Глава 2. Совет

Во мраке, ужасе, тревоге
Живет уж двадцать лет народ,
К себе до ужаса он строгий,
Но это - двигатель вперед,
Ведь мир, что сильно изменился
За столь короткие года,
В людей зубами словно впился
И не простит им никогда
Ту неуемную беспечность,
С которой разнесли весь свет,
И взгляд ненужный в бесконечность,
Хотя и был вокруг ответ.
Теперь вот, в ужасе и мраке
Двадцатый год народ живет,
Так раньше даже и собаки
Не жили... А вот он живет!
Вгрызается зубами в землю,
Старается не потерять,
Но время больше не приемлет,
Да и Земле на них плевать...
Живет народ, иль существует
Не разберется уж никто
Но мнение при нем бытует,
Что ненадолго это все...

Некогда тихий и утопающий в зелени небольшой - всего около ста тысяч населения - городок преобразился до неузнаваемости. Нет, конечно, во время Катаклизма никто на него никаких бомб не сбрасывал. Не было нужды. Так как в радиусе ста километров не было ни одного сколько-нибудь важного стратегического объекта. Да и, кроме того, огромный завод по обработке цветных металлов и сплавов, находящийся на его территории, скорее наоборот нес в себе спасение для жителей города. Ибо противник обычно старался сохранить крупные промышленные объекты для дальнейших своих нужд, правда, после Катаклизма ни у кого из противников нужд уже возникнуть не могло. Но это уже другой разговор.
Как бы то ни было, но городок остался цел и невредим. Но и только-то.
Сообщения в первые дни Последней Войны вызвали панику среди населения. Кто-то снимался с места со своими семьями и в поисках сколько-нибудь вместительного бомбоубежища уезжал из городка в сторону Москвы, Владимира, Иваново, или дальше - к Ярославлю. Стоит ли говорить, что это мало им помогло, и на месте этих городов они ничего не нашли, да и фон там был таков, что сами того не понимая, они лишали себя жизни.
Другие, например, как тот самый физик, в квартире которого и побывал Михалыч, заколачивали окна и двери и медленно уходили в иной мир, не пожелав расставаться со старой привычной жизнью. Хотя, например, физик-то должен был понимать, что последует дальше и принять какие-нибудь меры в поисках спасения. Но, возможно, он-то как раз слишком хорошо себе представлял, что будет происходить следующие годы, поэтому-то и решил не испытывать судьбу, а прожить оставшиеся дни со своими воспоминаниями...
Лишившись власти люди, словно, посходили с ума. Резко возросла преступность, мародерства, насилие. Закона уже не было, и многие полицейские уже сами творили бесчинства наравне с остальными. Магазины разносили, люди убивали друг друга, некоторых вытаскивали из их заколоченных квартир, мучили и лишали жизни просто за то, что они от всех отделились. Женщинам вообще невозможно было спрятаться, оставалось либо бежать в леса, либо просто смириться со своей участью.
После этого пришли радиоактивные дожди и химические туманы, разогнавшие людей по подвалам и канализации. На этом многие начали объединяться, создавая отдельные группы, которые без власти уже не могли существовать. На этом фоне выделялись сильные люди, которые и не преминули воспользоваться ситуацией, сколачивая вокруг себя команды головорезов, с помощью которых уже неплохо можно было руководить, а остальные люди, что примыкали к ним, могли только принять их условия жизни в надежде на кров, пищу и защиту им же подобных. Так и образовались группировки "Московских" - от московского района города, "Аэродром" - то, что этот район когда-то был построен на бывшем аэродроме, и "Ленинских", обосновавшихся в районе, выросшем из бывшего Ленинского поселка. Все три группировки враждовали между собой, а также нападали на "Истинное Поселение", порой объединяясь, которое образовалось еще в первые дни Катаклизма на территории бывшего завода.
В те дни завод производил цветной металлопрокат. И в виду того, что производство было достаточно опасным для здоровья людей, огромные цеха были закрытого типа. То есть достаточно надежными, чтобы уберечь и от радиации. Нет естественно, прямого облучения вряд ли там можно было пережить, но вот от осадков, приносимых ветром из зараженных районов, толстые бетонные стены вполне защищали.
