Стаи улетают на юг...

Осень в этом году выдалась холодной, часто моросил дождик, и листва уже давно расстелилась у прохожих под ногами разноцветным ковром.  Влажность стояла высокая, курить было противнее обычного.  Дорога от бывшего общежития до завода занимавшая обычно не более десяти минут ходьбы сейчас казалась  долгой. Прохожие часто семенили ногами, спешили, клубили пар солидарности друг с другом и протеста морозной погоде.  Я шел среди них, не с ними, но и не сам по себе. Ни чем, не отличаясь от этой серой безликой массы, и понимание этого только сильнее давило меня к земле, казалось, я был ниже других.
Рабочий день проходил быстро, работать приходилось много, платили за это мало. Пока моя супруга Антонина Павловна была еще жива, на работе всегда весело было, с душой работалось, приходили раньше, уходили позже. А теперь приходя в цех,  вдыхались нотки затхлости и старости и с таким настроем приступали к работе. Работу я свою любил, а как иначе? Двадцать пять лет проработать  инженером-механиком это вам не коров доить. Коллектив у нас дружный две калеки и я - их несменный лидер и начальник сборочного цеха №1 . Работать часто приходилось одному, так как здоровье моих подчиненных давно пошатывалось от стадии вчера пил, до стадии пью сегодня.   Жизнь в этом городке вообще никогда не казалась сладкой и всегда пахла разбавленным паленым спиртом. Я держался только на своей инвалидности доставшейся мне еще с войны, спирт добил бы меня окончательно, но русские не сдаются, даже когда очень хочется.
Похоже, дождь моросил весь день, выходя с работы кроме потемневшего неба от туч разницы с утром не было видно, замкнутый порочный круг. По дороге к дому заглянул к Любе в старый продуктовый магазин, рядом было много супермаркетов, но у Любы было как-то надежней. Хоть выбор там был и не велик, как впрочем, и осталось еще со времен СССР и ранней России, но мой продуктовый набор был как всегда на месте. Колбаса охотничья, пачка макарон, банка тушенки, буханка хлеба и чай с синим слоном. Паек был добыт, и ни что уже не держало меня на улице, пора было идти домой.
Домой зашел полшестого, часы отбивали свое. Кот Тимофей жался у порога, проголодалась скотинка. Квартира пуста, не убрано, оно и понятно бабы то нет. Прохожу на кухню, здесь уютней всего, она маленькая, одиночество отступает. Ритуал обыденный, беру в руки телефон.
Старший сын пьян, невестка злая собака кидает трубку. Перезванивает внучка – Саша. Деда любит, несчастное дитя. Надо забирать ребенка оттуда, так кто ж даст?
Младший сын занят, говорит сдержанно, только и слышно, что о деньгах думает, откупается от старика за не имением другого. А что деньги? Мужику сорок лет ни жены, ни детей. Толи голубой, толи дурак. Ни в одно, ни в другое верить не хочется, может всё и образуется. Обещает скоро приехать, так ведь лет пять уже собирается. Все врет, ну да ладно!
Свет на кухне приглушенный, теплый. Кресло мягкое и удобное. Форточка нараспашку, осенний ветер растворяет дым от папироски. Тимофей на коленях уже как с полчаса мурлычет знакомый мотив. Дремота окутывает тело. Завтра выходной, еще один день.

