Гений Одного Дня, глава 22

Глава двадцать вторая
Драгутина провожала взглядом улетавший косяк гусей. Время летит с такой скоростью, что даже не успеваешь принять более или менее какое-то полезное решение. Дни летят так быстро, что порой становиться просто страшно об этом думать. Поэтому многие (например, Вингерфельдт) всегда не имеют на своём месте часов, чтобы те не мешали думать. Те же люди, чья жизнь проходит в часах (как у Феликса), имеют обыкновение ставить стрелки неправильно, чтобы можно было себя не смущать столь быстрым ходом времени.
Подул пока ещё тёплый августовский ветер. Он принёс с собой новые надежды, новые мысли. Эти мысли сразу и охватили обоих сидящих на скамейке людей. Как это было и положено, встречи происходили строго в намеченный час, и не раньше. Тогда Николас запасался несколькими пакетиками корма, тщательно рассовывал их по карманам и шёл сюда. Ему нравилось кормить голубей. А здесь их были сотни, тысячи этих птиц!
- Я меняю место работы, - тихо сказал Николас, держа в руках одну из птиц.
- Уходите отсюда?
- Ну почему же так? Просто, если уж дополнить, то меняю место положения и на какое-то время уезжаю работать в телефонную компанию всё того же Алекса Вингерфельдта в Будапешт. Он говорит, что тут мне делать нечего. А знания надо получать со всех концов света. Вот меня и отправляют немного подработать – как выразился один из моих друзей. Здесь с деньгами худо – своим самым ценным сотрудникам Алекс особо не платит, попусту потому, что нету денег, чего уж говорить тут обо мне.
- И надолго ли? – прищурилась хорватка.
- Я не знаю, что будет через пять секунд, а вы говорите о более громадном промежутке времени!
Николас взглянул вперёд с надеждой и верой в хорошее будущее. Ибо этого сейчас ему так не хватало. Опять же, пронеслось у него в голове, помимо денег, которые можно будет откладывать на дальнейшую учебу, он приобретёт ещё достаточно времени для своих опытов. Его мысль, высказанная когда-то в Университете, до сих пор не могла дать ему покоя. Он и сейчас чувствовал, что он прав в своём решении. Ответ где-то на поверхности, надо его только вытащить. Но что-то всё время мешало…
- Как раз в те дни, как я уеду для своей напряжённой работы, здесь начнётся не меньшая по трудности работёнка у моих коллег, с которыми я уже так успел свыкнуться. Если бы им всё удалось! – в глазах Николаса загорелась надежда. – Я бы не хотел вас сильно огорчить, но в мой распорядок дня вмешивается новое событие, из-за которого я могу полностью потерять время, чтобы бывать здесь.
- Это печально, - согласилась Драгутина. – Но вам надо учиться и работать. Я верю в то, что у вас всё получится. Вы так одержимы своей идеей!
Николас кратко кивнул и ушёл на миг в себя, смотря на пролетающих мимо птиц. Может, их он уже и не увидит здесь. Впрочем, отчаиваться рано – вся жизнь впереди. Вдруг ему удастся добиться каких-то успехов! Все в него верят, все чего-то от него ждут. Гай смеётся, что в нём – будущее человечества. Интересно, шутит он, или говорит правду?
Драгутина заёрзала на месте, после чего вынула из внутреннего кармана своего пиджака какую-то маленькую вещь, чем невероятно заинтересовала Николаса. Он взглянул на неё любопытным взглядом, но всё же пришёл к выводу, что карты надо раскрывать постепенно, как и поступила Драгутина. Женщина, продолжая держать эту вещь в руках, поспешила произнести абсолютно спокойным тоном:
- Знаете, когда я ещё жила там, в Хорватии, у меня был очень близкий друг. Когда настал момент уезжать оттуда, в последний день он пришёл ко мне и подарил одну вещь. Про неё он сказал так: вещь эту можно подарить только самому близкому другу, человеку, которому ты доверяешь и веришь, кто вдохновляет тебя. Дайте свою руку!
