Откровенный разговор с Богом. Роман. Часть 1-я

ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР С БОГОМ


ДУХОВНЫЙ РОМАН




НЕОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ВСТУПЛЕНИЕ

 Автор хочет заранее предупредить читателя, что роман этот не совсем обычный. Он написан на тему, еще пока для нас  непривычную, новую — на тему Церкви.
В связи с этим для многих часть его содержания, проблем, разговоров может оказаться не совсем понятной.
Автор решил исправить этот "недостаток" единственным способом,  какой был в его распоряжении — по возможности придав сочинению живость и занимательность. Оно написано в традиционной "сюжетной" форме и обладает всеми  признаками самого обычного, всем нам знакомого романа.
Но, как только автор справился с этой проблемой, перед ним тут же встала новая — уже, так сказать, не творческого, а, личного порядка. Увлекшись самим процессом "сочинительства", он как-то совершенно забыл о том, как может отнестись к подобным "творческим проявлениям" то самое, чему посвящен роман — то есть Церковь. Известно ведь, что некоторые ее представители настроены в этом отношении достаточно строго. Учитывая это, автор считает необходимым сразу сказать, что к самой Церкви и к этим ее представителям он относится с глубочайшим уважением, и меньше всего желает в связи с этой своей работой кому-нибудь  неприятностей —  в том числе и самому себе.
Нужно добавить еще то, что у меня на самом деле нет более горячего желания, чем отказаться, в конце концов, от всякого "творчества",  так же как и от всего прочего сомнительного и странного в моей жизни, и посвятить ее, наконец, самом важному, что только может быть в этой жизни, т.е. служению Богу и ближнему — но  только оказывается, что это не так-то просто вот так вдруг сразу взять и сделать. А пока это не получается, как раз и приходится пробовать обратить на пользу этой новой цели хотя бы свои прежние способности — в том числе и эту довольно странную способность «сочинительства». Только этим стремлением и объясняется появление романа, и только так я и прошу относиться к этому опыту, к этому странному "гибриду" художественного сочинения с проповедью.
Думаю, пока достаточно объяснений. Все равно они, по существу, ничего не объясняют. Я хотел бы лучше перейти к самому делу, т.е. к самой истории. Еще раз прошу прощения за  странность содержания и за новую, нетипичную для нашей литературы тему. Конечно, можно было бы эти страницы, которые вы держите в руках, и вовсе не читать — ведь каждый в этом деле свободен. Но, с другой стороны, всем нам сейчас так много всего приходится читать, самого разного содержания и качества — так почему бы не прочитать и это?..
Впрочем, не буду больше ничего объяснять — а лучше, с Божьей помощью, начну.

 



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ




ГЛАВА ПЕРВАЯ

 В это утро Виктор проснулся с рассветом. Край неба между соседними домами лишь чуть-чуть посветлел — а он уже поднялся и сел на постели. В комнате стоял еще полумрак. Некоторое время он так и сидел — как-то сосредоточенно и тихо, будто о чем-то размышляя. Его самого удивляло его раннее пробуждение. Прежде он не имел привычки так просыпаться — эта привычка появилась у него лишь в последний год.
Небо за окном постепенно светлело. Вот уже солнечные лучи осветили стену соседнего дома — но само солнце еще не показалось из-за крыши. Сам Виктор ощущал в своей душе какие-то особые мир и тишину. Раньше у него тоже не было таких чувств — они появились в его жизни лишь этой весной.
Посидев так несколько минут, он вдруг сделал нечто странное — то, чего тоже никогда не сделал бы прежде — вдруг встал, оделся, накинул в прихожей куртку и вышел из дома. Прикрыв за собой дверь, он спустился по лестнице, и скоро уже выходил из подъезда.
На улице стояла тишина. Большой двор одного из окраинных высотных районов Москвы еще спал. Еще горели ночные фонари, высокие дома ярко рисовались на фоне неба. Дул свежий утренний ветер, донося запах сухой прошлогодней весенней травы и земли. Короче, утро еще только вступало в свои права.
Он постоял у подъезда — а потом медленно пошел вдоль дома. Дорожка обогнула его, потом соседний дом, потом углубилась в соседний квартал. Кругом стояла все та же тишина. Такой привычки — бродить рано утром по спяшему району — у него тоже раньше не было. Он вдруг задумался о причине таких изменений — и внутренне, в душе улыбнулся.
Он миновал один квартал, потом другой — и вышел на окраину их района. Здесь  сразу за небольшим пустырем начинался городской лес. Это был остаток здешних прежних лесов, который был сохранен в черте города, прямо среди больших жилых районов. Лес был, по подмосковным меркам, довольно жиденький и истоптанный — и все же для местных жителей он вполне давал возможность отдыха и общения с природой. Стоило отойти чуть в глубину — и можно было на какое-то время забыть, что ты посреди города, а в этот тихий ранний предутрениий час здесь вообще было удивительно хорошо!
Виктор достиг крайних деревьев и пошел дальше, вглубь леса. Здесь, в лесу снег уже почти сошел, и только кое-где еще лежал белыми лоскутами — особенно в небольших рытвинах и канавах. В других, свободных от снега местах, местами уже пробивалась первая весенняя зелень. Тонкие белые березы, как свечки, тянулись вверх, чернея своими тонкими веточками на фоне светлеющего неба. Настроение во всем было какое-то особенно свежее, бодрое и стройное. Воздух  был прохладный, свежий и бодрящий.
Отойдя довольно далеко от своего района, Виктор остановился посреди леса. Стояла чуткая предутренняя тишина. Небо все более светлело, близился восход солнца. Виктор стоял посреди леса, оглядывая чистое ясное небо, пробивающуюся зелень, стройные высокие стволы деревьев. Он весь был полон какого-то особенно светлого и бодрого чувства. Этого чувства тоже не было в его прежней жизни. Оно появилось лишь недавно, в связи с произошедшими в его жизни в последний год изменениями. Он вновь подумал об этих столь благотворных изменениях — и вновь внутренне улыбнулся. Да, эти изменения буквально преобразили, перевернули его жизнь! Кем бы он был теперь, если бы год назад не нашел этого места, не встретился бы с этими людьми!.. Конечно, все эти благотворные изменения были связаны именно с  этим! Действительно, в его жизни, так же, как теперь и в жизни природы, наступила настоящая весна!
Тем временем небо между деревьями заметно посветлело. В той стороне, где были большая поляна и большой лесной пруд, готовилось взойти  солнце. Весенний лес был прозрачен, в нем было далеко видно, и все это пространство между деревьями все больше пронизывал свет. Еще  минута — и солнце поднялось между деревьями, сразу осветив весь лес, так что стволы берез ярко засверкали. Птицы, которые до этого неизвестно где прятались, вдруг тоже ожили, и весь лес огласился их пением. С первыми лучами солнца они пробудились — и теперь славили и это прекрасное утро, и  новый день, и весну.
Виктор еще некоторое время бродил по весеннему лесу. Ему радостно было видеть это пробуждение природы. Эти впечатления связывались в нем с мыслями о его теперешней жизни, о том новом, что появилось в этой жизни и что наполнило ее новыми глубиной и смыслом. Он вспомнил, что сегодня как раз тот день, когда ему вечером нужно будет ехать в то  место, к тем людям, которым он обязан этими изменениями. Это вовь наполнило его душу спокойной радостью. Как знать — может быть, именно этому предчувствию он и был обязан своим сегодняшним ранним пробуждением и этой своей необычной прогулкой?..
Проведя еще с полчаса влесу, Виктор, наконец, вернулся в свой район и пошел к своему дому. Вернувшись домой, он совершил обычные приготовления, которые делает каждый работающий человек перед рабочим днем. Наконец, позавтракав, он снова вышел из дому. Ему предстоял самый обычный рабочий день. Да, наш герой был обыкновенный москвич, который, как и все, работал на своем предприятии, куда и ездил каждое утро — и вообще внешне ничем не отличался от многих вокруг. Все дело было именно в этих невидимых, внутренних изменениях. Но чтобы понять, в чем они состояли, нужно поближе познакомиться с героем, что мы и сделаем.

Итак, Виктор был обыкновенный москвич, причем достаточно молодой. Он жил в новостройках на окраине Москвы, со старшими родственниками — что, впрочем, для нашей истории не имеет существенного значения. Также он ходил на обычную работу, в одно из учреждений — что тоже для нашей истории не слишком существенно.
Те изменения, о которых здесь говорится, произошли с ним около года назад, когда он, в своих довольно необычных духовных поисках, как уже было сказано, нашел некоторое место и некоторых людей. С тех пор его жизнь существенно изменилась. Так, например,  за этот год у него заметно наладились его отношения с домашними.  Если раньше они были, как часто говорят, «не лишены проблем», то теперь эти отношения  стали добрые, спокойные, почти не дающими повода к каким-либо разногласиям и противоречиям.
То же можно сказать и о его отношениях на работе. Отношения с сотрудниками у него стали деловые и ровные. Он старался не делать ничего «для себя», по возможности, делать то, что необходимо, для других — и благодаря этому все, кто там знал его, относились к нему по-доброму.
То же касалось и всех других сторон его жизни. Тут читатель недоуменно скажет: "Ну, это прямо какой-то "идеальный" герой! Что вы нам рассказываете — таких в жизни не бывает!»
Может быть и правда такое бывает довольно редко — и все же автор настаивает, что иногда такое вполне реально. Ведь всех этих благотворных изменений Виктор достиг не сам — а благодаря некоторым обстоятельствам и людям, что существенно меняет дело. Самому всего этого действительно было бы достигнуть практически невозможно. Но в некоторых случаях человеку может быть оказана помощь — и тогда действительно становится возможным то, что никак невозможно достигнуть своими силами. Чтобы успокоить читателя скажу, что то состояние, которое здесь описано, было достигнуто им уже совсем в недавнее время, этой зимой и весной — а до этого бывали в его жизни моменты и даже периоды, весьма далекие от совершенства, полные совсем других настроений и чувств. Так что в действительности все здесь вполне реально. Что же это были за люди и что за средства, которыми Виктор воспользовался, будет объяснено в дальнейшем.
На работе, как уже было сказано, было у него все хорошо налажено. Он исполнял свои задания, отчитывался в них начальству — и извлекал для себя большую пользу из такого положения дел. Предстоящий рабочий день не должен был принести ему никаких неожиданностей. Он делал то, чем занимался всегда — а сам тем временем думал о том, что ему действительно было интересно. Чем ближе был вечер, тем больше сознание его сосредотачивалось на этом. Он будто был уже душой там, он предвкушал уже эту атмосферу, это общение… Да, без сомнения, последний год в его жизни многое изменил. Центр его жизни теперь был там, там были все его действительные интересы, а дома и здесь… что же, это было всего лишь провождение времени… Он думал о том, как все это произошло в его жизни. Духовные поиски, храм, эти вечерние занятия, несколько месяцев хождения туда — и вот, как-то незаметно переменилась его жизнь, во всяком случае, некоторые акценты в ней — что для него теперь важно, что неважно… Он теперь не мог бы представить своей жизни без этой новой, духовной стороны… И вместе с тем — что-то начало его в этой жизни смущать. Или это что-то временное, случайное, чему вовсе не следует придавать значения?.. Но он вспомнил, что те же  мысли приходили ему и месяц назад, и полгода… Нет, он чувствовал что-то — но не мог даже себе определенно сказать, что. В связи с этим он из-за мысли о своей вечерней поездке ощутил не только радость. Было что-то, что его смущало, тревожило, омрачало радость, с которой он еще утром собирался туда. Но, в конце концов, он все равно поедет туда… Стоит ли придавать значение каким-то неопределенным чувством, когда там — сама Истина, Спасение, радость общения духовных братьев и сестер!..
С этой мыслью он вышел из своей  комнаты и собирался идти с работы. тут вдруг к нему подошел один сотрудник, с которым он был неплохо знаком. Это был интересный, неплохой человек, с которым Виктор иногда заводил разговоры как раз на тему своих новых интересов. Теперь он сам подошел к Виктору — и, видимо, хотел с ним о чем-то поговорить.
— Послушай… можно тебя на минутку? — спросил он.
Виктор обратился к нему.
Знакомый, видимо, не решался заговорить.
— Я… о том деле, — сказал он, наконец, — Помнишь, ты говорил?..
Виктору показалось странным, что вот, он как раз думает о том деле — и вдруг этот человек говорит с ним о том же.
— Я подумал, — продолжал между тем сотрудник, — И ты знаешь… я бы, пожалуй… решился. В самом деле, что я теряю? Что мне от моей теперешней жизни ждать? Что в ней такого уж интересного?
Виктор внимательно смотрел на собеседника.
— Чего мне ждать? — продолжал тот, — Здесь я только штаны протираю? Дома, в семейной жизни — полный тупик. Интересов своих собственных нет. Ты же говоришь, что там… какой-то выход. Вот я и думаю — может быть, в самом деле попробовать?..
Виктор с волнением слушал собеседника. Ему не часто приходилось слышать от людей такие слова. Но он сдержал себя, и вполне спокойно сказал:
— В самом деле, почему не попробовать?.. Ты же знаешь, что это всегда возможно. У нас принимают всякого. Уверяю тебя, что результаты тебя обрадуют, и ты не пожалеешь.
Его знакомый как бы размышлял вслух.
— Да я уже знаю, слышал… Сам не знаю, чего я жду… Тут, наверное, дело такое, что нужна решимость. А решимости-то как раз и не хватает… Иногда думаю — все, надо поехать — а потом как-то так получается, что все не соберусь… Уж не знаю, почему так получается… А у вас, ты говоришь, там хорошо, интересно... Все друг о друге заботятся, все знают друг друга… Ты знаешь ведь, какая главная моя проблема? Вроде вокруг полно народа — а людей  нет…
Виктор взволнованно глядел на собеседника.
— Да, я тебе уже говорил, что люди там есть, — сказал он, — Но чего же ты никак не решишься? Вот взял бы хоть сейчас и поехал.
Лицо знакомого выразило сначала оживление, а потом грусть.
— Вот в этом-то вся и проблема… Вроде хочется, а все никак не решусь…
Виктор хотел сказать, что он как раз сегодня едет туда, и мог бы его проводить — но почему-то сдержался.
Ему вдруг пришло в голову, что он сегодня был бы не очень рад вести своего знакомого туда. Конечно, для него это было бы полезно — но Виктор вспомнил вдруг о своих сегодняшних сомнениях. Теперь, когда ему самому было с этим делом далеко не все ясно, ему было бы тяжело везти туда еще кого-то другого. Нет, он по-прежнему считал это добрым и полезным — и все-таки не хотел брать сегодня с собой своего знакомого.
— Ты можешь поехать туда в любой момент, — сказал он, — Это очень легко найти, я тебе адрес дам. Только действительно нужна твоя решимость — под лежачий камень вода не течет. А за результаты не опасайся — это будет лучше, чем ты ожидаешь…
Он вырвал листок из записной книжки, и написал своему знакомому адрес. После этого попрощался с ним и пошел из института. Тот остался в коридоре, рассматривая листок с адресом. На лице его по-прежнему оставалось какое-то сомнение.
Виктор же быстро вышел из института. Он теперь направлялся туда, куда собирался весь день, и о чем был состоявшийся только что разговор. Все дневные дела его были закончены, и теперь уже ничто не могло задержать его в его поездке.


