Борис Рыжий как бог

(на Фото мама Рыжего)

На вечере 17 октября в «Гуманитарном университете» был фильм о Рыжем,  которого раньше я не видел.  Много говорили «хорошего».  Вел встречу Лев Закс.  Аудитория была полна. Но я ёрзал,  поскольку не говорили главное, а я заранее не договорился о своём выступлении.  Хотелось сказать, но не хотелось врываться в мирный ритуал…
 С тех пор как 6 лет назад я писал статью о Борисе Рыжем  (Борис Рыжий.  «Свердловск – это и есть поэзия») мне пришла  в голову одна новая формула  о поэте вообще, некий закон.
Хороший поэт – это человек, который мало что понимает, но всё же очень хорошо многое чувствует.
Это очень необычно и очень трагично, когда человек всё чувствует, но не может понять,  «куда несёт нас рок событий».
Также многие почувствовали  Рыжего, но не поняли, что они почувствовали и пропускали главное.
Я встречал Рыжего  лишь однажды в журнале «Урал» на рубеже веков. Открывалось новое литобъединение. Был редактор Коля Коляда,  был Рыжий. Из приглашенных я знал лишь некоторых:  Застырца, Салавата. Салават мне рассказал:  вот Рыжий, он  получил антибукера, он - хороший поэт.  Я, конечно, не верил.  Хорошими поэтами Салават и многие другие называли каждого третьего, многие из которых были  самыми обыкновенными.  Не трогал меня и Антибукер.  Эти Антибукеры, как и Букеры,  также кому только не дают.
 Но потом,  когда вышла книга Рыжего с его биографией, написанной Казариным, одна свердловская поэтесса спросила меня, как я отношусь к  Рыжему.  Никак, - был ответ.  Даже не интересно. Но она принесла мне книгу Рыжего (которую почему-то называла книгой Казарина),  и через месяц перезвонила, спросив о моем впечатлении. Я ещё не начал читать. Через ещё месяц она снова спросила.  Я опять не начал читать, тогда она попросила вернуть книгу. За день до сдачи белого томика хозяйке, я решил  всё же просмотреть для общей эрудиции книгу лауреата Антибукера.
Моя реакция была похожей на реакцию Игоря Богданова, описанную в биографии  Рыжего от  Юрия  Казарина.  Богданов прочитал два-три стиха и сказал безупречно точно:  «Да  ты ж поэт!». Пошёл к буфету за коньяком, чтобы совершить возлияние в честь радостного события.
Казарин  порой очень возмущает меня как филолог,  особенно когда он размышляет о поэзии без какой-либо научной дисциплины, он говорит нечто вроде того, что поэзия – это, это, это, ну вы сами понимаете, это самое-самое...  Сейчас на этом вечере он вдруг сказал:  «Борис Рыжий – это бог».  Понимай, как знаешь. Что это:  философия, теология, богословие? Некоторое чувство подсказывает, что  Казарин сам подбирает некоторые недозволенные и даже немыслимые формулировки, что объяснить Рыжего.  Но в этом «бог»  всё же есть поэтическая и ещё какая-то правда.
Самая главная строчка Рыжего, вот она:
«…Я позабуду сказочный Свердловск,
И школьный двор в районе Вторчермета».
Это не просто лихая поэтическая строчка.  Это великая ересь, великий мировоззренческий бунт, восстание. Причём оно, это восстание произведено,  со  всеми нами тайно без согласования с нами, без обсуждений в первом чтении, дебатов и голосований.   Без разговорчиков про жизнь на Марсе.  Это  сказано «власть имущим» (если применить термин из Евангелия) . Всякий прочитавший, свердловчанин ли он, питерец или из Пензы, теперь знает, что есть «сказочный Свердловск», а в нем есть  некая святыня - «школьный двор в районе Вторчермета». 
Другая не осознаваемая, но ощущаемая Рыжим истина,  расположена, например, в строках:
«И мыслю я: в году восьмидесятом
Вы жили хорошо, ругались матом,
Есенина ценили и вино.
А умерев, вы превратились в тени.
В моей душе ещё живёт Есенин,
СССР, разруха, домино».
Это стихотворение даже никто не процитировал.
