Рассказ без названия

- Сережа, можно тебя отвлечь на пару минут?

Я поднял голову от уже надоевших за полдня документов и посмотрел на приоткрывшуюся дверь. Из-за нее с наидобрейшей улыбкой заглядывала в мой кабинет Мария Витальевна Старикова, моя давняя знакомая и коллега, правда, работавшая в соседнем отделе, но общались мы давно и охотно.

- Мария Витальевна, о чем разговор, для Вас я всегда свободен…

- Зайдешь ко мне?

- Да, да, конечно, сейчас же буду…

Признаться, я не очень люблю, когда меня отвлекают от дел, а если уж совсем откровенно, то просто ненавижу такие моменты, но Мария Витальевна… Во-первых, мы знакомы уже тридцать лет, сталкиваясь по жизни по самым различным поводам, при этом, мне - только-только исполнилось сорок, так что знает она меня с самого нежного возраста. Сами понимаете, при таком стаже хороших отношений злиться на человека просто-напросто неприлично. А во-вторых, самой Марии Витальевне было где-то около семидесяти пяти, что само по себе вызывало уважение с точки зрения правильно воспитанного человека (а я такой). Честно говоря, я испытывал к этой женщине самые теплые чувства, она всегда была доброжелательна и уважительна, от неё шло некое гостеприимство души, которое очень подкупало и толкало на соответствующую отзывчивость…

- Позвольте ворваться, чем могу быть полезен, - весело спросил я, переступив порог кабинета Марии Витальевны.

- Проходи, Сереженька, бери стульчик, подсаживайся, мне очень нужна твоя помощь. Как ни старалась, как ни училась, так и не смогла я освоить эту чудо-технику… - женщина растерянно показала на монитор своего компьютера, развела руками и сделала нарочито скорбное лицо, глядя на которое мне почему-то захотелось рассмеяться.

Все понятно. История знакомая. Моя несовременная «подружка» снова запуталась в клавишах и не может что-нибудь сохранить, копировать или вырезать. Не впервой я помогаю ей в этой беде, и, хотя она прекрасно понимает, что без компьютера никуда, но в таком возрасте все это осваивается с трудом, что вполне очевидно и понимаемо.

- Ну что ж, - уверенно объявил я, - командуйте, ставьте задачу, определяйте цели, а я с удовольствием буду искать пути их решения и достижения. Короче, слушаю Вас, в чем проблема?

Мария Витальевна достала из потертого очечника блестящую флешку в виде какой-то замысловатой фигурки и четко установила её в системник. Я зааплодировал.

- Вы делаете успехи. О таких уверенных движениях по отношению к компьютерной технике многие Ваши сослуживцы могут только мечтать, - похвалил я довольную собой коллегу.

- Видишь ли, Сережа, мне нужно вот что сделать… - сказала женщина вдруг каким-то остекленевшим голосом, и продолжила:

 – Все, что есть в этой машинке надо разделить что-ли… не знаю… на две части. Одну часть надо положить во флешечку, а вторую уничтожить… Только, Сереженька, совсем уничтожить. Навсегда, а то говорят, бывает можно восстановить. Надо сделать так, чтобы насовсем… Понимаешь?

- Понимаю. И еще начинаю понимать, что скоро у Вас будет новый компьютер.  Давно пора начальству о Вас позаботиться. Сказать честно, у вас уже не комп, а гроб. Так что поздравляю, и сейчас же готов приступить к работе. Вы только говорите - что куда…
Минут за сорок мы управились.
 
Я вытащил из порта флеху, торжественно вручил её Марии Витальевне, выслушал её благодарности и предложения о поощрении, из которых выбрал совместное чаепитие вприкуску с домашним пирогом, готовила который она потрясающе. Об этом знали все в нашей конторе, потому как каждый хотя бы раз был угощен этим чудом. С поощрением решили не откладывать, и поставили чайник.

 Мария Витальевна отрезала половину пирога, завернула в полотенце и направилась к дверям.
- Я мигом. Девчонкам в соседний кабинет отнесу и вернусь, наливай пока чаек, - сказала женщина и вышла.

Мигом приготовив чай и нарезав оставшуюся половину кондитерского чуда, я приставил два стула к чайному столику и в ожидании напарницы уселся на один из них.

- Отнесла, пусть перекусят, порадуются вкусненькому, - сообщила Мария Витальевна, возвратившись.

- Это Вы точно сказали, ваша стряпня называется именно радостью – весело похвалил я собеседницу.

- Угощайся, угощайся, может и не получится больше попробовать, - как-то совсем тихо и невнятно, почти промычала Мария Витальевна.