Николас послушно дал свою руку, Драгутина разжала его ладонь, вложила что-то в неё и закрыла. Серб раскрыл ладонь и увидел небольшую фигуру белого голубя. После этого она загадочным тоном произнесла:
- Точно такой же есть и у меня. Покуда мы имеем их у себя, жива наша дружба. И советую вам и впредь помнить о том, что мир не без добрых людей.
Так прошёл последний день лета Николаса в Праге.
Не только инициатива Вингерфельдта повлияла на решение Николаса уехать в Будапешт на работу. Тяжёлое материальное положение всё же лишило его права голоса. Вчера он получил письмо, написанное дрожащей рукой матери о том, что умер его отец. Рука серба дрогнула, когда он читал эти страшные для него строки. Слёзы блеснули на глазах – но больше он не проронил в этот день никому ни слова.
Семья осталась без средств к существованию. А работа в компании Вингерфельдта большого заработка для того, чтобы продолжать образование и просто жить, не давала. Тогда, выслушав всё очень внимательно, и закуривая десятую по счёту сигару, он предложил работу в Венгерской правительственной телеграфной компании, которая, естественно, так же входила в собственность дяди Алекса. К тому же сыграло роль и ещё одно обстоятельство, мгновенно побудившее Николаса ехать туда.
Глава этой компании был одним из друзей отца, что ещё раз подтверждало теорию о том, как ужасно тесен мир. Задача этой компании состояла в том, чтобы заниматься проведением телефонных линий и строительством центральной телефонной станции. Не так уж и плохо, тем более, если есть хороший заработок. Волна американского телефона, наконец, докатилась и сюда, и начала уже окутывать плотными сетями весь этот мир.
Тевадор Пушкас, что и являлся тем самым хорошим знакомым, был старым боевым товарищем отца, заодно со своим родным братом они организовали эту компанию, причём на деньги Алекса, когда он ещё их имел в нормальном количестве и не переживал такой кризис, как сейчас.
Купив билеты на поезд, утром Николас уже проснулся в Венгрии. Ему врезалось в память то великолепие Будапешта, что разом ослепило его. Сойдя с поезда он ещё долго осматривал город, и оказавшись в нём, долго не знал, куда идти, ибо сразу почувствовал такое дыхание свободы, что лишило его всякой надежды мыслить.
Яркости вывесок, туда-сюда снующий народ, нахлынул на него одновременно с массой впечатлений, полученных от столь знаменитого на Европу города. Трамвайные линии, железные дороги уходили прочь, их шум чётко ощущался в ушах всех прохожих. Их здесь было очень много – шли они с таким видом, словно они решали судьбы мира. Все так же спешили на работу, как и Николас.
Найти бы только это здание среди всех многочисленных ярких вывесок и красок, которыми так блистал этот огромный город. Будапешт завоевал громкую славу не только своей насыщенной историей, но и развивающимися неуклонно многочисленными предприятиями, фабриками, поэтому отнюдь не удивительно, почему Алекс выбрал именно это место для своей телефонной компании. После этого изобретения Александра Грэхема Белла, он усовершенствовал телефон, добавив к нему угольный микрофон, и тем самым значительно улучшив качество связи. Так или иначе. Если продолжать эту историю, то компания Вингерфельдта после долгой борьбы за приоритет (Вингерфельдт так же, практически одновременно с Беллом, ломал голову над изобретением телефона), они заключили мирный договор и объединились против Британского бюро патентов. С этих пор все телефонные компании щедро финансировались обоими великими изобретателями в истории человечества.
Будапешт стал просто магнитом, притягивающим кошельки и умы людей. Он был одним из тех городов, что пользовался популярностью у эмигрантов. За образованием молодые люди так же ехали сюда, в столицу Венгрии – так был велик её авторитет! Сюда ехали как и те люди, что были полны надежд, так и те, кто их уже давно потерял, кому предстояло делать карьеру, и кто уже её сделал. Здесь можно было завязывать важные деловые знакомства, заводить хорошие связи, ибо лучшие (элита) неоднократно посещала эти места во время своих путешествий по Европе. Население этого города было занято не столько отраслями производства, сколько просто деятельностью, двигавшую вперёд эти огромные массы народа, эту кишащую толпу. Многие километры дорог были вымощены камнем, было множество бульваров, канализационные трубы, множество пустырей, мигающие ряды газовых (пока ещё газовых!) фонарей, узкие деревянные мостки, что были сделаны над глубокими реками.
