Откровенный разговор с Богом. Роман. Часть 3-я

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ




ГЛАВА ПЕРВАЯ

Виктор постучал в дверь. Несколько секунд  за дверью, внутри было тихо. Потом изнутри кто-то отозвался. Виктор еще немного подождал, толкнул дверь — и вошел.
Он оказался в комнате, которую уже видел мельком прежде, в которой жил тот встреченный им на лестнице студент. Теперь он более внимательно  оглядел обстановку. Комната была обычная, такая же, как любая комната в многоквартирном доме — с той лишь разницей, что в ней вместо одного или двух человек жило четверо. Он это сразу увидел по четырем кроватям, стоящим вдоль стен, и загромождавшим почти все пространство в комнате. Между ними к окну был лишь узкий проход. В этом проходе у окна стоял единственный стол, около него сидел какой-то студент. Другой студент лежал на постели, ближайшей к Виктору — на спине, заложив руки за голову, прямо поверх одеяла. Одет он  был в спортивной кофте и тренировочных, как и другой студент — так что оба они выглядели спортивно и по-домашнему.
Студент, который сидел за столом, на звук открываемой двери обернулся и теперь с вопросом смотрел на Виктора. Это был тот самый, кого Виктор видел в тот день на лестнице и вслед за которым пришел в эту комнату. По крайней мере, в этом была удача — в его руках была хоть какая-то ниточка. Но — и это Виктор сразу заметил — больного в комнате не было. По крайней мере, не было никого, кто производил бы такое впечатление, судя по тогдашнему рассказу сидевшего перед ним студента. Впрочем, это было не так важно — если он будет умело себя вести, то, конечно, сможет все узнать. По крайней мере, завести знакомство с этими студентами — а там уж как Бог даст!..
Тут сидевший за столом студент сам обратился к нему.
— Вы к кому? — спросил он.
Надо было что-то отвечать. Виктор собрался с духом и начал излагать то, что обдумал заранее, не без помощи брата Николая.
— Я из отдела социальной благотворительности, — сказал он, стараясь говорить как можно более «официально», — Наша задача — помогать  тем, кто в этом  нуждается — одиноким, малообеспеченным, больным. Мы сейчас занимаемся студентами вашего института и с этой целью обходим корпус. В этой комнате есть кто-нибудь, кто находится в трудной ситуации?
В самом деле, это была задача, как прийти в этот корпус и завязать знакомство со студентами. Они с братом Николаем долго обдумывали это, и, наконец, остановились на этом варианте — бог знает, удачно или неудачно. Они оба даже точно не знали, существуют ли такие организации — но, кажется, о чем-то подобном слышали, кажется, что-то такое существовало… По крайней мере, кажется, вполне подходило, чтобы начать.  И вот теперь — хотя Виктор не имел никакого отношения к этой организации и даже не знал, существует ли что-то подобное — кажется, звучало вполне правдоподобно.
Сидевший студент весело подмигнул тому, который лежал.
— Слышь, Петька! — воскликнул он, — Уже по комнатам ходют. Я же говорил тебе, что здесь не пропадешь — всегда найдутся, кто тебе помогут! Думаю, стоит воспользоваться — ты как? Я вон прошлую сессию не сдал — без стипендии сижу. Даже носки не на что купить. Ты тоже давай не зевай — уж извлечем максимальную пользу.
Веселый студент, конечно, шутил. Виктор понял это и улыбнулся. В планы его такая “помощь”, однако, не входила.
— Кто у вас здесь действительно нуждается? — стараясь быть серьезным, сказал он, — Может, у вас есть больные, кто в самом деле не может себя обеспечить? Мы в основном таких людей ищем. Вам же мы поможем… как-нибудь в другой раз.
— Слышь, Петька? — вновь обратился сидящий студент к своему другу, — Нам не хотят помогать. Ищут совсем несчастных. И что же это за организация такая?.. Я, честно говоря, вообще и не слышал ничего о таких.  Ты когда-нибудь слышал?
Лежащий студент перевернулся на бок.
— Не-а, — сказал он, — Какой-то отдел социальной благотворительности… Первый раз слышу.
— Мы существуем совсем недавно, — поторопился объяснить Виктор, слегка краснея, — Всего полгода… Это новая социальная программа… Раньше действительно таких организаций не было.
— Вот, а то я слышу — какая-то благотворительность… — продолжал ворчать лежащий студент, — Сроду ничего такого не было… Никогда о таком не слыхали…
Виктор чувствовал себя не очень ловко.
— Ну, если у вас никого нуждающихся нет… — вынужден был сказать он, — то я, пожалуй, дальше пойду…
— Постой! — воскликнул лежащий студент другому, — Давай пошлем его к Иванову! Вот уж кто несчастный из разнесчастных! Это, по-моему, как раз для него —  он только и ищет, как бы ему  кто-нибудь  помог.
Первый студент стал серьезным.
— Вот и я то же думаю… — как бы про себя сказал он, — Вы действительно больным помогаете? (обратился он к Виктору) Я имею в виду пищу, лекарства — может быть, какую-нибудь медицинскую помощь? Странно, никогда не слышал про такие организации...  Тут у нас есть один студент... Он  действительно болен... Последние недели даже не встает... Вы бы попробовали, поговорили с ним — по-моему, он как раз в вашей помощи нуждается. Очень было бы хорошо, если бы вы ему помогли. 
Виктор выразил готовность и интерес.
— А в какой он комнате живет? — живо спросил он, — Я бы с радостью с ним поговорил.
— Вообще-то он с нами живет, в этой комнате… — ответил студент, — но сейчас он временно в другой. Одни знакомые на время уехали… и мы его временно туда «перевели». Поскольку там действительно поспокойнее, и ему там лучше, чем здесь.
Виктор с трудом сдержал радостное восклицание — все сходилось!
— Что же, я обязательно с ним поговорю, — сказал он, как можно спокойнее и  «официальнее», — А, если не секрет... что с ним?
— А, кто его разберет!.. — пожал плечами студент, — Но только он действительно болен. Пожалуй, еще с прошлой весны. Экзамены еле сдает, на факультет почти не ходит. Все больше в комнате лежит. Прямо не знаем, что с ним делать! И не лечится, и домой не хочет ехать. Вы уж, пожалуйста, посмотрите, что с ним... (почти с просьбой обратился студент к Виктору). Совсем пропадает парень. В столовую даже последнее время не ходит — мы ему есть носим.
Виктор мигом собрался и посерьезнел.
— Могу я поговорить с ним? — быстро спросил он.
— Конечно! У вас ведь общество,  официальная организация. У вас, быть может, и средства есть. Может, его в больницу надо класть — мы-то в этом не разбираемся! А вы его посмотрите, разберетесь — может быть, чем-то и сможете помочь. Пойдемте, я Вас отведу.
Сидящий студент встал, и они вместе с Виктором вышли в коридор. Студент провел его по коридору, потом вывел на лестницу, и они вместе поднялись на другой этаж. Здесь они снова прошли по коридору и скоро остановились у другой такой же двери. Здесь студент на минуту остановился и еще раз с удивлением взглянул на Виктора.
— Странно... — сказал он, Я и не знал, что существуют  такие организации... Так Вы действительно больным и одиноким помогаете?
— Да, — отвечал Виктор, — Мы достаем питание, и лекарства — но честно Вам признаюсь, что это не главное. В жизни есть, видите ли, вещи и более важные...
Студент бросил на него быстрый взгляд.
— Что же, это какая-то психологическая помощь?.. — сказал он, как бы размышляя, —  Вы, случайно, с Церковью никак не связаны?
Теперь уже пришла очередь удивляться Виктору.
— Да, мы связаны с Церковью, — сказал он после раздумья, — Наша организация церковная…
— То-то я смотрю, Вы похожи на священника, — сказал студент, — Что ж, быть может, это и в самом деле то, что нашему Сане надо…
— Нет, я не священник, — поторопился ответить Виктор, — Я просто верующий человек… А вашего друга зовут Александр?
— Да. Мы его Саней зовем… Мы ведь тут с ним три года вместе прожили… Мне его, честное слово, очень жалко… — вдруг вырвалось у этого крепкого и спортивного студента. 
Этот короткий разговор произошел уже у самой двери. Виктор хотел еще что-то спросить — но, впрочем, сейчас он должен был все своими глазами  увидеть сам. Сопровождающий студент, кончив говорить с Виктором, подошел вплотную к двери и постучал.

Здесь нужно подробнее объяснить тот странный «маскарад», к которому Виктор прибег для знакомства со студентами. Еще собираясь сюда, он долго размышлял — в особенности о том, как объяснить здесь свое появление, как ему здесь представиться. В самом деле, это было непросто. Он не был товарищем этих студентов, тем более не был их родственником. Он вовсе не жил в этом корпусе, а собирался для чего-то сюда приходить “со стороны”. Он даже почти не знал ни обстановки здесь, ни здешних приемов общения.  Как, в самом деле, он мог объяснить свое странное появление здесь,  среди этих незнакомых людей, и свои странные цели? Об этом они и размышляли пару дней назад с братом Николаем.
Конечно, идея, которая пришла им на ум, тоже была немного странная. Таких организаций почти и не существует — во всяком случае, широко они не действуют. Никто у нас не слышал о таких вот людях, которые ходили бы по квартирам или по комнатам, и предлагали бы совершенно бескорыстную помощь. Это почти сразу же и заметили оба студента, сказав Виктору, что они вроде не слышали о таких организациях. И все же это могло «пройти» — быть может, именно благодаря своей неожиданности. Какое-то правдоподобие в этом присутствовало — слова «социальная работа», «благотворительность» не являются у нас совсем неизвестными. Об этом они и размышляли с братом Николаем — и в конце концов пришли к выводу, что эта идея здесь вполне подходит, что она может помочь «навести первые мосты».
Здесь нужно объяснить и то, почему он сразу же, с порога не объяснил, что он от Церкви, и ищет людей, нуждающихся в помощи, т.е. не сказал чистую правду. Но этого-то как раз делать было совершенно невозможно. Во-первых, это никак не объясняло бы его появления здесь, среди совершенно  незнакомых людей. А во-вторых, он вовсе не был уверен, что это обязательно  способствовало бы успеху дела. Скорее всего, это прозвучало бы  неожиданно и странно. Церковная тема, хотя и пользуется у нас некоторым интересом, но все же вызывает к себе самое разное, далеко не однозначное отношение. Было совершенно непонятно, как именно отнесутся к ней эти студенты. Поэтому идея отдела социальной благотворительности была все же наиболее удачной, наиболее подходящей здесь.
Поэтому Виктор и был так рад, когда этот студент сам завел разговор и сам догадался о его связях с Церковью. Ему в самом деле надоел тот “маскарад”, который он вынужден был устроить почти невольно. Это снимало многие сложности, позволяло ему теперь приходить сюда более свободно, ничего из себя не строя и не изображая. Правда, он по-прежнему считался здесь  представителем некоей благотворительной организации — но, по существу, так в каком-то смысле и было, если под такой организацией понимать всю Церковь. Лучше было, конечно,  приходить сюда под своим настоящим лицом, чем с какой-то фантазией. Потому этот краткий разговор во многом и облегчил его положение. Однако, теперь предстояло самое серьезное. Они стояли уже у самой двери, и студент уже постучал. Виктор внутренне собрался и настроился.


ГЛАВА ВТОРАЯ

Поначалу изнутри тоже не было ответа. Потом из-за двери раздался слабый голос.
— Саня, мы к тебе, — сказал студент и толкнул дверь.
Они вдвоем с Виктором вошли. Виктор оказался почти в такой же комнате, в какой был только что — с той только разницей, что она была почти пустая. Три кровати были аккуратно застелены  — и только на четвертой, у самого окна кто-то лежал. В остальном обстановка была обычная — белый   потолок, оклеенные дешевыми обоями стены, неопределенного цвета занавеска на окне. Окно было закрыто и плотно занавешено, так что в комнате было сумрачно и довольно душно. Виктор обратил свой взгляд к лежащему человеку.
Тот, видимо, спал, а теперь проснулся — поскольку, видимо, плохо еще что-либо соображал. Он смотрел на Виктора из-под одеяла как-то смутно и с  испугом.
— Вот, видите — лежит и не встает, — обратился к Виктору провожавший студент, — Я не врач, я не знаю, в чем дело. Вы с ним поговорите — может, и сможете помочь. Саня, — обратился он тут же к лежащему студенту, — этот человек из благотворительной организации, он специально ходит, чтобы ухаживать за больными. Ты ему расскажи, в чем дело — может, они тебя и вылечат.
С этими словами он повернулся и вышел из комнаты.
— Ну, не буду вам мешать. Если что понадобится, заходите к нам. 
Студент закрыл за собой дверь, и Виктор остался наедине с больным. Теперь он получше рассмотрел лежащего. Это оказался совсем еще молодой человек, юноша, лет, может быть, восемнадцати или девятнадцати, очень худой и болезненный на вид. Лицо было совсем бледное, черты его довольно резкие, и глаза на этом лице казались какие-то особенно большие. Рука его, лежащая поверх одеяла, была совсем слабая, почти прозрачная. Взглянув на него, Виктор сразу же понял, что все, что говорили про него те студенты – чистая правда.
Лежащий студент смотрел на него с тревогой и испугом. Конечно, он жил в общежитии, т.е. был, если можно так сказать, постоянно «среди чужих»,  но сейчас ему было явно не по себе находиться в комнате с совершенно незнакомым человеком. И все же, глядя на это лицо, можно было понять, что в другое время оно может быть ясным и привлекательным, и что вообще этот юноша в глубине души, быть может, достаточно талантливый и одаренный. Все это Виктор разглядел (или, быть может, почувствовал) в первую минуту, как бы общим впечатлением, сразу — несмотря на то, что у него не было времени рассматривать жильца и обстановку, а нужно было начинать разговор.
Виктор сделал шаг вперед, и, прямо глядя на больного, спросил:
— Это Вы... Саша Иванов?
Студент вдруг вздрогнул, засуетился,  с трудом сел на постели и  принялся одеваться.
Виктор в недоумении смотрел на него.
— Что? Уже вернулись?.. Нужно освобождать?.. — торопливо и беспокойно говорил больной.
Виктор сначала не понял, в чем дело — но тут же догадался, по разговору с теми двумя студентами, что больной принял его за одного из хозяев комнаты, в которую был помещен лишь временно, пока они не приедут — и вот теперь думал, что вернулся кто-то из хозяев, и ему снова нужно будет освобождать комнату. Очевидно, он не расслышал, что говорил приведший Виктора студент, или еще не проснулся как следует, чтобы все ясно соображать. Виктору вдруг стало очень больно.
— Нет-нет, я совсем не из этой комнаты, — поспешил его успокоить он, — Я совсем по другому делу. Мне… порекомендовали к Вам прийти, чтобы Вам помочь, поскольку Вы, насколько я понял, больны, а родные у Вас в другом городе. Я… из благотворительной организации, и мы помогаем студентам… и вообще всем нуждающимся, у кого есть в этом потребность. Может быть, Вам что-нибудь нужно? Может быть, Вам в чем-то помочь с пищей, или с лекарствами?..
Виктор испытывал огромные затруднения, как объяснить ему цель своего визита.  С теми-то студентами он более-менее справился — но здесь приходилось начинать все сначала. Студент по-прежнему смотрел на него с  недоумением. "Это оттого, что я здесь чужой, — подумал Виктор, — Пришел незнакомый, какие-то непонятные вещи спрашивает... Здесь обстановка такая, что здесь все чужие и никому так сразу нельзя доверять..."
— Понимаете, мы занимаемся благотворительностью, — вновь начал объяснять Виктор, — Мы ищем тех, кому действительно трудно — и берем на себя о них заботу. Может быть, Вам нужна медицинская помощь?.. Или нужно связаться с родителями, чтобы они приехали к Вам? Вы только скажите — и мы обо всем позаботимся, все для Вас сделаем.
Студент смотрел с недоумением и шарил руками по кровати. На лице его изобразилась какая-то работа мысли.
— Я... даже не знаю... — наконец, сказал он, неуверенно пожав плечами, — Вроде ничем... У меня все есть. 
— Не нужно ли Вам чего? — продолжал выпытывать Виктор, - Может быть, нужны хорошие лекарства? Может быть, Вам на свежем воздухе надо бывать?
Студент снова пожал плечами.
— Даже не знаю... Вроде мне ничего не нужно… — неуверенно говорил он.
Его смущала, видимо, неожиданность ситуации. Никогда никто к нему не приходил и не предлагал помощь — просто вот так, из каких-то филантропических побуждений. И теперь, хотя, может быть, ему и было что-то нужно, он просто потерялся и не знал, что сказать.
Виктор был смущен. Беседа явно не складывалась. Наверное, это была его ошибка, он, может быть, не с того начал — но он не умел по-другому начать.
Студент вновь недоуменно усмехнулся.
— Разве вот что... — неуверенно сказал он, — Плохо, что я не смогу  долго здесь быть (он обвел взглядом комнату). Я ведь здесь временно, пока нет хозяев — а скоро они вернутся, и мне снова нужно будет возвращаться туда.  А мне там плохо — там не спят до полночи и шумят. Мне здесь хорошо.
Но это как раз Виктор знал, и как раз в этом ничем не мог ему помочь. Он был очень огорчен. До этого момента все шло успешно — он смог прийти в корпус, наладить отношения со студентами,  найти своего будущего “подопечного” — но тут все разбилось о его  собственное  безразличие или о то, что они не смогли найти общего языка. А может быть, студент и правда не мог сообразить, в чем он нуждается, и совершенно искренне считал свое положение нормальным — хотя на любой другой взгляд это было не так. Виктору было очень жалко “сдаваться”. Он готов был искать любых других возможностей, вновь и вновь приходить сюда, разыскать здесь других нуждающихся в помощи  и осуществить все-таки свое намерение — но теперь уже именно этот, уже знакомый ему студент был для него крайне небезразличен. Он про себя положил, что, независимо от успеха его сегодняшнего визита, он все-таки не отступится от него и найдет, как ему помочь. Но теперь это, очевидно, было невозможно. Безразличное, пассивное отношение студента ставило преграду всем его возвышенным устремлениям.
— Что же, очень жаль... — вынужден был сказать он, — Я так действительно хотел как лучше. Но, может быть, действительно нет в этом необходимости... Я священнику в нашей церкви скажу, что, как мог, старался здесь помочь — но что здесь  не нашлось желающих.
Последние слова вырвались у Виктора случайно, он еще за минуту не предполагал, что скажет их. Видимо, он настолько внутренне «вошел в роль» представителя церковной организации, что решил играть эту «роль» до конца, так что даже слова эти оказались у него на языке, и он «проговорился». Разумеется, священника, который бы послал его сюда, не было, и он сам действовал вовсе не от общества, подобного тому, какое организовывала в их храме сестра Анна. Но стремление ощущать себя именно представителем Церкви сыграло свою роль, и у него вырвались случайно эти слова.
И эти слова вдруг произвели совершенно неожиданное действие. При звуке их что-то изменилось в лице больного. Он даже привстал на кровати и во все глаза теперь глядел на Виктора. Впрочем, Виктор, сказав эти слова, уже повернулся и шел к двери. Он уже  открыл дверь, и почти вышел в коридор, и даже почти закрыл дверь за собой — но тут  вдруг услышал  позади себя голос:
— Постойте! Вернитесь!
Голос был очень взволнованный, в нем выражалось сильнейшее чувство.
Виктор так и замер на месте. Вот уж чего он действительно не ожидал! Он тут же снова открыл дверь и шагнул назад в комнату.

