Рыбак - дважды моряк. Глава IV. Море и семья

      Я приехал   в Ленинград к Гере 6 марта. Пополнения своей семьи мы ждали, по нашим  расчетам, в начале апреля. Не смотря на это, Гера чувствовала себя хорошо, была подвижной, жизнерадостной, продолжала посещать лекции, досрочно сдавала некоторые зачеты и курсовую работу. Жили мы все в том же общежитии на Детской улице, в одной комнате с подругой Геры по курсу Нелей Филатьевой, которая только что родила дочку Аллу. Муж Нели, Саша, был курсантом школы милиции, заканчивал ее, и приходил к жене не каждый день, а как позволяла служба. Конечно, было это не очень удобно, жить двум молодым семьям в одной комнате, но что поделаешь, другого жилья не было и приходилось довольствоваться этим.

 Все свободное от занятий Геры время, мы проводили в экскурсиях по музеям, паркам, ездили в Пушкин и Павловск, ходили в кино и в театр. Такой активный образ жизни, видимо, сказался на состоянии моей жены, и 25марта к вечеру она почувствовала себя плохо, начались боли, но Гера терпела до утра и не разрешала вызвать скорую помощь. Однако, утром боли усилились, и в восемь утра я отвез Геру в родильный дом на 17 линии Васильевского острова. А в 12 часов дня мне сообщили, что я стал отцом!  Почти на две недели раньше ожидаемого срока появился на свет наш первенец, которого мы назвали Константином. Мне это имя очень нравится, оно почему-то ассоциируется у меня с морем. Я ежедневно ходил в роддом, носил передачи, разговаривал через окно с Герой. Она быстро поправлялась и 2 апреля вместе с сыном была уже дома. Маленький был очень спокойный, почти все время спал. Гера так ловко управлялась с ним, пеленала - ведь она росла старшей из восьми детей в своей семье и немало понянчила братьев и сестер, а я боялся взять дитя на руки, мне казалось,   что причиню ему боль, уроню. Конечно, я был счастлив и горд, что стал отцом, но понимал, сколько ожидает нас трудностей. У Геры впереди больше года учебы в Университете, нет своего жилья, я только начинаю работать.   Частые разлуки тоже не сулили радости.  4 апреля мы расставались, я уезжал в Клайпеду, надо было приступать к работе, а у Геры  была впереди сессия за четвертый курс.

         6 апреля 1961 года можно считать первым днем моей самостоятельной работы в БОРФе, куда я прибыл с направлением из училища. Сначала меня поставили в резерв, на время, пока я проходил медицинскую комиссию, оформлял разные справки для получения рабочего диплома, а 14 апреля  меня уже назначили третьим помощником капитана СРТ - среднего рыболовного траулера, и я начал принимать дела у бывшего 3-го помощника. Капитаном судна был Голицын Г.Н. В обязанности 3-го помощника входит хранение и корректура (внесение изменений) навигационных карт и пособий, ответственность за все штурманское оборудование и приборы, за пиротехнику и сигнальные ракеты. При приемке меня, как молодого и неопытного салагу, обманули, не додав  один бинокль, и пришлось расплачиваться из своего кармана, хотя я еще и не заработал ни рубля.

 Судно стояло на ремонте в мастерских базы и попутно готовилось к рейсу в Северное море на дрифтерный лов.   Получали снабжение, я проверял карты и пособия. В первых числах июня, успешно окончив четвертый курс, приехала в Клайпеду Гера с Костиком, которому шел третий месяц. Первоначально мы с Герой решили, что она  будет учиться на пятом курсе заочно, хотели найти комнату в Клайпеде. Хотелось быть ближе друг к другу, разлук в нашей жизни хватало. Но поиски оказались бесплодными, с жильем в те годы было необычайно трудно, да и с маленьким ребенком никто не хотел брать на квартиру. В квартире же родителей моих жили Фаина с Женей и их трехлетний сын Саша. Тут  вскоре пришло письмо от родителей Геры.  Они просили ее не переводиться на заочное отделение (боялись, что тогда совсем не окончит Университет), а привозить Костюшку к ним и оставить его на зиму в Нарьян-Маре. Где много своих детишек, там хватит места и для первого внука. У мамы Нины Дмитриевны в это время был маленький собственный сын Витя, “последышек”, младший брат Геры, всего на полтора года старше Костика.

