Батюшка Дон кн. 3 гл. 21

К утру 12 ноября 1942 года 6-я армия Вермахта контролировала девяносто процентов территории полностью разрушенного Сталинграда. 62-я армия РККА сохранила два небольших плацдарма на правом берегу Волги. На севере тысяча красноармейцев билась около рынка и Спартаковки, в центре пятьсот бойцов сражались в районе завода «Баррикады».
В течение следующих пяти дней немецкие атаки окончательно разделили советские войска на несколько изолированных малочисленных частей. Русские отчаянно дрались в окружении, отступать им было некуда, сдаться в плен они уже не могли. Советская группировка на севере, атакованная частями 16-й таковой дивизии, сократилась до трёхсот человек.
Чуйкова беспокоила новая проблема. Лёд на Волге, из-за которого прекратилась переправка войск, никак не укреплялся. Попытки организовать снабжение армии по воздуху окончилась неудачей. Они контролировали лишь узкую полоску земли на берегу, всего сотню метров вдоль Волги. Поэтому сброшенное с неба продовольствие часто попадало в руки немцев, и красноармейцы голодали.
… Снабжение продовольствием гитлеровцев было не в пример лучшим, чем у советских военных. Каждый вечер грузовик походной кухни привозил горячую еду передовому батальону. Он не мог подобраться вплотную из-за сплошных завалов и останавливался за несколько сотен метров до позиции роты Иоганна Майера.
- Кто-то наверняка заблудится, разыскивая его... - однажды пошутил Франц.
- По-моему мы здесь все давно заблудились… - ответил Иоганн.
В ночное время русские бипланы, которые немцы называли «зингеры», потому что их моторы звучали, как старые швейные машинки, летали над головами солдат.
- Нужно кому-то выползти из укрытия и притащить еду! - велел бледный лейтенант Штрауб. - Кто пойдёт?
- Я ходил вчера…
Слепые самолёты обычно сбрасывали осколочные бомбы, столько же на немецкие позиции, сколько и на свои. Несмотря на это, подразделение Иоганна отряжало по одному солдату от каждого отделения за горячей едой в специальных термосах.
- Сегодня твоя очередь, - сказал Иоганну уставший Ульмер.
- Что-то я себя хреново чувствую…
- Здесь всем хреново!
- Хорошо! - ответил саксонец и, пригнувшись, двинулся навстречу кухне.
Совсем стемнело и, к несчастью, на обратном пути он основательно заблудился. Проплутав по кругу не один час глубокой тёмной ночью, не встречая никого, кроме привычных «зингеров» над головой, Майер стоял, с автоматом за спиной, посредине мрачных развалин, держа в каждой руке по термосу давно остывшего супа.
- Не знаю, - растерянно размышлял он, - за своими ли я позициями или за вражескими.
Чёрными холмами поднимались разрушенные доты, виднелись искорёженные орудийные стволы, подбитые танки и брошенные машины. Впереди торчал защитный частокол, увитый колючей проволокой. 
- Кошмар какой-то! - подумал уставший солдат.
Кое-где на ней колыхались обрывки тряпья и висели давние трупы. Темень скрадывала предметы, отдельные детали разглядеть было невозможно и от этого становилось жутко. Иоганн настороженно прислушивался к тишине и, сняв предохранитель автомата, готовился ко всяким неожиданностям.
- Как на грех взошла луна... - он с неприязнью посмотрел тучную красавицу.
Она ярко осветила заснеженное царство смерти. Лихорадка, которая не оставляла Майера, придавала миру зловещую бредовую окраску. Долго тащился он, пересиливая слабость, спотыкаясь о мертвецов, проваливаясь в воронки, падая, поднимаясь, и ему казалось иногда, что во мраке и в тишине летали над истерзанной землей бледные таинственные туманы, принимающие очертании человеческих фигур или причудливых животных.
- Это галлюцинации от жара, - разобрался он в своём состоянии, - температура у меня поднялась, вероятно, до сорока градусов, а может быть и выше.
Он крадучись, словно дикая кошка начал пробираться вперёд, напрягая все органы чувств. Ветреная луна снова спряталась за облака.