Те, кто в самом начале послушал громкоговорители, и рекомендацию руководителей завода спрятаться на нем, позже и составили костяк нового Истинного Поселения. Естественно, поселенцев, которые именовали свое убежище не иначе, как "Город", спаслось не в пример больше, чем людей в остальных группировках, поэтому им долгое время удавалось не то что отбиваться от разрозненных банд мародеров, но и наладить собственный быт и оборону. Благо с началом войны в городке застряла передислоцировавшаяся в это время мотострелковая часть, которая и пополнила ряды поселенцев, ибо воевать им уже было не с кем.
Цеха укрепили, собрали многоярусные настилы и хижины. Так что жить вполне было можно. Кроме того, небольшая старая гидроэлектростанция, которая своей плотиной перекрывала реку, превращая его в большое водохранилище, теперь отремонтированная, давала вполне достаточно электричества на все поселение. Единственным неудобством было то, что электростанция находилась в некотором отдалении от завода и близко к владениям "Ленинских", так что в первое время приходилось ее постоянно оборонять. Но со временем с "Ленинскими" они пришли к соглашению, и за электричество те приняли на себя обязательство по охране электростанции от других группировок.
Само поселение, или, как его называли сами жители - Город состояло из пятиэтажных связанных между собой монолитных зданий, каждый из которых образовывал район: "Литейный", "Прокатный", "Сборочный", "Механический" и район Главы - "Администрация". Также во владениях завода была еще и котельная, переоборудовав которую под электричество, поселение сумело наладить поставку горячей воды в свои помещения.
Кроме того, на нижних уровнях (этажах) своих районов поселенцы создали фермы и плантации того, что успели ухватить во время Катаклизма. Здесь были свиные и куриные фермы, благо во время начала на завод рванули и бабки из сел, что торговали в тот день на местном рынке, а также грибные и бобовые плантации, которые и выручали жителей поселения последние двадцать лет.
Так они и жили все это время, а условия вокруг постепенно менялись. Сначала занялась ядерная зима, которая по оценкам людей "знающих", или, во всяком случае, не глупых и начитанных - инженеров завода, могла продлиться около тридцати лет. После, леса вокруг, от Катаклизма так никуда и не девшиеся, все ближе подступали к Городу, да и развалины старого города начали зарастать всякого рода лианами и кустарниками, которые странным образом уже росли и на стенах, имели черные лоснящиеся стволы и были покрыты кучей мелких и острых колючек. И к которым не то, что дотрагиваться, но и приближаться не хотелось.
Чуть позже появились и хищники. Сначала привычные, только более рослые, а затем все более чудней и своеобразней по своим формам и характеристикам. Так что людям было чем заняться все это время. Нужно было следить и за фермами с посевами, а так же ремонтировать, то, что пришло в негодность, и, естественно, еще и обороняться не только от себе подобных, но и от растущих не только численностью, но и видами разнообразных тварей, что наводнили соседние леса. И покинутую центральную часть города, куда собственно и занесло Михалыча с командой.
Вот в таких условиях Антон и появился на свет. Будучи беременной, мать его сбежала от "Московских". Что с ней происходило и как с ней обращались, история умалчивает, но надо думать, что жилось ей там не очень, и это мягко сказано. Но история не об этом.
Родился Антон уже в Городе, в Литейном районе, и пару лет прожил с матерью, пытавшейся начать новую жизнь, но что-то там у нее не получилось, или вернее как раз таки получилось очень скверно. И за разврат ее выгнали из города, предварительно отняв у нее ребенка. Двухлетнего Антона Глава определил к вдове своего родного брата, погибшего в одной из стычек с мародерами. Так он с мачехой и рос, не испытывая на себе ее любви, но ни в чем особо и не нуждаясь.
Проблемы начались позже. Когда он в семилетнем возрасте пошел в местную школу, организованную Администрацией во избежание "дальнейшей деградации населения". Там его начали поддевать, как сына "шлюхи", отброса, которого надо было отправить вместе с мамашей на улицу. Взрослые, конечно, в этом не участвовали, но и не пресекали. Особенно ненавидел его сыночек Главы, которому очень неприятно было иметь хоть и приемного, но двоюродного братца, чья настоящая мать снискала себе в Городе такую славу. Очень не скоро люди забывают плохое, и очень часто это отражается на детях, как это ощутил на себе Антон.