Настроение больного разительно изменилось. Он теперь не лежал, а сидел на постели и взволнованно глядел на Виктора. Чувствовалось, что он действительно очень слаб — быть может, у него было головокружение. Виктор вернулся, подошел и вгляделся в него.
— Постойте! Вернитесь! Куда же Вы?.. — вновь повторил больной.
Виктор с удивлением смотрел на него.
— И неужели, неужели Вы в самом деле могли подумать, что Вы здесь посторонний, что Вы ничем не можете помочь!.. — с каким-то болезненным чувством повторил студент, — Могли вот так  просто взять и уйти!
Трудно было понять, что мог значить этот поворот. Надо было постепенно во всем разобраться. Виктор взял стоявший у стола стул и присел напротив постели. Студент же тем временем немного собрался с силами и заговорил более твердо.
— Так Вы в самом деле оттуда? Из той жизни, где все веруют в Бога, и заботятся друг о друге, и любят друг друга? Вы действительно из Церкви? Что же Вы об этом сразу не сказали?..
— Да, я действительно из Церкви, — ответил Виктор, — Наша организация существует при храме, мы от храма занимаемся благотворительностью.
— А ведь я все это время ждал, — продолжал больной, — Все надеялся, что появятся такие люди, и тогда… может быть, что-нибудь изменится. Но последнее время у меня уже не было сил искать. И вот — Вы вдруг появились, и почти сразу же чуть не ушли!..
— Я не хотел говорить, что я из Церкви, потому что к этому очень по-разному относятся, — объяснил Виктор, — Может быть, было бы вполне достаточно, если бы я просто занимался благотворительностью. Но если для Вас именно это особенно важно — то я очень рад.   
— Конечно! — воскликнул больной, — Что же еще для меня теперь может быть важно! Ведь я скоро умру.
Виктор смутился и захотел перевести разговор на другую тему.
— А Вы в церкви когда-нибудь были? — спросил он.
— Еще давно, в детстве, — сказал больной, — Меня бабушка когда-то водила. Там так хорошо пел хор и  горели свечи... И потом еще, бывало, заходил. И здесь, в Москве иногда заходил — а потом заболел и теперь не могу никуда пойти. А теперь, когда лежу здесь, я все почему-то об этих вещах вспоминаю... Мне кажется, это очень важно — быть может, самая важная вещь на свете. Я все бы теперь об этом и говорил, и думал, и читал. А здесь почти не с кем — у меня здесь никого знакомых верующих нет. А теперь вот вдруг Вы пришли…
— Мы в этом Вам поможем, и книги нужные подберем, и поговорить об этом можно будет, — заверил его Виктор, — Мы, может быть, Вас и вылечим, так что еще вместе пойдем в церковь.
— Ну, это вряд ли, — скептически ответил больной, — Я думаю, моя история скоро закончится. Но это ничего, и даже особенно хорошо, что я с Вами встретился.
Виктору снова стало тяжело, но он не знал, что нужно говорить в таких случаях.
— Но чем же я все-таки могу Вам помочь?.. — спросил он, — Может быть, нужно приносить еду, лекарства?
Студент снова неопределенно пожал плечами.
— Не знаю… Вроде у меня все есть… Здесь обо мне заботятся… Вы лучше скажите, — вдруг оживился он, — Вы должны это очень хорошо знать. Ведь правда — есть душа?..  А куда она пойдет, когда человек… умирает? Я почему-то последнее время все об этом думаю. Здесь совершенно об этом не с кем поговорить. Здесь все мне чужое – эти люди, стены... Я бы все это хоть сейчас бросил, куда-нибудь отсюда ушел — да только куда?.. К тому же мне теперь стало все равно. Уж пусть будет все, как есть. Уж как  сложилась жизнь, так сложилась. Я думал здесь, в Москве для меня все начнется, были такие надежды, планы — а вместо этого… вот… Такое уж это место— здесь ничего не находят, а только теряют... (он помолчал, а потом вновь вернулся к началу). Так значит, Вы правда оттуда? Я так и предчувствовал. Я знал, что есть где-то такие люди — и я их когда-нибудь в своей жизни встречу. Правда, теперь уже, может быть, поздно… Но это ничего, все равно хорошо — и я Вам  так  благодарен, что Вы пришли!..
Теперь почти все прояснилось. Виктор радовался, что затея его удалась — но только его чрезвычайно смущало печальное состояние этого студента.
— Хорошо, я помогу Вам всем, чем смогу… — сказал он, — Но только… чем Вы больны? Что случилось?
— Я думаю, что ничем… — странно ответил студент, — Не знаю, чем… Это просто здесь такая жизнь, что сильные выживают, а те, кто послабее, скатываются на дно и, в конечном итоге, гибнут. Это, говорят, есть такой «процент» — тех, кому жить не суждено,   кто должен уйти. Здесь ведь, понимаете, «жизненная борьба» и сильные остаются на поверхности, а слабые тонут. Вот, видно, мои соседи оказались сильными, а я — слабым. Хорошо, хоть обо мне все-таки позаботились. Я все об этом здесь думал, пока лежал, — с некоторым скепсисом закончил студент. 
Виктору показалось странным такое рассуждение.
— Ничего, мы Вас еще вылечим!.. — снова сказал он.
— Но Вы мне не ответили на мой вопрос, — продолжал студент, — Я знаю, что душа есть, и что она бессмертна — но куда она идет после того, как человек умирает?
— Если человек невинно пострадал, — сказал Виктор, — То, я думаю, что она идет в рай.
— Это правда? — переспросил студент, — Вам священник в храме так говорил?
— Это должно быть правдой, — задумчиво сказал Виктор, — Я сужу по всему тому, что я знаю, чему нас в церковной школе учили.
— Так Вы, значит, и учитесь, — оживленно сказал студент, — Тогда, значит, Вы непременно должны знать.
Виктор в ответ только улыбнулся.
— Если так, — продолжал студент, — то я очень рад. Ведь это в каком-то смысле ко мне относится — я тоже пострадал безвинно. Я последнее время почему-то все об этом размышляю.
Виктору снова стало неприятно и он поспешил переменить тему.
— Я тоже рад, что мы с Вами познакомились,— сказал он, — Теперь я буду приходить. Вы скажите, что Вам принести — из книг, или еще что… Вот  Вам и не будет так скучно... Мы Вас еще вылечим… А на большой праздник в храм вместе пойдем.
Больной ничего не ответил. Виктору вновь  на минуту стало тяжело.
— А теперь я должен идти, — продолжал он, — Мы с тобой очень скоро увидимся — завтра… или через два дня. Ты здесь отдыхай, поправляйся, и ни о чем плохом не думай.
Больной как-то странно смотрел на него. Виктору показалось, что он ему не совсем верит — или, по крайней мере, по каким-то причинам предполагает, что часть или даже все из того, что сказано Виктором, может не сбыться. 
— Я точно тебе говорю, — с какой-то особой настойчивостью повторил  он, переходя вдруг на "ты", — что я обязательно к тебе приду. И мы много еще о чем с тобой поговорим — и о душе, и о вере, и о всем, что ты захочешь. Ты, главное, ни о чем плохом не думай. Поправляйся, отдыхай.
Больной студент молчал. Виктор заметил какую-то особую мысль в его взгляде, от которой он, видимо, никак не мог избавиться, которая одна его теперь занимала. Ему вновь стало тяжело.
— Ну, до скорого свидания, — сказал он, вздохнув, — Не унывай. Я завтра съезжу в храм — и книг тебе оттуда хороших привезу. Не скучай, поправляйся. Скоро увидимся.
С этими словами он поднялся со стула, кивнул больному студенту,  еще раз ободряюще улыбнулся и пошел к двери. Скоро он  уже выходил в коридор. Но перед тем, как закрыть дверь, он снова услышал позади себя какое-то движение и шум. Студент будто вставал с постели. Потом он вдруг как-то приглушенно крикнул:
— Постойте!..
Виктор снова обернулся. Больной привстал на постели и как-то особенно, во все глаза смотрел на Виктора. Во взгляде его были и вопрос, и надежда,  и мольба, и сомнение. Виктор вдруг понял, как много в действительности значила эта встреча для этого паренька. Она много значила и для Виктора — но для него особенно.
Он будто хотел что-то сказать, но слова не выговаривались. Наконец, он сделал над собой усилие и произнес:
— Но Вы...  правда придете?
Все от этих слов вдруг сжалось в душе у Виктора. Он вдруг понял, какая ответственность на него легла. Случилось так,  что именно он, Виктор теперь отвечал за судьбу этого человека, за его душу и будущее, и этой ответственности он не мог теперь ни снять с себя, ни на кого-нибудь переложить. Он обернулся и взглянул прямо в глаза больному.
— Я обязательно приду. Ты в этом не сомневайся.
Больной тоже прямо смотрел на него. Во взгляде его снова были и мольба, и надежда, и вопрос… Виктор последний раз взглянул на него, твердо кивнул — и вышел из комнаты.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Придя домой, Виктор сразу позвонил брату Николаю. Они с ним привыкли видеться в храме, или на поляне в лесу — но при необходимости могли, конечно, друг другу и звонить.
— Есть новости, брат, — сказал Виктор, услышав в трубке его голос.
Тот сразу его понял.
— Ты там был?
— Да, — ответил Виктор, — И теперь, кажется, неплохо представляю обстановку.
— Что ж, я тоже рад был бы что-нибудь о ней узнать, — с волнением сказал брат Николай.
Виктор немного помолчал.
— Плохо дело… — сказал он, наконец.
— Что ты там нашел?
— По-моему, этот человек действительно серьезно болен. Все оказалось даже хуже, чем мы предполагали.
— Но что это за человек? — настойчивей спросил брат Николай, — Я ведь по-прежнему ничего не знаю.
— Это студент, — сказал Виктор, слегка успокоившись, — Там вообще живут только молодые студенты. Этот живет там уже три года, и вот несколько месяцев назад начал болеть. Никто не знает, что в точности с ним, в том числе и он сам — может быть, нервное истощение. Там ведь знаешь, какие условия, брат — честное слово, не сладко, слабые гибнут, выживает сильнейший. Видимо,  он оказался как раз один из… слабых. Не выдержал шума, жизни с чужими людьми, того, что там до полночи не спят — и вот, теперь… лежит… Уже ни на что не надеется. Относится ко всему философски — принимает все как есть, считает, что так и должно быть.
— Что ж, по-моему, это неплохая черта, — откликнулся Николай.
— Ты меня не понял, брат? — взволнованно воскликнул Виктор, — Он считает, что он умирает. Он думает, что для него все в жизни кончилось. И уже совсем не надеется, что что-то может его спасти.
— Это хуже… — задумчиво сказал брат Николай.
— У меня такое чувство, — вдруг сказал Виктор в каком-то вдохновении,  что этот студенческий корпус — образ всей нашей жизни. Здесь люди встречаются, и вступают в борьбу, и любят, и ненавидят, и поддерживают друг друга. Здесь и радость, и отчаянье, и надежды... Здесь, как везде в жизни — сильные выживают, а слабые гибнут… Сюда приезжают (я имею в виду, молодые люди, которые из разных городов едут учиться в Москву), чтобы что-то новое найти, чтобы начать новую жизнь — а иногда ведь что-то другое находят… Вот и этот студент — видимо, приехал как все, и на что-то надеялся, и два года здесь жил — а теперь вот серьезно заболел…
— Ты, по-видимому, имеешь в виду под этой картиной жизни мирскую жизнь, — серьезно заметил брат Николай, — поскольку там действительно сталкиваются чувства и страсти, и слабые гибнут. Но это, видимо, не имеет уже отношения к церковной жизни, где действует сам Бог и сохраняет и поддерживает всех — в том числе и слабых. Так что за изображение нашей жизни я бы ее уже не принял.
— Вот в том-то и дело! — воскликнул Виктор, — У нас все совсем по-другому! Вот потому я и возлагаю такие надежды на себя и на всех нас! Ля чего же тогда и существует Церковь, как не для того, чтобы людей в таких ситуациях спасать?!..  Для чего же тогда и существуем все мы?.. Ах, брат!.. — воскликнул он вдруг с глубоким чувством, — Как бы мне хотелось этого студента «вытащить»!.. Как бы хотелось мне отвлечь его от отчаяния, мрачных мыслей, вернуть здоровье, силы, радостный взгляд на жизнь!.. Мне кажется, что это проверка, испытание для меня — и для всех нас. Это как пробный камень, как лакмусовая бумажка — существуем ли мы в действительности, действительно ли мы чего-нибудь стоим!..
— Честно говоря, от таких «окончательных» проверок, наверное, стоило бы воздержаться... — осторожно сказал брат Николай, — Но что же конкретно ты думаешь делать?
— По крайней мере, ходить туда, — задумчиво сказал он, — Встречаться с ним, поддерживать беседой. По-видимому, это все, что я могу пока для него сделать. А позже, может быть, еще что-нибудь придумаю. Стати, я рассчитываю в этом на вашу поддержку.
— Но в чем она может заключаться? — заинтересованно спросил брат Николай.
— Пока еще точно не знаю, — после раздумья ответил Виктор, — В сущности, никакие продукты и лекарства ему не нужны — он говорит, что у него все есть. Но вот общение… Но вот душевное участие… Мне кажется, будет хорошо, если он будет знать, что есть люди, которые помнят о нем, думают о его душе, с которыми его соединяют не материальные интересы, не забота о здоровье, а именно вера. Д, брат, я тебе не сказал, — с улыбкой продолжал Виктор, — что он, как оказалось, человек верующий? Он говорил о Церкви, о том, что любит ее, размышлял о душе… Правда, все это имело несколько мрачноватый оттенок (тут же заметил Виктор), соответственно его грустным мыслям — но я думаю, не это здесь главное… Мне кажется, это большая удача. Мне кажется, тебе тоже надо будет к нему ходить — пусть видит, что у него не  один верующий знакомый, а целый круг. Я думаю, что для него это будет полезно. Пусть видит наш единство, нашу взаимную молитву — и, может быть, через нас, наши отношения ощутит Церковь. Быть может, это как раз и произведет на него целительное действие, которого он в обычной, мирской жизни лишен. И в этом как раз, в основном, и будет заключаться наша ему помощь.
Брат Николай некоторое время думал.
— Мне кажется, ты во многом прав… — сказал он, наконец, — И я согласен принять участие в этих усилиях. Но как ты думаешь — если и другие будут ходить, то, пожалуй, это будет слишком много? Все-таки нужно соблюдать во всем меру, к тому же ты говоришь, что он действительно болен…
— Пожалуй, ты прав, — согласился Виктор, — Но для других братьев могут быть другие дела. Пожалуй, все-таки можно купить лекарств и фруктов, чтобы он чувствовал заботу. Кроме того, можно было бы организовать его поездку в храм. Он сам говорил, что хотел бы этого — просто в последнее время уже не может.  Я вовсе не имею в виду непременно наш храм, т.е. храм нашего Братства — храм может быть любой. Кроме того, я не знаю, есть ли в этом корпусе еще люди в трудной ситуации — малообеспеченные, больные и т.д. (впрочем, об этом пока еще рано говорить). Так что, я думаю, здесь есть поле приложения сил для наших братьев, возможность для их участия в этом деле. Но  главное — просто быть духовно с нами, поддерживать нас — а ему  дарить сознание того, что он не одинок.
Брат Николай немного помолчал.
— Что ж, я согласен. Надеюсь, мы вместе действительно  многое сможем сделать. Давай пока наметим конкретные планы.
— Я скоро снова к пойду к нему, — охотно отозвался Виктор, — Завтра… или, самое позднее, послезавтра. В этот раз я ему, между прочим, расскажу о тебе. Тогда ты уже сам сможешь  пойти. Пусть братья узнают про ближайшие храмы, когда в них службы. Я думаю, идея такой поездки вполне реальна. Все остальное, я думаю, устроит Сам Бог. Общаясь с ним, мы сами поймем, что ему нужно. Повторяю, брат — мне кажется, что вся эта внешняя, «медицинская» сторона — дело второстепенное. Главное — человеку спасение дать, позаботиться о душе. Я считаю,  что здесь нужно действовать только  верой, своим отношением к нему. И если так, то, я думаю, мы многое смогли бы здесь сделать. Впрочем, не как мы предполагаем, а как Бог решит.
— Что ж, я согласен с тобой, — вновь ответил духовный брат, — Будем действовать, как договорились. Когда будет что-нибудь новое, держи меня в курсе.
Духовные братья попрощались, и Виктор, наконец,  повесил трубку. За окном было уже совсем темно. Ему нужно было отдохнуть. Он еще немного почитал Библию, а затем лег. Засыпая, он думал о новом предстоящем ему  визите в корпус.