- Что там, чёрт возьми? - удивился Майер, вглядываясь во мрак. 
Вдруг что-то тёмное появилось на пути, с более светлым пятном наверху. Осторожно подойдя ближе, Иоганн распознал дохлую лошадь, а то, что он принял за ветку дерева, было поднятой рукой её мёртвого седока.
- Привидится же такое! - в замешательстве он застыл как вкопанный.
Послышалось странное клокотание, исходившее от земли, вся живописная картина пришла в хаотичное движение. Поднятая рука покойника задвигалась. Согнутые пальцы тянулись к горлу застывшего врага. Мертвец как будто смеялся, колыхаясь от гомерического хохота...
- Дьявол гонится за мной, - с ужасом подумал Иоганн. - Пришло время расплаты за совершённые преступления.
Он бросил на землю ненужные термоса и суеверно отшатнулся в нишу в ближайшем полуразрушенном здании. Споткнулся, не удержавшись на ногах, и буквально ввалился, минуя несколько ступенек ведущих вниз, в низкий тёплый подвал.
- Куда я попал? - мелькнула у него первая мысль.
Иоганн огляделся вокруг и, увидев двух спящих в углу военных в форме противника, сразу всё понял:
- Я заблудился в сплошных развалинах и забрёл в тыл русских…
Он испуганно рванул со спины холодный автомат и в тот же миг человек в советской офицерской форме проснулся и поднял голову.
- Ты кто? - начал говорить он и, наконец, разглядел невесть откуда взявшегося гитлеровца.
Офицер резво сунул руку под свёрнутую шинель, которая ему заменяла подушку, и вытащил чёрный пистолет. Иоганн импульсивно дёрнулся назад и машинально нажал на мягкий спусковой крючок. Короткая очередь буквально разорвала грудь молодого мужчины.
- Нет! - раздался сбоку нервный крик.
Майер резко развернулся и увидел пожилого человека в порванной и окровавленной гимнастёрке. Что-то в облике седовласого солдата заставило его остановить, уже готовый согнуться палец. Он в замешательстве опустил дымящееся оружие и засомневался:
- Где я видел это лицо?
Казалось, что тот не обращал внимания на немца, стоящего посредине низкой комнаты, освещённой коптилкой, сделанной из снарядной гильзы.
- Сынок... - с непередаваемой болью сказал человек и шагнул к раненому, отброшенному пулей к обшарпанной стене подвала.
Он услужливо склонился над стонущим офицером и попытался перевязать его ужасные раны.
- Отец? - спросил раненый неожиданно ясным голосом.
- Да Миша, я твой отец Григорий Пантелеевич Мелехов.
- Я так хотел тебя увидеть… Забыл, как ты выглядел в последнюю нашу встречу.
- Вот где довелось встретиться!
- Жаль, что не осталось времени поговорить, - с большими усилиями сказал Михаил.
- Молчи! - молитвенно попросил отец.
- Мало времени… - забормотал офицер. - Обязательно найди своего внука… Его зовут Коля…
- Тебе нельзя говорить сынок!
- Они с Евдокией Пантелеевной должны были приехать сюда.
- Я понял! - заверил он. - Всё сделаю…
- Наверное, их эвакуировали дальше…
От неимоверных усилий на губах Михаила выступила кровавая пена. Он затих на минуту, а затем спросил:
- Почему же ты молчал столько времени? 
- Боялся, што ты не примешь меня.
- Зря… - прошептал сын и конвульсивно дёрнулся.
Его глаза затянула белёсая предсмертная пелена. Через несколько минут ужасной агонии он умер. Отец потеряно сидел рядом, держа его за руку, и обречённо повторял:
- Зря, зря!    
Пока длилась эта нереальная сцена, Иоганн стоял в оцепенении. Он не до конца понял, о чём говорили русские, но почувствовал, что происходит что-то важное.
- Это тот пленный, который летом ударил лейтенанта Штрауба, - неожиданно вспомнил он. - Как он здесь оказался, его же должен быть расстрелять «Фом»?
 Майер снова поднял автомат. Перед ним буквально на коленях стоял враг, который убил многих его друзей.