Друзей у него не было, напротив все сторонились его, как чумного, постоянно подкалывали и издевались. Поэтому не удивительно, что он был затворником и одиночкой. Дружбу не заводил ни с кем, почти ни с кем не разговаривал, а если и разговаривал, то заводил разговор не первый.
Примерно тогда же и началось его знакомство с окружающим миром. Нет, не с окружающими обломками рухнувшей цивилизации, как любил называть Город чокнутый дед Архип из соседнего "Механического", а с миром вокруг. С миром вне стен Города.
Как-то, когда ему было лет десять, сверстники загнали его в небольшой закуток "Литейного", мрачный, нехоженый и никем особо не использующийся. От обиды и паники он тогда не знал куда спрятаться, а тут такое темное и незаметное место. Они ходили вокруг, не замечая его, но надеясь надавить на психику приговаривали: "Мы тебя видим!", или "Все равно ты никуда от нас не денешься!", а также: "Лучше тебе выйти по-хорошему!"... Впрочем, дети, как всегда были детьми. Максимализируя крайности, они склонялись то в хорошую, то в плохую стороны. Но от этого Антону легче не становилось.
Даже было обидно от осознания того, что от них деться ему действительно некуда. Он прекрасно понимал, если не выйти сейчас, последствия могут быть гораздо хуже, но отчего-то выходить не хотелось.
Тогда его взгляд обратил внимание на решетку, закрывающую небольшое отверстие то ли вентиляции, то ли стока воды еще в те времена, когда огромные сталеплавильные агрегаты, стоявшие сейчас мертвыми исполинами среди ярусов этажей, еще работали. Он оторвал решетку, благо проржавевшие крепления не слишком-то сопротивлялись, и заполз внутрь, проверяя, куда ведет ход. Главное убежать от мучителей, главное спрятаться и на время отсрочить дальнейшую расправу, на которую взрослые смотрят сквозь пальцы.
Обдирая локти и коленки, он полз и полз упрямо вперед, периодически чихая от скопившейся за время пыли. Один поворот, второй, третий. Казалось, длинной темной шахте не будет конца. Может он поторопился и из одной опасной ситуации попал в другую, причем более серьезную? А что если выхода из шахты не будет? Что, если она заканчивается ничем? А ведь затруднительно будет ползти задом наперед, так как и вперед получается не очень. Но что-то ему подсказывало, что если шахта начинается где-то, то она должна и закончиться. Поэтому он и полз дальше, пока впереди не забрезжил свет.
И он остановился, не зная, что предпринять дальше. Ведь свет был другим. Это были явно не те тусклые желтые лампочки, развешенные в основном в жизненно необходимых местах "Литейного". Этот свет был белым что ли и... Очень ярким. Даже отсюда, из шахты он заставлял мальчика жмуриться и отводить взгляд. Что там? Впереди. Он, конечно, слышал уже рассказы о мире вне стен. В основном пугающие. Еще слышал, что там очень опасно. Взрослые старались приблизить к нулю интерес детей к улице, чтобы хоть как-то отбить в них желание в обход взрослых попасть туда, в мир, где не каждый взрослый-то выживет. Но не всегда им это удавалось. Антон слышал пару раз, что пропадал ребенок, а потом его находили мертвым почти рядом с Городом, или находили от него какую-нибудь вещь, окровавленную и обгрызенную. Конечно, взрослые разговаривали о таких вещах всегда шепотом, но дети есть дети. Их уши всегда длиннее, а взгляд острей и замечает вещи, не доступные взрослым...
Наконец он пополз вперёд. Хотя бы просто узнать, что же там есть такого страшного, кроме этого белого и ослепляющего света. Чем ближе он подползал, тем медленнее становились его движения и тем чаще Антон моргал и закрывал глаза. Свет действительно был очень яркий и болезненно действовал на глаза, не привыкшего к этому ребенка. Наконец его рука коснулась точно такой же, с которой и начиналась шахта, решетки. Он толкнул ее. Она, немного сопротивляясь, все же вывалилась наружу, открыв путь в новый мир...
- Эй! - сквозь сон донесся голос Михалыча. - Ассасин! Вставай!
