефаль» и включила его.
- Ну, садись за стол, будем праздновать второй день моего рождения, круглая дата, семьдесят лет.
Женька ничего не понял, подумал, что старушка заговаривается и решил, что надо потерпеть.
На столе лежал в алюминиевой миске чёрный хлеб, в тарелках – варёная в мундирах картошка, селёдка с луком, огурцы и помидоры. Под рукой старушки покоилась солдатская фляга в чехле. Зачем   –   Женька   не   понял.   На   тарелке   перед

                170

ветераном войны стояла рюмка. Больше ничего не было. Старушка продолжала:
- Вот так мы отметили моё второе рождение после операции в медсанбате под Сталинградом в одна тысяча девятьсот сорок втором году семьдесят лет назад. Мне тогда было восемнадцать лет. Меня, фашисты подстрелили, когда я вытаскивала из развалин раненого бойца. Нас засыпало в подвале, а  хирурги медсанбата откопали, спасли нас.
Раиса Викторовна обернулась к столику за спиной, сняла с него альбом и открыла перед Женькой:
- Вот, смотри, дружочек, все мои фронтовые друзья. – Женька с интересом углубился в изучение старинного фото времён Великой Отечественной войны.
- Вот это фото, здесь я первый раз поднялась с койки, а это – весь наш медсанбат, вот мои спасители, - она показала вилкой на фигуры военных врачей в погонах. - Нет уж никого, я одна осталась.
- А где они? – спросил Женька.
Раиса Викторовна грустно усмехнулась:
- Ушли, - она подняла глаза кверху, - все там будем. Ну, ладно. Она отвинтила у фляжки крышку, налила из неё полрюмки, подняла её: - С днём рождения, Райка-китайка! – выпила водочку, разломила кусок хлеба, понюхала, быстро  очистила
                171
картошку,  макнула её в горку соли на клочке газеты, стала закусывать.
Щёлкнула кнопка тефали, сообщив, что кипяток готов.
- Ой, что же я сижу, а ты ничего не ешь. Не хочешь по-фронтовому, давай по-нынешнему, - она скоренько навела чаю из пакетика, подала на стол вафельный торт в шоколаде и поставила перед Женькой стакан чая на блюдце. – Угощайся, - и взялась за фляжку.
- Тётя Рая, не надо пить водку, - вдруг попросил Женька.
- И не собираюсь, я убрать её хочу. Я, Женечка, всю жизнь по праздникам больше одной рюмочки не выпиваю, я знаю, какая опасность таится в ней. – Она потрясла в руках фляжку и убрала её в буфет, сказав: – До Нового года.
Женька от торта не отказался, хрустел им, запивая чаем, а фронтовичка Райка-китайка показывала фотографии и рассказывала, рассказывала ему о войне, о которой она знала не понаслышке.
  Потом она спросила:
- Ты знаешь, что такое патефон?
- Па.… Нет, не знаю.
- Вон, на тумбочке под салфеточкой, сможешь донести? Осторожно только, не урони! Так, ставь на стол.

                172
- Уф, - Женька едва доволок эту штуку, похожую на ящик.
Раиса Викторовна подняла крышку, под ней открылась пластинка, которой Колосков никогда в жизни не видел и не знал, что это за штука такая, достала из патефонного нутра ручку, вставила её в дырочку в боку этого ящика и начала ей крутить, Женька не понял, зачем. Потом она извлекла из нутра патефона блестящую круглую головку, это была мембрана с иглой, тронула рычажок, пластинка завертелась. Раиса Викторовна поставила на край пластинки мембрану, и из патефона раздалось громкое шипение, от которого Женька вздрогнул, а потом заиграла музыка и звонкий тенор запел: « На позиции девушка провожала бойца…» Сержант военной медслужбы присела к столу, положила голову на ладонь и стала подпевать. Потом на обороте пластинки они прослушали «Тёмную ночь», хозяйка достал из шкафа стопку других пластинок, и они допоздна сидели за столом и слушали песни советских композиторов о Великой Отечественной войне.
Оказалось, что какие-то из них Женька слышал раньше, и он подпевал им вместе с хозяйкой (он, вообще, очень любил петь), чем умилил и растрогал ветерана-сержанта медслужбы.
Спать Женьку она уложила во второй комнатке   своего   маленького,   чистенького   и

                173
опрятного внутри домика на удобном диванчике со
свежим постельным бельём. Спал Женька крепко и долго, и ему снились нескладные военные сцены, потому что у него не было ничего военного в памяти, а кино он смотрел мало, и книжек про войну ещё не читал, и его детскую душу к истории страны никто пока не поворачивал, вот только что разве Раиса Бочарова.
У неё Женька и провёл весь следующий день, и все, кому надо было знать, были в курсе, что беспризорный пацан сегодня работает на участке у Бочаровой.
А он и работал, потихоньку – три раза сходил за водой, наполнил хозяйке бак, отнёс мусор на помойку, потом смотрел два фильма: сын Раисы Викторовне давно купил ей видеомагнитофон, он стоял под телевизором, и кассеты со старыми советскими кинокартинами. Женьке на сегодня достались «Чапаев» и « Юность Максима». Фильмы его потрясли, особенно «Чапаев»
- Что ж это он, не смог сразу речку переплыть?
- А ты  разве смог бы? – подзадорила его Раиса Викторовна. – Это тебе не Воча, а большая река Урал. Нам в войну показывали киноролик, где Чапаев переплыл Урал, выжил  и повёл конницу на фашистов. Как мы в землянке хлопали этому фильму, как нам всем хотелось, как и тебе сейчас,
                174
чтобы наши герои не погибали, оставались в строю. Эх, да что там говорить!
- А Урал-река где?
В Советском Союзе она протекала по Уральской области, а теперь она в Казахстане.
- А почему?
- На этот вопрос я тебе не смогу ответить, несмотря на всё мое партийное образование. На него тебе даже наш президент не ответит. Но хватит смотреть кино, глаза сломаешь, иди, погуляй.
- А вечером вы мне расскажете про войну?
- Не люблю я о ней рассказывать. Но тебе, так и быть, кое-что поведаю.
На участок заглянула Вика и утащила Колоскова кататься на велосипедах. Второй этап освоения двухколёсного транспортного средства прошёл более успешно, хотя и здесь не обошлось без синяков и ссадин, которые Галина Михайловна обработала зелёнкой.
После обеда она заглянула к Бочаровой и огорчила Женьку: звонил Ваня, Георгий Иванович захворал, его продуло по дороге в машине, он  приедет в пятницу ночью, вместе с Ваней и Инной. Он просил Женьку потерпеть и не предпринимать никаких шагов без него и Николаева.
- Как ты здесь? Тебя никто не обижает?
- Нет, что вы!
- Может, к нам пойдёшь ночевать? Или хотя бы на ужин пожалуешь?
                175
- Спасибо, можно я тут останусь, и шепнул: -
 здесь очень интересно!
Галихална улыбнулась:
- А, ну-ну, оставайся, набирайся интересу.
Женька, чтобы она не обижалась, добавил:
- У неё патефон есть и кино про войну.
Бабушка Галя наслышана была о военной судьбе Бочаровой, и она  спросила у Раисы Викторовны, нельзя ли  и Вике придти  к ним  в гости на вечерние посиделки у телевизора, на что получила доброе приглашение. И ушла к себе, довольная.
Раиса Викторовна сообщила Колоскову, что на него поступила заявка от Круглова  Федора Семеновича. Ты уж сегодня доживёшь у меня, а завтра утром я отведу тебя к нему. Он человек добрый и тоже хочет поучаствовать в твоём обустройстве.
- Не надо меня обустраивать. Викин дедушка приедет и отвезёт меня, куда надо, мы с ним договорились. Вы не хотите меня оставить у себя?
Раиса Викторовна смутилась.
- Женя, - сказала она, - надо быть принципиальным. Председатель Николаев обращался к собранию по поводу тебя? Обращался. Просил за тебя? Просил. Коллектив решил тебе помочь? Решил. - Она увидела тень сомнения на лице мальчишки: очевидно он вспомнил реакцию
                176

собрания и отдельные реплики садоводов. – Ну, не все, но многие так решили. Вот мы и помогаем, выполняя просьбу нашего руководителя. Ты согласен со мной.
- Согласен, - промямлил Колосков, трудно усваивающий сложные словесные сентенции взрослого многомудрого человека. Где ребёнку понять нас, когда мы пытаемся ему что-то навязать!
- Ну, вот и молодец, - успокоилась Бочарова. Остаток дня ты здесь, ночуешь у меня, а завтра, к моему сожалению, я тоже хотела бы, чтобы ты оставался у меня, я отведу тебя в Круглову.
И остаток этого дня Раиса Викторовна была добра и чутка  к мальчику, который так внимательно её слушал, так искренне восхищался её любимыми фильмами, и так усердно помогал ей.
А когда  после ужина к ним присоединилась Вика, снова заводился патефон, звучали песни советских авторов – «Артиллеристы, Сталин дал приказ!..» -  потом шёл фильм «Она защищает Родину», смотрелись армейские фотографии Бочаровой и звучали её бывальщины времён войны. И ей пришлось отвечать на кучу вопросов Вики и Женьки. И она делала это с превеликим удовольствием, ощущая в душе дыхание боевой молодости. Вафельный торт был съеден до крошки, «Тефаль» для чая включали дважды.

