Понедельник

                Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
                Очертанья столицы во мгле.
                Сочинил же какой-то бездельник,
                Что бывает любовь на земле…


  Я ненавижу Петербург, да простят меня жители этого города и рафинированные интеллигентки, мечтающие из глубинки перебраться в большой город, но не в бездушную Москву. Питер – это вязкая смесь быдла и интеллигенции, суицидов и любви, а еще это дождь. А я терпеть не могу дождь. Его никто не любит. Я вспоминаю слова Боба Марли всякий раз, когда кто-нибудь мне говорит, что обожает гулять под дождем и при этом не расстается с зонтом. И обязательно зонтом-тростью. Это же Питер. Если не хватает ума, должно хватить денег (хотя бы на трость, а, может, еще и на шляпу хватит). Я живу в этом болоте с самого детства, родители переехали сюда из Сочи, когда мне было три года, так что о городе на берегу Черного моря я вам ничего не расскажу, ибо не помню. А те черно-белые фотографии, где я стою без трусов по колено в приливе – это все для таких моментов, которые очень любят режиссеры дешевых американских комедий (ну когда мама показывает девушке фотки сына в стиле ню). В этом городе от Венеции только вонь и вечная слякоть, от Пальмиры только развалины, от столицы только отголоски…
  Но однажды… Банальное начало, не правда ли? Так и хочется бросить читать. А мне писать. Но извините, просто я не писатель, я рассказчик. А расскажу я вам одну историю. Даже не историю, случай. Да, вот так лучше, просто один случай из жизни.
  Я как всегда возвращался домой далеко за полночь. Уставший, голодный – все как у всех. От работы до моего дома минут двадцать ходьбы – поэтому передо мной никогда не стояла проблема транспорта, чем безоговорочно нагло пользовался мой начальник. Я привык жаловаться на жизнь, вы уже успели, наверное, заметить, поэтому мои друзья не очень любят осень и в частности осеннее общение со мной. У меня как у шизофреников – в межсезонье хандра лишь усиливается. Злой после десяти часов работы в небольшой фирме я тащился к дому, уткнувшись носом в высокий воротник пальто (это Питер, помните, никаких курток!). Накрапывал мелкий дождик, самый мерзкий из сотни видов петербургских дождей. Быстро меряя асфальт шагами, я уже почти дошел до нужной парадной (СПб!), как вдруг обнаружил, что моя нога уткнулась во что-то мягкое. Я поднял глаза в полной уверенности, что увижу собаку или кошку, равнодушно расстелившуюся посреди тротуара. Но это была маленькая девочка. Она была одета в безразмерный вытянутый черный свитер, из под которого торчало красное платьице, изрядно засаленное и потертое. Девочка была в калошах и берете, длинные русые косички спускались по спине и касались асфальта. Она сидела. Почти в луже. Мою голову сразу атаковали различные мысли – не самые радужные, признаюсь. И тут передо мной встал вопрос, истинно русский, истинно равнодушный – пройти мимо, или все-таки спросить, что случилось. Я тронул девочку за плечо, она не реагировала. Я потряс чуть настойчивее, она не отвечала. Я обошел ее и сел перед ней на корточки. Ослепительно зеленые огромные глаза уставились на меня кошачьими зрачками, она улыбалась, почти смеялась, но пыталась сдержаться. Я пристальнее взглянул на нее, и тут она покатилась со смеху, дергая ногами и держась за живот. Я опешил, а что еще я мог сделать, почувствовать, подумать. Ступор – логичная реакция на такую девочку.
  - Как тебя зовут? Где твоя мама? – Подождав, пока она успокоится, спросил я.
Она молчала.
  - Как ты здесь оказалась? Где твой дом? – Продолжал спрашивать в пустоту.
Она лишь улыбалась. Я встал, но она сразу подскочила и встала рядом. Я решил, что не стоит впутываться в историю с этой девчонкой и побрел к дому. Она шла следом. Мне стало не по себе, что незнакомая маленькая девочка увязалась за мной словно собачонка. Я остановился. Она тоже. Я решил убежать от нее – а что еще было делать. Она побежала следом. Добежав до дома в полной уверенности, что она давно уже отстала, я решил проверить и обернулся. Фильм ужасов, и только – она стояла рядом, даже ничуть не запыхавшись, а ведь бежали мы долго. Я уставился на нее, не зная, что же предпринять. И тут она сказала:
   Сиреневая даль и синий светофор,
   Мне стыдно желтизною глаз.
   Скрутить себя, и черный твой укор –
   Сверлит меня рубиновый алмаз.
   Зеленым светом солнце освещу,
   Оранжевым дождем умоюсь.
   И без тебя я в сером, но в раю –
   От белых ангелов никак не скроюсь.