- Ассасин? - Переспросил сквозь дрему Антон, приподнимаясь на локте на койке, которую ему вчера выделил Учитель. Они с Машкой проводили его до входа Литейного, наотрез отказавшись идти дальше, на что Михалыч отвесил, не обращая на кошку, такой подзатыльник своему ученику, что Антону пришлось все же вернуться. На входе их встретили дозорные, причем менее, чем прохладно, но и здесь Учитель остался собой: "Слушай, Егоров, если он не попадет туда, то ты попадешь туда". - Обрадовал он старшего дозорного, указывая за дверь, в темный заснеженный пейзаж. Почему его все так боялись, Антон не знал, но факт оставался фактом. Их пропустили. Михалыч отвел его к себе, постелил ему свою койку, а сам, достав откуда-то ржавую раскладушку, застелив ее, отправился в мед часть зализывать раны.
- Ассасин? Да были такие убийцы на востоке. Мистические, я тебе скажу люди... - Он уже раздобыл где-то горячий чайник и теперь заваривал зверобой - чай не чай, но все же что-то. Антону вот настоящего чая вообще пить никогда не доводилось, и он не понимал, почему взрослых так не устраивает этот зверобой, или мята на худой конец.
- То есть? - Не понял юноша. - Почему убийца?
- Ну как же? - пожал плечами Михалыч. - Глеб же умер.
- Умер? - Антон не верил своим ушам. В глазах потемнело, и если бы он стоял, то, скорее всего, упал. Ничего себе утречко начинается!
- Умер! - Удовлетворенно повторил Учитель. - Мертвее мертвого. У нас же, как водится: ежели горло, грудь, живот, или голова, то считай не жилец. Нет таких хирургов уже, да и инструментов нет. А ты, куда ему попал?
- В...
- Вот! - Учитель поднял вверх указательный палец. - В горло! Да еще каким изысканным способом! - Антон не как не мог понять, то ли Михалыч издевается над ним, то ли наоборот смакует подробности. Его, например уже мутило от всего этого, а тем более от одного лишь воспоминания об этом. - Гвоздем! Не ты вникни: гвоздем! Даже я еще так не убивал! Ну, ты садюга Антон. Ассасин, одним словом.
- Я не хотел, - попытался оправдаться тот, но Михалыч перебил его.
- Ты это брось! - Не хотел он. - И тон при этом его изменился. Стал жёстче. – Лучше, чем сожалеть о содеянном, спроси себя, а если не ты его? Чем бы это все могло закончиться? Правильно! Неизвестно чем. А детские игры, перестают быть детскими, когда, как в вашем случае, их участники вырастают. У тебя не должно быть сожалений по этому поводу. Время, увы, не то! Или я тебя учить не берусь!
- Простите, Учитель! Я буду думать головой прежде...
- Головой надо думать не только прежде, но и потом, и не давать себе возможности раскиснуть из-за чего-то, произошедшего не по твоей вине! Уяснил?
- Да, учитель! - Подтвердил Антон, поднимаясь и одеваясь. - А как Вы?
- Я шикарно! - Ответил тот, с шумом отхлебывая из своей кружки терпкое ароматное варево, служащее после Катаклизма заменой обыкновенному чаю. - Уже в Администрацию успел сгонять. Кое-что весьма интересное им принес. Вот жду совета. Через пару часиков, эти олухи, надо думать, уже соберутся.
- Я не об этом спросил, - заметил Антон, неуютно поежившись. Странно было сейчас напоминать Учителю о случившемся вчера.
- В смысле?
- Ну... То, что произошло вчера с вашей группой... Как Вам сейчас? Потерять друзей...
Михалыч поморщился. Он, естественно, не желал сейчас думать об этом. Сейчас более важно было другое. Парнишка натворил дел, да и блокнотик, а вернее Совет, связанный с этим посылом из прошлого. Тем не менее он на долго замолчал, так как Антон, сам того не понимая, вызвал целую бурю воспоминаний в душе Учителя, отложенных на потом, на после. Когда будет время подумать и разобраться в себе, своих чувствах и ошибках, допущенных в процессе выполнения задания или подготовке похода. А еще в неумении им разбираться в психологии человека.
- Нормально, - коротко бросил он.
- Но Сергей и Волк с Гирей были Вам друзьями! - Поразился Антон.