Они чувствуют, но не понимают, что в этом всё дело. Возможно, и Рыжий не понимал, а лишь  чувствовал.  Но всё же всё-таки ясно чувствовал,  тогда как когда многие поэты, интеллигенты и мыслители этого не чувствовали и не понимали (и не пронимают до сих пор). Они говорили и говорят о крушении СССР, как о чем-то  как смена денег в 61-ом, или закрытии трамвайной линии по улице Толмачева, как об ограблении банка в Ереване в 67-ом году.  Это же катастрофа катастроф.  Это апокалипсис, которого мы не видим, так что иные полагают, что происходит свобода и демократизация (тот же Казарин  изрекал  именно это), но с некоторыми накладками и отдельными безобразиями, с потерей старых добрых совковых традиций... Идёт же уничтожение страны, народа, всего  «хорошего»,  всего «сказочного», веры и надежды.  И его стихи о «кладбище свердловском»  – это не некрофильная  тема о смерти и  послесмертной вечности. Это об «СССР, Есенине и домино».  Мат, Есенин, вино, Есенин, СССР, разруха, домино, - эти «иконки» столь неожиданно собрались рядом.  Рыжий их собрал в том самом порядке, в каком они, как правило,  и валяются в нашем микрокосме.   Но несообразность нашего равнодушия, нашего неведения, нашего уравнивания СССР и домино, СССР и мата, СССР и вина, оно нам предъявляется.  И дважды появившийся Есенин как бы соединяет несоединимое (он - и вино и мат, и он же - СССР).  Рыжий  берёт нам на помощь Есенина, как жёлтую и ли красную краску. Вот домино, вот  Есенин, вот СССР, а теперь всего этого нет, а вам-нам как бы похуй, а кому-то даже как бы даже хорошо (даже и Казарин так считает, что настала свобода). 
Никакого «ужаса красоты» в поэзии Рыжего нет. Он не Рембо, не Верлен, не декадент, он даже не имажинист-есенинист.
Казарин-поэт выразился художественно сильно. Рыжий  точно изрек нечто религиозно-божественного плана. Не как философ, не как метафизик, не как учитель. Он сказал образно, поэтически.  Распад СССР - дьявольское злодеяние. («Дьявольское злодеяние» - это наша метафизическая формулировка). Рыжий это не просто почуял.  Почуял и начал открывать вежды, как восьмикрылый серафим.  Многие, может и большинство, а может даже и все (кроме вашего покорного слуги)  из почитателей творчества Рыжего исповедуют какую-то форму  либерализма или левого ревизионизма и всё ещё вполне не понимают  его  странных песен.   
Если Есенин писал «не надо рая, дайте родину мою», то что было сказать Рыжему, когда все-все согласились с гибелью СССР?  Одни радовались. Другие хотя и не радовались, но соглашались: да,  теперь не будет ничего – ни СССР, ни Есенина, ни Вторчермета, ни домино, будем жить без всего этого. Мы станем иностранцами, американцами, демократами, проститутками, гомосексуалистами, мы будем теперь свободны навсегда и никогда не будем ни пионерами,  ни …
Но, кажется, что и сам Борис Рыжий не видит или не может найти  слов для своих читателей,  и поэтому лишь сгущает силу своего откровения:  даже «кладбище свердловское»  -  больше, ценнее, сакральнее  всего этого контрреволюционного антисоветского либерализма-капитализма с его  рыбье-фашистской рожей...   
Погиб Рыжий потому, что не вышел из всей этой  депрессии.  Он не смог на всё это не смотреть, всего этого не знать и не понимать, не мог прятаться от всего этого в какую-нибудь иллюзию. Он узнал о случившемся раньше, чем этому нашлось какое-то объяснение  и какая-то мысль о возможном  осознанном  сопротивлении и  спасении взросла близ него.  Сами же «поэты», увы,  не конструируют мыслей-идей, они лишь  зрят и внемлют…
P.S. В ходе своего выступления Юра Казарин четыре раза произнес слово  «засранка» в адрес режиссерши, снявшей фильм  для ЦТ про Рыжего. Потом извинился и ещё два раза употребил слово «засранцы». Но «Рыжий – бог» мне показалось более странным и экстремальным.

--
ЕщЁ:
http://www.proza.ru/2010/11/18/289