ГЛАВА ВТОРАЯ

Меньше чем через час  он вышел на нужной станции метро. Это был центр, один из старых, не слишком людных районов. Оказавшись на улице, он огляделся и пошел в привычном направлении. Был уже вечер, но ранний — еще только опускались сумерки.
Улица была неширокая, не слишком людная. Изредка ему попадались прохожие. Кое-где стояли ларьки, в них шла не слишком бойкая торговля.
Он шел не торопясь и спокойно. От прежних сомнений его почти не осталось  следа. Он шел с готовностью, будто приближаясь к некоему  центру, куда с утра стремилась его душа — и из-за этого все вокруг приобретало для него новый смысл, светилось новыми красками. Весенние деревья, редкие прохожие,  начинающие зажигаться огни домов, редкие проезжающие в сумерках машины — все это как-то особенно радовало его глаз, было полно глубины и смысла. Тот центр, к которому он приближался, был центром правды, добра, внутренней свободы —  от этого все вокруг он воспринимал так же.
Вдруг впереди, неподалеку показался знакомый прохожий. Виктор сразу его узнал — в то время, как сам он шел туда, этот человек возвращался оттуда. Когда они поравнялись, они оба сделали одно и то же — тихо кинули друг другу, сделали знак рукой, улыбнулись — и прошли каждый своей дорогой. Между ними даже не было сказано ни слова. Они даже не окликнули друг друга по имени. И, тем не менее, даже от самого факта встречи что-то потеплело в душе Виктора. Он пошел дальше по улице, тихо улыбаясь. «Вот как хорошо, — думал он, — еще одна особенность этого места. Даже люди здесь особенные.» Через некоторое время он встретил еще одного знакомого — и вновь повторилось то же.  Такие встречи повторились за время его пути несколько раз.
Все эти люди были его здешние знакомые — он с ними познакомился там, куда он направлялся, в этот, последний год. Особый "ритуал" встреч естественно выработался между ними, поскольку знакомых было много, и невозможно было с каждым поддерживать глубокие личные отношения. И, тем не менее, всех их соединяло что-то обще, то общее дело, к которому они все здесь были причастны — и именно это выражалось в таких доброжелательных, по большей части молчаливых встречах.
Эти впечатления еще более подняли настроение Виктора, еще более настроили его на высокий и светлый лад. Уже не осталось и следа от его прежних сомнений. Так, несколько раз свернув в знакомые улицы и переулки, он, наконец, дошел до этого места.