 Мы решили прислушаться к совету родителей и в начале июля  Гера с Костиком улетели на самолете в Нарьян-Мар. Руководство факультета пошло навстречу молодой маме и преддипломную практику разрешили пройти там же, в Нарьян-Маре. А 21 июля, в свой день рождения, уходил  в рейс и я.  В то время рейсы были однообразны, работали в основном  в Северном море дрифтерными сетями, о которых я уже рассказывал. Заходов в иностранные порты не было, все 105 суток вода и небо, постановка и выборка сетей. Два моих первых рейса на СРТ-384 с капитаном Голицыным были неудачными по заработку. Капитан был неплохим человеком, но рыбу ловить не умел, не было у него промыслового чутья, видимо, и нас, молодых судоводителей, он ничему не мог научить. Оба рейса мы приходили без плана и получали копейки. Гера приезжала встречать меня и после первого рейса, в ноябре, и после второго, в марте, оба раза не надолго. У нее была “горячая пора” - надо было дописывать дипломную работу и готовиться к Государственным экзаменам.

          После второго неудачного рейса я перешел на СРТ-4120, командовал которым опытный промысловик Виктор Владимирович Кудрявцев. У него я многому научился и благодарен судьбе, что она свела меня с этим прекрасным человеком. Жена Кудрявцева, Людмила,  тогда жила в Ленинграде тоже, они познакомились с Герой и подружились. Кстати сказать, с тех давних пор мы дружим, как говорят, семьями. Дружили многие годы, когда жили в Клайпеде, продолжаем дружить сейчас, волею судьбы снова оказавшись в Ленинграде, теперь уже в Санкт-Петербурге. Третий рейс был с 17 апреля по 27 июля 1962 года. Возвращение было радостным, рейсовое задание перевыполнено, впереди отпуск и многочисленные отгулы. На причале рыбного порта меня встречала моя семья - жена и сынок!

 За время моего третьего рейса Гера окончила Университет - сдала благополучно государственные экзамены и защитила на отлично диплом.  Даже  успела съездить в Нарьян-Мар за Костиком. Я не видел сына год, он подрос, был вполне самостоятельным - ходил и разговаривал вполне понятно, но он не знал меня и прятался за мамину юбку, не хотел даже идти ко мне на руки. Прошло несколько дней, прежде чем мы с ним подружились. Вот это и есть главная проблема моряцких семей - дети растут, почти не видя отцов, без папы делают первые шаги, произносят первые слова, идут в первый класс и т.д. Во время своего первого отпуска и отгулов я старался больше времени проводить с сыном и женой. Ездили загорать и купаться на косу, гуляли в парке. А еще занимались поисками жилья.

 Жить в родительской квартире трем семьям было просто невероятно трудно и тесно, стали возникать размолвки между женщинами. По вечерам мы обходили  с Герой  дом за домом, но пока безуспешно. Не сразу удалось устроиться Гере и с работой. При окончании Университета ей  выдали направление на работу в распоряжение Клайпедского гороно. Но когда она туда обратилась, ей ответили, что места учителя географии в школах нет, дескать, мы вас не приглашали.  Случайно узнали, что в  шестой средней школе, где я когда-то учился, ушла в декретный отпуск учительница географии. И вот на ее место, временно, на один учебный год, на половину учительской ставки приняли Геру. Так моя жена стала коллегой моих  бывших учителей.

Позднее, в ноябре, когда я уже ушел в очередной рейс, с помощью учителей школы, Гере удалось снять квартиру в доме очень милых и добрых людей Узюмских Григория Ивановича и Владиславы Карловны, дочери которых Дануся и Лариса были ее ученицами. Квартирка располагалась в мансарде, это была двенадцатиметровая комнатка с примыкавшей к ней крохотной кладовкой, где Гера поставила кухонный столик и керогаз, так что получилось нечто вроде кухоньки. Удобств, естественно, никаких не было, зимой приходилось два раза в день топить печку. Но это было наше первое отдельное жилье, где мы жили своей семьей, могли уединиться, когда хотели. Когда я в середине февраля вернулся с рейса, то не мог нарадоваться.