- Его нужно пристрелить! - кричала одна половинка души.
Внезапно он вспомнил Хубса, который отказался стрелять в русских.
- Сколько можно продолжать бессмысленную бойню? - Иоганн задал себе трудный вопрос.
В углу плакала растрёпанная женщина с ребёнком на руках, и он машинально отметил:
- Это тот подвал, где живёт любвеобильная русская и куда ходили наши солдаты…
Майер бросил последний взгляд на поникшего отца, прощающегося с погибшим сыном, и вышел в ночь. Он снова увидел адскую группу из лошади и двигающегося мертвеца. Солдат застыл на месте, как глупый кролик перед удавом и тут ему всё стало ясно.
- Лошадь ещё не мертва, просто находится в последней агонии, и её конвульсивные движения шевелят мёртвого человека! - с облегчение за своё психическое здоровье понял Иоганн.
Не встретив на обратном пути больше вражеских солдат, он удачно вернуться в расположение своего батальона.

***
После гибели старшего сына Григорий Шелехов впал в отчаянье и окончательно потерял страх перед вездесущей смертью и шныряющими за спиной «особистами».
- Не уберёг! - часто думал он и злился на себя.
Нечеловеческие усилия двух последних месяца бесконечных изматывающих боёв, когда он старался, как мог защитить сына, пропали даром.
- Нужно было сразу признаться Михаилу, - корил себя Григорий, - хучь бы успели наговориться за двадцать лет разлуки!
Честно говоря, особо горевать ему немцы не давали. С фанатичным упорством они каждое утро лезли вперёд в тщетной надежде пройти несколько сот бесконечных метров, отделявших их от колдовской Волги.
- Неужель они думают, што сбросив нас в воду, выиграют войну? - иронично думал Шелехов.
Через день после ускоренных похорон Кошевого незаметно подобравшийся немец забросил в его временное укрытие гранату, но у Григория выработалась чёткая реакция. Он успел схватить её за длинную деревянную ручку и молниеносно выкинул за бруствер, где она тотчас же грохнула, разорвав замешкавшегося неприятеля на куски…
- Как дальше жить?.. Для чего я сражаюсь? - искал ответа красноармеец и не находил его.
Боевые действия в Сталинграде приобрели характер тайных партизанских рейдов. Каждую ночь русские посылали мобильные группы вглубь обороны гитлеровцев. Красноармейцы густо забрасывали дома и подвалы, где ночевали солдаты противника, ручными гранатами.
- Ты глянь, что гады придумали, - толкнул Григория напарник по очередной вылазке рядовой Селезнёв.
- Чего?
- Все окна и отверстия они закрыли сетками…
- Умно!
Стремясь обезопасить себя, фашисты придумали защиту от «ручной артиллерии» русских.
- Ну и мы не лыком шиты! - сказал Григорий и поднял валявшуюся на земле проволочку.
- Что ты делаешь?
- Зараз поймёшь…
Он свернул из алюминиевой проволоки крючок и закрепил его на гранате. Потом спокойно выдернул чеку и широко размахнувшись, бросил её в подвальное окно. Крючок на гранате зацепился за ячейку сетки и через несколько мгновений та взорвалась.
- Лихо! - изумился Селезнёв и принялся прилаживать крючок к своей гранате.
- Бросай в левое окно, - коротко приказал Шелехов и метнул свою.
Буквально через день все защитники Сталинграда использовали нехитрый приём, позволяющий доставать отдыхавших врагов. 
… Заводской цех, обороняемый батальоном изрядно прореженной 13-й гвардейской дивизии, немцы никак не могли взять.
- Танки только угробили, - насмехались красноармейцы.
Авиация не брала засевших в развалинах защитников, а снаряды делали перелёты. Один немецкий танк, застрявший в завалах по самую башню, красноармейцы захватили и сделали из него «дот». Вокруг него опытные бойцы обустроили непроходимую оборону.
- Только часовые должны стоять на расстоянии вытянутого выстрела друг от друга. - Селезнёв остался за старшего в их малочисленной части и строго следил за дисциплиной.