Назавтра он, однако, не пошел туда. Он собирался туда идти — но, когда кончился рабочий день, вдруг передумал. Он вдруг понял, что снова не готов к этой встрече, что прошло слишком мало времени и ему нечего пока сказать больному. Нет, он должен был идти туда, и собирался это сделать — но только не сегодня. Зато в этот раз он вспомнил о Сергееве. Он помнил их последний разговор, достаточно серьезный, в который ему, Виктору, удалось достаточно много сказать — и ему хотелось узнать, как у него дела. Правда, это было не слишком удобно. Виктор не хотел ему навязываться, не хотел создать впечатления, что он будто наблюдает за ним, будто сам заинтересован в продолжении их знакомства. Такая «назойливость» в вопросах веры была бы совершенно неуместной. Но он подумал, что они с Сергеевым вполне сошлись характерами, относились друг к другу как добрые знакомые — а поэтому, может быть, вполне можно будет позвонить. В конце концов, Виктор сам уже чувствовал к этому человеку симпатию, тот был ему далеко не безразличен — и, может быть, надо просто было следовать этому чувству.
Поэтому в конце рабочего дня он, после некоторых колебаний, все же  позвонил Сергееву. Тот отнесся к этому звонку совершенно спокойно. Он даже был рад, и, оказывается, в течение этого времени тоже вспоминал Виктора.
— Я сам хотел Вам позвонить, — сказал он по телефону, — да только вот пока не собрался. У меня, кстати, для Вас есть новости — помните, Вы говорили о месте, куда советовали мне пойти? Так вот, я там был. Рад буду поделиться впечатлениями. Заодно у меня накопилось несколько вопросов, которые я хотел бы с Вами обсудить.
— Может быть снова, как и в прошлый раз, встретимся в сквере? — предложил Виктор.
— Нет уж, теперь я просто обязанным чувствую себя пригласить Вас к себе, — с некоторой веселостью в голосе сказал собеседник, — Хоть в этот, третий раз я все-таки должен Вас чаем напоить!
Виктор с улыбкой согласился. Через некоторое время он снова был в центре и входил с проспекта в небольшой каменный двор Сергеева. Тот уже ждал его во дворе. Поздоровавшись, они вошли в подъезд и поднялись по достаточно темной лестнице. Скоро они уже сидели за столом под свист чайника на хозяйской небольшой кухне.
— Ну, расскажите, какие у Вас новости, — с интересом говорил Виктор, — Вы говорите, что Вам удалось побывать там?
Хозяин искренне оживился.
— Да, и с этим как раз и связаны мои основные вопросы. Я действительно поехал туда, и потом об этом размышлял, и потом хотел позвонить Вам — но только вот Вы меня опередили.
Виктору было приятно это слышать. Но у него сразу самого возникли вопросы по этому поводу — и они его достаточно сильно волновали.
— Значит, Вы побывали там, встретились с людьми — вероятно, побывали на беседе, может быть, зашли в храм, — осторожно сказал он, — Интересно, как Ваши… впечатления?..
Сергеев задумался.
— Честно говоря, это… впечатляет, — серьезно сказал он, — Даже очень впечатляет. Я, когда шел, не думал, что будет так. То, что я увидел, меня, пожалуй… привлекает.
— Вы задали там свои вопросы, и ответы на них Вас… удовлетворили? — продолжал спрашивать Виктор.
— Да, вполне, — определенно ответил Сергеев, — Такие культурные, образованные люди… Сведущие весьма во многих вопросах. Но с этим как раз и связан собственный мой вопрос.
Виктор внимательно слушал.
— Почему, когда я захожу в ближайшую церковь, — Сергеев показал рукой из окна, — я не встречаю там того? Я уже несколько раз там бывал, я говорил Вам. Никто меня там не встретил, ничего не объяснил. Я из-за этого ведь долгое время и не ходил в храм. Из-за чего такая разница?
Виктор тяжело вздохнул.
— Мы уже в прошлый раз с Вами об этом немного говорили, — сказал он, — Тема эта непростая и… тревожная. Можно, конечно, объяснить все просто обстоятельствами недавнего времени, обстановкой гонений, может быть, есть и какие-то более глубокие причины… Но, как бы то ни было, остается факт — в Москве сейчас есть храмы (самые настоящие, полноценный, с глубокой верой и присутствием Божиим), приходя в которые, новый человек, например, такой, как Вы, ничего не сможет найти — и, наоборот, такие, посещение которых станет для него началом новой жизни, началом его пути ко Христу. Я не берусь судить, почему это так. Но, во всяком случае, начиная свой духовный путь, надо это иметь в виду.
— Я, когда приду туда, ничего не понимаю!.. — продолжал говорить Сергеев (очевидно, про ближайший храм), — Какие-то поклоны, свечи… Везде бороды, платочки — а стоит спросить что-то, и после этого только разводишь руками. По крайней мере, душа этого не принимает. А там (он имел в виду теперь храм, куда его направил Виктор) мне было действительно интересно. Приятно было встретиться с действительно умными людьми. Не в том дело, что умными, а действительно верующими. По ним это сразу видно, там атмосфера совершенно особенная. Вот я об этом потом все время размышлял.
Виктору не очень хотелось поднимать эту тему. Но раз речь об этом уже зашла, то нужно было это объяснить, поэтому он сказал.
— Это непростая и больная проблема современной церковной жизни. Вы знаете, в Церкви присутствует Бог, Церковь дает новую жизнь — и все же Церковь человеческая организация, поэтому в ней не обходится без проблем. Существует некоторая «неравномерность» в современной церковной жизни, в силу которой некоторые люди искренне хранят веру, но зато не способны ей никого научить, а другие способны и учить, и наставлять, и собирать вокруг себя людей. Это чревато в будущем такими осложнениями, о которых лучше пока не говорить. Я завел об этом речь, потому что должен говорить обо всем прямо, потому что Вы только вступаете на этот путь, и я не должен от Вас ничего скрывать. Но, впрочем, Вам сейчас не нужно во все это глубоко вникать. Вы пока делаете только первые шаги, многие обстоятельства и проблемы могут Вас просто не касаться. Они никаким образом не помешают Вашему собственному духовному пути. Дело в том, что человека, пошедшего по этому пути, начавшего интересоваться церковными вопросами, долгое время, и особенно поначалу, ведет Сам Бог.
— Значит, Вы мне все-таки посоветуете ходить в  тот храм? — спросил Сергеев.
Виктор задумался.
— Пожалуй, да, — наконец, сказал он, — Это вернее. Этот храм Вам больше подходит.
Виктор был не очень доволен собой. Получалось, что ему все-таки приходилось рекомендовать этот храм, несмотря на сложности и сомнения, которые для него самого были с ним связаны. Сложная обстановка этого времени и места (современной Москвы) делала так, что у него практически не было выбора. Получалось так, что этот храм действительно был местом, наиболее подходящим для этого человека.
Сергеев, наконец, приготовил и разлил чай. Виктор почувствовал, что серьезных разговоров на сегодня достаточно, и поэтому более будничным  тоном спросил:
— Как у Вас вообще дела? Чем занимаетесь?
Сергеев вздохнул.
— Да, честно говоря, ничего интересного. Нет никаких серьезных занятий.
— Как Ваши рукописи?
— Эх, лучше бы Вы об этом не говорили!.. Я так желал бы о них забыть! Но, мне кажется, у меня есть некоторая идея, что я с ними сделаю.
— Что же, интересно было бы знать?
— Это я потом Вам расскажу, если мы еще с Вами встретимся. А пока у меня есть более важная задача — нужно действительно заняться своей душой, нужно почаще походить в этот храм. Тогда — я уже предчувствую это — и все другие вопросы со временем разрешатся.
— Что же,  я буду рад еще с Вами встретиться и узнать, как у Вас дела. Только давайте, уже в этот раз не я буду предлагать. Вы сами, когда почувствуете, что готовы, позвоните мне — и мы договоримся о встрече. Мне было бы теперь неудобно Вас тревожить. В конце концов, если Вы ходите туда, то у Вас скоро появятся более надежные наставники, чем я. Моя роль здесь вспомогательная — скорее всего, она в том, чтобы Вас к этому привести, чтобы дать Вам более постоянную и надежную опору, чем я сам. Теперь Вы уже дальше сам сможете идти. Если эти люди возьмут на себя за Вас ответственность, то этого будет вполне достаточно, и наши разговоры к этому уже вряд ли смогут что-либо добавить. Всегда более надежно познавать Церковь через общество людей, чем через отдельного человека. Поэтому я уже не смогу ни предлагать, ни настаивать на дельнейших встречах. Но если Вы сами захотите встретиться, то я буду рад.
— Я Вас понимаю, — искренне ответил Сергеев, — Но, поверьте, я и дальше был бы рад с Вами видеться. В конце концов, ведь я через Вас узнал про это место. Я совсем не считаю, что возникшие знакомства нужно вот так сразу прерывать. Я признаюсь даже, что за эти недели Вы мне стали чем-то дороги — не так часто встретишь в жизни человека, который готов откликнуться, заинтересоваться тобой и даже помочь. Поэтому я думаю, что я все же через некоторое время Вам позвоню.
 Они поговорили еще о некоторых вещах.
— Вы не придавайте особого значения тому, что я сказал Вам сначала, — напоследок сказал Виктор,  — Все эти сложности церковной жизни действительно Вас не должны касаться. Просто заходите в храм, просто бывайте на беседах. Со временем Вам все откроется, все станет ясным. А эта обстановка нашего времени и нашей страны — кто в них разберется!?.. Обидно, если эти сложности свернут человека с его духовного пути. Знаете, мне кажется, что Бог и время все устроят. Но мне кажется, что и на этом, ближайшем храме тоже не стоит «ставить крест».
— Что ж, я думаю, сюда можно, в конце концов, просто ходить на службы, — резонно рассудил это дело Сергеев.
— Думаю, что это именно так, — ответил Виктор.
Они еще немного попили чай — и решили расходиться. Виктор вместе с хозяином вышел в прихожую. Здесь тот еще раз его поблагодарил, пожал на прощание руку и открыл дверь. Скоро Виктор уже вышел  из двора на вечерний проспект и направился в сторону метро.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Назавтра Виктор, наконец, собрался в корпус. Была суббота, и он решил пойти туда в середине дня. Выйдя из дома, он снова купил немного фруктов (те, которые он захватил с собой в прошлый раз, пришлось съесть самому, поскольку во время беседы с больным неудобно было их передать). Также у него были с собой книги, которые он подобрал дома по своему вкусу. Собрав все это, он вдоль леса направился к корпусу. Скоро он стоял уже у его кирпичной стены.
Оставив на входе паспорт и поднявшись на нужный этаж, он сразу направился к комнате больного. Однако, раскрыв дверь, он тут же увидел, что тот уже не один. Около его кровати, на стуле сидел кто-то и с ним беседовал. Виктору было неудобно входить, и он снова вышел в коридор и прикрыл дверь. Несколько минут он ходил по коридору около двери. Наконец, дверь открылась, и из нее вышел какой-то человек. Виктор не успел как следует разглядеть этого человека — он, собственно, не особенно к этому и стремился. Во всяком случае, тот был ему совершенно не знаком. Подождав еще некоторое время, чтобы не входить сразу, он, наконец, снова постучал и вошел. Больной теперь был один. Он так же лежал на постели, с каким-то отсутствующим взглядом. Увидев Виктора, он некоторое время глядел на него, как бы не замечая, но потом все же тихо сказал.
— А, это Вы... А я думал, Вы так и не придете…
Виктор улыбнулся, прошел в комнату и подошел к постели.
— А я тебе свежих фруктов принес, — сказал он, — И еще… хорошие книжки.
Больной отрешенно смотрел на него. Потом лицо его вдруг исказилось.
— Зачем Вы ходите? — быстрым шепотом заговорил он, — Вы тоже ходите меня «жалеть»! Все ходят меня «жалеть» — и Вы совсем как все! А я не нуждаюсь в жалости — нет! — вдруг взволнованно воскликнул он, — Я нуждаюсь в понимании! Я вовсе не чувствую себя несчастным, или обделенным, или чем-то обиженным — а мне нужна просто близкая, родная душа!
Виктор опешил и стоял у постели, не зная, что делать дальше.
— Я вовсе не жалеть тебя сюда прихожу, — сказал он смущенно, — а именно общаться с тобой, заботиться о душе.
Больной студент некоторое время с горечью смотрел на него, но потом вдруг его взгляд смягчился.
— Извините… — смущенно сказал он, — Я сам не знаю, что говорю… Это все из-за него, который сейчас перед Вами был…
— А что это за человек? — спросил Виктор.
Больной вздохнул.
— Так, есть один… Приходит сюда… и о всех заботится.
— Заботится? — переспросил Виктор, — Что же в этом плохого?
— Не знаю… Мне почему-то от его заботы всегда тяжело. Придет,  и  сядет напротив, и разговаривает, разговаривает… Только от всех этих разговоров нет никакого толку. Понимаете, он всех «жалеет». А его самого надо бы пожалеть — у него душа не на месте.
Виктор слушал с интересом.
— И что, он часто приходит?
— Довольно часто, почти каждый день. Я поначалу был рад, а теперь… у меня от него голова болит.
Виктор подумал, что вот то, чего ему тоже надо опасаться. Кроме того, ему стал интересен сам этот человек, который, оказывается, тоже ходит в корпус — но, быть может, чего-то важного не понимает.
— Может быть, ты устал? — спросил он, — Тогда я подожду, или в другой раз приду, когда ты будешь пободрее. Ты ведь нездоров, тебе надо отдыхать.
— Нет-нет, Вы-то как раз оставайтесь! — оживленно воскликнул больной, — Вы человек верующий, я Вас ждал. Вы, говорите, и книги какие-то принесли — наверно духовные — это как раз то, что надо.
Виктор успокоился и сел рядом.
— Я ждал, что Вы придете, — продолжал больной, — Это очень хорошо, что Вы пришли…  Я все эти два дня ждал...
Виктор пожалел о том, что не пришел вчера.
— Как самочувствие? — спросил он.
— Э, что об этом говорить!.. В сущности, это вовсе не самое важное…
В этом ответе Виктору вновь почудилась прежняя мысль, т.е. что для него уже все кончено и что ему уже ничто не поможет. Виктору это было неприятно, но он не знал, что здесь делать. Поэтому он сделал все возможное, чтобы отвлечь больного от мрачных мыслей и вновь вернуть ему волю к жизни.
— Да не грусти ты так, — как можно более бодро сказал он, — Мы тебя вылечим. У меня есть много духовных братьев, и среди них хорошие врачи. Мы еще вместе с тобой пойдем в храм. Хочешь, братья будут к тебе сюда ходить? У меня есть один знакомый, тоже из храма, так он говорит, что тоже будет рад с тобой познакомиться. Хочешь, я его как-нибудь сюда приведу?
Больной тепло посмотрел на Виктора.
— Надо же — сразу столько добрых людей!.. — сказал он, — То был совсем один — а тут вдруг сразу столько друзей...
— Как! — удивился Виктор, — Ты же говоришь, что и здесь не один!..
Больной разочарованно махнул рукой.
— Это совсем не то… Здесь обстановка такая, что даже среди людей ты совсем один, а в Церкви, я знаю, даже если один, то все равно как бы среди людей.
Виктор подивился меткости этого высказывания.
— Вот, гляди, я тебе книги принес, — заботливо сказал он.
Больной снова оживился.
— Какие? О вере, о душе?
— Да, разные… Там есть все. Ты их посмотри — и какие захочешь, я тебе оставлю.
— Я сейчас почти не могу читать, — огорченно сказал студент, — Все лежу, а как пробую что-нибудь делать, устаю. У меня просто не будет сил толстые книги читать.
— Ну, тогда тебе надо одну-единственную книгу, — сказал Виктор, вновь ощутив какое-то тяжелое чувство от этого признания, — Она небольшая, но зато в ней есть все. И совсем не обязательно ее целиком читать — а так, понемногу, сколько получится.
Он вынул из сумки Евангелие.
— Я знаю, — кивнул больной, — Я раньше читал, у меня было. А потом как-то оставил на тумбочке, и у меня взяли,  и потом не вернули.
— Это самая главная книга, — продолжал Виктор,  — В ней есть все, что нужно человеку. — А еще самое главное то, что она исцеляет. Ты ее понемногу читай — и я уверен, что тебе станет лучше.
— Спасибо… — тихо сказал больной.
Виктор положил Евангелие на тумбочку около кровати. Собеседник взглянул на него с благодарностью — но во взгляде этом по-прежнему была грусть.
— Как, ты вообще-то, из корпуса выходишь? — спросил Виктор.
— Не знаю, — пожал плечами больной, — Последнее время совсем не выхожу.
— Это я насчет того, чтобы нам вместе съездить в храм. Понимаешь, церковная служба тоже благотворно воздействует на человека, многие после нее поправляются. Можно поговорить со священником, сходить на исповедь. Все это может тебе очень сильно помочь.
Больной беспокойно заерзал на кровати и сделал протестующий жест. Виктор внимательно вгляделся в него, стараясь понять, чем вызвана эта реакция.
— Вы слишком заботитесь! — взволнованно воскликнул больной, — Не надо так заботиться! Достаточно того, что Вы ходите, внимательно относитесь ко мне, спасибо Вам!.. Не надо всех этих беспокойств, хлопот — честно говоря, все это уже совсем не нужно!..
Виктор вновь почувствовал в этих словах все ту же мысль, от которой ему все время становилось тяжело. Он решил сменить тему.
— Расскажи... о себе.
Больной удивился.
— О себе? Что же мне о себе рассказывать?..
— Ну, про свою жизнь. Откуда ты приехал, как там жил, как сюда приехал, что здесь за эти годы было…
— Даже не знаю, что здесь можно рассказать… — сказал больной, — Теперь почему-то все это кажется уже совсем не важным… Но если Вы просите, то ладно, слушайте мою историю. Я родился далеко отсюда, в небольшом городке. (Название городка Вам совершенно неважно…) Там у нас река, кругом леса, поля… Я все любил по лесам и полям бродить. Учился в местной школе,  был «надеждой класса». Поэтому, кстати, и отправился сюда. Вот и все — что еще рассказывать?.. Остальное время прошло уже здесь. Здесь тоже, кстати, прошла целая жизнь, за эти два года — только ее не очень хочется вспоминать…
— Ты чем-нибудь занимался, у тебя были какие-нибудь интересы? — спросил Виктор.
— Да, любил песни и стихи писать… Все бродил по полям, пел и стихи сочинял. Из-за этого я, кстати, тоже приехал сюда. Все хотелось мне этим в стлице «блеснуть», свой талант реализовать… Тетрадку стихов с собой привез. Теперь это, конечно, совершенно неважно…
— Ты мне как-нибудь дашь почитать? — автоматически спросил Виктор.
— Стихи-то? Почему же не дать? Те, которые из дому привез, и те, которые здесь написал… Впрочем, мне теперь совершенно не хочется об этом думать. Неохота даже и вспоминать. Стихи-то, если честно сказать, неважные. Может, и годятся для маленького городка. А потом, кому я их не давал — что-то не то выходило. Человек этот переставал меня замечать, и воспринимал меня только по моим стихам. Нет, знаете, я лучше не буду их Вам давать. Пусть уж лучше будет, как есть — что мы познакомились по поводу веры. Не хочу, чтобы это что-то осложняло — тем более теперь это совсем не важно.
— А здесь? — спросил Виктор, — Как все-таки здесь твоя жизнь сложилась?
— А… неохота рассказывать! — махнул рукой студент, — Сначала, правда, интересно было — а потом все это окончательно проявилось. Дело, видите ли, в обстановке здесь. Съехались люди из разных мест — и все хотят свою жизнь получше устроить, «завоевать себе место под солнцем». Вот и получается, что сильные еще как-то держатся на плаву, а слабые идут на дно. Я, видите ли, не очень крепкий оказался. Здоровье немного подкачало. Вот и не выдержал этой жизни, и «сломался», и вот теперь лежу…
— Здесь трудно жить, да? — спросил Виктор.
— А Вы поживите. Бедлам до полночи, все время магнитофон, некогда заниматься, некогда спать. Честное слово, чтобы выдержать это, надо быть очень выносливым. Мои вот товарищи это выдерживают, они крепкие, спортивные — а я не выдержал.
— Они о тебе заботятся, да? — спросил Виктор, — Я вижу, тебя в эту комнату перевели…
— Конечно, спасибо им, — с искренним чувством сказал студент, — Вообще-то они люди хорошие…
— Ничего, скоро поедем в храм, познакомишься с братьями, — снова как можно бодрее сказал Виктор, — Для тебя начнется новая жизнь. У нас там многие люди новую жизнь обретают, начинают жить как бы заново. Кстати, у нас там даже жить можно. Есть пустые дома, прямо около храма, в них есть пустые комнаты. Может быть, тебе разрешат. Я хорошо знаю человека, который у нас всем этим занимается (заботой и благотворительностью), и уверен, что она откликнется. Так что еще поживешь, может, спокойно при храме.
— Спасибо вам, — с чувством сказал паренек, — Я Вам так благодарен! Но только боюсь, что это мне уже не понадобится, так что не стоит хлопотать. Спасибо Вам за то, что Вы проявили заботу, что ко мне ходите!
— Тебе это может быть очень полезно, — более настойчиво сказал Виктор, — Ты там можешь поправиться.
Паренек только безнадежно махнул рукой.
— Э, не стоит заботы!.. Я уж как здесь оказался, так и буду здесь до конца. Для меня это все равно что родной дом. А за то, что Вы ко мне ходите и хорошо ко мне относитесь, я Вас  там буду вспоминать.
Виктора снова обдало каким-то холодом. Несмотря на все его усилия,  в сознании паренька все же оставался этот «пункт», и Виктор ничего не мог с этим поделать. Видимо, это было выше его сил.
Чтобы отвлечь себя от этих мыслей, Виктор встал и отдернул занавеску (несмотря на то, что на улице был ясный день и довольно тепло, окно было закрыто и даже занавеска задернута, а в комнате горел электрический свет).
— И свежего-то воздуха у тебя здесь нет! — воскликнул он, распахивая обе створки, — Здесь душно, сюда бы свежего воздуха, света впустить!
Больной обернулся и посмотрел на Виктора.
— А это потому, что здесь такая жизнь, — ответил больной.
— Какая? — удивился Виктор.
— Такая, в которой воздуха и света нет. Такая уж жизнь в мире, что люди борются за место под солнцем и поедают друг друга — какой же здесь свет? Поэтому я так и лежу.
—  Но вот мы пришли к тебе из другой, настоящей жизни, в которой все по-другому, в которой люди не поедают, а, наоборот, хранят и поддерживают друг друга, чтобы тебя к этой жизни привести! — воскликнул Виктор, подивившись странному, «символическому» смыслу слов паренька, и невольно «попадая в тон», — Так пусть же в знак этого в твоей комнате будут свет, и воздух, и это голубое небо, с которого смотрит на весь этот прекрасный мир Бог!
Больной в ответ улыбнулся.
— Спасибо Вам. Вы действительно добрый человек. Давайте я лягу так, чтобы мне на небо смотреть.
Он взял подушку и перевернулся так, чтобы ему удобнее было смотреть в окно.
— Буду лежать и смотреть, — с улыбкой сказал он, — и думать о том, как душа выходит из человека и устремляется к небесам.
Виктор ничего не стал отвечать.
— Ладно, я к тебе еще приду, — сказал он, — И, может быть, не один, а с братом. Ты же здесь не скучай, не печалься и не отчаивайся. Вот, ешь витамины, фрукты — я тебе принес, а главное — Евангелие читай. Это самая главная книга, в ней все, что нужно для жизни, она тебе поможет.
— Да, я знаю, что для меня сейчас это самое главное, — согласился студент.
После этого Виктор попрощался с ним, ободрительно кивнул, прикрыл немного окно, чтобы в комнате было не так свежо — и вышел. Происшедшая беседа оставила в нем тяжелое и грустное впечатление.


ГЛАВА ПЯТАЯ

Выйдя из комнаты больного, он сразу пошел к его друзьям. Так он называл про себя тех студентов, к которым он пришел сюда первый раз, и из комнаты которых был больной. Оба студента были на месте. Тот, который в прошлый раз лежал, теперь сидел около стола и занимался, а другой на свободном месте комнаты поднимал гирю.
— Как вы можете так жить?! — только войдя, прямо с порога закричал Виктор, — У вас на глазах, можно сказать, человек погибает — а вы живете, будто ничего не видите!
Первый студент повернулся на стуле к Виктору, и другой тоже перестал поднимать гирю и теперь смотрел на него.
— Да вы знаете, что он, может быть, скоро умрет? — все с тем же  чувством продолжал Виктор, — Во всяком случае, он сам именно так говорит!
Серьезный студент, отдышавшись, сел на кровать.
— А Вы что же, думаете, что мы этого не понимаем? — сдержанно, и в то же время горячо сказал он, — Мы тоже все видим, мы не слепые. Но скажите — что же здесь на самом деле сделаешь? Мало ли что вокруг в жизни происходит? Мы здесь еще и не такое видели — это Вы здесь не жили, и поэтому ничего не знаете. В какие только ситуации люди в жизни не попадают! Всем не поможешь, всех не спасешь. Мы и так делаем все, что можем. Вот, и комната у него есть, и питание хорошее. Чем еще можно человеку помочь? Разве что в больницу отдать — но это, может быть, не такая уж и помощь, к тому же он сам этого не хочет. А Вы ничего этого не знаете, только пришли, здесь не жили —  а теперь в комнату врываетесь и кричите.
Эти слова успокоили Виктора.
— Извините, — сказал он, — Я был не прав. Конечно, вы не можете быть в этом виноваты. Но ведь невозможно на это смотреть. Ну неужели, неужели невозможно ничего сделать?..
Серьезный студент сдержанно молчал. Тревога Виктора, видимо,  казалась ему преувеличенной или детской.
— Ну, может быть, домой ему написать… — продолжал Виктор, — Пусть его родители приедут…
— Это можно бы, но только он опять этого не хочет. Взял себе в голову, что родителям не надо сообщать. А потом — кто у нас этим будет заниматься? Деканат и учебная часть обычно в такие вопросы не вмешиваются. А нам он даже адреса своего не дал — нарочно, чтобы мы не могли ему домой написать.
Виктор в бессилии опустился на другую постель.
— Что же делать, что же делать!.. — повторял он.
— Вы к этому так серьезно не относитесь, — сказал студент через некоторое время, — Быть может, он вовсе не так болен… Это у нас бывает — особенно весной и особенно перед экзаменами. Не все студенты достаточно крепкие — некоторые «ломаются». Вот то, что он, видимо, сессию не сдаст — вот это совсем другое дело. Опять тревоги, заботы, опять пересдачи на осень… А так — может, и нет особой причины тревожиться. Ходите к нему, помогайте — ведь это же дело доброе… Пусть отдохнет пока в свободной комнате. Летом ведь все равно домой поедет.
Виктор немного успокоился. 
— Да-да, конечно… — сказал он, — Я понимаю… Конечно, я буду к нему ходить. Я... и мои друзья. Я думаю, мы все-таки сможем чем-нибудь ему помочь. Но и вы, пожалуйста, подумайте, нельзя ли здесь еще что-нибудь придумать. Уверяю вас, что здесь все не так просто, что положение действительно тяжелое.
Студент прямо взглянул на него.
— Можете не сомневаться. Мы тоже будем делать все, что возможно.  Конечно, здесь жизнь довольно суровая — и все-таки здесь не допустят, чтобы человек вот так просто взял и погиб.
Виктор встал и искренне пожал студенту руку.
— Спасибо, — сказал он, — Я  вижу, что здесь есть очень неплохие люди. Я думаю, что мы вместе его спасем. Давайте советоваться и держать друг друга в курсе.
 — Я вижу, что в Церкви тоже есть неплохие люди, — искренне ответил студент, — До этого я не имел возможности в этом убедиться, и, честно говоря, предполагал немного другое. Что же, давайте займемся этим делом вместе.
Виктор в ответ благодарно взглянул на него. Он хотел еще кое-о-чем его расспросить — но тут в комнату вошел еще один человек. Виктор поначалу не обратил на него внимания, но тут вдруг заметил в нем что-то знакомое.  Приглядевшись, он понял, что это тот самый человек, которого он встретил недавно у больного (тот, который приходил к больному до него, и вышел перед тем, как Виктор вошел). Он помнил отзыв больного о нем, и поэтому ему был интересен этот человек. Теперь он был рад, что так неожиданно встретился с ним, и сможет в этом разобраться.
— А я вам новые кассеты принес! — прямо с порога сказал он, тяжело дыша.
Вид у него был усталый, он будто откуда-то бежал и еще не отдышался.
— Кассеты? Какие?.. — спросил студент, как бы нехотя и скучая.
— Хорошие, классику, — задыхаясь, ответил новый гость.
— Ты бы нам что-нибудь попроще носил, — тем же тоном ответил студент, — Ты же знаешь, что мы простое любим. Это для нас слишком сложно…
— Хорошо, я вам что-нибудь простое принесу, — слегка смешался вошедший студент, — У меня и хорошая эстрада тоже дома есть.
— Да ты пока сядь, отдохни!.. — скучным голосом продолжал студент, — Ты вон еле дышишь. За тобой что, кто гнался?
— Нет, я сейчас в другой комнате был, — еще больше смешался вошедший.
— Ну так ты хоть здесь посиди. Хватит по комнатам ходить. У тебя все одни заботы…
Вошедший, наконец, сел, но как-то неловко. Он будто не сознавал до конца, что находится здесь, мысли его блуждали где-то в другом месте. Вообще, вид его был усталый и какой-то «загнанный». В чувствах его был какой-то разброд. Даже глаза его не могли ни на чем остановиться, и без цели блуждали по комнате.
— Я сегодня был у него, — вдруг сказал вошедший студент.
— У кого? — спросил хозяин.
— У вашего соседа.
— Вот, кстати, еще один человек ходит, заботится, — сказал хозяин Виктору, — Так что наш Саня не пропадет.
— По-моему, он умирает, — продолжал вошедший.
— Эй, полегче на поворотах!..
— По крайней мере, он очень болен, — поправился гость, — Нужно срочно что-то делать — может быть, в больницу его отдавать.
— Ты же знаешь, что он сам этого не хочет.
— Что же делать, что же делать!.. — в смятении восклицал гость, как Виктор незадолго до того.
Весь вид его выражал растерянность и муку.
— Ладно, мы подумаем и сообразим. Вот тут еще один человек приходит помочь. Он из церкви, — сказал хозяин комнаты.
— Правда?! — воскликнул пришедший, — Вы из церкви? Вы тоже ходите к Иванову? Ах да, я Вас там в коридоре видел…
— Я тоже хотел бы его вылечить, — пришлось отвечать Виктору, — У нас в Церкви есть врачи, которые, может, смогли бы его посмотреть. Они обычно бывают лучше и заботливее, чем в обычной поликлинике.
— Вот было бы хорошо!.. — воскликнул гость, — Надо же что-то делать!.. Это будет ужасно, если он не выздоровеет!..
Он вдруг замолчал, а потом «перескочил» на другую тему.
— Ну так как, ты возьмешь кассету?
Хозяин комнату уже будто забыл об этом, и теперь снова заметно «заскучал».
— Кассету? Какую? Ах, да… Хорошо, оставь на столе…
— Я вам, если нужно, еще принесу, — снова сказал гость.
— Слушай, ты можешь несколько минут посидеть спокойно? — с некоторым раздражением сказал хозяин, — Не суетиться, не говорить все время? Просто посидеть, отдохнуть?
— Нет не могу, — сказал гость, что-то вспомнив и вскакивая, — Мне еще нужно в одно место. Так, вам я кассеты принес. Теперь нужно зайти в ** (он назвал номер комнаты) — у меня для них книги.
И, не слушая больше хозяина, он вскочил и устремился из комнаты. Хозяин провел рукой по лбу и перевел дух.