 Четвертый рейс был неплохим, я получил приличный заработок, и мы с Герой купили швейную машинку и  магнитолу. Также поехали в Ригу и там купили кое-что  из одежды себе. В Клайпеде тогда с промтоварами было значительно хуже, чем в столице Латвии.  Как мы радовались любой нашей покупке! И, наконец-то, рассчитались с долгами, от которых не удавалось избавиться прежде. Так что потихоньку наша жизнь налаживалась. С нашими хозяевами установились прекрасные отношения, частенько вечерами собирались за общим столом, вместе отмечали праздники. Владислава Карловна не работала и никогда не отказывалась присмотреть за нашим Костей, если было нужно. В школе у Геры  дела шли неплохо, ее уважали коллеги и ученики, появились подруги. Конечно, привыкать к жизни на новом месте, без близких и друзей ей было нелегко, да и большая часть семейных и бытовых проблем ложилась на плечи Геры, но такова уж доля почти всех морячек, муж - как ясное солнышко, появится ненадолго, обогреет и опять исчезнет на долгие-долгие дни. На квартире у Узюмских мы прожили чуть больше восьми месяцев.

        С весны, по совету Владиславы Карловны, моя жена стала регулярно ходить на приемы к руководству базы и в профсоюзный комитет с просьбой выделить любое жилье, так как мы оба были молодыми специалистами, у нас был ребенок и т.д. Не зря говорят - под лежачий камень и  вода не течет, а капля камень точит. Так и моя Гера, к середине лета  “выходила” комнату. Комната была большая, 18 квадратных метров, в трехкомнатной квартире, где еще было двое соседей, а главное - с удобствами: паровое отопление, вода, туалет. Не было горячей воды и газа в кухне, приходилось пользоваться керогазом, но это были мелочи, мало нас огорчавшие. Гера сама сделала ремонт в комнате, не дожидаясь моего возвращения, перевезла вещи, даже купила шкаф для одежды, постаралась создать уют.

 Я вернулся с очередного, пятого рейса, 9 августа 1963 года в свою новую квартиру невероятно счастливым и гордым!  Ведь моя старшая сестра все еще жила с родителями, а мы уже так хорошо устроились!  Кстати сказать, спустя некоторое время мы с соседями договорились и установили газовую плиту с баллоном, а потом и телефон, так что у нас не было только ванной и горячей воды. В этой квартире мы прожили  четыре года, пока в 1967 году не получили отдельную двухкомнатную квартиру. Сначала у нас было двое соседей: семья моряка, Репины Леонид и Фаина и двое их детей, занимавшие одну небольшую комнату, и две сестры, Оксана и Саша, жившие в третьей, девятиметровой комнатке. Но, примерно через год, сестры вышли замуж и переехали к своим мужьям, освободившуюся комнату передали Репиным, таким образом, у нас квартира стала на две семьи.

 С соседями мы ладили. Фаина Максимовна - прекрасный человек, добрая, хозяйственная, чистоплотная, с ней всегда было приятно общаться. К сожалению, Леонид, Леша, как мы его все звали, злоупотреблял спиртным, чем доставлял много неприятностей и своей семье, и соседям. С годами пагубная привычка сгубила его совсем, он скатился постепенно с должности капитана СРТ до матроса, потом его уволили с флота вообще, где-то в году 1970 они с Фаиной развелись, и он уехал к себе на родину  под Вологду. А Фаина Максимовна всю нашу жизнь была и остается до сих пор лучшим другом семьи, всегда дружили и наши дети, пока не разъехались по разным городам и странам.

       За пять рейсов,  отработанных на судах  до осени 1963 года, я приобрел достаточный промысловый опыт.  Изучил  хорошо маршрут перехода в Северное и Норвежское моря (в Норвежском море работали последние два рейса). Набрал достаточно плавценза, чтобы оформить рабочий диплом штурмана дальнего плавания - следующая ступень “морской табели о рангах”. Такой диплом позволял мне занимать должность второго  и даже старшего помощника капитана на судах типа СРТ. Но на флоте не положено перепрыгивать через должность, и в конце сентября я был направлен вторым помощником капитана на СРТ-4118, где капитаном был уже хорошо мне знакомый В.В.Кудрявцев.

