Спецмедуслуги

Обустройство Московского ПХГ. г.Щелково, Московская область. Август 1990 г.

Работали мы почти тем же составом, но водилой был Євген Мациевский – здоровенный флегматичный амбал, абсолютно непробиваемый ни друзями, ни начальством. Сильно раздражала его привычка прежде чем что-то сделать, даже встать с кровати, предварительно все не спеша обдумать. Да еще в реечниках у нас ходил Тимоха – Кобец Иван Тимофеевич, тихий дядька сельского вида, изгнанный из отдела связи за профнепригодность и хроническое пьянство. Он нечасто, но попадал в разные неприятные истории с милицией по этому делу, но его держали, так как в работе он был хоть и не очень грамотен, зато безотказен, исполнителен и неприхотлив к суровым полевым условиям.
Московское подземное хранилище газа занимало большую территорию вплотную к Звездному городку и Чкаловскому аэродрому. Жить нас поселили в какую-то комнату для приезжих при КПП завода по ремонту бурового оборудования. Сначала мешали самолеты, взлетавшие с Чкаловского прямо у нас над головой, а меньше, чем Ил-62 там и не было – все сплошь 76-е и 86-е Илы и даже «Мрія» Ан-225. Потом мы к ним привыкли и главной задачей вечером было заснуть раньше Душка, так как храпел он, по-моему, громче самолетов, причем с каким-то присвистом и всхлипываниями – полное впечатление, что сейчас задохнется. И если он засыпал раньше, тогда все – потом в форточку налетали комары (и откуда они там брались в урбанизированной промзоне в таких количествах?), потом шел покурить на улицу, а время-то уже – час ночи.
Мыться мы ходили в душевую в цех метров за 100 от КПП. Идти приходилось между двумя рядами выстроенных машин – бурстанков и прочей спецтехники, в основном КрАЗов и Уралов. И была там на заводе здоровенная рыжая беременная сука, такая ласковая, мы ее подкармливали иногда. Потом она ощенилась и стала бросаться на нас из-под колес грузовиков, причем каждый раз из разного места. И кусала не шутя, а всерьез. В душ теперь ходили так – полотенце на шее, мыло в кармане, в руке дежурная палка и идти надо в быстром темпе, оглядываясь по сторонам.
Еще там была уборщица – женщина неопределенного возраста в замызганном синем халате, вечно пьяненькая. Однажды на крыльце мы нашли ее паспорт и хотели ей сразу отдать, но Шлема (и пусть не говорят, что он не еврей, такая комбинация только еврею в голову и может сразу прийти) сказал, что когда будем уезжать, тогда и отдадим, а пока сами ее паспортом попользуемся.
- Как ты будешь пользоваться чужим паспортом?
- Эх, бестолочи, она ж ведь местная!
- Ну и что?
- А то, что прописка у нее тоже местная, Московской области. И мы по ее паспорту спокойно можем покупать в магазинах продукты без ограничений.
- Так морда же чужая.
- Да ты морду на кассе не показывай, ты прописку показывай.
А действительно, штамп о прописке совсем на другой странице. Так мы и покупали жратву, а паспорт ей вернули через две недели, перед отъездом. Она очень обрадовалась.
В 90-м году весь Союз охватил табачный кризис, курево было в жутком дефиците, огромные очереди. При мне в сентябре в Калуге толпа громила магазин «Табачок», а раньше, в июле, я голосовал на трассе не рукой, а ярко-синим блоком болгарских ТУ-134 и за две пачки сигарет доехал от Гощи до Киева (чуть меньше 300 км).
Табак, взятый из дому, у нас еще был, но крутить самокрутки пока не хотелось и мы изредка ездили в Москву за сигаретами. По воскресеньям работали, а выходной себе устраивали среди недели. Вставали пораньше, на первый автобус из Щелкова в 5.10 утра. Без десяти шесть мы уже на конечной на метро, около семи – в центре. Табачные ларьки начинали работать с девяти, но уже без десяти семь у каждого из них стояло по  5-7 человек. Мы занимали очередь во все ларьки (нас же много), один оставался на связи – бегал туда-сюда между киосками. Как только где-то начиналась продажа, связной срывал из очереди остальных и мы бегом ломились туда. Очередь, конечно, возмущалась, но Мациевского перекричать и передвинуть было трудно, да и мы не отставали. Потом по той же схеме в другом ларьке, потом в третьем. Где давали по пять пачек в руки, где по три, а где и по одной.
