Мы победили!

 Здесь БУДЕТ накапливаться новая книга о ветеранах войны из израильского города Ариэль.
 Прежде вышло четыре книги о них:

 "Они победили!" - 2008

 "Словно в одном батальоне" - 2010

 "Ариэльцы из сорок первогоо" - 2011

 "Юзеф" - 2011

 Новая книга по сути дела - переиздание того, что уже издано, но с дополнениями и изменениями некоторых текстов.
 "Мы победили!"(название рабочее)- к 35-летию Союза ветеранов Израиля.
  10 октября с.г. в городе Реховот было большое торжество по случаю этой даты.
  Рад констатировать,что по этому поводу был замечен и отмечен мой труд тоже. Ура.



     CЛОВО  АБРАМА ГРИНЗАЙДА

 Дорогие  ариэльские ветераны войны и труда !
   В этом году Союзу ветераны Второй мировой войны-борцов против нацизма – 35 лет. За эти годы мы выросли в массовую общественную организацию, признанную одной из самых активных и социально значимых в нашей стране.
   Наша деятельность призвана не только  увековечить память о днях трагедии и героизма еврейского народа, но и воспитывать молодёжь в духе патриотизма и моральной стойкости. Тому подтверждение – и эта книга.  Это уже пятая книга о вас, дорогие ариэльские ветераны. В ней неутомимый автор представил наряду с уже знакомыми по предыдущим произведениям персонажами новых участников кровавой битвы с гитлеровским фашизмом, а также блокадников и тех, кто ковал победу в тылу.
   Ариэль небольшой город, но сколько, оказывается, в нём людей, причастных к Великой Победе! Память о них не должна исчезнуть. Она должна остаться в будущих поколениях.
   Для этого и написана эта книга, призванная к тому, чтобы помнить и ценить всё, что сделано ВАМИ для
нас и тех, кто будет после нас.
   Моё пожелание традиционно: пусть эта книга о вас
будет для вас не  последней!
                Абрам Гринзайд, председатель Союза ветеранов Второй мировой войны, участник войны.


                КАЖДЫЙ ГОД - ЮБИЛЕЙНЫЙ

                О КНИГАХ  ЛЕОНИДА  ВЕТШТЕЙНА

      С  Леонидом  Ветштейном  я познакомился в феврале 2007 года, когда он ещё лишь несколько месяцев  жил в Израиле, приехав  в Ариэль. Поскольку он и  в Узбекистане, откуда репатриировался, писал  очерки и книги о ветеранах войны, Леонид сразу же предложил свои услуги нашему комитету и был принят в него пресс-секретарём.
    Мэрия и комитет ветеранов  Ариэля  предложили Л.Ветштейну  выпустить книгу  об участниках Второй мировой войны из нашего города, посвящённую 60-летию государства Израиль и 30-летию нашего города. Леонид за короткий срок собрал материал, и 200-страничный сборник «Они победили!» увидел свет в том же 2007 году! В нем около ста  публикаций как о фронтовиках, так и самих участников Великой Отечественной войны. В книге есть и стихи (в том числе стихотворения известной далеко за пределами нашей страны поэтессы Сары Погреб), и подборка материалов из центральной и местной периодики. А в конце книги автор поместил списки всех участников войны, блокадников Ленинграда, участников трудового фронта, в том числе и тех, кто ушёл из жизни.
   Книга «Они победили!» была издана на средства министерства абсорбции и городского муниципалитета.
    К юбилейной 65-й годовщине Победы  над гитлеровским фашизмом Леонид  Ветштейн выпустил ещё одну книгу об ариэльских  ветеранах, куда вошло не менее 30 новых персонажей. Эта книга «Словно в одном батальоне» могла увидеть свет ТОЛЬКО по желанию самих ветеранов, ибо ими же и финансировалась. Интересно, что в ней автор разместил ветеранов по годам их рождения, и первым был рассказ о нашем земляке Михаиле Шурупове, которому на тот момент исполнилось 100 лет!
    Минувший год был годом 70-летия начала Великой Отечественной войны. Неугомонный Леонид Ветштейн  выпустил сборник о ветеранах Ариэля и к этой дате, отыскав не менее 20 новых героев! Его третья книга называлась «Ариэльцы из сорок первого». Этот сборник побил рекорд по числу охваченных в нём персонажей: в нём их 75! Это и фронтовики, и блокадники, и участники трудового фронта. Все публикации читаются легко  и с большим интересом.
     .
  Для нас ветеранов, каждому из которых перевалило за 85, каждый год теперь можно считать юбилейным.

         Юрий Гутман, участник Второй мировой войны, член комитета ветеранов г. Ариэль
   


 
   Моисей Моносов  пятнадцать лет возглявлял ветеранскую организацию Ариэля. Об этом периоде его деятельности рассказано в моих книгах «Они победили!»(которая увидела свет по инициативе Моисея Лейбовича), «Словно в одном батальоне» и «Ариэльцы из сорок первого».
       Публикуемую ниже статью прислал специально для этой книги сын Моисея
Лейбовича Лев, живущий в Санкт-Петербурге.

             ПАМЯТИ МОИСЕЯ МОНОСОВА

   16 сентября 2011 года среди родных и друзей на своей исторической родине на 89 году жизни перестало биться  сердце исключительно душевного отзывчивого  человека, замечательного специалиста – гидрометеоролога,  моего  многолетнего соратника по разработке проекта Комплекса защитных сооружений г. Санкт-Петербурга от наводнений – Моисея Лейбовича Моносова.
Уже в 18 лет  - 26 июня 1941 года он ушел защищать Родину в Великой Отечественной войне на Ленинградском и Воронежском фронтах. Война наградила его двумя ранениями, контузией, двумя орденами Красной Звезды, орденом Славы и медалью «За боевые заслуги».
После войны, окончив военно-инженерный факультет и получив специальность военно-морского инженера – гидрометеоролога, Моисей Лейбович до 1960 обеспечивал гидрометеорологическими прогнозами подразделения военно-морского флота СССР в Петропавловске-Камчатском, Таллинне и  Ленинграде.
Начиная с 1960 года и до выхода на пенсию в 1992 году он работал в проектно-изыскательском  институте «Ленгидропроект», по проектам которого построено большинство гидроэлектростанций   Советского Союза и России, включая крупнейшие Саяно-Шушенскую, Красноярскую, Чиркейскую, Колымскую и многие другие, а также уникальные водохозяйственные объекты , такие как Волго-Балтийский водный путь и Комплекс сооружений защиты  (КЗС) Санкт-Петербурга от наводнений.
В Ленгидропроекте Моисей Лейбович  до выхода на пенсию руководил группой морской гидрологии, выполнявшей, в частности,  полевые изыскательские гидрометеорологические  работы для проекта КЗС и проектов приливных, то есть использующих колебания  уровня моря при приливах  для выработки электроэнергии на Баренцевом, Белом и Охотском морях.
Им были выполнены сложные комплексные исследования для гидрометеорологического, гидрографического и геодезического обеспечения  подъема, дифферентовки, буксировки и установки наплавного блока первой в СССР приливной электростанции Кислогубской приливной электростанции .  За участие в ее создании Моисею Лейбовичу в 1976 году была присуждена премия Совета Министров СССР.
Этот опыт был им сполна  использован для комплекса защитных сооружений, в составе которого два из шести водопропускных сооружения были запроектированы и построены в экспериментальном порядке с использованием наплавных железобетонных блоков длиной 132 метра и водоизмещением 25 000 тонн, которые были забетонированы в специальном береговом док-шлюзе, а затем  на плаву  отбуксированы по акватории Невской губы на    и установлены   путем откачки воды из строительных котлованов этих сооружений.
  Под руководством Моисея Лейбовича были определены расчетные характеристики волновых и ледовых воздействий на сооружения КЗС для каждого участка морской трассы защитных сооружений  длиной 22 километра, включая высоту, длину и период волн при уровнях воды различной повторяемости со стороны Финского залива Балтийского моря и со стороны Невской губы, а также характеристики льда и ледовые нагрузки на сооружения и оборудование.
Эти данные позволили на основании специальных модельных исследований принять оптимальные проектные решения по креплению  откосов защитных дамб несортированной скальной породой определенного гранулометрического состава и по конструкции сегментных затворов водопропускных сооружений, способных закрыть водопропускные  пролеты при угрозе наводнения при наличии льда толщиной до 1 метра.
Правильность и надежность принятых с участием Моисея Лейбовича решений подтверждены четвертьвековой безаварийной эксплуатацией сооружений защиты.
Из многочисленных печатных работ Моисея Лейбовича необходимо упомянуть «Методику определения исходных данных для энергетических расчетов при проектировании и строительстве приливных электростанций», удостоенную диплома научно-технических обществ, «Методику расчета экстремальных наводнений Балтийского моря по коротким рядам наблюдений» и каталог наводнений в Санкт-Петербурге с данными об изменении уровня воды, барометрического давления, направления и силы ветра при наводнениях.
Как пример душевной щедрости и отзывчивости Моисея Лейбовича хочу рассказать об одном эпизоде моей биографии. Осенью 1994 года я с тяжёлой черепно-мозговой травмой, полученной от грабителей –хулиганов, находился на лечении в Ленинградском институте мозга. И вдруг, неожиданно получаю из Израиля от Моисея Лейбовича посылку с лекарствами для ликвидации последствий этой тяжелой  травмы. Его забота была не только неожиданна и трогательна, но и бескорыстна. Она помогла мне восстановиться и продолжить руководить проектными работами по КЗС.
Очень жаль, что Моисей Лейбович уже не сможет увидеть законченные и введенные в эксплуатацию Председателем Правительства России В.В. Путиным 12 августа этого года сооружения защиты Санкт-Петербурга от наводнений, созданию которых им было отдано столько сил и таланта инженера-гидрометеоролога, светлая память о котором навсегда сохранится в сердцах всех, кто  его знал. 
 