Второй помощник на судне отвечает за снабжение продуктами питания и судовым ларьком с разными бытовыми мелочами для моряков. Вместе с поваром (коком) и камбузником - помощником повара, он ведет учет за расходом продуктов, чтобы их хватило на рейс, и чтобы не было перерасхода, а по возвращении в порт отчитывается перед бухгалтерией в полном объеме. Во время рейса второй помощник несет самостоятельно штурманскую вахту, тогда как за третьим помощником есть постоянный контроль со стороны капитана. Штурманская вахта второго приходится с ноля до четырех часов утра, а днем с 12 до 16 часов. На дневную вахту приходилось, как правило, продолжение выборки  сетей, а ночную вахту я особенно любил: все спят после трудного дня, а ты оберегаешь их сон, спокойно решаешь астрономические задачи, определяешь местонахождение судна по звездам и планетам.

 Если погода тихая, волнение слабое, 2-3 балла, то можно полюбоваться “городом на воде”: промысловых судов столько,  словно большой город светится разноцветными огнями. Работали в рейсе успешно, с Виктором Владимировичем работалось хорошо, команда подобралась слаженная, план выполнялся, и у меня на душе было спокойно. Но, нашу семью опять ждали испытания. Во время обычного ежегодного медицинского осмотра рентген показал у Геры затемнение верхушки левого легкого.  Ее направили в тубдиспансер,  сразу же начали интенсивное лечение - уколы, таблетки, и предложили лечь в больницу на 3-4 месяца. На работу, естественно, Гера уже не ходила (в течение десяти месяцев оплачивался больничный). Но  в больницу она лечь сразу не могла, так как Костика было оставить не на кого.  В ясли он не ходил, моя мама не могла взять его к себе, так как нянчила Сашу - сына Фаины, а он был сорванец еще тот, и бабушке с двумя внуками было бы просто не справиться. Я находился в рейсе и тоже не мог ничем помочь, хотя очень переживал.

 Мы с капитаном судна дали радиограмму руководству Базы с просьбой оказать материальную помощь моей жене. А Гера сообщила своим родителям о нашей беде. И вскоре получила от них телеграмму: “Привози Костю и лечись”. Светлая память маме Нине Дмитриевне, как она нам помогла и не однажды! Так наш сын во второй раз оказался на Севере, в Нарьян-Маре. Когда Гера вернулась из поездки в Нарьян-мар и пришла в тубдиспансер к своему лечащему врачу, ей вместо больницы была предложена бесплатная путевка в туберкулезный санаторий в Шафраново - в Башкирии, недалеко от Уфы.   Лечили  в ос-новном  кумысом,  срок пребывания  3-4 месяца, в зависимости от хода лечения. Гера сообщила мне об этом радиограммой и я, конечно, посоветовал соглашаться, главное - чтоб лечение помогло. В конце декабря Гера уехала в Шафраново.

   6 февраля 1964 года я вернулся домой с очередного рейса, встречали меня родители, но радости не было, в своем доме пусто без жены и сына, и на душе тоска. За десять дней отчитался по рейсу, оформил отгулы и отпуск, получил зарплату и, созвонившись с Герой, поехал к ней в санаторий поездом через Москву. В Москве была пересадка, немного погулял  по столице.   Сфотографировался на Красной Площади, зашел в ГУМ и купил себе теплый  спортивный костюм и валенки - ведь еду на Урал, суровый край. Дал Гере телеграмму с указанием поезда, вагона и времени прибытия. Гера меня уже ждала, договорилась с одной местной бабулей и за  небольшую плату сняла для меня комнатку, точнее сказать - угол с кроватью.

  Шафраново - это маленький поселок, где расположены три отделения туберкулезного санатория, и все население так или иначе связано с ним, с его обслуживанием. В поселке был один небольшой магазин, школа и баня, а клуб, библиотека, поликлиника были на территории санатория, но обслуживали и местных жителей. Со мной же при подъезде к Шафраново произошел курьез - я проехал станцию. Поезд должен прибыть на станцию в 17 часов по местному времени, то - есть в 15  по - московскому. А днем я отправился в вагон-ресторан покушать, встретил там ребят-летчиков, моего возраста, едущих в отпуск.    Разговорились, немного выпили и уже потихоньку начали петь песни.   Благо, в вагоне - ресторане было пусто, и никто на нас не ругался. И вдруг я вижу: по вагону к нашему столику идет моя жена! Поезд мчится, за окном мелькают деревья и столбы, а Гера идет ко мне! Я сначала решил, что у меня галлюцинации начались, но  Гера подошла ко мне и тихонько сказала: “молодой человек, вы случайно не проехали свою станцию?” Потом она резко повернулась и выбежала в тамбур, ее душили рыдания, было обидно, ведь она так ждала меня! С трудом я ее успокоил.