— Кто это? — спросил Виктор, — Я не знал, что тут кто-то еще приходит и заботится о больных.
— Он не приходит!.. — устало ответил хозяин, — По крайней мере, не так, как Вы. Он из наших же, институтских. Правда, живет в Москве. Пришло ему в голову, что он должен ходить в наш корпус и заботиться тут о всех.
— Но разве же это плохо?.. — так же, как в комнате больного, спросил Виктор.
Серьезный студент задумался.
— Само по себе в этом нет ничего плохого, — ответил он, — Но Вы бы посмотрели, как он это делает. Он жизни здешней совершенно не знает. По-моему, вся эта идея с «заботой» — совершенно искусственная,  так сказать, «головная».
— Что же он делает?
— То, что Вы видели — ходит по комнатам, приносит кассеты, книги... Иногда пробует поговорить — но разговаривать с ним, честно говоря, не интересно. Какой-то он тревожный, беспокойный — видно, что душа не на месте. Вот, Вы видели — не присядет, ни о чем спокойно не поговорит, смотрит вокруг — и ни на чем взгляд спокойно не остановит. Все куда-то бежит, рвется — делать «добрые дела» — и поэтому людей вокруг совершенно не замечает. Так, по-моему, в жизни ничего нельзя доброго сделать.
— То есть он сюда приходит заботиться, но в его заботе чего-то не хватает? Видимо, у него это выходит не очень ловко? Или он заботится о людях, которые в этом, по большому счету, не нуждаются?..
— Вот-вот, и это тоже, — ответил серьезный студент, — Мы, например, его об этом совершенно не просили. Иногда нападает такая тоска!..  Мы уж не знаем, как от него избавиться — но ведь прямо человеку не скажешь, не попросишь. Как-никак, человек старается доброе дело делать.
Виктор задумчиво слушал.
— Самое неприятное то, что он нас здесь считает за каких-то «несчастных», — продолжал студент, — Дескать, раз мы здесь живем, то вроде мы какие-то бедные, обделенные. Также еще то, что он сюда будто ходит с особой целью — нас «развивать». Помните про кассеты с классикой? От всего этого, честное слово, иногда берет такая тоска!.. Но, повторяю, человеку ведь не скажешь — обидится, перестанет себя уважать. А главное, что его просто жалко.
— Жалко?!.. — переспросил Виктор.
— Конечно, — ответил студент, — Потому что ведь не от хорошей жизни он этим занялся. У него, как я уже сказал, «душа не на месте» — вот он и ходит сюда хоть немного ее «выправить». Видимо, он совсем одинок — а здесь все-таки есть люди, возможность общения. Кроме того, своего настоящего дела нет — а здесь все-таки какая-то видимость дела… А еще —  его излишняя впечатлительность, любовь ко всякого рода «униженным и оскорбленным». Вот и получается, что он сюда ходит не наши, а свои проблемы решать. Так сказать, ищет свою «жизненную нишу». Но только здесь от этого, честно говоря, мало кому пользы.
Виктор подивился этому странному «психологическому анализу», который вдруг развернул перед ним этот почти незнакомый студент.
— Может быть, все-таки все это не так плохо? — спросил он, — Он и свое место в жизни находит, и тем, кого он навещает, тоже есть некоторая польза?
— Самое неприятное, что он москвич, — снова повторил студент, не отвечая, — Поэтому, может быть, и думает, что мы такие «несчастные». В этом все дело. У таких людей весьма своеобразные понятия о том, что такое счастье и несчастье и о нашей жизни.
Виктору было неловко слушать все это. Он невольно применял все говоримое студентом к себе. Он даже  невольно взглянул на говорившего с сомнением — не иронизирует ли он над ним, Виктором, не говорит ли все это специально, чтобы его слегка «уязвить».  Тот, видимо, тоже почувствовал это.   
— Нет-нет, это я не про Вас, — поторопился сказать он, — Вы, пожалуйста, приходите. Вы человек взрослый, серьезный, к тому же от Церкви, к тому же Вы говорите, что там у вас есть врач…
Виктор снова успокоился.
— Да-да, я постараюсь поговорить, — сказал он, — Нужно будет это сделать. В конце концов, нужно его посмотреть, нужно, чтобы это был знающий человек…
Студент кивнул ему и снова взялся за гирю.
— Да, Вы, пожалуйста, приходите, — сказал он напоследок, — Мы будем Вас ждать. Вы сообщите, если у Вас будут какие-то возможности.
Виктор ему обещал, попрощался с ним и вышел из комнаты.


ГЛАВА ШЕСТАЯ

Разговор этот о многом заставил его задуматься. Он, видимо, должен был внимательно рассмотреть свои собственные визиты сюда, свои собственные намерения и цели. Разумеется, между ним, Виктором и этим неизвестным студентом была некоторая разница — даже и товарищ больного ее чувствовал. И, тем не менее, эту тему надо было внимательно обдумать.
Выйдя от студентов, Виктор решил позвонить брату Николаю. Он вспомнил, что видел где-то здесь в корпусе телефон, и решил сделать это прямо из корпуса.
— Есть новости, брат, — сказал он, найдя аппарат на одной из лестничных площадок и набрав знакомый номер, — Ты не мог бы сейчас со мной встретиться?
Духовный брат ответил согласием. Они договорились встретиться недалеко от корпуса, около леса, на одной из спортивных площадок, которую брат Николай хорошо знал. Дело в том, что он жил в пятнадцати минутах ходьбы отсюда, так же как и Виктор, только в другом направлении. Они жили, в сущности, в одном районе, огибающем этот небольшой лес, что и позволяло им встречаться около пруда на поляне.
Повесив трубку, Виктор спустился на первый этаж и заспешил к выходу. Здесь, посреди коридора он, однако, снова ненадолго остановился. Его вновь поразили тоска и какая-то неустроенность этого, казалось бы, специально устроенного для жизни людей места. Длинный, длинный коридор, и бесконечные двери — десятки дверей, за которыми в достаточной тесноте жили люди,  покинувшие родные места, приехавшие зачем-то в Москву — зачем?.. Такими были те двое студентов, которых он сейчас видел, таким был и больной студент Сашенька. От этих мыслей ему вдруг вновь стало тяжело, душно. Потолок и стены этого коридора вдруг будто надвинулись на него. Он все думал об этих людях и их судьбах — и чувствовал, что он всего здесь не может понять. Чтобы избавиться от этого чувства, не поддаться ему, он скорее вышел  из корпуса.
Через несколько минут брат Николай был на условленном месте. Виктор тоже прогуливался по площадке, и, увидев, приветствовал его.
— Я сегодня снова там был, — сразу начал он о деле, когда брат подошел, —  Есть кое-что новое, я хотел бы с тобой обсудить. Вот кстати, это место, — указал он на угол корпуса, выглядывающий из-за соседнего дома, — Место, где люди хотят столь многое найти, но некоторые столь многое теряют… Место, где сильные «остаются на плаву», а слабые опускаются на дно…
Он помолчал.
— Я познакомился там с теми студентами, с которыми он жил, и мы договорились помогать друг другу. Зашла речь о том, чтобы все-таки показать его врачу. Я предложил, чтобы это был наш врач, верующий. По-моему, это действительно надо сделать. Так что у нас, брат, теперь забота — найти такого врача.
— Нет ничего более легкого, — быстро ответил брат Николай, — У меня есть хороший знакомый врач, с которым мы вместе ходили на евангельскую группу. Можно спросить и у сестры Анны — она наверняка всех наших медиков знает. Так что наверняка с этим не будет проблем. Если хочешь, я этим займусь.
— Да, да, пожалуйста, — благодарно взглянул на него Виктор, — Ты давний член Братства, ты многое лучше меня знаешь. Я ведь среди вас всего год, и далеко не имею твоих возможностей.
— Кроме того, — продолжал духовный брат, — Я сам бы хотел  взглянуть на больного. Может быть, мне что-то станет более ясно. Как ты думаешь, это возможно?
— Думаю, что вполне, — оживляясь, ответил Виктор, — Я ему говорил о тебе. Он знает о существовании братьев и о том, что к нему может кто-то прийти. Так что, я думаю, это вполне можно устроить.
— Тогда я бы сходил к нему в следующий раз, — продолжал Николай, — Ты уже был у него сегодня и позавчера, и, пожалуй, сделал достаточно. Думаю, нам даже не стоит вдвоем идти. Дай мне его номер комнаты — и я пойду один и с ним познакомлюсь.
— Что ж, пусть будет так, — сказал Виктор, слегка удивляясь предложению брата, — Может быть, это будет и хорошо, и ты поймешь что-то, чего я не понял — у тебя глаз свежее.
Виктор назвал Николаю номер комнаты.
— И потом, мне кажется, нам пора кончать с «конспирацией», — продолжал Николай, — Раз ты уже был у него, и все разведал, и даже договорился с другими студентами о совместных действиях — то вполне можно рассказать об этом «лесным братьям». Как знать — может, и их помощь здесь понадобится. Ведь наверное, в этом корпусе не один больной, а довольно много людей, нуждающихся в помощи и поддержке. А то они, мне кажется, немного засиделись на своей лесной поляне.
— Что ж, мне кажется, это было бы очень хорошо, — подумав, ответил Виктор, — Я не знаю пока, в чем именно они здесь могут помочь — но, пожалуй, действительно им надо сказать. Лучше действовать всем вместе, без всяких тайн.
— Тогда приходи сегодня вечером на поляну, — сказал Николай, — Братья сегодня пораньше соберутся. Ты расскажешь им, что тебе удалось узнать, и мы вместе обдумаем, что делать дальше.
Виктор с Николаем еще поговорили на эту тему, обсудили некоторые события в Братстве, и скоро разошлись.  Брат Николай пошел снова к своему дому, а Виктор — по направлению к метро.

Он хотел теперь рассеяться, и поэтому поехал погулять по городу. Может показаться странным, почему он не пошел для этой цели в лес. Но в последнее время Виктор совершенно не придавал значения месту, и чувствовал себя и посреди большого города так же спокойно и непринужденно, как и на природе. Благодаря своему приходу к вере он приобрел некоторую независимость от обстановки. Даже больше — гулять по городу ему иногда бывало приятнее, чем в безлюдных местах, поскольку это было связано с его мыслями о назначении верующего человека. Он остро чувствовал, что вера существует для того, чтобы нести ее людям — и поэтому предпочитал находиться среди людей, даже если у него не было возможности непосредственного общения с ними. Ему представлялось, что просто находясь в городе, идя по какой-то улице, общаясь при этом мысленно с Богом Небесным, он лучше выполняет свои обязанности христианина, чем если бы находился в это время вдалеке от людей. При этом самой молитве это нахождение в центре людной столицы не мешало. Скорее даже помогало — поскольку он чувствовал и видел вокруг себя людей. Обо всем этом он мог даже и не думать, даже не отдавать себе отчета, вовсе не преследовать специально каких-то целей. Просто такое направление его мыслей приходило к тому, что, желая отдохнуть, он иногда шел не на природу, а ехал в городской центр. Так поступил он и на этот раз.
Скоро он вышел на одной из центральных станций метро. Поднявшись на поверхность, он повернул вдоль большого проспекта и направился по нему. Уже вечерело. Солнце садилось, его отблески играли в стеклах домов. Небо над головой было особенно прозрачное и голубое, как это обычно бывает вечером. Вокруг двигался народ, слышался шорох шагов. Стояли ларьки, палатки, в них еще шла торговля. Короче, кипела обычная жизнь, которая всегда бывает по вечерам в большом городе.
Виктор вглядывался в лица и в обстановку — а потом, как обычно, в душе начал молиться. У него было какое-то особое, глубокое и возвышенное настроение в этот вечер. Не обращая внимания на окружающую суету, он вновь погрузился в свой безмолвный разговор с Богом,  с нашим общим Небесным Отцом. Он, кажется, никогда так не молился. Душа его будто действительно поднялась на Небеса и там говорила с Творцом мира наедине, лицом к лицу. Но в этот раз было и что-то новое. Он увидел вдруг, что и весь мир вокруг него разительно изменился. Все окружающее приобрело вдруг удивительную четкость и ясность. Виктор видел теперь все вокруг в мельчайших деталях — вплоть до самой маленькой трещинки или камешка. Казалось, во всем мире вокруг нет от него никаких тайн, все было ясно, доступно ему и подвластно.
Вместе с тем он чувствовал, что и сам он разительно изменился. Он не чувствовал теперь ни малейшей неловкости или неуверенности, все и в нем, и вокруг было теперь совершенно чисто и ясно. Все люди вокруг были будто его близкие знакомые — он, казалось, мог подойти к любому из них, поздороваться, улыбнуться, заговорить. Те преграды, которые в жизни обычно разделяют людей, для него в этот момент будто упали. Все теперь были как-то особенно близки ему —  совсем как родные. В Небесах тоже творилось что-то необычное. Он чувствовал, что они над ним будто распахнуты, и в них поет  какой-то дивный хор. Был ясный солнечный день, но Виктору казалось, что весь мир вокруг заливает еще какой-то свет, совершенно особенный, непостижимый, ярче солнечного. Стены домов, стоящих вокруг, будто светились, и будто готовы были расцвести перед ним, как какой-то прекрасный, невиданный сад.
Виктор и прежде испытывал подобные “особые” моменты — и все же  сегодня было что-то особенное. Он, как будто оставаясь частью этого мира, в то же время вмещал его в себя весь. Произошло какое-то удивительное, необычное “расширение сознания”. Это было совсем не так, как в прошлый раз, когда он как бы  «взлетел душой под небеса», и оттуда с любовью оглядывал весь мир, а что-то совершенно новое. И Виктор, не оставляя ни на миг своего общения с Богом, с удивлением вглядывался в этот мир и в себя, стараясь понять, что же такое с ним произошло.
И оказалось вдруг, что это нечто более реальное, чем он предполагал, что это не просто его ощущения и иллюзии, но что это существует объективно и может быть заметно извне. Один неожиданный случай вдруг подсказал ему это. Он уже минут десять в этом состоянии шел по проспекту. Вдруг ему навстречу попался прохожий. Виктор не обратил сначала на него внимания, никак не выделил из спешащей навстречу толпы — но человек этот вдруг остановился в нескольких шагах от Виктора и вгляделся в него. Удивившись таким его поведением, Виктор тоже остановился. Незнакомец некоторое смотрел на него, а потом вдруг с восхищением сказал:
— Как Ваше здоровье?.. Вы удивительный человек… У Вас лицо светится…
Тут он смешался и замолчал.
Виктор не знал, что сказать. Вернее, он пребывал еще некоторое время все в том же состоянии, и не мог сразу вернуться в обычную жизнь. Поэтому он некоторое время стоял, глядя на этого человека молча, не сразу даже поняв, что именно говорил этот человек. Так они и стояли несколько секунд друг против друга. Наконец, незнакомец, еще раз с восхищением взглянув на Виктора, смущенно пробормотал: "Я Вам желаю  всяческих успехов...", разминулся с Виктором и пошел дальше. Виктор остался в удивлении стоять. И лишь через минуту до него дошло, что именно сказал ему этот человек. Ведь оказалось, что это состояние, в которое пришел сегодня Виктор, было несомненной реальностью — так, что другой человек смог его   со стороны увидеть! Значит, молитва, общение с Богом действительно оставляют след на всем человеке, на его лице!.. Впрочем, он знал это из истории — но как он мог применить это к себе!.. Конечно, не он сам был «виновником» этого своего состояния, а Бог. Но дело было даже не в этом — не в нем, Викторе — а в этом человек. Ведь Виктору встретились за это время сотни человек — но заметил из них что-то только один! Значит, сам этот человек тоже был не прост! Виктор старался теперь припомнить черты незнакомца. Простое, ясное лицо — может быть, даже не совсем городское… Более ясное, чем у многих  других — именно лицо такого человека, который мог что-то увидеть. Человека, которому, быть может, тоже было что-то открыто…  Без сомнения, человек верующий, быть может даже — какой-то неизвестный Виктору духовный брат.
Виктор вдруг повернулся и пошел назад по проспекту. Он ругал теперь себя за ошибку. Похоже, что он,  увлекшись своим "состоянием", упустил замечательную встречу и знакомство с верующим, духовно близким человеком, который вдруг в толпе «признал» его, Виктора. Но что было делать — он этого совсем не ожидал, и на него самого в этот момент напал какой-то «столбняк».
Виктор шел, обгоняя прохожих и вглядываясь в их фигуры и лица. Он все надеялся догнать  того человека, окликнуть его, заговорить... Но эти поиски ни к чему не привели. Тот, может быть, уже свернул  куда-то, или зашел в какой-то магазин. Конечно, уже невозможно было найти его в толпе. Все это было совершенно бесполезно. 
Наконец, Виктор разочарованно остановился. "Вот так всегда и бывает, — думал он грустно, — Только встретились два человека — и сразу же разошлись. Даже друг друга не узнали. Мало нас все-таки, духовных братьев…(он грустно взглянул на людей, спешивших вокруг, которые, видимо, были поглощены совсем другими интересами) И что стоило мне не молчать? Заговорить, спросить что-нибудь, сказать о Боге, о Христе — о том, что было причиной этому состоянию. Тогда не было бы так странно. А так получилось очень странно, и какое-то чувство незаконченности…"
Он пошел дальше по проспекту.
«А ведь это, пожалуй, было испытание, — подумал он через некоторое время, — Очень непросто услышать от незнакомого человека такие слова… Он ведь будто возвысил меня надо всеми, будто что-то особое во мне заметил… Ох, непросто мне теперь будет этот случай вспоминать… Он как будто признал во мне что-то особенное — и одновременно потребовал соответствовать этому, а вот этого-то я, может быть, выполнить пока не в состоянии… Вот, передо мной конкретная жизненная задача, а я, может быть, далеко не лучшим образом с ней справляюсь…»
Он еще некоторое время шел в размышлении.
"Да, многого я пока не умею, — наконец, сказал он себе, — Не так сложно в одиночестве подниматься душой в Небеса — а вот как среди людей жить и быть им полезным? Как их понимать, участвовать в жизни, делать доброе для их душ?.. Так, в одинокой молитве можно высоко залететь… Нужно быть, пожалуй, поближе к земле, нужно быть почаще среди людей. Вот что — пойду-ка я, пожалуй, действительно вечером к братьям!.."
Он снова повернул к метро.  Те ясность и сила, которые наполняли его  несколько минут назад, постепенно покидали его. Состояние его понемногу делалось все более обычным. Наконец, он совершенно вернулся «с небес на землю», т.е. к обычным человеческим чувствам, спокойно оглядел проспект и прохожих, спустился в метро и поехал в свой район. Он собирался с наступлением сумерек вновь на лесное собрание братьев.

Когда наступил вечер, он снова вышел из дома, прошел пару кварталов и углубился в здешний небольшой лес. Еще не совсем стемнело. Вокруг опускались тихие сумерки. Скоро он был уже недалеко от пруда, на  облюбованной в этом году братьями поляне. Помня слова брата Николая, он ожидал, что скоро все  соберутся. И действительно, скоро первые братья пришли. Пришел и сам Николай, который был здесь чем-то вроде «заводилы». Они все вместе принялись собирать дрова и готовить костер. Виктор участвовал в этом вместе со всеми. Николай, увидев его, кивнул, показав, что он помнит их договор. Остальные братья приняли его появление как должное и были ему рады.
Скоро пришло еще несколько человек. Было уже довольно темно, как следует развели костер и сели вокруг костра. После обычной молитвы и пения духовных гимнов слово взял Николай.
— Братья, у нас сегодня есть новость для вас, — начал он, — Помните, мы советовались некоторое время назад с Виктором, и тогда у многих возник вопрос, почему мы не сообщаем тему нашего разговора вам. Но тогда еще ничего было не ясно, и поэтому нечего было сообщать. А теперь мы кое-что знаем, и поэтому можем рассказать вам об этом довольно интересном деле.
Все братья обернулись к нему и приготовились слушать.
— Нет, пусть лучше расскажет Виктор, — сказал Николай, — Он знает здесь больше меня.
Виктор смутился. Он не очень  готовился к такому подробному, развернутому рассказу. Но, видимо, действительно некому было больше рассказывать, кроме как ему, поэтому он внутренне положился на Бога и не без волнения начал.
— Братья, — слегка срывающимся от волнения голосом начал он, — Я здесь давно не бываю, и, может быть, в этом не прав — но я по-прежнему сохраняю духовную связь с вами и видеть вас теперь очень рад. Сегодня я пришел  к вам совета и помощи просить. Некоторое время назад я оставил храм, т.е. то место, которое всем нам одинаково дорого, для того, чтобы себя проверить, силы свои испытать. Я объяснял это Николаю, он знает. Мне казалось, что я не исполняю там того, что должен, что не реализую там своего настоящего христианского призвания. Там хорошо, но слишком уютно, и нет действительного приложения своим силам — а я думаю, что Христианин  способен на большее. С этой целью я и покинул храм — я надеюсь, что не навсегда, что это для меня лишь период испытания и нахождения своего собственного жизненного пути. Мне кажется, я уже добился на этом пути некоторых успехов. Я встретил нескольких людей, говорил с ними  — и, кажется, чем-то им этим в жизни  помог. Может быть, эти разговоры станут для них некоторыми ступеньками на их пути к вере. И все же я не слишком удовлетворен. Все это тоже было слишком уютно и спокойно — беседы где-нибудь на свежем воздухе или за чашкой чая. Моя душа искала чего-то большего — усилия, напряжения, действительного испытания своих сил. Тогда я пришел в одно место, где это действительно возможно, где людям требуются забота и участие. Это студенческое общежитие — кстати сказать, оно здесь, недалеко. Не мог ведь я сразу отправиться в тюрьмы, или больницы, или в другие подобные места — конечно, это для моей цели хорошо, но это не для моих слабых сил. Нашел я и человека, которому, видимо, действительно нужна моя помощь. Это один студент. Судя по всему, он действительно болен. Оказался в чужом городе, вдалеке от родного дома — и заболел. Вокруг совершенно беспорядочная обстановка, в которой чрезвычайно трудно выздороветь. Правда, есть люди, которые ему помогают, так что сейчас он в неплохих условиях — но все равно… Меня, братья, особенно поразило, что он сам думает, что скоро умрет. У него в душе почти не осталось никакой надежды. А сам человек достаточно умный и одаренный,  даже творческий. Он даже со мной говорил о духовных вопросах — о вечной жизни и о душе, о Евангелии. И вот я положил в своей душе, что должен непременно эту душу спасти. Вдохнуть в нее надежду, радость жизни, привести к выздоровлению. Конечно, во всем властен один Бог — но ведь и от нас что-то должно зависеть!.. Иначе зачем мы есть, и для чего живем, и для чего вообще Церковь? И вот теперь я к этому человеку хожу. Я говорил с ним, приносил передачи, в последний раз подарил Евангелие. Я твердо решил его спасти. Но только вот дело в том — хватит ли на это моих сил? Ведь здесь дело не обо мне, а об этом человеке. Могу ли я один брать за него ответственность? Ведь здесь речь идет, может быть, о человеческой жизни. Вот я к вам и обращаюсь, братья — давайте все вместе ему помогать! Давайте все вместе поддержим его, из этой ситуации вытащим! Тогда можно быть, по крайней мере, уверенными, что мы сделал все, что могли.  А я уверен к тому же, что будет успех. Давайте объединим наши усилия,  чтобы принять участие в судьбе этого человека, и вместе эту судьбу изменить!..
Виктор закончил взволнованно. Братья все время внимательно слушали. Когда Виктор закончил, началось обсуждение. Все братья, в общем, заинтересованно откликнулись. Слова Виктора, видимо, произвели на них впечатление. Теперь, зная ситуацию, они были готовы принять в ней более серьезное участие. Решили, как и прежде, что завтра к больному пойдет брат Николай. Одобрили идею с привлечением доктора из числа братьев. Обсуждали, как возможность, общее участие в транспортировке больного в храм. Кто-то из братьев вызвался поговорить с сестрой Анной насчет возможности проживания при храме. В целом решили, что нет необходимости ходить к больному всем вместе  — но в крайнем случае, если не удастся идея с храмом, можно будет вместе отслужить молебен прямо у его постели. Также решили не забывать о хорошем питании и лекарствах, и некоторые братья решили все это доставать. Короче, обсуждение было заинтересованное и серьезное. Виктор почувствовал их внимание и участие — и от этого стал чувствовать себя более уверенно. В заключение решили сообщать друг другу о ходе этого дела и здесь, вечерами на поляне его обсуждать. В результате Виктор не жалел, что сообщил все это дело братьям.
Скоро обсуждение закончилось, все пришли к общим окончательным решениям и во всем друг с другом согласились. После этого ночная беседа вновь вошла в свою колею. Были слышны духовное пение, молитвы, неторопливые спокойные беседы. Виктор, вновь ощутив единство с братьями, в этот раз решил с ними остаться. Так он и просидел с ними всю ночь, слушая духовные беседы, иногда участвуя в них и глядя на взлетающие в высокое черное небо искры костра. Вновь, в первый раз за последний месяц, он ощущал,   что он не один, не  сам по себе — а что он часть их, что он один из них. Он сегодня праздновал свое возвращение в круг “лесных братьев”. Уже почти на рассвете, когда все решили расходиться, и он пошел домой.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