Сумерки еще сгустились. Виктор свернул с улицы и остановился в небольшом дворе. Он мог бы сразу идти туда, куда собирался — но решил здесь немного задержаться.  Он любил этот двор, и любил здесь прогуливаться, или подолгу оставаться — просто так, без всякого дела. Место это само по себе обладало для него какой-то особой привлекательностью. Он будто чувствовал здесь присутствие чего-то таинственного и незримого, что пронизывало все собой, наполняло все вокруг какими-то особыми глубиной и смыслом.
Главной  особенностью места был храм. Он стоял в глубине двора, ближе к выходу в соседний переулок — удивительно белый, чистый, будто не принадлежащий к этому городу. Его стены, недавно побеленные, будто светилась и мерцали в темноте, создавая возвышенное и странное впечатление. Храм был старинный, массивный — из тех, что строились в этих местах три или четыре века назад. Золотые его кресты и купола  тускло мерцали в вышине.
Обстановка же вокруг него была самая обычная. Его окружал старый московский двор. Несколько трехэтажных домов, годных уже на слом, несколько тополей и лип — огромных, создающих впечатление чего-то незыблемого и прочного, какие-то подсобные строения,  куча мусора в углу двора — да посреди всего этого ровная площадка асфальта. Все было самое обыкновенное — такое же, как в десятках других подобных дворов. Но, как уже было сказано, для Виктора в этом месте было что-то особенное, наполненное глубиной и смыслом, привычное и родное. Ему казалось, что все, что для него было связано с храмом, пропитывало собой не только храм, но и все пространство вокруг — все соседние улицы и дворы, и, в особенности, этот двор.
И вот, он снова остановился здесь, прислушиваясь к этому ощущению. В центре Москвы уже давно сошел снег. Мусор и старые листья лежали на грязных газонах. На пятачке асфальта слежалась пыль, и залетавший во двор ветер взметал ее вдоль бордюра.
Нижние окна в храме светились — там, как всегда, шла вечерняя служба. Дверь то и дело открывалась — и туда входили все новые братья и сестры.  Виктор еще постоял во дворе — а потом вместе с ними      вошел в храм. Здесь сразу же его охватили новые впечатления.  Храм сиял тысячью электрических ламп. Его белые стены и своды поднимались высоко вверх, создавая впечатление чего-то бесконечного. Внизу сияло множество подсвечников, со стен смотрели знакомые иконы. Мощно и возвышенно пел хор. Священники в белых церковных одеждах умело и стройно вели службу.
Виктор встал среди прихожан и углубился в молитву. Он чувствовал себя здесь как дома — все ему было здесь знакомым и привычным. Краем глаза он поглядывал по сторонам — кругом его были все знакомые, родные лица. Вот брат Сергей, с которым они вместе ходят в одну группу, вот молодая сестра Наталья, вот брат Андрей, с которым они вместе работали здесь на хозяйственном дворе, вот его старшая подруга сестра Анна. Он узнавал все новые и новые лица — и от этого на его душе еще больше теплело. Со всеми этими людьми он познакомился сравнительно недавно, не более года — и вот уже получилось так, что во всем мире для него нет этих людей никого дороже! Он снова чувствовал себя одним из них — и выходило так, что для него теперь во всей его жизни нет ничего дороже этого единства.
Он вдруг снова с особой силой почувствовал, что он здесь «среди своих», там, где ему сейчас и место, где он и должен быть. Все тревоги и сомнения окончательно ушли —  а остались только эта служба, лица знакомых братьев, и его чувство радости и единения со всеми вокруг.
Скоро служба кончилась. Виктор постоял еще в храме — и потом вышел на улицу. Здесь, во дворе теперь собирались братья и сестры. Стояли кучками, вели оживленные разговоры,  некоторые вместе собирались куда-то идти. Церковная жизнь, которая в недавние тяжелые времена обычно службой и заканчивалась, здесь еще только начиналась. Двое братьев прошли мимо Виктора на хозяйственный двор. В одном из домов при храме зажигались окна — и некоторые из стоящих компаний направлялись туда.
Но Виктору хотелось побыть в тишине. Недавние сомнения и мысли снова вернулись к нему. Он не хотел покидать братьев — и в то же время хотел встать от них в сторонке, отдельно. Странно — он и глядел на них теперь как бы «со стороны». Все это оживление, вся эта яркая духовная жизнь вдруг на какой-то момент показалась ему не имеющей к нему отношения, как будто он был здесь не «свой» — а посторонний наблюдатель.
Все с тем же смутным, неясным ему самому ощущением он отошел от входа в храм и встал около другого дома, в котором горели всего одно или два окна. Рядом был подъезд этого дома, в который он прежде частенько заходил. Несколько минут он стоял здесь, как бы о чем-то думая, лишь изредка взглядывая в сторону храма, на понемногу расходившиеся компании.
Уже совсем стемнело. В соседних домах было мало огней — район этот был почти нежилой. Так и не придя ни к какой мысли, он, наконец, собрался  домой. Но тут, когда он уже собрался покинуть двор и идти снова к метро, рядом вдруг раздались шаги — и тут же кто-то наткнулся на него в темноте.
— Ой, — услышал он встревоженный женский голос, — Кто это здесь по ночам бродит?
Виктор тоже сперва вздрогнул от неожиданности, но тут же успокоился — голос был знакомый.
— Это я, сестра Анна, — ответил он с теплом в голосе, — Вот, решил после службы остаться у храма, воздухом подышать.
—  Виктор? — сказал в ответ женский голос, — Ну ты меня напугал! Иду из дома в храм — и вдруг прямо на тебя наткнулась. Я здесь по вечерам одна — немудрено и испугаться.
Его собеседница тоже успокоилась. Виктор дивился такому совпадению — их странной встрече, как раз когда ему это было особенно нужно.   Впрочем, в том, что сестра Анна была здесь, как раз не было ничего странного. Она была одна из «активных» сестер храма, и часто засиживалась здесь допоздна. Бывало прежде, что и Виктор помогал ей в ее заботах. В большом хозяйстве храма всегда находилось дело, здесь никогда не отказывались от лишней пары рабочих рук.
— Я очень рад Вам, сестра Анна, — сказал он, — Я как раз думал к Вам зайти и повидаться.
— Я тоже тебе рада, Виктор, — сказала она, — Какие  у тебя новости?
Он было хотел что-то сказать — но тут же опомнился.
— Извините, сестра, Вы сейчас заняты… Я Вас не буду отвлекать, — и тут же, решившись и вспомнив свои вопросы, продолжил, — Но я и в самом деле хотел бы с Вами встретиться. Мне хотелось бы с Вами поговорить.
Духовная сестра удивленно взглянула.
— Поговорить? О чем же? Конечно, я всегда готова…
— Мне очень нужно, — взволнованно сказал Виктор, — У меня… в жизни появились некоторые вопросы. Вы хорошо меня знаете, сестра, Вы так хорошо меня всегда понимали… Я именно к Вам с ними хочу обратиться.
Она на секунду задумалась.
— Что ж, я готова… Только зайду сейчас еще в храм, после вернусь — и внимательно тебя выслушаю. Ты, если можешь, наверху подожди…
— Хорошо, сестра Анна…
Она мягко кивнула Виктору и еще раз вернулась через темный двор к храму. Виктор повернулся в другую сторону, и зашел в бывший с ним рядом  подъезд. Здесь он поднялся по неосвещенной лестнице на второй этаж, и, пройдя по небольшому коридору, толкнул незапертую дверь в знакомую комнату. Здесь он сел на стул у старого потертого стола и стал ждать сестру Анну.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Сестра Анна была доброй знакомой Виктора по этому храму. Она  была одной из первых, кто несколько лет назад пришел в этот храм и начинал это теперь столь развернувшееся дело. С тех пор она бессменно находилась при храме, все свои скромные силы отдавая на служение Церкви. Пожалуй, у нее и не было в  жизни других целей. Она постоянно выполняла здесь поручения и была человеком совершенно незаменимым. Так, несколько лет назад она взяла на себя руководство благотворительным обществом, тогда созданном при храме. Как раз в комнате этого общества Виктор сейчас и находился. Он уже был здесь, т.к. неоднократно помогал в работе этого общества — правда, на самых скромных ролях. Тогда же они с сестрой Анной и познакомились. Хотя ей уже было за пятьдесят, а ему всего около тридцати, они как-то сошлись — быть может, из-за сходства характеров. Они полюбили иногда после работы говорить друг с другом. Виктор рад был знакомству с сестрой — она его почти всегда во всем понимала. Он мог открыть ей самые глубокие свои переживания — и иногда получить даже дельный совет.
Она выглядела уже немолодо, была немного полная, с серьезным и добрым лицом. На лбу она носила очки. В общении с ней от нее так и веяло каким-то спокойствием и теплом, и многие, не только Виктор, находили действительную, несомненную помощь в беседах с ней. Ее все здесь любили и уважали, и многие часто заходили к ней в комнатку ее благотворительного общества.
Комнатка эта, как уже было сказано, находилось в одном из приходских домов, на втором этаже. Сам дом был весьма запущенный, имел вид почти нежилой. Его пару лет назад передали храму — но до серьезного его ремонта, видимо, было пока далеко. У храма было достаточно более важных и первостепенных дел, помимо заботы о внешней красоте помещений. Поэтому дом так и стоял в первозданном виде, почти так, как когда его передали. К примеру, лестница на второй этаж шаталась, все стены были некрашеные. На эти мелочи здесь почти никто внимания не обращал.  Это ли, в конце концов, главное там, где есть истинная вера и горение, где есть настоящее дело!..
Виктор сидел и думал, что скажет он сестре Анне. Он совершенно неожиданно предложил ей поговорить. За секунду до этого у него и мысли такой не было — он вовсе не предполагал к ней сегодня зайти. Но чуть только он увидел пожилую сестру,  он вдруг понял, что именно ее он искал, что именно это ему сейчас надо.
Наконец, сестра Анна пришла. Ласково взглянув на него, она прошла к своему столу и села за свои бумаги. У нее, видимо, как всегда были  дела. Она не оставляла работы не на минуту, и рада была использовать для нее всякое время — даже эти вечерние часы после церковной службы. Виктор знал, что у нее такая привычка — и вовсе не смущался тем, что он находится сейчас рядом с ней в комнате.
Сестра Анна взглянула в свои бумаги, что-то отметила там — и обернулась к Виктору.
— Ну, как ты живешь? — бодро спросила она.
Виктор сперва смутился, но тут же улыбнулся.
— Неплохо, сестра Анна, — сказал он, — Пока вроде не  жалуюсь. А как Ваши дела, сестра Анна?
Она подняла голову и улыбнулась.
— Идут потихоньку... Вот, новую гуманитарную помощь прислали.
Виктор взглянул еще раз на коробки, которые загромождали большую часть комнаты. Помимо прочего, благотворительное общество занималось приемом гуманитарной помощи и ее распространением. За этот год, довольно трудный с экономической точки зрения, они приняли достаточно такой помощи из Западных стран, и достаточно распространили ее как среди своих братьев, так и среди жителей окрестного района.  Вот и теперь очередная партия этих коробок  высилась у дальней стены комнаты.
— Я, может быть, Вам помогу, сестра Анна?  — спросил Виктор, — Вам, верно, надо эти коробки переписать?
— Да я уже почти все закончила! — живо откликнулась сестра Анна, — А впрочем, давай, помоги. Все дело быстрее пойдет. Я от помощников никогда не отказываюсь.
Некоторое время они перебирали коробки, которых осталось действительно не так много, описывая их содержимое. Виктор носил коробки, открывал их и извлекал на свет то, что в них было, а сестра Анна все это аккуратно записывала в большую разграфленную тетрадь. Наконец, они  закончили с этим делом. Сестра Анна устало откинулась на стул и вздохнула.
— Ну, слава Богу, еще один день позади. Теперь можно и поговорить. Давай и в самом деле побеседуем, как в прежние времена. Ну, что у тебя, о чем ты хотел у меня спросить?
Виктор хотел начать — и остановился. Он перед этим все время думал, как бы ему начать о том, для чего он пришел — теперь же понял, что так и не знает, что ему говорить.
— А!.. —  наконец, сокрушенно воскликнул он, — И сам не пойму!.. Какие-то мысли одолевают — никак с ними не разберусь!..
Сестра Анна внимательно взглянула на него.
— Но ты все-таки попробуй, соберись с мыслями. Попробуй мне их высказать — быть может, яснее станет.  Духовная беседа иногда очень помогает в таких ситуациях. Давай вместе обсудим твои проблемы — быть может, вместе в них и разберемся.
Виктор снова не знал, как начать.
— Сестра Анна, — наконец, сказал он, — мои вопросы касаются не только меня самого, но и всего нашего храма.
Сестра Анна удивленно взглянула.
— Ну, так в чем же они?
Виктор молчал.
— Тебя что-то смущает?
— Нет-нет! — поспешно воскликнул Виктор, — Я ничего не хочу такого сказать! Я думаю, у нас все замечательно, очень хорошо! Скорее всего, все это только меня касается. Не знаю, не знаю!..  Быть может, это только мои фантазии!..
Сестра Анна молчала.
— Скажите, сестра Анна, — сказал через некоторое время Виктор, — Вам никогда не приходило в голову… Вам никогда не казалось… что в нашем храме... ну как бы  это получше сказать... (он несколько секунд подбирал слова — и потом, так и не подобрав, сказал, как получилось) Ну, в общем, что в нашем храме что-то не совсем так?
Духовная сестра удивленно взглянула.
— Что ты имеешь в виду? — с тревогой спросила она.
Виктор явно мучался, не в силах найти слова.
— А, я и не знаю!.. — снова воскликнул он, — Но только мне кажется, и последнее время все больше… что здесь что-то не совсем правильно, что здесь… какая-то ошибка.
Сестра Анна с удивлением глядела на него. Впрочем, во взгляде ее не было ни осуждения, ни испуга — а только желание понять.
— Что же, — спокойно сказала она, — Ничто в мире не может быть идеально. Есть, видимо, и у нас какие-то недостатки. Я тоже иногда кое-что замечаю — да и другие братья тоже. Я думаю, надо это иногда обсуждать, чтобы понять, а вслед за тем как-нибудь исправить. Наверное, это совершенно правильно.
Виктор в душе по-прежнему мучался.
—Да нет, я же совсем не то хотел сказать! — воскликнул он, — Я не о частностях, я говорю,  что здесь чего-то  не хватает в целом. Быть может, в глубине что-то не совсем правильно. Последнее время мне весь наш порядок стал казаться странным. Но я не знаю, как это объяснить!
Духовная сестра смотрела на него с интересом.  Виктор боялся, что она испугается, прекратит разговор — он знал, что сказал грубо, резко —   совсем не так, как собирался вначале. И вот — оказалось, что она вовсе не испугалась, а с интересом слушала его, вникала в его слова.
— Постой, — наконец сказала она, — во всем этом надо как следует разобраться. Вопрос этот непростой — к тому же, я вижу, он тебя сильно волнует. Все это нельзя оставлять так. Скажи, постарайся хоть как-то выразить — что именно тебя смущает.
Виктор с минуту думал.
— Я думаю, вот что, — медленно сказал он, — Меня смущает здесь замкнутость.  Здесь все, что делается, направлено только внутрь себя, на своих. Мы все здесь как бы замкнуты в своем кругу и вместе варимся. А это не должно быть так! Не в этом должна быть жизнь христианского храма! Вот что меня в первую очередь смущает, сестра Анна!
Она серьезно смотрела на него.
— Но ты же сам прекрасно знаешь, — задумчиво сказала она, — что наша главная особенность как раз в другом — в том, что мы открыты. К нам всегда может прийти всякий желающий. Он здесь встретит самый теплый прием, сможет включиться в общую жизнь. Мы как раз для людей, а не для себя живем. Я поэтому удивляюсь, что от тебя такое слышу. Как бы ты сам  здесь оказался, если бы мы, как ты говоришь,  были закрыты?
— Да я не о том, сестра Анна! — воскликнул Виктор, — Все это совершенно верно, что Вы говорите, и это прекрасно! И все равно здесь замкнутая жизнь, жизнь для своих. Пройдет какое-то время, и человек, который сюда пришел,  тоже непременно станет  частью этой жизни,  т.е. своим, и совершенно сольется с ней.  Он постепенно забудет все прежнее, всех своих прежних знакомых. Он перестанет ценить свое прошлое. Он станет частью нового мира — и через некоторое время только в этом мире и сможет существовать. Вы посмотрите на тех, которые достаточно  сюда ходят — они не могут уже и думать о чем-то, кроме богослужений и встреч, они ведь ни с кем не общаются, кроме как со здешними братьями. Они из обычной жизни совершенно ушли. Меня, понимаете, сестра Анна, именно это и волнует — вот эта  замкнутость, которая парадоксально сочетается с полной открытостью, с возможностью сюда прийти всякому.
Сестра Анна серьезно думала.
— Пожалуй, я понимаю тебя, — медленно сказала она, — Я тоже ведь человек и многое вокруг вижу.  Но, может быть, здесь и нельзя так судить... Тебе не приходило никогда в голову, что это неизбежно, что такова жизнь, что такова, может быть, суть всей Церкви?..
— Я понимаю Вас, сестра Анна! — увлеченно воскликнул Виктор, — Но я уверен все же, что это не так! Уверен, что это не суть Церкви, а только временное и местное отклонение. Ну посудите сами — ведь в чем суть веры, в чем вообще смысл жизни верующего человека? Не в том ли, чтобы эту веру распространять, людям нести, чтобы приходить к ним и их спасать этой верой? А ведь у нас не так-то многие к этому и стремятся. Они пришли сюда, нашли духовное общение, сестер, братьев — и больше уже, кажется, ничего и не ищут! Конечно, это прекрасно и удивительно — такая жизнь — но ведь должно быть и что-то большее! Прекрасно, когда люди нашли комфорт — я имею в виду, в духовном смысле — но ведь что-то должны значить в жизни и невзгоды, страдания! А здесь у нас человек как бы попадает в "капкан", находит здесь осуществление любой мечты — и больше уже не хочет никуда идти,  а потому и теряет способность других людей к вере приводить.
Сестра Анна слушала очень внимательно. Слова Виктора, видимо, задели что-то глубокое в ее душе.
— Да, я замечала это... — грустно сказала она, — Меня это одно время тоже волновало... Но потом подумала — а могу ли я обо всем судить? В конце концов, вокруг не так уж много мест, где происходит то, что здесь  у нас происходит. Серьезно взглянуть, так место это чудесное, удивительное…  А раз так — значит, я просто должна здесь быть. Независимо от каких-то частных деталей, отдельных недостатков и моих собственных сомнений. Я понимаю то, о чем ты говоришь — но если подумать здраво, какая может быть альтернатива? Могли бы мы еще где-нибудь такое найти? А если так, надо здесь служить Богу и людям, и не думать о частностях.  Ты видишь — я не абстрактно рассуждаю, я думаю реально, практически.
— Я очень хорошо Вас понимаю, сестра Анна, — ответил Виктор, — Но... честное слово, моя душа ищет другого. Я здесь задыхаюсь, мне здесь чего-то недостает.
Сестра Анна грустно улыбнулась.
— Ты ищешь служения, проповеди… Ты хочешь страданий, тревог... Действительно, таких возможностей здесь нет. Здесь каждый уже сам находит свой путь, все это случается вне рамок духовной школы… Но я не пойму все же — ты это просто так размышляешь и говоришь, или ты что-нибудь собираешься делать?
Виктор вдруг замолчал. Ему теперь стало трудно вести разговор. Сестра Анна сказала вдруг то, что сам он себе сказать до сих пор боялся, чего не касался пока в мыслях. Да, он хотел с ней сегодня поговорить — но лишь в общих чертах, не начиная пока о главном. Здесь все для него было совершенно неясно.
— Я пока не знаю, сестра Анна! — воскликнул он, — Может быть, ничего и не будет! Может быть, я еще здесь постараюсь что-то придумать — найду себе новое служение, какое-нибудь новое дело начну!
Сестра Анна удивленно взглянула.
— Может быть… — сказала она, — Ты что же, хочешь сказать, что ты можешь от нас и… уйти?..
— Не знаю, не знаю, Сестра Анна! — с мучением воскликнул Виктор, — Я думаю, что до этого все же не дойдет! Но, честное слово, у меня иногда бывает такая мысль!..
Оба они замолчали. Сестра Анна задумчиво и серьезно смотрела на него. Она его ни в чем не осуждала — но хотела понять. Она, видно, хотела и помочь — но только сейчас не знала, как.
— Быть может, тебе зайти к священнику? — наконец, спросила она.
Виктор с надеждой взглянул на нее.
— Вы думаете, это поможет? Что ж, пожалуй, Вы правы. Я, может быть, этим воспользуюсь — потом, после праздников, когда немного уляжется суета.
— Священник может посоветовать то, что обычный верующий не скажет, — продолжала сестра, — Тем более твой вопрос касается веры, назначения верующего человека…
Они еще немного помолчали.
— Не знаю, не знаю!.. — снова воскликнул Виктор, — Я ничего не знаю! Я, может быть, совсем не то Вам сейчас говорил. Я, может быть, только свои проблемы решаю, которые только меня касаются — а  уже сразу и Вас вовлек! Не обращайте внимания! Может быть, как-нибудь сам решу.
Духовная сестра серьезно смотрела на него.
— По крайней мере, ты знаешь, что в этих вопросах твои духовные братья всегда с тобой, и я в том числе. Конечно, решить за тебя я не могу — это ты должен сделать сам — но духом мы вместе.
Виктор растроганно смотрел на сестру.
— Спасибо, сестра, — сказал он, — Я не ожидал от Вас этих слов. Я говорю Вам о том, что сомневаюсь в вашей работе, что хочу от вас уйти — а Вы мне в ответ обещаете понимание и поддержку. Вот что ценю я в наших отношениях, в нашем братстве.
Духовная сестра с улыбкой кивала.
— Ну, извините меня, ради Бога, — поспешно сказал Виктор, — Я, видно, злоупотребил Вашим вниманием. Уже совсем ночь, мне даже неловко.
— Нет-нет, ничего, — улыбнулась сестра, — Я все равно ведь здесь ночую. Как говорится, и дни и ночи около родного храма… Напротив, мне очень интересно было с тобой поговорить, ты меня заставил о многом задуматься…
Виктор встал и пошел к двери.
— Спокойной ночи, сестра. Еще раз огромное Вам спасибо. Я в самом деле очень благодарен Вам за участие.
С этими словами он еще раз кивнул духовной сестре, прощаясь — и вышел в дверь.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Настало время, наконец, объяснить, что это был за храм, и что за дело,  которое в нем происходило. Храм этот был вполне обычный, а дело, которое в нем совершалось — совершенно особенное. Речь идет о Христианской просветительской деятельности, точнее — о церковном наставлении. В других странах и в другие времена это дело было вполне обычное — а у нас, в силу определенных исторических обстоятельств, оно теперь опять как бы внове. Дело это совершенно естественное в церковной жизни — и лишь в этой стране оно до сих пор как бы непривычное и экзотическое.
Речь попросту идет о том, что у нас, сейчас, после недавних церковных гонений некоторые люди снова собрались, чтобы развить яркую и глубокую церковную деятельность по приведению людей к вере. Это происходило при одном из храмов. Он был передан Церкви несколько лет назад, и теперь в нем кипела яркая, активная церковная жизнь.
Выражалась она прежде всего в том, что здесь существовало духовное учебное заведение. Предназначено оно было не для каких-то особых людей, не для тех, которые хотят стать священниками — а для самых обычных, рядовых москвичей. Каждый мог прийти сюда и найти здесь самое серьезное и глубокое  наставление — это относилось ко всем, независимо от  их возраста, способностей,  опыта. Это образование, к тому же, не было скучным и утомительным — люди здесь находили общение, яркую, насыщенную жизнь. Короче, в этом храме каждый москвич мог узнать, что такое Церковь и что она может дать человеку. Множество горячих и серьезных молодых людей (да и не только они) устремились сюда — и нашли здесь все, чего они только могли желать и представить, и даже гораздо больше  этого. Главное, что они обрели здесь — круг таких же верующих людей, так же стремящихся к Спасению и Истине. Эти люди общались, помнили друг друга, молились друг о друге. Если вдуматься, то это, в действительности,  единственное, что такому человеку надо.
Здешняя жизнь шла чрезвычайно успешно. При храме сложился особый круг людей, в котором поддерживались совершенно особые отношения, атмосфера. Любого приходящего сюда человека с радостью встречали, вводили в общий круг, он скоро становился полноправным участником здешней духовной жизни. Любой здесь имел возможность познавать именно то, в чем он в первую очередь сейчас нуждался — причем без насилия, с Божьей помощью и в окружении любящих братьев и сестер. Вот так и получалось, что все приходящие сюда со временем решали все свои проблемы, действительно обретали новую жизнь, становились полностью на новый жизненный путь. Это так или иначе чувствовал каждый, хотя люди здесь (снова следует это повторить) были чрезвычайно разные. Разумеется, не все было полностью гладко и «без проблем» — но большинство ходящих это сознательно принимали, и ни в коем случае не придавали им чрезмерного значения.
Вот в этот храм год назад и начал ходить Виктор. До этого он посещал и несколько других храмов, имел некоторые духовные поиски — но именно на нем в конце концов остановил свой выбор. Тогда было время пробуждения интереса к вере, многие искали пути в Церковь — вот он и был один из них. Здесь он нашел то, чего жаждала его душа, на этом остановился — и вот теперь ходил сюда уже год. Это был самый удачный период его церковной жизни, да и жизни вообще. Он действительно решил здесь множество своих прежних проблем. Изменения, как уже было сказано, коснулись как его внешней жизни, таки внутренней — он даже внутренне стал заметно меняться. У него появилось здесь множество духовных братьев и сестер, каких он прежде нигде не встречал, с которых можно было действительно брать пример. Короче, он, как и все прочие, нашел здесь  все и даже более того, что только может представить себе человек.
Но время шло — и им вдруг стала овладевать некоторая тревога. Она не касалась существа дела, той радости и полноты жизни, которые царили здесь — а некоторых на первый взгляд второстепенных, "пограничных" вопросов. Он стал вдруг замечать, что люди, которые сюда приходят, через некоторое время уж слишком привязываются к этой жизни, становятся как бы зависимыми от нее. Вкусив здешних духовных преимуществ, они как-то очень замыкаются в новом кругу и переносят центр тяжести всей своей жизни на него. Он видел странную ситуацию — дело это, столь светлое и высокое, предназначенное в первую очередь для того, чтобы раскрепостить людей, дать им свободу, в конце концов каким-то парадоксальным образом, наоборот, содействовало обратному, закрепощало их, эту свободу отнимало.
Быть может, не один он это замечал. Быть может, были и другие люди, делавшие подобные наблюдения и из-за этого переживавшие — но на общем течении здешних дел это никак не отражалось. Быть может, кто-то на эту тему и высказывался — но это не становилось заметным свойством здешней жизни. Все было здесь слишком налажено, текло уже раз навсегда заведенным ходом, чтобы личные чувства и наблюдения отдельных людей могли здесь на что-то повлиять. Люди как бы уходили из жизни, из мира — и вместе с этим община росла и все более замыкалась в себе. Быть может, правда,  это и было глубокой сутью самой  Церкви, некоторым ее внутренним свойством — тогда все сомнения лишались бы смысла — но Виктор в точности этого не знал.  Да, под милостивым взглядом  Небесного Бога здесь складывался некий особый мир, который мог дать человеку все, что только он  может пожелать — и этот мир все более замыкался в себе, все больше становился самодостаточным, ни в чем более не нуждающимся и ни от чего в этом мире не зависящим.
Быть может, об этом можно было бы и не размышлять, как от отдельного человека не зависящем и даже не подвластном его отдельному ограниченному разуму — если бы не один совершенно ясный факт.  Из прошлой своей жизни, из своих прежних духовных поисков Виктор уже вынес твердое представление, что смысл веры — в том, чтобы нести ее людям, чтобы сохранять ее именно среди этого мира. Здесь же, в этих искусственно созданных условиях, стимула к этому почти совершенно не было. Любой мог прийти сюда и остаться хоть на многие годы, хоть всю жизнь, ни о чем более не заботясь, кроме как разве о поддержании уже заданного, прежде налаженного порядка. Личная вера, служение, самоотверженность вроде абстрактно здесь поощрялись,  практически же повода для их проявления здесь почти совершенно не было. О них много говорилось слов — практически же они никак не проявлялись. Вот чего не мог понять Виктор. Найти просто приятное общение, просто налаженную духовную жизнь казалось ему недостаточным. Ходить на богослужение и собрания духовных групп было интересно и полезно — но это его не удовлетворяло. Всегда в нем жило чувство, что Христианин призван к чему-то еще. Он не то что не принимал этих форм жизни — наоборот, он их любил и уважал — но именно не удовлетворялся ими, чувствовал, что он в этих формах не может найти себя.
Он начал думать об этом  недавно — пожалуй, с этой весны. До этого он ни о чем таком не задумывался, а просто, как и все, участвовал в этой жизни. Но, ощутив однажды эти мысли, он уже не мог их забыть. Видно, время пришло, когда школьные "тепличные" условия перестали его удовлетворять, и он должен был искать в жизни чего-то нового. Из-за этого состояния Виктор последнее время реже ходил в храм. Он без прежней охоты посещал занятия, проводил часто время в тревожных мыслях, и уж во всяком случае не проявлял прежнего интереса к тем обычным разговорам и темам, которые были приняты между его духовными братьями. Здесь, в силу обычных условий таких мест, было принято всем здесь восхищаться — это было одним из средств поддержания здешней атмосферы и общения — он же уже не имел в себе этих чувств. Нет, он, конечно, по-прежнему все выполнял, регулярно читал Библию, время от времени посещал занятия — но прежнего бездумного восхищения  уже не было. Это его самого тревожило, держало в состоянии каком-то неопределенном. Что-то в нем зрело, готовилось — и, видимо,  скоро должно было разрешиться.