 Гера рассказала, что пришла к поезду во время, но с указанного вагона никто не выходил, стоянка была всего две минуты и Гера спросила у проводницы обо мне - был ли такой молодой человек в вагоне, почему он не вышел на станции. Проводница была пожилая женщина, всякого, наверное, навидалась, она буквально втащила Геру в вагон, так как поезд уже трогался. Показала мое место в вагоне и сказала, что я часа уж три на-зад пошел обедать в ресторан, а она как-то и забыла, что мне надо выходить в Шафраново. Так Гера нашла меня, непутевого. Поезд шел до Уфы без остановок, в Уфе пришлось пять часов ждать обратного поезда, так что лишь под утро мы прибыли в Шафраново. Мне, конечно, было стыдно, что я, судоводитель, так опростоволосился, перепутав московское и местное время, и я постарался загладить свою вину.
 
    Лечение у Геры шло успешно, ежедневно пили кумыс, питание было очень хорошее, способствовал выздоровлению и климат  и очень благожелательное, внимательное отношение врачей. Когда я приехал, то меня тоже обследовали, и хотя я был абсолютно здоров, выписали рецепт на пол-литра  кумыса ежедневно. Кумыс - что-то вроде кефира из кобыльего молока, он бывает слабый, средний и крепкий, когда открываешь бутылку с крепким кумысом, он вырывается из нее, подобно шампанскому, и после него даже как бы пьянит немного.

 Санаторий располагался  среди огромной дубравы, кое-где на холмах росли сосновые рощицы, и хотя было морозно, мы много гуляли, катались на лыжах, иногда ходили на каток (и лыжи, и коньки давали в санатории бесплатно), а вечерами смотрели кино или танцевали. Шел третий месяц лечения, надо было бы еще месяца полтора побыть там, но мне было как-то неуютно в домике ста-рушки, хотелось поскорее забрать сына и вернуться домой. Посоветовались с лечащим врачом,  он дал соответствующие рекомендации, и сказал, что можно лечение продолжать самостоятельно, если уж нам так необходимо уехать. Конечно, мы, возможно, проявили легкомыслие, не закончив полного курса лечения, но, к счастью, после санатория здоровье у Геры пришло в норму, и последующие рентгеновские обследования не выявляли никаких отклонений.

           От Шафранова было не очень далеко до родственников Геры - тети Лиды, сестры  мамы, и мы решили заехать к ним хоть на недельку повидаться. Лидушка и ее муж Иван Харченко жили недалеко от Актюбинска, в Казахстане. С Клайпеды мы к ним тогда вряд ли бы выбрались, а тут все же было сравнительно близко. Встретили нас очень хорошо, как самых дорогих гостей, мы провели там десять замечательных дней, как один сплошной праздник. Иван даже возил нас на тракторе в степь к пастухам-казахам, и там нас угощали настоящим казахским беш-пармаком. Но надо было возвращаться домой, в Клайпеду. В Клайпеде, уладив кое-какие  дела,  мы пробыли дня четыре.  Потом самолетом полетели на север, за Костиком. Лететь пришлось через Архангельск с ночевкой там, так как самолет на Нарьян-Мар вылетал рано утром. Устроились в плавучей гостинице.  Огромный морской красавец, теплоход “Мария Ульянова” на зиму был поставлен к причалу родной нам Красной пристани и превращен в отель. Отдохнули мы прекрасно, а к полудню следующего дня уже подлетали к Нарьян-Мару, Красному го-роду, как переводится это название с ненецкого языка. В одной из многочисленных песен об этом маленьком городке так и поется:

На большой реке Печоре
Стоит город небольшой,
И зовется Красный город-
Город тундры вековой.

 В аэропорту нас встречали родители, брат Геры - Валерий и Костюша. Мы прилетели 26 марта, нашему сыну исполнялось в этот день три года. Костик подрос, окреп, хорошо разговаривал, чувствовал себя у бабушки с дедушкой прекрасно. Маму Геру он признал сразу, а от меня опять отвык за те шесть месяцев, что мы с ним не виделись, и нужно было некоторое время, чтоб мы подружились. Мы пробыли в Нарьян-Маре около двух недель, конец марта - начало апреля. Дни уже стояли невообразимо длинные, темнело часов в одиннадцать вечера, а к трем ночи было уже светло, как днем. Но еще было холодно, как зимой, днем на солнышке капало с крыш, и висели громадные сосульки, а к вечеру мороз достигал 15-20 градусов.  Так что однажды я, отправившись в гости в форменной фуражке, обморозил уши по дороге домой. Отец Геры, Александр Петрович, так был рад, что зять наконец-то приехал в гости, что все время, свободное от работы, старался проводить со мной. Он водил меня по городку и показывал то, что сделано его  руками.

