Падение из семьи

Тащить четыре ноги единым усилием воли по дорожной серости. Транспорт дальше не едет.
Дом разломан, кирпичи откатились на газон. Из всего здания уцелела только половина. Видно, как в проломе стены пятого этажа кто-то мирно пьет чай. Плотный мужчина, завернувшись в одеяло, читает газету. Этажи кончились. Дальше пустота.
И ноги еле перебирают пыль, все мешает шагам; пространство - почти непреодолимое препятствие, и воздух густой, как на дне океана. Убеждает себя, что не вернется, а идет туда. Значит, все уже решила, значит, уже наперед тело знает, что останется там, пока мозг выдумывает оправдания и способы убежать.
Вваливалась К., вертя свежевыбритой головой по всем углам в поисках неожиданной опасности.
Мамы нет. Так всегда, после стольких лет похождений, К. привозит ребенка, а ее даже никто не встречает. Это не повод для обиды, скорее приглашение сварить кофе, ведь кто знает, чем обернется вечер. Черный кофе без сахара. Смотришь в кружку и видишь вечность, если только твои глаза не нацены в рабусту. Старое ведовство, магия древности, примитивное преломление света в черной жиже. 
Развалившись на останках бардового кожаного дивана, К. прихлебывает приятный густой кофе из кружки с отломанной ручкой. Маленькая девочка радостно теребит  разбросанные где-то в углу непонятного предназначения вещи. Сами по себе предметы вполне повседневны, но сваленные в один угол представляют собой какое-то ужасное сооружение в духе постмодерна, бесполезное, непривлекательное, кричащее. Пара клубков непрядёной шерсти, несколько стаканов, ключи с брелком-собакой, бусы, старый ботинок, вешалка, гвозди… При взгляде на это почему-то хочется плакать.
Ностальгия.
К. сквозит глазами по привычным, и в то же время странно изменившимся предметам. Какое-то время разглядывает вмятину на стене, оставшуюся со времен одной из последних ссор. Три женщины. Какие громкие голоса. Контральто. Пока К. не запустила в одну из них кружкой с пуэром, а потом было жалко кружку, жалко пуэр, жалко, что облилась сама, не обидно, что не попала, но, с другой стороны, вмазала бы в цель, и получилась бы эффектная драка.
Унылая лекция о поведении... Главное, когда все участники теряют лицо, иначе вожделенное нравственное преимущество достается кому-то, кто может, даже ничего не произнося, неограниченно долгий срок смотреть… Сфинксом?
К. усмехнулась, а потом задумалась, а еще спустя какое-то время возникло щемящее чувство. Она дома. И воспоминания о ссорах греют не хуже мыслей о бабушкиных пирожках, о самых отвратительных пирожках в мире.
Девочка взяла мать за руки, и они обошли по очереди все четыре комнаты. Как изменилось это место. Да, именно теперь оно выглядело идеально. Все эти дорогие мамины игрушки – большая ванна, шторы, вазы… Все лежало в руинах и было смачно удобрено животным калом. В своей комнате К. остановилась, здесь явно кто-то жил, и это была не только хромая такса в огромной клетке.  Любимые занавески пестрели от подтеков – маленьких пятнышек, явившихся следствием обитания здесь зверя. Дверца шкафа отломана, оттуда вывалилась шкура животного, препарированная в шубу, а на полу, прикрытая детским одеялом с мишками смятая лежала еще одна, тоже работы какого-то умельца-дизайнера, судя по всему, служила постелью для огромного зверя. 
В ванных местами отвалился кафель, потолки пожелтели от непрестанного курения, часть цветов завяла, а часть эволюционировала в соответствии с тяжелыми бытовыми условиями. Там, где К. оставила свою пальму, цвел кактус, а в аквариуме плавало несколько мальков и золотая рыбка с одним глазом, которую маленькая девочка тут же начала с энтузиазмом кормить крошкам со стола. 
С треском влетел сквозняк.
Дверь распахнулась и на какое-то время зависла в ожидании.
К. бросила себя на шею строгой блондинки со зверомутантом на поводке. Женщина... касивая, статная, стиль чувтсвуется в каждой детали, она похожа на металлический шест в переливах барного света. Она само совершенство. Холодна, бездвижна, идеальна.