Спустившись по лестнице от сестры Анны, Виктор еще на некоторое время остановился во дворе. Он обдумывал происшедший разговор.  Как уже было сказано, он не хотел сначала его заводить, даже не думал об этом — все этот вышло совершенно случайно. Зато теперь он видел, что этот разговор принес ему несомненную пользу. Ему удалось в первый раз сформулировать то, что накопилось в душе — и теперь он яснее представлял себе свое положение.  Кроме того, он убедился в понимании сестры Анны, в ее доброжелательности — и даже заручился ее духовной поддержкой. Все это было не так мало. 
В то же время главное оставалось — он до конца не понимал, что же его на самом деле тревожит. Здесь было что-то неопределенное, смутное, требующее еще его размышлений и решений — и разговор с доброй сестрой лишь отчасти это прояснил.
Он ненадолго остановился во дворе. Уже был глубокий вечер. Весь тихий храмовый двор был погружен в темноту. В его глубине еле угадывались белые очертания храма. Он снова остановился и загляделся на храм. По вечерам эта громада производила впечатление чего-то воздушного и таинственного. Еле угадывалось в вышине мерцание его куполов и крестов. Он долго стоял, рассматривая эти мерцающие очертания, в каком-то возвышенном и тонком чувстве.   Вдруг кто-то подошел к нему. Как оказалось, это был дежурный брат. Они были немного знакомы с Виктором — у Виктора даже был где-то его телефон. Брат недавно устроился дежурным при храме — и теперь совершал ночной обход.
— А, это ты?!.. — сказал он, наткнувшись на Виктора, — Чего это ты по ночам гуляешь?
— Вот, никак не могу отсюда уйти, — ответил Виктор, — Привык бродить у родного храма.
Они оба постояли вместе и помолчали, думая о том, что им обоим было известно и что их незримо соединяло.
— Брат, — вдруг спросил Виктор, — А тебе действительно — все здесь нравится?
Духовный брат удивленно взглянул.
— Нет, действительно — как ты думаешь, сколько ты здесь проведешь? И, действительно — смог бы ты  отсюда уйти?
Духовный брат смотрел с непониманием. Ему казались странны эти мысли — и даже сама постановка вопроса. Постояв еще немного, он молча кивнул, и, ничего не ответив Виктору, пошел дальше делать свой обход. А Виктор постоял еще немного, глядя на храм — и вскоре поехал домой.


ГЛАВА ПЯТАЯ

В жизни Виктора начался новый период. Если раньше у него только появились сомнения, то теперь он думал, как же их разрешить. В связи с этим он теперь реже  ездил в храм — зато чаще стал бродить по городу, надеясь, быть может, что ему в этих прогулках придет какая-то мысль. Но решение пока не приходило — зато у него появились новые впечатления, которые, кажется, как-то по-новому направили его мысли. Первое из этих впечатлений он получил буквально в своем дворе, возвращаясь с работы.
В тот день он возвращался домой еще засветло. Проходя мимо одного из соседних домов, он вдруг увидел у подъезда знакомую женщину. Это была мать одного из его школьных товарищей,  с которым они были когда-то очень близки в детстве.  Тогда он ее хорошо знал — он часто бывал у них в гостях, с ней разговаривал, они вместе думали, как «подтянуть» в учебе ее сына. Дело в том, что у него были проблемы по многим предметам, особенно по математике — и Виктор, кроме всего прочего, приходил с ним заниматься.
Итак, это была давно знакомая, но уже так же давно почти забытая им женщина. Дело в том, что их дружба кончилась уже в старших классах — и тем более им не было никакого повода встречаться после школы. Потому Виктор уже очень-очень давно не заходил в эту семью. Но он сохранил о ней самые добрые воспоминания — и особенно об этой женщине, с которой они, может быть, так же, как и с его приятелем, были друзьями. Всегда она была такой бодрой и жизнерадостной, и всегда как-то особенно по-доброму относилась к Виктору.
Виктор заметил ее, и сразу узнал — но хотел сначала пройти мимо. В конце концов, их ничто уже давно не связывало, прошло уже столько лет, как он у них не был, и с ее сыном они давно уже не были друзьями встречались — но она первая заметила его. Она вмиг оживилась, заулыбалась — и стала звать его. Виктору ничего не оставалось, как подойти. Быть может, он и не стремился к этой встрече, и не был настроен на нее — но его посещения храма в последнее время настроили его ко всем людям относиться с большим вниманием и участием.
— Здравствуйте, Марья Ивановна, — сказал он, подойдя.
— Ой, никак Петров! — радостно восклицала она, — Сколько же мы  не виделись! Где же ты пропадал?..
— Да я, Марья Ивановна, по-прежнему здесь живу, — смущенно отвечал Виктор, — Просто как-то не складывалось, мы обычно здесь не встречались…
— Ну, как ты живешь? — бодро продолжала она, — Что-то к нам не заходишь. Забыл, наверно?
— Да как-то не получается… — снова пробовал объяснить Виктор, — С Васей мы последнее время не встречаемся, он меня не приглашает… (Вася было имя его школьного товарища).
Она при этом разочарованно махнула рукой.
— А, и не будем о нем говорить!..
— А что такое? — удивился Виктор.
— А, разочаровал он меня. Совсем ничем не радует свою мать. С какой-то компанией связался, какие-то девушки дома, вечеринки…
В сущности, в этом не было ничего необычного. Товарищ Виктора был самый обычный молодой человек, и ему естественно было иметь самые  обычные интересы, которые свойственны людям его возраста. Виктор, помня его школьный характер, ничего другого от него и не мог ждать. Но для его мамаши в этом был какой-то особый предмет разочарования — и она теперь торопилась изложить его Виктору.
— То ли дело Витенька! — продолжала она, чуть не ластясь к Виктору, — Ты всегда у нас такой был — вундеркинд, светило!.. Лучше всех задачки в классе решал! Все с тебя пример брали. Мой муж всегда говорил: "Смотри — это Петров, это светило!.." А какие мы с тобой были друзья! Всегда ты придешь — и мы с тобой чай пьем, а он там в свои игрушки играет. Я с тобой так любила говорить! Слушай! — оживилась вдруг она, —  А давай ты снова к нам зайдешь! Посидим на кухне, поговорим… Я так давно с тобой не говорила!.. Будешь мне вместо сына. Я тебя и тогда любила, и теперь люблю. А его не люблю — фу, он меня только огорчает! Будешь ты вместо него. Ой, люблю моего Витеньку!.. — и она чуть не повисла на нем.
Виктор слушал ее со смущением. Она действительно всегда питала к Виктору какие-то особые чувства, считала его чуть ли не за сына. Видимо, в этом выражалось и то, что сын ее был не слишком талантлив, и в этом смысле немного ее разочаровывал. Но Виктору все это теперь было непривычно — отчасти потому, что с тех пор прошло уже столько лет, а она по-прежнему относилась к нему как к маленькому.
— Я не знаю, Марья Ивановна, — неуверенно сказал он, — Может быть, действительно неплохо было бы и зайти…
— Вот-вот, обязательно заходи, — ухватилась за это слово она, — И с Василием моим встретишься. Может быть, снова влияние на него окажешь. Тогда-то ты на него бо-ольшое влияние оказывал — он мне сам говорил. Говорит — «Это Петров, это мой друг, это светило…» Может быть, от плохой компании отобьется.
Виктору совсем не улыбалась идея «оказывать на кого-то влияние» — но он в то же время не хотел огорчить добрую женщину. Ему также казалась странной идея снова знакомиться со своим прежним другом — обычно из таких знакомств не выходит ничего путного. Но он в то же время подумал, что, может быть, это было бы и неплохо — и особенно в связи с его внутренним намерением «идти в мир». В самом деле, он искал возможности общения с людьми, какого-то применения тех знаний, которые он получил в храме — а тут вдруг такая возможность сама подвертывалась. Поэтому он, подумав, сказал:
— В самом деле,  может быть это было бы и неплохо…
Женщина так и просияла.
— Вот и замечательно! — воскликнула она, — Так тогда ты в любой день заходи! Вечером мы все дома бываем! И мой муж как будет рад — а уж я-то как рада!..
— Что ж, я попробую найти время…
— Да хоть и сейчас заходи! Васька как раз сейчас вернется — вот и повидаетесь… Что долго-то тянуть? Я сейчас чай поставлю…
— Нет, Марья Ивановна, сейчас я не могу. Мне учиться надо.
Она удивленно взглянула на него.
— Так ты учишься?!.. Даже теперь, после школы?.. Вот, я же говорила всегда, что ты вундеркинд — совсем не то, что мой Василий… Чему же ты теперь обучаешься?
Виктору не хотелось теперь вступать в объяснения про церковную школу, поэтому он сказал:
— Я как-нибудь потом расскажу. Зайду и расскажу. Спасибо Вам, Марья Ивановна.
Он доброжелательно кивнул ей, и хотел идти дальше. Но она все никак не могла успокоиться.
— Вот это Петров! — восхищенно приговаривала она, — Светило, вундеркинд!.. Люблю Петрова!..
Виктор еще раз ей улыбнулся, попрощался и пошел к своему дому.
— Так я не забуду наш разговор, — напоследок сказал он, — Я действительно как-нибудь зайду.
С этими словами он окончательно покинул ее.

Другая встреча произошла через несколько дней. Это было довольно далеко от дома, в одном из соседних кварталов. Он как-то вечером в выходной вышел из дому специально, чтобы пройтись. Так скоро он зашел в один из дворов, минутах в пятнадцати от дома. Этот район тоже соседствовал с лесом, как и район Виктора. За крайними его домами уже виднелись деревья леса. Один из этих домов был особенный. В то время, как в других домах в этот вечерний час горели лишь некоторые окна, этот дом светился почти всеми своими огнями. Из окон раздавались звуки гитары и магнитофона. Вообще впечатление было такое, что жизнь в этом доме как-то особенно ярка и интенсивна. Виктор здесь бывал редко, и потому не знал, в чем здесь было  дело. Но в этот раз дом его заинтересовал, и он решил поближе к нему подойти. Подойдя, он устроился на лавочке около одного из подъездов и стал наблюдать входящий и выходящий народ.
Рядом с ним на скамейке сидел какой-то человек. Виктор сначала не хотел вступать с ним в беседу — но потом подумал, что тот может ему объяснить, что это за дом и почему здесь так много народу. Поэтому через некоторое время он спросил.
— Скажите, а что это за дом?
Его сосед сначала рассматривал его, а потом вдруг громко рассмеялся.
— Ну, ты даешь!.. — сквозь смех воскликнул он, — Не можешь узнать обычного студенческого общежития!
Виктор в ответ тоже улыбнулся и спросил:
— А как я могу его узнать, если я в таком никогда не был?..
Сосед его снова поглядел на него и сказал:
— Оно сразу и видно. Наверное, коренной москвич, маменькин сынок.
— Ну да, — ответил Виктор, — Разве же я виноват, что родился и вырос в Москве? А Вы, наверное, как раз живете в этом корпусе?
Его новый знакомый некоторое время ничего не отвечал. Потом поднял голову и сказал.
— Да, вам-то легко говорить… Приходят такие вот чистенькие москвичи — и "сочувствуют". А вот Вы поживите-ка здесь — тогда и узнаете, что это на самом деле такое.
Виктор с интересом смотрел на него. Он уже понимал примерно, о чем говорил этот человек — хотя, конечно, действительных деталей знать не мог. Поэтому он осторожно сказал.
— А Вы расскажите… про свою жизнь. Тогда вот я об этом и буду знать кое-что.
Незнакомец явно не настроен был рассказывать. Вообще, его мало интересовал Виктор, с его жизненной неопытностью и вопросами. Видимо, чтобы поддержать разговор, он все-таки начал кое-что рассказывать.
— Представьте эти комнаты… по четыре человека на каждую… и этот коридор… и эту умывальную, где утром не протолкнешься… Впрочем, что я рассказываю! — с досадой прервал он, — Это все надо видеть, это нельзя представить, если вы никогда там не были!..
— А, может быть, я к вам приду, — сказал вдруг Виктор.
Тот с удивлением взглянул на него.
— Придете? Зачем?
— Ну, может быть, специально для того, чтобы узнать эту жизнь… Чтобы увидеть все своими глазами…
Сосед некоторое время размышлял.
— Да, да, может быть, Вам это будет полезно, — наконец, сказал он, — Хотя что!.. Прийти, чтобы так вот «сочувствовать», смотреть со стороны… Был у нас такой — все ходил, все «сочувствовал», другим помогал. Не люблю таких людей!
— Может быть, я к Вам просто в гости приду. Посидим, поговорим — вот так же, как мы сейчас разговариваем.
Сосед снова на минуту задумался.
— Да зачем, кому это нужно!.. А впрочем, пожалуйста приходите — мы так живем, что к нам любой может зайти. Вот, я в этом подъезде живу, на 3-м этаже — *** комната.
— Что ж, я действительно, может быть, как-нибудь зайду, — сказал Виктор. Он не знал пока, зачем, какой в этом будет смысл — но у него вдруг мелькнула такая мысль, — А Вы пока не расскажете еще что-нибудь о своей жизни?
Его собеседник махнул рукой.
— Да ну, бесполезно рассказывать!.. Вы все равно не сможете себе представить это. Главное, знаете что заедает — быт, — вдруг сказал он серьезно. Он-то как раз и изматывает человека, высасывает из него все силы, разрушает планы…
— Вы говорите о необходимости заботиться о себе, самому себе готовить? — спросил Виктор.
— Да нет, не об этом! Обо всей этой жизни. Понимаешь, здесь странные вещи с человеком происходят, — продолжал он, — Представь себе, ты приезжаешь из другого города. Ты полон сил,  надежд, планов. И вот, через некоторое время — где все?.. Где все твои силы, планы?!.. Все это пропадает — и остается один быт.
— И почему же так происходит?
— Эх, если бы я знал!.. Просто так уж все постепенно складывается, что все к этому приходит. Еще хорошо, можно сказать, что жив остался…
— Что Вы имеете в виду? — беспокойно спросил Виктор.
— А то, что многие… и не остаются. Так сказать, "сходят с дистанции" на середине пути. Но это уже особый разговор.
Виктор был потрясен.
— Это как же… "сходят с дистанции"?..
— Кто повесится, кто из окна выбросится… Другие отправляются в сумасшедший дом. Это те, которые послабее, понеприспособленнее… Я-то, к счастью, крепкий оказался…
Виктор не мог оторваться взглядом от собеседника.
— Вы говорите, что у вас кончают жизнь самоубийством?
— Да, есть такие случаи. А бывает… естественно.
— Это как же?
— Ну, просто человек заболел, ослаб… ну и… ушел из жизни.
Виктор не знал, что ему сказать.
— Ну так, может быть, к вам действительно приходить… — наконец, сказал он, — Помочь в чем-нибудь…
— А, пожалуй, что и действительно приходите, — сказал его собеседник, — Может быть, и поможете… кому-нибудь из таких.
Виктор смущенно молчал.
— Надо же… — наконец, сказал он, — Я всего этого не знал…
— Ну да, конечно, где уж вам, — снова перешел на иронический тон его собеседник, — Ходите такие чистенькие — все бы вам сочувствовать, помогать… А сами-то и помочь не можете, потому что жизни не знаете…
— Но я действительно попробую, я… узнаю жизнь, — серьезно сказал Виктор.
Собеседник ничего не ответил.
— Я правильно запомнил номер Вашей комнаты? — Виктор назвал номер.
Сосед его хмуро кивнул, но больше желания разговаривать не высказывал.
Виктор еще некоторое время подождал — и собрался уходить. Он еще раз оглядел этот дом и его горящие окна с каким-то новым чувством. Потом снова обратился к собеседнику.
— Так я, пожалуй, к вам приду…
Но того уже не было на скамейке — не желая продолжать этот разговор, он уже поднялся и ушел в дом. Виктор еще постоял некоторое время перед корпусом, глядя на проходящий мимо народ. Здесь перед ним открывались какие-то новые обстоятельства, какая-то новая область жизни… Наконец, уже  совсем в темноте, он пошел домой.