 В 1947 году семья Купцовых приехала в Нарьян-Мар из Каргополя по оргнабору, или как тогда говорили, по вербовке, на строительство окружного Дома связи. Теперь отец с гордостью показывал это здание оригинальной архитектуры, увенчанное башенкой, напоминающей ненецкий чум, в строительство которого вложил он немало труда. Александр Петрович большую часть жизни работал шофером, но кроме того прекрасно рисовал, был художником-самоучкой, и в Нарьян-Маре практически на всех конторах и административных зданиях висели вывески,  написанные отцом.

 В городском кинотеатре “Арктика” фойе украшали выполненные маслом, огромного размера, примерно около трех в высоту и пяти метров в длину, копии картин художников “Утро в сосновом лесу” Шишкина и “Три богатыря” Васнецова.  В таком маленьком городке, каким был тогда Нарьян-мар, отца все хорошо знали, и он очень гордился этим. Был у отца большой недостаток - частенько заглядывал в рюмку, но и работал он, не покладая рук, они у него были “золотые”, умели делать любое дело. Помимо шоферской работы и рисования, он столярничал, плотничал ( дом, в котором жила семья, был построен отцом), изготовлял из оцинкованной жести трубы для самоваров и специальные морильницы для углей - такие круглые ведра на ножках и с плотной крышкой, тогда самовары грелись на углях, электрических еще почти не было ни у кого.

Никогда отец не отказывал в помощи никому: перекрыть крышу, поправить сарай, привезти дрова или сено, и люди уважали Александра Петровича. Семья была большая - восемь детей, Гера самая старшая, а младший, Витя, как я уже упоминал, на полтора года старше нашего Кости. Посоветовавшись с родите-лями Геры, мы решили забрать к себе в Клайпеду одну из сестер - Машеньку. Машеньке 14 апреля исполнялось 10 лет, она очень любила нашего Костюшу, нянчила его, и не хотела с ним расставаться, просила нас взять ее с собой,  наверное, по малолетству еще не понимая,   что значит разлука с родителями. А мы тогда уже чувствовали себя твердо стоящими на ногах, появилась возможность таким образом немного помочь родителям. Словом, договорились, что Машенька едет с нами.

 В начале апреля, не помню точно, 9 или 10 числа, вылетели самолетом с Нарьян-Мара на Печору, а оттуда поездом доехали до Сосногорска, где тогда жила сестра Геры Аля, младше ее на три года. Гере очень хотелось повидать сестру, они не виделись три года, а мне - познакомиться с родственниками.  Аля была уже замужем и только-только родила сына Игоря. В Сосногорске мы пробыли три дня, и потом уже напрямую поездом  отправились домой, естественно, с пересадками в Ленинграде и Риге. Так закончилось наше, как я его тогда назвал, “кругосветное путешествие”.  Ведь раньше мне не приходилось так далеко ездить по суше, мои дороги были морскими. К сожалению, эта поездка в Нарьян-Мар для меня оказалась единственной, так складывались обстоятельства, что больше  мне там не удалось побывать.

     И вот мы дома, со своей, сразу увеличившейся семьей. Машу сразу определили в школу, ближайшей к нам была шестая средняя, где до болезни работала Гера, и куда ходила дочка соседей Леночка, так что Маше было не так одиноко на новом месте. Мы ни разу не пожалели, что привезли Машеньку с собой.  Без похвальбы скажу, что я привязался к ней, как к младшей сестренке или дочке.  Машенька была незаменимой помощницей в доме: могла помыть пол, сходить в магазин за хлебом и молоком, почистить картошку, а главное, очень хорошо присматривала за Костей, гуляла с ним на улице, играла дома, читала ему книжки. Мы могли спокойно оставить Костю под Машиным присмотром на два-три часа. Появилась возможность, хоть изредка, сходить в кино или к друзьям.