***

Луч солнца еле пробивался сквозь слой пыли на стекле со стороны улицы, я в кресле, стало быть уснул на кухне. Кота рядом нет. Значит уже на балконе, греет косточки и мне бы не помешало . Каждую субботу до глубокой зимы целый день гуляю по парку, что находится в двух автобусных остановках от меня. Парк старый и заброшенный, достояние советских времен. Мне там хорошо и спокойно гуляется.
Помнится мне, парк этот был высажен в честь родившегося наследника у тогдашнего мецената и фабриканта Саввы Морозова. Был он человеком щедрым, а посему вся посадка была благородной. Все деревья и кустарники сплошь иностранные. Да и вообще на его территории царил особый порядок вещей, другая реальность. 
Моя любимая лавочка в этот раз была не свободна, на ней сидела женщина лет тридцати пяти и читала книгу. Думаю, что я не помешаю этой милой даме. Посижу тихо рядом, покормлю голубей. Подойдя ближе я чуть было не разинул рот от удивления, казалось, что передо мной не женщина лет тридцати пяти, а юная леди,  до чего же она хороша. Беру себя в руки, полноте я ведь не юнец, и мне что до того как она хороша из себя. Присаживаюсь на самый краешек скамьи, она бросает на меня беглый взгляд и вдруг обращается не то ко мне, не то сама к себе.
-Вы любите Пастернака?
Я совсем растерялся, молчать было глупо, врать тоже.
-Я мало знаком с его творчеством…
В горле как пересохло, я басил. Задумалась. Интересно о чем? Я вот думаю о том, ну не прелестное ли она существо? В парке читать Пастернака, право же чудно как то это. В наше время барышни зачитывались Блоком, Пушкиным и другими поэтами романтического жанра, а тут Пастернак.
-Я буду читать его стихи вслух. Вы не возражаете? Я всегда читаю его стихи вслух…
Парк был наполнен тишиной, но она не давила, а умиротворяла. Она медленно и с расстановкой читала стих за стихом, я молчал. Мне казалось, я совсем не слушаю ее, но строчки, воспроизведенные ее голосом, сами собой попадали куда-то глубже в грудь, мимо сердца, прямо в душу. Очнулся я лишь, когда ее голос затих, я поднял на нее глаза. Они вовсю смотрели на меня. Я молчал, слова комом застыли в горле. Хотелось расплакаться как малому ребенку. Она отвернулась, бросив мне:
-Я еще приду. Этот томик не прочитан до конца.
И спорхнув с лавочки, мигом исчезла за поворотом. Я долго смотрел ей вслед, пока не стало смеркаться. Холодало. Вокруг опавшие листья. Они шепчутся под моими ногами, наверно посмеиваются надо мной, и ничего ты тут не поделаешь. И если кто-то из вас захочет узнать, когда же началась эта история, я вам отвечу, это случилось, когда стаи стали улетать на юг...

***

Неделя длится вечность. Чего я жду? На что надеюсь? Мальчишка… Взрослые дети, да что там… Внучка и та почти невеста. Правду люди говорят седина в бороду, бес в ребро.
Вечер пятницы, дома тесно. Все не радует, по радио звучит песня молодости, Тимофей ластится к ногам, а мне хоть волком вой. Мыслями я уже там, в парке, рядом с ней. И от всего этого мне становится самому не по себе, отвык я от чувства беспокойства по подбным пустякам. Завтра будет день, завтра буду думать. А теперь стоит вздремнуть хоть пару часиков, для старого механического организма это будет не лишним.
        Небо такое темное, тучи свинцовые, воздух плотный и кажется что тяжело дышать. Какой сейчас час? И вообще где я? Пытаюсь оглядеться... Пусто... Горизонт, небо и она. Незнакомка из парка? Ближе, подойди ближе...Минута растягивается часом, час вечностью... А впрочем, мне хватило и пары секунд, что бы узнать ее, идущую ко мне из пространства.
        - Здравствуй, Тоня! Вот видимо пришло и мое время, я тебе рад. Устал я на земле один, без тебя. Все чаще тосковал по тебе, все ждал... И наконец, дождался.
        - Не плачь, все позади. Не молчи же, поговори со мной... Мне так одиноко там, тогда... Теперь и сейчас!
        - Не уходи, постой. Зачем ты так со мной, я не хочу обратно, что мне жизнь? Пыль.
        Не могу идти, ноги как ватные. Тоня, Тонечка... Милая моя, хорошая... Как же так, была рядом...Столько лет не приходила и вот пришла, зачем, что сказать хотела? Сам не заметил, как небо стало рваться в клочья от света нового дня... В голове уже гудела улица... Город просыпался, и я просыпался вместе с ним, теряя ту, которую уже давно потерял.
         Сон, конечно же это был сон. Сон странный, тяжелый, оставивший на душе след немыслимой тоски и печали, и все же, как жаль, что это все была иллюзия, дымка моего вялого, уставшего разума.
         Смотрю на себя в зеркало, да... Поизносила тебя жизнь старик, нет былого мужества в чертах лица, блеска в карих глазах, и как улыбаться ты пожалуй тоже позабыл... Надо взбодриться, и попить кофе, сегодня именно такой случай, когда без кофе не обойтись... А моему давнишнему другу, кардиологу Степанову, об этом и вовсе не стоит труда докладывать. Обойдется! К тому же, это дело такое...Начнешь со станка воды и беседы о вреде кофе, закончишь стопкой другой и рассказом о юной леди из парка... Лет пятнадцать назад, оно стоило бы того, а сейчас. Сейчас все мое во мне, и ворошить то не позволено никому. Даже самому себе.
          Пока рассуждал о вреде кофе, машинально уже навел его, сел поудобней и под неодобрительный взгляд тимофея приступил к трапезе. Кофе растекалось по нутру приятным, обжигающим потоком. А ты Тимоха, не завидуй... Я еще и не то могу, ведь знаешь...