 Виктор чувствовал себя теперь спокойнее. Хотя он по-прежнему не был  до конца уверен в успехе всех этих усилий, он теперь твердо знал, что он не один, что он заручился крепкой поддержкой братьев. С ними ему ничто не было страшно. Он начинал вновь чувствовать тот дух, который объединял его с  братьями, дух бескорыстной взаимной поддержки. Вместе с тем это давало ему и свободное время. Он не представлял, как бы справился один с той задачей, которую на себя взял, если бы действовал совсем один. Кроме собственных его трудностей здесь была и еще одна — он мог просто своими визитами утомить больного. Теперь, во всяком случае, этой опасности не было — сегодня к нему должен был идти брат Николай. В брате Николае Виктор был уверен, как в самом себе — так что даже не чувствовал этой замены. Сам же больной мог видеть теперь разные лица, а, кроме того, чувствовать, что не один человек, а целая группа друзей и братьев о нем заботится. Может быть, это и было самое важное, и могло сыграть решающую роль в его выздоровлении. Видимо,  даже и ежедневные визиты к нему теперь было лишнее, и не в них было дело — а в тех конкретных действиях, которые они с братьями наметили. Виктор об этом думал с особой надеждой и именно их с нетерпением ждал. Особенно его радовала четкая организация братьев, слаженность их действий, что позволяло надеяться и даже гарантировало, что эти планы действительно осуществятся. Но это не могло произойти сразу, к этому надо было еще подготовиться — особенно к возможному перевозу больного в дом при храме. Виктор думал, что это неплохой вариант, и что это все-таки в конце концов произойдет.
От него самого, Виктора, следовательно, теперь не так много и требовалось. Он должен был молиться, духовно поддерживать братьев, время от времени звонить брату Николаю — и раз в два или три дня ходить к больному. Значит, сегодняшний и завтрашний день у него, видимо, были свободны. Их он и употребил на отдых, чтение духовных книг и прогулки по лесу и по городу. Так, если сегодня он после работы пошел в лес, и бродил там в одиночестве довольно долго, то назавтра в это же время вышел на большой проспект, бывший недалеко от его работы — тот, где стояла небольшая старая церковь и поблизости был дом Сергеева. Ему хотелось просто пройтись, прогуляться, без всяких лишних тревог и занятий. Заодно он имел мысль снова зайти в эту церковь.
Скоро он попал в нужное место и уже направлялся в сторону видневшейся невдалеке церкви мимо дома Сергеева. Проходя мимо арки его двора, он неожиданно столкнулся с ним самим. Тот вышел из арки, видимо, по каким-то своим делам — и сам буквально наткнулся на Виктора.
— Как, это Вы?!.. — воскликнул он удивленно, — Вот уж не ожидал! Иду как раз, думаю о Вас — а тут и Вы сами идете!..
— Я здесь случайно, — смущенно ответил он, — Решил просто выйти погулять, сейчас вот хотел зайти в ваш храм… Я тоже совсем не ожидал Вас встретить.
— Я думаю, раз мы встретились, то это судьба, — ответил собеседник, — Я как раз думал, что хорошо бы с Вами поговорить — но не хотел Вас тревожить, потому что мы виделись совсем недавно. Я жалею об этом — а тут Бог сам Вас посылает.
— Что, есть какие-нибудь новости? — с интересом спросил Виктор, — Вроде мы виделись назад всего два или три дня.
— Еще как!.. — воскликнул тот, —  Я ведь теперь почти каждый день туда хожу! Был там и вчера, и позавчера. Но главное — в душе переворот. Я боюсь это определенно утверждать, но мне кажется, что я теперь верю! По крайней мере, в душе будто что-то открылось. Я не знаю теперь, на каком свете я нахожусь!.. И главное — что ведь это Вы подвигли меня на этот путь, Вы меня первый раз на него направили. Я поэтому и хотел с Вами поговорить.
— Ну, моя роль здесь была достаточно скромной, — сдержанно ответил Виктор, — В лучшем случае я просто с Вами об этом заговорил, заинтересовал…
— А результаты получились весьма благотворные! — воскликнул Сергеев, — В прошлый раз я их еще не до конца осознал — а теперь был бы рад с Вами обсудить.
— Что же, тогда давайте зайдем к Вам? — предложил Виктор, — Или пойдемте снова погуляем в сквер?
— Лучше ко мне, — подумав, сказал Сергеев, — Я ведь, в сущности, по-прежнему домосед. Не привык обсуждать серьезные вещи «под открытым небом» —под крышей как-то надежнее. Кроме того, я очень хочу Вас теперь, именно теперь, у себя видеть. Так что я Вас даже прошу.
Они снова вошли под арку и во двор, повернули в угловой подъезд, поднялись по не очень чистой лестнице — и скоро уже сидели на знакомой кухне.

— Это удивительно, невероятно! — говорил Сергеев, сидя напротив Виктора, — Я и не предполагал, что такое может быть! Это что-то… что-то... из будущего!  В конце двадцатого века, у нас, в Москве, такие отношения людей, такое обучение — нет, никогда бы не мог подумать!.. Я там везде побывал — и на службе, и на беседах, даже поговорил со священником — и до сих пор не могу опомниться!.. Вот, оказывается, есть в мире то, чего мы не знаем!.. И все это — благодаря Вам!.. — восторженно закончил Сергеев, — Если бы я Вас не встретил, то ничего бы этого не узнал!..
Виктор на этот раз промолчал.
— Вчера я совершил важный шаг, который естественно вытекает из этого — поступил в вашу духовную школу. Вот уж не думал, что на старости лет снова стану студентом!.. Но это было естественно и необходимо после того, что я там увидел и почувствовал. Теперь я ее полноправный ученик — и это, конечно, накладывает на меня определенную ответственность. Я даже вчера убрался в квартире по этому случаю — то, чего я не делал, пожалуй, уже десять лет. Нам задали задание читать дома Евангелие, и я теперь это делаю — конечно, по мере сил. Но главное — главное в душе! Я чувствую, что мир  вокруг изменился, что что-то есть!.. — он сделал какой-то жест, призванный изобразить непостижимое и невыразимое.
Виктор с радостью смотрел на него.
— Это очень хорошо, что Вы сделали этот шаг, — сказал он, — Теперь перед Вами — долгая и увлекательная дорога, по которой Вы пойдете не один, но в окружении опытных наставников и любящих братьев и сестер.
— Да-да, я тоже так думаю! — оживленно подхватил Сергеев, — Я потому так и поступил. Нет, раньше я не мог себе этого даже и представить! — снова начал восклицать он, — Я думал, что все добрые возможности навсегда остались в прошлом — в моих школьных, студенческих годах! А теперь вдруг вновь возможность учебы, общения, да каких — совершенно особых, на духовном, высшем уровне!..
Виктор вдруг подумал о том, что он все-таки, сам не ожидая того, сыграл некоторую добрую роль в жизни этого человека, способствовал обретению им нового смысла жизни. Он вовсе не ожидал, что именно так все выйдет — но этот, осуществившийся вариант был, видимо, очень неплохим.
— Странно только, что это произошло так быстро, — сказал он, — У многих на это уходят месяцы, годы... А Вы пару раз сходили, Вам понравилось — и вот Вы уже туда пошли…
Сергеев снова оживился.
— А Вы уверены, что этих месяцев и лет не было? —как бы с некоторой хитринкой спросил он, — Что Вы, в сущности, знаете о моей  жизни — только то, что я сам Вам рассказал? Но я тогда Вам не мог всего  рассказать — тем более, что это касалось таких тонких вещей! А теперь я сам понимаю, и Вам  открыто говорю — оказывается, я уже прежде шел к этому, я уже был "на пути"!.. Какой-то случайный разговор со знакомым… Какая-то где-то прочитанная статья… Все это откладывалось, сохранялось в памяти — чтобы впоследствии принести результат. Это я только так отвечал Вам скептически, потому что еще не был уверен и не решался говорить — а на самом деле я уже был готов. Все это произошло раньше, и как-то… подспудно. Потом я ведь говорил Вам, что уже раньше заходил в храм. Пусть там не все мне было понятно, и многое смущало — но ведь само то, что я туда заходил, что-нибудь да значило!.. Так что не удивляйтесь моему неожиданному решению — оно на самом деле вовсе не неожиданное!..
Виктор мог только порадоваться за Сергеева. Конечно, он не ожидал, что все произойдет так быстро — но теперешнее объяснение Сергеева делало это понятным. Конечно, должен, должен был быть у него этот период  подспудного созревания веры, «невидимого роста семени», который сделал возможным хотя бы то, что они встретились, «узнали» друг друга и разговорились. Оказывается, с самого начала перед ним был духовно близкий человек, интересующийся тем же, что и он — только до поры до времени это не было заметно.
— Отсюда и порядок в кухне?.. — спросил он, оглядываясь вокруг.
— Да, — смутился Сергеев, — В кои-то веки решил убраться!.. Хотелось как-то отметить это событие в жизни. Ведь я теперь верующий человек — а у такого человека во всем должен быть порядок!..
Виктор радостно улыбнулся.
— Вы смеетесь? — воскликнул Сергеев, — Вы хотите сказать, что это все внешнее, а в вере важны вещи внутренние? Так вот, слушайте — я этим начал, но я этим не кончил! Я хочу навести порядок во всей моей жизни — слышите, во всей!
Виктор с интересом слушал.
— Да, я сегодня совершил еще один поворот, — продолжал Сергеев, — принял важнейшее решение, которое должно глубочайшим образом отразиться на всей моей жизни! Это даже не поворот, а буквальный переворот — полный отказ от всего моего прошлого!
Виктор даже немного испугался.
— Что же это... за поворот? — удивленно спросил он.
Сергеев с минуту молчал.
— Помните тот чемодан? — наконец, спросил он, — Тот, который лежал у меня на антресолях? Тот, в который я складывал все, что за эти годы написал? Помните, я тогда объяснял Вам, что это составляло важную проблему моей жизни, некоторый  камень преткновения, который делал меня несчастным и о который я все время спотыкался?  Так вот — сегодня я эту проблему решил.
Виктор смотрел на него с удивлением. В настроении Сергеева было что-то особенное, то, что его буквально зачаровывало. Сергеев, сказав это, снова замолчал, и широко открытыми глазами глядел не него.
— Как же... решили? — наконец, спросил Виктор.
— Я их выкинул.
Он тоже сказал это не сразу, а после молчания, будто не в силах был сразу  сказать. Виктора эти слова поразили.
— Выкинули?! — потрясенно воскликнул он, — Неужели?.. Не может быть! Ведь там, насколько я понял, был труд всей Вашей жизни!?
Конечно, он не должен был так говорить. Именно как верующий он должен был поддержать здесь Сергеева, одобрить его избавление от рукописей, которые, видимо, составляли для него только груз и обузу, только напрасно привлекали к себе его внимание, задерживали бы его в будущем на пути к Вечной жизни. Умом он это понимал — но чувства его далеко не сразу это приняли. Он сам хотел завести разговор об этом, посоветовать не придавать значения этим рукописям, может быть, спрятать их еще подальше —  но так чтобы совсем избавиться от них, ликвидировать их!.. В этом смысле Сергеев оказался последовательнее его, Виктора — и это не так-то просто было сразу принять и «переварить».
Виктор некоторое время молчал, осознавая то, что он только что услышал.
— Так, значит, Вы решили окончательно избавиться от них, так сказать, «сжечь все мосты»? — задымчиво спросил он.
— Да, — с готовностью ответил Сергеев, — Отрубить сразу, так чтобы даже и следа не осталось.
Виктора по-прежнему что-то  смущало.
— Но разве нельзя было как-нибудь помягче… не столь радикально? — вновь спросил он, — Может быть, сохранить что-то наиболее ценное? Как-никак, Вы столько трудились… Неужели из этого совсем ничего нельзя было извлечь?
Хозяин задумчиво посмотрел на него.
— Я понимаю вас... Вы обо мне заботитесь, меня жалеете…  Вам не хотелось бы слишком травмировать людей… Но ведь дело в том, что в этих листках действительно не было ничего ценного. Я Вам это как автор говорю. Только какие-то обрывки, наметки… и ничего стоящего. Но зато чем они были в моей жизни? Какой-то рок, какое-то наваждение. Они, по сути, отняли у меня жизнь. Я посвятил этому годы — и все без результата. Вся жизнь проходила в каких-то мечтах, фантазиях. А теперь, с обретением веры, для меня, несомненно, начинается новая жизнь. Зачем же мне эти воспоминания, зачем этот возврат к прошлому? Я действительно новой жизни хочу. Уж лучше избавиться, «сжечь все мосты» — чтобы ничто не тормозило на этом новом пути! Поэтому я совсем о них не жалею. Я рад, что мне удалось сделать этот шаг. А то так можно век не решаться, «себя жалеть» — и в результате вечно топтаться на месте.
Виктор вновь подивился его последовательности. Так мог говорить только человек, уже имеющий веру — имеющий где-то в глубине души этот зажегшийся огонек, который мог изменить все его взгляды на жизнь, стать для него новым жизненным ориентиром. В решение этого вопроса Сергеев оказался даже последовательнее его, Виктора. И все же само решение по-прежнему казалось Виктору странным. Он, хотя имел центром своей жизни веру, всегда с большим уважение относился ко всем творческим людям, вообще к самому процессу творчества.
— И что же... — через некоторое время спросил он, — Теперь Вы совсем решили отказаться от этого?.. Я имею в виду... от творчества?..
Сергеев снова некоторое время задумчиво смотрел на него. Он будто снова собирался сказать Виктору что-то важное. Он все смотрел на него и молчал, и лишь потом заговорил.
— Вы спрашиваете, брошу ли я совсем эти занятия? — спросил он, — Ответ Вас, может быть, удивит. Не только не брошу, но только теперь их по-настоящему и начну.
Виктор с удивлением смотрел на него.
— Вы смущены, удивлены? — переспросил Сергеев, — Конечно, это выглядит непоследовательным, и даже, может быть, слабостью характера — но я бы, пожалуй, иначе не смог.
Виктор молчал и ждал, что ему скажет Сергеев.
— Да, я бы не стал совсем это бросать, — продолжал тот, — Именно теперь, с этим новым жизненным поворотом, для меня, кажется, открываются новые возможности. Все, что я раньше пробовал набросать, обретает вдруг цельность и стройность. Я чувствую, что мог бы написать новую повесть — только это уже будет повесть о вере и о человеке верующем.
— Вы… хотите попробовать еще что-то написать?.. — не очень уверенно спросил Виктор.
— Не переживайте, не сейчас! — воскликнул Сергеев, — Мне нужно сначала там освоиться, в вере как следует окрепнуть — а потом уже я за это примусь. Мне даже кажется, что я уже сейчас вижу это сочинение, и его сюжет, и форму. Я будто его в своем уме уже написал. Но только — не сейчас, еще рано, должно пройти время.
Виктор с удивлением смотрел на своего собеседника. Этот поворот разговора действительно показался ему странным. В этом решении действительно виделась некоторая непоследовательность, некоторая «уступка себе» — особенно после столь бескомпромиссного решения об уничтожении прежних рукописей. Но, рассудив внутри себя, он все же решил, что не должен судить слишком строго. Невозможно было требовать от человека, только пришедшего к вере, полного, бескомпромиссного служения Христу, вплоть до крайних жертв, вплоть до отказа от всего, что ему было прежде дорого. Этого трудно было ожидать и от людей, более окрепших в вере. С этой точки зрения этот вариант — попытка поставить свои прежние способности на службу новым целям — был вполне приемлемым, даже естественным для человека на первых порах. Виктор подумал, что, в основном, все идет как должно. Поэтому он сказал:
— Что же, желаю успеха на Вашем новом пути. Рад, что в Вашей жизни все так сложилось. Рад также, что сумел Вам немного в этом помочь. В сущности, моя роль в этом была весьма скромная — просто откликнулся, познакомился, рассказал все, что мог. Видимо, теперь я буду Вам не так нужен. Впрочем, мы, может быть, в будущем иногда будем видеться в храме. Еще раз — я очень рад, что все так получилось. Ну а теперь мне пора,  всего доброго, до свидания.
Скоро он уже ехал в метро домой.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На следующий вечер Виктор снова пошел в общежитие. Войдя в подъезд, он, однако, встретился с братом Николаем.
— Ну что, какие новости? — сразу обратился Виктор к нему.
— Плохо дело, — задумчиво сказал брат Николай, — Мне кажется, что он действительно серьезно болен.
— Ты судишь только по собственному впечатлению? — с надеждой воскликнул Виктор, — Разве ты серьезно разбираешься в медицине?!..
— У меня есть в этом некоторый опыт, — сдержанно сказал брат Николай, — Впрочем, я ничего не утверждаю точно. Подождем, что скажет брат А.
Это был другой член их братства, тот самый доктор, о котором они говорили и которого хотели пригласить.
— Когда ты думаешь его позвать? — с волнением воскликнул Виктор, — Мне кажется, с этим не надо затягивать?..
— Я тоже так думаю, — ответил духовный брат, — Надеюсь, что нам удастся прийти завтра. Я и больного к этому подготовил. В любом случае мы тебе сообщим.
Так или иначе, получалось, что брат Николай уже побывал у него, и, значит, Виктору уже не следовало к нему сейчас идти. Обоим братьям было свойственно чувство меры, которое не позволяло делать к больному подряд два визита и занимать его столь долгое время духовными разговорами.
Попрощавшись с Николаем, Виктор пошел снова по направлению к своему двору. Здесь, уже в своем квартале, он у соседнего дома вдруг столкнулся с Марьей Ивановной. Она вышла из своего подъезда и на площадке перед домом развешивала белье. Увидев Виктора, она, как обычно, ему обрадовалась, так что даже прервала свое занятие и так душой и устремилась к нему.
— А, Витенька!.. — воскликнула она, — Что-то тебя давно не было видно! А я-то думаю — где мой Петров?.. Мы с тобой тогда говорили — и не договорили. Ты собирался мне про жизнь свою рассказать. Слушай — а пойдем сейчас ко мне! (вдруг заговорщически подмигнула она ему) Мужа и сына сейчас дома нет. Посидим, поговорим, я тебя чаем напою. Все мне про свою жизнь расскажешь. Слушай — давай, действительно пошли! Я тебе так рада, я моего Витьку так люблю!..
Виктор смущенно, но с радостью слушал слова этой доброй женщины. Он не собирался с ней встречаться, и минуту назад этой встречи не ожидал —  но теперь был рад ей и уже склонялся пойти. Дело в том, что он помнил последний их разговор, и воспринимал продолжение этого знакомства как некий "долг". Его дела с Сергеевым практически закончились, в деле с Сашенькой (в общежитии) наступил некий перерыв — а с этой женщиной, матерью его школьного знакомого, они в прошлый раз так и не договорили. Поэтому он, смущенно улыбаясь, сначала немного отказывался, но в конце концов согласился. Марья Ивановна кончила развешивать белье, забрала свое ведро, и они вместе с Виктором направились к ее подъезду. Скоро они уже входили в знакомую квартиру.