В центре города, как и положено, были самые выгодные места, самые дорогие. Здесь обычно находились штаб-квартиры каких-нибудь крупных предприятий, чьи названия так часто мелькали в газетах, и никогда не сходили с уст простых людей. В первую очередь ищущий работы человек заходил именно в этот элитный район, где располагались крупные фабриканты. Николас решил, что именно здесь и должно быть то самое здание, что он ищет, - ведь ни одна из компаний Вингерфельдта (а тем более, ещё образованная в результате слияния с другой) не находилась в закоулках мира и эпохи. Большинство контор помещалось в первом этаже и выглядели весьма внушительно.
Стеклянные окна ещё только входили в моду, и лишь самые крупные компании могли позволить себе такой шик. Когда Николас проходил мимо вот таких вот предприятий и глядел в эти застеклённые окна, первое, что он видел были перегородки из полированного дерева и матового стекла, а за ними – множество рабочих, углубившихся в свою работу. Когда он видел множество вывесок с ценами, он вспоминал о своей нужде.
Помимо всего прочего, серб ещё остался и без денег, ибо сказалось его отнюдь не лёгкое материальное положение, которое мешало, как раз этой свободе действий. Все ещё осматривая здания вокруг, он медленными шагами, не торопясь, добрался и до здания, которое арендовала компания. Оно выглядело действительно солидно и ярко выделялось среди остальных, уходя вверх. Огромные окна, застеклённые (что говорило о хорошем заработке) а так же недавно покрашенные стены создавали впечатление аккуратного здания, которое и внутри должно бы отличаться такой же простотой и вкусом.
Нерешительно отворив дверь, он ещё оглянулся назад, как бы сомневаясь в правильности своего решения. Однако, всё же он зашёл. Его ожидания оправдались. Николас оказался в огромном холле, возле входа кто-то дежурил, но явно этого человека не интересовал этот высокий серб. У него были дела поважнее. Впереди была высокая и широкая лестница, уходившая вверх. По ней Николас зашёл наверх, прошествовал далее, смотря на двери, и не зная, куда бы следовало зайти сперва.
Вскоре, как ему показалось, он нашёл нужную дверь, ибо она сразу выделялась из остальной своей красивой отделкой. Предварительно постучавшись, он поспешил войти в помещение. Перед ним сидел невысокий, явно нагруженный работой человек с лысой головой.
- Вам что надо, молодой человек? – в его голосе чувствовались нотки раздражительности.
- Я… ищу работу, - наверное, надо было сказать что-то ещё, но Николасу больше ничего не приходило в голову, и он решил ограничиться лишь этой фразой.
- Я не уверен, что у нас есть вакантные места. У вас опыт есть?
- Нет.
- Боюсь, вы не сможете себе ничего найти, разве что…
Он не договорил, как серб дал ему в руки одну бумажку, достав её из внутреннего кармана своего пиджака. Он с выжиданием посмотрел на человека, который стал внимательно вчитываться в неё. Через несколько минут он важно закивал головой, как бы понимая, в чём тут дело и вернул бумажку обратно.
- Значит, Алекс Вингерфельдт, говорите?
- Ну, я не говорю. Там так написано, - слабо улыбнулся Николас.
- Хорошо. Наш проект пока ещё не начат (у серба упало сердце, ибо он ожидал чего-то большего услышать от этого статного господина). Но в ближайшее время мы приступим к его исполнению, ибо уже имеем и достаточно средств, и работников. Должность проектировщика и чертёжника вас устроит?
- Мне то что. На многих должностях мне хорошо. Особенно, если они помогают повысить материальное положение.
- Ладно, считайте, что наш разговор с вами закончен. Да, забыл представиться – я Тевадор Пушкас. Уж не вы ли сын моего старого знакомого Милютина Фарейды?
- Да, - горячо закивал Николас. – Я он и есть.
- Приятно было познакомиться. Завтра можете приступать. У нас великие планы, как того требует великое время.