Потом вбежали сестры, обнимались отчужденно и нежно, отец держит в руке широкополую шляпу. Где-то с диким шумом на заднем плане пронеслась кошка и растворилась под креслом.
Потом появилась маленькая девочка. Она похожа на утреннюю бессознательную улыбку. Огромная редкость и бесценный дар просыпаться с улыбкой на губах. Как забытая сказка. Жители Земли просыпаются и открывают дверь из одного кошмара в другой, но бывают и исключения (?).
Сверху что-то с треском отвалилось, и все радостно засмеялись.
Стол, как водится, круглый и дубовый. На столе, не мудрено догадаться, – утка, вино и свежие овощи. За столом, как принято, ненавидящие друг друга родственники, испытывающие, помимо прочего, щемящую тоску и чувство близости.
Кудахчут молча. Немного обвыклись. Кудахчут вслух. Завязался разговор. Каждый о своем, обходят острые углы, слушают в пол уха, озираются кругом, пытаясь зацепить взглядом что-нибудь привлекательное. К. рассказывает о том, как прожила эти три года. Все, кроме девочки, одновременно давятся. 
Откуда-то из уличного пространства вместе со сквозняком врывается рычание. Здесь не водятся тигры.
- А я бы хотела увидеть тигренка в чайнике из сказки.
- А я бы хотела увидеть, как все эти бетонные конструкции зарастают лианами, превращаясь в девственный лес.
- После того, что было с этой землей, ей никогда не стать девственной.
К. грызет ногти. Вносят второй чайник. Какое-то странное щемящее чувство ностальгии. Здесь некого любить и никто, по сути, не любим, но всегда была надежда, была иллюзия. Пустые разговоры, часы ссор и примирений, вся жизнь поставлена на кон идиллической картинки из женского журнала. Они, черт возьми, должны были сидеть за столом и умильно беседовать на светлой и уютной кухне. Их слова не интересны, их мысли пусты, даже во время объятий ощущается фальшь, но фальшь родная, знакомая с детства, именно она и вызывает эту чертову тоску, как будто ловишь кошку в надежде потрогать мягкий хвост. Об этом всегда напоминают шрамы от когтей. Как больно впиваются когти любимой семьи. Как сложно их вытащить из тела. Иллюзорны бытовые обещания совместного счастья, иллюзорна отчаянная попытка ухода, как будто есть возможность убежать из этой комнаты.
С каждой новой чашкой все вкуснее и теплее. И волосы матери светятся в желтом свете, отражая красный. И черты ее становятся все заостреннее и ярче. И вся она уже состоит из углов, орлиных когтей лица, врезающихся в пространство и заполоняющих весь стол и еще часть гостиной.  Посреди этой разрухи, она снова собрала всех, никто не вырвется, К. точно знает, К. пробовала. Магическое действие глаз, замедленное устало-тяжелое хлопанье ресниц. Они как два кирпича-заслонки. Бух. Она все чувствует. Она – материя, призванная осознавать все колебания в этом доме, и приводить их к единому окончанию. Семья. 
К. пьет. И зелье матери становится густым и сладким. Глотать нужно медленно, не останавливаясь. Выпить все до капли. Дна не существует. Это пропасть, в которую катишься с наслаждением, там нет точки окончания, только длительность падения, только черная густая масса внутри чаши с сужающимся основанием.
Маленькая девочка не пьет.
Маленькая девочка смотрит, и лицо ее становится уродливым от сдерживаемых слез.
Маленькая девочка монотонно царапает вилкой стол.
Маленькая девочка елозит на стуле.
Они все поглощены НЕДОРАЗГОВОРОМ. Поедают друг друга глазами.
Маленькая девочка смотрит в окно.
Маленькая девочка встает и направляется к двери.
- На улице так опасно.
- В мире нет ничего опаснее того, что происходит здесь, в каждом из обломков цементной коробки на этой земле. Страха нет. Его не существует. Он аннулирован. Хаос начинается там, где проходит граница тела. Когда погружаешься вглубь его, можешь осознать себя, обрести вселенную и изменить мир.
Маленькая девочка шагает по трассе. Направление – неизвестность.