- Я схожу в тыл, - сказал ему Григорий. 
- Зачем?
- Выбью зимнее обмундирование, и может, помоюсь…
Два месяца их батальон не был в бане. Никто не менял нательное бельё и портянки. Шелехов обносился вконец и вонял неимоверно. Сапоги носил немецкие с широченными голенищами, бельё - из чёрного шёлка, добытого на каком-то заводском складе. Паразиты скатывались с него как на салазках.
- Последний раз мы с Мишей «мылись» три ночи назад, - с болью признался он напарнику, - разделись до трусов - и в сугроб!
- Не убивайся ты сильно Григорий Пантелеевич! - откликнулся Селезнёв, знавший об их родственных отношениях. - Война…
- Будь она проклята!
Вода ценилась на вес золота. Бойцы с превеликими трудностями приносили от Волги расколотый взрывами лёд и ставили в вёдрах на печурку. Часто получалось страшное соотношение - ведро воды равнялось человеческой жизни …
- Слышал, што тыловики настоящую баню соорудили на берегу, - с плохо скрытой завистью сказал сержант Шелехов.
- Конечно, сходи! - поддержал его идею Селезнёв.
Инициативу по постройке бани проявил полковник Родимцев, организовав бригаду строителей. Разобрали дебаркадер и из него, в «штольне», в обрыв берега встроили баню.
- Когда комдив принимал работу, то всех согнал с полок, жарясь «насмерть» веником! - сообщил Григорию старшина хозроты Филимонов, к которому он зашёл по старой дружбе.
- Наш командир первый, што в бою, што в бане! - с нежностью в голосе сказал гость.
Среднего роста, крепко сбитый, смуглолицый, черноволосый, старшина отличался быстрой реакцией, трезвым умом и точностью движений.
- Редко я видел на войне людей, которые так много делали для общей пользы, - подумал Григорий, глядя на него, - иногда в ущерб себе и никогда не афишируя свои добродетели.
Филимонов не был тем старшиной, который только заведует продуктами и живёт около кухни. Меньше всего он занимался устройством собственных дел и совсем не стремился ублажать начальство и частот шутил:
- Всем зад всё одно не перелижешь… 
Он устроил Шелехову долгожданную банную помывку и от души накормил гостя. После расслабляющего обеда он отвёл Шелехова к лысому интенданту и предупредил красноармейца:
- Ты с ними построже…
- А сапоги у них есть?
- У этих чертей складских всё есть, - иронично ухмыльнулся Филимонов, - кроме совести…
У Григория совсем не было опыта общения с «бойцами тыла», поэтому вначале он промямлил:
- Дадите обмундирование батальону?
- Получите в порядке очереди.
- Обносились мы до того, - объяснял он, - што с трупов немцев снимаем сапоги.
- Да вас всё равно поубивают там…
- Сейчас же штобы было!.. Иначе взлетите на воздух. Гранату брошу, я успею уйти, но вы здеся остаётесь, - зло пошутил Григорий.
- Сейчас, сейчас!.. Пиши, Костя, разнарядку чтобы одели первый батальон! - испугался интендант и выдал несколько комплектов зимнего обмундирования.

***
Ночью над Волгой послышался шум мотора хитрого русского «кукурузника». Противник молчал, почти прекратив стрельбу. Чистый и одетый в новое обмундирование Григорий Шелехов отдыхал от шума боя, по привычке иногда вглядываясь в тёмное небо, но кроме приглушенного звука маломощного мотора ничего не слышал.
- Тихо у вас тут… - сказал он гостеприимному хозяину.
- Что ты хочешь, - хохотнул старшина Филимонов, - в глубоком тылу живём… А вам там не страшно?
- Мёртвые не боятся смерти!
- В смысле?
- Мы там давно свыклись с мыслью о своей неизбежной смерти, - пояснил гость, - потому и не жалеем ни себя, ни врагов!
Звук самолёта постепенно пропал. Где-то в километре от землянки, где он с хозяйственным старшиной и политруком полка поминал погибшего Кошевого, разорвалась серия небольших бомб.