В один из таких сигаретных рейсов поехали я, Душман, Євген и Тимоха, а Шлема с Афоней остались – Афоня перевод денежный на почте получить, а Шлема просто отдохнуть и побухать. В тот раз достались нам сувенирные «Столичные» по целой коробке на брата, 10 пачек и на каждой разные виды Москвы. Дороговато вышло, но что поделать.
Вернулись домой часа в три. Гавриков наших нет. Помылись, поели, поспали, посмотрели телек и часам к десяти начали слегка беспокоиться – где ж можно шляться столько времени? Ну, они люди взрослые, да и выходной все-таки.
Ровно в полночь заваливает совершенно пьяный Шлема и с порога падает на кровать поверх одеяла, не раздеваясь. Что такое, где Афанасьич? Но тот мычит, сказать ничего не может и смотрит совершенно стеклянным, бессмысленным взглядом. Ну что  таким делать – нехай спит, утром спросим, да может еще Афоня подтянется.
Утром афонина кровать была не смята, а Шлема только и смог сказать, что он его где-то потерял. Около восьми утра звонит внутренний телефон. Ничего нам не объясняют, просто говорят, позвоните по такому-то городскому номеру. Душман пошел в контору звонить.
- Андреюк Николай Афанасьевич – ваш работник?
- Да, наш.
- Приезжайте и забирайте его по такому-то адресу.
- Это что?
- Это вытрезвитель. И возьмите с собой 25 рублей, а то у него нет денег.
- Как нет, он же вчера перевод получил?
- Нет и все.
Ладно. Душман, конечно, злой, поехал чего-то там согласовывать, а Євгена послал часам к 12-ти туда – мол, некогда мне алкашами заниматься, у меня работа стоит. А Афоня пусть посидит, ничего ему там не сделается. Привез его Мациевский и выяснилась следующая картина происшествия.
Деньги на почте Афанасьич получил. 300 рублей. Пачку троячек в банковской упаковке. И пошли они со Шлемой попить пивка. Попили. Захорошело. Еще попили уже водочки и тут им пришла в голову мысль несколько усилить программу, а уже дело к вечеру шло. В гастрономе Афоня вместо того, чтобы отсчитать в кармане три-четыре бумажки (водка стоила тогда 9.10), гордо достал пачку, распотрошил ее при всем честном народе и с гонором взял пузырь. Ну и какую-то закусь, конечно. А в магазине в это время топтались какие-то относительно молодые мужики, явно тоже алкаши, но без денег. Шлема потом говорил, что он их сразу заметил и они ему не понравились.
Ну, отошли они метров на двести от магазина и присели в сторонке на рельсах подъездных путей какого-то завода в тихом месте, чтоб с улицы не видно было. Распили эту бутылку и чего-то поругались. Шлема обиделся и ушел. Афанасьич остался.
И тут откуда-то появились те двое, из магазина, и давай отбирать у Афони деньги. Тот, конечно, сопротивлялся, но куда ему пьяному против двоих ! Забрали все деньги, побили рожу да еще в пылу борьбы рубашка у Афанасьича оказалась разорвана точно по шву – от подола до подмышки. И края ее трепетали на вечернем ветерке.
Что сделает нормальный человек в такой ситуации? Ну, погорюет, конечно, денег жалко да и обидно как. Но в конце концов плюнет и пойдет домой, скорее всего. Афанасьич хотел справедливости и поэтому пошел в милицию. Как был, так и пошел – пьяный, с разбитой рожей и в разорванной рубахе.
Там есть такая маленькая железнодорожная станция – Воронок. Символическое название. Сроду там ментов не было, но он нашел. И вот с этого Воронка и повезли его не в «воронке», конечно, а в «луноходе» в Щелковский трезвяк.
Утром алкаши обычно расходятся, а у кого нет денег – тех выкупают родственники или знакомые. А Афоню никто не забрал. Часам к одиннадцати ментам это надоело и они выпустили его искать деньги, оставив в залог паспорт.
Евген потом рассказывал, что на ж.д. переезде перед городом уже, углядев родной     ГАЗ-66, какой-то оборванец радостно запрыгал и замахал руками. Он не сразу узнал Афанасьича.
В результате всего Афоня получил на руки красивую квитанцию в 25 рублей с надписью «Спецмедуслуги» по всему полю. Некоторое время он думал отрезать от нее верхний край, где было указано учреждение – медвытрезвитель №1 гор.Щелково Московской области и подклеить ее к авансовому отчету о командировке. Но никак не мог придумать какие же это спецмедуслуги платные ему там оказывали и поэтому оставил эту мысль.