Братья Пушкас были людьми очень деловыми. Они имели свои предприятия в Париже и Санкт-Петербурге, держали под контролем многие из новаторств их великого спонсора, тем самым повышая его капитал и авторитет. Но в последнее время что-то стало не задаваться и у них – это подтверждал и тот факт, что телефонная станция до сих пор продолжала существовать лишь на бумаге, хотя проект о её строительстве был утверждён давно. Со времени изобретения телефона прошло очень много времени, но он нехотя прибивался к привычному жизненному укладу людей, всячески не хотя быть полезным человечеству. Такое коварство.
Первый день на новом месте вполне удовлетворил его. Дальше пошли недели, и вскоре он окончательно привык к шумному дыханию Будапешта, в котором он обустроился совсем недавно. Получая минимальный оклад, он много экономил, выкраивал для себя небольшие суммы, которые спускал на покупку необходимого ему оборудования. Он вообще не отдыхал здесь, полностью поглощённый своими мыслями и занятиями.
Этот мотор, работающий на переменном токе… Если бы только хватило сил и времени, чтобы украсть эту тайну у природы! Если бы. Он, как и в прежнее время, ограничивался всего лишь тремя часами сна, что было ненормально для него. Тем не менее, Николас работал как вол, и всё оставшееся время посвящал решению своей внезапно охватившей его проблеме. Он должен её решить, причём во чтобы то ни стало! Он чувствовал, что долго так продержаться не сможет. Позже этот образ жизни даст о себе знать.
Вскоре на эту же работу в качестве инженера прибыл и Антони Сцигетти, и Николас никак не мог не радоваться приезду своего старого знакомого и доверенного лица. С ним они провели много весёлого времени. В дневнике серба появилась весьма любопытная характеристика его друга: «У него тело Аполлона, большая голова, украшенная шишкой на боку, что придавало ему несколько странный вид».
Ночи Николаса стали немного краше и от бесконечных прогулок по большому городу плавно переросли в состязания с лучшим другом. Они быстро находили, чем себя развлечь. Они обычно встречались в местных кафе, где либо обсуждали события дня, либо устраивали между собой дружеские соревнования…
Мигающий газовый фонарь слабо освещал улицу, но даже его света хватило на то, чтобы выделить из общей густой массы темноты фигуры двух спешащих людей. Донеслись обрывки весёлого разговора, шаги одного из идущих были подобно топоту слона, однако тот утверждал, что обладает летящей походкой, неважно, что вибрирует при этом дорога.
Маленькая вывеска кафе, которую, казалось бы, совсем невозможно заметить, ярко выделялась на фоне остальных по мнению двух идущих людей, иначе бы они не вошли сюда. Здесь за ними уже имелся свой собственный столик, который уже давно был признан в их владении. Присев, один из человек, тот, что обладал мощной фигурой атлета и выразительным большим лицом прищурил правый глаз, и его собеседник сразу почувствовал неладное.
- Дорогой Нико, я думаю, ничего против ты иметь не будешь, если я тут с тобой посоревнуюсь.
- Со мной? Не думаю, что это хорошая идея, - насторожился серб.
- А-а, трусишь! Я так и знал, я так и знал!
- Ну, ты сам же напрашиваешься! Нельзя же мне так вот сразу брать и говорить своё мнение по поводу того или иного случая. Я просто подготовил почву для дальнейшего разговора, - затем вся дипломатичность исчезла с лица серба, и его выражение было похоже на злобно ухмыляющегося черта. В глазах Николаса вспыхнули огоньки азарта. – Ну так что? Чем позабавим себя в этот раз?
- Мне было бы интересно, кто из нас выпьет больше бутылок молока!
- Официант! –Николас щёлкнул выразительно пальцем. – Двадцать бутылок молока!
- Д-двадцать? – переспросил официант, удивлённый столь необычным заказом.
- Да, и желательно поскорей!
Они сели друг напротив друга, готовые к предстоящей битве. Народ удивлённо смотрел на них. После того, как был принесён заказ, наиболее из любопытных встали за спинами обоих соперников, выжидая, что же всё-таки послужило такому выбору продуктов. Оставшиеся просто стали пожирать взглядом обоих абсолютно спокойных людей, сидящих за столом. Сцигетти ударил по бутылке вилкой и гордо произнёс:
- Начали!