                Сергей   Кураев. Санкт-Петербург.   
               

               ОНА РАСПИСАЛАСЬ НА РЕЙХСТАГЕ

  Наша славная землячка Надежда Антизерская, похоже, единственная из  ариэльских  фронтовиков, кому довелось оставить свою подпись на поверженном рейхстаге. Об этом уже рассказывалось  в нескольких книгах, вышедших в Иерусалиме и в Хайфе. 
  Надежда     вспоминает  о том дне, когда она оказалась в главном логове врага.
  - Мы имели возможность облазить весь рейхстаг, - отвечает на мой вопрос Надежда. – Там было очень  много  наших бойцов. Всем было интересно, все каждой клеточкой ощущали победу. Потом мы узнали, что для кого-нибудь из нас это могло плохо кончиться, потому что,   в рейхстаге прятались недобитые гитлеровцы. Но, слава Богу, обошлось, и мы обходили помещение за помещением имперской  канцелярии. Я бы сравнила это здание с  Исаакиевским  собором в Ленинграде. Всё в нём впечатляло. Сейчас больше всего помнится невообразимое количество автографов на колоннах рейхстага. Колонны огромные  и тем не менее они снизу доверху были исписаны нашими солдатами. Больше всего надписей «Ура!!», «Мы победили!» Это был радостный день. Память на всю жизнь.
  На войне Надежда была операционной медсестрой. Через её руки прошли тысячи раненых бойцов. А                началась для неё война в городе на Неве. Она как медработник была военнообязанной и сразу оказалась в гуще фронтовых событий.
   Из Ленинграда путь её лежал в Прибалтику, затем были Белоруссия, Польша (где она  в Освенциме, оказывала помощь оставшимся в живых узникам концлагеря) и Германия. Окончила войну в Берлине в составе 2-го Белорусского фронта.
    Со своим будущим мужем Юрием, инвалидом войны, Надежда познакомилась в одном из госпиталей. Вместе с ним в 1994 году репатриировалась в Израиль. Увы, он прожил здесь всего год.  Похоронен в Иерусалиме.
               
 
                ДЕТСТВО НА ВОЙНЕ


    Здесь вы видите фотографии, где мальчик по имени Гарик снят в военной форме. Форма эта не игрушечная, не детсадовская и не та, что надевают на артистов, исполняющих роль в пьесе на военную тему. Это форма всамделишная, она пошита в воинском подразделении, пошита во время  войны, которая началась  22 июня 1941 года. Гарик снят в этой специально для него сшитой форме в день Победы - 9 мая 1945 года.
    Как же так получилось, что оказался еврейский подросток в столь неординарном наряде? 
    Рассказывает   Гарри Аптекарь.
  -В моей памяти нет цельной истории, моя детская память хранит отдельные эпизоды. Первое, что держится в памяти как отдельный снимок, - то, что кажется мне первым днём войны. Мы жили в Одессе, где я родился. Возле нашего дома был большой гранитный камень, возле которого
мы, дети, играли. В этот день мы как раз играли возле него. Мне было пять лет. Вдруг вокруг как бы  потемнело  и раздались взрывы (я думал, что это гремит гром). А это была первая в Одессе бомбёжка. Всё грохотало, но я даже не успел испугаться. Мама выбежала из дома и тут же меня забрала в квартиру. Вот всё, что сохранилось в памяти об этом дне. Это первая картинка войны. Мой отец в это время служил в армии, он был призван в 39-м году. Забегая вперёд, скажу, что с войны он не вернулся, погиб в
1942 году. Помню, как мама читала у окна какое-то письмо и плакала. Я спросил, почему она плачет. Мама сказала: «Папы больше нет»…Я до сих пор это тяжело переношу…
      Из Одессы мы бежали. Помню какую-то машину с матрацами, и мы с мамой на этих матрацах. Какие-то узелки в руках. Во время бомбёжек машина останавливалась, мы с неё прыгали и прятались в кювете. А вокруг свистели и падали бомбы, и мама накрывала меня своим
телом. Ещё помню: где-то мы едем на волах. Цоб цобэ. Украина, значит…Мы так передвигались…целый год! Последняя бомбёжка застала нас где-то на астраханских бахчах. Во время бомбёжки арбузы лопались, брызгали соком. В конце концов, мы оказались в районе озёр
Эльтон и Баскунчак. Там мама, узнав о смерти отца, добровольно пошла в армию. У неё было среднее медицинское образование, и она стала медсестрой в 64-й Гвардейской дивизии. Это было под Сталинградом. Помню, что раненых было очень много, у мамы было очень много работы. А я бегал, играл, собирал  какие-то
камушки… Ребёнок есть ребёнок… тут опять бомбёжка…крики раненых…их просьбы к санитарам… им хотелось пить…кто-то просит срочно его перевязать… мама всё это делает и кричит: «Гарик, Гарик!»…Всё это как сейчас перед глазами. Осталось на всю жизнь.
  Так я был при маме, осложняя ей и без того сложную жизнь. Меня (это мама рассказывала мне потом) не хотели брать на довольствие, чтоб не нести за меня ответственность. Но в конце концов это разрешилось, и я стал воспитанником военно-полевого госпиталя 3255.
     С этим госпиталем Гарик Аптекарь прошёл от Сталинграда до Будапешта. Он помнит, что тоже помогал раненым, подносил им воду, приносил газеты, звал для кого-то медсестру… А однажды он с какими-то пацанами вытащил из подбитого танка какой-то снаряд. Дети, понятно, стали его разбирать. И произошёл взрыв.
  - Нас было человек шесть пацанов, - вспоминает Гарри
Аптекарь. - От взрыва трое погибло. А я каким-то чудом остался без единой царапины. Меня только отбросило взрывной волной.
А ещё помнит Гарри, что в одном из румынских городов был воинский парад, и открывали его двое мальчишек воспитанников госпиталя. Один из них, конечно, он! У него есть и фото этого парада, где впереди шагают двое мальчишек, и под ноги им летят букеты цветов от местных жителей.
    А ещё он помнит, что когда они попали в Венгрию, то он за каких-то полтора месяца научился разговаривать по-венгерски, как на родном языке! И в некоторых ситуациях был… переводчиком!
    А про День Победы Гарри Аптекарю напоминает  одна
  из серии фотографий его необычного военного детства.
…Нынче герой этого небольшого рассказа является казначеем при ариэльском комитете ветеранов. 

                С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА

     Удивительную историю любви хранит в сердце своём наша ариэльская землячка Любовь
Моисеевна Бараз. Её встреча с будущим супругом состоялась в период, когда она, только что окончившая  десятилетку, спасаясь от гитлеровцев, перебиралась из Житомирской области на
Урал в город Челябинск. На пути, под Киевом,и встретился ей красноармеец по имени Сруль.
  И оказалось, что это была взаимная любовь с первого взгляда.
  А далее была у них разлука длиной в Великую Отечественную. Сруль писал ей отовсюду, где довелось ему, недоучившемуся в пединcтитуте артиллеристу, бить врага. А бил он фашистов от Сталинграда до Берлина, в штурме которого участвовал.
    Любовь свою пронёс воин через всю войну. А когда пришла Победа, приехал капитан Сруль Бараз за своей Любовью и забрал её с собою в немецкий город Шверин, где продолжалась его служба уже после войны. А в дальнейшем ещё пять лет служил он на Дальнем Востоке, в бухте Ольга. Сруль вернулся с войны кавалером ордена Красной Звезды, двух орденов Отечественной войны, медали "За отвагу".
Увы, в боях под Сталинградом Сруль двое суток вынужден был находиться в ледяной воде, и после войны это сказалось: он ушёл из жизни, когда ему был всего 41 год.
    Историю этой любви с первого взгляда бережно хранит наша землячка, её дети Рая и Володя, ее внуки, один из которых был заместителем мэра Ариэля - Павел Полев.
    Любовь Моисеевна - участник участница трудового фронта, всю войну работавшая с утра до глубокой ночи на одном из военных заводов Челябинска, о чем свидетельствует её медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг."