ГЛАВА ШЕСТАЯ

Для Виктора наступило время тревог и сомнений. Вот уж чего он не ожидал, когда год назад пришел в храм! Происшедшая у подъезда встреча взволновала его все тем же, о чем он думал и перед тем, уже несколько дней, сталкиваясь здесь и там с различными проявлениями жизни других людей — что вот, мол, есть и другая жизнь, так непохожая на жизнь его, Виктора — а между тем по-своему яркая и все для этих людей собой наполняющая.
"Вот, — думал он как после встречи с женщиной, так и последней встречи с этим незнакомцем, — Еще стороны жизни, еще ситуации. Живут вроде неплохие люди, со своими тревогами и проблемами. Свои беды, пороки, радости — но это тоже реальная человеческая жизнь. Я сам этого никогда не знал. И в то же время — странно — я, кажется, многому мог бы у них поучиться. У Марьи Ивановны — живости и непосредственности, у этих людей — выдержке, умению жить в тяжелых условиях. Я в самом деле очень неопытен.  К тому же я теперь знаю нечто, чем, кажется, мог бы им помочь — не мое собственное, мне не принадлежащее, независимое от моего опыта. Вот в этом и вопрос — использовать мне это, спуститься вниз, к "непросветленной", повседневной  жизни, попробовать вмешаться в нее — или же отказаться,  вновь спрятаться на своих "духовных вершинах"?"
Он вспоминал свой храм, своих духовных братьев и сестер — и убеждался, что там, пожалуй, действительно жизнь шла именно "на вершинах", в каком-то смысле даже заоблачных. Случилось так, что люди там постепенно отвыкали от обычных человеческих отношений и привыкали к слишком высоким и  "духовным", каких в обычной жизни и нет, впоследствии уже не умея или не желая вновь опуститься к жизни, найти свое место в ней. Душа его этого совершенно не принимала. Подспудно, еще неясно ему самому, в нем зрело вполне определенное решение. Однако пока оно еще не было явным — и шагом к нему были как раз описанные впечатления. В последующие дни Виктор обдумал и понял еще кое-что.
Так, например, он помнил одну свою прогулку по городу. Он как-то вечером не сразу поехал домой, а задержался недалеко от работы, чтобы спокойно пройтись по проспекту. Уже вечерело, опускались весенние сумерки. Кругом текла обычная городская жизнь. Шли мимо прохожие, работали киоски, у них стояли с протянутой рукой нищие. Он было хотел им что-то дать — но вспомнил, что сам он не слишком-то обеспечен, и сам был в некотором смысле похож на них. Но больше всего его взволновали прохожие.
Они текли ему навстречу, все озабоченные, ушедшие каждый в свои заботы, дела. Все лица были тревожные и озабоченные, с трудом можно было найти среди них лицо открытое, свежее, яркое.
"Вот, — глядя на них, думал он, — Идут и думают каждый о своем. И каждый погружен в себя, в свой мир, в котором он живет, который считает единственным и важным. Но нет во всем  этом какой-то силы, единства, ясности — всего того, что дает вера. Все замкнуты на своем. И многие из этих людей, я думаю, даже ничего не слышали о вере,  о том, чем теперь живу я — и что наполняет мою жизнь радостью и смыслом. Как удается им это, как они живут  — без вечной Истины, без света, добра и Любви? И, самое главное — что я здесь могу сделать, чем им помочь, как сообщить им то, что открылось мне и моим братьям, что наполнило нашу жизнь? Как показать им путь к  самому важному, на чем все держится, на чем стоит мир?"
Так или примерно так думал он. Он вспоминал своих прежних друзей и родных, которые в чем-то были неплохие люди, достаточно честные и добрые — и все равно не имели в себе того  главного, что составляло для него весь смысл, и из-за чего вся их доброта и другие неплохие качества оказывались как бы ущербными, лишенными глубины и полноты.  От этого вся жизнь их представлялась сплошной цепью недоразумений, проблем, несбывшихся  надежд, суеты, и шла в конечном счете к тому, чем и кончается любая жизнь — к бессмысленному и неизбежному уходу из этого мира. Как было остановить их, как сообщить им Истину,  помочь им стать на верный путь? Но большинство из них не хотели об этом и слушать, смотрели на него с тревогой и опаской, когда он об этом заговаривал.
"Как помогать людям, как  говорить с ними? — думал он, — И главное — как мне самому осуществить назначение своей жизни, как наилучшим образом послужить Богу?"
Да, некоторое решение зрело в нем — но пока еще оно не было ясным и окончательным.

В тот вечер, вернувшись домой, он долго не мог уснуть. Его взволновали сегодняшние мысли, а главное — то, что он вскоре должен будет сделать. Он долго сидел у стола в своей комнате, глядя в раскрытое окно. Вечер был тихий; уже было совсем тепло; за несколько дней наступила совсем весна. Из-за окна доносились шаги прохожих, влетал легкий весенний ветер, слышались оживленные голоса. Уже стемнело, зажглись в соседних домах окна, а в высоком черном небе — яркие звезды.
Он некоторое время сидел, как бы не зная, что делать — а потом поднялся и взял с полки Книгу. Это была та самая Книга, неповторимая и единственная, которая несет людям спасение, радость и вечную жизнь. С тех пор, как он пришел к вере, он непременно имел ее дома и почти каждый день открывал. Вот и теперь, в этот трудный момент его жизни он снова  открыл  эту Вечную Книгу.
Спокойно и серьезно он вглядывался в ее страницы. На них записаны были высшие, великие истины. Слова были знакомые, много раз читанные — но то, что вставало за ними, не мог объять разум.  Однако он хотел найти здесь утешение, решение своих вопросов.
Вот взгляд его упал на строчку:  "Никто, если не отвергнется всего и не возьмет крест свой, не может следовать за Мной"
"Конечно так, Господи! — горячо откликнулась душа Виктора, — Да, ради Тебя не жалко отказаться от всего дорогого, от всех удобств и привычных радостей — с тем, чтобы только  следовать за Тобой, чтобы служить Тебе!"
Он думал о своем намерении уйти от братьев, ради своего собственного  непростого духовного пути.
Вот он нашел другую строчку:  "Никто, зажегши свечу, не ставит ее под сосудом, но на подсвечнике, да светит всем в доме."
Вроде бы она подтверждала то же. Конечно, если он хочет нести людям свет веры, то он должен гореть и идти к ним — а не «тлеть» в своем братстве.
Это же, вроде бы, подтверждала и следующая строчка:
"Вы — свет миру. Не может укрыться город, стоящий на верху горы."
Но вот вдруг взгляд его упал на другую мысль:
"Не оставляйте собрания своего. Костер ярче горит, когда поленья собраны вместе."
Вот и пойми Священное Писание! Конечно, здесь тоже была Истина — но только, видимо, относящаяся к другому случаю — по крайней мере, он не знал, как ее с другими совместить. Как он, Виктор, сможет нести свет миру,  все время оставаясь все в том же  своем уютном кругу? И как же таким образом взять крест?  Конечно, слова эти были истинны, и он сам чувствовал их правду в жизни своего храма — но к себе он этого сейчас никак не мог применить! Да, Священное Писание содержит Истину — но каждый раз мы должны ее применять к конкретной жизненной ситуации. Ему надо было еще вникнуть поглубже, совместить эти кажущиеся противоречия — и тогда, наконец, все окончательно решить.
Со странным чувством отложил он Библию. Да, далеко не все ему было просто и ясно, во многом еще нужно было ему разобраться. Он некоторое время сидел за столом, глядя в чернеющее окно. Была уже совсем ночь. Окна в соседних домах почти не горели. Вверху, над городом раскинулось огромное небо, и в нем так явно присутствовал Бог!.. Он некоторое время сидел перед раскрытым окном. Тревоги постепенно оставляли его. Теперь вроде можно было и ложиться — но он почему-то все оставался неподвижным. Наконец он вдруг встал и куда-то собрался из дому. Надев куртку, он открыл дверь, вышел из квартиры на лестницу… Вот он уже у двери подъезда — и скоро снова стоит в темном дворе.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Он снова, как и когда-то утром, повернул по дорожке от дома, и прошел несколько соседних кварталов. Здесь уже было совсем пустынно, в домах окна почти не горели. Вот уже и окраина района, вот и большой пустырь, вот уж за ним виднеются деревья леса. Пройдя  пустырь, он  дошел до крайних деревьев — и  углубился в него. Было совсем темно. Луна тихо просвечивала сквозь пока еще прозрачные ветки деревьев. Земля была уже совсем сухая. Было совсем тепло, а листья на деревьях еще только начали распускаться.
Оказавшись ночью в лесу, человек обычно испытывает некоторую тревогу. Но этого совершенно нельзя было сказать про внутреннее настроение Виктора. Он шел через темный лес совершенно спокойно, как если бы ясным  днем прогуливался по людному проспекту. Пройдя некоторое время,  он остановился на небольшой поляне, при свете луны осмотрел это место — и сел на лежащее здесь, в углу поляны бревно.
Некоторое время он сидел совершенно тихо. Темнота вокруг была глубокая и бархатная, небо над головой — бездонное и звездное. Поначалу еще обрывки недавних мыслей, тревог приходили ему. Но постепенно мысли его стала успокаиваться. Тревоги утихли, куда-то ушли. Все чувства обрели какую-то особую глубину и ясность. В нем — в его мыслях и чувствах, во всей душе, во всем его существе — полностью воцарились мир и спокойствие.
Так прошло несколько минут. Потом вдруг сделал нечто необычное — стал тихо, неторопливо напевать. Он пел без слов, просто произносил ясные, чистые звуки. В них угадывалась какая-то мелодия, но не известная большинству — это был один из древних церковных напевов.
Перестав петь, он снова некоторое время сидел неподвижно. Он даже не приглядывался и не прислушивался — а просто целиком воспринимал всю обстановку вокруг. Все чувства его были чрезвычайно отчетливы и ясны.   Бархатную темноту, лежащие на земле пятна лунного света и тени, раскинувшееся над головой бездонное черное небо он воспринимал как-то одновременно и в целом. Обычному городскому человеку, быть может, трудно представить себе, что могут быть в жизни такие моменты, такие места — вообще, такие состояния. В этом тихом ночном лесу, в этом лунном свете для Виктора как-то особенно присутствовал Бог.
Вдруг он услышал  в лесу шаги. Среди деревьев, по только высохшей земле и только начинающей пробиваться траве явно кто-то шел. Виктор ощутил некоторую тревогу — но не изменил своего положения. Вдруг в тишине тоже раздалась негромкая песня. Человек повторял тот же мотив. Сердце Виктора радостно забилось — сюда, оказывается,  шел близкий ему человек. Вот он уже показался из-за дерева — и тут же уверенно направился прямо к Виктору. Виктор спокойно встал ему навстречу.
Они обменялись рукопожатиями, потом по-братски обнялись и поцеловались.
— Бог в помощь, брат, — сказал пришедший.
— Бог в помощь, — ответил Виктор.