                177

                ШКОЛА КОММУНИЗМА
А утром Женьку Колоскова встречал на    пороге  своего  летнего    дома      садовод    Фёдор               
Семёнович Круглов, тоже ветеран, почти ровесник Бочаровой. Высокий и крепкий старик смотрел на Колоскова сверху, как Гулливер на лилипута. Женька под его пронзительным взглядом сжал плечи так, что его рюкзачок чуть было не сполз на землю.
- Ну что ж, проходи в дом, м;лодец, будь гостем, - проскрипел старик каким-то кощеевским голосом и Бочаровой: - Спасибо, Раиса Викторовна, идите домой, не волнуйтесь, все будет, как положено. - И, не дожидаясь, когда Бочарова выйдет за калитку, шагнул  в дом вслед за Женькой.
В  настоящее время старик Круглов жил один: жена  лежала в больнице, а сыновья   навещали его по выходным, так что он проводил свои дни бобылём, не желая ехать в город, быть около супруги. А кто будет смотреть за садом и огородом?  Там врачи, я лучше их ей (жене, то есть) помочь не смогу. Потом летом тут много всякой шпаны шныряет, гастарбайтеры таджикские и прочие валандаются, надо охранять. Старый охотник, он всегда держал заряженной свою старую двустволку.
В неё-то и уперся взглядом Женька, как только вошёл в комнату, куда его привёл старик. Хозяин сел за письменный стол (опытный когда-то
                178

журналист всё грозился написать книгу - истинную
правду, как он утверждал, о развале Советского Союза. Но был написан только титульный лист, на котором опытный мастер газетного пера запутался в заголовке. Стояло только одно слово «Правда…»). Сел и стал похлопывать большой ладонью по столу, поглядывая на гостя. Хлопал и молчал, хлопал и молчал. А гость переводил взгляд то на ружье, то на хозяина.
- Ну, - наконец, вымолвил Круглов, - что скажете, молодой человек?
- А чё, ой, что надо говорить? – с опаской спросил Женька.
- Всё. Всю правду.
У Колоскова заныло в животе пониже пупка: «Опять! Буду молчать! Я НЕ ЗНАЮ НИКАКОЙ ПРАВДЫ!» - ХОТЕЛОСЬ ЕМУ КРИКНУТЬ НА ВЕСЬ МИР, ЧТОБЫ ОТ НЕГО  ОТСТАЛИ РАЗ И НАВСЕГДА  ВСЕ – И СО ЗЛЫМИ НАМЕРЕНИЯМИ, И С ДОБРЫМИ. - Но он промолчал.
- Вы из какой организации присланы сюда?
- Не из какой, я сам по себе, я уже это всем говорил.
- Из какой страны? – лукаво улыбнулся дед.
Женька поёжился и подумал, как бы ему отсюда исчезнуть.
- Из России, откуда ж ещё.
                179
- Вот, это отправная точка нашего разговора. Вы знаете, молодой человек, откуда явилась в мир современная Россия?
- Нет, мы еще этого в школе не проходили.
- И не пройдёте никогда, вас обманут и ничего не объяснят, а я могу объяснить и всё рассказать. Вот я напишу свою книгу, - он хлопнул ладонью по титульному листу, - и вы все будете по ней учиться и захотите вернуться в Советский Союз. Но и там мы никому, никогда не позволим построить коммунизм в отдельно взятом  колхозе, об колено будем ломать, об колено. - Он хлопал по столу и вещал. Будь Колосков постарше, он бы понял, что у деда крыша поехала, но сейчас он просто был под властью потока слов, значение которых он не понимал, и стоял, выпучив глаза, и молчал. А Круглов вдруг сказал: - Коммунизм это молодость мира, и его возводить молодым! – И последний раз хлопнул ладонью по столу. – И довольно на сегодня, пойдем трудиться.
Они вышли на участок. Федор Семёнович спросил Женьку, завтракал ли он.
- Да, я есть не хочу!
- А я очень хочу чего-нибудь пошамать, улыбнулся дед озорно, как мальчишка.  – Ты умеешь что-нибудь варить?
- Кашу.
- Давай!

                180
- Где у вас продукты и плита?
Круглов привёл его на кухню, там нашёлся геркулес и всё остальное, необходимое для приготовления каши. Женька снял свой рюкзачок, положил его на табуретку, и… В общем, вскоре старый и малый сидели друзьями за столом в саду под грушей и Круглов с удовольствием уписывал кашу, а Женька съел две ложечки из солидарности и пил кофе с молоком.
Потом они сходили за водой, шли рядышком с пятилитровыми баллонами на родник и обратно. Работали в саду – чинили забор:  Женька придерживал штакетины, а Фёдор Семёнович их приколачивал. Потом пилили дрова: Колосков учился работать с двуручной пилой,  с напарником. Напарник покрикивал на мальчишку, чтобы тянул сильнее. А если  тяжело, то просто держал пилу прямо, чтобы она не виляла.
В пересменке дел Круглов впадал в свои политические рассуждения, которых Женька уже не боялся. А просто терпеливо выслушивал оратора и согласно кивал головой.
Приближался полдень. Прикатила Вика и пригласила от имени бабушки трудящуюся пару к ним на обед. Они отказались и дед повел Женьку в магазин. Купил  хлеб, квас, сосиски и сметану. В огороде подрыл молодой картошечки, поручил отварить   ее  Женьке.  Тот  вымыл  её,  поставил  на

                181
газовую плиту; пока картошка варилась, Фёдор Семёнович приготовил окрошку: для нее пригодились огурцы, редиска и лучок с огорода, сосиски, нарезанные кругляшами, петрушка и укроп. Дед разложил в  глубокие алюминиевые миски основу окрошки, подсолил. Залил квасом, бросил сметаны по ложке, нарезал хлеб.
-Картошка готова? – спросил он строго.
- Кажется, - ответил поварёнок Колосков. – Вон, полопались некоторые картофелины.
Дед дальнейшую операцию мальчишке не доверил, сказал, что надо соблюдать технику безопасности: взял тряпкой кастрюлю и слил из неё воду. Вывалил картошку на тарелку и поставил в центр стола.
-Ну, сказал он торжественно, - да здравствует КПСС, ум честь и совесть нашей эпохи, приятного аппетита!
Женька следил за тем, как действует дед и поступал точно также: очищал картошку, макал её в соль и откусывал, предварительно отправив в рот ложку окрошки, заедал всё чёрным хлебом прохладную и приятную при такой жаре еду. При таком первом, второго не требовалось А на третье попили прохладного квасу.
- Ну, как? – спросил лукаво дед.
- Нормально, - ответил пацан.
- Пойди, смородинки пощипи, там на кустах еще осталось.
                182
После смородинового десерта гость отпросился у Круглова погулять.
         - Далеко? – поинтересовался Фёдр Семёнович.
- На велосипеде покататься.
- А он у тебя есть?
- У Чишковых.
- А, ну покатайся, только вернись, ты мне нужен.
- Не волнуйтесь, приду.- И Женька умчался к Вике.
Вечером Круглов и Колосков  ужинали новой,  сваренной  поварёнком кашей под сенью груши. Чай ожидал их тут же.
Со стороны калитки их окликнули…

    ПОСЛЕДНЕЕ ПРИСТАНИЩЕ
Получасом раньше на участок Чишковых зашла активный член КПРФ, редактор какого-то политического листка Наталья Алексеевна Турбина, пенсионерка с солидным стажем, член «Родников».
- Добрый вечер, - сказала она грубоватым голосом, - как ваш мальчик?
- Какой «наш» мальчик? –подчёркнуто удивлённо  ответила Галина Михайловна. – У нас девочка, Виктория.
- Мне это известно, я имею ввиду мальчугана, принятого вами на содержание.
- Наталья Алексеевна, вы как-то странно выражаетесь, - парировала бабушка Вики. – Зачем
                183
пользоваться сплетнями? Я знаю, кто эту чушь вам принёс, сороку-сплетницу эту, которая всё рвалась в председатели. Никто никого на содержание не принимал. Просто у нас пожил несколько дней бездомный паренёк, о нем вы всё слышали на собрании от нашего председателя.  Вы были на собрании?
- Естественно.
- Ну вот, вы,  естественно,   всё там слышали.
- А где он сейчас?
- А он вам зачем? – поинтересовалась бабушка Галя.
- Хочу помочь ему обрести покой.
- Ему уже обещана помощь, его в понедельник отвезут к родителям, - слегка преувеличила Галихална, чтобы поскорее отвязаться от назойливой дамы.
Вика всё слышала и по простоте душевной спросила:
- Вы о ком? О Женьке что ли? Они у Круглова сейчас что-то там колотят, или ужинают что ли.
- Спасибо за исчерпывающую информацию, - сказала  Турбина и удалилась.
- Кто тебя тянул за язык? Сколько я тебя раз учила, чтобы ты никогда не влезала в разговор взрослых, это неприлично! Нет, надо всё испортить! Теперь она замотает парня. Заставит на себя пахать.

                184
Твёрдая старушка Турбина в молодости была матерью-одиночкой, дочерью погибшего на войне солдата и всю жизнь всеми правдами и неправдами выбивала    себе   всевозможные    привилегии    и
вспомоществования. И считала, что ей все должны помогать в обязательном порядке. Бабушка Вики помнила, как много-много лет назад Турбина шла от родника с полными вёдрами и попросила встреченного Георгия Ивановича помочь ей донести воду. Он взялся за них и зашёл на участок к Турбиной. В итоге он выкосил ей всю траву, потом вскопал грядку, покрасил окно, и Галина Михайловна нашла его у нее только к вечеру, стучащего молотком  в сарае.
Турбина и окликнула мирно чаёвничающих Круглова и Колоскова, и выпросила его к себе, обязательно сегодня по неотложному делу. Старый журналист не смог устоять под напором речи активного члена КПРФ и махнул рукой: забирай, мол, его к себе.
Женька просунул  руки сквозь  лямки рюкзачка, встряхнул его за спиной  и пошёл покорно за Натальей Алексеевой.
- Что таскаем за спиной? – требовательно спросила она.
- Вещи.
- Чьи?
- Мои, конечно.

                185
- Какие? И отвечай без вводных слов.       
Женька ничего про вводные слова не понял, но ответил спокойно:
- Разные.
- А конкретно?
- Книжки, зубная паста и щётка, мыло и инструменты.
- Что за книжки?
- Георгий Иванович подарил.
- А, чепуха, можешь не читать, выбрось.
- А я уже начал. Мне нравится. А вы читали?
- Стану я разных му…- она запнулась   и договорила: мудрецов читать. А какие инструменты?
- Клещи и молоток.
- Вот это, кстати, сейчас и употребишь по делу.- И они как раз подошли к калитке её участка.    
- Заходи, боец-беспризорник.
Колосков оскорбился и упёрся. Встал в калитке.
- Ну? – строго сказала Наталья.
- Не пойду, если будете обзываться.
- Что, щенок? – Она цепко схватила его за рукав, прихватив кожу на руке, крутанула больно и  потащила к дому. – Иди и не рыпайся, сейчас вызову наряд и поедешь в детприёмник, дистрофик.
Вот таким путём Колосков появился в доме Турбиной.   Она    заранее    уже   всё   приготовила.