Тогда еще у нас не было телевизора, и вечерами мы любили сходить в кино, посмотреть новый фильм. По воскресеньям старались всей семьей ездить к морю в Мельнраге или Гируляй – на ближайшие пляжи, переправлялись на пароме на Куршскую косу подышать чистым сосновым воздухом, или шли в городской парк катать детей на качелях и каруселях.  Костя и Маша очень любили наши воскресные прогулки, всегда ждали их. Частенько на такие прогулки мы отправлялись вместе с Фаиной Максимовной, соседкой, и ее детьми Леной и Сережей. Лена была на год младше Маши, а Сережа на год старше Кости, дети прекрасно дружили, им было весело вместе.  Меня  радовала спокойная семейная обстановка, здоровье Геры стабилизировалось, врачи отменили ей все лекарственные препараты, кроме витаминов, и осенью она могла приступить к работе.

 Я пошел в Базу, надеясь приступить к работе, но мне продлили отгулы еще на весь май, и только с первого июня я получил направление на судно. Это опять  было СРТ-4389 под командованием уже знакомого мне  капитана Хижняка, с которым я работал в четвертом рейсе. До июля мы ремонтировали судно в ремонтных мастерских базы, получали, как всегда, снабжение, а 4-го июля вышли в рейс в Норвежское море. Я всегда очень не любил отход в рейс: множество неотложных дел, которые, кажется, никогда не кончатся.  На судне всякого рода проверяющие инспектора, и с каждым из них надо выпить по русскому обычаю рюмку “на посошок”, подписываются какие-то документы. Многие моряки, как обычно,  под хмельком. Хотя по правилам, посторонним лицам на судне в день отхода находиться запрещено, но где у нас не нарушались правила? Поэтому, у многих, особенно у комсостава,  в каютах сидят жены или родственники.

 Я обычно просил Геру не провожать меня, распрощаться дома, но не всегда удавалось убедить ее, ей, как и многим другим, хотелось быть со мной до последней минутки и помахать платочком с причала.   Наконец, с капитанского мостика раздается команда: “Всем провожающим покинуть борт судна!” Отдаются швартовы, судно медленно отходит от причала, раздаются три продолжительных прощальных гудка, провожающие машут руками, многие женщины плачут. Прощай родной дом и порт на четыре месяца! На душе тоскливо, хоть волком вой, но понимаешь, что  это твоя работа, твой долг, что придет и радостный миг возвращения. Впереди КПП - Контрольно-пропускной пункт, где нас проверяют пограничные и таможенные власти, это граница, а дальше мы уже идем, как маленький островок Родины. Дорога уже знакома наизусть, путь пролегал всегда по одним и тем же местам: радиомаяки, навигационные буи, точки поворота на другой курс,   плавучий маяк “Дрогден” пролива Зунд, затем Каттегат и Скагеррак, и выход в Северное море. Движение судов по проливам очень интенсивное, и обычно на мостике в это время всегда стоит капитан, он несет полную ответственность за корабль. Суда с осадкой до восьми метров, такие, как наш СРТ, обычно ходили Дрогденским или Шведским каналами. А крупнотоннажные от маяка “Дрогден” поворачивали в Кильский канал, за проход по которому взимается плата. После выхода в Северное море, начинаем готовить промысловое оборудование - надуваем буи,   сращиваем канаты для сетей, готовим  поводцы и дрифтерные порядки, работы хватает всем.
         
 В этом рейсе работали вблизи Фарерских островов. Это гористые острова, принадлежащие Дании, с множеством удобных бухт. Одна из них, Торсхаун, самая благоприятная, высокие горы не дают там буйствовать ветрам, внутри бухты вода спокойная, как в озере. В бухте всегда стояла одна из наших плавбаз, глубина там больше тридцати метров и можно швартоваться хоть прямо к скалам, чего, конечно, не разрешалось. Когда заходили в бухту сдавать соленую сельдь на плавбазу, могли в бинокль полюбоваться островами: на склонах гор пасутся овцы, змейками бегут дороги с множеством автомобилей, маленькие домики с зелеными и красными крышами. Иногда к нам подплывали лодки местных жителей, и совершался нехитрый обмен - мы им рыбу, они нам спиртное, хотя это и не разрешалось по инструкциям, но как говорят,  кто без греха?