Резко вытянулись у людей шеи, когда пред из взором предстала эта довольно интересная картина. Сцигетти откупорил бутылку и залпом осушил её, однако соперник не стал отставать, и проявил ещё больше инициативы, ничуть не желая уступать итальянцу, и махом осушил первую бутыль, тут же откупоривая вторую. Так они приступили ко второй, третьей, и так дальше по нарастающей.
Вскоре выяснилось, что двадцати бутылок явно недостаточно, и посему быстро послали официанта за следующей партией. Разгорячённые этим соревнованием, уже напившиеся с первой бутылью, они не хотели уступать друг другу, посему продолжали пить и пить, удивляя стоящих вокруг людей объёмом своего желудка. Пьяными от обилия жидкости в себе, то и дело булькающей при поворотах, они пожирали друг друга глазами, и казалось, что помимо молока они ещё и друг друга съедят без всяких помех.
Пошёл уже второй десяток. У Николаса начались нехорошие предчувствия, но он держался ещё достаточно бодро и крепко. Сцигетти с самым невозмутимым видом принялся за восемнадцатую бутыль, причём было видно, что он обладает запасом ещё на десять бутылок без помех. Начиная с двадцатой бутылки у Николаса уже поплыли цветные круги перед глазами, но он решил во чтобы то не стало держаться, даже если потом ему будет очень худо.
Начиная с третьего десятка стала проявляться усталость в этой бесконечной гонке. Тем не менее оба старались не подавать виду, продолжая с самым невозмутимым видом выпивать бутылки. В животе встала неприятная тяжесть, казалось порой, что молоку просто некуда упасть, и оно уже дошло до горла. Но сдаваться нельзя без борьбы! И серб берёт тридцатую по счёту бутылку в руки, откупоривает её и махом осушает.
Потом пошёл четвёртый десяток, и несчастный (а может и счастливый) официант из любопытства встал сзади любопытных зевак, которые подбадривали соперников множеством кричалок и фраз. В глазах серба (впрочем, как и итальянца) загорелась неколебимая злость, да такая, что вчерашний друг вдруг превратился в злейшего врага.
К горлу Николаса медленно стала поступать тошнота. Но он не давал вволю своему организму над собой – ибо тогда можно было бы сразу прекращать соревнование после первой же бутылки. В глазах встали звёзды, из ушей готов был вырваться пар, дыхание тяжёлое, чем-то напоминает паровоз, тем не менее, невероятной силой воли он заставляет себя выпить ещё несколько бутылок и их счёт доходит до тридцати пяти (!). Тридцать шестую он пьёт чисто на силе воли, и медленно откупоривает тридцать седьмую.
Исподлобья глядит Антони Сцигетти, злой на весь мир, а в особенности на своего лучшего друга, который посмел ему не проиграть в течение столь продолжительного времени. Итальянец с лёгкостью (но уже не прежней!) осушивает тридцать шестую, а затем и тридцать седьмую бутыль молока, рука тянется за тридцать восьмой. На его лице уже мелькает тень сомнения и вечный вопрос – как долго всё это будет продолжаться? Тем не менее, он по-прежнему старается держаться невозмутимо и независимо.
Николас берёт в руки тридцать седьмую бутылку, подносит к губам и нехотя, явно чувствуя сопротивление своего организма, допивает её, молоко постепенно подходит к горлу, ещё немного, и он не выдержит. Тем не менее он добивает эту бутылку до конца. Именно добивает, а не допивает. Дальше стал действовать принцип – не проиграть другу. Вбив в голову себе эту цель, он продолжил её достижение…
Тридцать восьмая бутылка. Ещё немного и он не выдержит. Серба начинает колотить. Сил не хватает, чтобы откупорить бутылку, и после минутной возни он справляется и с этой задачей. Подносит к губам. В горле чувствуется молоко, во рту уже стоит неприятный привкус, но помня о своём долге, он делает несколько глотков подряд и останавливается. Переждав несколько секунд, он вновь отпивает немного из бутылки. Сцигетти, тем временем, с тем же требующем сочувствия видом допивает свою бутылку, с его лица окончательно и бесповоротно уходит вся его прежняя независимость.
