Большое кресло Лёхи Пяткина

Лёха Пяткин был антисемитом. К тридцати годам он понял, что слово “семья” - семитского происхождения и развелся с Наташкой. Цифра “7” наводила на него самые мрачные размышления, и он заменял ее на “3 + 4” или на “9 минус 2”. Никогда не прикасался к ватману, штангенциркулю и рейсфедеру. Не носил этих подозрительных с точки зрения их происхождения кальсон, не смотрел “тельавив-зор”. Беспощадной рукой срывал со столбов объявления о продаже щенков ризеншнауцеров. Его передёргивало от этих новомодных “евро”.

Но проклятые сионисты лезли изо всех щелей, как тараканы. Они окружали его, врываясь в его быт на каждом шагу. На работе он водил “ЗИЛ”, в котором был этот хренов экономайзер. В магазинах продавали майонез. Даже в русских народных сказках фигурировал этот сионистский полукровка - Чудо-Юдо.

Лёха был монархистом, но когда узнал, что день Дома Романовых и День Иерусалима приходится на одну и ту же дату - 19 мая, он понял, с какого века евреи начали тайно управлять Россией. День пионерии тут он уже не считал: ясное дело, кто такие эти “сионеры”...  А этот телесериал “Санта-Барбара”!.. Не обдурите: Мейсон - это масон! А Америка - это Ам-еврика!

Как-то Лехе попался в руки этимологический словарь жидомасона Макса Фасмера. Листая его, Леха пришёл в неописуемый ужас: его родной “бугор”, с которым он “раздавил не одну банку”, оказывается, носил еврейское звание! «Бугор» родственно слову “берг”, что по-еврейски означает “гора”. Слово “стена” имеет родственные связи с еврейским “штейн” - камень. Русское имя Иван - тоже еврейского происхождения!

- От, сволочи! - хватался за голову Лёха. - Как, яди их мать, поналезли!

Даже, казалось бы, украинское слово “бурак” - свёкла - происходит от арабско-еврейского “бура”, что означает: «коричневый минерал, водосодержащий бор натрия».

Он понял, кто погубил Россию в 1917-м, в ночь с 25 на 26 октября по старому стилю, когда сионисты подсунули русским свой “крейцер”. “Аврора”! - мрачно размышлял Лёха. - Не “Аврора” то была, а “Еврора”!

И Петербург на самом деле - Петерберг, и Москва - Масонква, и Россия - Евроссия!

С каждым днём Лёха всё глубже погружался в суть еврейского вопроса. Начал посещать читальный зал городской библиотеки, внимательно вчитывался в газетные статьи, отыскивая нерусские фамилии и жидомасонское влияние. По ночам его мучил кошмар: здоровенный еврей с румпелем вместо носа тыкал в него жирным пальцем и орал что было мочи: “А ты записался в жидомасоны?”

Но как-то в доме у Лёхи потекла крыша. Дом, кстати, был большой, с дореволюционными толстыми стенами, только черепичную кровлю на нём раза два за всю его историю меняли. Обследуя место течи, Лёха обнаружил под ним странный сундучок с заржавевшим замком. Лёхино сердце ёкнуло: “Клад!” Но это был не клад. Вскрытие сундучка показало, что он доверху набит семейными фотографиями. Лица на них показались Лёхе очень знакомыми. Но самое ужасное являли собой надписи на обороте: “На добрую память дорогой Саре от Мойши”, “Дорогому Амбраму от Розочки”, “Дорогому Изе от Юдифи”... И везде фамилия - Петкины! Все - Петкины!

Леху передернуло от мысли, что... Нет, этого не может быть. Он русский, славянин, знает назубок биографии Александра Невского, князя Пожарского и гражданина Минина. В местном отделении патриотической партии вёел даже исторический кружок имени Ивана Сусанина. Поёт в церковном хоре “Благослови, душе моя, Господа!” Соблюдает все православные посты и празднует все церковные праздники. Крестил-перекрестил целую кучу детей. Целует ручку батюшке.

А еще Лёха активно выступает на всех пьяных сабантуях с информацией по еврейскому вопросу и призывом объединяться всем истинно русским людям в борьбе с силами зла, главная из которых - мировой сионизм.

...В Государственной Думе и на центральном телевидении его приняли со всей сердечной теплотой - как специалиста по национальному вопросу. Вождей мирового пролетариата и отцов народов на российском государственном райке уже не было: вышли из моды. Как и авторы поворота северных рек и возрождения СССР в границах до 1991 года. Но кто-то - кучерявый - настойчиво предлагал Саддама Хуссейна в президенты Российской Федерации и всё время твердил: “Однозначно!” Говоривший скороговоркой небритый малый в хипповых кедах пытался высказаться примерно в том же духе, но у него получалось только: “Однако!” По думским коридорам ветром разносило: “Нельзя пренебрегать интересами России!..”, “Двойные стандарты за океаном...”, “Мы не сырьевой придаток Запада!..” Что-то во всем этом слышалось такое знакомое, родное, что Лёхино сердце забилось в упоенье, как у национального поэта Эфиопии Александра Пушкина, неправомерно гордившегося тем, что он русский.

Лёха торжествовал. Он победил в предвыборной борьбе за дорогое его сердцу Большое Думское  кресло. И был уверен: он был среди своих, а свои его не сдадут! И никогда его кабинет не станет палатой, а двери его приемной не откроются перед человеком в белом халате в сопровождении трёх суровых санитаров  (как это, увы, случилось после того, как Лёха, узнав о своем происхождении, впал в мрачное расположение духа и разгромил витрину ближайшего фотоателье). “Вот тут, сволочи, вы меня не возьмёте, - на-кось выкуси!” - думал про себя Лёха. - И никто ничего не узнает. Не Петкин он никакой, разъядри их гром, а - Пяткин, Пяткин, Пяткин!  Впрочем, и гром никакой не нужен: одни лишь июльские звёзды видели, как  во дворе Лёхиного старинного дома горела куча фотографий Лёхиных предков и сородичей, с которыми он - упаси Бог! - никогда не поддерживал родственных связей. Из того же сундучка Лёха узнал, что в страхе перед новыми погромами в том самом, двадцатом, веке они в своей  фамилии сменили всего одну букву. Правильно сделали гады-родичи: нефиг в газетёнках его светлое имя трепать. Как там, у этих Фасмеров? Финита ля масс-медиа!..
(1998)