                186
 Осталось только стащить с пацана рюкзак и заставить его работать.
- Вот тебе гвоздь, его  нужно вбить вот сюда, ну, что стоишь? Действуй живо!
Женька загонял гвоздь в вагонку стены, а Турбина следила за его работой, вернее – за гвоздём.
- Стоп! Погоди, – она взяла стоявшую у стены какую-то картину и примерила ее, потом приказала: - Ещё чуть-чуть. – Женька стукнул по шляпке гвоздя два раза. – Хорош! – Она повесила картину. – Нормалёк. А этот гвоздь вколоти вот здесь. – Женька выполнил и этот приказ. На стене появилась вторая картина, поменьше первой, вернее, не картина, а портрет лысого дядьки с бородой.
Наталья встала напротив портрета и прочитала с пафосом:
          - «Товарищ Ленин,
                я вам докладываю
Не по службе,
                а по душе:
Товарищ Ленин,
                работа адовая
                Будет сделана
                и делается уже!» -
И приказала Колоскову: - Отдай салют вождю международного пролетариата товаришу Ленину Владимиру Ильичу, ну?!
                187
- Я не знаю, как.
- За мной повтори! – Старушка Турбина отдала портрету пионерский салют, вскинув наискось правую руку  так, что ладонь ребром пришлась на середину лба. Женька неловко повторил жест.
- Теперь пошли дальше.- Она вывела его на крытую террасу, показал на синюю бочку в углу. – Натаскаешь  воды, полную. Начни сейчас, закончить можешь завтра. Спать будешь в сарае, я тебе там постелила на кровати, загляни.
Женька взял свой рюкзак, спрятал в него молоток и пошёл поглядеть место своего пристанища. Сарай, как сарай, кровать, как кровать, спать можно. Он сунул под кровать  своё добро, взял валявшиеся у крыльца пятилитровые бутылки и помчался на родник, пока совсем не стемнело. И вдруг по дороге вспомнил, что на рюкзаке, когда он доставал молоток в доме у Турбиной, мелькнуло какое-то пятно. Тогда он не обратил на него внимания из-за оторопи, которая им овладела от обращения с ним Натальи (так он стал сразу её называть про себя). А вот сейчас, отправившись за водой, вспомнил, и внутри его колыхнулся звоночек тревоги.
Он четыре раза принёс неполные бутылки и не мог заглянуть в сарай, чтобы повнимательнее рассмотреть злополучное пятно ( как он раньше-то не  обратил  на  него  внимания!),   потому   что   на
                188
крыльце, включив лампочку, сидела Наталья и читала газету «Правда» с цветным портретом Зюганова.
Когда   он   завершал уже в плотных сумерках пятый    водный   рейс и сливал   воду    в    бочку,   она    встала,    щёлкнула выключателем и сказала:
- На сегодня довольно, спокойной ночи, - и ушла в дом.
Колосков   метнулся  в   сарай,  стал  искать выключатель, но строение не освещалось. Тогда он вспомнил  о  налобном  фонарике,  который  ему подарил Викин отец, достал из-под кровати рюкзак. Запустил в него руку, нащупал фонарик.
Так что же за пятно обнаружил наш Бомженька на ткани рюкзака? Он нацепил на лоб фонарь, крутанул его, и яркий луч света плеснулся на рюкзак. Так. Вот оно, пятно. Какое? Чёрное, или коричневое? Может, где окрасился?  Нет, вроде с краской не работал. Погоди-погоди, не черное оно, а точно коричневое.  Женька  поскреб  пятно ногтём  (последний раз он  стриг их  у Маруси в Сосняках), с него посыпалось что-то засохшее. Кровь! И Женькина кровь ударила ему в голову, он покрылся потом от страха. Это кровь Бучка, я убил его! Что делать?!
Скрипула дверь. На пороге сарая стояла руки в боки Наталья.
- Ну, и что мы тут делаем, что ищем?

                189
- Ничего, я книжки достал почитать. Женька схватил с пола «Завиранглию». – Вот. Света нет, плохо.   
- Читать надо днём!
- Днём работа.
- А ты не перечь! Немедленно в постель! Читать он собрался всякую дрянь. Пушкина надо читать и Ленина-Сталина, товарища Зюганова! – Дверь захлопнулась и снаружи щёлкнул замок.
Женька грудью бросился на дверь:
- Откройте, туалет!
- Ведро в углу - прозвучал ответ и зашуршали шаги по дорожке.
Эта пауза отвлекла Женьку от пятна, но оно тут же навязчиво въелось ему в сознание: «Кровь, кровь, кровь! Кровь Бучка! Я его убил, надо бежать!»
Страх плохой помощник и советчик, но если человек попадает в подобную беду, первый его, инстинктивный порыв – спасаться! Как спасался первобытный человек от напавшего на него дикого зверя, от врагов из чужого племени, от нашествия завоевателей. Но это был инстинкт. А потом вступил разум: стой, зачем бежать? Если виноват, всё равно никуда не спрячешься, рано или поздно – найдут. Не честнее ли явиться с повинной? Повинную голову меч не сечёт.
Мысли метались, решение не приходило. Женька бросился на кровать и залился слезами.
                190
 Вдруг ему вспомнилось: Викина бабушка с кистью в руках раскрашивает красными завитками синие бочки около умывальника. Он вскочил, кинулся к рюкзаку, снова включил фонарь и стал внимательнее разглядывать пятно. «Рюкзак лежал рядом с краской, может, крышка свалилась, испачкала. Или с кисти капнуло, чем бы потереть?»
  Женька стал исследовать полки сарая. Среди множества бутылок и банок и всякой всячины он нашёл пластиковую бутылку с надписью: «Растворитель».  «Сашенька, - вспомнилось ему, - принеси, пожалуйста,  из сарая на столе бутылочку с растворителем!» - попросила его бабушка Галя ещё в пузырьковскую бытность.   
Убийца Бучка схватил растворитель, стал искать тряпку. И тут новая мысль: если это кровь из головы Бучка, значит она пропиталась внутрь! Трясущимися руками он вывернул рюкзак – чисто. Краска, краска, краска!  - ликовало всё внутри Женьки. – Краска!
Тряпка нашлась, он намочил её растворителем и стер пятно на рюкзаке. Всё!   Он рухнул на постель, не раздеваясь, и мгновенно уснул. 
Разбудила его рано утром Наталья, стоя в дверях руки в боки.
- Это как же понимать, - кричала она противным  голосом.   –   Я   зазря   новую   постель
                191
тратила, а господин читатель и раздеться не изволили?! Читают с фонарём до полночи, а потом спят допоздна?! А кто за них дела будет делать?
  Женька открыл глаза. Вчерашние страхи ему казались глупыми и смешными и он улыбнулся. 
- И ещё смеётся! Подняться и умыться, быстро!
Многие люди к старости переходят на малокалорийную пищу – и легче она и дешевле, и едят по утрам каши на воде, без молока и масла, без бутербродов с колбасой и сыром к кофе или какао и так далее. Ну и ладно бы, но они считают, что также должны питаться и все остальные, дети в том числе, особенно приёмные.
Наталья сварила с утра рис на воде, чуть её подсолив, навалила себе в тарелку, кинула несколько ложек и в миску для Женьки. Рядом - кусок черного хлеба: приятного аппетита. Но Женьке сегодня было всё равно, он как заново родился, поэтому он быстро управился с едой, даже не заметив качества поданного блюда.
Далее Турбина дала ему кружку кипятка, опустила туда пакетик чая, высохший на блюдце со вчерашнего дня, размешала ложку сахарного песка (много сладкого вредно!), по  кусочку черного хлеба размазала прозрачную плёнку сливочного масла, как мать им намазывала в войну и первые послевоенные годы, если было что намазывать.

                192
А Женька выпил чай с этим бутербродом и ничего не заметил (а мы заметим, что если бы эту трапезу мальчишки видела бабушка Вики, с ней случился бы сердечный приступ).
Женька сказал Наталье спасибо и спросил, чем ему заниматься. Он готов был свернуть горы.
Ему  было поручено копать яму в углу участка для компоста, куда нужно будет потом сбрасывать сорняки, пищевые остатки, листву, опавшие червивые яблоки, не годящиеся для компота. После ямы  - доносить воду в синюю бочку и в другую, зелёную, литров на сто пятьдесят. Это до обеда, его надо заработать, так пояснила работодательница. В общем, Золушка отдыхает, мачеха такого не придумает.
Женька с жаром принялся за работу. Верхний слой он снял легко, дальше пришлось вгрызаться в глинистый грунт. Но он старался и часа через два ушёл под землю почти по пояс.
И тут прикатила Вика, узнать, как поживает её новый знакомый. Сквозь сетку-рабицу забора она разглядела Женьку за кучей земли и всплесками лопаты, выбрасывающей на эту кучу мелкие порции грунта.
- Эй, землекоп! – крикнула девчонка. - Ты не устал, раб лопаты?!
- Женька вылез из ямы, подошёл к забору.
- Я не раб, я хочу - копаю, хочу не копаю.
- Доброволец, значит.               
                193
И тут возникла член КПРФ, бывшая член КПСС Наталья Турбина с газетой  «Завтра» в руке:
- Девочка, не приставайте, идите своей дорогой, не мешайте трудовому воспитанию молодого поколения. – И махнула газетой.
- Вика засмеялась, шепнула Женьке: «До вечера!» и исчезла.
Через полчаса Турбина подошла, оглядела яму, сказала, что хватит, сделай только землю вокруг ямы валиком и можешь заняться водой.
Валик уложен, и Женька налегке понёсся к роднику, и пошла водоносная работа…
Подставляя в очередной раз под струю бьющей из под земли влаги пластиковую бутылку, Женька вдруг услышал треск мотоцикла. «Стёпкин! Ищет меня? Зачем? Может, все-таки из-за Бучка? Что делать?»
Он схватил в руки неполные бутыли и потащил их  вдоль речки по тропинке,  устеленной старым рубероидом. Перед выходом на дорогу он услыхал знакомый голос капитана, который разговаривал с хозяйкой углового участка. Женька замер под кустом и прислушался:
Капитан: У вас в товариществе нет приблудных детей, маленьких беспризорников?
Женщина: Да вроде нет.
Капитан: А если подумать?