Пригласив Виктора внутрь, Марья Ивановна сразу повела его на кухню.
— Вот, мы сейчас поговорим, посидим… — приговаривала она, — Ты мне в тот раз не дорассказал… Моих-то сейчас дома нет — сын гуляет где-то, муж на работе. Ну ничего, мы и без них управимся. Это даже хорошо. Честно говоря, они мне так надоели, я от них так устала!.. Оба такие остолопы — ни о чем с ними толком не поговоришь. А с тобой мы отлично поговорим — ты ведь у нас светило, вундеркинд! Ах, Витька, как я тебя люблю! Как бы я хотела, чтобы ты был мой сын!..
Виктор уже привык к этим ее поговоркам, так что не обращал на них внимания. Они прошли на кухню, и Марья Ивановна посадила его за стол. Сама она сразу стала ставить чайник, а после села напротив него и подперла голову рукой.
— Ну, Витенька, давай, рассказывай, — сказала она, ласково смотря на Виктора, — Чем ты занимаешься, как ты живешь?
Виктор вздохнул.
— Я, Марья Ивановна,  в Церковь хожу, —  сказал он о том, на чем они закончили в прошлый раз.
В самом деле, теперь не имело смысла говорить о вещах второстепенных — о делах дома и на работе — теперь, когда они в прошлый раз заговорили уже о  главном.
— Ах, да, да, я помню, помню! — оживилась Марья Ивановна, — Ты, Витька, говорил, что хочешь учиться на священника. Вот это я понимаю — ты ведь у нас светило, вундеркинд!..
Виктор снова про себя улыбнулся, но не стал с ней спорить.
— А Вы, Марья Ивановна, в церковь ходите? — спросил он.
Она задумалась.
— Знаешь, не так чтоб хожу, — наконец, сказала она, — Но вообще все это очень уважаю. Знаешь, по-моему, действительно что-то есть… — серьезно и воодушевленно добавила она, — Я не знаю, как это выразить… Что-то такое высокое, таинственное…
Она даже жестами и взглядом попыталась изобразить то, чего не могла выразить словами.
— А в церковь Вы никогда не заходили?  — продолжал спрашивать Виктор.
— Знаешь, заходила, — энергично кивнула она, — У нас около работы есть церковь — так я, возвращаясь домой, нет-нет, да и зайду.
— Ну и… как?.. — слегка замирая, спросил Виктор.
Она снова не сразу смогла выразить свои впечатления.
— Знаешь, по-моему, что-то есть… — не очень уверенно начала она, — Ты заходишь туда и будто что-то ощущаешь… Как будто что-то присутствует вокруг, и тебя обволакивает…
Она снова не смогла выразить всего словами, и помогла себе жестами и взглядом.
— Вы это чувствуете?.. — взволнованно сказал Виктор, — Я тоже чувствую. Вот я поэтому туда и хожу.
— Сейчас многие ходят, — подхватила она, — По-моему, в основном ради моды. У меня сейчас многие знакомые стали ходить — наверное, чтобы не отстать от других. Но мне кажется, что в этом действительно есть что-то особенное… Какая-то тайна… Вот и ты тоже это чувствуешь… Ведь правда, Витька!?..
Виктор молчал, пораженный ее пониманием и тем чувством единства, которое вдруг между ними возникло. Без сомнения, эта женщина была не слишком верующая, и даже в церковь ходила нечасто — и, тем не менее, была, без сомнения, ему чем-то близка. Марья Ивановна тоже посмотрела на него как-то особенно. Видимо,  в настроении Виктора, даже в его внутреннем состоянии что-то показалось ей близким, затронуло какие-то тайные струны ее души.  Она даже не сразу продолжила разговор. Некоторое время она как бы собиралась с духом, будто желая сказать что-то важное,  и потом вдруг, решившись, произнесла:
— Так что же, Витька, значит действительно Бог есть?
Виктор тоже не сразу ответил. Он тоже какое-то время собирался с духом, как бы взвешивая свои будущие слова, и потом негромко и серьезно сказал:
— Да, Марья Ивановна, Бог есть.
Опять помолчали. Марья Ивановна не отвечала, серьезно и как-то замерев глядя на Виктора. Виктор почти физически чувствовал, как изменилась атмосфера в кухне, как будто сейчас, во время этой беседы здесь что-то незримое присутствовало.
— Вот, — вдруг буднично вздохнула Марья Ивановна, — а моих туда силком не загонишь. Все им телевизор, или компания, или выпить — и никаких других интересов нет. Устала я от них.
Виктор в ответ промолчал.
— А Вы в какую церковь заходили?— спросил он через некоторое время, — Вы говорили, что это недалеко от работы, но я не знаю, где это.
Она задумалась, а потом окончательно перешла на будничный тон.
— Ну, как бы тебе объяснить... — уже совершенно непринужденно сказала она, — Знаешь *** проспект?  Там есть еще небольшой сквер. Вот там недалеко я работаю, а в сквере на самом краю стоит церковь...
Все это становилось все более странно!.. Ведь это был тот самый проспект, и тот самый сквер, куда он ходил к Сергееву — значит, это была и та самая церковь?.. Все это было так странно!..
— Да, я бывал в этом месте и знаю эту церковь, — тем временем спокойно говорил Виктор, — Так значит, Вы как раз туда ходите?
— Да, я ведь там рядом работаю, — повторила Марья Ивановна,  — Мне это удобно.
 Виктор вспомнил свое впечатление, которое было у него от посещения этой церкви — совсем другое, чем вызывал в нем их «продвинутый» и «просвещенный» храм. И в то же время он тоже ясно ощутил там присутствие Божие — и в чем-то даже посещение этой церкви оставило в нем чувство большей глубины. Теперь вот эта почти незнакомая женщина говорила, что она любит там бывать, и что это вызывает в ней какое-то особое, необычное ощущение.
— Вам нравится там бывать, Марья Ивановна? — спросил он.
Она в ответ улыбнулась.
— Я люблю иногда зайти. Меня туда будто что-то влечет. Иногда вдруг  тоска найдет, или в жизни какие-то неприятности — так я сразу туда. И вот веришь ли — постою там, и будто полегчает. Будто рукой снимет — куда все ушло? Будто другим человеком делаюсь. А, Витька?.. Как все это делается?.. Куда все уходит?.. Ты мне это не объяснишь?..
Виктор молчал и в ответ улыбался. Марья Ивановна тоже смотрела на него так, будто все понимала. Они снова помолчали, радуясь тому взаимопониманию, которое между ними незримо и неожиданно возникало.
— А Вы книжки какие-нибудь читаете? — вновь спросил Виктор.
— Книжки? Какие?.. — удивилась его собеседница.
— Ну, о вере… церковные.
— И-и!.. — махнула рукой Марья Ивановна, — Мы насчет этого дела темные!.. Мы ведь люди простые, необразованные... Это ты человек умный, университет заканчивал!.. А мы простые рабочие — где уж нам книжки читать!..
— Есть хорошие книжки, духовные, — как бы задумавшись, продолжал Виктор, — так Вы, если этим интересуетесь,  могли бы почитать…
Марья Ивановна не выразила никакого энтузиазма.
— А чем Вы еще интересуетесь, — спросил он, — что Вы любите?
Вопрос явно поставил ее в затруднение. Виктор видел, что она, может быть, и хотела, но не могла ответить.
— Чем я интересуюсь… — неуверенно сказала она, — Даже и не знаю...
Я же говорю, что мы люди совсем простые... Интересы мои обычные — дом, работа, телевизор посмотреть… Только вот чувствую, что что-то есть — и, пожалуй, выходит так, что в жизни это и оказывается главное…
Она немного помолчала.
— Так значит, выходит так, — вновь каким-то ясным, светлым взглядом взглянув на Виктора, продолжала она, — что ты у нас человек верующий.
— Да, — серьезно ответил Виктор, — я тоже к вере пришел, и для меня это теперь самое главное.
— И Бог, значит, действительно есть… — задумчиво продолжала она.
Виктор ничего не отвечал, да она и не ждала ответа.
— Нет, ты напрасно на меня так разочарованно смотришь, — сказала вдруг она, видимо, уловив что-то в его взгляде, — Я знаю, что Он есть, мне это  в церкви говорили, да и мы сейчас с тобой к тому же выводу пришли… Но я о другом сейчас говорю — о том, что Он  действительно существует, что Он сейчас присутствует здесь, в этой кухне, и видит, и слышит нас с тобой!..
Марья Ивановна не очень ловко выразила свою мысль — но Виктор ее понял. Это была не столько мысль, сколько глубокое чувство — быть может, почти неосознанное, неясное до конца даже ей самой. Она именно хотела сказать, что это действительно так, что это правда — а не просто какая-то идея или слова из проповеди. Это действительно было  самое  главное, то, что волновало больше всего и самого Виктора. Снова он был чрезвычайно взволнован, и снова возникло чувство, что кроме них в этой кухне Кто-то есть. Виктор с волнением ответил:
— Да, Марья Ивановна, Бог действительно все Собой наполняет, Он везде присутствует, все слышит и все видит.
Она молча и с волнением смотрела на него. Очевидно, слова были не нужны. Тот, о Ком они сейчас говорили, действительно был рядом с ними, видел и  слышал их, видел насквозь их души. Это была какая-то особая минута. Но она, конечно, не могла продолжаться вечно. Марья Ивановна снова вздохнула и грустно сказала:
— Вот, а моим этого никак не втолкуешь. Не хотят знать, не хотят понимать, и живут совсем не так. Хорошо, хоть с тобой душу отвела. Честное слово, как-то легче стало. Слушай, ты еще как-нибудь заходи. Давай, мы с тобой будем друзьями. Больше-то об этих вещах ни с кем не поговоришь... Люди не хотят слышать — все заняты своими делами… Один только у меня есть друг — Витенька мой дорогой... Нет, ты в самом деле заходи!.. Как-нибудь будет время — и зайди! Мы найдем, о чем с тобой поговорить. Мы с тобой родные души, во всем друг друга понимаем — не то, что эти обормоты!..
Виктор понимал ее чувства, хотя ему не слишком нравились слова про «обормотов».
— Я тоже буду рад видеть Вас, Марья Ивановна, — сказал он, — Я думаю, мы еще увидимся.
— Ты что же, уже пойдешь? — огорченно воскликнула она, видя что он  поднимается из-за стола, — Ах да, тебе, наверное, нужно идти… У тебя дела…
— Да, у меня дела, — серьезно ответил Виктор. Он снова вспомнил больного студента из общежития.
— Ну что же, не буду тебя задерживать… — грустно сказала она, — Надеюсь, что ты еще зайдешь… Или позвонишь…
Виктор уже ничего не отвечал, и собирался вон из квартиры. Она снова проводила его до прихожей. Здесь они попрощались, Виктор вышел из квартиры и направился по лестнице вниз. Происшедшая встреча его взволновала. Он действительно был рад этому знакомству и тому, что нашел в этой простой и необразованной женщине, по-видимому, родную душу. С этими мыслями он вышел из подъезда и вернулся к себе домой.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Назавтра он снова решил отправиться к больному. Этот визит, однако, был неудачный, поскольку больной студент в это время спал. Виктор увидел только его светлую голову, выглядывающую из-под одеяла. Выйдя снова из комнаты в коридор, он решил подумать, что делать дальше, и направился в конец коридора. Здесь, в конце коридора, у окна он увидел того студента, который тоже ухаживал за больным и которого он как-то встретил в комнате его друзей. Тот большими шагами ходил вдоль окна, с тревожным и мрачным выражением лица. Видно было, что он находится чуть ли не в отчаянии и каком-то борении. Увидев Виктора, он вдруг будто что-то вспомнил, и внезапно обратился к нему.
— А, я Вас знаю, — сказал он, — Вы тоже ходите к Саше. Это ужасно, ужасно — правда? Как будет грустно, если он умрет!..
Виктор не ожидал таких слов, и почувствовал некоторое беспокойство.
— А почему Вам приходят такие мысли? — спросил он.
— Вчера и сегодня ему хуже, — с волнением сказал студент, — Он уже почти никого не узнает. Все время как бы без сознания, и ничего не ел со вчерашнего дня.
Виктору стало как-то не по себе.
— А врач у него был? — спросил он.
— Вчера вызывали, приходил, — ответил студент, — Назвал какой-то диагноз, сказал, что в больницу надо ложиться. Но тут Ваш товарищ приходил, просил подождать, сказал, что он своего врача приведет — да и он сам, когда еще в сознании был, говорил, что в больницу не хочет ложиться.
Виктор чувствовал сильную тревогу.
— Значит, мой товарищ сказал, что он со своим врачом придет? — переспросил он, — А когда?
— Сказал, что сегодня днем. Мы даже с ним договорились, и теперь ждем.
— А Сашенька все время спит? — вновь переспросил он.
— Да, со вчерашнего дня не просыпался. Я тут специально хожу, заглядываю к нему время от времени, вроде как сторожу — заодно, чтобы и их встретить.
Виктор с интересом взглянул на своего собеседника.
— А Вы вообще как связаны с этим корпусом? — спросил он, — Я вижу, Вы здесь все время ходите, с людьми общаетесь. Вы тоже здесь живете?
— Не-а, — ответил студент, — Я москвич. А сюда я прихожу… сам не знаю почему. Что-то меня сюда влечет.
— Вы к людям заходите, что-то им приносите… — сказал Виктор, — Я знаю, мне его товарищи говорили.
Его собеседник вдруг чрезвычайно заволновался.
— Да как же о них не заботиться! — вдруг с глубоким чувством заговорил он, — Они же здесь совсем одни!.. В чужом городе, далеко от дома!.. Как же к ним не приходить?.. Я иначе не могу... Будто какая-то сила меня сюда тянет…
Виктор задумчиво смотрел на него.
— Это все этот мир... — в волнении продолжал студент, — Он такой холодный и неприветливый для людей... Особенно для тех, которые вдали от дома… Как нам не поддерживать друг друга, друг о друге не заботиться?.. Вроде проявишь внимание к человеку — и ему легче станет.
Виктор хорошо понимал своего собеседника. Он его даже прекрасно  понимал — может быть, больше, чем тот предполагал. Выяснилось, наконец, чем же этот студент привлек внимание Виктора, еще при самой первой встрече, почему так заинтересовал его. Этот студент был, как ни странно, сам Виктор, напомнил ему его самого — но только такого, каким он был много лет назад. Тогда Виктор, еще не имея веры в Бога, тоже искал свое место в жизни путем сочувствия и сострадания людям, и тоже старался помогать, причем людям в основном незнакомым, чужим. Это было время сомнений и метаний, какого-то внутреннего беспокойства и неопределенности. Он будто пытался, следуя этому неопределенному чувству, как-то оправдать свою жизнь тем, что делал добрые дела тем, кому, как ему казалось, тяжелей, чем ему. И, хотя это время было по-своему дорого ему, и в самом этом  чувстве было, по-видимому, много верного — но он теперь поразился, насколько же, с точки зрения того, что с ним было теперь, это было не то, совсем не то!.. Все это были чувства, которые свойственны человеку без Бога — естественные желания на кого-то опереться, кого-то поддержать, помочь… Быть может, в этой, естественной жизни они даже высшие, и даже, может быть, в какой-то степени угодные Богу — и все же насколько они отличались от того, что с такой щедростью и глубиной человеку давала Церковь!.. Насколько это естественное единство, которое обычно бывает в жизни между людьми, стремление их поддерживать друг друга, как-то опираться друг на друга, было ниже тех отношений, которые связывали Виктора и его духовных братьев и сестер!.. Виктор вдруг это чрезвычайно ясно ощутил. Вместе с тем он понимал, что он бы не смог сейчас ясно объяснить все это этому студенту. Тот бы его просто не понял, как не понял бы этого и сам Виктор несколько лет назад. Этого разговора не нужно было даже и начинать. Поэтому он ограничился тем, что сказал:
— И Вас не смущает то, что Вы вызвались опекать взрослых, самостоятельных людей?
Его собеседник беззащитно улыбнулся.
— То есть, Вы имеете в виду, что они в жизни опытнее меня? Я знаю это, но ничего с собой поделать не могу. Мне все представляется, что это мои друзья. Мне так хочется иметь в жизни настоящих друзей!.. Нет, я, наверное, не смог бы перестать сюда приходить.
Все подтверждалось — в том числе и тот разговор в комнате двух студентов. Собеседник Виктора, очевидно, делал это, в основном, для себя. Хотя как тут разберешь!..  Человеческая душа и вопросы человеческих отношений — это часто такая загадка!.. Тем не менее, он сейчас делал доброе дело в случае с Сашенькой. Когда придут брат Николай с другим братом, было неизвестно — а он собирался их дождаться.
— Вы хотите и дальше сегодня дежурить? — спросил Виктор.
— Да, я буду их ждать, — ответил студент.
— Мне сейчас нужно отлучиться, — сказал Виктор, — Я думаю, мне лучше будет прийти вечером. Дело в том, что я на работе, и должен прийти туда в середине дня. Я надеюсь, что все будет в порядке.
Его собеседник кивнул.
— Давайте, приходите. Здесь сейчас любой человек не помешает. К вечеру все будет более ясно.
Виктор попрощался с ним и хотел идти.
— Да, а как Вас зовут? — вспомнил он вдруг.
Его собеседник беззащитно улыбнулся.
— Я Вам назову так, как меня все здесь зовут. А зовут меня все почему-то только по фамилии. Фамилия моя Серов.
Виктор удивился этим словам, но уже не имел времени уточнять.
— Ну что же, до свидания!.. — воскликнул он, — Постараюсь прийти вечером.
С этими словами он вышел на лестницу, спустился по ней и поехал на работу.

На работе он весь день думал о больном студенте. Он не мог дождаться конца рабочего дня, и даже  довольно небрежно ответил сотруднику, когда тот вновь заговорил с ним о храме. Но, когда рабочий день, наконец, закончился, он вдруг поехал не в сторону корпуса, а совсем в другую сторону. Это произошло скорее бессознательно. Он как бы почувствовал, что перед этим визитом должен  внутренне укрепиться — а что могло его укрепить, вдохнуть в его душу уверенность и силы, если не родной храм! Поэтому он, как бы не осознавая этого, повинуясь какому-то непреодолимому внутреннему чувству, отправился туда. Скоро он снова вышел на знакомой станции. Снова старый тихий московский район, небольшие, мало оживленные улицы, которые теперь, однако, уже вовсю зазеленели. Он прошел несколько кварталов и скоро был уже недалеко от храма. Снова этот небольшой тихий двор. Снова мерцают в его глубине белые стены храма, тихо поблескивают его купола и кресты. Снова вокруг виднеются знакомые дворовые постройки, а в другой стороне двора виднеется приходской дом.
Виктор зашел во двор и задумчиво остановился. В этот день службы не было, и поэтому здесь не было почти никого. Он имел возможность просто постоять здесь, пройтись — и набраться сил, подкрепиться самой удивительной атмосферой этого места. Не торопясь, задумчиво пошел он вокруг двора. Он дышал спокойно и глубоко, будто действительно набираясь сил от общения с этим местом. Вот и дальний угол двора, и пространство за домом, которого обычно не видно от храма, где всегда такая тишина и растет несколько старых деревьев... Он зашел в этот закуток и решил здесь остановиться. Здесь, среди  деревьев стояла старая скамейка, на которой вполне можно было посидеть. Он направился к ней — как вдруг услышал среди листвы деревьев негромкий смех. Скамейка была уже занята. На ней сидела, весело смотря на него, его самая юная духовная сестра — Наталья.
Виктор, конечно, был удивлен. Он совсем не ожидал встретить здесь свою юную сестру в этот вечерний час. Странно было, что во дворе никого не было, а здесь, в этом тихом незаметном месте сидела только она одна. Но, совладав с удивлением, он тут же понял, что очень ей рад. Все-таки он очень любил эту сестру! Она была такая наивная, восторженная —  но это-то к ней и привлекало многих сестер и братьев. Она была та самая, которую он встретил в день своего «ухода», и тогда имел с ней разговор, который его отчасти огорчил и даже в чем-то способствовал его окончательному решению об «уходе». Сестра тогда именно дала ему понять, что она относится ко всему, что здесь делается, с точки зрения того, что «ей это хорошо», что она находит здесь решение своих проблем — совершенно не думая о своей ответственности, о том, что же должна сделать она сама. Впрочем, это здесь было многим свойственно, а в данном случае могло объясняться также ее молодостью. Так или иначе, но Виктор, тогда почувствовав серьезное разочарование после разговора с ней, теперь был ей очень рад.
— Наталья, ты?!.. — удивленно воскликнул он.
Она, смеясь, смотрела на него.
— А я-то думаю — кто это здесь по двору крадется? — сказала она, — Такой таинственный, непостижимый… Который ушел вдруг от всех неизвестно куда — а сам, оказывается, здесь гуляет по вечерам!..
— Да, я иногда люблю сюда приезжать, — тоже смеясь, ответил Виктор, — Я действительно «ушел от всех», и занимаюсь теперь другими делами — но нет-нет, а меня сюда и потянет, и  тогда я незаметно здесь появляюсь.
— У тебя, конечно, бесполезно спрашивать? — продолжала она, — Ты ничего не расскажешь?..
— Почему же? — так же весело ответил Виктор, — Может быть, и расскажу. Только не сейчас, а… в более подходящей обстановке.
Юная сестра разочарованно махнула рукой.
— Да я и не надеялась…
Виктор радостно смотрел на нее.
— Но ты-то что здесь делаешь, сестра Наталья?! — удивленно спросил он, — Одна, когда в храме и во дворе никого нет?!...
— Я?.. Просто так здесь сижу, — уже серьезнее сказала она, — Я последнее время полюбила сюда приходить. Меня сюда будто что-то тянет, я здесь душой отдыхаю… Последнее время особенно — мне иногда так хочется побыть одной!..  Сегодня занятия рано кончились, я могла бы ехать домой, а вместо этого — сюда... У меня сейчас такой странный период жизни — я что-то должна осмыслить, понять…
— Так, может быть, я тебе помешал, сестра? — с готовностью ответил Виктор, — Если тебе хочется, я уйду…
— Нет-нет, оставайся, — скорее воскликнула она, — Я, наоборот, очень рада. Не все же о своем думать! Может быть, и ты что-нибудь расскажешь.
— Я, к сожалению, мало что могу рассказать… — уже совсем серьезно сказал Виктор, — Все это еще не отстоялось, как-то не годится для рассказа… Может быть, потом как-нибудь… Когда все отложится и утрясется…
— Ничего!.. — снова улыбнулась сестра, — Мы сестру Анну обо всем расспросим! Она ведь твоя доверенная? У тебя от нее ни в чем нет секретов?
Виктор опять улыбнулся.
— Лучше ты расскажи, что у вас здесь делается, сестра, — сказал он, — Я действительно здесь давно не был… а мне интересно. 
— У нас?.. — задумчиво сказала она, — Вот, недавно закончили здание приходской школы. Теперь у нас будут учиться не только взрослые, но и дети.
В этом была особенность этого храма. Здесь все шло в том порядке, как это и свойственно христианской церкви. Сначала образование получили те, кто действительно в первую очередь в этом нуждался (т.е. обычные москвичи, недавно пришедшие к вере) — а  теперь, через несколько лет  очередь дошла и до младших. Действительно, нужно же считаться с реальностью — Церковь ведь состоит, в основном, вовсе не из детей!
— Хорошо, — улыбнулся Виктор, — А как ваша учеба?
— В самом разгаре! — воскликнула сестра, — Даже сейчас особенно — лето ведь начинается!..
В этом была другая особенность храма и их школы. В отличие от других учебных заведений, где лето обычно бывало периодом отдыха и затишья, здесь жизнь в это время не затихала, а, наоборот, казалось, только начиналась. В самом деле, Церковь предназначена для спасения людей. Спасение же возможно всегда и везде, независимо от времени года. Церковь делает на земле дело Божие, а невозможно себе представить, что Бог на какое-то время оставил свои дела и «спит». Даже летом усилия верующих людей были особенно необходимы, потому что лето для многих представляет время своих, особенных искушений.  Поэтому здесь люди не расставались на это время, а по-прежнему имели возможность общения и взаимной поддержки — а, кроме того, и применения своих сил, как раз в то время, когда многие люди более активны и эти силы требуют выхода.
— Что ж, я рад, что здесь все так успешно, — сказал Виктор, — Что еще нового?
Духовная сестра немного смутилась.
— Еще летом в паломничество собираемся…
Виктор уловил эту нотку смущения в голосе сестры.
— Интересно, куда? — спросил он.
— Думаем в Европу… — не очень уверенно сказала она, — Греция, Италия… Может быть, и во Францию заедем — там монастырь один есть… .
Виктор вдруг ощутил грусть. Его всегда огорчали черты элитарности и снобизма, которые он иногда замечал здесь в некоторых братьях. По этой причине здесь многие предпочитали такое паломничество в Европу тому, чтобы  просто пойти в соседний храм и помочь там терпящему трудности и бедствия  священнику. Видимо, люди, которые этот круг создавали, очень заботились о том, чтобы все здесь мыслили широко и «всемирно» — забывая, что часто человеку, быть может, другое нужно, и действительному укреплению в вере могут способствовать более скромные и простые усилия. Это было заметно во многих «старших» братьях — и вот, совсем молодая сестра, недавно пришедшая в храм, тоже уже начала поддаваться этому тону. Виктору это было печально. Самое грустное было то, что многие здесь, по-видимому, этого просто не замечали. Вот и сейчас Виктор хотя и уловил в словах сестры некоторое смущение, но в то же время уверенность и наивность, как будто это было совершенно естественно, что именно в этом и должна заключаться истинная деятельность верующего человека. Впрочем, само то, что она почувствовала это  смущение, его ободряло — может быть, она что-то бессознательно чувствовала или понимала. Однако, все это было довольно печально.
— Что ж, счастливого пути… — грустно вздохнул Виктор, — Что еще нового?
Наталья задумалась.
— Да все вроде... — сказала она, — Хотя... (лицо ее вдруг стало грустным, совсем не таким, как раньше) Я не знаю, стоит ли об этом говорить... Никогда не хочется вспоминать про грустное... Помнишь Инну? Мы с ней еще вместе на занятия ходили… Совсем еще молодая сестра, моложе меня… Так вот, она недавно скончалась.  Неделю назад всем храмом отпевали.
Виктор, кажется, смутно помнил эту сестру, которая действительно пришла сюда совсем недавно и ходила на беседы вместе с Натальей — действительно совсем еще молодую девушку, немного болезненную на вид. Близко они не были знакомы, в храме были сотни братьев и сестер, всех просто невозможно было знать — но Виктор, поскольку познакомился с Натальей, немного знал и ее. Они, кажется, даже никогда не разговаривали, не знали друг друга по имени — и, тем не менее, когда он услышал эту новость, у него сжалось сердце.
— Вот как?.. — после молчания спросил он, — Как же это случилось?..
— Она почти все время  болела... — отвечала сестра, — Ее в больницу положили... Мы с сестрами ездили к ней, за нею ухаживали… Мы и в последние дни старались рядом быть... Она почти у нас  на руках умерла…
Виктор молча глядел на сестру.
— Знаешь, оказывается, это так тяжело — видеть, как человек умирает, — грустно продолжала она,  — Она была такая хорошая, добрая… Мы с ней только недавно успели познакомиться. Мне кажется, она была  мне как-то особенно духовно близка. И вот теперь ее нет… одно только воспоминание…
— Да, это тяжело, когда человек умирает… — негромко подтвердил Виктор.
Они помолчали.
— Вот… А мы здесь, мы живы… — задумчиво продолжала сестра, — И где она теперь, кто знает… Знаешь, это неправда, что ее теперь нет, что осталось одно воспоминание! — вдруг решительно сказала она, — Это я бы так сказала раньше, когда не имела веры — а теперь нет, совсем не так! И она теперь, конечно, жива, и душа ее на небесах, и она оттуда видит всех нас — и нас с тобой, как мы теперь здесь сидим и разговариваем! Как странно думать (продолжала она), что душа ее где-то там, и по-прежнему что-то думает и переживает, и оттуда смотрит на нас... (она подняла глаза вверх) Я все время с каким-то трепетом думаю об этом, мне это так трудно понять...
Виктор невольно взглянул на сестру. Вместо тревоги и смущения, которые в обычном человеке вызывает упоминание о смерти, он вдруг увидел на ее лице какое-то совсем другое, светлое и возвышенное чувство. Она сидела и с этим высоким и светлым выражением смотрела вверх, в вечернее небо, будто желая проникнуть сквозь него взглядом. Это было так необычно — он вовсе не думал, что его юная, и, в общем-то, наивная сестра способна на такие переживания.
— Как странно думать, — продолжала она, — что и все мы когда-нибудь умрем, и там встретимся... Я все об этом последнее время  размышляю...
— Да, — вдруг серьезно ответил Виктор, — Я тоже иногда думаю об этом...
— Я последние дни много с ней была... Думаю, эти несколько дней меня совсем изменили. Ты не смотри, что я такая веселая, несерьезная, как прежде  — я теперь в глубине души совсем другая. Я за эти дни что-то новое о жизни узнала...
Виктор серьезно кивнул.
— Да, все мы, верующие люди, соединены душами на небесах, — сказал он, — Мы не разлучаемся даже после смерти.
— И ты знаешь, я вовсе не грущу о сестре! — вдруг с каким-то особым чувством воскликнула Наталья, — Потому что я действительно поняла — наша сестра  там! Да, она на какое-то время оставила нас, и все равно она — с нами. Все-таки какая это удивительная вещь — Церковь,  духовное братство! Как это удивительно меняет все взгляды на жизнь! Ты знаешь, Виктор, мне кажется, я вовсе не боюсь теперь смерти! Я знаю, что нас, имеющих веру,  она не разлучит. Как это все-таки удивительно, что мы здесь оказались и все вместе это поняли! Я, кажется, понимаю теперь, что это значит — Спасение, новая жизнь!..
Виктор почти с благоговением смотрел на сестру. Он вдруг услышал сейчас от нее   исповедание  веры, то, что составляло смысл их общей жизни здесь, что их всех здесь объединяло. Такие слова от новенькой, еще не окрепшей сестры его глубоко взволновали. Сестра Наталья тоже серьезно смотрела на него.
— Ведь так? — спросила она, — Ты  тоже так  чувствуешь?
— Да, сестра, — сказал Виктор, чувствуя, что его слова для нее очень многое значит, — Я тоже чувствую так.
Ему вдруг вспомнилась вчерашняя беседа с Марьей Ивановной. Будто нарочно Господь посылал ему подряд эти две встречи, которые способствовали его укреплению в вере, выявлению некоторых глубоких основ, на которых стояла его, Виктора, жизнь. И все это было теперь, в этот сложный момент его жизни, когда на него (правда, вместе с Николаем и другими братьями) легла некоторая ответственность за жизнь того несчастного студента.
— Какая все-таки великая вещь вера… — задумчиво сказал он, продолжая их разговор, — и наше духовное братство.
— Да, какая великая, удивительная вещь… — тихо повторила сестра.
Они теперь молчали, объединенные этим высоким и светлым чувством. Слова были не нужны — они и без слов полностью друг друга понимали.  Виктор взволнованно глядел на сестру, пораженный ее глубоким, возвышенным  настроением. Однако сестра вдруг смутилась.  После этого высокого настроения ей будто стало немного стыдно, будто захотелось «сгладить» возвышенность и патетичность минуты. Она вдруг лукаво взглянула на Виктора и рассмеялась.
— С ума сойти!.. — весело воскликнула она, — Никто не поверит! Молодой человек с девушкой сидят вечером на скамейке — и ведут такие разговоры! Даже наши братья не поверят! Нет, все-таки не зря я говорила, что вера сильно меняет человека! В мирской жизни это было бы совершенно невозможно! Нет, я несомненно за эти месяцы сильно изменилась, и мы все здесь изменились — правда?
Виктор утвердительно кивал.
— Но, пожалуй, мне пора, — продолжала она, — Я здесь посидела, отдохнула, вот, тебя встретила, отвела душу — а теперь меня дома ждут. Засиделись мы. Очень рада была тебя повидать. (встала она, весело улыбаясь) Знаешь, я, честно говоря, по тебе немного соскучилась. Все-таки ведь ты мой старший духовный брат. А ты вдруг исчез куда-то и слова не сказал. Признаюсь,  мне тебя все это время немного не хватало. Но я надеюсь, ты больше не будешь так надолго исчезать.
Виктор смутился, но тут же обрел спокойствие. Он понял, что в словах сестры не было никаких "личных признаний", а были всего лишь доброжелательность и то общее братское чувство, с которым и все здесь друг к другу относились. Она не питала, конечно же, никаких личных чувств именно к нему, Виктору — а если что-то и было, то чувства эти тоже были христианскими, братскими.
— Мне тоже... — тепло и спокойно сказал он, — Мне тоже все это время не хватало... всех вас.
Наталья тоже его вполне поняла. В их взаимных “признаниях” не было ни капли неловкости.
— Ну что же, я пойду? — еще раз весело сказала она, стоя у скамейки, — Нет, как все-таки хорошо, что мы встретились! Я очень рада была тебя повидать. А ты еще приходи. Обязательно приходи. Все-таки расскажешь что-нибудь интересное, и вообще… тебя здесь многие помнят.
Она кивнула Виктору и скрылась за углом дома. Виктор, оставшись на скамейке, еще пару минут думал. Мысли ему вернулись к визиту, который предстоял ему сейчас. Он уже всерьез обдумывал предстоящую встречу и  разговор с больным. Уже опускались сумерки, пора было ехать. Скоро он встал, покинул это уютное место с деревьями и скамейкой, и пошел через большой двор к метро.
 Путь его лежал мимо приходского дома,  в котором, как он думал, сейчас никого нет, кроме сестры Анны. Но, проходя мимо крыльца, он вдруг увидел спускающегося по его ступенькам брата Николая.
 Тот тоже заметил его, и сразу же замахал ему рукой и закричал:
— А, вот ты где! А мы-то тебя везде ищем! Я  тебе весь вечер звоню! Ну ничего, хорошо, что нашелся. Собирайся скорее, поехали!
— В чем дело, куда? — Виктор был застигнут врасплох.
— К нашему подопечному. Ему плохо. Мы были у него сегодня днем, он был очень нездоров. А недавно мне звонит этот студент, которого я там встретил… как его фамилия… кажется, Орлов — я ему оставил свой телефон — и говорит, чтобы скорей приезжать, что нужна наша помощь. Я туда снова нашего доктора послал, а сам сюда — у сестры Анны есть нужные лекарства. Тебе тоже звонил, да тебя дома не было. Выхожу от сестры Анны — а тут ты сам идешь.
— Да в чем дело, что там произошло? — в смятении спрашивал Виктор.
— Я сам не больше твоего знаю. Поехали на место, там все узнаем. Ну, пошли скорее.
Виктор, ни о чем больше не спрашивая, пошел вслед за Николаем. Тот шел не к метро, а в соседний переулок. Там стояла машина, за рулем сидел один из братьев. Они оба сели рядом с водителем — и машина отправилась.
— Так-то быстрее, — деловито сказал брат Николай, — На метро бы мы долго ехали. Спасибо сестре Анне, что дала нам машину — специально для этого случая.
Виктор был встревожен и полон ожидания. Скоро им предстояло узнать, для чего они в этот раз так спешно и срочно едут к больному. По дороге он, чтобы не отвлекать водителя и брата Николая, все время молился.


