Рыжий

      До сих пор не понимаю, что тогда произошло. Этого не понял никто из нас.
Была зима. Пятиэтажное здание общежития провинциального училища располагалось в центре города. Несколько старых домиков покосившихся от времени отделяли его от здания самого училища, которое обычно называли «Художка». Среди пыльных мольбертов, табуреток и вороха бумаги проходили наши дни похожие друг на друга. Большая часть времени проходила в студии. Студия была светлой и уютной. Вдоль стены и в углу были устроены постановки из разных предметов. Там были белые призмы и шары, глиняные кувшины, шляпы, гипсовые головы, разнообразной формы стеклянные бутылки, разноцветные куски ткани для драпировок и много всяких других вещей о назначении которых в их прошлой достудийной жизни можно было только догадываться. Из всего этого получались замысловатые сочетания и разнообразные композиции, которые оживали при направленном свете ламп. Иногда мы просто садились вокруг какой-нибудь репродукции напечатанной на глянцевой странице книги и тогда, преподаватель тихо говорил о цвете, форме, фактуре и самом художнике авторе картины. О его человеческих прижизненных проблемах, муках творчества, жёнах, детях и бедности. Это были волшебные минуты, не смотря на усталость и некий серый буднишний фон. Рассказы похожие на сказки будоражили воображение. Перед нами возникали то неаполитанские солнечные пейзажи или французские улицы, то русское поле и снег вылепленный едва различимыми по оттенкам мазками кисти. После беседы мы снова вставали каждый за свой мольберт и, молча работали. Некоторые из нас учились в «художке» только потому, что не поступили в другие более престижные заведения, иных просто не смогли отпустить родители, и они остались ближе к дому, а некоторые приезжали издалека.
            Венеру я заметила сразу. Её характерный разрез глаз и желтоватого оттенка кожа бросались в глаза. По-русски говорила плохо, но всегда очень эмоционально и искренне.
Первое время она держалась обособленно: быстро проходила по коридору общежития и спешила скрыться за дверью  своей комнаты. Обычно никто не успевал с ней заговорить. А потом я завоевала её доверие и уже вечерами заходила на чай, слушала как она поёт тувинские песни похожие на те витиеватые орнаменты которые мы рисовали на уроках  по декоративной композиции. Всё шло своим чередом. Иногда как во сне мы с Венерой бродили по улице под тусклыми фонарями.
-Пойдём на город,- говорила она -У меня ручка сломался, надо новый.
И мы шли.
-Дома я ехала на белый коне, у братьев козы много и конь. Белый козы тоже.
Я на горах на коне. Красиво на горах. Озеро красиво,- быстро говорила она.
Её болотно-зелёного цвета шарф развивался на ветру, а черные как смола зрачки мистически блестели.
Однажды. Когда мы вернулись с прогулки и проходили мимо вахты общежития за спиной раздался неприятный голос.
- Косоглазая паскуда!
Я от ужаса остановилась. Венера же резко развернулась и, увидев перед собой  молодого человека с пьяной улыбкой на лице, выпалила:
-Сам ты посуда! Кастрюль!
Парень запрокинул голову и зашёлся диким хохотом. Я поспешила поскорее увести Венеру чтобы закончить этот диалог до того как он уточнит, что именно он имел в виду.
           На следующий день мы снова увидели его. Он сидел, развалившись на диванчике напротив вахтёра. Рыжие курчавые волосы торчали, серые маленькие глаза хитро щурились. Рядом с ним сидел Никита, парень с нашего курса. Мы знали что он из  верующей семьи и каждые выходные ходит в церковь на соседней улице где служит священник, который был светским художником, а теперь пишет иконы.
Никита оживленно что-то говорил, наклонившись вперед и жестикулируя, а рыжий отмахивался от него и громко повторял одно и то же слово:
-Самокопание!
Вечером того же дня мы снова видели их вдвоём. Никита привёл его в студию и показывал постановки. Рыжий схватил череп, который наш художник принёс для изучения анатомии, поднял его над головой, выкрикивая:
-Бедный Йорик! Где твоя душа, о череп!?
Потом поймал на себе взгляд Никиты, как-то обмяк, положил череп на драпировку и важно сказал:
-Похоронить надо, человек же был.
В помещении воцарилась полная тишина. Вошла Венера. Рыжий встрепенулся, на лице его изобразилась паника, затем какое-то страдание, борьба. Он покраснел и по-змеиному прошипел:
-Чукча…
 Никита побледнел и быстро вышел. Рыжий нахмурил брови и, опустив голову, поплёлся за ним.
          Прошёл месяц. Наступила весна. Днём яркое солнце слепило глаза и разогревало воздух, в котором разливалось щебетанье каких-то маленьких невидимых птичек. Художник выводил нас из студии на пленэры, говорил, что только в марте бывают проталины, которые надо скорее писать, иначе снег либо совсем растает, либо снова закроет собой всю землю. А мы были рады всему и не могли надышаться сумасшедшим весенним воздухом. Однако вскоре многие простудились, в том числе и я.
        В тот вечер Венера пошла на улицу одна, чтобы принести мне лекарства из аптеки. Через некоторое время я услышала крики и, выглянув в окно, увидела несколько человек, которые смеялись и  кричали, а напротив них стояла Венера и размахивала руками, отступая назад. В моей голове пронеслось несколько вариантов, но что я могла сделать. Кричать из окна было бесполезно. Вдруг из-за угла соседнего домика появился человек. Я узнала в нём Никиту, он шёл, задумавшись, потом поднял голову и остановился. Я тут же хотела открыть окно, но рамы разбухли от сырости и не поддавались. Никита стоял на месте, а люди толкали Венеру, она визгливо кричала что-то на своём языке. И тут произошло странное и неожиданное. Из общежития вышел, нет, не вышел, а вылетел человек. Прыжком преодолев ступеньки крыльца, одним кувырком он оказался рядом с нападавшими. В следующую секунду один из них мешком упал на землю, второй развернулся, сделал шаг, замахнулся, но почему-то упал в том же направлении. Оставшиеся двое пришли в себя. Один из них выхватил нож.
Я не выдержала и бросилась из комнаты в коридор, слушая стук сердца, сбежала по лестнице. Выбежала на улицу. Там все уже закончилось. Никого не было. Только на земле сидела Венера и обнимала своего спасителя. Я подошла ближе. Это был Рыжий. Венера держала его руку, соединяя края глубокой раны. Он выругался. Поднял на неё глаза и с чувством произнёс:
- Косоглазая! Кто же с такой лицом ночью по улице ходит!
Никита вышел из темноты на свет фонаря, автоматически вытащил телефон из кармана и трясущимися руками стал набирать номер скорой:
-Ножевое..Алексей Cуворов..81года..общежитие художки.
Что было дальше? Дальше была жизнь: милиция, разбирательства, больница.
Никита, я и Венера успешно закончили училище. Венера уехала к себе домой и теперь уже получила звание народного художника республики Тува.
Мы с Никитой поженились, венчались. Алексей часто бывает у нас в гостях. Его жизнь складывается не так гладко, но за дружеским застольем ,глянув на иконы в углу,он вспоминает как в считанные секунды понял что такое молитва,любовь и покаяние про которые так безрезультатно пытался ему рассказать Никита:
-Вот ведь, если бы Никита не молился стоя тогда в темноте, то я б не выключил вовремя плеер и не глянул в окно чё там делалось. Я из Чечни пришёл тогда, а Никита…ну..короче,  художник он.