                194
Женщина: Погодите, у Чишкова, писателя, какой-то малый жил, на шестьдесят пятом участке. О нём еще что-то на собрании в минувшее воскресенье говорили, правда, что, я не знаю, я на собрании не была, болела, только в понедельник приехала. Ничего не видела, не знаю, кто таков.
Капитан: Спасибо и на этом. А этот шестьдесят пятый где?
Женщина: Вниз до конца и направо, там найдёте.
Мотоцикл затарахтел и проехал мимо куста, под которым сидел разыскиваемый.
  - А почему вы, автор, мучаете героя своими сюжетными, или, проще, событийными выдумками? - Спросит недоверчивый читатель. -Пусть бы Колосков вышел сейчас к Стёпкину, и через минут двадцать был бы уже у отца. Чего бояться?
А вот чего: не в сюжетах повестей, а в жизни простое часто оборачивается для человека такой сложностью, что ему  деваться некуда, до тюрьмы или до другой страшной беды бывает всего один шаг. А тут мальчишка, не знающий жизни, попавший в её круговороты и многого не умеющий понять, боящийся всего, обманываемый не раз, битый и мучимый плохими людьми, не понимаемый хорошими, и всё такое прочее – как он   крикнет:  «Вот  он  я,  здесь!  Берите  меня!»,
                195
когда он не знает, что из этого может сейчас получиться? Нет, он хочет, чтобы всё совершилось, как говорится, вчистую, без помарок и заусенцев.                Потому и часто он всем говорил: «Я должен сделать всё сам, я хочу сделать всё сам», чтобы никакие помехи не помешали сбыться  его светлой надежде. 
       
                ПРОЩАЙТЕ, «РОДНИКИ» 
Но автору всё же хочется знать, не меньше настойчивого читателя, что же будет дальше и скоро ли это всё закончится. Обещаю скоро. А дальше было вот что, слушайте, то есть, читайте.
Сердце у Женьки  колотилось  бешено. Поступки он совершал порывисто. Хотел выскочить сразу, как исчез мотоцикл. Нет, чуть тормозни. Теперь давай. И он вышел с пластиковыми бутылками медленной походкой, словно ему было лень таскать эту надоевшую воду. Лишь бы тётка ушла. Лишь бы ни с кем не встречаться. Он знал случайно, что её зовут Надей, хотя ни разу её не видел. В первую велотренировку он свалился в её кювет и протаранил забор, выбив пару старых подгнивших штакетин. Вика засмеялась и сказал только и всего: «Ой, тётя Надя нам задаст, будешь чинить ей забор!» Только и всего, но он запомнил.
Колосков поднялся с тропинки на улицу – женщина не ушла, и внимательно смотрела на мальчишку, стоя у калитки.
- Здрасьте, теть Надь,  сказал он и улыбнулся.
                196
- Здравствуй, - медленно ответила она, слегка растерявшись и уже в спину ему почти крикнула: - А ты чей?
- Турбиной, - крикнул, не оборачиваясь, Женька и был уже далеко. И только повернув на улицу, где находился участок Турбиной, он припустился бежать, как только мог с бутылками.
Влетел на участок, опорожнил бутылки, метнулся в сарай, нацепил свой рюкзак, сунув в него рубашку, которую снял из-за жары, и помчался как бы снова за водой. Но у калитки бросил в некошеную всё лето траву бутылки и рванул к роднику. И только он повернул за угол, как с другой стороны на эту улицу выполз полицейский мотоцикл Стёпкина. Он подкатил к участку члена КПРФ Н. П. Турбиной, заглушил движок, резко соскочил на землю и вошёл в распахнутую калитку.
Как там его встретила партийная старушка, нам не известно, только она долго пытала капитана, кто он и откуда, и по поводу чего,  и зачем вторгся на её территорию без предупреждения, и к какой партии принадлежит, и есть ли у него документ, подтверждающий его полномочия, так что прошло минут десять.
Красный, как после русской бани, Стёпкин под крики Натальи: «Дерьмократы, жулика пригрели!» он выскочил из-за угла дома, вылетел из калитки,  сиганул  в  седло мотоцикла,  а  тот  еще  с

                197
минуту никак не заводился под чертыханья капитана, наконец он рванулся с места и помчался по кругу, крича в разные стороны: «Где у вас родник! Кто председатель! Где участок председателя!» Кто-то ему показал участок председателя, потом он ломился в калитку глухого забора председательского дома, потом ему объяснили, что председатель будет только в понедельник, потом, наконец, выяснил, где родник. Побежал по тропке, покрытой рубероидом, споткнулся, чуть не упал, обжегся о крапиву, ругаясь, выбежал к роднику – никого. И только тут вспомнил, что заметил в траве у калитки Турбиной брошенные пустые пластиковые бутылки.
- Удрал, чертяка, зачем! – стал кричать, звать Колоскова, но в ответ только журчала струя родника.
Стёпкин спустился к роднику, попил холодной водицы из пригоршней, остудил ею лицо, посмотрел по сторонам, буркнул: «Ну, гляди, сам себе беды не наделай, дурачок», пошёл к мотоциклу, завел его и укатил по другим своим, более срочным делам.
А где же ваш Бомженька - спросите вы.
А это пока секрет. А вот другой вопрос у многих вертится на языке: в последнее время в повести несколько раз вспоминается Бучок-младший, что ж мы больше ничего о нём  не узнаем?

                198
                ИДЁТ БУЧОК, КАЧАЕТСЯ…
А зачем? – хотел бы я спросить в ответ. Зачем нам интересоваться дурным человеком, дурными людьми вообще, о которых нам так много в последнее время рассказывает телевидение, и радио, и книги, и театр. Кто становится героями сериалов, романов и пьес? Они только и делают, что убивают, грабят, насилуют, пьют водку и занимаются прочими непотребными делами. И всё это нам предъявляют с удовольствием, с показом приёмов насилия, просто школа молодого бандита. Но  автор, конечно же,  не может расстаться со своими персонажами, не завершив линию развития их жизни в повести.
Единственное, для чего надо вспомнить подростка (тинэйджера, как сейчас говорят) Владимира Бучкова, так это в назидание тем читателям, которые симпатизируют ему и хотели бы подражать. Известно, чем может завершиться дорожка, на которую он ступил, та досточка, которая кончается падением, как в детском стишке про бычка. Детской колонией, сломанной жизнью, которую, даже если вовремя спохватиться, ох как нелегко исправлять!
  Вот и сидел легко освободившийся от оков, которые ему навертели восставшие рабы, оглоушившие его плоской стороной молотка в рюкзаке, чесал затылок   Бучок, кипел злостью и

                199
думал, как найдёт своих обидчиков, как отомстит им, как будет их казнить. Фантазия его распалялась,               
он даже не чувствовал никакой боли. А потом поостыл немного и завалился спать в  «офисе» своей «помоечной» фирмы, будь она неладна.
Утром в одиночку открыл своё предприятие, вымыл три машины, заработал кое-чего, свернул работу и отправился пешком в Воронцово на поиски других рабов, надеясь встретить по пути  жаждущих легкого заработка.
А когда он вернулся с двумя новыми напарниками-малолетками, на месте мятого контейнера лежала груда того, что в нем находилось. А его самого и след простыл. Черноволосые люди с гортанными голосами, которые разъезжали по садовым товариществам на крытой «Газели» в поисках металлолома, подогнали
грузовик с краном, погрузили контейнер и, довольные крупной находкой,  увезли   её во «Вторчермет». Дальше расписывать деятельность Бучка нет смысла, она уже выходит за рамки нашего повествования.
Конечно, хотелось бы, чтобы  подростку  встретились добрые люди, которые смогли бы в корне изменить  его жизнь, повлияли бы на его сознание и так далее, но так в жизни бывает очень редко.   Дай-то Бог ему поумнеть и встать на путь истинный.   И хватит о нём.

                200               
Нам не терпится разыскать Женьку Колоскова, где же он, что с ним, правда?

                КРАПИВНЫЙ СХРОН
Женька промчался мимо родника и попал на узенькую тропу в зарослях сорной травы выше человеческого роста, по которой редко кто пробирался за ключевой водой из деревни, предпочитая ходить по улице. Как кипятком руки его ошпарила крапива и он остановился, секунду потратил на раздумье, принял решение и нырнул в плотные заросли, в избытке насыщенные крапивой. 
 Он упал на колени и пополз в сторону Вочи, не обращая внимания на крапивные ожоги. И только когда почувствовал склон, понял, что берег уже близко, а появляться на нём он не собирался. Женька развернулся ногами к реке, стащил с себя рюкзак, достал из него и надел рубашку, сунул рюкзак под голову и припал к нему, тяжело дыша. И медленно приходил в себя, плохо вслушиваясь в едва долетавшие до него увещевания Стёпкина.
Наконец, он услышал затихающее  тарахтенье мотоцикла, и наступила тишина. «Тут меня никто не станет искать», - решил Колосков, укладываясь на тёплой земле поудобнее. И вдруг его кто-то укусил в ногу. Комар? Но он в джинсах. Кто же? Женька засучил штанину и увидел рыжего муравья, да не одного, а целое полчище рыжих агрессоров из ближайшего подземелья. Он стряхнул их и отполз в
                201
сторону, нашел спокойное место и улегся на живот, положив голову на кулаки, а кулаки на рюкзак. Послышались детские голоса. По тропе, натыкаясь на крапиву и ойкая, пробирались несколько деревенских ребят напиться водички свежей. Потом гастарбайтеры-таджики, трудившиеся в деревне и на участках, переговариваясь на своём языке, набрали воды  в пластиковые бутыли и удалились.
«Пролежу тут до темна, ничего, с голоду не умру, и отправлюсь в Воронцово, - он посмотрел по сторонам и увидел недалеко малину на диких ветках. - Ага, подкрепимся!» Малины оказалось немного, но спасибо и на том. Вот бы рыбки наловить, да костёр развести, как рассказывал писатель, да ухи наварить, да с чёрным хлебушком… Женька чуть не застонал от своих фантазий и приказал себе о еде больше не думать.
Он лёг на спину, подложил руки под голову и стал разглядывать редкие облака на небе сквозь вершины сорной травы. Было жарко, душно, он почёсывал зудящие от укусов крапивы и муравьев места. И даже здесь, в одиночестве, на природе у реки ему не было покоя.
И вдруг его поразила мысль, от которой он забыл про все укусы: «Я почти всё лето мучаюсь, ни с кем из друзей ни во что ни разу не поиграл, ничего радостного не видел. Грустное мое лето, грустное  моё  детство.  Вот только Вика и её семья,