                ВСЁ ДЛЯ ФРОНТА

      Рассказывает Любовь Моисеевна Бараз:
  -Когда в ходе эвакуации из Киева мы оказались под Воронежем, там встретился нам вербовщик из Челябинска (помню его фамилию – Гусев). Он набирал людей для работы на одном из предприятий. Это был один из московских заводов, переброшенный на Урал. Так вот, этот Гусев (он был заместителем директора того завода, на который нас вербовал) всех нас посадил на повозку, довёз до какой-то железнодорожной станции, где мы пересели в эшелон и приехали в Челябинск. Поселили нас в барак, тогда всех беженцев селили в бараки, где главным из удобств были нары, на которых мы спали.
И я начала работать на заводе в Челябинске. Это был военный завод. Мы выпускали продукцию для фронта. Там, где работала я, делали гранаты. Я набивала их тротилом. Затем меня поставили контролёром. А ближе к концу войны я уже была мастером, окончив соответствующие курсы. Постепенно нас переселяли в квартиры, конечно, с подсе-
лением. На этом заводе работали и мой папа, вернувшийся с фронта после ранения, и моя сестра. А брат мой Роман был на фронте. Во время войны работали мы по двенадцать часов в сутки, а по необходимости и больше. Лозунг тогда был «Всё для фронта, всё для победы».
   После войны я работала недолго. Ко мне приехал Сруль, ставший моим мужем. Он меня нашёл через мою тётю, которая жила в Ташкенте. Об этом мы договорились с ним заранее, чтобы искал он меня через мою тётю, которая знала, где мы находимся. Сруль написал ей, а она в письме спросила меня, давать ли ему наш адрес. Что я ей ответи-
ла, ясно без слов. А затем у меня с мужем была Германия, где он работал, Дальний Восток…Об этом уже написано в публикации о Сруле…
                ***
   …Читатель, надо полагать, уже знаком с этой публикацией, рассказывающей о любви с первого взгляда. Так случилось, что Любовь и Сруль счастливо познакомились как раз во время эвакуации.
В ходе войны бывали и счастливые случайности…
 

                БЕЗ  РЕГЛАМЕНТА


   Эта глава один к одному перепечатывается из книги «Ариэльцы из сорок первого» по просьбе Сони Бегун, вдовы ушедшего из жизни ариэльского ветерана трудового фронта.
       Светлая память...
                ********
    Когда началась война, Илье Белому было 14 лет. Он жил с матерью в Казани, жить было тяжело, и он пошёл работать на военный завод, эвакуированный в Татарию из Ленинграда. На этом предприятии дела-
ли приборы для самолётов. Его направили в штамповочный цех, где штамповали корпуса этих приборов.
  Он был дежурным электромонтёром. Практически всё военное время там и проработал. Нет нужды говорить, что это были трудные годы. Постоянно хотелось есть. Работали без регламента.
  Да что уж там говорить об этом времени, когда и после войны было парню ох как не сладко. Он учился тогда и работал. Впрочем, он почти всё время учился без отрыва от производства.
  - После работы и учёбы иду домой и от голода качаюсь, как пьяный.
Сейчас такое трудно себе представить. А так было.
Ещё эпизод из учёбы в вечерней школе. Экзамен. Учительница спрашивает Илью: « Что сказал Сталин о Маяковском?» А он и не знал. И начал что-то такое говорить невпопад. Удивился: почему учительница
его не перебивает? И друг увидел, что она… уснула от усталости, ведь она работала и в дневной школе. Илью Белого это спасло от неприятности: ведь были времена, когда надо было точно говорить, что сказал Сталин. Ещё эпизод из 42-го года. Там где он работал, 15-летний мальчишка, нужно было вывезти за территорию производственные отходы. Это поручили Илье. Вывезти надо было на лошади, на подводе. - И как только не побоялись мне,  сопляку, лошадь доверить, - по сей день удивляется Илья. – А лошадь была к тому же – смотреть страшно: одни рёбра да кожа. Кляча  одним словом. Получилось так, что только я за ворота выехал, лошадь упала. Ну, нагоняй я получил, виноватым оказался.
   Помнит Илья, как за небольшую ошибку могли лишить его обеда.
    Помнит и то, что  доводилось есть: на первое – суп, сплошной крахмал, на второе чуть картошки, на третье кисель – тот же крахмал.
Летом, правда, когда посылали на сбор урожая, можно было вдоволь наесться морковки…
Работа Ильи Белого отмечена медалью «За доблестный труд в
Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» А после войны поступил Илья Белый в мединститут, стал кандидатом медицинских наук. В войне участвовал его дядя, брат отца, он был связистом. Вернулся домой без ноги.

                МУЗЕЙ – ПОДВИГ
   
      В нашем городе есть музей, являющийся достопримечательностью не только Ариэля, но и всего Израиля. Он как бы филиал музея "Яд-Вашем"
в Иерусалиме.
     Здесь собраны свидетельства Катастрофы и героизма еврейского народа в годы Второй мировой войны.
Организовали это удивительное хранилище памяти в своём доме на свои средства два удивительных человека - супруги Яков и Ирена Вадиславские, оба выходцы из Польши, оба пережившие Холокост. Яков Вадиславский, чьи родители окончили
свой жизненный путь в Треблинке, познал все прелести Варшавского гетто и концлагеря, откуда сумел сбежать и в 1945 году перебраться в Палестину. Здесь ему тоже довелось воевать за будущий Израиль с англичанами.
   Здесь познакомился Яков со своей будущей супругой Иреной, тоже хлебнувшей лиха в годы войны на польской территории, где её, еврейку, передавали из семьи в семью, пряча от гитлеровцев. Мать
Ирены была убита фашистами. Преодолев немыслимые тяготы, она тоже сумела добраться до Израиля.
     В Ариэле супруги с 1992 года. В их музее, посещаемом людьми из разных стран, собраны тысячи экспонатов. Это скульптуры, картины,
письма узников концлагерей Дахау, Освенцима, Заксенхаузен и др. Супруги привезли их в свой дом-музей из многих государств мира.
О музее выпущен прекрасный буклет. 
   
Создание ариэльского музея, куда на глазах автора пришла группа солдат ЦАХАЛА,- это настоящий подвиг супругов Якова и Ирены Вадиславских, рассказывающих посетителям о Катастрофе и
героизме еврейского народа в годы Второй мировой войны. Супругам Вадиславским присвоено звание «Почетный гражданин» г.Ариэля.


                ВОЕВАЛИ ОТЕЦ И СЫН

                Якову Гольдину  вполне можно было не воевать, потому что тех, кто работал под землёй на одной из шахт города Ленинска-Кузнецка, на фронт не брали: у них была бронь. И всё же он, Яков Гольдин, оказался в действующей армии - в 3-й Гвардейской танковой армии под командованием генерала Рыбалко.
                -Наша армия прошла тяжёлый боевой путь,- написал для  книги «Ариэльцы из сорок первого»  ветеран, которому в нынешнем году пошёл 87 год. - Она участвовала во многих кровопролитных боях, форсировала Днепр, взяла несколько го-
родов. К апрелю 1945 года мы вышли к городу-крепости Кёнигсбергу.
   Бои были отчаянными. Город горел. Старинные кирпичные дома накалялись до такой степени, что кирпичи разрывались от звуков выстрелов.
Фашисты мобилизовали здесь детей для борьбы с танками, вооружив юнцов Фауст -патронами. Однако наши снайперы быстро сняли эту преграду, и танки ворвались в город. 9 апреля 1945 года Кёнигсберг был
взят. Все участники этого сражения, и я в их числе, были награждены медалью "За взятие Кёнигсберга". Здесь же получил звание младшего лейтенанта.
    Путь на Прагу был преграждён для танкистов вековыми лесами, которые пришлось прорубать. Одной из первых танковых бригад, вошедших
в восставшую Прагу, была бригада Героя Советского Союза гвардии полковника Давида Драгунского, за что он получил вторую звезду Героя.125 воинов 3-й Гвардейской армии стали Героями Советского
Союза. 12 - дважды Героями. Весь состав армии удостоен наград. В числе награждённых был и храбрый воин Яков Гольдин. У него два ордена
Отечественной войны,15 медалей.
              В книге "Они победили", увидевшей свет к 60-летию Победы,
сказано, как молодой шахтёр Яша Гольдин попал-таки на фронт, несмотря на бронь. Он дважды (!) писал по этому поводу письмо самому Клементу Ворошилову, наркому обороны. И только таким образом добился цели. Об этом наш славный ветеран по скромности умолчал на
этот раз.
           Воевал Яков Гольдин до самой Победы.
         Участником Второй мировой был и отец Якова  - Мирон Гольдин.

