Матерний сын

У него мать такая была – с устойчивым, глобальным комприветом. Когда мир узнал о первом полёте в космос  советского человека и ошеломился, она написала в Кремль письмо: «Поздравляю и, канешно, радая до плачу, но зачем же рисковать лучими сынами – им надо строить коммунизм. А я уже старая – што будет, то и будет – пошлите у космос меня. Хоть какую пользу а сделаю и сынов наших уберегу от случаев. Очень про это просю и благадарю за ранее»

А поскольку она считала, что для пользы дела космический корабль должны построить за её счёт, то «за ранее» продала козу и порезала всех кур (жареную птицу собиралась взять c собой, в космическую дорогу)...
 
Он был похож на эту свою мать: с мечтой о неизбывном и с неутомимым желанием лезть во все большие дела. Причём, лез он в эти дела, как в свои собственные, без оглядки.

Например, он всем сердцем переживал за судьбу американских индейцев:

- Что они там, в своём Белом доме, не понимают, чем всё это грозит человечеству? Вначале выгнали подлинных хозяев своей земли в резервации, а потом же захотят и наши земли заграбастать! – кричал он в молодости в сельской очереди за привезённым  чёрным хлебом.

Селяне, в основном безграмотные старушки, видевшие в своей бревенчатой жизни только один белый дом – местный сельсовет – не верили своим ушам:

- Чаво?! – недоумевали они. - Каво выгнали?!
 
- Индейцев!

- Не балаболь! – отмахивались те, успокоившись. - В наших местах индюшек сроду не водилось, каво там выгонять?

А он переживал и уже выражал свою озабоченность по поводу положения дел на Ближнем Востоке:

- Не могу понять, - жаловался он в зрелом возрасте соседу Петру, - кто там прав, кто виноват? Если, допустим, правы евреи, то надо всему мировому правительству принимать ихнюю сторону и кончать эту историю, а если наоборот, то, значит,  и делать надо всё наоборот. Что за проблемы придумали эти политики – всё ж просто, как дважды два!

- А тебе-то что? – не понимал его Петро. – Где эти евреи и где ты!

- Так люди ж там, - со скорбью в голосе отвечал он. –  И гибнут от ракет.

И кипятился, и возмущался всяческими поползновениями мировых реакционеров на справедливость:

- Ты ж посмотри, что творят эти гады с Ливией! – нервно вдавливал он очередной окурок сигареты в скамейку у своих ворот, будучи в летах, совсем недавно. – Сердце болит!  Болит и разрывается сердце, а им на всё наплевать – разрушили и уничтожили целую страну и хоть бы что, и все молчат, как в рот воды набрали! Всем всё равно! Как в этом мире жить? Кому кричать? Куда бежать?

А под конец он увидел на поросшем травой пустыре летающую тарелку с отбитым краем и с встревоженными безобразными на вид инопланетянами возле неё.

- Что за паника, ребята? – воскликнул он во сне. – Из-за такой вот ерунды?

Сбегал домой, принёс тюбик какого-то клея и склеил тарелку инопланетян.

Те стали к нему приставать:

- Только скажи, чего ты хочешь, всё исполним!

Он посмотрел на небо и сказал:

- Хочу туда.

И улетел...

На кладбище взрослые земляне-односельчане говорили, что он был настоящим матерним сыном. С комприветом.

А дети их не понимали.

- С кому приветом? - допытывались они.

- Не кому, а ком, - объясняли им молодые взрослые. - Были раньше такие чудаки - с комприветом, то есть, с коммунистическим приветом. Всем счастья хотели. Немножко дурачки.