      Однажды, после очередной выгрузки на плавбазу, я заступил на свою ночную вахту в полночь. Рыба выгружена, снабжение получено. Третий помощник, которого я меняю, передает по вахте: сниматься и следовать на промысел. Я немного растерялся - обычно с бухты судно всегда выводил сам капитан, выход довольно сложный. Пошел к старшему помощнику, он меня успокоил, сказав: не волнуйся, выходи самостоятельно, капитан проверяет твои штурманские качества и, в случае чего, моментально будет на мостике. Из бухты Торсхаун два выхода - северный и южный, пролив Дьюпене широкий, но не освещенный,  а Кальсе - узкий, но оборудован навигационными буями и, в случае выхода из строя судового локатора, можно ориентироваться по мигающим буям. Я решил следовать узким проливом Кальсе, благополучно вывел судно на промысел и получил похвалу капитана.

    В этом рейсе старшим помощником капитана был муж моей сестры, Евгений Петрович Горошко. В те времена отдел кадров не допускал, чтоб родственники находились в рейсе на одном судне, но так как фамилии у нас были разные, видимо не обратили внимания. Мы же с Женей, хотя и жили в одной каюте, соблюдали субординацию, и на судне никто не знал, что мы родственники. Даже капитану мы раскрыли свой секрет только по приходу в порт, потому что я уходил на другое судно, уже старшим помощником капитана. Домой возвращаемся в конце октября,  с перевыполнением рейсового задания, с полными трюмами сельди.

 На подходе к порту морякам не спится, бродят по судну, как лунатики,  размышляют о встрече с родными, строят свои планы, далеко не всегда сбывающиеся. Вот и родной Куршский залив, погода хорошая, несмотря на осень, издалека видим встречающих с цветами. Эти радостные встречи с любимыми после долгой разлуки, наверное, и есть самое большое счастье моряка. Не знаешь, отчего больше хмелеешь - от выпитой ли за приход рюмки, или от счастья видеть рядом родные, любящие глаза, подросшего без тебя сына и близких родственников. К моим приходам Гера всегда готовилась: до блеска чистила, мыла квартиру, покупала мне подарки, накрывала праздничный ужин и приглашала моих родителей и близких. Наш дом всегда был гостеприимно открыт для друзей, не нравилось моей жене, как, впрочем, и большинству женщин, когда праздник перерастал в заурядную пьянку, чуть не до утра. Теперь-то, с возрастом, я понимаю ее, а тогда, по молодости, или по глупости, это казалось мне неуважением к моим друзьям, я обижался и обижал жену. Не все и не всегда было безоблачно в нашей жизни. Но, к счастью, наши размолвки были всегда короткими, мы оба были отходчивы и не умели долго сердиться, к вечеру наступал мир!

        В очередной рейс я вышел уже в должности старшего помощника капитана. Старший помощник - старпом - второе лицо на судне, после капитана. В его обязанности входит административный контроль над всеми службами: радиотехнической, механической, промысловой, составление рабочих табелей, работа со штурманским составом, проведение различных теоретических занятий, обучение матросов, составление ремонтных ведомостей и проектов приказов, контроль над спасательными средствами и судовым оборудованием и многое другое. Жаль, что нельзя стать капитаном, не поработав старпомом, а то бы эта, как говорят, ”собачья должность”, всегда оставалась невостребованной.

 Первый рейс в должности старпома я отработал с молодым, на два года старше меня, капитаном Пожидаевым, не имевшим еще большого промыслового опыта, но рейсовое задание, хоть и большим трудом, мы выполнили. А вот два сле-дующие рейса я работал с капитаном Молотковым Виталием Ивановичем, промысловиком от Бога. Он прекрасно знал, где и когда лучше всего ставить сети, никогда не приходил в порт без плана, умел работать сам и мог заставить, если надо, работать всю команду. За всю свою судоводительскую деятельность я больше всего набрался опыта,  пригодившегося мне позднее, у двух капитанов - Кудрявцева В.В. и Молоткова В.И.  К сожалению, приходя на берег с рейса, капитан Молотков часто попадал в объятия “зеленого змия”, любил разгуляться в ресторанах, видимо, поэтому у него не сложилась семейная жизнь. А после развода с женой он уехал из Клайпеды, сначала в Калининград, а потом перешел в какой-то рыболовецкий колхоз Калининградской области, изредка наши пути пересекались на морских дорогах. За рыбацкую же науку я благодарен ему был всю жизнь.