- Слушай, пацан, - резко начал учитель, но потом осекся и заговорил более спокойным голосом. - Ты предлагаешь мне расплакаться? Или что? - Тот лишь пожал неуверенно плечами. - Если хочешь знать, мне жаль. Жаль, что не смог их похоронить достойно. И все. Все остальное не важно. Они теперь свободны и вольны быть, где им вздумается. И я рад за них. Этот Ад, что вокруг, для них явно закончился. И я не хочу верить, в то, что мы не существуем после смерти. Поэтому всех благ им и дальнейшего благополучия. Может, мы с ними еще встретимся. Скорее всего, так и будет, разница лишь, когда. Завтра или позже. Через года. - Михалыч опять замолчал, потом обратив внимание на замершего в замешательстве Антона, бросил: - Ты чай пей. Остынет.
Парень подошел к грубо сколоченному столу, опустился на такую же табуретку, и принялся завтракать, запивая вяленую курицу чаем. Не успел он как следует разжевать откусанный кусок, как в дверь постучали. Сразу мелькнула мысль, что это за ним, и Антон чуть не подавился куском курицы.
- Входи, - бросил Михалыч, разворачиваясь на табурете в сторону двери и не выпуская из рук драгоценную металлическую кружку.
В тот же миг в комнату ввалились сразу трое, мигом заполнив собой все окружающее пространство. Сердце Антона замерло на короткий миг. Не иначе, как по его душу. Это был Потапов, начальник охраны собственной персоной в сопровождении двух охранников. Невысокий с лысым черепом, скрытым кепкой, и подозрительным взглядом человек.
- Уважаемые полицейские, - начал недовольно Михалыч, видя, как неуклюже переминаются с ноги на ногу и того и гляди снесут шаткий маленький столик с небольшой стопкой книг и одной единственной фотографией в рамочке, на которой была изображена неизвестная Антону маленькая девочка с косичками и ярко алыми бантами. - Вы мне так всю хижину разрушите.
- Никакие мы не полицейские, - обижено прогнусавил начальник. - И ты это прекрасно знаешь, Михалыч.
Конечно, Михалыч это знал, иначе не называл бы их по старинке. Особым уважением рота охраны не пользовалась в Городе, так в принципе не несла более мене значимых функций. Так, подглядывание, подслушивание, задержание, что происходило очень редко, а обязанности по охране выходов принадлежали в основном бывшим военным и сталкерам, так что Михалыч считал себя вправе обзывать их полицейскими. Чем-то схожи были эти две профессии.
- Степа, - как можно более мягко обратился здоровяк к Потапову. - Ты бы попросил своих ребят подождать снаружи, а то, как-то тесно им здесь, не находишь? Я бы конечно попросил бы и тебя там же потусить, но знаю, как не любишь ты слоняться по коридорам "Литейного". Так что только ребят.
- Не могу, - важно ответил тот. - У меня задание от самого Главы.
- Ой, ли? - Михалыч даже кружку на стол поставил. - Прямо настоящее задание. Что ж поздравляю тебя, Степонька, но все же прошу твоих бойцов исчезнуть из моего жилища, иначе и они и ты на какое-то время заболеют, и на некоторое время не смогут выполнять настоящее задание. - Какое-то время начальник охраны мялся в нерешительности, затем все же кивнул сопровождающим его охранникам, и те вышли. Вокруг стало значительно свободней. Да и у Антона несколько отлегло, и он смог, наконец, допить свой чай. - Говори теперь, зачем пожаловал, Начальник.
- Это... - Не совсем Уверенно, начал тот. - Через полчаса совет, Глава тебя вызывает.
- И все?
- Не... Не совсем. Приказано арестовать Антона, - тот поежился. Как-то стало совсем неуютно и страшно. Ну, вот и все! За ним пришли. Что же будет дальше? Тюрьма, трибунал, расстрел...
- Э не! - Развел руками Михалыч. Пока мы совещаемся, он здесь посидит.
- Но... Но как же?
- Обыкновенно, - учитель поднялся, запахиваясь в бушлат и толкая начальника охраны к выходу. - Одним мягким местом на другом. И вы товарищи полицаи чтоб ни ногой за этот порог, надеюсь, говорю понятно?