Здесь нужно объяснить, кто же был этот пришедший — а заодно эту новую сторону жизни Виктора. Все это было тоже естественным следствием его новой, духовной жизни.
Еще прошлым летом, вскоре после того, как он начал ходить в духовную школу, у него вдруг появилась потребность молиться по ночам. Выше было сказано, что этот новый период принес в его жизнь множество различных изменений — и это было одно из них. Как-то он попробовал провести такую ночь на природе. С тех пор это стало для него привычным. Он часто теперь проводил ночи без сна в лесу, наслаждаясь совсем новым, непривычным для него состоянием мира, тишины и молитвы. В такие часы ему казалось, что Бог был так близок; казалось, что протяни руку — и чуть ли не достанешь до неба — высокого, бархатного, усеянного блестящими звездами. Бог был не только в небесах, но наполнял собой все вокруг — и лес, и листву, и ночные шорохи, и даже этот лунный свет, пробивающийся сквозь листья деревьев. Казалось, даже сам воздух был пронизан Его присутствием. Виктор часами, бывало, проводил в ночной темноте, в этой неслышной беседе с Богом, с которым он говорил один на один, как со своим любящим Небесным Отцом.
В конце прошлого лета жизнь сделала ему еще один подарок. Нашлись  несколько братьев из близлежащих районов, которых он тоже вдруг встретил в это время в лесу. Как оказалось, они тоже полюбили проводить так время, и  именно с той же целью. Они уже были знакомы, и по ночам встречались. Сидя у  костра, они вели разговоры на церковные темы и пели духовные песни. Виктору оставалось только присоединиться к ним — и он начал посещать эти ночные собрания. На них обычно царили мир и тишина, внимание и предупредительность друг к другу. Все братья были из той же духовной школы, пришедшие туда в прошлые годы — к тому времени школа развила уже достаточно широкую деятельность и имела учеников и последователей по всей Москве. Осенью они перестали так собираться, и лишь изредка виделись на духовных занятиях или звонили друг другу по телефону. И вот теперь, с наступлением теплого времени года, снова появилась возможность возобновить эти встречи и добавить к своей жизни эту необычную и интересную черту.   Отправляясь сегодня в лес, Виктор имел тайную мысль снова встретить кого-нибудь из тех братьев, для чего и пришел на место, где они обычно собирались.  И вот действительно Бог послал ему одного из духовных братьев, который, так же, как и он, в эту ночь вышел из дома и пришел на то же место. Разумеется, они с ним не договаривались — для каких-то договоров было еще рановато, поскольку была еще весна.
Тут же надо сказать пару слов об этом брате. Брат Николай (так его звали) был одним из первых знакомых Виктора по духовной школе. Он учился на одном из старших курсов, и как-то пришел к ним на занятия, где конечно же, как один из старших братьев, вызвал особый интерес Виктора. Позже они как-то еще встретились, познакомились, сошлись характерами — а тут еще эта встреча в лесу. Виктор чувствовал с братом Николаем какую-то особую духовную близость. Тот был его старше — и духовно и физически, но, кажется, во всем Виктора понимал. Последнее время он уже реже бывал на занятиях, поскольку заканчивал курс — но их духовные отношения сохранялись. Виктор ему иногда звонил, особенно когда перед ним стояли какие-то важные духовные вопросы. Он полагался во всем на знания, опыт и рассудительность брата Николая.
И вот теперь они снова встретились в ночном лесу, на поляне, где они прошлым летом нередко проводили время за духовной беседой — после того как не виделись, наверное, около двух месяцев. Виктор был сам не знал как рад этой встрече — особенно теперь, когда перед ним вновь стояли непростые жизненные вопросы. В нем зрело решение поднять сейчас в разговоре эти вопросы, попросить в них совета.
Они с братом вместе покинули поляну и пошли в глубину леса.
— Рад тебя видеть,  — сказал Николай, — Я, честно говоря, не ожидал тебя  сегодня здесь встретить.
— Я пришел почти случайно, — откликнулся Виктор, — Мне сегодня ночью не спалось — я и решил проверить, первый раз в этом году — как там наше прежнее место?..
Они помолчали.
— Наверное, будем в этом году снова собираться? — спросил Виктор.
— Пока не знаю. Я с нашими пока не говорил. Но очень может быть, что все будет по-прежнему.
— Хорошо бы! — воскликнул Виктор, — Я так полюбил эти ночные собрания!..
—Я, честно говоря, тоже. По-моему, это была прекрасная мысль.
— Ты здесь тоже первый раз? — спросил Виктор.
— Нет, я уже несколько раз приходил. Но пока еще никого не видел — ты первый.
— Да, конечно, еще весна, — ответил Виктор, — Пока еще рано начинать «летнюю» жизнь. Но я и сегодня, без "наших", рад тебя видеть, брат! — добавил он, — Всегда приятно вдруг встретить родную душу!
Брат Николай при свете луны улыбнулся.
— Я предлагаю пойти к пруду, — сказал он, — Там сейчас особенно хорошо. Давай обойдем все «наши» места.
Они пошли дальше в темноте, в сторону пруда. Теперь они некоторое время шли молча — но, как ни странно, не чувствовали при этом неловкости. Духовное братство приводило к тому, что между людьми устанавливались глубокие внутренние отношения, так что они, даже не разговаривая, продолжали чувствовать некоторое внутреннее, духовное единство.
Кругом темнел лес. Мерцали и дрожали на земле пятна света и тени. Была тишина и какое-то особое спокойствие, которое можно было понять только как особое присутствие Бога.
Так скоро дошли они до небольшого пруда. Он находился в самой середине леса, на полпути между их районами. Лед на пруду уже растаял, и матовая  его поверхность тускло блестела под луной. Над головой раскинулось все то же огромное, бездонное и черное небо.
Здесь,  на каких-то деревянных мостках у самой воды они остановились и присели. Рядом росло несколько деревьев, их длинные ветви свешивались до самой воды.
—Давая поговорим о чем-нибудь, брат, — сказал Виктор.
Духовный брат серьезно кивнул.
—Конечно, как прежде. А чем еще можно заниматься в такое время?
Однако, они еще некоторое время молчали, глядя на небо и на поверхность воды.
Вдруг брат Николай спросил:
— Скажи, ты в храме давно не был?
Виктор спокойно взглянул.
— Примерно неделю назад.
— А я так, наверно, месяца два — с тех пор, как мы виделись, — задумчиво сказал брат Николай, — Наверное, понемногу отдаляюсь. Что делать — после стольких лет учебы, наверное, надо искать и каких-то других путей…
Он помолчал.
— Как там дела, как все… наши?
Виктор молчал пару секунд.
— По-прежнему... как обычно... — наконец, задумчиво ответил он.
Он помолчал еще и добавил:
— Там все накатано, привычно… Что может там измениться…
Духовный брат замолчал надолго. Герой наш его не перебивал, смотря на деревья и на блестящую гладь пруда.
Но тут он вдруг как бы что-то почувствовал. Ему вдруг пришло в голову, что эти слова брата имеют, быть может, самое прямое отношение к нему, к тому, о чем он думал последние дни, к его внутренним сомнениям и заботам. Поэтому он сказал:
— Послушай, Николай… Ты не позволишь мне с тобой… кое о чем поговорить?..
Духовный брат взглянул на него прямо.
— Что ж, говори, что тебя волнует. Я рад буду, чем смогу, помочь.
Виктор, как и в разговоре с сестрой Анной, задумался. То, что он хотел сказать, как и в тот раз, не сразу выражалось словами.
— Скажи, когда ты бываешь в храме… тебе там все нравится? — наконец, спросил он.
Брат Николай взглянул на него с интересом.
— Не знаю, я как-то не задумывался… Я привык. Наверное, есть какие-то несовершенства… но на них как-то с годами просто не обращаешь внимания… Ты что-нибудь в этом роде имеешь в виду?
Виктор минуту молчал.
— А, я не знаю!.. — сокрушенно воскликнул он, — Понимаешь, мне кажется, что в последнее время… там, в храме… что-то не так. Я имею в виду не то, что там что-то изменилось, а что я сам стал на все так смотреть. По-моему, там что-то… неправильно, нехорошо. Но я не могу это словами выразить. Я только смущаюсь, думаю — и никак не могу это для себя решить.
Брат Николай молчал и ждал.
— Ты знаешь, — поневоле продолжал Виктор, — может быть, дело не в них, а во мне самом!.. Я чувствую, что я недостаточно исполняю Божью волю,  не делаю того, к чему призван — вообще, что я проживаю жизнь напрасно! Вот потому меня, наверное, и не удовлетворяет обстановка в храме.
Брат Николай внимательно смотрел на него.
— Хорошо, но что же именно тебя не удовлетворяет?
Виктор опять смешался. Мысли его слегка путались, он не находил нужных слов. Наконец, он собрался с духом и  сказал:
— Мне кажется, что там нет возможности для такого проявления себя. Вся эта налаженная жизнь, все эти богослужения, встречи — все это, по-моему,   страшно расслабляет, не оставляет совсем поля для реальной жизни. Я бы хотел в чем-то выразить свою веру, как-то ее проявить — а здесь это, кажется, просто не предусмотрено. Я знаю, что не все так думают, — добавил он, — но сам не могу отделаться от этого ощущения.
Духовный брат смотрел проницательно и серьезно.
— А ты бы хотел чего-то иного… — заметил он.
— Да! — горячо подхватил Виктор, — Я бы хотел сопротивления, усилий, действительных трудностей!
Брат Николай спокойно слушал его.
— Ты знаешь, — вдруг сказал он, — А ведь для меня это вовсе не удивительно. Я сам тоже что-то подобное замечал — и тоже прежде этим очень смущался.
Виктор так и вскочил.
— Правда, брат? Не может быть!..
— Ну почему же, — спокойно откликнулся тот, — У меня тоже некоторое  время назад был период поисков — и задавался многими вопросами. Кстати, поэтому я теперь и езжу туда не так часто. Так что в твоем вопросе нет для меня ничего удивительного.
Виктор был взволнован.
— Значит, я правильно сделал, что обратился к тебе! — воскликнул он, — Ты знаешь — а я опасался, что ты меня не поймешь!..
Его собеседник спокойно кивнул.
— Понимаешь, этот вопрос для меня очень важен, — продолжал Виктор, — Так получилось, что для меня на нем теперь все сошлось. Я непременно должен его решить — а главное, что-то сделать практически.
Духовный брат некоторое время думал.
— Я. кажется, действительно тебя понимаю, — спокойно сказал он, — Но что же именно ты хочешь сделать? Не хочешь же ты сказать, что ты собираешься оттуда… уйти?..
Виктор так и вздрогнул при этих его словах.
— Да, да, я думал об этом, брат!.. — сокрушенно воскликнул он. (Его, главное, поразило то, что брат Николай как бы слышал и понимал невысказанные его мысли.)
— Мне кажется, это не совсем правильно, — спокойно продолжал Николай, — Со многих точек зрения уход твой из храма не очень желателен. Скажи, ты не мог бы как-нибудь решить свои жизненные вопросы, оставаясь там?   
Виктор мучительно думал.
— Мне кажется, это невозможно... Меня бы все это, весь этот порядок   слишком бы вовлекал в себя, слишком бы тянул назад. Ведь эта жизнь так «затягивает»  человека, что он в результате как бы перестает распоряжаться собой. Нет, я не думаю, что я мог бы там как-нибудь свои вопросы решить. По-моему, это бы значило, что я и не начинал их решать.
Духовный брат слушал серьезно.
— И что же ты думаешь конкретно делать? —  спросил он, наконец.
Виктор был в смятении.
— А, я и не знаю!.. — с мучением воскликнул он, — Ты понимаешь ведь, что мне вовсе не так просто уйти! Что я хоть и переживаю, и огорчаюсь из-за всех этих моментов, но я… (тут он немного смутился) я все же люблю своих братьев!..
Брат Николай задумчиво молчал.
Они смотрели на туманную гладь пруда, раскинувшееся над их головами бездонное небо, темнеющий невдалеке лес.
— Но… — сказал через некоторое время брат Николай, — Если ты даже и осуществишь свое намерение, если и уйдешь что-нибудь искать на своем одиноком пути — ты, конечно, сохранишь с ними связь?..
— Конечно! — как-то особенно, выстрадано воскликнул Виктор, — Я никогда не забуду вас, я никогда не разорву этой глубокой, таинственной внутренней связи! Я всегда буду помнить о вас! Пойми, брат, — продолжал он горячо, — я ведь, говоря, что я собираюсь уйти, вовсе не говорю, что я собираюсь совсем уходить! Я даже это мыслю как продолжение нашего духовного общения, нашего общего дела! Быть может, я просто хочу осуществить в своей жизни ту его часть, которая почему-то невозможна там, своими силами дополнить нашу общую жизнь! Но только для этого мне надо действительно уйти — поскольку, оставаясь там, это невозможно, я, как уже сказал, не смогу даже и начать…
— И… это значит, что ты, может быть, когда-нибудь вернешься? — подхватил брат.
— Да! — воскликнул Виктор, — Через какое-то время… испытав кое-что в жизни… как-то по-новому взглянув на вещи… Да, тогда я, может быть, снова вернусь туда и, наконец, найду там свое настоящее место. Я думаю даже — что непременно так и будет!
— Что ж, дай Бог, — тихо ответил Николай.
Они опять помолчали.
— Ответь мне, пожалуйста, на последний вопрос, — вновь начал духовный брат, — Хотя, быть может, он и не самый важный. Когда ты собираешься осуществить свое  намерение? Проще говоря, когда ты собираешься покинуть храм?
— Не знаю, не знаю! — снова воскликнул Виктор, — Я же говорю тебе, что мне здесь не все до конца ясно, что я еще далеко не все решил!
Брат Николай вновь помолчал.
— Но у тебя есть какие-нибудь планы?
— Пока довольно смутные. Постараюсь встретить некоторых людей, пообщаться с ними, узнать их жизнь…
— Во всяком случае, будь уверен, — серьезно сказал Николай, —  Что что бы с тобой ни случилось, в какой бы ситуации ты ни оказался — ты всегда можешь рассчитывать, по крайней мере,  на мою поддержку. Я всегда буду рад встретиться с тобой и выслушать тебя. Я думаю, такие отношения в жизни не помешают.
Виктор растроганно взглянул.
— Спасибо, брат, — сказал он с глубоким чувством, — Я всегда буду помнить эти твои слова. Я действительно обращусь к тебе в сложной жизненной ситуации.
— Ты всегда сможешь мне звонить, как и прежде, — сказал Николай, — Да и здесь мы сможем с тобой встречаться… в присутствии духовных братьев.
— Спасибо, брат, — снова сказал Виктор, — Я всегда буду эти твои слова помнить.
Они еще помолчали. Рядом с ними туманно блестела поверхность озера. Уже приближался рассвет. Восточный край неба  посветлел, под утро становилось прохладнее. Братья поеживались и плотнее запахивали на себе свои куртки. После бессонной ночи они чувствовали себя как-то особенно бодро и ясно.
— Ну что же, пора и по домам, — сказал Николай.
— Да, считай, почти всю ночь просидели, — откликнулся Виктор.
— Бог в помощь тебе, брат.
— Бог в помощь.
Они встали и пошли прочь от пруда. Через некоторое время они расстались — домой им было в разные стороны.
Виктор в последний раз взглянул на Николая.
— Спасибо тебе, брат, — сказал он, — Ты действительно очень меня поддержал.
— Так ты к нам сюда заходи, — ответил Николай, — Как со своими вопросам немного разберешься, как что-то яснее станет — заглядывай.
— Хотел бы, но как получится… Пока не знаю…
Они еще раз взглянул друг на друга, кивнули — и разошлись в разные стороны. Виктор в утренних сумерках пошел в  сторону своего района. Скоро он был уже у крайних домов. Пройдя пару кварталов, он открыл дверь своего подъезда, поднялся по лестнице — и вот был уже дома. Никто дома его отсутствия так и не заметил. Он посидел еще немного у окна в предрассветных сумерках, вспоминая прошедшую беседу — и потом, наконец, лег и заснул.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Пара дней прошли спокойно. Виктор уже как бы решился на что-то — но все еще ничего не предпринимал. Здесь дело было не в каких-то внешних препятствиях, а скорее во внутренних, духовных. Он слишком внутренне сжился с храмом, со своими любимыми братьями и сестрами, и не мог представить  себя без них.  Практически не было ничего проще, чем взять и перестать ходить в храм — но у него не было решимости сделать это.  Он, правда, теперь почти и не ходил туда — но именно потому, что никак не мог определиться, решить дело окончательно — а сам все продолжал чувствовать, что очень связан с этим местом.
И все же в один из ближайших дней он поехал в храм. Он все еще ничего не знал наверняка, и ехал вовсе не для каких-то окончательных действий. Скорее он просто хотел еще раз побыть в столь дорогом для него месте, еще раз что-то увидеть и понять. Окончив работу, он вновь поехал не домой, а в центр, и, выйдя на нужной станции,  знакомой дорогой пришел к храму.
Вечерней службы в этот день не было, окрестность храма была более пустынна, чем в другие вечера. Остановившись в знакомом дворе, он вновь огляделся. Странно — но этот двор, хотя бы в этот раз и безлюдный, всегда производил на него впечатление какой-то особой глубины и полноты жизни. Здесь будто присутствовало что-то незримое, чего не было во всех других местах — вообще во всем городе, быть может, даже во всем мире, что вызывало в нем ощущение жизни какой-то особой — непостижимой, глубокой,  таинственной. Виктор и прежде не раз  замечал это в ближайших окрестностях храма.
Он отошел в сторонку и встал у стены дома, разглядывая тихий двор. Был уже вечер, сумерки. Во дворе росло несколько больших старых деревьев, листва на которых только начинала распускаться. Дул слабый ветер, слегка взметая весеннюю пыль у стены дома. Вдруг он услышал голоса и звук шагов. К нему направлялась компания его братьев, идущих с хозяйственного двора — видимо, с храмовой стройки. Их храм строил новое здание для будущей школы — и в этом деле обходился силами собственных прихожан, не нанимая никакой строительной организации. Браться были веселы и возбуждены, между ними текла оживленная беседа, и они шли, видимо, сменить рабочую одежду на мирскую. Теплое чувство невольно поднялось в душе Виктора. Все-таки он был очень связан с ними. Все, что он знал здесь, и в том числе они, было как бы его частью.  И в то  же время он почувствовал грусть и тревогу, поскольку вдруг оказалось, что он уже не может смотреть на них, как прежде. В связи со зреющим в нем решением вся эта жизнь, в том числе и они, уже как бы отдалялась от него.
Вдруг он заметил среди них одного брата, с которым он был особенно знаком.  У них последнее время были неплохие отношения — когда-то Виктор вместе с ними помогал на стройке. Когда компания поравнялась с ним, он махнул рукой   и окликнул его.
Духовный брат увидел его, кивнул, покинул компанию и подошел к нему. Он смотрел на знакомого внимательно и с вопросом — зачем тот его позвал и что хочет сказать.
— Здравствуй, брат Виктор, —  сказал он предупредительно, — Ты что сегодня здесь? Хотел нам помочь?
Виктор пожал руку брату и улыбнулся ему.
— Я… просто так… Я ведь люблю здесь гулять… особенно по вечерам.
Брат был ему, видимо, рад.
— Как жизнь? — спросил он, — Давно не виделись.
— Да так, неплохо… Послушай, Андрей (так звали брата), — сказал вдруг Виктор, — Можно у тебя одну вещь спросить?..
Сергей  взглянул с интересом.
— Конечно. Я всегда готов ответить любимому брату. Только вот сейчас руки вымою и приду. (он взглянул на свои  грязные, вымазанные землей и известкой руки).
Они с братьями скрылись в подъезде — и вот через некоторое время он показался уже переодевшись и с чистыми руками.
— Ну, что у тебя? — энергично, по-деловому спросил он, подходя к Виктору.
Виктор снова не сразу смог найти слова.
— Послушай, брат, я давно у тебя хотел спросить,—  наконец, начал он, ты здесь всем удовлетворен? Тебе здесь все нравится?
Духовный брат с удивлением взглянул на него.
— Что-то я не понимаю тебя, Викторий, — он в шутку использовал эту странную форму имени Виктора, по аналогии с именами типа Алексий, Сергий и т. д. — Ты сегодня что-то странные вопросы задаешь…
Виктор смутился. Конечно, не надо было ему сразу задавать такого прямого вопроса. Знакомый брат смотрел на него с удивлением. У них были  хорошие, добрые отношения — и все же такие вопросы могли кого угодно смутить.
— Я спрашиваю об этом потому, что ты всегда достаточно трезво смотрел на вещи, — сказал Виктор, — и никогда ничего чрезмерно не  идеализировал. Я именно хотел здесь твоего трезвого взгляда.
Духовный брат некоторое время раздумывал.
— И все же очень странный вопрос, — сказал он, — Что здесь может не нравиться? Где еще может быть такое, как у нас?
Это была чистая правда. Дело, которое здесь делалось, было уникальное, удивительное. Несмотря на происходящее вокруг по всей церкви духовное возрождение, такое мало где можно было найти.
— Значит, тебе все здесь нравится?.. — продолжал Виктор.
Духовный брат был смущен и начал нервничать.
— Конечно! В чем вопрос! Да чего ты хочешь?
— Да нет, ничего… Я так просто.
Виктор понял вдруг, что дальнейший разговор бесполезен. Брат Андрей был, конечно, добр  и честен — но все-таки был из самых простых здешних братьев, вполне довольных и даже восхищенных здешней обстановкой, не думающий вовсе о тех вопросах, которые могли казаться важными Виктору. Странные вопросы Виктора могли показаться ему крамолой, чуть ли не отступлением от веры, предательством по отношению к Братству.
— Нет-нет, ничего… — повторил Виктор, — Вы сейчас на стройке работали?
— Ну да, строили здание школы.
— Да-да, конечно, я же как-то вам помогал…
Разговор как-то не клеился. Виктор уже жалел, что позвал брата и об этом его спросил.
— Как у тебя самого дела?.. Как на вашем курсе?
— Да мы же недавно виделись! Я же тебе рассказывал!..
Брат Андрей немного помолчал.
— Странный ты какой-то сегодня, Викторий, — сказал он, — Говоришь непонятно что, вопросы какие-то странные задаешь…
— Нет-нет, ничего… — Виктор стремился сгладить впечатление, — Не обращай внимания… это случайно...
Андрей пожал плечами и отвернулся от него.
— Ты извини, мне надо идти, — сказал он сухо, — Еще надо кое-что обсудить с братьями. Может быть, как-то в другой раз встретимся — поговорим.
Виктор печально кивнул ему. Разговор этот явно не вышел. И все из-за того, что он, Виктор, имел в глубине души свои, особые мысли, свойственные именно ему и непривычные для ходящего сюда большинства. Духовный брат  этих его мыслей не знал — но он бессознательно что-то почувствовал. Виктор еще раз подивился на свойство людей обладать каким-то особым внутренним   чутьем. Оно касалось того,  свой человек, или чужой. Своим среди людей обычно считался человек, который разделял мысли большинства, думал как все,  не сомневался в общепринятом, чужим — тот, который имел свой взгляд на вещи, отличный от привычного, задавался какими-то своими вопросами. Такое  было везде — но вот, такое же оказалось в какой-то степени и в христианской среде. Виктор понимал, что он и не вправе ждать большего — и все же невольно возникало какое-то разочарование. Впрочем, он сам был виноват. Задал неловко свои вопросы — и вот, встревожил, смутил неплохого человека!.. Но теперь уж было ничего не поделать.
Расставшись с Андреем, он медленно прошелся по двору и вышел на соседнюю улицу. Здесь он вдруг столкнулся с еще одним знакомым человеком. Это была его духовная сестра, совсем еще юная, по имени Наталья. Она лишь недавно пришла в храм, проходила лишь первую ступень обучения, но уже успела всем здесь запомниться и полюбиться. Причиной был ее светлый,  открытый, энергичный характер. Она была искренняя, общительная — хотя, быть может, и немного наивная, как и полагается восемнадцатилетней девушке.
— Ой, Виктор! — воскликнула она, увидев его, — Как хорошо, что ты здесь! А то сегодня здесь совершенно пусто — вечерней службы-то нет!..
— А я просто приехал погулять, — сказал Виктор, — Приятно вечером около храма бродить.
Она вся так и засияла.
— Как замечательно! Я тоже так люблю эти места!.. Ведь правда — они какие-то особенные, замечательные?.. Здесь все — как-то не так, как везде… как-то… иначе?..
Виктор отметил, то юной сестре тоже свойственно это его ощущение.
— Как у тебя дела? — спросил Виктор. У них с сестрой уже наладились простые и доверительные отношения.
Она восторженно глядела на него.
— Да что мои дела!..  Я все думаю о том, что здесь делается, обо всем здесь! Ведь правда же — это удивительно!.. Где еще может быть такое?
Виктор понял, что она говорила все о том же. Ей, как и многим здесь, было свойственно восхищение всем, что здесь делалось,  чувство, доходящее даже до восторга. Если это чувство посещало и многих старших братьев — то тем более оно должно было быть у молодой сестры, у только недавно пришедшей сюда девушки. В данном случае Виктор не был даже разочарован. Он так любил юную сестру — а в ней все было привлекательно, даже этот восторг. 
— Да, ты права, — задумчиво сказал он, — пожалуй, нигде больше такого нет.
Сестра глядела  на него счастливым взглядом.
— Это как будто что-то из будущего!.. — восхищенно воскликнула она, — Мы все здесь как будто на другой планете!..
Виктор смотрел на нее и улыбался.
— Здесь люди спасаются! — продолжала она, — Здесь я была спасена, и все наши братья и сестры, и ты!.. Здесь мы все находим Истину!
Что правда, то правда. Они здесь все были действительно спасены. Жизнь каждого из них (и Виктор знал это по себе), если бы они не пришли сюда, сложилась бы как-то иначе — более тускло, серо, бессмысленно... Они были здесь как бы изъяты из жизни, приподняты над ней, над ее скукой  и суетой.
— Ну что бы со мной иначе было? — восклицала она,  — Что было бы с тобой?
Виктор слушал и улыбался.
— Да, да, дорогая сестра, — задумчиво произнес он, — И все же я последнее время склонен смотреть на вещи более трезво.
Она замолчала и испуганно взглянула на него.
— Более трезво?.. Ты хочешь сказать?..
— Ну да, — спокойно кивнул Виктор, — Нельзя же все время всем так восхищаться…
Сестра его не понимала. 
— Как это можно!.. — воскликнула она, — Ведь здесь же делается Божье дело!.. Здесь происходят такие чудеса!..
— Именно там, где происходят чудеса, и следует проявлять особые спокойствие и трезвость, — задумчиво, но отчасти несерьезно заметил Виктор.
Он немного помолчал.
— Скажи, сестра, — сказал он вдруг, решив и в этом испытать себя, — Тебе не кажется, что наша жизнь здесь не совсем полна, что мы не исполняем здесь всего, что могли бы, к чему призваны?..
Она удивленно взглянула на него.
— Но почему?!.. Сюда люди приходят, находят спасение… Обретают здесь тепло, общение, если нужно — то и навсегда могут здесь остаться. Разве может быть в жизни что-то большее?
— Да, конечно, сестра, — задумчиво сказал Виктор, — Но ты знаешь — не каждому, быть может, хочется этого общения и уюта, иногда могут быть и другие потребности… Ты вот здесь недавно, потому, может быть, и смотришь  на все несколько восторженно, а вот я уже больше года — потому иногда и по-другому смотрю...
— Ты хочешь сказать!.. — удивленно раскрыла на него глаза она.
— Да, не всех эти тепло и уют удовлетворяют. Иногда мне приходит мысль (он немного помолчал), что я, быть может, мог бы отсюда и уйти. Ты понимаешь меня, сестра? Что не все же здесь сосредоточилось, что не весь же свет здесь клином сошелся — и что, быть может, можно и как-то иначе Богу послужить, как-то иначе Его волю исполнить. В конце концов, ведь все мы здесь не только для того, чтобы этим пользоваться, но и чтобы потом это как-то применить… не только чтобы брать, но и давать… Вот я что имею в виду. Ты понимаешь меня, сестра?
Она удивленно взглянула на него.
— Ой, я не могу об этом судить…
Виктор хотел продолжать, но осекся. Он понял, что сестра его действительно не понимала. Как и все недавно пришедшие к вере, т.е. "новоначальные", она лишь присматривалась к новой обстановке и новым ощущениям, и, конечно, всему этому могла только радоваться — некоторые же мысли ей были просто преждевременны. Поэтому Виктор не стал продолжать этот разговор. Он с теплой улыбкой взглянул на сестру и спросил:
— Ты сейчас откуда шла?
Она оживилась.
— Я? С библейского занятия... Мы сейчас все вместе читали Евангелие… Это так здорово — когда все вместе за столом, и все читают…
Виктор снова тепло улыбнулся. Конечно, ей все это было внове и ее восхищало! Он сам в первые месяцы относился к этому так же. И конечно, ей было достаточно привыкать к этим впечатлениям и восхищаться, и вовсе не обязательно было знать про его вопросы!
— Что ж, я рад за тебя, — сказал он, — Ходи почаще в храм, встречайся со своими братьями — и о моих словах не думай. А сейчас, наверное, нам пора по домам — вон, уже совсем стемнело. Тебе как, далеко домой?
— Нет, я живу рядом, в двух остановках…
— Ну, и я скоро пойду на метро.
Они с сестрой тепло попрощались — и она заспешила прочь по темной улице. Виктор тепло проводил взглядом ее фигуру — и пошел по улице в другую сторону. Скоро он покинул ближайшие окрестности храма.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Он как бы не знал, что ему теперь делать. В сущности, он ехал сюда, чтобы что-то окончательно решить — но так до сих пор ничего и не решил. От храма он пошел по одному из соседних переулков, как бы в некоторой задумчивости, в некотором неопределенном чувстве. Скоро он вышел на другую, большую улицу. Здесь было более оживленно, навстречу тек вечерний поток прохожих.
Он шел, не торопясь, и сосредоточенно думал.
"Как малые дети, — вспоминал он своих сестер и братьев в храме, — Им дали — и они пользуются. И — ни мысли о своем собственном предназначении, о том, для чего ты создан, о том, как ты можешь послужить Богу. Попали в удобные условия — и довольны… Или, может быть, это свойство большинства людей — так относиться к жизни — и их нельзя за это винить,  тем более требовать чего-то большего?.. В самом деле, я будто жду от них каких-то особых подвигов. Все мы  только недавно здесь, только "вкусили" этой жизни, и ничего большего, в сущности,  не можем знать, кроме того, что здесь "хорошо", и стремиться быть здесь, это сохранить — а я будто пытаюсь судить обо всем с более высокими, строгими мерками?.."
Он еще долго об этом думал. Нет, выходило, что он ни в чем не мог обвинить своих братьев и сестер. Они обрели свободу и радость, после гораздо более беспорядочной и мрачной жизни, они не хотят их терять, еще только к ним привыкают — как можно ждать от них чего-то большего?.. Он сам и не хотел никого обвинять — но здесь было нечто другое, гораздо более важное, имеющее отношение именно к нему, Виктору — именно, вопрос о выборе им собственного жизненного пути. Братья могли жить своей жизнью и отвечать сами за себя — но этот вопрос он непременно должен был сегодня для себя решить.
Он поднял глаза и огляделся вокруг. Лица прохожих вновь привлекли его внимание. Вечер был прекрасный и идти по улице было одно удовольствие — но на многих лицах он не заметил этих чувств. Лица большинства были замкнутые, хмурые, погруженные в какие-то свои внутренние заботы. Мало, мало было кругом здоровых, спокойных, светлых лиц! Слишком явно отражались на них обычные условия городской жизни, с их беспокойством, тревогой, почти неизбежным в этих условиях взаимным отчуждением.
"Вот она — жизнь, — грустно думал он, — Вот подлинная реальность, обстановка этого места и этого  времени. Стоит отойти немного от храма — и все возвращается на "круги своя". Нет света, нет радости в жизни!.. И сколько еще таких несчастных, не знающих Истины, не нашедших себя — в полном смысле гибнущих в этих, казалось бы, неплохих материальных условиях существования!.. И как велика цель хотя бы отчасти их приблизить к спасению, хотя бы слегка им помочь!.. У нас говорят — «приходите к нам!..» (подумал он с грустной иронией) Прекрасная мысль, и, может быть, многим подойдет — но все же, чтобы прийти туда, надо уже что-то об этом знать…  Нужно, чтобы кто-то уже убедил, рассказал, увлек… Сперва надо человека зажечь, хоть краешком показать ему этот путь. А для этого нужны такие люди. Нет, нельзя нам здесь играть только роль "радушных хозяев"!.. Нужны и другие дела, усилия, нужны и другие формы служения!.."
Он снова вспомнил женщину у подъезда и странного, довольно резкого жильца общежития.
"Вот они — те, кому мы могли бы быть нужны, кому нужна помощь, свет Истины, Спасения!.. Нам дал их Бог, мы должны позаботиться о них!.. Тогда и дальнейшие усилия по собиранию Церкви и налаживанию ее жизни обретут смысл."
Он все продолжал идти по улице. Все существо его было теперь занято вопросом, который — он знал это — он должен был теперь, сегодня решить. В самом деле, ведь (он вновь вспомнил про это) он  и приехал сегодня сюда только для этого окончательного решения! Не зря же он вечером приехал в храм, и, уже как бы посторонний, заговорил с духовным братом, с сестрой!.. Ведь не было же сегодня ни службы, и никакого другого у него здесь дела!.. Он должен был сегодня, сейчас все окончательно решить. Поэтому он продолжал напряженно думать, как бы внутренне себя проверяя, вглядываясь в себя.
И все же само решение давалось ему с большим трудом. Он слишком привык к этому месту и этому делу, слишком любил своих духовных братьев и сестер! Он слишком  сжился со всем здесь, соединился с этим душой — даже с самим этим районом, этим местом!.. К тому же решение это должно было принести ему множество новых забот и тревог. Он ведь совсем не знал, что в этом случае он будет дальше делать, не представлял своей дальнейшей жизни, совсем не имел определенных планов. Все, что его тревожило, было скорее чувством, некоторым ощущением, пусть и чрезвычайно сильным, что он непременно должен что-то решить и сделать — а вовсе не чем-то «реальным», методично им задуманным и спланированным, осуществление чего он ясно и отчетливо себе представлял. Это было реально для него, как ощущение воли Божьей по отношению к себе — но воли еще не до конца оформившейся, не выявившейся.
Он понял, что только собственных сил для принятия этого решения  было мало. Он непременно должен был найти опору вне себя, получить в этом деле поддержку свыше, что и сообщило бы всему твердость и окончательность.  Поэтому, измученный собственными попытками решить свои вопросы, он, наконец, обратился с горячей  молитвой к самому Источнику жизни, к своему любящему Небесному Отцу. Здесь был небольшой двор, в который он и зашел, свернув в подворотню с улицы.  Здесь он остановился в углу двора, около какого-то темного подъезда, и поднял глаза к небу. Небеса будто распахнулись над ним. Мы не знаем, о чем говорил в этот момент в своей молитве Виктор, о чем он просил своего Небесного Отца — но несомненно то, что он получил ответ. Когда через несколько минут Виктор вышел из подворотни, он даже выглядел как совсем другой человек. От его тревог и сомнений не осталось и следа. Он знал теперь твердо, что он должен делать. Лишь несколько минут искренней и доверительной беседы с Богом произвели на него такое действие. Он повернул назад по улице, и быстрым, бодрым шагом пошел обратно к храму.

