Работа есть работа

С окончанием войны на нас легла ещё большая задача: увеличилось количество запросов о своих близких, а следовательно, больше стало требований ответить, где же находится их воин.
Когда я был дома и заходил в редакцию, то узнал о том, что никаких вестей нет о Лёне Голубеве. Постарался сам поискать его следы, пошёл на картотеку и нашёл его карточку (он был командиром взвода в танковых войсках) с фотографией с пометкой “Пропал без вести”. Это было в самом начале войны, видимо погиб тогда, когда немцы пёрли во всю. А он был, кажется, около Пскова, их сунули, как пробку, чтобы заткнуть прорыв. Их и смяли в первые дни войны.
Лёня после войны с финнами, в которой он участвовал, остался в армии. Соня ездила туда, жили они там, но началась война. Она приехала в Уфу. Она долго после войны ждала Лёню, не верила, что он погиб. И вот только через пятнадцать – двадцать лет после войны она сошлась с вечным холостяком Витей Зуевым.
Получил я письмо от нашего Вити. Я знал, что он находится где-то в Чехословакии. Он тоже знал, что я в Москве. Но вот получаю от него письмо, которое написано чуть ли не этим днём, когда я его получил. Прочитав, узнал, что он опустил его, проезжая через Москву. Написано, что поедет он почти мимо дома. Значит, всю их армию направили на восток на борьбу с самураями.
Они продолжают воевать. А мы, как и прежде, занимаемся розыском живых и мёртвых. И вот уже к осени 1945 года меня с мандатом, подписанным генерал-лейтенантом Свиридовым – заместителем генерал-полковника Голикова, послали в Козельские лагеря, где размещены офицеры от младшего лейтенанта до полковника включительно – освобождённых из немецкого плена и проходящих проверку.
В этом лагере было что-то около 13 тысяч человек. Мне говорили, что таких лагерей семьдесят. Лагеря для нижних чинов отдельно, их не знаю сколько, для генералов тоже отдельно.
Меня как представителя Главного управления кадров НКО послали на проверку находящихся в этом лагере. Мы приехали сюда с майором Степановым, тем, что приезжал к нам в Кучино вербовать нас. Степанов побыл недолго, и я остался один, получив соответствующий инструктаж.
Жили все они за колючей проволокой, за соответствующей охраной. Дисциплина была хорошая. Ведь каждый хотел скорее освободиться, чтобы на него не падала какая-нибудь тень подозрения. А тогда здорово придирались к тем, кто побывал в плену, и не редко вместо того, чтобы попасть домой, попадали в лагеря Сибири для длительной проверки.
Среди них почти пятьсот были женщины – главным образом офицеры, медицинские работники и связисты. Было почти четыреста “французов” – так называли офицеров, побывавших в отрядах сопротивления во Франции, в партизанах “Макках”. В этом лагере “французами” были исключительно армяне.
Начальником лагеря был генерал. Весь аппарат работал на быстрейшее завершение проверки. Ведь до окончания проверки лагерникам не разрешалось даже писать письма домой. Надо было быстрее отделить козлов от баранов и решить, куда кого направить.
С лёгкой руки генерала, начальника лагерей, а я был просто лейтенант, хотя мандат у меня был подписан генерал-лейтенантом, начальник лагеря называл меня представителем Наркомата обороны, так начали называть меня все, всё-таки престижнее.
Доступ в лагери у меня был постоянный и в любое время. Так что и контакт с людьми был постоянный. И ко мне очень часто обращались с вопросами.