Эту бутылку уже на одной тоненькой ниточки воли Николас добивает до конца. Он уже не может дышать, живот полон молока, он чувствует далеко неприятное бурление в животе. Рука уже автоматически тянется за тридцать девятой бутылкой…
В этот миг просыпаются совесть и инстинкт самосохранения. Внутренний голос переходит в голос серба, и, дрожа, произносит одну-единственную фразу:
- Не… могу… больше!
Стоило произнести эту фразу, как Сцигетти вместе с Николасом мгновенно сорвались с места, отбросив в сторону выпитые бутылки, и кинулись с приличной для произошедшего случая скоростью в туалет.
Отходить от этого случая пришлось довольно долгое время…

Скудные финансовые средства больно били по кошельку Николаса. Вскоре суждено было произойти случаю, чтобы лишний раз подтвердить этот печальный факт. В съёмной квартире, где остановился серб по прибытии в Будапешт, далеко блеском не блистала. Из всех вещей, что он имел с собой – были лишь два костюма и мелкие принадлежности. В одном из костюмов он ходил повсюду, он считался у него рабочим, но вскоре окончательно пришёл в негодность, и очередь последовала за вторым. Однако тот так же не внял гласу совести, за что его хозяин изрядно над ним потом поиздевался.
Второй костюм быстро пришёл в негодность и совершенно износился. В нём нельзя было даже выйти на улицу, чтобы не посмешить людей. Николас долго думал, как и что с ним сделать, но эта проблема канула в лету вслед за проблемой, касающейся индукционного мотора. Вместо того, чтобы уделять себе какие-то средства, он их добросовестно копил на оборудование, за что и поплатился.
Один день из-за этого Николас не вышел на работу. Сцигетти, почувствовав что-то неладное, решил его навестить. Каково же было его удивление, когда он застал серба, совершенно разбитого и подавленного, сидящего в одной рубашке и износившихся никуда не годных уже штанах , и держащего в руках свой износившийся костюм.
- А, обновляешь гардероб? – просто не зная, с чего начать, решил спросить Антони.
- А, это ты! – как-то бесстрастным тоном ответил Николас и нахмуренным лицом принялся изучать то, что ему помешало занять своё место в обществе.
Близился религиозный праздник, и не пойти на него означало презрение со стороны окружающих. Словно бы не понимая, что вокруг происходит, он поспешил спросить серба:
- И в чём же ты придёшь завтра?
- Не знаю, - совсем смутился Николас. – Может, если перевернуть костюм наизнанку, что-нибудь подправить и зашить, он сойдёт за нормальный?
Сцигетти только пожал плечами.
Всю эту ночь Николас посвятил своей наболевшей идее. Ведь тонущий муравей хватается за любую соломинку, в каком бы он безнадёжном положении ни был. Тоже самое произошло и тут. Эта была последняя надежда серба. Всю ночь он возился и перекраивал свой костюм, шил, но тем не менее вынужден был признать своё поражение.
Утром, проснувшись, он обнаружил себя в кресле, держащего в одной руке нитку с иголкой, а в другой свой бывший костюм, сплошь состоящий из заплаток, которые, однако, не помогли. Найдя его нелепым и смешным, он вновь отказался уходить из дома, прекрасно осознавая всю печаль своего положения.
Мукам вскоре суждено было завершиться, едва на поле действия показалась фигура атлета Сцигетти. Вместо привычного похода в бильярдную, ставшего уже традицией, он насильно вывел своего друга на улицу и потащил покупать новый костюм за свои деньги. В конце-концов, всё кончилось не так уж печально. Печальным оно было лишь для спонсора Антони Сцигетти, разом лишившегося некоторого своего накопившегося капитала. Зато теперь Николасу хоть не стыдно было выйти в люди.
Жизнь в Будапеште, несмотря на все трудности, протекала весело и беззаботно, кроме того, Николас получил здесь возможность узнать много нового и продемонстрировать свою природную изобретательность, к которой он так быстро уже пристрастился с раннего детства.
Случай, которому в нашем мире принадлежит три четверти выполненной работы (и выполняемой) сыграл в очередной раз немалую роль в становлении личностей обоих друзей. Вскоре телефонной компании Пушкаса пришлось посторониться, когда, наконец, открылась американская телефонная станция, куда оба друга тотчас же и поступили на службу. Оба прекрасно знали, кому принадлежат любые телефонные станции в мире.