Через несколько минут он снова зашел в храмовый двор. Было уже совсем темно — только светилась пара окошек в маленькой сторожке храма, да на втором этаже в приходском доме. Сестра Анна, он знал, как всегда была здесь. Он сразу зашел в приходской дом (дверь в него никогда не запиралась), и поднялся на второй этаж. Для этого он и пришел сюда сейчас. Ему хотелось снова ее видеть, снова с ней говорить. Он должен был "попрощаться" — а для этого объявить о своем решении какому-то близкому человеку, получить его напутствие. Но священнику сказать о своем решении было невозможно — он не мог представить себе такой разговор, отношения братьев со священниками были совсем другие. Он не мог объявить ему о своем решении, касающемся только его, потому что это было его личное, а священники занимались общими делами храма. Личные, психологические вопросы и проблемы должен был, очевидно, каждый решать сам. Но все же ему хотелось с кем-то попрощаться. В этом у него даже была какая-то особая потребность. Это, очевидно, должен был быть кто-то из братьев и сестер — притом тот, кто его хорошо знал, был близок ему и понимал. Таким человеком была здесь как раз сестра Анна, с которой он говорил об этом и в прошлый раз. К ней он теперь и шел. Именно ее хотел он видеть в этот вечер, от нее получить «последнее напутствие».
Сестра Анна действительно была в  приходском доме. Из-под двери ее комнаты на втором этаже пробивался свет. Виктор подошел к двери и негромко постучал. Сестра Анна изнутри откликнулась, совершенно без страха — она привыкла ничего не бояться в этом приходском доме.
Когда Виктор вошел, сестра Анна взглянула на него удивленно. Она, очевидно, ожидала, что это дежурный (в столь поздний час при храме обычно больше никого не было), и ей странно было увидеть Виктора на пороге своей комнаты. Но она тут же успокоилась и улыбнулась ему, поскольку всегда рада была его видеть.
— А я тебя совсем не ожидала, — спокойно сказала она, — Ты что так поздно? Сегодня здесь никого нет, поскольку нет вечерней службы.
Виктор прямо смотрел на нее. Наверное, во взгляде его отражалось его душевное состояние, поскольку духовная сестра вдруг взглянула на него взволнованно. Она будто поняла, что он пришел не просто так — и теперь ждала.
Виктор взволнованно стоял на пороге. Он снова, как и в прошлый раз, знал, что должен сказать — но не знал, как сказать. Но стоять все время в молчании было невозможно. Поэтому он набрался решимости и, наконец, сказал:
— Сестра Анна. Я от вас ухожу.
Сестра Анна так и всплеснула руками.
— Это ты о том? — спросила она, —  О нашем прошлом разговоре?
Виктор молча кивнул.
— Я это твердо решил, — сказал он, — Я все хорошо обдумал. Я знаю, зачем я иду, и что я там буду делать.
Сестра Анна задумчиво кивнула.
— Да-да, Витенька, я понимаю, — немного волнуясь, сказала она, — Я так и поняла сразу, когда ты вошел, что именно об этом пойдет речь.
— Я не могу себя больше обманывать, — сказал Виктор после некоторого молчания, — Я должен был так поступить. Я чувствую, что моя жизнь здесь проходит напрасно. Я не выполняю здесь того, к чему меня призвал Бог.
Она смотрела на него и молчала.
— Я мог бы к Вам и не заходить, — после молчания продолжал Виктор, — Мне самому это почему-то тяжело… Но я подумал, что совсем без прощания будет нехорошо, что нужен человек, которому я эти последние слова скажу. Я Вас  знаю, и Вы меня знаете. Я именно с Вами  пришел попрощаться.
Сестра Анна, наконец, прервала молчание.
— Не со священником?..  — тихо спросила она.
Виктор вздохнул, как бы с некоторой досадой.
— Вы имеете в виду исповедь, благословение? Но ведь вы прекрасно знаете, что это невозможно!.. В конце концов, мое решение только меня касается. Совершенно не обязательно вмешивать в это дело тех, кто занимается общими делами Братства. Вы знаете, как они заняты, и что здесь сотни братьев, и что у них нет времени на каждого из нас, и что они сами пучат нас все то, что касается нас самих, решать самостоятельно!.. Во что превратилась бы жизнь нашего Братства, если бы каждый из нас личные свои дела перекладывал на чужие плечи — хотя бы и на плечи священников? В конце концов, мы только этому здесь и учимся —  важнейшие решения в своей жизни самим принимать!..
Духовная сестра задумчиво молчала.
— В конце концов, ведь мы все здесь друг другу братья и сестры! — взволнованно продолжал Виктор, —  Мы все здесь можем поддерживать друг друга и помогать друг другу принимать важные решения!.. Христос сказал: "Исповедуйтесь друг другу" — и это ведь сказано про нас самих, про наши отношения! Я именно к Вам пришел за пониманием и поддержкой, и, я думаю, этого вполне достаточно.
Духовная сестра все так же задумчиво смотрела на него.
— Я Вам в двух словах объясню, сестра (продолжал он после некоторого молчания) — хотя и в прошлый раз уже кое-что объяснил — чтобы Вы не думали ничего плохого и во мне не сомневались. Мне очень хочется перед уходом это еще раз высказать перед понимающим человеком. Я много думал, сестра, старался понять, и понял, наконец — здесь в самом деле не мое место. Нет-нет (тут же поторопился воскликнуть он) — я вовсе не говорю, что здесь  плохо! Здесь, может быть, наоборот,  даже очень хорошо. Что объяснять — мы это с Вами по себе знаем. Но... дело в том, что человеку ведь вовсе не обязательно в жизни нужно, чтобы ему было хорошо. Иногда, может быть, наоборот, ему хочется чего-то другого. Вот этого я и ищу, сестра. Я хочу отсюда уйти вовсе не для того, чтобы мне стало лучше, а, может быть, наоборот, хуже.
После некоторого молчания он вновь сказал:
— Здесь все есть —  та самая  жизнь в избытке, о которой говорит Христос — а самой обычной, человеческой  жизни нет. Не знаю, я не могу это выразить… Она будто течет где-то в стороне, будто не касается нас. А я хочу туда, в эту жизнь идти,  нести туда то, что мы здесь имеем!
Духовная сестра по-прежнему молчала.
— Согласен, что я разобраться во всем не могу, — продолжал Виктор, —  Я лишь ученик, и здесь только год, да и в вере не слишком опытен — но я ведь сейчас о себе   говорю. Я чувствую, что я самый обычный человек, ничем не лучше других — и что я должен свой путь пройти. Я думаю, что именно это — мой путь.
Он остановился, чувствуя, что сказал все — во всяком случае, все, что мог. Теперь он глядел на нее, стараясь по выражению ее лица понять ее реакцию. К его удивлению, лицо ее было спокойно, без всяких следов огорчения или смущения. Когда он закончил, она помолчала немного, а потом вздохнула и спокойно сказала:
— Что ж, я понимаю тебя… Все это именно то, чего я и ждала... Многие рано или поздно к таким мыслям приходят... Я же говорила тебе — у меня и самой был подобный период... А потому я и не удивляюсь, и полностью понимаю тебя. Тебе нужно подчиниться этому своему стремлению, принять его как волю Божью…
Эти слова поразили Виктора.
— Я не ослышался, сестра Анна? — воскликнул он, — Вы действительно это сказали?.. Но ведь это именно то, чего я ожидал, чего мне не хватало!.. Ведь если Бог каждому указывает свою волю, и причем эта воля касается именно и только его, то это разрешает все вопросы! Значит, нужно просто Его слушать — и эту волю в своей жизни исполнять! Значит, он каждому указывает свой путь, касающийся именно этого человека — и человеку нужно просто этот путь пройти!.. И, значит, это просто мой путь — немного непохожий на тот, которым многие идут, но, в принципе, столь же достойный и «законный». Здесь многие идут «общим» путем — а мне по какой-то причине Бог судил путь  "личный". И, значит, я просто должен им идти. Да, я действительно чувствую, что именно это мой путь, что именно он мне сужден — и, значит, мне остается просто подчиниться. Мне никаких других объяснений не надо. Это действительно разрешает все вопросы.
Он замолчал и с ожиданием смотрел на сестру Анну.
— Наверное, ты прав, — задумчиво сказала она, — Пути разных людей действительно очень различны. Пожалуй, действительно в вере может быть «общий» путь — и, так сказать, особенный, «индивидуальный». Но только скажи мне, пожалуйста — как же твои братья и сестры? Неужели ты так и расстанешься с ними, так и забудешь их?..
Виктор сделал протестующий жест.
— А я ведь вовсе и не думаю с ними расставаться! Да это ведь было бы и невозможно, сестра! Как это может случиться, если я уже сжился с ними, и если отношения наши скорее внутренние, духовные! Да и к тому же, ведь то, что я решил, скорее всего, временно! Ведь это только этап на моем духовном пути, который в будущем, конечно же, сменится какими-то другими этапами! И я хотел бы проходить его, конечно, своими силами — и в то же время оставаясь членом Братства. Я, может быть, расстанусь с ними на время внешне, но не расстанусь внутренне. И этот опыт, который я приобрету — он будет, с одной стороны, мой, личный — и в то же время наш общий!
Сестра Анна с улыбкой взглянула на него.
— Ну, ты мастер решать свои вопросы... Тебя ничем не смутишь — гляди-ка, как ловко вывернулся!..  Но я бы все-таки тебя попросила, чтобы ты зашел по этому поводу к священнику…
— Ну что же Вы опять об этом говорите! — воскликнул Виктор, — Я же Вам уже все объяснил!.. Нет, не подумайте чего-то плохого, или что я что-то скрываю — но как бы и зачем я к нему пошел? Здесь ведь что-то неопределенное, то, что мне еще самому не до конца ясно — вон, я и Вам с каким трудом это объяснил! — а к священнику нужно идти с чем-то определенным. Нет, хорошо, что с Вами удалось поговорить, как-то Вам все это высказать — с меня и этого достаточно.
— Но когда-нибудь потом… — продолжала она, — Быть может, не скоро… когда-нибудь… ты все-таки зайдешь к нему?
— Когда-нибудь потом, — твердо сказал Виктор, — Когда мне самому многое станет ясно — обязательно зайду.
Сестра Анна серьезно смотрела на него.
— Ну что ж, в добрый путь… — сказала она, — Иди своей одинокой дорогой… которой тебя Бог ведет…
Виктор растроганно глядел на нее. По-видимому, беседа их подходила к концу, он должен был идти. Но его будто еще что-то держало, он будто еще что-то ждал. Постояв немного на пороге, он вдруг сказал:
— Благословите меня, сестра Анна.
Духовная сестра быстро вскинула на него взгляд.
— Ты все о том же… Я ведь не священник…
— Я же сказал, как я на это смотрю, — сказал Виктор, — Мы все здесь члены Церкви, мы все друг другу братья и сестры. Мне Вашего благословения будет вполне достаточно. Ведь, в конце концов, это просто значит сказать друг другу доброе слово.
Сестра Анна, видимо, колебалась. Несмотря на то, что она была давним членом Братства, Виктор, видимо, смущал ее своим отношением к некоторым вопросам. Но, наконец, она будто что-то поняла и решилась. Подняв правую руку, она подошла к Виктору — и, прямо и твердо глядя ему в глаза, его перекрестила.
— В добрый путь, — еще раз сказала она, — Иди той дорогой, которой тебя Бог ведет.
Виктор тоже прямо и серьезно глядел на сестру. Потом благодарно  кивнул ей, повернулся и вышел. Скоро он уже шел прочь от приходского дома.
__________________________