                202
да Риса Викторовна со своим альбомом и патефоном. А так – ничего. За что мне такое?» И ему захотелось поплакать, а  к горлу уже услужливо подкатил комок. Да ты хоть обревись, ничего не исправишь и дни прожитые не вернёшь. Так что забудь про слёзы. Терпи, скоро всё должно закончиться. А  если бы его сейчас кто-нибудь спросил, что это за «всё», он бы только развёл руками и сказал бы: «Да вот это всё!» Он ещё не был силён в обобщениях, а автор не собирается за него это делать, так что остаётся вам, дорогие читатели, попытаться объяснить, что для него «ВСЁ».
Время тянулось утомительно долго. Успокоились зудящие места на теле, ветерок сюда не проникал, но вершины окружавших Женьку растений стали качаться сильнее, значит поднимался ветер, где-то вдали громыхнуло. «Гроза идёт?» - подумал наш герой, нет, это самолёт реактивный. Изредка над ним за редкими облаками проплывали авиалайнеры, вертолёты, один раз протрещал спортивный одномоторный самолётик; Женька стал их считать. Семнадцать   крылатых и винтокрылых машин  проводил он глазами из своего крапивного убежища - схрона, как говорят в иных местах. Через какое-то время в полётах, наверное, наступил перерыв. Женькин счет остановился  на  восемнадцати.  Тогда  он  занялся

                203
 подсчётом облаков – кудрявых и небольших. Снизу они казались мягкими, ватными. Но уж слишком медленно  проплывали над Колосковым. Тогда он повернулся на бок и принялся считать стебли окружавших его растений, досчитал до двухсот в пределах своей видимости, перевернулся на другой бок, продолжил счёт и незаметно для себя задремал.
Пока он дремал или забылся тревожным сном, облака потемнели, сплошь заняли небо, где-то вдали лениво и неспеша проворчал гром. А куда грозе спешить? И зачем? Это Женьке надо торопиться, а он дрыхнет, хоть бы что!
Его разбудил грохот, упавший с почерневшего неба. Женька вскочил. Но куда бежать?! Он снова бросился на землю, сжался в комок и затих. Но капель дождя не было. Он лёг на спину. Открыл глаза, уставясь в небо, и смотрел, как взрывались там молнии и уносились куда-то в сторону и вниз, мимо него, и почти тут же взрывом гремел гром.
И вдруг на него обрушился ливень. Женька накинул на себя рюкзак – больше никакой защиты не было,  и  вжался в траву. А ливень хлестал его безжалостно и хлестал. Даже сарай Турбиной ему сейчас бы оказался кстати. Даже «офис» Бучка, но Женька еще не знал, что молнии охотнее всего бьют в металл. 

                204
- Ну и хорошо, я бы сегодня не таскал шланг по участку  бабки Натальи, никто таскать сегодня не будет. Давай, поливай, поливай, - шептал Женька. - На огороды побольше, на меня поменьше. Ну, хватит уже, хватит, мне холодно!
Дождь будто послушался его приказания и прекратился. «Уф, - вздохнул промокший до нитки беглец, - слава Богу!» Он промок насквозь вместе с рюкзаком. «Книжки! – испугался он. – Книжки пропали!» - он вытащил книги, разложил их на коленях и заплакал. Нашлась-таки дырочка для слёз. Он так просидел на коленях до заката. Солнечные лучи сюда уже никак не доставали; духота опала, но было тепло, и земля и растения исходили паром, отдавая небу пролившуюся влагу.
Женька сначала чуть согрелся и обсох. Книжки пострадали не сильно, дарственные надписи не расплылись. Только на «Завиранглии» чуть-чуть с краешка.  Вдруг он почувствовал озноб.
Солнце закатилось за леса и долы. На  небе зажглись первые  звезды. Женьку бил озноб, он смотрел на звёзды, и вдруг   в его чистой большой душе зазвучала песня, которую ему, маленькому, всегда  пела мама Таня, и он, вздрагивая, стал подпевать этой песенке тихо-тихо: 
     День ушёл, простился с нами,
Ночь явилась с огоньками.
В темноте горят они.
Спи мой маленький, усни!
                205
   Глазки закрой, глазки закрой,
   Глазки закрой.
Вот роса легла на крыши.
Сонный месяц в небо вышел.
И мигая и дрожа,
Кружат звёзды-сторожа.
   Глазки закрой…
Спят мосты и спят дороги,
Звери спят в норе, в берлоге.
У причалов корабли
Спать тихонько прилегли.
  Глазки закрой…
Спят леса и спят озёра,
Спят поля, уснули горы.
Лишь не спит одна река –
Всё бежит издалека…
  Глазки закрой…
«И родник не спит», - подумал узник крапивных зарослей и закончил песенку:
Ночь уйдёт, и день вернётся.
Будет утро, будет солнце,
Заблестит росою с крыш…
Спи, пожалуйста, малыш!
   Глазки закрой…
«Где же я-то буду завтра утром?» - подумалось Женьке и он решил: ПОРА! Озноб сменился жаром. Захотелось пить. Он осторожно погрузил в рюкзак своё добро, впрягся в него и пополз к роднику.
                206
Женька выполз из крапивного убежища почти на родниковую струю, чуть не свалился в воду, утолил жажду  и осторожно двинулся в путь.
Он выбрался в тень кустов, пробежал к улице,  осмотрелся – никого. И дальше, дальше, мимо мусорных баков под свет фонаря. Скорее  в тень! -  к воротам и долой из «Родников». Ничто, к счастью, ему не помешало  покинуть Безобразиху в тени густых деревьев и сплошного забора, и он побежал к просёлку мимо мрачного замка, черной тенью надвинувшегося над местностью без единого огня.

КАПУСТНЫЙ МАРШРУТ
Просёлок спускался вниз. Уклон был небольшой. Но главное, не надо было преодолевать никакого подъёма, и Женьке бежалось легко. Редкие автомобили обгоняли его, выхватывая мальчишескую фигурку  из темноты светом фар. «Надо прятаться от света»,- решил он и как только впереди увидел встречную машину, ринулся в глубокий кювет (так и ноги сломать недолго!) и напоролся на крапиву, опять! Машина прошла - выбрался на обочину весь в репьях и – вперёд!
Вдруг сзади услышал  тарахтенье. Оглянулся – одна   фара!   Мотоцикл!   Кинулся   в   кювет,    на      что-то      налетел,     в      правой        ноге

                207
 
хрустнуло, он ойкнул, упал, вляпался во что-то и замер.    Мимо     с    грохотом     прокатил     старый
«Запорожец» со сломанной фарой – «пусто - один», и снова на дорогу вернулась темнота.
Тихо постанывая, Женька  выбрался на четвереньках не на обочину, а на правую сторону кювета, на поле. Попробовал подняться. Так, вроде не болит. Сделал шаг и упал, закричав от боли. Словно кто плеснул ему на лодыжку горячего масла.
Тогда он встал на коленки и попробовал ползти. Дополз до каких-то посадок, двинулся поперёк них, уговаривая себя, что ничего страшного не случилось, что вот сейчас он проползёт немного, и боль пройдёт,  и всё будет в порядке.
Редкие машины бросали свет фар на поле, по которому полз несчастный мальчишка. Вот тебе и удача, добегался, - ругал он себя, не надо было спешить, надо всегда быть осторожнее, смотреть, куда ставишь ноги и куда руки суёшь, этому ведь еще мама учила, как же ты сумел, эх!
В очередном свете фар он разглядел, что двигается поперёк рядков капусты, в которой уже завязались кочаны, и в сторону от просёлка. «Надо ползти по рядку, тогда я попаду на шоссе, - решил наш путешественник и повернул вдоль рядков. – Стой! Капуста, её можно есть!» Он сел на теплую
                208
 влажную после грозы землю, вырвал из рядка кочан, оборвал  верхние  листья и стал,  обдирая по
листочку, запихивать их в рот.  Жевал и радовался, что  добыл питание. А жар его не отпускал.
Таким путём он съел почти весь кочан, пока не почувствовал  тошноту и отвращение к капусте. Тогда он снова встал на четвереньки и пополз в сторону шоссе. Но он быстро устал, пришлось отдыхать. Новая попытка встать на ноги не удалась, и он продолжил маршрут на четырёх точках, отдыхая всякий раз, когда наваливалась усталость. Наконец, изнемог так, что упал на влажную землю и перевернулся на спину. Грозовые тучи давно рассеялись,  небо приняло Женьку в свои звёздные обьятья. Они мигали и успокаивали. Над лесом поднималась уходящая на ущерб луна. Он лежал и ни о чём не думал. Хотелось пить, болела голова, в висках стучали молоточки, было почему-то душно и зябко одновременно. Он не знал, что у него развивается сильная простуда.  Так он лежал, пока не впал в забытьё, измученный тяжёлым маршрутом по капустному полю фермера Хлебникова.
- Да хватит вам придумывать для вашего героя всяческие препятствия. Пора уже заканчивать повесть, довольно измываться над ребёнком! – Закричит  какой-нибудь впечатлительный читатель, такой, например, как  бабушка Вики Чишковой.

                209
Отвечаю: во-первых, это не я придумываю, а Георгий Иванович Чишков, набросавший план повести и уже заканчивающий её, умеющий сочинять быстрее автора. А во-вторых, вы правы, 
пора приступить   к последней главе.

НАШЁЛ В КАПУСТЕ!
Фермер Михаил Хлебников не сидел сложа руки, ему это не было свойственно. Он пытался искать предполагаемого сына, но его сдерживали  аграрные, то есть сельскохозяйственные проблемы. Поле – такой сложный цех под открытым небом, который всё время преподносит сюрпризы и неприятности. И правильно говорили в советское время, что селяне ведут битву за урожай.
          И в  самом деле, чтобы вырастить что-нибудь существенное и полезное на земле, надо побороться, и не мало, и с болезнями посеянного и посаженного, и с вредителями, и с засухой, и с переизбытком влаги.  Это могут подтвердить те, у кого есть участки с домиками, такими, как в «Родниках». Попробуй, не полей огород, попробуй не опрыскай кусты и деревья, соберёшь по осени пшик, и вся недолга.
  И вот, на цеха под открытым небом напала беда: на картофельный набросился колорадский жук, на капустный – тля и совка и прочие козявки.
Надо  было  спасать   посадки,  защищать.   Чем?