                ПАПА,ОТКУДА ШРАМ?

   Воспоминания о своём отце-фронтовике,опубликованные
впервые в книге «Ариэльцы из сорок первого» неоднократный
чемпион СССР по плаванью Владимир Гранде дополнил двумя
 эпизодами.
  Но сначала то, что публиковалось прежде под заголовком
 «Он был таким домашним…»

- Мой отец Исаак Моисеевич Гранде родился в 1923 году, в Слуцке
(Белоруссия). На фронт он попал из Красноярского военного училища млад-
шим лейтенантом. Всю войну был связистом, командиром роты связи.
Воевал до Победы. Вернулся с войны, весь в наградах – у него было два
ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны, медаль «За отва-
гу», медаль «За взятие Кенигсберга» и конечно «За победу над
Германией», а также много благодарностей Верховного Главнокоман-
дования.
Не могу себе простить, что я никогда не расспрашивал отца о войне,
а сам он был человеком редкой скромности и не любил говорить на
эту тему. Однажды, когда в одной школе устроили встречу с ним,
бывшим фронтовиком, то он очень смутился и рассказал учащимся не
о себе, а об одном из своих соратников, который стал Героем
Советского Союза.
Я не могу представить своего отца воином. Не представляю, как
завоевал он свои высокие награды. Он был таким домашним, сам
стирал бельё, мыл посуду…Он был человеком семейным, мирным,
мягким.
   Он ушёл из жизни в 1989 году, в Москве. 
   А теперь два небольших эпизода, которых не было в прошлой
публикации.
   Однажды Владимир спросил отца, как появился у него на щеке
заметный шрам. Оказывается, это было так. Находясь в окопе, Исаак
Гранде почувствовал, что в него целится снайпер. Как ему показалось,
вдали с какого-то дерева блеснул оптический прицел. В ту же секунду
он почувствовал, что…ему дали пощёчину! Он успел подумать, что
что кто-то из  своих  ударил его, чтобы уберечь от выстрела.
   Но – это таки был выстрел фашистского снайпера. Пуля попала в щеку,
 Вылетев через рот. Оттого и остался на всю жизнь шрам у Исаака Гранде.
     И ещё рассказывал сыну фронтовик о том, что будучи командиром
взвода связистов, он никогда не посылал на передовые позиции бойцов
старшего возраста, у которых были семьи, дети. Он отправлял налаживать
связь в наиболее опасных ситуациях – молодых. Он, Исаак Гранде считал,
что это – меньшее из зол…

           ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ БЫЛИ РЯДОМ

    У жительницы ариэльского хостеля Шуры Гринберг  во Второй мировой войне принимали участие отец и дядя, родной брат отца.
  Отец Шая Лазаревич Гринберг, уроженец Молдавии, был начальником пожарного депо в городе Сорока. Отсюда он и ушёл
на фронт с первых дней войны. Дорогами сражений он прошёл до марта победного 1945 года. Был ранен в одном из последних боёв
с гитлеровцами. Попал в госпиталь.
   - Из госпиталя папа прислал письмо, написанное карандашом, - вспоминает Шура Гринберг. – В письме, чтобы мама не беспокоилась, написал: «Лежу в госпитале. Слегка ранен».
   На самом деле Шая Гринберг был ранен тяжело. За два месяца до
окончания  Великой Отечественной пришла похоронка, где было сказано, что « стрелок 161 гвардейского стрелкового полка  53 гвардейской стрелковой дивизии Гринберг  Шая Лазаревич, уроженец г. Сорока Молдавской АССР, призванный Егоршинским
РВК (районным военкоматом. – Л.В.), УМЕР ОТ РАН  5 марта 1945
года. Похоронен в г. Приекуле Либавского уезда Латвийской ССР.»
   Вот так  «слегка ранен» был стрелок  Шая  Гринберг.
   Шура с родственниками приезжала из Молдавии в латвийский город Приекуле на могилу отца. «Я помню, что папа очень меня любил, - вспоминает она.
   А дяде её, Якову Лазаревичу, повезло: он с войны вернулся, пройдя её до  самой победы.
   Нужно ли говорить, что перекорёжила война жизнь самой Шуры Гринберг, вынужденной бежать с мамой из родных молдавских мест в Киргизию, оказавшись здесь в городе Ленинполь.
  Шура Гринберг до конца жизни будет помнить один момент . Да и кто бы такой момент не запомнил…
   - Как сейчас вижу, - вспоминает  Шура, - когда у нас началась бомбёжка, я от страха забралась под какую-то кибитку. И вдруг какой-то незнакомый мужчина буквально вырвал меня оттуда за левую ногу и оттащил в сторону. И буквально через несколько секунд в кибитку, под которой я спряталась, упал снаряд.
    Жизнь и смерть во время войны воистину были рядом.
    
   
         У Л Ы Б К И    Ф О Р Т У Н Ы               
 
                Я люблю тебя жизнь и надеюсь, что это взаимно!
                ( К. Ваншенкин )
 
     Уверен, что у каждого человека, прожившего долгую жизнь, были случаи, когда его жизни угрожала опасность. Когда же эта опасность может быть смертельной, а человек остается живым, говорят, что он родился заново. Одни уверены
 в таких случаях, что им  Бог помог выжить. Те же, кто в Бога не верит, ссылаются на фортуну, или счастливый случай. Я тоже считаю, что Бог здесь не причем. Если даже он и существует где-то в каких-то галактиках, то не для того, чтобы
 наблюдать за каждым из семи миллиардов людей, живущих на нашей планете. Кроме того, нельзя исключить, что таких планет, как наша Земля, во Вселенной множество. Я также не верю в фатализм, характерный для всех религий,
согласно которому судьба неотвратима для каждого из нас и не зависит от сложившихся обстоятельств.
     Оглядываясь на прожитую жизнь, я вспомнил те случаи, когда мне угрожала матушка смерть, а я смог от нее  отвертеться то ли благодаря счастливым обстоятельствам, то ли из-за большого желания выжить.
                Первый такой случай произошёл со мной ещё в детстве, когда мне было 6 лет. Мы жили тогда на Украине в городе Николаеве. Прививок от многих
инфекционных болезней ещё не делали. Я заболел корью. Болезнь дала осложнение и перешла сначала на свинку, а потом на воспаление лёгких. В
 то время ещё не было антибиотиков. Я уже не помню, чем меня лечили, но болел долго ( более месяца ), и тогда не подозревал, что такие болезни часто
заканчивались летальным исходом. Мне же повезло, и я выдоровел.
          Второй случай, когда на карту была поставлена жизнь, произошёл после начала Великой Отечественной войны. Среди евреев уже ходили слухи, что
      немцы убивают всех евреев, но не все тогда в это верили. Из города Николаева, где мы жили, уходили поезда с эвакуированными, а наша семья почему-то      не спешила на поезд. И когда уже ушел последний ж.д. эшелон, и шанс эвакуироваться приближался к нулю, отец, работавший главным бухгалтером      на парфюмерной фабрике, сумел достать на работе маленький грузовик с шофёром, и мы, за сутки до прихода немцев в город, сумели уехать в эвакуацию.
      Помню, мама тогда жалела, что мы,покинули город, оставив в центре города 2-хкомнатную квартиру с мебелью и всем необходимым добром для жизни.
      Я же тогда еще не совсем осознавал, что мы спасаемся от верной смерти, но мне интуитивно хотелось уехать в неизвестную эвакуацию, где нас ожидал    новая жизнь и новые испытания судьбы.               
          Третий судьбоносный случай произошел на фронте, в мае 1944 года. В это время я служил санинструктором при батарее 76-мм дивизионных орудий
      129-го гвардейского артполка 61-й стрелковой дивизии 3-го Украинского фронта. Наша дивизия занимала плацдарм на правом берегу Днестра недалеко      от Молдавского города Бендеры. Батарея, в которой я служил, находилась в укрытии, в 1.5 км от передовой. У каждого орудия были размечены цели для     обстрела при артподготовке перед наступлением. Немцы, видимо, засекли нашу батарею, и один из вражеских снарядов ранил в голову нашего бойца.
      Я сделал раненому перевязку, и мне дали повозку с одним сопровождающим для переправки раненого в полковую медсанчасть. Когда мы ехали лесом и      были уже недалеко от санчасти, немцы снова нас обстреляли. Меня выбросило из повозки, а лошадь рванулась вперед, зная дорогу к месту назначения.
      Когда я встал и собрался идти в санчасть, то увидел кровь на груди. В санчасти обнаружилось, что меня ранило в двух местах. Один из осколков прошел
через грудную клетку насквозь, в 2-х см. от сердца. Второй осколок рассёк мышцу на левом локтевом суставе, не задев кость. Мне сделали чистку обеих
ран без обезболивающих уколов и через пару дней отправили в эвакогоспиталь города Днепропетровска, где я пролежал на излечении около 2-х месяцев.
      Раненого в голову бойца в тот же день отправили в госпиталь. Боец, сопровождавший нашу повозку, при обстреле был тяжело ранен в живот и скончался прямо в медсанчасти. За время лечения в госпитале я разрабатывал левую руку, которая от ранения не поднималась. Рана в локтевом суставе долго не  заживала из-за того, что сустав не мог оставаться без движения.
          Последний случай, который мог стоить мне жизни, произошел со мной в 1958 году. Годом раньше я закончил учёбу в Ленинградском горном институте
 и был направлен на работу в город Новый Роздол Львовской области, где строился новый горно-химический комбинат по добыче и переработке серных руд.
      Город строился одновременно со строительством производственных цехов комбината. Магазинов ещё было мало, и мы часто ездили во Львов за товарами.
      В один из выходных дней я возвращался со Львова в кузове грузовой машины. Кузов был оборудован скамейками для сидения. Уже перед самым въездом
в город машина вдруг заехала в кювет и перевернулась на 360 градусов. Все пассажиры попадали на землю и лишь я один угодил под колесо.Не знаю,
откуда у меня хватило силы освободиться и выбраться из-под колеса. Не помню, сколько дней я был на больничном. К счастью, внутренние органы не
пострадали, и я вскоре вышел на работу. Как я смог так сравнительно легко отделаться, оказавшись под колесом автомобиля, до сих пор не пойму. Скорее
всего меня спасло то, что колесо меня только придавило, когда машина уже остановилась и притом кузов был уже пустым, так как все пассажиры были
на земле. Ко мне должна была на следующий день приехать невеста. Да и желание остаться в живых тоже, по-видимому, сыграло свою роль.
 