Дверь с легким стуком захлопнулась за обоими. В помещение ворвалась тишина и спокойствие, вот только Антону сейчас было совсем не спокойно. Он на негнущихся ногах пересек комнатушку и упал вниз головой обратно на койку. Ну почему так всегда получается? Пытаешься защититься, сделать по своему, пойти наперекор, и остаешься виноватым. Почему в его и так лишенной каких бы то ни было радостей жизни, происходят вещи, которые он не в силах контролировать? Вещи, которыми он не в силах управлять? А так хотелось. Например, как было бы здорово, если бы он вместо того, чтобы сопротивляться и прострелить гвоздем руку или горло, сделал бы по-другому. Внушил бы им мысль, например, не нападать на него. Испугаться. Вспомнить о каком-нибудь деле. Влюбиться в него, наконец. Хотя, с сомнением подумал он, последнее явно лишнее. Он не мог еще так воздействовать на людей. Боялся. А вот с животными как раз было легче. С Машкой, например.
Тогда, в еще свою первую прогулку по поверхности, когда он привык к свету, и выскользнул наружу, одев положенный любому к ношению респиратор, то обнаружил совершенно новый для себя мир. Природу. Хоть это и была не та уже природа, что двадцать лет назад, но он-то этого не знал. Для него это была обычная, естественная природа. Растения, деревья, небольшая речка, которая после плотины становилась совсем не широкой и более спокойной, таинственный темный лес с той стороны, наполненный целой гаммой различных звуков. И безобидные по началу птички, бабочки и различные букашки. И все это, не смотря на зиму, которая лишь на месяц скидывала свои оковы, чтобы увлечь мальчишку своей пестрой флорой и фауной.
Представьте, с каким интересом тот окунулся в этот неизведанный мир. Такой разный, такой переменчивый и такой живой. Не то, что мир за стенами, где его не только не любили, но в большинстве своем не замечали, а если и замечали то лишь для того, чтобы поиздеваться да надавать тумаков. И он так увлекся, что не заметил, как на улице стало темнеть. Звуки вокруг стали резче и яростней. Милые бабочки и букашки уступили место неясным теням, мечущимся в ставшем зловещим лесу на том берегу. Он испугался и кинулся, было в сторону спасительной вентиляции, как путь преградила кошка. Не высокая по тем временам, юная, но уже желающая есть. Антон застыл, но вместо того, чтобы бежать, он быстро-быстро зашептал, зажмурившись, изо всех сил стараясь понравиться кошке.
- Хорошая кошечка, умная. Милая и очень-очень ласковая. Я тебя не трону и ты меня... Ты мне очень нравишься, я уже тебя люблю, - и неизвестно каким способом, сам-то он уж точно не мог понять этого, но его мысли добрые и светлые в тот момент, когда ему угрожала опасность, передались этой кошке. Он стоял с закрытыми глазами и все повторял, как заклинание, как она ему нравиться и как он ее любит, как вдруг почувствовал на своей щеке ее горячее дыхание. А потом влажный нос ткнулся ему в щеку, и рядом с ухом громко разнеслось совсем не страшное довольное кошачье урчание....
Дверь вновь отворилась, и в нее весьма решительно вошел начальник охраны. Он сделал пару шагов, потом, остановившись, глубоко вздохнул, и выпалил на одном дыхании:
- Слышь, пацан. Я, конечно, очень сильно уважаю Михалыча за то, что он сделал для Города, но у меня приказ... Настоящий приказ!
- Ну, раз у Вас "настоящий приказ", - передразнил его Антон, со вздохом поднимаясь с койки, - тогда пошли. Наручники одевать будете? Или так можно?
- Думаю, обойдемся без них, - буркнул тот, выходя следом за Антоном. И снова комната погрузилась в тишину и спокойствие.

***

В "Административном", куда можно было попасть из "Литейного" лишь пройдя через все районы, было на удивление спокойно. Даже как-то необычно тихо. Хотя, если подумать, то все три нижних этажа были отведены под склады, а также подсобные помещения. Лишь верхний четвертый служил для работы административного аппарата. Но и тут было на удивление тихо. Большинство кабинетов были закрыты, и из-за них не доносилось ни звука. "У них что, сезон отпусков что ли? - подумал сталкер. - Или рабочий день с обеда начинается? Совсем оборзели."