- Ночной бомбардировщик отбомбился и возвращается! - прислушавшись, сказал старшина. - Мотор включит, когда минует нашу передовую, уже над Волгой, и исчезнет…
- Немецкая оборона так запутана, что наши разведчики не могут разобраться в их траншеях и заграждениях, - включился в разговор пьяненький капитан Лайкин, учуявший халявного угощения. - Откудова она знает, где доты, дзоты или огневые точки?
- Так что «ведьма» только попугала немцев и улетела в свой тыл, на отдых…
Филимонов был многоопытен, умел урвать лучшие продукты на тыловых складах, умел достать всё, что можно было тогда раздобыть, и не стеснялся в средствах. Поэтому на поминках было что выпить и закусить. Григорий махнул стакан ядрёной самогонки и сказал на выдохе:
- Никакой цели она не разгромила, не разбомбила, а в лётной книжке отметка - выполнен боевой вылет, враг понёс потери…
- Бравурными отчётами войны не выиграть!
Разозлённый противник начал дежурный артобстрел, но попасть было трудно. Если артиллеристы прицел брали ниже, то снаряды не долетали метров на пятьдесят до линии штабных землянок. Если брали чуть выше, то они рвались по льду терпеливой Волги.
- Впустую снаряды переводит… - отметил Григорий.
Высокий правый берег Волги и вырытые в нём землянки надёжно защищали советских военных.
- А тебе жаль? - спросил его политрук.
Пулемётные трассы тоже не достигали цели, пролетая выше или рикошетя впереди. Их можно было поразить только миномётным, навесным огнём, от которого собеседники надёжно укрылись в блиндаже под несколькими накатами толстых брёвен.
- Хорошим мужиком был Михаил, - сказал хмелеющий старшина, - давайте выпьем за упокой.
- Он был не мужиком, а настоящим казаком! - поправил Григорий.
- Ты чего Шелехов? - опешил политработник.
- Миша - прирождённый казак!
Филимонов заметил, многозначительно оглянувшись по сторонам:
- Не залупляйся!
- Что за речи? - начал трезветь капитан.
- Нормальные…
- В особый отдел захотел?
Вдруг кто-то настойчиво постучал в деревянную дверь землянки.
- Назад! - крикнул практичный старшина.
- Прикладом его! - громким басом поддержал Лайкин.
Около Волги установился жестокий закон, не пускать чужого в землянку. Во время боя солдаты не выдерживали, старались оторваться от отряда, ускользнуть, затеряться, перебиться где-нибудь, каждый думал:
- Именно сейчас мне так хочется жить, что кажется, выпади такой шанс, и я буду радоваться каждому дню… 
Испуганные бойцы под разными предлогами старались втиснуться в спасительную землянку. Поэтому даже раненые не имели возможности молча войти в неё.
- Шляются здеся разные… - подтвердил хмелеющий Григорий.
Переговоры надо было начинать, стоя у входа, снаружи. Если просился раненый, то кто-то выходил из землянки и, только убедившись в том, что он ранен и не может двигаться, впускали и перевязывали. Никакой другой повод не принимался во внимание, никто не имел права войти. Выталкивали грубо, без всяких разговоров.
- Пошёл на хер! - гаркнул капитан и объяснил, что сделает с наглецом.
С наружи снова постучали. Когда политрук погрозился сунуть прикладом, послышался торопливый голос:
- Лайкин! Принимай парторга дивизии.
- А... прошу, - ответил капитан и бросился открывать дверь.
Внутрь протиснулись двое в дорогих офицерских шинелях. У одного из них, широкого низенького человека не было знаков отличия.
- Мы переждём у вас обстрел! - приказным тоном сказал полковник.
- Конечно, конечно!
Он присел к столу и услужливо придвинул самодельную табуретку.
- Присаживайтесь товарищ «первый», - и, обратившись к вскочившим хозяевам, бросил свысока: - Что отмечаете?
- Товарищ боевой погиб.
- Тогда ладно.
- Налейте и нам, - просто сказал второй вошедший.
Старшина бросился искать посуду для питья, а он снял командирскую папаху и вытер носовым платком вспотевшую лысину.