                Юрий Гутман, член комитета ветеранов г. Ариэль          

                В БРАТСКОЙ МОГИЛЕ

    Леонид Гратвол – один из гостей этой книги. Но был первым тренером будущего чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. Мне довелось играть с ними в одном
турнире – первенстве Челябинской области 1963 года. Подопечному Леонида было тогда 11 лет, это был как бы стартовый турнир его стремительного взлёта к  вершине шахматного Олимпа…
   Я тогда не знал, что отец Леонида Ароновича Гратвола
был участником Великой Отечественной войны, с которой он не вернулся.
                ********
   Этой нешахматной темы коснулись мы с моим бывшим партнёром почти через 50 лет после того челябинского турнира, встретившись в городе Кирьят-Ям, где он сейчас живёт. Вот что рассказал Леонид Аронович для этой книги.
 - Мой отец Арон Моисеевич  ушёл на фронт, когда ему было уже за сорок лет, в 1942 году. Он работал тогда в Красноярске главным бухгалтером бумажного комбината.
Я родился во втором браке отца. В первой семье у него был сын Моисей, которого я никогда не видел. Он тоже, как и отец, ушёл на фронт и погиб в 1944 году.
   Про своего отца я знаю то, что в 1921 году он участвовал (да простится ему это) в подавлении Кронштадского восстания матросов. Так что у него уже был известный военный опыт.
  Отец был красивым, атлетического сложения мужчиной. Он владел французским и немецким языками, говорил на идише.
  До Красноярска он работал бухгалтером в Челябинске(где познакомился с моей мамой), в Ярославле, в Горьком(здесь он был главным бухгалтером известного автозавода), в Иркутске.
  Где он воевал, я точно не знаю, в письмах он об этом не писал, спрашивая нас, как мы живём, какие у нас новости. В одном из писем он написал для меня : Леня, мы бьём немцев. Это было видимо после Сталинградской битвы.
  В последнем письме он писал, что они взяли какую-то высоту. А в сентябре 1943 года мы получили похоронку.
  В ней сообщалось, что «стрелок 88 отдельной разведывательной роты 65 гвардейской дивизии рядовой Гратвол Арон Моисеевич погиб 9 августа 1943 года и похоронен в деревне Веселуха Смоленской области».
   По-видимому, это братская могила.
 






                ВОЙНА СИМОНА ГОЛЬДФЕЛЬДА

   Сбежать на фронт  пятнадцатилений Симон надумал сразу же после эвакуации из Донецка в Каган. И это была не блажь, а совершенно серьёзное намеренье. И его отец, и старший  брат Ёся, и сестра Люся – все были на фронте. Ясно, что там же должен быть и он.
   Он явился на площадку, где новобранцев грузили на платформы товарняка , залез  туда  на нары и…уснул. Проснулся где-то за Ташкентом. Спросонья обнаружил над собой всеобщий хохот. Новобранцы ржали что есть сил. И он…заплакал. Тогда кто-то поднёс к его лицу зеркальце, и он увидел. Что всё лицо его в чёрной пыли. И он похож на чёрта…
   Спросил, куда их везут. Этого никто не знал. Но узнал, что это железнодорожная часть. В Астрахани, где всем выдали форму, он заявился в штаб и обратился к полковнику (помнит его фамилию: Петров). – Хочу в вашу
часть, - сказал Симон.  Получил ответ: « У нас часть  не вольнонаёмных, а воинская. У нас убивают. Я не могу за тебя отвечать, тебе ведь всего 16 лет». И спросил: «Родня есть?» - Нет, - соврал Симон. Начштаба сказал, что разговор окончен.
   - Я вышел от него и заревел навзрыд, - вспоминает Симон Гольдфельд. – И тогда ему помочь взялся один старослужащий. Поговорил о нём с кем надо. Появился посыльный: «Есть тут мальчик Гольдфельд?» Симон сказал: есть. Посыльный: «Тебя вызывает начштаба».
     Петров: «Ну что с тобой делать? Будь по-твоему».
   - И меня зачислили в роту тяги, где паровозы. Зачислили учеником, но на деле я выполнял обязанности связиста, - говорит Симон. – Делал то, что скажут. А прикреплён я был к инженер-лейтенанту Георгию Евгеньевичу Казенову. Он сказал мне: «У меня сын такой же, как ты».
    Дошло дело до фронта. Станция Синельниково, которую обслуживал их полк, была уже участком войны.  Кто-то придумал в полку подвозить солдат к передовой по железнодорожному полотну. Его прокладывали ночью, складывая звенья пути. На трубу паровоза надевали колпак и – вперёд! В одной из таких операций погибло 11 однополчан, принявших бой . У них ведь было и оружие. У Симона поначалу, был американский автомат весивший (он как сейчас помнит) 7 килограмм 200 грамм. («Я его еле тащил»). Он, этот автомат, значительно уступал нашему ППШ, которые  их полку в дальнейшем выдали.
    Со своим полком перешёл Симон государственную границу. Прошёл Румынию, Венгрию, Чехословакию.
  В Румынии произошло с ним событие невероятное! Он  встретил там однажды…своего отца!!!
  Симон шёл куда-то по своим делам и вдруг увидел, что  навстречу ему идёт с котелком …его родитель!!! Он сказал: «Здравствуй, папа!» У отца выпал из рук котелок от неожиданности. Любопытно. Что эта встреча окончилась тем, что отец с сыном стали служить вместе и вместе вернулись домой! Неправда ли, жизнь богаче многих фантазий.
    Окончилась война для Симона в Братиславе, но не 9-го, а 11-го мая, ибо до этого числа оказывала сопротивление нашим войскам одна из фашистских группировок.
   Между прочим, довелось Симону по ходу службы охранять поезд Малиновского. Он был в числе тех, кто выполнял такое задание.
   Вернулся «несовершеннолетний» воин с двумя медалями -
«За взятие Будапешта» и «За победу над Германией».
   После войны вернулся в Донецк, куда съехалась семья. Брат Ёся в ходе боёв потерял обе ноги…
    Очевидно, что история мальчика, ныне 85-летнего Симона Гольдфельда, заслуживает отдельной книги. Кто знает, может быть, и будет она написана.