В конце коридора находилась дверь с табличкой: "Актовый зал", возле которой сидел охранник, методично отстукивающий что-то пальцами по столу. Он бросил быстрый взгляд на пришедшего и мотнул головой в сторону двери, сказав лишь:
- Проходи. Тебя уже ждут.
Первое, что бросилось в глаза, когда Михалыч вошел в небольшое, украшенное парчой помещение, это приемная мать Антона. Она сидела с каменным выражением лица в дальнем углу зала и смотрела куда-то в пол. Она была здесь явно из-за вчерашнего ЧП с Антоном, и весь ее вид говорил, как она возмущена этим поступком и что решила жестоко его наказать.
В центре зала стоял массивный круглый стол, так же покрытый парчой, вокруг которого собрались члены совета. В их состав входили старшины каждого из районов, плюс Глава военных, а также руководитель технического персонала Города. Сидели молча. Кто-то барабанил пальцами по столу, кто-то что-то выводил на бумаге, а кто-то явно считал весь этот совет глупой затеей и смотрел со скучающим видом в потолок.
Лишь Глава, Герцен Виктор Суренович, пристально смотрел на дверь и вошедшего Михалыча. Худой, можно сказать, истощенный заботой о Городе и его обитателях мужчина лет шестидесяти. С седыми редкими волосами и слегка выпученными глазами, что собственно могло говорить о болезни щитовидной железы. С острым взглядом голубых, почти прозрачных глаз, орлиным носом и вечно поджатыми губами. Он редко вызывал симпатию у кого бы то ни было, но это-то впрочем, и не было нужно. Главное в нем было то, что его уважали жители Города и редко позволяли себе ослушаться его просьб и приказов. Что собственно было только на пользу, как жителям, так и самому Городу. Правда последнее время, как казалось Михалычу, он несколько увлекся властью, и вел себя как настоящий диктатор. Его охрана слишком много вынюхивала в городе, а недовольные властью незаметно исчезали.
Остальные мало чем примечательным выделялись на его фоне, казались такими зачуханными инженеришками, впрочем, каковыми и являлись. Когда случился Катаклизм, не было ничего уместней, как поручить власть людям с разумом, то есть инженерам завода. Так они все двадцать лет и продержались на своих постах, особо не выделяясь и не выпендриваясь, просто соблюдая правила, установленные общим советом в самом начале, и пока никем не меняемые. Да и просто выполняли указания Главы.
Руководитель технической службы, Павел Игнатьевич, был, по сути, таким же инженером, только более живым что ли, более интересующимся окружающим, ибо сама профессия, как говориться, способствовала познанию.
Единственным, выделяющимся на фоне остальных человеком был Глава военных. Бывший капитан-лейтенант передислоцирующейся тогда мотострелковой дивизии. Ввиду смерти более старших чинов лет пять назад занявший этот пост, Громов Игорь Геннадьевич. Или просто Гром, как и приклеилось еще с учебки. Такой же рослый, как и Михалыч. Вечно гладко выбритый, даже не понятно, остались ли еще на его голове волосы, или нет. С каменным выражением лица, которое рассекали шрамы в нескольких местах. Этот человек излучал силу и твердость, даже когда просто спокойно сидел, рассматривая что-нибудь или чистя оружие. Создавалось вполне логичное представление о скупом развитии его разума и о его немногословности, но, увы, этот человек мог дать фору в красноречии любому из присутствующих здесь инженеров, причем не на военно-матерном языке, а на обычном, причем весьма витиеватом. За последние несколько лет под его руководством военные стали намного более тренированными и подкованными в своем деле. Этот человек подходил с умом к вопросам обороны и тренировкам солдат. Даже "Московские" реже стали делать свои набеги, что и говорить об остальных группировках. Он, в отличие от своих коллег по совету в данный момент сидел и внимательно изучал блокнотик, в то же время периодически сверялся с картой, разложенной на столе. Этот точно уже имеет свои мысли, подумал Михалыч, подходя и садясь за свободный стул
Света в комнате было достаточно, так как для Главы электричества не жалели. Да и сам Административный район освещался всегда намного лучше, чем все остальные. Как же. Что бы лучше думалось и работалось их светлым головушкам.
- Господа. - Кивнул сталкер присутствующим, потом переместил взгляд на главу. - Виктор Суренович.