                210
Химией. Пока другой защиты нет. И фермер работал сам, боясь доверить это  невысококвалифицированным   рабочим.   Быстрее сделать самому, чем обучать и наставлять неопытных помощников. Правильно ли это, не будем сейчас обсуждать, но в эту ночь Хлебников  сам сел за руль тракторного агрегата.
Женька спал, вернее, лежал в бреду, почти прикрытый капустными рядами  лопоухих кочанов, а Хлебников гонял по полю трактор, опрыскивая капусту по четыре рядка сразу.
Женьке привиделась война из рассказов и фотографий Раисы Викторовны, песен из патефона и ещё чего-то, что он смотрел у неё на экране   телевизора. Ему виделось, что на него, грохоча, надвигается фашистский танк, изрыгая пламя.  Он шарил под собой и не мог найти гранату. Вот он нащупал что-то, сунул руку вниз ( а на самом деле залез рукой в рюкзак), схватил гранату за рукоятку  (молоток за ручку) и занёс её (его) над собой…
Тракторный агрегат, рокоча двигателем, плыл над полем в облаке распыляемых в  мельчайшие капли ядохимикатов и вспархивающих в гибельном этом облаке совок, тлей и прочих крылатых врагов капусты. И  вдруг перед самым облаком, как из-под земли, поднялся грязный, перепачканный влажной землёй мальчишка с зажатым в кулачке молотком.

                211
Хлебников в последнюю секунду успел его увидеть и мгновенно нажал на педаль тормоза, трактор дернулся и замер перед мальчишкой,  а Михаил уже выскочил из трактора и кинулся к пацану:
- Ты, что, с ума сошел?! Ты откуда взялся? Ты кто такой? Женька шагнул с криком «Фаш…»,  увидел Михаила, не узнал его, конечно,  упал ему на руки и потерял сознание.
Хлебников пощупал лоб парня: горячий, дыхание борца с фашизмом тоже было горячим, он бредил: « Папа, папочка, ты меня нашёл! И я тебя нашёл! «Бредит пацан,  лихорадка у него, надо в больницу. Или домой, мать поможет». Он поднял Женьку на руки, с его рюкзаком, в который убрал молоток-гранату, положил найдёныша в кабину на сиденье, сел за руль, доехал до конца ряда, развернулся и покатил к дому.
- Мать, - закричал с порога Михаил, открывая дверь коленом, - вызывай срочно скорую детскую!- И  внес какого-то чужого мальчишку в дом, положил на диван.
- Ты с ума сошёл, какой ребёнок, откуда? Ты откуда его приволок?
- Мама, не возражай, быстрее звони, потом разберёмся, ему очень плохо, ему помощь нужна.
- Ты что, сбил его на тракторе? – всплеснула руками матушка Хлебникова.

                212
- Мать! – позволил себе рявкнуть фермер.-  Звони,  или я сам! – он раздевал парня. – И дай тёплой воды!
Пока ждали врача, а мать умыла больного и уложила его под чистую простынь, Михаил полюбопытствовал , что у парня в рюкзаке. Каково же было его удивление, когда он прочитал надписи на книжках, посвященные Женьке Колоскову, Татьяне Колосковой и ему, Михаилу Хлебникову. Для него писатель выбрал роман «Житие садоводческое», на титульном листе которого расплылась от дождя надпись: «Отцу Женьки Колоскова Михаилу Хлебникову  на дружбу и для пользы жизни», далее стояла дата и слово «Автор».
- Бабушка Катерина, -  медленно протянул Михаил. – Я, кажется, в капусте нашёл сына, твоего внука  Женьку.  Помнишь,  десять  лет  назад,    нет девять, когда вышел из больницы, я рассказывал тебе о Татьяне Колосковой? Это наш с нею сын.
- Ерунду  не пори,  какой  ты  отец,    инвалид, посмотри на себя в зеркало, какие тебе нужны дети? Не было у тебя никого, и  не надо. Я сколько тебе твердила тогда, что надо жениться, а ты упёрся – Танька да Танька. Сиди уж, не выдумывай.
-  Ладно. Я тебе докажу.
- Много ты доказал и многим, - проворчала она,  уходя на кухню и стала там греметь посудой.
В дверь постучали: «Откройте, скорая».

                213
Михаил бросился открывать. Врачи в первую очередь потребовали медицинскую страховку, Хлебников сказал, что страховки нет, сын только приехал к нему от матери, должен был завтра уехать в Москву, но вот приключилась с ним беда, попал под ливень и так далее. В общем, помощь была всё-таки оказана.  Женьке сделали и укол. Он задышал ровнее.
Врач успокоил:
- Не волнуйтесь папаша, воспаления лёгких у  вашего сына нет, сильная простуда и нервное истощение, откуда, понять не могу. Температура высокая, потому и бред. При хорошем уходе пройдёт через пару-тройку дней. Но надо последить и попить вот эти лекарства и травки, я вам напишу. И побольше кислого питья:  лимон, красная смородина. Госпитализировать бы его, конечно…
- А можно…- заикнулся Хлебников.
- Можно, но под вашу ответственность, вот, подпишите здесь,  и врач  протянул ему бумагу. –Да, в Троинске есть ночная аптека…
- Я знаю…
- Если у вас в доме этих лекарств нет, надо съездить быстренько.
Дома малость кое-что нашлось, за остальным Михаил помчался на своей «Ниве» в дежурную аптеку, приказав матери приготовить кислое питье и  последить  за  мальчишкой.  Бабушка  Катерина

                214
 принялась за приготовление напитка с сильным ворчанием.             
Женьке полегчало под утро.  Он сел на диване, свесил одну ногу, потянул вторую – больно, но спустил  и вторую;  стал озираться: где это он. Рядом с ним  в кресле спала какая-то бабка. Он попытался встать и охнул от боли. Проснулась и Екатерина Ивановна, и Михаил Васильевич в соседней комнате. Он тут же возник перед Евгением:
- Что? Где болит?
- Нога! – он качнул правой ногой, потом шепнул: - Я писать хочу.
Хлебников отнес его  в туалет. Вы думаете, сельские фермеры живут в избах с русскими печками и туалетом в углу участка? Ошибаетесь, у них всё, как в городе, и живут они в добротных домах, построенных на заработанные деньги. Обратно Женька прохромал, опираясь на руку Михаила.
Вдруг Женька увидел за стеклом старого бабушки Екатерины серванта фотографию, точно такую же, какая была у мамы Тани, которую она разорвала.
- Можно мне посмотреть.
Хлебников достал снимок и протянул его Женьке. Он осторожно взял в руки бесценный для него документ. Екатерина Ивановна внимательно и недоверчиво следила за мальчишкой.
                215
Женька ткнул пальцем в фотографию:
- Вот моя мама Таня Колоскова.
- А ты кто таков? - не выдержала мать фермера.
- Я Евгений Михайлович Колосков, так записано в моём свидетельстве о  рождении. А это – и Женькин  палец упёрся в фигуру Хлебникова. – Это мой…
Жень, ты на меня-то погляди, – попросил Михаил.
Женька  взглянул и не поверил: он не разглядел сходства человека на фото с незнакомым дядькой, который был старше изображённого на снимке десять лет назад; он не помнил ночного эпизода встречи  на капустном поле, и вдруг  у ещё не оправившегося от болезни мальчишки всё сложилось в голове: и образ на уничтоженной Бучком части снимка, и образ на подданной из   серванта фотографии, и лицо стоящего перед ним человека - всё слилось воедино, и он закричал:
- Папка, это ты! Я нашёл тебя!
Бабушка закрыла глаза, прижала к ним ладони  и откинулась на спинку кресла:
-Господи ты Боже мой!
- Ты свой адрес помнишь? - Спросил Михаил.
- Конечно, только я его никому не сказал, даже Стёпкину.
- А телефон у вас есть? – он вытащил мобильник.
                216
- Конечно!
- Давай! - Крикнул Михаил и начал судорожно нажимать кнопки, повторяя за Женькой: восемь, четыре, девять, девять, двести шестьдесят девять… -  и так далее. – Алё, закричал он в трубку, Таня? Это я, Михаил, Таня, золотце мое, не волнуйся, Женька у меня! Я его в капусте нашёл, мы теперь все вместе нашлись, как я рад…- он слушал какие-то слова в ответ и продолжал торопливо кричать: - Я тебе все потом расскажу, когда мы приедем с ним к тебе….  Год лежал в больнице… Бандиты напали… Чуть не погиб… Но вот жив… Потому что потерял твой телефон, когда они меня убивали… Сразу не можем… Он болен сейчас… Не сильно, но ехать ему пока нельзя... Хочешь, приезжай к нам… Или подожди чуток, потерпи немного, я его привезу! Не веришь, на поговори с ним. – Михаил протянул телефон Женьке: - Поговори с мамой.
Женька судорожно вцепился в трубку:
- Алё! Мама, я его нашёл! Я его искал, ехал к нему… Всякое… Помогали.. разные…  потом расскажу. Болею. Под грозу попал, спрятался в крапиву и промок. Да, приедем. Мама Таня, у меня теперь есть бабушка Катя и я тебя люблю! – Бабушка фыркнула в кресле, а Женька закончил: - Я соскучился, только ты.. – Он  хотел сказать «…больше  не  пей  водку»,   но   покосившись  на

                217
внимательно слушавшую их разговор мать Михаила, замолчал. - До свиданья! Скоро! – Он протянул телефон Хлебникову. – Она опять вас требует.               
- Ты что меня на «Вы» называешь, отца родного, - и потрепал его по голове.
Бабушка Катерина опять фыркнула в кресле.
А фермер снова закричал  в трубку: - Да! Был врач… Все лекарства есть… Вылечим, выходим… И привезу, привезу его, жди. Да, запиши мой телефон. – И он продиктовал ей свой номер. До скорого, родная! Я люблю тебя, Танька Колоскова! - заорал он в трубку и только потом отключил мобильник.
- Уф! Мать, давай, сваргань что-нибудь поесть, мне пора в поле, закончить с капустой надо. А ты, Жень, ложись, я, как освобожусь, повезу тебя в травмопункт, надо показать ногу хирургу.
- Больно ты скорый, сразу всех нашёл: и Таньку свою и её ребёнка; пусть сначала эта,  спертиза…
- Экспертиза! Но зачем она? – гневно крикнул Михаил и осёкся (орать при детях не рекомендуется, это он знал умозрительно, теперь понял на личном опыте).
- Вот-вот, эта самая. Тогда и будем разговаривать. Ну, молодой человек, подарок капустный, чего изволите подать вам на завтрак? –