              ТРУДОВОЙ  СТАЖ С 13 ЛЕТ      
  Жанна Гольдбурт из Днепропетровска. До приезда в Израиль (22 года назад) она прожила там  практически всё отпущенное жизнью время – с перерывом на войну. Когда фашисты стали стремительно приближаться к этому городу
Жанна, которой исполнилось тогда 12 лет, эвакуировалась
с мамой в Биробиджан. Летом в 13 лет она начала работать в одном из близлежащих колхозов, положив начало своему трудовому стажу в военное время.
   Но это было только начало  её  такой деятельности. В ноябре 1943 года её, семиклассницу, оторвав от школьной парты, «передислоцировали» на находящийся между Комсомольском-на-Амуре и Хабаровском на станции Эльбан военный завод. Там она параллельно училась в школе фабрично-заводского обучения (ФЗО). А специальность у неё была  с н а р я ж а т е л ь.  (Признаюсь,
что впервые услышал от Жанны такое слово. – Л.В.) Она, девчонка, имела дело с гранатами, правда, на той их стадии, когда они ещё не были начинены взрывчаткой ( с тротилом будет иметь дело её мама, которая станет в дальнейшем работать на этом же заводе, как бы вслед за дочерью).
  - Я проверяла  гранаты на годность, - вспоминает Жанна, -
Занималась  отбраковкой…  Мы жили в трёх километрах от завода. Поднимались в шесть часов утра и пешком отправлялись на работу. Вечером совершали тот же обратный путь. Наш завод, надо сказать, охранялся воинской частью. Работали мы под известным девизом «Всё для фронта, всё для победы!»
   У Жанны была мечта стать врачом, поступить в медицинский институт. Но ей сказали: пока идёт война, ни о каком институте думать нечего. Но возможность работать санитаркой при заводской медсанчасти ей дали. А ещё работала она секретарём в суде при заводе. Причём за хорошую работу получила благодарность по всему Хабаровскому краю.  На том и завершился её военный трудовой стаж.
   В 1947 году Жанна с мамой Цилей Григорьевной вернулась в Днепропетровск.  Здесь она окончила строительный техникум, затем ускоренные курсы  строительного института и по этой специальности работала до приезда в Израиль.


      А МУЗЫКАНТОМ ОН ВСЁ-ТАКИ СТАЛ!

   Я хочу рассказать о своём отце – рядовом Великой Отечественной войны Иосифе Самсоновиче Дасковском.
    Из небольшого шахтёрского городка Енакиево он приехал в Москву и поступил в музыкальное училище при консерватории. Хотел стать знаменитым скрипачом, а стал солдатом. 6 июня 1941 года ему исполнилось 19 лет, а 23 июня того же года бывший студент Иосиф Дасковский отправился с Белорусского вокзала рыть противотанковые рвы, а оттуда  - добровольцем на фронт.
    На фронте был 287-й полк, окружение…
   Совсем мальчишка, который недавно боялся темноты, воевать учился под огнём. За спасение в одном из боевых эпизодов легендарной «Катюши»
мой отец одним из первых получил медаль «За отвагу», а после ранения и госпиталя попал в разведку, в 495-й батальон связи.
   Со своими боевыми товарищами тащил тяжёлые катушки с проводами. Во время наступления была нарушена связь между фронтами, разведчики гибли один за другим, пытаясь её восстановить. Казалось, сделать это невозможно. Рядовой Иосиф  Дасковский
смог. За этот подвиг он был представлен к званию Героя Советского Союза, но был награждён орденом Красной Звезды.
  Наша армия наступала. Позади остались Белоруссия, Литва,  Польша, освобождение лагеря Майданек.
  Пройдя Берлин, они дошли до Магдебурга, где и встретили День Победы.
   А музыкантом он всё-таки стал! Демобилизовался в конце 1946-го, вернулся домой, по десять часов в день занимался, навёрстывая  упущенное, поступил в Киевскую консерваторию и окончил её с отличием.
   Сейчас мой папа, которому исполнилось 90,  живёт в Беер-Шеве. Он часто, смеясь, рассказывает  о войне нам, детям и внукам.
   Может быть,чтобы не плакать?
                *********
Это письмо отца, написанное 9 мая 1945 года, как самая
драгоценная реликвия, хранится в нашей семье.


    9.5.45                Германия.  Зербст.

Здравствуйте, дорогие папа, мама, Даня и Клава!!
Поздравляю вас с Днём Победы!
День Победы! Да, День Победы. Сколько лет? А сколько слёз, страданий и горя?
И вот всё это позади. Хотя не всё.
Есть ещё горе,  которое придёт в некоторые семьи и после этого великого дня победы. Есть товарищи,которые находятся в госпиталях с тяжёлыми ранениями.
И какое горе тех, кто ожидает…
Вместо него придёт извещение о геройской смерти близкого, дорогого,любимого.
Тяжело,горько,нехорошо.
А всё-таки сегодня день Победы!
С сегодняшнего дня кончается одна борьба и начинается другая борьба без жертв.без стрельбы. Без таких тягот,как до 9 мая, но, можетбыть с большими переживаниями.волнениями. Т.е. начинается жизнь.
                9.5.45.   Иосиф.

            СМЕЛОГО ПУЛЯ БОИТСЯ

      Михаил Закс – один из самых авторитетных ветеранов войны города Ариэль. Инвалид Великой Отечественной войны. Об этом человеке много публикаций в прессе, его большой портрет во всю страницу украшает один из номеров приложения к газете «Вести» - «Ветеран». Этот портрет сейчас висит на стенде Ариэльского комитета.
    О том, как воевал Михаил Закс, красноречиво
свидетельствуют его награды - ордена Красной Звезды, Славы третьей степени, Отечественной войны и не менее 30 медалей. В его боевой характеристике сказано, что в одном из боёв он первым ворвался в немецкие траншеи, уничтожив трёх гитлеровцев. В другом бою сержант Михаил Закс со своим отделением захватил противотанковое орудие.
     Он, десантник, мог погибнуть тысячу раз. Но
известно, что смелого боится пуля.
    Это слова  про него, про Михаила Закса. В одном из боёв из 11 человек погибло 9. Его закрыл своим телом товарищ, и он сильно раненный и контуженный, остался жив. Это было 20 февраля 1945 года.
Этот день он считает днём второго своего рожденья. В книге "Они победили" об ариэльских ветеранах войны очерк о Михаиле Заксе  назывался "Его боялись пули". Этот очерк, был перепечатан и в книге "Победители", выпущенной ЦС Союза ветеранов Второй мировой
войны в связи с 30-летием этого Союза. Михаил Закс много сил отдал Ариэльскому комитету ветеранов, где был заместителем председателя до конца 2009 года и ушёл с этого поста по состоянию здоровья. Перу Михаила Закса принадлежит вступительная статья в книге об ариэльских фронтовиках и созданном ими комитете. "Есть ещё порох!" так она называется.
И порох таки есть, что нашло отражение в израильской периодике.
     В журнале «Голос инвалидов войны» (№ 186, декабрь 2010 г.) в заметке с характерным заголовком «Всегда на передовой» сообщалось о том, что Михаил Закс сменил на посту председателя Ариэльского
комитета инвалидов войны Юзефа Шварцмана. О Михаиле в этой заметке сказано: «Командиром отделения автоматчиков моторизованного батальона танкового десанта 10-й Гвардейской ордена Суворова
отдельной бригады гвардии сержант Михаил Закс воевал на Брянском, Воронежском, Белорусском, Прибалтийских фронтах. За почти 30 лет дослужился до звания подполковника замкомандира артполка. После увольнения проработал начальником юридического отдела крупного производственного объединения».
   В этом году Михаилу Заксу исполнилось 87 лет.
   Ад мэа вэ эсрим, аксакал!
       Публикуемый ниже очерк  увидел свет в газете «Вести» («Ветеран»)16 июля 2008 года. Автор журналист Яков Фридман.