Перед тем, как окончательно уйти, он еще зашел в храм. Было уже поздно, и дежурный не сразу его пустил. Наконец, Виктор вошел в храм и остановился. Внутри были сумрак и тишина. Со стен глядели на него темные древние иконы. Здесь все, как всегда, было как-то особенно — будто наполнено особой жизнью и глубиной. Он постоял здесь, наверное, минут пять — и потом вышел.
Но во дворе он снова задержался. Ему все хотелось побыть здесь еще немного, постоять. Был  уже поздний вечер. Тихо темнела перед ним пустая площадка двора, рядом белела громада храма. Окрестный район был погружен в темноту. Виктор остановился здесь, как бы в задумчивости. Им вновь овладело знакомое чувство, что здесь есть что-то  особенное, чего нет в остальной жизни, быть может, даже во всем мире. Даже теперь, когда он изменил свои отношения с этим местом, он все еще продолжал это чувствовать.
Он последний раз взглянул на храм, поплотнее запахнул куртку — и пошел прочь со двора. В переулке прохожих почти не было. Вокруг громоздились дома — десятки домов с редкими светящимися кое-где окнами. Десятки точечек-окон, и за каждым живут люди, течет какая-то своя, столь важная и значительная для них, но неизвестная ему  жизнь... Какова-то она, эта жизнь?..
Он снова ощутил тревогу, как бы неуверенность, и в то же время — будто прилив новых сил. Он знал, что важный шаг в его жизни сделан, и что он не зря сделал этот шаг, открывая для себя эту  новую, неизвестную ему самому  дорогу.
Кругом него темнел огромный город. В нем виделось Виктору начало его новой, еще неясной ему самому деятельности... Она манила его, звала… Вечерним городом шел он все дальше  от храма.

КОНЕЦ 1-ОЙ ЧАСТИ