- Товарищ Хрущёв! - ахнул мигом протрезвевший капитан.
- Сидите, сидите! - махнул рукой член военного Совета Сталинградского фронта. - Пока немец не успокоится, к Чуйкову не попадём…
Григорий присел в уголке и не встречался с «высоким» гостем взглядом.
- Шелехов! - внезапно вскрикнул тот. - Григорий?
- Так точно товарищ комиссар высшего ранга!
- А я думаю лицо больно знакомое, - обрадовался своей догадливости Хрущёв. - Сто лет не виделись.
- Почти двадцать.
- Точно скоро двадцать будет, - подсчитал Никита Сергеевич. - Как ты?
- Долго рассказывать… - замялся тот и попытался свернуть цигарку.
- А мы никуда не спешим! - засмеялся генерал. - Так ведь?
Следующий час прошёл в непринуждённом и доверительном разговоре. Хрущёва интересовала довоенная жизнь Григория, его мнение по поводу битвы за Сталинград. Старинный знакомый сначала отвечал неохотно, но когда смущённые неожиданной встречей остальные люди из землянки благоразумно испарились, разговор пошёл откровенный:
- Бардака вокруг много! - осмелев, рубанул Шелехов.
- В чём же бардак?
- Никто не думает о солдате, никто его не жалеет…
- Приведи примеры!
Григорий вошёл в раж. Ему казалось, что они вновь сидят в доме Никиты в Юзовке и просто разговаривают «за жизнь». Он налил в обе кружки самогона, с хода выпил и выговорил:
- Хорошо, ежели командир пытается продумать и подготовить атаку, проверить, сделано ли всё возможное. А часто он просто бездарен, ленив, пьян. Часто ему не хочется покидать тёплое укрытие и лезть под пули… Вот и гонит вперёд солдатиков.
- Не все же командиры такие…
- Аль снабженец запил и веселится с бабами в ближайшей деревне, а снаряды и еда не подвезены…
- Путаница, неразбериха, недоделки, очковтирательство, так свойственные в мирной жизни, на войне проявляются ярче, чем где-либо! - кивнул головой в знак согласия Хрущёв.
- А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и укрытий, - будто не слышал собеседника Григорий. - Поди, их достань!.. Не кто-нибудь другой, а именно ты, и не когда-нибудь, а сейчас, сию минуту, должен идти в огонь, где в лучшем случае тебя легко ранит, а в худшем либо оторвёт челюсть или разворотит живот. Либо выбьет глаз или снесёт череп.
- Все мы рискуем…
- Только не сравнить риск бегущего на танки и пулемёты солдата и офицера, склонившегося над штабной картой…
Никита Сергеевич сердито засопел и почесал за слегка оттопыренным правым ухом и буркнул:
- Тебя послушать так надежды выиграть войну, у нас нет!
- Я такого не говорил, - умерил пыл Шелехов. - Вот взять, к примеру, старшину Филимонова, который с нами сидел…
- А что в нём особенного?
- А то, што делает он свою работу добротно. И всё едино ему што делать: пахать, косить, деревья валить, аль воевать. Всё он сделает качественно, на совесть!
- Я дам указание корреспондентам написать о нём во фронтовой газете, - встрепенулся главный политработник.
- Не в энтом дело, - отмахнулся Григорий и сказал: - Он просто мудр, здраво смотрит на жизнь, не плачет по поводу несправедливостей, не рассуждает о подлости, головотяпстве и беспорядках, а старается исправить идиотские оплошности, из которых состоит война.
- Значит нужно наградить!
- Думаю, што мы победим, в конце концов, благодаря именно таким людям. Их мало, но на них всё держится. 
За время разговора обстрел закончился. В землянку неоднократно заглядывал сопровождающий Хрущёва полковник. Он наигранно кашлял, недовольно хмыкал, но не смел, прервать разговор генерала с солдатом.
- Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики! - напыщенно сказал большой начальник.
- Не в энтом соль Никита… Сергеевич!
- А в чём?
- А в том, што замёрзшие тела убитых красноармейцев немцы втыкают в сугробы ногами вверх на перекрёстках дорог в качестве указателей.