Эта работа позволила им представить себе, как работают передовые предприятия этого времени. Решения чёткие, быстрые, и не только на бумаге. Работа хорошо налажена, заработок приличный. Казалось бы, что ещё нужно новичкам в таком богатом городе, как Будапешт, в этой древней колыбели Европы.
Здесь, помимо всего прочего, были не только деятельные рабочие, знающие на зубок свою работу, но так же люди образованные, знающие историю, науки. В общем, почти специалисты. Но ими они вовсе и не собирались становиться – таких компания на службе долго не держала. Лишь те, кто много работал и становился в ходе своей работы специалистом, вполне заслуживали её внимания. Тут, в отличие от многих других предприятий того времени, ценились стойкость и ум, умение быстро принимать решения, широкий кругозор.
В общем, то же, что и у Алекса. Банда лиходеев, дилетанты с широким кругозором.
Вот эти-то молодые люди и поведали много этим, как потом оказалось, новичкам в работе. Николас подробно ознакомился с устройством и историей изобретения телефона. Тут же он стал много читать и про самого Алекса Вингерфельдта, вложившего львиную долю своих усилий в это великое предприятие. У него был хороший нюх на такие идеи. Он их чувствовал издалека, как и хороших людей. Наверное, это качество он привил и собаке Гая, которая была не равнодушна только к злыми коварным людям.
Алекса в узких кругах именовали никак иначе, как «Наполеоном изобретения». И было за что. В свои тридцать пять лет он уже имеет право стать королём электричества. При этих мыслях Николас улыбнулся. В мире было много этих некоронованных королей. К их числу принадлежали в основном богачи, и довольно редко люди, которые своим лбом стали преодолевать любые препятствия.
Изобретение угольного порошкового микрофона способствовало улучшению связи, как было сказано ранее. Эту историю, уместившуюся в одном предложении, Николас легко бы в словах растянул на приличную брошюрку. Такова была его работа. Но была не только теория, практика тоже существовала, и вполне применялась на деле.
Николаса часто посылали на столбы, и он легко, подобно белке, карабкался на них. Сыграло роль то, что он неоднократно в детстве уделял внимание лазанию по деревьям. Он чинил линии передач, просто проверял их и смотрел на мир свысока. Может, в этот момент он считал себя покорителем неба, этого уже не узнает никто. Но то, что это производило на него сильное впечатление, это было правдой.
На земле была более скучная работа, там он чертил, проектировал, использовал все свои скопившиеся знания математики. Здесь же он изучал принцип индукции, при котором масса, несущая электрический или электромагнитный заряд, может вызвать аналогичный заряд или магнитное притяжение во второй массе, не соприкасаясь с ней.
Так же ему пришлось освоить изобретения Вингерфельдта – а именно, многоканальный телеграф (квадруплекс), позволяющий отправлять четыре сообщения телеграфным кодом Морзе одновременно в двух направлениях (неслыханная дерзость для того времени!), и новый индукционный углеродный дисковый динамик — плоское, круглое, легко снимающееся устройство, которое до сих пор есть в трубке любого телефона.
Изучая эти новаторства своего «опекуна» и патрона, он стал чаще задумываться над тем, как их возможно улучшить. Итог его умственных скитаний дал результат…
Глава компании в недоумении смотрел на высокого худощавого парня с чёрными глазами. Николас был спокоен и продолжал возиться возле своего нового изобретения, возможно, первого в его жизни. Он был собой доволен.
- И? Что это и как оно называется?
- Усилитель голоса. Я его называю репродуктором.
Вероятно, он собой гордился… Но самое интересное стало заключаться в следующем – придав своему углеродному диску форму конуса, он сконструировал репродуктор, повторяющий и усиливающий сигналы, — предтечу громкоговорителя, и ему даже не пришло в голову получить на него патент!
Этим закончился плодотворный период творчества Николаса. Нормально заработав денег, он с чувством выполненного долга отправился назад, в Прагу. Тут его дождался другой, не менее потрясающий и интересный сюрприз, удививший его до глубины души. Интрига скоро откроет ему глаза на происходящее.