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Они доехали удивительно быстро. Виктор и не представлял раньше, что путь от храма до корпуса может занять так мало времени. Скоро они были уже в их новом районе и подходили к общежитию. У подъезда они встретили еще двух “лесных братьев”. Те тоже шли в корпус, и, увидев Николая и Виктора, с ними поздоровались.
— Извини, мы не могли раньше, — сказал один из них, — Нам только недавно сообщили. Мы, как узнали, сразу друг с другом созвонились — и сюда. Николай молча кивнул. Он был серьезен и сосредоточен, и быстрыми шагами вошел в корпус.
Они поднялись на третий этаж. У комнаты больного уже стояло несколько человек. Когда они подошли, дверь открылась, и из нее вышел тот их духовный брат, который, помимо этого, был доктором.
— Ну что? — сразу обратился к нему брат Николай, — Как состояние больного?
— Он в забытьи, — ответил брат, — Я осмотрел его и сделал укол, но он пока  в себя не приходил.
Они остановились около двери со странным чувством, что, вроде бы, нужно что-то сделать, но они не знают, что. Очевидно, ничего другого не оставалось, как просто стоять и ждать. Доктор отдохнул в коридоре, и снова пошел к больному. Минут пять или десять его не было, а потом он снова показался в двери и сделал Николаю рукой знак войти. Тот вошел вслед за ним, и его тоже минут пять не было. Потом он снова вышел и позвал с собой Виктора. Виктор, волнуясь и переживая, вошел вслед за ним в комнату больного.  Здесь были только доктор, брат Николай — и тот серьезный студент, который жил с больным в одной комнате и с которым Виктор здесь пару раз разговаривал. Больной лежал на своей постели и подавал слабые признаки жизни. Наверное, средство, примененное доктором, подействовало, и он теперь понемногу приходил в себя.
Доктор, Николай и серьезный студент собрались около его постели. Наконец, он пошевелился, вздохнул и открыл глаза.
Некоторое время он молчал, как бы не понимая, где он и что происходит, а потом вдруг тихо и слабо сказал:
— Вижу, что я еще жив… И народу столько кругом… Никогда прежде, при жизни такого не было…
Все собравшиеся со странным чувством слушали его слова.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Николай.
Больной вгляделся в него.
— А, и Вы здесь… — сказал он, что-то вспомнив или сообразив, — Я Вас знаю, Вы ко мне приходили, Вы из церкви… И другой еще ко мне приходил… раньше Вас… Где он?..
Больной перевел взгляд и увидел вдруг Виктора.
— А, вот он… Тоже здесь… Ну хорошо, слава богу, все здесь… Я очень рад, что вы пришли… Вас мне Бог послал…
Виктор встал и подошел к постели.
— Я здесь нужен? Чем-нибудь помочь?
— Чем мне поможешь?.. — ответил за всех больной, — Я же говорил —  Вы все-таки опоздали... Но все равно — я рад… Хоть в последние дни были со мной люди из церкви, можно сказать — прямо от Бога…
Все стояли около него и молчали. Было очень тяжело слушать то, что он говорил, и совсем непонятно было, что отвечать.
— Знаете, я ведь  ту книгу  читал... — сказал он, обращаясь к Виктору, — Прямо после того, как Вы ушли, я ее и читал. Сделал так, как Вы и сказали…
Виктор понял, что речь шла о Евангелии. Он только подивился тому, что сейчас, в таком состоянии, больной заговорил именно  об  этом.
— Мне кажется, я все понял, — продолжал тот, — Я теперь ничего не боюсь, мне совсем не страшно.
Виктор только молча кивал. Другие тоже молчали и только смотрели на него. Тут доктор попросил их выйти, поскольку ему нужно было остаться с больным. В качестве помощника или ассистента он попросил остаться с ним Николая, а Виктор с серьезным студентом снова вышли в коридор.
— О чем это он говорил? —  спросил его в коридоре студент, — Какая книга?
— Это я ему Евангелие дал, — ответил Виктор, — Главная книга верующих. Там все есть и о вечной жизни, и о душе… Вот, получилось, она ему как раз пригодилась…
— А я ее так никогда и не читал… — заметил студент, — Надо будет взять, посмотреть. Только, конечно, не сейчас — сейчас душа не на месте.
Виктор только кивнул, и не стал ничего говорить. Вообще, говорить было трудно, и настроение было странное — какое-то смутное, неопределенное…
— Что все-таки произошло? — спросил он, — Я знал, что он стал совсем нездоров — но почему вот так, вдруг?..
— Просто ему стало хуже, — ответил студент, — Вчера я заметил, что он не в порядке, и меня вроде как не узнает. Мы с Орловым договорились около него дежурить. Тут же решили и врача вызвать, но в больницу не согласились его везти. Тут и Ваш товарищ подошел, и сказал подождать еще день, что он своими средствами будет его лечить. Так мы с Серовым все время и были около него. Но к вечеру стало еще хуже — он как-то тяжело дышал, и в сознание не приходил — мы и решили всех позвать. Хорошо, что ваших много откликнулось. Все-таки — много рядом хороших людей, и врач есть…
— Вы все-таки думаете, что зря не отправили его в больницу? — с тревогой спросил Виктор.
— Нет, я об этом не жалею, — подумав, ответил серьезный студент, — Во-первых, он сам просил его в больницу не класть. Он как-то особенно хотел оставаться здесь, в корпусе. А во-вторых, если даже, не дай бог, он умрет… (сказал студент, понизив голос) — то лучше все-таки умереть среди своих. Не хочется думать, что это может случиться в какой-то незнакомой больнице, тем более при  каких-то неприятных процедурах…
— Вы думаете, все-таки это возможно?.. — быстро спросил Виктор.
— Конечно, не хочется об этом говорить, — серьезно сказал студент, — но ведь все люди в конце концов умирают… И некоторые в довольно молодом возрасте. Конечно, не дай бог — но он всегда довольно болезненный и слабый был…
— Не дай Бог, не дай Бог… — ответил Виктор.
Говорить больше не хотелось, и он на некоторое время отошел от двери.  Бродя в стороне от всех по коридору, он ненадолго вышел на лестницу. Здесь,  пролетом ниже, у окна, он вдруг заметил знакомую фигуру. Человек стоял к нему спиной, погрузившись в свои мысли, и, видно, о чем-то очень глубоко переживал. Виктор спустился, подошел и встал рядом с ним.
Это действительно был Серов — тот самый беспорядочный, не разобравшийся в себе студент, который тоже ухаживал за больным,  и в котором Виктор заметил что-то такое, что его  заинтересовало. Оказывается, это он дежурил последние полтора дня у постели бедного Сашеньки — а теперь вот, когда к нему собралось столько народа, оставил всех, ушел и в одиночестве стоял у окна.
Почувствовав, что рядом кто-то стоит, Серов обернулся и узнал Виктора.
— Ну, как там? — сразу спросил он, — Я вижу, Вы тоже все-таки пришли…
Виктор был сдержан и серьезен.
— Почти никаких изменений. Он, правда, очнулся, но положение очень серьезное. С ним брат Николай и доктор.
Стоявший рядом студент был углублен в свои мысли.
— Это ужасно, ужасно… — вновь сказал он, — Что если он умрет…
Виктор задумчиво посмотрел на него.
— Что ж, этот вариант нельзя совершенно исключать… На все воля Божья…
— Ужасно, ужасно… — продолжал студент. Потом вдруг повернулся прямо к Виктору. — Вы сказали: воля Божья. Вы верующий?
— Да, — просто ответил Виктор, — Я пришел сюда специально от Церкви, чтобы людям помогать.
— Надо же, а я ведь ничего этого не знаю... — воскликнул его собеседник, — Что это такое, церковь, зачем… Я никогда и не интересовался этим…
— Зато Вы тоже людям помогаете, — поспешил успокоить его Виктор.
— Да я ведь и не говорю, что жалею!.. — воскликнул Орлов, — Как можно жалеть о том, чего не знаешь!.. И потом, Вы говорите так, будто церковь — это непременно лучше — а вот к больному Вы приехали только сейчас, а полтора дня около него дежурил его сосед.
— Я вовсе не говорю, что то, что вы делали, хуже, — искренне заметил Виктор, — Я Вас  уважаю и очень этому рад. Кстати, сейчас Вам, наверное, лучше быть поближе к комнате. Он очнулся и Вам, может быть, удастся с ним увидеться и поговорить.
— Я сейчас пойду, — сказал Серов, — Но скажите, почему Вы в церкви? Мне кажется, в этом есть что-то странное, неестественное… Я, конечно, об этом ничего не знаю — но ведь это что-то ненормальное… У меня из знакомых туда никто не ходит, и я сам не собираюсь ходить…
Виктор задумался.
— Это трудно так сразу объяснить… Я бы сказал так — что вера наводит в душе больший порядок… Можно ведь быть и добрым человеком, и о людях заботиться, а спокойствия и гармонии в душе не иметь… Впрочем, это трудно понять человеку, который никогда этим не интересовался. А только почему бы и не поинтересоваться?.. Вот мы пришли к вам, вам, в чем могли, помогали, эта болезнь вашего товарища нас объединила — так почему бы нам и дальше отношения не сохранять? Может быть, и Вы в чем-то разберетесь, и многое своими глазами увидите… Чего Вам теперь смущаться и опасаться — Вы же видели, что мы самые обычные люди… А все остальное станет ясно со временем…
Его собеседник пожал плечами.
— Честное слово, не знаю… Все это как-то непривычно, странно…
Они тем временем уже поднялись по лестнице и шли по коридору к комнате больного. Подойдя, Виктор тронул брата Николая за рукав.
— Ну как?
Духовный брат вздохнул.
— Трудно сказать… Врач сейчас с ним. Нас он попросил подождать, постоять здесь.
— Но он будет жить?
— Я даже этого не знаю. Вообще, он в очень плохом состоянии.
Тут вдруг из двери выглянул доктор. Оглядев стоящих в коридоре, он вдруг кивнул Виктору:
— Тебя зовет.
— Меня?!.. — удивился Виктор.
— Он сказал: того верующего человека, который первый раз к нему приходил.
Виктор, волнуясь, вошел вслед за доктором в комнату. Следом за ним решил зайти и брат Николай.
Они все вместе подошли к постели больного. Больной был бледен и дышал очень слабо. Виктор остановился у постели, с тревогой и болью вглядываясь в него.
Услышав, что в комнату вошли, больной повернул голову и открыл глаза.
— А, это Вы... Пришли… Вот видите, а Вы хотели меня спасти...
Виктор не выдержал и воскликнул:
— А мы и спасем тебя, непременно спасем! Ты будешь здоров — надо только верить!
Больной слабо покачал головой.
— Нет, уже поздно… На все воля Божья... Во всяком случае, спасибо Вам — вы очень мне в эти  дни помогли...
Виктор с невыразимым чувством смотрел на больного. Ему так хотелось что-то сделать — но он ничего не мог. Брат Николай молча стоял рядом. В комнате было совершенно тихо. Духовные братья думали, что больше они от больного ничего не услышат. Но тот  вдруг снова открыл глаза и тихо сказал.
— Спасибо вам за Евангелие. Я его читал и все понял.  С ним  ничего не страшно. Еще раз — спасибо Вам...
Саша снова закрыл глаза. Виктор совершенно не знал, что сказать.
— Стихи!.. — вдруг воскликнул он, — Где тетрадка со стихами?.. Ты говорил, что из дома привез и здесь писал — где она!?..
Больной еще ненадолго очнулся.
— А… это совершенно неважно, — безразлично сказал он, — Не имеет никакого значения… Я это в последнее время понял… Если честно, то я ее выкинул.
Виктор понял студента и пожалел, что об этом сказал. Они еще некоторое время стояли молча.
— Жаль, что мы не пригласили священника… — негромко сказал брат Николай, — Я только теперь понял, что это было бы не лишнее… Это все наша самонадеянность — привыкли во всем полагаться на себя, и к тому же у нас нет опыта в таких делах.
— Может быть, пойти, позвонить? — тихо сказал доктор.
— Да, я, пожалуй, скорей пойду.
Но доктор вдруг сделал знак рукой. Он наклонился над больным, который последние мгновения лежал как-то очень тихо. Некоторое время он прислушивался — и потом вдруг обратился к братьям:
— Кажется, он не дышит.
Все наклонились над ним. Доктор щупал пульс, старался приподнять больного. Сомнений не было — он больше не подавал признаков жизни.
Духовными братьями овладело какое-то особое чувство. Такое, наверное, всегда овладевает людьми, когда какой-нибудь человек умирает. Некоторое время они стояли молча в комнате, повинуясь этому чувству — и потом тихо вышли.