 … НО БАРАНКУ НЕ БРОСАЛ ШОФЁР

   12 июля 2008 года ему  исполнилось  90 лет. Известно, что с днём рождения заранее  поздравлять не рекомендуется, но, встретившись накануне юбилея с Гилелем  Иоэли в его доме в Ариэле,  мы с фотокорреспондентом Борисом Криштулом  всё же нарушили эту негласную традицию и пожелали
старейшему жителю города долгих лет жизни и крепкого здоровья. Ответ был по-военному чёток и лаконичен: «Буду стараться. Я не виноват.» Тотчас стало ясно, что юмором у ветерана Второй мировой войны всё в порядке.
                ***************
  В современном искусстве, утверждают остряки, разобраться достаточно легко: то, что висит на стене,- живопись, то, что можно увидеть сзади,-
это скульптура. Знакомство с творчеством Иоэли начинается ещё на подходе к его двухэтажному дому.
И поверьте, от этой красоты можно, что называется,  сойти с ума. Деревянные скульптуры украшают фасад
здания, они, как и их хозяин, радушно приветствуют гостей: «Заходите, пожалуйста!»
  В доме всё, что выполнено из дерева, прошло через его руки. Двери – их 20, 40 окон, лестницы, перила, мебель – оригинальная и добротная, такой в магазинах не  сыщешь. Двери дубовые: Гилель отыскал кибуц, где работают с этой редкой в Израиле породой деревьев. Стен в обычном представлении здесь не увидишь, они отделаны панелями и украшены великолепными полотнами. Коллекция картин – их свыше 50 – это скорбная память о сыне, талантливом художнике, жизнь которого трагически оборвалась в 32 года.
  Эта рана болит намного сильнее его фронтовых ранений. Лев – так звали сына – был талантливым художником, с  отличием  окончившим академию «Белацель». Не случайно говорят, что талант многогранен.  Молодой   Иоэли увлекался каратэ,
был призёром чемпионата Европы в тяжёлом весе, и
на одной из тренировок получил травму, несовместимую с жизнью. Через несколько дней он скончался, оставив сиротами двух дочерей-близнецов.
Любимые внучки Гилеля, как и их отец, будут профессиональными художниками. Обе учатся вакадемии и подают большие надежды.
  В городе, которому в июне исполнилось тридцать,
Иоэли живёт тоже три десятка лет. Он в полном смысле слова основатель  Ариэля, первый камень закладывал. Гилель с улыбкой напоминает: « Я, помимо всего, положил камень и под фундамент музея, который до сих пор ещё не построен».
  «Зато в музей боевой славы,- включился в разговор
Юзеф Шварцман, председатель местного отделения союза инвалидов, - он вложил всю свою душу – оформлял стенды, консультировал нашу молодую организацию, помогал и словом, и делом. Он бывший фронтовик, герой войны, и парадный пиджак, когда он его надевает, с трудом выдерживает тяжесть боевых наград, среди которых есть и медаль «За отвагу».
  Иоэли утверждает, что Шварцман ему льстит: «Общественной деятельностью сейчас я занимаюсь мало, поскольку редко выхожу из дома, а активную творческую работу не бросаю, и у меня есть своя теория на этот счёт: «Человек как железо, если нет движения, ржавеет». И чтобы избежать коррозии, всё время стараюсь быть в движении, в пределах возможного,  разумеется».
 И хотя ветеран считает, что эти пределы у него простираются  не очень далеко, всё говорит совершенно о другом. Он занимается скульптурой, делает интереснейшие композиции из корней, веток и пней деревьев, ухаживает за великолепным садом, где благоухают свыше 50 кустов роз и удивляют своей колючей красотой триста разных видов кактусов, коллекционирует марки и старые монеты. Ракушки – морские и океанские в шкафах под ярким светом софитов переливаются густым перламутром. Какая красота! «Я пять раз был на Синае, объездил его весь вдоль и поперёк, кое-что покупал, иногда друзья дарят, вот и собралась коллекция, в которой есть экземпляры, никоим образом на ракушки в обычном нашем  представлении  не похожие». Всё выглядит красиво и основательно. А как же иначе: одних марок
больше 20 тысяч экземпляров!
   Сад вокруг дома – гордость ветерана. На грузовиках привёз землю, высыпал её перед домом на асфальт, жена наполняла вёдра, а он  перетаскал  таким образом 45 тонн плодородного грунта наверх, на скалу, на которой стоит его дом. Пальму купил в Калькилии, в деревце едва было полметра, а сейчас. Через 15 лет, она вытянулась на десятиметровую высоту. Гранат, лимон,  виноград, слива, миндаль – все деревья посажены им, все плодоносят. Просто фантастика!
  Конечно. У Гилеля  уже не те силы, но сад, словно живое и разумное существо, благодарит своего хозяина за заботу, одаривая его отменными плодами.
    В доме поражает многое, но красиво устроенная  на стене кухонная утварь, в большом количестве  развешанная на двух изящно выгнутых деревянных  карнизах, привлекает особое внимание. Просто французский стиль в израильском  Ариэле!
   «В Хайфе, где мы жили, рядом был голландский магазин, торговавший великолепной кухонной утварью. И мне она понравилась. Я вначале хотел сделать мощную решётку, чтобы не рухнула под тяжестью металла. Но пришла в голову идея сначала взвесить все эти сковороды, и как вы думаете, на сколько  они потянули? 22 килограмма, и тогда я решил, что такой вес выдержат эти художественно изогнутые планочки. Я и сейчас всё точно просчитываю перед тем, как что-то делать. Всё-таки инженер-конструктор. Вы знаете электропоезда в Союзе? Так это моя работа!»
    Знаменитые серии электропоездов Рижского вагоностроительного завода – это его рук дело. Последняя электричка Р-200, созданная Гилелем, открыла перед ним шлагбаум, препятствовавший отъезду в Израиль. «Когда я закончил эту работу и проект поезда был принят, - только тогда меня выпустили. Три года был в отказе. Я сдал поезд утром, прихожу домой, сын смеётся: приходили из ОВИРА, просили прийти завтра получить документы».
  Рождение в Ариэле Союза инвалидов он встретил с радостью. «Я понял, что нашего полку прибыло, что я теперь не одинок. Радость моя объяснима: во-первых, до приезда ветеранов-репатриантов я был здесь единственным инвалидом. Точно так же, как в Риге, на вагоностроительном заводе, я был, что называется,
в одном экземпляре  участник войны, потому что это была Латвия. У нас на заводе работало больше солдат бывшей немецкой армии, чем советской, и мне, еврею, приходилось с ними общаться».
  Военная карьера Гилеля Иоэли, если такое определение применимо к скромному труженику войны, на первый взгляд, действительно лишена каких-либо занимательных подробностей, героических поступков. Головокружительных приключений. И всё же  были в ней удивительные эпизоды – обо всех просто невозможно рассказать, и они словно магнитом. Притягивают к ветерану внимание журналистов.
 Кстати, военная биография Иоэли тесно переплетена с событиями,  которые  то выводили Латвию из состава России, то способствовали её «добровольному вхождению в братское содружество республик страны советов». Семья проживала в Латвии, и дед, в честь которого он был назван, скончался, когда будущему отцу Гилеля исполнилось всего 12 лет, и он мальчишка, был вынужден пойти работать, потому что надо было поднимать ещё двух братьев и сестру.
Так что отец никакого особого образования получить не смог. Мама имела диплом врача.  Когда началась Первая мировая война, отец отправил семью в Москву  к бабушке, где в положенное время Гилель и появился на свет. Но в это время глава семьи был в Латвии, и когда она отделилась, он остался там, и только в 1925 году мама получила разрешение вернуться в Ригу.
  В армию Гилеля призвали только в феврале 1940 года. Когда грянула война. Он уже был под ружьём
больше года и успел закончить  полковую школу. «Я служил сначала в артиллерии латышской армии и к началу военных действий был уже старшим сержантом и в этом звании прошёл всю войну», - вспоминает он.
  Отступал вместе с сапёрами. У них и минному делу научился. Довелось взрывать мосты в немецком тылу, несколько раз переходить линию фронта, минировать и разминировать дороги и тропы. Одним словом, на себе испытал правильность поговорки о сапёре, что ошибается только один раз. Под Ленинградом во время штыковой атаки получил ранение в правую руку, и его последствия остались навсегда. «И хотя считается, что у победителей раны не болят,- говорит Гилель,- после войны я долго нигде не мог работать,
Потому что моя правая рука не функционировала как положено. Карандаш я смог удержать только в 1947 году.До того времени даже карандаш не держался, да и сейчас иногда он у меня выпадает из руки. Но я просто обязан ею действовать. Если несколько дней не работаю, она вообще прекращает подчиняться, и поэтому я вынужден её загружать».
   Медаль «За отвагу» ему была вручена после войны.
За что конкретно он получил высшую награду солдатской доблести, Гилель может только догадываться. Говорит, что это не связано со всем тем, что он делал вначале. Наверное ошибается скромный старый солдат: именно в первые месяцы войны он геройски проявил себя. «Когда началось бегство, в таллиннском порту скопилась огромная масса людей, которых морским путём отправляли в Ленинград, - вспоминает Гилель.- в это время прорвались немецкие танки и двинулись  на Таллин. Я получил задание пробраться в тыл к немцам и взорвать три моста. Задание мне удалось выполнить, и движение немецких танков задержалось на два дня. За эти двое суток смогли спастись несколько тысяч людей, я так думаю. Тогда, в 41-м, я никакой награды не получил.
Мне вручили медаль уже в мирное время, так сказать,
   В Ленинграде он попал в госпиталь и  оказался таким образом в блокаде. И неизвестно, чем бы закончилось для него это испытание, но Гилеля, по всей видимости, хранила еврейская звезда. Тут как раз подоспел приказ Сталина: « Собрать военнослужащих из Прибалтики и сформировать из них отдельные части». В одну из таких боевых единиц и был направлен Иоэли, и занимался он вместе со всеми…заготовкой дров. Когда замёрзла Ладога, часть перешла пешком на другой берег, и Гилель с обмороженными ногами оказался в госпитале. А потом начались осложнения с рукой. Операцию ему сделали в июле, после этого он был направлен в запасной полк и(вот они военные дороги!) оказался в полку, в котором служил до войны. А оттуда уже на фронт, в артиллерию, где и служил шофёром. «Мы получили  студебеккеры, у меня уже были права профессионала, я в 37-м году их получил. Таскал на боевые позиции пушки: сначала 75-миллиметровые, а потом тяжёлые гаубицы»,- рассказывает Гилель.
  Наверное,  популярная песня о фронтовых шофёрах – это про него, про  Гилеля. Она о мужестве, о стойкости людей, что водили свои машины под огнём
и днём, и ночью. Технику берегли как зеницу ока – чтобы в трудную минуту не подвела. «Мы когда наши студеры  сдавали, приёмщики поразились: они были в полном порядке. У нас был такой случай: мы поставили пушки на огневые позиции, и один шофёр говорит: слушай, мы проезжали тут одну  ложбинку, я там заприметил одно хорошее место, где можно укрыть машины. И со стороны немцев холм, так что есть защита. Мы подъехали, и я, посмотрев. Говорю ему, что место надо проверить, так как оно очень удобно для минирования. Грузовики остались наверху, я спустился вниз и шомполом – у меня ничего другого не было – вытащил 54 мины из земли  и сложил их в сторонку. А теперь спускайтесь, командую. Мне ещё раз повезло: мины были в деревянных ящиках, миноискатель их не брал, да и я уцелел. Вот так мы берегли свою технику».
   И был ещё один эпизод, который Гилель относит к числу тех счастливых случайностей, что на фронте бывают нередко:  «Я хорошо знаю немецкий ещё со школьной поры. Вот как-то на фронте прохожу мимо штаба и вижу, как три офицера пытаются допросить пленного немецкого солдата. Он их не понимает, а они его. Я стою и улыбаюсь. Один из штабистов понял. что я знаю немецкий язык, и приказал мне переводить вопросы и ответы. Я его допросил, они всё записали, и вдруг старший велел мне задержаться. Прибегает через пять минут и говорит, что рядом находится танковое подразделение, которому завтра предстоит прорваться в немецкий тыл. А переводчика у них нет.
И командир приказал доставить меня к нему немедленно. Я пошёл в часть и говорю своему командиру, что получил вот такой приказ. Он сказал, что меня к танкистам отпустит утром, после нашей ночной атаки. Именно ночью меня ранило, а потом я узнал, что вся танковая часть была окружена, разбита и многие попали в плен. Так что меня ранение спасло от смерти».
   В Израиле, куда Иоэли перебрался 38 лет назад, началось строительство поселений, и Гилель вместе с женой, долго не раздумывая, записались, однако комиссия Сохнута их забраковала. «Мне было уже 60, а брали в первую очередь молодёжь,  не старше 40 лет». И всё же Гилель смог убедить комиссию, что без него, без его боевого и рабочего опыта в будущем городе ну никак не обойтись. «Мы поселились на Мёртвой горе. Она называлась так,  потому что на ней ничего не было: ни травинки, ни кустика, ни тем более деревца. Когда мы прибыли сюда,не было ни воды, ни электричества, ни телефона. Нас встретили только скалы. Вода была привозная, её выдавали по ведру на семью».
  К жителям будущего города приехали Шарон и Вейцман и два часа рассказывали, что в скором времени в поселении появится работа, будут магазины и школа. Гилель сказал жене: «этого не может быть». А пока шёл митинг. Трактора и бульдозеры расчистили местность, и вниз. В свои палатки и вагончики, участники этой встречи спускались по готовой дороге. «И тогда я поверил, что всё будет так, как они нам обещали», - говорит Гилель.
   Созданием деревянных скульптур он «заболел» ещё до репатриации. Но Гилель называет свою работу по-другому: «Я не делаю скульптуру. А лишь пытаюсь сохранить ту форму, что дала ветке, пню и корням мать-природа. В Риге есть музей древностей, и мы как-то с женой в нём побывали. Там я увидел изделия из стволов деревьев. И когда мы вышли, я на дороге нашёл маленький корешок, который удивительно напоминал собаку, и с этого началось моё увлечение.
   Я привёз её сюда, но основные работы выполнил здесь». В его огромной коллекции не все работы абстрактного плана. «Вот смотрите, это Моисей. Нос, борода,  шевелюра.  Видно, что человек он энергичный, в среднем возрасте, знает, что и когда надо делать. И уверен, что люди за ним пойдут. Он – вождь».
  На самочувствие не жалуется, хотя старые раны дают о себе знать. Врач приходит раз в полгода, иногда даже реже. « Последний раз он посетил меня очень  давно и сказал, что надо сделать анализ крови. Сделал. И вот недавно  заявился  снова и сообщил, что посмотрел мои анализы и у меня всё в порядке. Спасибо, конечно, но удивительно, что доктору понадобилось шесть месяцев, чтобы ознакомиться с моими анализами, - смеётся Гилель. – моё здоровье – это вопрос сложный. Я прошёл несколько операций. Обморожен, ноги стали подводить, не в порядке рука, но я разговариваю, двигаюсь, главное, что в порядке, чтобы не сглазить, голова. Я могу и сейчас проектировать в уме, чертить в уме».
  Я ахнул, когда он на великолепном немецком стал читать стихи Гейне.
  Много лет выписывает и читает «Едиот ахронот». Но политикой интересуется мало.  Больше новостями и интересными событиями. Спиртное никогда не употреблял, даже на фронте. И лишь однажды всё же выпил положенные солдату боевые сто грамм. « Восьмого мая мы добивали немцев в Курляндии, и вдруг последовал приказ о прекращении артиллерийского  огня. Вижу вечером, что на белой лошади едет знакомый офицер из нашего штаба дивизии. Я подбежал к нему: что случилось, почему на лошади? Он тоже задаёт мне  вопрос: который час? Без двадцати восемь, отвечаю. Тогда офицер сообщил, что через двадцать минут закончится война. Командование немецкой группировки только что подписало капитуляцию. И он везёт документ в штаб. И тогда впервые за все годы войны я выпил. В честь Победы!»
  На прощание попросил  90-летнего ветерана рассказать, так сказать, на дорожку свой любимый анекдот. «Знаете, как будет скоро называться произведение  Гариетт  Бичер-стоу «Хижина дяди Тома»? Книга получит другое название: «Барак Обама».
  А говорит, что политикой не интересуется.