                218
спросила Екатерина Ивановна у Женьки и поклонилась ему.
- Мать, не юродствуй! Будет тебе «спертиза». Женя, что хочешь на завтрак?
Женька , не задумываясь, ответил:
- Яичницу с колбасой и какао с молоком.
Бабушка пошла на кухню, проворчав: «Будет вам какава…
Только они сели завтракать, примчался с утра пораньше Стёпкин на своём мотоцикле, влетел и закричал с порога открывшему дверь Михаилу:
-Хлебников, ориентировка пришла на твоего пацана, там и фотография, и адрес матери, и телефон, вчера вечером по факсу получил, а я его искал в Безобразихе…
- Не надо ничего и никого искать… - Хлебников пошел за стол, Стёпкин за ним. Увидел Женьку и рот открыл:
-Ты, Колосок? Откуда? Как, я же тебя вчера у Турбиной не  застал, ты где залег?
- У родника. Здравствуйте, Иван Емельяныч.
Капитан погрозил ему пальцем:
- У, партизан. Сколько народу на ноги поднял. Михаил, возьми телефон матери.
- Не надо, всё есть, я уже звонил, - улыбнулся Хлебников. – Женька дал.
Стёпкин опять погрозил ему пальцем:
- А  ты  молчун:  «Не помню, забыл…» Точно,

                219
партизан. Ты, Михаил, тогда должен зайти в наш пункт и всё написать. Я по закону не могу парня у тебя оставить, а должен передать его матери, понял?
- Во-первых, мы ночью вызывали ему врача, он в горячке был, в капусте.
- Где, где?
- Я нашёл его на моём капустном поле, хворым и со сломанной ногой. Куда ты его такого повезёшь? Позвони в скорую, там подтвердят наш ночной вызов. Тебе справку дадут. Я Евгения через минут сорок везу в травмопункт, будет тебе вторая справка. Что тебе ещё надо?
- Тогда я еду. Пишу сообщение о находке парня, даю твои координаты, составляю протокол и отправляю по факсу, он пойдет в Москву.
- Мать уже поставлена в известность, она не возражает, что он остаётся у меня.
- Отлично, она должна будет подписать бумаги в своем отделении по месту жительства. А ты  подъедешь в  Сосняки и распишешься в протоколе.
- А  ты, если будешь по делам у нас, прихвати его сюда, здесь и подпишем, - Хлебников улыбнулся и щёлкнул пальцем себя по подбородку.
- Сделаем, господин фермер! -  Стёпкин вскинул руку под козырёк, поднялся и пошёл к своему мотоциклу.

                220
- А у тебя мамка-то кто? Спросила осторожно бабушка Катя у Женьки.
- Повар.
- О, воскликнул Хлебников, - мне повар позарез нужен, для рабочих надо пункт питания налаживать, тогда народ ко мне повалит на работу. 
  Женька доедал любимую яичницу и ликовал: жизнь налаживается!
Хлебников не стал откладывать с Женькиной ногой, быстро  отвёз сына в травмопункт. Опасения насчёт перелома не подтвердились, сильнейший вывих, придётся недельку походить в гипсе. - А если плотную повязку? – Сл;бо, нужен гипс.
Загипсованного, но счастливого  Евгения отец привёз домой и сдал на руки бабушке. Он не сомневался, что Женька его сын, потому что мать достала старые фотографии семилетнего Миши – Женька был его копия. «Ну, какая тебе ещё нужна «спертиза», - сказал Хлебников. «Нужна. Для порядка, - ответила  упрямая Хлебникова. - Вот отец вернётся с дежурства, он тебе задаст «спертизу»!
Женька обрадованно улыбнулся: у него еще и дедушка есть!
- А ты что сияешь, инвалид? Ложись в постель немедленно!
  Пенсионер Василий Семёнович Хлебников, бывший военный, привыкший к самостоятельной

                221
службе, напрочь отказался работать в подчинении у сына на его ферме и устроился начальником охраны на животноводческом комплексе, в нынешнее время надо и скотину защищать от жуликов. Работал по двое суток, двое отдыхал, то есть надоедал жене и сыну своими советами и придирками.
С Михаилом Василий Семёнович встретился на пороге дома, тот наскоро объяснил отцу ситуацию и укатил на поля добивать совок и капустных тлей.
После объяснений с женой Екатериной Василий неспеша вымыл руки, неторопясь поел, вышел покурить на крыльцо и все обдумывал что-то, о чём свидетельствовала вертикальная складка на его армейском лбу.
- Так, - строго, по-военному произнёс он, входя в комнату, где лежал Женька. - Позвольте представиться, юноша, прапорщик в отставке Хлебников Василий Семёнович. – А вы кто?
Женька задремал перед этим визитом, поэтому вздрогнул от командирского голоса, вытаращил глаза и сел, протянул подполковнику в отставке ладошку и спросил:
- Вы мой дедушка?
- В этом надо еще разобраться и всё досконально проверить, чтобы комар носа не подточил. В стрельбе что главное? – вдруг спросил он. – Главное – не сбить прицелы, иметь точную
                222

наводку и попасть в цель. Так и тут. Понятно?
- Понятно, - прошептал Женька, хотя ничего не понял.
- Ну,  лежи, лежи, поправляйся, - старый артиллерист взял  мальчишку за плечи и уложил на подушку.
Как же им с женой хотелось, чтобы у сына была семья, давно пора уж внуков качать, а он все возится на  полях, ни одной барышни в дом не привел. Что это за жизнь, коли внуков нет! И вдруг, нате вам, сынка в капусте нашёл. Как-то не по-людски всё. А где ж ещё детей находят, как не в капусте? Он усмехнулся этой мысли и сказал вслух:
- Их ещё аист приносит, ёлки-моталки. Ну, Василий, попал ты под обстрел! - вроде бы радоваться должен, но радости мешали стариковские сомнения.
Михаил в поле не столько с капустными вредителями боролся, сколько разговаривал по телефону с Татьяной. О чём? Обо всём, что произошло с ними после того, как десять лет назад они вышли из поезда на Павелецком вокзале в Москве. Разговаривал до тех пор, пока не села батарейка в его мобильном. А в тракторе зарядки нет.
Наконец, Хлебников понял, что ему сегодня не до работы, посадил на трактор  Фархада, руководившего бригадой таджиков-гастарбайтеров, и умчался домой, к Женьке, к сыну!
                223
Вечером в доме Хлебниковых по настоянию Михаила был устроен праздник с самоваром.
- Как у Галихалны на даче! – ликовал Женька. Вот бы их всех сюда! Маму Таню,  Раису Викторовну с патефоном, и  тетю Марусю, и  Сашку Пузырькова, тетю Клаву, учительницу Веру Ивановну Кириллову, ладно, пусть и Ромку с Миррой, и всех-всех!
Но так не бывает, скажет автор, огорчив Женьку. Такое можно встретить разве в кинофильме, который, может быть, будет ставить какой-нибудь режиссёр-воображала по повести   писателя Чишкова, автора сценария, и навязываться  всякими эпизодами ему в соавторы. Вот там может быть такой финал, где соберутся все герои и будут обниматься и целоваться, изображая всеобщее благополучие, как в американском кино.
Но Женька встретится почти со всеми в эпилоге. А сейчас надо заканчивать затянувшееся повествование.
На торжество, которому можно дать название
«Праздник найденного в капусте», прибыл только Стёпкин, который привез-таки Михаилу протокол для подписания. Посидели за столом, выпили Василия Семёновичего смородинового вина.
Он сказал тост, очень короткий:
- Был ты, Евгений, Колосков. А что с колосом

                224
происходит? Он созревает и даёт зерно. А его перемалывают в муку. А из муки пекут что?
- Пироги?- ответил вопросом Женька.
- И не угадал! Был ты Колосковым, перемолола тебя малость жизнь и стал ты Хлебниковым. Так за это давайте и выпьем смородиновой влаги! И все захлопали в ладони, даже бабушка Катя, которая привыкла по жизни во всём, хоть и с возражениями, подчиняться мужу.
  По этому поводу вышли в сад, Женьку усадили в кресло. Михаил вынес охотничье ружье и бабахнул в воздух с криком:
- Я сына нашёл в капусте! – и ещё раз, и ещё.
В руках деда Василия появилась ракетница. Начальник охраны животноводческого комплекса начал палить красными ракетами и кричал:
- Аист внука нам нёс,  не донёс, тяжеловат оказался  внучок, аист устал, пацана в капусту опустил, а мы его нашли в капусте! А подробности уточним! Ура! Артиллеристы, Сталин дал приказ! – И бабах! – полетела красная ракета! И вторая, и третья!
- Евгений, ну что, закончились твои приключения? – спросил капитан Стёпкин.
- Да, - ответил счастливый Женька Колосков. – Закончились.
Ну что ж, говорит автор, тогда и нашей повести - конец! Ох, нет, ещё – эпилог!