- Оставь свой сарказм и этих "господ" для кого-нибудь другого, - тяжело проговорил Глава. - Нам еще решение принять надо по твоему блокноту.
- Ну, так в чем проблема-то? Может, уже начнем?
- Начнем, не беспокойся. Начнем. - Глава порылся в бумагах, лежащих перед ним. Потом вздохнул и спросил: - Давай сначала разберемся, что там у вас не то вышло с карательным рейдом-то, из которого ты один вернулся? Хотя помниться вас пятеро было.
- Я вроде уже давал подробный отчет, - поджав губы, заметил тот.
- Я в курсе, - Глава вперил в него взгляд своих колючих глаз, но Михалыч выдержал его спокойно. - Меня только не отпускают смутные сомнения, с какой такой стати виновником всего предстает Олег.
- Ну, значит, так дело было... - Сталкер сверкнув глазами начал повторять то, что говорил вчера при отчете заму Главы. - Своим вопиющим поведением он выдал наше местоположение "Московским", отчего, прикрывая наш отход, погибли Волк с Гирей. После чего, он нас с Серегой загнал в безвыходное положение, а после, уже при обнаружении блокнота, он просто предал...
- Хватит! - Глава хлопнул по столу кулаком. Отчего все члены совета сконфуженно опустили головы вниз. Только Гром и Павел Геннадьевич внимательно прислушивались к беседе. - Мне одно из этой ситуации ясно: свою некомпетентность в своем деле ты решил прикрыть наговором на одного из своих подчиненных.
- Если бы, - Михалыч даже привстал с места, почти зарычав, - Глава Города не присылал бы мне в подчиненные своих шизанутых родственничков, - при этом лицо Герцена налилось кровью и жилки на скуле запульсировали, - то вопрос о моей некомпетентности отпал бы сам собой. И хорошо еще я сыночка твоего на всю голову отмороженного не взял к себе в ученики. Вот тогда бы моя некомпетентность просто задушила бы меня же.
- Кстати об этом, - у Главы внезапно изменилось настроение. Он сел на стул, внешне успокоившись и полистав еще раз бумаги перед собой, заговорил голосом лисы. - О моем сыночке и твоем ученике. Между прочим, Димка спасал Стаса, когда твой ученик так зверски над ним расправился. Что на это скажешь?
- Следствие выяснит, кто кого спасал и почему...
- Следствие? Ты в курсе, что следствие не проводится при внутренних убийствах? Пункт шесть-тринадцать новейших правил. Виновный...
- Если он виновен! И если это очевидно! Тебе не кажется Глава, что ты уже заигрался на своем посту? - Казалось, что Герцен задымился, но сдержался, слушая Михалыча. - Мне вот ученик совсем другое поведал. То, что твой Димка и его дружки напали на него с целью завладеть оружием. Естественно в целях самообороны он мог применить все что угодно.
- И ты предлагаешь нарушить правила?
- Нет, я предлагаю вершить суд. Нормальный человеческий суд, а не казнь, выгодную только твоему сыночку.
- Хорошо! - Жестко вставил Глава. - Суд так суд. Ты его получишь. И щенок твой тоже. - После этого он резко поднялся и почти пролаял: - Совещание по поводу данных из блокнота откладывается до решения суда и приведения приговора в исполнение.
Все нехотя начали подниматься, а Глава, сверкнув глазами в сторону Михалыча и забрав блокнот у Грома, схватил под руку свою сестру, сидевшую в сторонке, и быстро поволок ее к выходу, после чего они также быстро исчезли за дверью.
За столом остались сидеть только Михалыч, Гром и Павел Геннадьевич. Каждый думал о своем, но все молчали, пока остальные не покинули помещение.
- Паша, Гром, надо бы перетереть кое-что - тихо проговорил сталкер. - Но только не здесь. Я вам дам знать ближе к вечеру.
- Ждем, - так же тихо вымолвил Гром. - Но ты должен отдавать себе отчет в том, что произойдет дальше.
- Я знаю, - не весело проговорил сталкер, поднимаясь. - Общественный суд его приговорит. Антона здесь никто не любит. Но я надеюсь пустить приговор в нужное мне русло.
- Каким образом? - Павел тоже поднялся.
- Пока не знаю... Но зато я выиграл такое нужное сейчас время. - И троица разошлась по своим делам.