- Да ладно, - удивленно воскликнул я, - наслаждаюсь вашими пирогами не реже пары раз в месяц и надеюсь, что так будет всегда, а то уволюсь. Я расплылся в, как мне казалось, обезоруживающей улыбке, ожидая такой же реакции от этой милой пожилой женщины, но, увы, она сидела с окаменелым лицом и совершенно бесцветными глазами…

Видя, что дело принимает не совсем понятный и явно негативный оттенок, я, немного актерствуя, протянул:

- Мария Витальевна… Мария Ви..

- Меня увольняют, - четко и внятно, прервав мою игру, заявила женщина.

- Как так…, - выдал я уже нормальным голосом, поняв, что говорит она совершенно серьезно и для нее это очень серьезно…

Тот монолог, что прозвучал далее, разбил меня. Эта исповедь расколола на две части и мой мозг, и то, что мы называем чувством. Не чувством чего-то конкретного, а просто чувством, которое всегда с нами по отношению ко всему и ко всем в нашей жизни.

«Сережа, Сережа… Я поняла это еще месяц назад, когда мой шеф, как мне казалось, самый добродушный начальник из встречавшихся в моей жизни, стал себя вести не совсем обычно… То нарочито внимательно и заботливо, то вдруг холодно и даже немного грубовато… Потом я несколько раз видела у него в кабинете эту… Марину Рамазовну… Какое дурацкое сочетание имени-отчества… Вот с ней он был самим собой, таким, каким я его знала уже пятнадцать лет. И улыбка была естественной и слова непритворными.

Ты помнишь, в позапрошлую среду у меня был день рождения? Очередная дата, которая, к сожалению, моложе не делает. Мне казалось, что мы так весело отмечаем, столько цветов, девочки наши песню переделали очень смешно, я была безумно счастлива, и даже не заметила, что половина из сказанных слов сводилась к тому, что мне пора на покой, но при этом все мне очень благодарны, любят, не хотят терять такого работника.  Потом уж поняла, что это были не намеки, а совершенно ясный приговор.

А как красноречиво молчала Марина… Рамазовна, чтоб её… Сука… Именно она будет сидеть за моим столом, на моем стуле… Тыкать своими дурно накрашенными ногтями в кнопки моего телефона… Они думают, что она лучше меня, понимаешь, Сережа? Они думают, что всё так просто – то, чем я занималась столько лет, копила знания и опыт, нарабатывала, старалась, доказывала!!! А теперь я старая? Ну ничего, не на ту напали…»

После этих слов, мне стало по-настоящему страшно. Глаза Марии Витальевны покраснели, но в них совсем не было слез, это была просто кровь, пульсирующая в разрывающейся сетке сосудов. Голос срывался и хрипел, выдавая такие слова, каких услышать от этого человека я не предполагал никогда в жизни…

«Она сдохнет, работавши здесь. И никакой босс с лебезящими интонациями не поможет. Никто никогда не поможет… Только я одна могла помочь, но и этого не будет никогда. Всё ведь было в моем компьютере, но мы с Тобой, Сережка, дорогой мой, сделали великое дело. Мы лишили её всего… Ха-ха-ха. Чувствуешь, что происходит? А происходит ХА…ХА…ХА… То, что нужно мне, я оставила, а что нужно ей – все испарилось. Стало просто паром и рассеялось… Спасибо тебе, ты настоящий друг, я должница твоя, Сережечка».

- Мария Витальевна, что с Вами… – ошарашенно произнес я.  Вернитесь в себя…

- Ты тоже за них? Ты считаешь, я не права? Ты с кем, мальчик, с ними или со мной?

- Я… Мне работать надо, извините…

Я выскочил из её кабинета и быстрым шагом пошел по коридору. Направился прямиком в туалет, чтобы немедленно вымыть руки, самым сильным антибактериальным мылом, самой жесткой щеткой, самой горячей водой… Я понимал, что эта надежда на воду и мыло была столь же глупой, как и упование Марии Витальевны на то, что этим дурацким поступком с железякой можно что-то решить. Понимал, но шел мыть руки. Срочно.
 
Потом стоял и долго смотрел в окно. Вот прошла влюбленная парочка, о чем-то весело беседуя, вот шаркает больными ногами трогательная старушка,  а вот детки шагают из школы каждый со своим настроением…

Я вышел, тяжело выдохнул и пошел к Марии Витальевне. Уставшей, измучанной, оступившейся Марии Витальевне. Она сидела, уставившись в стену, а её дрожащие руки лежали на столь же дрожащих коленях.

- Прости меня, дружок… - тихо сказала она.

Я подошел, взял её за руку, сам не понимая, что это… Как называется это в мире людей, что это за чувство такое, без названия…

Заглянув ей в глаза и, дождавшись, когда в них появится жизнь, я негромко произнес: «Все будет хорошо».