  Она прочитала стихотворение взахлеб, на одном дыхании. Я хотел спросить, что это все значит, но язык не слушался меня. Повернувшись к входной двери, я решил, что надо пригласить ее к себе – все-таки на улице было очень холодно, она наверняка замерзла, да и выяснить, что означал этот стих, мне тоже захотелось. Я обернулся – но ее и след простыл. Я вышел из колодца на широкую улицу, где встретил ее – но улица была пуста, тиха и неприютна. Что-то и я стал писать почти стихами…
  Две ночи я не мог уснуть – все пытался вспомнить хотя бы строчку из этого стихотворения, но как назло ничего не лезло в голову, лишь свои стихи вдруг начали откуда-то появляться. Надо сказать, что стихов я не писал никогда, даже в школе, даже во времена своей первой любви, во времена депрессий и самых радостных событий. Я не любил литературу, я предпочитал ее прогуливать. Поэзия для меня – то же самое, что язык программирования для блондинки. Но тут запело, зазвучало. Я начал писать стихи. Так продолжалось неделю, и пока я превращался в Пушкина, я начал замечать, что все вокруг меня стало меняться. Петербург из грязного, неумытого стал красивым, с витиеватыми рисунками на лице. Нева разлилась широкой быстроходной вольной рекою, моросящий дождь стал освежающей влагой, а угрюмые жители города – задумчивыми мыслителями.
Музыка заиграла во мне и вокруг.
  Я решил сходить в литературное кафе. Да-да. То самое место, где те самые рафинированные интеллигентки пытаются заинтересовать своими пошлыми, грубыми (с их точки зрения дерзкими и злободневными) стишками индифферентную публику. Я не знаю, зачем туда шел. По зову сердца? Я самый большой скептик из всех знакомых мне людей. Просто пришел. Сел. Уставился в пол. Провалился куда-то. Но тут услышал:
   И без тебя я в сером, но в раю –
   От белых ангелов никак не скроюсь.
  Я резко поднял глаза, в полной уверенности, что сейчас передо мной снова возникнет та самая странная потрепанная Питером девчушка. Но у микрофона стояла девушка небольшого роста с короткими волосами и ярко красными губами, немного смущенная и от этого казавшаяся еще одухотвореннее…
  Но вечер только начался, а у меня уже не было сил усидеть на месте – так я хотел подойти к ней. Что меня тянуло? Только ли это невероятное совпадение? Не знаю, и никогда не узнаю. Но вот часы закончили свой черепаший бег на отметке 9 и вечер стихоплетов и гениев завершился. Я подскочил к ней так резко, что она в негодовании отпрянула от меня. И тут я увидел два огромных зеленых глаза с кошачьими зрачками.
 - Извините. – Сказала она. – Мы знакомы?
 - Н-н-нет – Промямлил я и почему-то молча протянул ей свою тетрадь со стихами.
Она не задумываясь взяла ее и пролистала. По мере чтения глаза ее постепенно лезли на лоб, грозясь потеснить корни ее каштановых волос.
 - Откуда это у вас? – Немного резковато спросила она.
 - Это мои. – Только и смог выдохнуть я.
 - Но… это мои стихи. Я..я..ничего не понимаю. – Она растерялась не меньше меня.
 - Я слышал стихотворение от одной маленькой девочки. Вы сегодня читали его.
 - Я читала это стихотворенье первый раз вслух. Его никто не видел до этого. – Улыбнулась она, уже догадываясь о чем-то. – Вы встретили девочку в понедельник?
 - Да. – Сказал я.
 - Именно тогда, ночью я и написала его.
 - Что? Я ничего не понимаю… - И это было чистейшей правдой.
 - Вы не догадываетесь? – Спросила она уже почти лукаво.
 - Так это была… - Глаза мои округлились.
 - Да, именно. – Улыбнулась она. – Я тоже однажды на это наткнулась случайно, и с тех пор все как будто больна…

***
  Петербург – это мой любимый город. Солнечные зайчики, отражаясь в лужах, играют с прохожими, оставляя улыбки на их лицах. Нева шумит волнами, убаюкивая город, заглушая запах машин. Чайки бьются о небо и весело кричат о том, что им повезло жить здесь и сейчас. Вслед за ними толпа девчонок и мальчишек наперегонки бегут по набережной, пробиваясь сквозь толпу, лишь для того, чтобы увидеть «Аврору» раньше своих приятелей. Студенты кучкуются на пляже около Петропавловки, а старики ждут дождя, которого не было с самого утра. Художники выстраиваются в ряд рядом с мостом, чтобы успеть запечатлеть всю эту благодать, пока северное небо не погнало их домой писать натюрморты.
Она стоит рядом со мной, положив свою руку на перила моста, щурится как кошка и сквозь щелочки ее глаз на меня смотрят ее изумруды. Моя рука скользит по ее руке, я легонько сжимаю ее и тоже закрываю глаза, пока солнце горит для нас, пока дождь не погнал нас писать стихи. Это лучшее место на земле…