                225
                ЭПИЛОГ
В эпилоге покажем краткие моменты дальнейшей жизни нашего героя, подводящие итоги его приключений, но не продолжающие их.
«Родники»
Женька поправился и окреп, носился по двору, мать и отец Михаила уже не смотрели на него, как на чужака. За долгие вечера он успел рассказать Хлебниковым все свои приключения. И вот настал день, в который Михаил, как и обещал Татьяне Колосковой, повез Женьку домой. 
  Едва фермерская «Нива» отъехала от дома, как Женька стал просить отца заехать в «Родники».
- Не вопрос, - ответил Михаил Васильевич, и как только  они проехали указатель реки Вочи, и впереди обозначилась автозаправка, он повернул налево. – Смотри, вот слева – капуста, в которой я тебя нашёл без сознания.
Из машины смотреть было намного интересней, Женька вертел головой во все стороны.
- Вон замок!
- Это не замок, а динозавр из булыжников и бетона, - усмехнулся фермер.- А вот и Безобразиха. Показывай, где тут твои «Родники».
Через несколько минут на участке номер шестьдесят пять хлопнула калитка и к террасе пожаловали гости. Мирно завтракавшее  писательское семейство  тут же всполошилось: «Бомженька! - Да как же это! Откуда вы! –
                226
Здравствуйте, проходите – Да нет, мы ненадолго – Евгений, ты с кем? – Это мой папа! – Хлебников, – Очень приятно,  Чишков, нашёл всё-таки?!– Это я его нашёл! – Где же? – В капусте! – Ха-ха-ха! - А я морочила голову полицейскому, боялась сказать, у кого ты, думала, вдруг наврежу тебе, послала его к Раисе Викторовне, – Может, чайку или кофе? – Нет, мы торопимся, – Женя, погоди, вот, возьми на память велосипед! – Да что вы, я ему новый куплю. – Нет, возьмите, как память. – До свидания! – Приезжайте в гости! и так далее.
- Па, - попросил Женька, когда они грузили в «Ниву» велосипед, к Раисе Викторовне, ну на минуточку, она ветеран…
Раиса Викторовна всплеснула руками, увидев Женьку:
- Нашёлся, сорванец! – познакомилась с Хлебниковым, пригласила в дом, гости отказались, сославшись на срочность поездки, в другой удобный раз, – к маме спешим.
Она попросила минуточку подождать её, ушла в дом, гости потоптались у порога, но вот она вышла и протянула мальчишке фотографию:
- У меня их две, одна не дошла до адресата, это печальная и длинная история, не хочу вас задерживать, тебе на память, Евгений. Не забывай нашу встречу. - На снимке стояла группа участников ветеранов войны с букетами цветов, в орденах и медалях, еще молодые, на фоне фонтана
                227
у Большого театра. Раиса Викторовна показала пальчиком, где она стояла среди однополчан:
- Вот она я, молодая и красивая. Не забывай.   Помни.- И поцеловала Женьку в макушку. – Будь счастлив, храни тебя Господь.
На обороте снимка была надпись: «Евгению от Р.В. Внуки, помните ратные подвиги дедов и прадедов ваших».
«Нива» выехала с проселка на шоссе и Женька закричал:
- Вон там стоял железный мятый огромный офис Бучка.
- Контейнер что ли? – спросил Хлебников.- Я мимо этого офиса сто раз пролетал, видел, как пацаны машины моют, мне и в голову не пришло… Ладно, проехали.
А они действительно уже промчались мимо этого ужасного, но, к счастью,  недолгого места порабощения Бомженьки. «Прощай, Бучок!» - подумал Женька.

                Маруся
На подъезде к Соснякам Женька умолил отца заехать к Марии Волжановой.
- Попробуем, -только и сказал Хлебников, - но знай, что Таня  в Москве волнуется. И я волнуюсь, хочу поскорее встретиться с ней. Мы же десять лет не виделись, как ты не понимаешь! –

                228
Вот, опять звонит. – Он взял мобильник. –Да, едем, едем Танюша, всё в порядке, просто Евгению необходимо повидать всех своих спонсоров. Уже близко, скоро въедем в Москву.
Женька толкнул калитку участка тёти Маруси пустился бегом по дорожке с криком:
- Тетя, Мару.. –  и осёкся, остолбенев: на крыльце дома чистенький и приодетый сидел Сашка Пузырьков и лопал кусище арбуза. – Ты? – Ахнул Женька. – Пуз-ы-ы-ы-рь… Откуда?
Справа Женька увидел тетю Марусю с ножницами и расчёской. Перед зеркалом на стуле сидел её клиент – незнакомый дядька.
- Колосочек ты наш, - всплеснула руками Мария Степановна Волжанова, - объявился наконец, а мне о тебе Стёпкин рассказывал, рассказывал. Ну, покажись. А это твой папа? Здравствуйте, очень приятно. Познакомьтесь, мой муж, Матвей Александрович Волжанов, тоже пропадал и тоже нашёлся. А это, – она показала на Саньку Пузырькова, – наш сыночек.
Чтобы время не терять, автор делает пояснение: Пузырь добрался по совету Женьки до Сосняков и явился к Марии Степановне с весточкой от Бомженьки. Мальчишка ей приглянулся, она оставила его у себя. Нашёлся и покинувший её муж Матвей. Выяснилось, что Сашка бездомный, мать и отец  его, лишённые родительских прав, сгинули

                229
где-то, где – не знал никто, да и разыскивать их никто не собирается. Маруся с мужем подали заявление на усыновление мальчика. Стёпкин обещал помочь. Вот такие пропозиции, как говаривал один знакомый художник-плакатист.

   1 сентября
Не будем описывать встречу Татьяны с сыном и Михаилом. Если среди читателей окажутся любопытные ровесницы Викиной бабушки, то пусть они дадут волю своей фантазии, усиленной жизненным опытом, киносериалами и начитанностью художественной литературой.
Заглянем сразу в 3-й «А» класс 1 сентября нового учебного году. Прозвенел звонок на первый урок. Дверь класса распахнулась и на пороге возникла любимая учительница Вера Ивановна Кириллова с классным журналом  под мышкой. 
-Здравствуйте, третьеклассники! – радостно сказала она, встав у стола. – Так-так, подросли, загорели, соскучились по школе, по друзьям, по школьным наукам, так?
- Да-а-а! – заголосил 3-й «А».
- Я что хочу сказать, вы  помните, какое задание я давала вам на лето?
- А вы задания не давали, - встала Тамарочка Архипова, улыбчивая девочка с весёлым скуластеньким лицом. – Вы пообещали, что мы

                230

сегодня будем писать сочинение на тему «Как я провёл лето».
Ну и как ты его провёл? – буркнул кто-то за её спиной и все засмеялись.
-Ну, тихо! Я что хочу сказать, я решила вас не мучить сочинением, вы будете представлять нам устные рассказы на эту тему. Но для начала проверим, как положено, кто сегодня присутствует у нас в классе. - И она стала читать по журналу фамилии учеников, как всегда по алфавиту, а они отвечать «Здесь!» или «Я!».
Наконец она назвала фамилию нашего героя:
- Колосков Евгений!
- Женька поднялся и сказал:
- Я теперь, Вера Ивановна, не Колосков. Я – Хлебников!
  Как по хлебному полю пробегает ветерок и колосья тихо шумят, так по классу прокатилась волна  удивления, состоящая из разных словечек, и кто-то крикнул: «Он фамилию сменил, женился!» - и опять смех.
- Да, - сказала Вера Ивановна, мы это знаем. Известно нам и то, как ты отправился в начале летних каникул на поиски этой своей новой фамилии, что с тобой приключилось за время твоих поисков. Н я что хочу сказать, ребята. Пока официального решения о смене фамилии у Жени

                231
нет, он остается Колосковым, а как только оно будет принято, сразу в журнале будет внесено исправление. Но я хочу сказать, что своим путешествием ты заработал право первым начать свой рассказ о том, как ты провёл лето. Итак, мы тебя слушаем.
Женька помолчал, потом начал свой рассказ. Ему удалось уложиться в три минуты.
- Да, разочаровал ты меня, Евгений Михайлович. Ты столько повидал за лето, столько пережил, жаль, что ты не писатель, такой материал пропадает.
- А Георгий Иванович Чишков, писатель, он в «Родниках» живёт, он сказал, что напишет про меня повесть, целую книгу. – похвастался Женька.
- Вот бы его к нам пригласить, - сказала Вера Ивановна.
- А вы позвоните ему, у меня телефон их есть.
Вы думаете, Вера Ивановна не позвонила?  Что вы, знаете, какая она настойчивая? Позвонила, И Георгий Иванович сказал, что когда повесть будет издана, он  пригласит Женьку и весь его класс на презентацию книги в его любимую библиотеку № 53 имени Ивана Андреевича Крылова в Сокольнической Слободке.
А кому не терпится, или он не сможет прийти, тот пусть читает нашу повесть с самого начала.
Вот, собственно говоря, и всё. Да, одну минуточку, вот ещё что:
                232
   «Спертиза»
Генетическую экспертизу к удовольствию маловеров всё-таки пришлось сделать. Органы опеки без неё не выдавали Хлебникову документов на усыновление Женьки. Даже свидетельство о браке Татьяны Колосковой с Михаилом Хлебниковом не помогло. Экспертиза подтвердила отцовство Хлебникова на девяносто девять целых и девять десятых процента. Для нормальных людей этого достаточно.
  Ну, а свадьба  в Воронцове была грандиозная. С венчанием в церкви, с фейерверками и оркестром, с гостями из «Родников» и Сосенок,  и так далее, и тому подобное, в общем, как в сказках: « И они стали мужем и женой и прожили вместе до глубокой старости…» Но им еще рано думать о старости, дай Бог им, их сыну Женьке и последующим детям долгой и счастливой жизни. Вот и всё – КОНЕЦ!
                27 мая – 29 июля 2012,
                СНТ «Родничок, д. Безобразово,
                Вороновское поселение, Москва









    СОДЕРЖАНИЕ
Прощай, мама Таня!  3
Женькина мама  5
Шаг второй  12
Ты кто такой?  14
В хавере  18
Первый рабочий цыганский день  27
Избавление от плена  36
От вранья до вранья  42
Арбузный привал  47
Ночь размышлений  51
Продолжение арбузной эпопеи  53
У Маруси  60
Глава печали  65
Марусин сторож  71
Версия участкового Стёпкина  76
Марусин сторож-2  81
Марусины и Женькины думы  86
Утро вечера мудренее  89
Бучок  98
У костра 100
Бучковские рабы  106
А что у Маруси?  108
Фирмачи  113
Восстание рабов  124
Дорога надежды  126
Делу – труба  127               
«Кто там? – Ам-Ам!»  128
Превращение в Пузыря  132
Аналитическая работа  134
К фермеру за огурцами  136
Смена курса  139
Будни «Родников»   142
Рыбалка снимает стрессы  157
Ужин с арбузом  159
Откровения у реки  161
Новый поворот  166
В доме ветерана  169
Школа коммунизма  178
Последнее пристанище  183
Прощайте, «Родники»!  196 
Идёт Бучок, качается  199
Крапивный схрон  201
Капустный маршрут 207
Нашёл в капусте!  210
Эпилог  226