***

Призадумался, тягостно на душе. Кофе так и не был допит, остыл. В пустоте кухни, ее тишине, стрелки часов передвигаются громко, отстукивая в моей голове определенный ритм. Я уже минут десять, как должен был выйти из дому, медлил. Прислушался к себе, внутренний голос дремал, сердце молчало. Да, что это со мной?! Серега, Серега... Где твои 17 лет? А впрочем, я все так же силен и крепок физически, годы не испортили правильные черты моего "греческого" профиля, да и седина еще не победила окончательно мои пепельно-русые волосы, а лишь прочно поселилась на висках и в одном месте на макушке, но это еще с войны отпечаток пережитого, так что не в счет. И да, еще глаза... Раньше они были цвета моря, яркие, игристые, глубокие. Теперь мои глаза все больше походили на застаренный вариант прежней картины, но не это страшно, не красота, нет. Старшно просто в них заглянуть, страшно от одновременной пустоты и осознания многих знаний. Ты не постарел парень,нет. Ты просто прожил жизнь. От всех этих рассуждений легче не стало, пора было выдвигаться в парк. Может моей знакомой там сегодня и не окажется и тогда все мои мысли и чувства сделав акробатический кульбит, кульком плюхнутся в недра моего сознания, где и будут прозябать в безызвестности. А если она все же там? Чтож, на этот случай одену-ка я парадный костюм и новомодное пальто в пол, но сшитое в забытом году на старый манер. В этом наряде я себе особенно нравлюсь. Оно дышит прошым, где я был полон сил, надежд и волнений.
           -Ну как? Тимоха, оставь свою лапу в покое, в гости к нам уже давно никто не ходит, лучше скажи честно старому дураку, хорош я? Знаю, знаю... Я тебе всяким нравлюсь и все же?
          По полному безразличию кота стало очевидным, ну для меня по крайней мере, что я все же хорош как никогда, и откуда черт возьми столько драматизма взялось? Никак влюбился Петрович, в твои то годы, а что годы? 67 еще не приговор, а только пояснительная записка, подробная и не столь существенная. Так, не забыть взять зонт-трость, на случай изменений в погоде, ключи. Ну, с богом!
          Дверь за мной захлопнулась неожиданно резко, что не характерно для нее. Сквозняков в подъезде никогда не наблюдалось, да и не в этом дело, а дело в грохоте и звоне, что я услышал секундами позже. Сердце, как будто зная заранее все ответы на множество вопросов, забилось сильнее. Я остановился за дверью как вкопанный. Думал не долго, по наитию развернулся и заглянул в квартиру, Тимофей сидел на том же самом месте, только теперь он уже с любопытством и интересом посматривал в мою сторону, на полу валялась разбитая фоторамка с портретом жены, портрет был написан местным художником в дни нашего медового месяца на отдыхе в ялте. Не знаю почему, но в эти секунды мне сразу вспомнились эти деньки и как она смеялась когда, художник строго просил ее сидеть смирно, и наш диалог после получения этого шедевра на руки.
           - Я красивая, Сереженька?
           - Да, очень.
           - И ты будешь меня любить всегда?
           - Думаю что да, а как иначе?
           - И что же, никогда никого не полюбишь кроме меня?
           - Нет, не полюблю...
           Нет, не полюблю... Не полюблю. Теперь детали предшествующих событий стали складываться для меня в понятную картинку. Так вот к чему мне приснилась моя Тонечка. Испугалась, почувствовала... Может даже заревновала? Как там, на том свете-то видать бывает? Обидел я ее, всеми этими глупостями, малохольный.
           Я поднял ее портрет с пола, отряхнул от осколков стекла, всмотрелся в ее лицо, родное, любимое, незаменимое.
           - Права ты Тонечка, во всем права. Прости меня если что не так.
           Я вставил портрет в фоторамку без стекла, и повесил его не место, взяв веник с кухни, убрался в коридоре. Разделся, принял душ и лег в холодную постель.
            
      
Продолжение следует(редактировать и смотреть орфографию, а так же неточности времен и повествований, все в конце романа будет)...