Похождения чёрного человека

Сколько я себя помню, в нашей маленькой двухкомнатной квартирке, что казалась почти хоромами
среди всеобщей барачной нищеты посёлка, всегда проживало не менее двадцати человек.
И никого нельзя было посчитать лишним. Годы были послевоенные, скудные на жильё.
Родственники, приехавшие в эвакуацию настрадались за время своих скитаний и рады были
хоть какому-нибудь, даже самому скудному, клочку жилой площади.

Я не представляю теперь, как устраивалась вся эта орава зимой, может быть, она куда-нибудь расползалась.
Но зимы в Таджикистане короткие, и уже с первыми весенними лучами все возвращались обратно.
Спали на полу, вповалку, кто на старом тряпье, кто на дырявых одеялах,
а кто и на небрежно сброшенных с вешалки пальто.
Спали на кухне, в коридорчике, на веранде, а, когда становилось теплее, во дворе, на огромном деревянном топчане.

Я любил вставать рано утром и слушать в саду птичьи голоса.
Для того, чтобы выбраться во двор, приходилось перешагивать через множество сопящих,
храпящих и даже стонущих людей. Но всё это было настолько привычно, что никто не замечал
неудобств временного, хотя и затянувшегося на долгие годы, общежития.

Вскоре после смерти бабушки Мирл мой дед Израиль Ильич женился снова.
Откуда привёл он эту тётю Дину, когда и где познакомился с ней, было загадкой. Но она появилась – молчаливая, грузная, старая еврейская женщина с тяжёлыми крестьянскими руками.
Она едва ли произносила за день пару слов, старалась всем уступить дорогу, всем услужить,
но мишпуха её дружно возненавидела.

Особенно негодовала моя вторая бабушка – Перл, теперь после смерти своей подруги просто бабушка Поля.
- Он даже башмаков ещё не износил, – вздыхала она, нещадно перевирая классику, – какой позор, какое поношение человеческому имени!
Это был намёк на непотребное, с её точки зрения, поведение деда.
Но дед, Израиль Ильич, не замечал ни косых взглядов, ни неодобрительных шепотков.
Каждое утро, едва пристегнув протез, он оглашал комнаты звонким криком:
- Динеле!
Бабушка Поля чертыхалась и выразительно смотрела на меня.

Непопулярность этой новоиспечённой дедушкиной пассии усугублялась ещё и тем, что у неё был сынок,
молодой цыганистый, наглый парень по имени Ян.
Он недавно вернулся с фронта, пытался работать. Устроился воспитателем в спецшколу, к «летунам»,
так у нас называли курсантов этой школы, в перспективе – будущих лётчиков.
Но что-то у Яна там не сложилось, «летуны» устроили ему тёмную, и он вынужден был уйти.

По натуре был Ян делец и проныра. Вскоре приткнулся он к местным рыночным спекулянтам
и стал ездить с сухофруктами из Средней Азии в Сибирь.
Он быстро преуспел, и преуспел настолько, что моя бедная труженица мама
постоянно одалживала у него деньги, да ещё униженно просила:
- Ян Борисович, не откажите до зарплаты.
Ян Борисович обнажал белые цыганские зубы и говорил:
- Конечно! Конечно!

Бабушке Поле это не нравилось. Её возвышенная дворянская душа страдала от унижения.
Мы уединялись с ней на кухне, и бабушка шептала:
- Это пятно на всю нашу семью. У нас сроду никто не торговал
Доставалось и дедушке Израилю Ильичу:
- Этот подлый развратник, Казанова, старый прелюбодей! – бабушка Поля не стеснялась в выражениях, –
и тёте Дине, – и откуда она только вылезла, эта нахалка, змея подколодная, и, особенно Яну.
- Это чёрный человек, – говорила бабушка, и глаза её пылали праведным огнём.
 
Сама бабушка Поля за свою долгую жизнь не продала даже пуговицы, даже спички, она умела только вкалывать
и гордилась этим. Мы шептались на кухне подолгу. Я очень любил бабушку Полю и понимал её страдания.
- А знаешь, – говорил я, – какая мысль пришла мне в голову?
- Какая? – спрашивала бабушка Поля и понижала голос до заговорщицкого шёпота.
- А вот какая. Я вырасту и напишу роман «Похождения чёрного человека»
- Это о нём? – спрашивала бабушка и косила глазом в сторону веранды, где Ян со своей матерью
и дедушкой Израилем Ильичом распивал чаи с сушёным урюком.
- Ну да, о нём, – отвечал я.
Бабушка Поля хватала меня за руку, целовала и горячо шептала почти в самое ухо:
- Напиши, напиши, Рафочка. Это будут вторые «Мёртвые души» Гоголя.
Пусть весь мир узнает, какие бывают на свете проходимцы.

Мы замолкали, как два конспиратора.
Бабушка Поля смотрела на меня влюблёнными глазами и убеждённо произносила:
- Я верю в твой дар.
Жаль только, что мне не суждено будет прочесть эти «Похождения чёрного человека».

Зимой меня свалила малярия.
Я лежал маленький, жёлтый, бессильный, ничего не мог есть, плакал и думал о скором конце.

Пришёл старый доктор Шульман, ссыльный польский еврей.
Он долго щупал меня, мял, кряхтел, произносил какие-то слова, похожие на молитвы.
Потом отозвал маму в сторону и сказал:
- Коллега, всё это очень печально.
Нужно усиленное питание, ежедневные куриные бульоны, иначе мальчик погибнет.
Мама ахнула:
- В наше время? Вы сами понимаете, доктор Шульман, что это стоит огромных денег. А где их взять?
- Я своё слово сказал, – недовольно произнёс доктор Шульман.
И добавил:
- Выкручивайтесь, выкручивайтесь, коллега.
Вы понимаете, чем чревато пренебрежение.

Он был очень солидный, очень важный, этот доктор Шульман.
Когда-то в Варшаве ему платили золотом за медицинские рекомендации.
Теперь он обходился мизерными рублёвыми гонорарами, но достоинства не терял.

Подавая доктору Шульману пальто, бабушка Поля спросила строго:
- Доктор Шульман, ответьте по совести, мой внук не умрёт?
- Всё в воле Божьей, – сказал знаменитый эскулап, – всё в воле Божьей, мадам.
И ушёл в снежную метель.

Собрали семейный совет. У всех были скромные ресурсы.
Мишпуха хотела помочь, но не могла. И обливалась слезами.
Пришёл Ян. Увидев встревоженные лица, он спросил:
- О чём базар?
Ему объяснили. Ян секунду помолчал и решительно сказал:
- Рафочку я беру на себя. Финансирую безвозмездно.
И расстегнул толстый кошелёк.

Протянув две крупные купюры бабушке Поле, он сказал:
Поторопитесь на рынок, мадам. Купите самую жирную курицу.
Перед тем, как уйти, бабушка Поля наклонилась надо мной и поцеловала.
- А как же «Похождения чёрного человека»? – спросил я.
Бабушка Поля вздохнула и ничего не ответила.

                Р.Маргулис