В коридоре они тут же  сказали о происшедшем собравшимся. Это произвело естественное волнение. Некоторые из жильцов общежития не хотели заходить в комнату и молча, в смущении ушли, другие, наоборот, решились зайти и увидеть умершего. К ним относились Серов и серьезный студент, бывший сосед умершего по комнате. Также зашли попрощаться с покойным двое духовных братьев, пришедших вместе с Виктором и Николаем.
После этого начались обычные заботы о том, что нужно кому-то и куда-то сообщить о происшедшем. Здесь собравшиеся были достаточно спокойны — ведь было известно, что студент долго болел, что товарищи за ним ухаживали, что он сам отказывался ложиться в больницу, и тому было довольно много свидетелей. Серьезный студент, осознав, что все эти заботы лежат, видимо, на нем, пошел куда-то звонить. Но Виктор и Николай решили, что им уже вовсе не обязательно участвовать во всем  этом — и потому спустились вниз и вышли из корпуса.
Настроение было какое-то странное. Происшедшее только что казалось  нереальным. Они так недавно познакомились с больным студентом, так хотели ему помочь — и вот вдруг все это так  неожиданно оборвалось!
Они стояли у подъезда в темноте.
— Конечно, мы опоздали, — грустно сказал брат Николай, — Особенно печально то, что опоздали пригласить священника. Но кто же мог знать! Все это произошло слишком быстро. К тому же у нас в таких делах почти нет опыта.
Виктор молча кивнул.
— Но я знаю, что мы еще должны сделать для него, — продолжал Николай, — Давай поговорим со студентами и отпоем его в храме. Ведь он был человеком верующим, и это будет приятно его душе.
Виктор взволнованно кивнул.
— Да, брат, это единственное, что мы еще можем для него сделать!
Николай попросил его подождать и скрылся в подъезде.  Виктор остался стоять в темноте у подъезда. Было немного прохладно. Над головой его чернело  бездонное усеянное звездами небо. Рядом с подъездом темнели деревья. Он думал о том, как странно все получилось. Их знакомство с этим пареньком прервалось слишком быстро! Им столько еще нужно было друг другу сказать, столько сделать для него!.. Он вспоминал те несколько дней, в которые они общались — все это могло, должно было иметь продолжение! Вместе с тем  он ловил себя на мысли о том, будто эта смерть была чем-то естественным, закономерным, тем, что неизбежно должно было произойти. Странно — но у него чуть ли не с самого начала было такое чувство. Он будто знал это заранее, будто был готов к этому, ждал. Это, т.е. это с самого начала владевшее им предчувствие, было чуть ли не самым странным во всех этих событиях.
Вместе с тем он сильно и по-своему глубоко переживал смерть Сашеньки. Он успел за эти несколько дней с ним познакомиться, узнать и даже полюбить его. Тот стал для него, Виктора, без сомнения дорог! Он думал о его трагической и краткой судьбе — и от этих мыслей у него невольно сжималось сердце.
В то же время и его, Виктора, собственная судьба его, может быть, столь же сильно волновала. Ведь это  знакомство было для него очередным жизненным этапом, с ним он связывал определенные надежды на разрешение своих внутренних проблем  — и вот теперь этот этап вдруг так неожиданно оборвался. Виктора интересовало его собственное будущее. Что делать дальше, к чему теперь приложить свои силы?..  Теперь все это терялось в тумане.
Он некоторое время стоял у подъезда, глядя в темноту. Им овладело какое-то особое, глубокое и возвышенное чувство. Смерть, видимо, всегда делает людей ближе к Богу. Она открывает будто какую-то грань, за которой виднее становится иной мир — и это таинственно и возвышающе действует на душу. 
Из подъезда вышел брат Николай.
— Мне удалось договориться, — сказал он, — Сейчас все будет сделано, как положено, а перед похоронами его в наш храм завезут. Впрочем, об этом еще надо будет позаботиться.
Виктор кивнул и молчал.
— Не переживай, — снова сказал  духовный брат, — Мы сделали все, что могли. Просто действительно —  на все воля Божья.
— Ты помнишь, что он перед смертью говорил? — спросил Виктор, — Говорил, что верует в Бога и благодарил за Евангелие. Я думаю, мы все-таки с тобой не зря к нему пришли.
— Да, это была чистая душа, — сказал Николай, — Он и смертью своей это показал. Без сомнения, он был духовно близок нам. Это был наш неизвестный, рано ушедший от нас духовный брат.
Они помолчали.
— Грустно все-таки, что нам не удалось его спасти, — зачем-то сказал Виктор.
— На все воля Божья, — повторил Николай, — Значит, так было нужно и для него, и для нас. Ты же знаешь, что душа не умирает, и что ушедшие всегда с нами.
Духовные братья еще постояли у подъезда. Была уже глубокая ночь, становилось немного прохладно. Почти все окна во дворе уже погасли. Не было слышно почти ни звука — только случайные голоса каких-то редких прохожих. Наконец, брат Николай сказал:
— Пожалуй, нам надо идти. Конечно, мы могли бы помочь — но, я думаю, они и без нас справятся. Однако, перед нами, и особенно перед тобой все это ставит некоторую проблему, — вдруг добавил он, — Это дело закончилось — возникает вопрос, что же делать дальше? Ведь, если не ошибаюсь, для тебя это было некоторое «испытание сил», некий «жизненный этап», связанный с твоими внутренними поисками, и, в частности, с твоим уходом из храма? И вот теперь он тоже подошел к концу — и ты, насколько я понимаю, снова «оказался на распутье»? Интересно, как же ты думаешь этот вопрос решить?..
Виктор подивился тому, насколько  духовный брат его понимает.
— Да, да! — воскликнул он, — Я тоже хотел с тобой об этом поговорить!..
— Ну так за чем же дело стало?.. — сказал Николай, — Наверное, сейчас самое время?
Они покинули подъезд  и медленно пошли вдоль корпуса в сторону леса.


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Я удивляюсь, как странно все кончилось! — говорил Виктор, — Я до сих пор этому не могу поверить. Помнишь, брат, я тебе в самом начале еще говорил, как много значило для меня это дело, как я на нем хотел испытать, стою ли чего-то я сам, да, может быть, и вся моя вера. Наверное, я все же в этом был не совсем прав. Ведь если смотреть так,  выходит, что я во всем потерпел поражение...
Брат Николай немного подумал.
— Действительно, пожалуй, не стоит эти вещи связывать, — сказал он, — Помнишь, я это и в самом начале тебе говорил? Мне кажется, вообще, далеко не лучшая идея — что-то специально в себе "проверять". Наверное, надо жить проще — просто во всем стараться исполнять волю Божью.
Они тем временем дошли уже до края леса. Тихо и таинственно шумели деревья. Светила полная луна, ее свет играл на траве, на стволах и на листьях. Листву шевелил слабый ветер.
Они по тропинке вошли под сень леса. Скоро глаза привыкли к темноте и научились различать отдельные кусты, деревья и пятна света и тени от лунного света, проникающего сквозь листву. Духовные братья пошли в глубину, в сторону бывшего неподалеку пруда. Обоими овладело какое-то спокойное и возвышенное настроение.
— Я понимаю, брат, — отвечал Виктор, — Я слишком многого хотел от себя требовать. Пожалуй, я в какой-то момент даже решил положиться на свои силы, отчасти забыв о том, что все должен делать через нас  Бог. Но, слава Ему Самому, что если это и было, то ненадолго, и я почти  сразу нашел в себе силы вернуться к правильному пониманию  вещей.
Духовный брат промолчал, но ясно было, что он слушает и понимает.
— Ты знаешь, я даже привязался к нему за эти дни, — продолжал Виктор, — Всего три  раза у него был — а уже привязался. Теперь, когда его больше нет, как-то пусто стало. Будто что-то оборвалось, пропало. Будто на какое-то время жизнь потеряла смысл, и чем ее наполнить, не знаешь... Я  раньше не знал, что такое бывает  — и вот только теперь понял.
— Значит, он сумел занять место в твоей жизни… — задумчиво сказал Николай, — Честно говоря, и в моей тоже…
— Удивительное дело, брат! — воскликнул Виктор, — Я думаю, это не случайно! Помнишь, я с самого начала тебе говорил, что он показался мне  чем-то особенный? Я будто каким-то чутьем почувствовал, что он нам внутренне близок. Как все-таки жалко, что он так рано покинул этот мир!..
Брат Николай кивнул — но в этот раз не стал развивать эту мысль.
— А знаешь что, — вновь заговорил Виктор, — Вот я все  говорю о “поражении” — а на самом деле все, может быть, совсем и не так!  Может быть, вовсе это и не поражение — а наоборот, самая явная и полная победа!
— Ну, так бы я, пожалуй, все же не решился сказать... — осторожно ответил  духовный брат.
— Нет, я в своих словах отдаю себе полный отчет, — серьезно ответил Виктор, — Потому что кто же нам сказал, что победа непременно должна заключаться в этих земных, временных успехах? Разве смысл нашей жизни здесь, на земле — а не в том, чтобы стремиться к вечному спасению? А потому почему же успех непременно должен быть в том, чтобы человек остался жив?  Разве не столь же важен его переход в вечность, и то,  как  это с ним произошло? А в данном случае мы с тобой видели, как это было — и, я думаю, что в этом есть доля нашего участия. Что же касается этой, земной жизни — то здесь, конечно, полное поражение. Наш знакомый так и не успел в жизни ничего совершить — только сумел приехать из своего города в Москву, и здесь не выдержал этой жизни. Даже тетрадку своих стихов — то, из-за чего во многом он сюда ехал, он в конце концов уничтожил. Вот и получается, что здесь, в земной жизни — полный провал. Но разве же это в действительности так, брат!?.. Мы же видели, как он уходил — мне думается, это был путь прямо в блаженную вечность!.. Он действительно более близок нам, чем многие, он действительно был нам настоящий духовный брат!.. Нет, — подвел итог  Виктор, — я думаю, это вовсе не поражение.  Даже совсем, совсем наоборот!  Это была настоящая победа — и мы с тобой хоть немного, хоть в самые последние дни участвовали в ней! Нет, я теперь уверен, что мы не зря начали это дело, что мы не зря приняли участие в его судьбе!
Брат Николай молчал.
— Знаешь, у меня был недавно один разговор… — оживленно продолжал Виктор, — Я говорил с одной нашей сестрой — ты ее, наверно, не знаешь, потому что она совсем недавно пришла. Так вот, она мне очень ясно показала, что люди на самом деле не умирают, что они всегда с нами, а потому не надо горевать, и чувство должно быть не печальное и безысходное, а, наоборот, светлое и высокое...  Она мне это очень ясно объяснила, потому что у нее самой недавно умерла духовная сестра, и она все это знает по опыту. Так вот, я думаю, что и у нас должно быть такое же чувство — не разочарования или смущения, а чистой и светлой радости — о том, что он теперь на Небесах,  что он пребывает с Богом!.. Вот что я думаю, брат! Вот как мы должны к этому относиться! А ты как считаешь?..
Николай ясно взглянул на Виктора. Они тем временем были уже на пруду. По его поверхности шла легкая рябь. Луна в окружении легких облаков отражалась в воде. Рядом темнели  высокие прибрежные деревья. Николай молчал, но, видимо, собирался что-то сказать — только не мог начать сразу, стараясь подыскать нужные слова.
— Я вполне согласен с тобой, брат, — сказал он, наконец, — Все произошло так, как и должно было. И все же я хочу вернуться к теме нашего разговора. Как бы мы к этому ни относились, все закончилось. Я знаю, что это дело многое для тебя значило, что оно было неким важным этапом на твоем жизненном пути. Поэтому и спрашиваю тебя — что ты  дальше собираешься  делать? Будешь ли пробовать что-нибудь еще, или… поступишь как-нибудь иначе?..
Виктор так и остановился на тропинке. Снова брат возвращал его к самому главному, к тому, что и его самого больше всего волновало. Он уже не раз задавал себе этот вопрос, и искал ответа на него — но по-прежнему не имел этого  ответа.
— Вот об этом я сам думаю, и об этом как раз хотел с тобой говорить, — горячо сказал он, — Ведь в самом деле — я это дело задумал именно как  проверку, как последнее и самое серьезное испытание себя и своей веры. Я не говорю о том, насколько я это испытание выдержал — здесь, наверное, судить не мне — а о том, что действительно, когда все закончилось, непонятно, что делать дальше. Никаких других планов у меня нет. На большее, т.е. на что-то более серьезное я действительно пока не способен — здесь, видимо, был предел моих сил. В самом деле, я не могу пока идти в больницу, или в тюрьму — это требует особой твердости характера и особых умений. В какой-нибудь дальний монастырь я ехать тоже не могу (на это есть свои причины). Вот и получается, что это дело было последним, на которое я пока способен — и впереди действительно какая-то неопределенность или туман. Ведь то, что я пробовал делать до этого — встречи и беседы с людьми — очень скоро себя исчерпало, и я уже не смог бы к этому возвращаться. Моя душа требовала именно дела, и я его нашел здесь — и вот теперь оно закончено. Выходит, действительно для меня наступило некоторое затишье, некоторая неизвестность и неопределенность дальнейших дел.
Брат Николай некоторое время молчал.
— Я думаю, — наконец, сказал он, — неужели же нет дел, которые могли бы представлять «следующий шаг»… Ведь наверняка есть что-то, чем бы ты мог заняться после этого!.. Может быть, тебе новые места повидать? — вдруг спросил он, — Поехать, например, по Святым местам? В этих поездках иногда бывают очень свежие впечатления, иногда даже новые пути  в жизни открываются...
Виктор не думал ни секунды.
— Нет, брат! — быстро воскликнул он, — Это мне совершенно не подходит! Я считаю, что такие поездки — только зря время терять. Ездишь, ездишь —а возвращаешься, на самом деле, таким же, никакого действительного опыта не приобретаешь. По-моему, это значит жить чужим трудом, ездить все время «на готовенькое»,  к людям, которые трудились и этого достигли, а тебя согласились принять в качестве гостя. Не знаю, может быть, это в какой-то степени и полезно — но я так жить не хочу! Слишком много приходилось встречать людей, вся жизнь которых — в мечтах и иллюзиях о каких-то дальних «святых местах» — а как жить им самим, что делать здесь и сейчас, они совершенно не знают! Нет, брат, я — Христианин, моя жизнь отдана тому, чтобы Христу служить, а поэтому этот путь — не для меня. Я еще надеюсь найти свое место в привычных условиях, там, где я родился, и где родилось и живет множество дорогих мне людей!
Брат Николай задумчиво слушал.
— Иными словами, ты хочешь сам трудиться, а не пользоваться чужим трудом. Что же, значит, тебе нужно собственным своим путем идти. Может быть, тебе более серьезное духовное образование получить? Попытаться поступить в семинарию, выучиться на служителя церкви?..
Виктор ответил не сразу.
— Я думал об этом, брат, — наконец, сказал он, — И все же, по-моему,  это не выход. Ведь где, в основном,  находятся такие учебные заведения, о которых ты говоришь? Где-то за городом, в древних монастырях… Чтобы в них учиться, надо уехать из Москвы, постоянно там жить… А как раз этого-то я и не хочу. Заточить себя на три года в монастырских стенах, далеко от Москвы —  именно теперь,  когда здесь столько людей нуждается в вере, когда мы именно здесь особенно нужны — по-моему, это был бы прямой уход от своего призвания. Моя жизнь принадлежит Москве, этому городу, где живет 10 миллионов человек, и тому, чтобы распространять веру именно здесь. Нет, брат,  я лучше останусь простым мирянином, чем ради приобретения некоторых особых возможностей стану чужестранцем в собственном городе, и, в силу особенностей воспитания и моей новой среды ничего не смогу этим, нуждающимся во мне людям сообщить!..
Брат Николай снова задумался.
— А почему ты говорил, что тюрьмы и больницы не для тебя? — с интересом спросил он, — Может быть, все-таки это неплохие места? Конечно, не сразу — для этого нужно созреть — но, быть может, здесь как раз и есть возможность действительно глубокого и серьезного церковного лужения?..
Виктор снова немного подумал.
— Мы уже с тобой об этом говорили, брат, — сказал он, — Это выглядит серьезно и благочестиво, но на самом деле и это, может быть, совсем не так. Может быть, мы стремимся идти в такие, особые места потому, что у нас не хватает сил служить Христу в других условиях, в условиях самой обычной, повседневной жизни. Мы как бы «загоняем» Христа в тюрьмы и больницу — и тем самым изгоняем Его из наших домов,  рабочих учреждений, с наших улиц!.. Я потому, может быть, и пошел в этот корпус, что здесь людей не лечат, или исправляют, а что они здесь просто живут. Поэтому я дальше по этому пути бы и не пошел. Нет, конечно, пусть будут и тюрьмы, и больницы (тут же поправился Виктор) — там ведь, в конце концов, тоже люди — и все же это второстепенное, и не должно заслонять главного.  А главное — это просто вера в душе человека, независимо от его внешних обстоятельств и жизненных условий. Вот этому брат, я и хотел бы служить.
Духовный брат снова задумался. На  этот раз молчание длилось дольше обычного. Все его аргументы и вопросы, казалось, были исчерпаны — и все же он хотел еще что-то сказать. Он снова как бы некоторое время не решался начать, будто подыскивал слова. Наконец, он вновь повернулся к Виктору, и уже с совсем другим выражением лица и голоса сказал:
— Ты, конечно, сам решаешь свою судьбу. Я всего лишь советчик, и не знаю даже, насколько ты в этом нуждаешься. Но у меня есть по этому поводу  еще одна мысль. Мне кажется, она самая важная. Не знаю, готов ли ты ее принять — но, по крайней мере, выслушай.
Что-то в этих словах брата было особенное. Виктор внимательно на него  взглянул. Он как бы чувствовал, что теперь брат собирается сказать ему что-то действительно важное, что, быть может, действительно укажет выход. Они оба  еще некоторое время молчали.
— Что ж, говори, — наконец,  сказал Виктор.
Николай тоже не сразу начал.
— Это не разрешит всех твоих проблем, и вовсе не откроет перед тобой какой-то новой дороги, — наконец, медленно начал он, — Я даже не уверен, что ты воспримешь это как ответ на твой вопрос. И тем не менее я все же хочу об этом сказать. Помнишь, когда ты принимал свое решение — еще два месяца назад, мы с тобой тогда вот так же сидели у пруда — ты говорил мне о своих планах. Ты говорил тогда, что в храме перестало тебя что-то удовлетворять — именно с точки зрения того, чтобы проявить себя в служении Богу и людям, и что поэтому ты хочешь его на время оставить, чтобы испытать себя, получше узнать жизнь, проверить, на что ты  годен. Ты  не  говорил тогда, что считаешь, что там что-то плохо или неправильно, а только о том, что тебя там что-то не удовлетворяет. Ты даже допускал, что это будет для тебя некоторый период, или этап — и не отрицал в будущем возможность вернуться. Я очень хорошо помню, что ты об этом говорил тогда. (Духовный брат помолчал.) И вот теперь (вновь заговорил он с волнением) ты эти шаги предпринял, и в какой-то мере себя испытал. Ты встретился с несколькими людьми, и даже говоришь, что в какой-то степени помог им на их пути к вере. Ты пережил и главное испытание — встречу с этим больным студентом — и  в результате снова объединился с братьями, помощь ему стала нашим общим делом. И вот теперь ты говоришь, что не знаешь, что делать дальше. Может быть, это естественно, может быть, ты просто исчерпал в этом деле все, что было возможно?  Ты выполнил все, что собирался — или, по крайней мере, многое из того, в основном. И вот у тебя теперь нет дальнейших планов.  Так вот я и думаю... мне теперь вдруг пришла  эта мысль, я не знаю, как ты к ней отнесешься… что если ты выполнил все, что мог… если у тебя теперь нет дальнейших планов и непонятно, что дальше  делать... то не пора ли тебе… не настало ли для тебя, наконец, время... снова  вернуться?
Николай с трудом высказал последнюю мысль, не сразу найдя нужные слова. Теперь он смущенно молчал, ожидая реакции Виктора. Виктор взволнованно глядел на брата. Он тоже  ответил не сразу.
— Ты знаешь, я думал об этом, брат,  — наконец, сказал он задумчиво, — Я уже давно себе что-то подобное представлял, только... сам не мог до конца понять. В самом деле, силы свои я испытал. Кое-что доброе сделал, жизнь немного повидал. Судя по всему, действительно этот этап  моей жизни подходит к концу. Надо бы делать что-то новое, но к этому я пока не готов. А значит, наверное, сам Бог мне велел вернуться. Лучшего в этой ситуации и быть не может. Ты ведь даже не представляешь, — воскликнул вдруг Виктор, — как я люблю моих сестер и братьев! Как я по ним соскучился! Нет, видно, я зря так надолго от них оторвался!.. Это было, может быть, и полезно для меня, и нужно в настоящее время — и все же не совсем правильно! Но если так, то сейчас самое время это исправить, «восстановить положение» — т.е. действительно мне к ним вернуться!..
— Не думай, что мы обсуждаем какой-то особенный, новый этап, — оживленно продолжал Николай, — Быть может, это даже в каком-то смысле «возвращение назад». Но может ли вся жизнь быть бесконечным движением вперед? Иногда, наверное, в ней должны быть периоды и затишья, и отдыха. Быть может, тебе надо сделать перерыв, вздохнуть, оглядеться — а дальше, может быть, впереди появится и что-то новое... А разве не лучшее место для этого — храм? Где еще лучше это сделать, как не в этой возвышенной атмосфере, располагающей к трезвости и глубокому размышлению? Я думаю, что сейчас  это как раз для тебя. Потому тебе это и советую.
Виктор в глубоком волнении смотрел на него.
— Я согласен с тобой, брат, — сказал он, — Ты мне будто мой новый  путь указал. Я, наверное, действительно так и поступлю. В самом деле, где еще лучше набраться сил и обдумать, что делать дальше, как не в храме?..
Брат Николай был заметно рад.
— Так за чем же дело стало?! — громко воскликнул он, — Раз ты тоже так считаешь — значит, так и должно быть!.. Я думаю, это  судьба — или, вернее, сама воля Божья! Твой "одинокий" путь пройден, твое яркое намерение исполнено — значит, пора возвращаться! Теперь, с новыми силами и опытом, ты сможешь и там принести больше пользы! Да, может быть, и по-другому на все взглянешь, и что-то новое увидишь? Быть может, это и есть на самом деле тот  новый этап, который тебе теперь Бог судил? А раз так — то за чем же дело стало?..
Виктор был очень взволнован.
— Да, да, ты прав,  — говорил он, — Я чувствую, что действительно лучшего выхода для меня теперь нет. Я непременно вернусь к братьям, и буду там честно служить Богу и им. Но я и к тебе имею одну просьбу, брат. Видишь ли, за эти недели, и особенно в последние дни, мы с тобой так близко сошлись! Мы в самом деле стали как братья — честное слово, я не знаю другого такого человека, которому  бы я так доверял. Так вот, моя просьба к тебе в том, чтобы теперь, когда я вернусь в храм и буду среди братьев, мы бы  с тобой сохраняли  прежние отношения.
Духовный брат был растроган.
— Что ж в этом невозможного? Я всегда рад.
— Я очень ценю наши с тобой беседы, —  продолжал Виктор, — Мы в них многие важные темы обсуждали, и я очень многое для себя понял. Так вот, я бы и дальше хотел сохранить такую возможность. Дело в том, что меня волнует один вопрос — быть может,  главный из всех вопросов. Я очень давно хочу понять, что же такое Церковь, что это за тайна, к которой мы все приобщены, что за общество, в котором мы состоим?.. Вот это для меня действительно вопрос. Я  бы хотел —  не то чтобы полностью это понять, но хотя бы немного приоткрыть эту тайну, хотя бы немного приблизиться к ней... Вот что бы мы могли обсудить с тобой, брат!..
Николай взглянул задумчиво.
— Если, конечно, хватит сил… Вопрос-то, как ты сам понимаешь, непростой. Видимо, действительно «вопрос вопросов», быть может, вообще самый главный вопрос, какой только в мире есть… Но попытаться, по крайней мере, можно. Может быть, и хорошо, если мы будем решать его вдвоем. Дай Бог, если что-то нам станет немного более ясно. Что ж, я рад буду тебе немного  в этом помочь.
Виктору благодарно взглянул на него.
— Спасибо, брат — тепло сказал он, — Я обращусь к тебе с этим вопросом, когда… в жизни моей что-то более-менее устроится.
Беседа братьев подходила к концу.  К этому времени и ночь уже перевалила за половину, занимался рассвет. Край неба с другой стороны озера посветлел. По зеркальной поверхности озера плыл утренний туман. Звезды в высоком черном небе постепенно гасли. Неподалеку от них из лесу доносилось стройное духовное пение — там, как всегда, на поляне собралась некоторая часть братьев.
— Может быть, зайдем к ним? — спросил Николай.
— Теперь я без всяких сомнений сделаю это, — охотно откликнулся Виктор, — поскольку ничто мне теперь в этом не препятствует. Ведь я скоро возвращаюсь в храм.
— Значит, это действительно твое решение? — снова спросил Николай, — Ты действительно возвращаешься?
— Да, — твердо ответил Виктор, — Я  возвращаюсь.

КОНЕЦ 3-ЕЙ ЧАСТИ