- Озверел русский солдат и немца больше не боится.
- Знаешь, почему немец рвался сюда? - спросил Григорий.
- Хочет перерезать главную водную артерию страны, - стал терпеливо объяснять Хрущёв, - чтобы бакинская нефть не поступала на переработку.
- Они несколько месяца контролируют Волгу! Ишо причины есть?
- Город носит имя великого Сталина и Гитлеру важно унизить Верховного главнокомандующего.
Шелехов громко засмеялся и хлопнул себя по коленкам.
- А Сталино - столица Донбасса для унижения не подходит? - с иронией поинтересовался он. - Аль тысячи городов и посёлков носящие имя вождя и захваченные немцами…
- К чему ты клонишь?
Григорий помолчал пару минут, потом вздохнул и начал решительно:
- Мне об энтом рассказывал дед, а ему прадед… Когда-то давным-давно в междуречье Дона и Волги появился человек. Пришёл он из далёкой страны на Балканах, и звали его Георгий. Якобы рост его превышал два метра, и волосы отливали золотом. Пришельца выгнали из родных мест, и он скитался в поисках пристанища… Местные жители захватили его в плен. Много лет он провёл в рабстве и, живя с ними, постепенно приобрёл авторитет. Он научил их возделывать землю, готовить пищу на огне и выделывать шкуры. Казалось, он знал всё. В итоге племя избрало его вождём.
Рассказчик ненадолго умолк, потом продолжил:
- На берегу Каспийского моря в те времена паслись неисчислимые стада диких лошадей. Новый вождь приручил их, придумал седло и стремя. На территории нынешнего Донбасса он построил множество кузниц, которые обеспечили его армию мечами и наконечниками для стрел... Он подчинял одно соседнее племя за другим. Потом захватил Китай и Индию. Затем настало время похода на Запад, штобы отомстить выгнавшим его. Он огнём и мечом прошёлся по всей Европе, и все народы мира склонили перед ним голову. Тот человек построил множество городов, соединил их дорогами. Научил людей изготавливать ткани, посуду и мебель. Он создал великую империю, которая просуществовала тысячелетия!
- Только нас это как касается? - поинтересовался опешивший Хрущёв.
- А то, што Гитлер и стремится возродить великую империю прошлого. Поэтому и пришёл сюда, как бы в отместку за давнее унижение…
- Чушь собачья!
- Чушь, не чушь, - возразил он, - но я верю в победу, видно, как только немцы достигли Волги - удача покинула их… Будто могучий исполин, дотянувшись в последнем рывке до великой реки, вмиг потерял все силы.
- Не могу сказать напрямую, - признался Никита Сергеевич, - но скоро мы узнаем это точно…
- Наступление? - встрепенулся Шелехов.
- Сам увидишь…
Хрущёв подцепил немецким штык-ножом косок американской тушёнки и со смаком сжевал.
- Как семья? - он перевёл разговор в другое русло.
- Осталась в Сталино, ничего о них не знаю… А старшего сына здесь на днях схоронил.
- Мой Леонид недавно без вести пропал… - мрачно сказал Хрущёв и, помолчав, закончил: - Нужно идти, утро скоро.
Он запахнулся в шинель хорошего сукна и вышел наружу. В землянку сразу ввалился замёрзший Филимонов.
- Осталось там чего? - спросил он, кивнув головой на бутылку.
Скромный пир на территории, где хозяйничали смерть, разрушение и хаос продолжился. Под утро изрядно опьяневший Григорий вышел из землянки «до ветра». Немцы начали ежедневный убийственный концерт. Орудия загрохотали, пулемётные очереди рассекали сумрачное небо.
- Проблема в том, - продолжал он мысленный спор с Никитой, - что правители России считают себя бессмертными…
Внезапно заблудившаяся пуля отрекошетила от невидимого препятствия за его спиной и по немыслимой траектории ударила навылет в левое плечо Шелехова. Через час он, благодаря Хрущёву, оказался в госпитале на левой стороне Волги, и Сталинградская эпопея для него окончилась вполне благополучно.
 
 
продолжение http://proza.ru/2012/10/19/1003