Однажды осенью

                По зову  кочевых  дорог  с  утра  бродил вдали от дома со  старенькой  двустволкой. У краев  запаянных  первым  ледком  озер  сухо шуршала обметанная инеем  осока.  Треск промерзшей лабзы  спугивал  с  синеющих    плесов последних запоздалых  птиц.
              Ясный  осенний денек  тешил глаз и грел   сердце. Затерянный  среди бесконечных полевых просторов, невнятного  шепота камышей  и затухающего вдали  шороха  утиных  крыльев, я  уже  поздним  вечером  усталый, но с успокоенной душой  шел одичалым проселком  в сторону  Волчьего болота.
          Дорога   плавно обегала  большую суболоть.   В  сердцевине  ее,  за густой  оборкой  тальника и боярышника,  на сухой вершине  одинокой осины неподвижными  пестрыми кляксами сидело с десяток  сорок. Они спокойно  обозревали  благостную тишину широкой   ляги, и  тихо  судачили о каких-то своих болотно-лесных радостях и горестях, но когда я отошел от них  с полверсты, вдруг подняли такую  яростную трескотню,  что    я,  повеселев в душе,  сразу остановился и  тихо присел в сухобыльнике. 
               Каждый охотник знает, что сороки - эти ангелы смерти  в природном круговороте  жизни  просто  так  шум поднимать не станут. Любопытство мое  возросло, когда я увидел,  что  все они    одна за другой снялись с дерева  начали  планировать  и  рассаживаться     среди кустов. Птицы суетливо и вертко   бегали  там по  наклонным веткам  как  белки, дружно трещали   и  даже взвизгивали.
И без лесного словаря можно  было легко понять  смысл всей  этой неожиданной   птичьей  заварухи.
            -Они идут! - в полном возбуждении сообщали  одни.
             -Как уже?- раздавалось  вопросительно-любопытное  стрекотанье с другой стороны болота
              -Да вот же они. Вот!  Летите скорее сюда!  И новый  густой  взрыв  трескотни на всю округу.
                В одиночку, парами, а то целыми эскадрильями  их сообщницы  тоже  начали  слетаться  со всех сторон в один и тот же загадочный круг.   В занимающихся сумерках узкое пространство черного тальника  вскоре буквально кишело и пестрело   от целого  полчища  крикливых  и подвижных сорок.
                И мне уж блазнилось, что вот вот  в одном из узких просветов в кустах, среди  высоких кочек,     камышовых  стеблей и таловых прутьев,  грациозно  мелькнет в легком прыжке косуля, выводя  из своей дневной ухоронки  на   кормежку свой  немногочисленный   приплод, или  грузно  выкатит   из глушены  веретья и тресты  черная   кабанья  ватага. 
                Могучий вожак в толстой подпально черной щетине  остановится  на минуту  на краю тропы,  продавит   ее тяжестью  своих  копыт,   горбясь   внимательно  прослушает   сумеречный морок  округи, щелки глаз его словно проникающе  вперятся  в темнеющий впереди перелесок и  будто подтянут  его к себе. Он пошевелит  влажным хрюком.  Шумно  втянет в себя студеный воздух,  мощно выдохнет его  обратно облачком горячего пара   и торопкой   уверенной   рысью пойдет через дорогу  к потаенному  урочищу. А  все его связчики по цепи темной чередой,  проворно перебирая ножками, потянутся за ним, оставляя  все дальше и дальше позади свое еще неостывшее кобло.
           И  уж  что - то там вроде хрустнуло, что-то зашевелилось. Но толи вечерняя тропа   неведомых  мне болотных обитателей  куда-то   отвернула,  а может они что- то почувствовали,    только весь  сорочий  базар  стал  постепенно  удаляться  в другой   угол болотного острова. Там он   вскоре  рассеялся и  стих.
 
 -Ты сорока белобока ,
  Научи меня летать
  И не низко  не высоко,
  Чтобы милого видать.
               Вспомнил     я  местную частушку,  немного сожалея, что не могу  летать  как сороки     не могу видеть с их высоты  все  что  происходит сейчас там,  в таинственной чащобе,  и побрел   к  недалекому,   желтой  полосой  вытянувшегося  до   степного озера,   жнивью.
                Там, в сухом соломенном   скрадке, я  до темноты  терпеливо  сторожил  ближний  степной полукруг. Глаза доставали и  сиреневые  выволочки  мглы  на западе,   и  вереницы лебедей,    черными  пунктирами улетающих  с жировки   к тусклому  свечению  ночных  плесов.
     Вскоре я  остался наедине  с   пустынной тишиной   меркнущего поля и   блеска первых  звезд  на  озеленившем      небе. В этот поздний час  я потянулся к пустому рюкзаку, лежащего  у меня  в ногах    и  хотел  было  уж  подняться,  чтобы  пойти в сторону  затеплившихся  огоньков  села, как вдруг у меня за спиной вновь заколготилась  и  быстро умолкла  одинокая  сорока.  Она   подала свои голос  все в том же загадочном   месте, где час назад  у птиц   был  такой шумный переполох.
              Я быстро оглянулся,  на слух, определяя   нужное  мне  точку внимания.  Да, конечно, это вот  там,  шагах в тридцати  правее от притулившейся  у кустов темной  копенки. Но что это?  Копенка вдруг ожила,   медленно сдвинулась с места и вновь остановилась. Уж ни лесной  ли леший  там что- то потерял, ни лошадка  ль в дышловой запряжке, на ночь, глядя, лениво тянет   свой небольшой возок, а пьяненький ее хозяин расслабленно опустил вожжи и не вовремя  задремал на сене? Да нет,  это как лесной тать, вышел на чистое и  крадется краем  кустов секач - Одинец.
               Острыми клыками вепрь  пластал и переворачивал дернину, выбирая из нее сладкие  и питательные для себя корешки трав.   Несколько минут   изумленный внушительными  размерами  зверя,  я  пристально   наблюдал   за его смутной   расплывчатой тенью.
              Она  медленно   двигалась  вдоль дороги,  но вскоре   слилась с темнотой кустов,  и  уплотняющейся    чернотой,  подступающей со всех сторон  ночи...
                Ранним утром следующего дня  в стену моего дома  кто-то громко постучал. Спросонья  думая, что кому-то  из моих   знакомых понадобилась  моя срочная помощь, я  выглянул в окно. Там, в трех шагах от меня  застила небо  одинокая сосна.   Ее темно  зеленая   хвоя светилась бесчисленными каплями ночного дождя.     В  саду никого не было.   Но  стук в стену повторился  вновь, с прежней силой и настойчивостью. И тогда мне стало понятно,  что  какая-то птица с утра пораньше тайком  вытеребливает   мох  из  щелей моего дома  для утепления своего гнезда перед грядущей   зимой.
             После нескольких моих ударов ладонью по раме,  одна из сосновых лап плавно качнулась.
             Форсисто избочив свой длинный черный хвост,  и приятно поразив меня своим  ухоженным черно- белым оперением, на ней уселась крупная деревенская сорока. 
Она  совершенно безбоязненно посмотрела  на меня сквозь стекло своими  темными  блестящими глазками. Она  была готова  в любую секунду сорваться  и скрыться за тесовым  забором, а я с улыбкой  вспомнил   вчерашние      хлопоты     болотных сорок.
фото из интернета