               

ПРЕКРАСНАЯ ПОЛУЧИЛАСЬ БЫ КНИГА!



   Об удивительной женщине Нине Казачковой я для этой книги решил написать…по памяти. То есть никуда не заглядывая, ничего не цитируя. Хотя цитировать можно было бы сколько угодно, ведь ни о ком из ариэльских ветеранов не написано столько, сколько  о ней, о нашей славной Нине.
  Сейчас она уже на заслуженном отдыхе, уже не приходит она в комитет ветеранов, которому на посту неизменного председателя женсовета отдано много сил и энергии. Ей ведь, Нине, уже за девяносто, за её плечами тяжело прожитая жизнь. Особенно трудными были военные годы, когда она, женщина, добровольно вставшая в ряды воинов, спасала людские жизни, будучи без пяти минут врачом на разных фронтах, в том числе и под Сталинградом. Она помогала раненым бойцам под огнём врага, находясь на передовой, и лишь чудо уберегло её в таких нечеловеческих обстоятельствах.
   Нина Яковлевна Казачкова – героиня и нескольких моих публикаций. Первая из них была в книге «Они победили!»
об ариэльских ветеранах войны. Называлась эта публикация
«Воевала, не убивая». Мне и сейчас нравится это название, ибо в нём схвачена вся сущность её фронтовой работы. Она воевала, возвращая к жизни тех, кто без её медицинской помощи не вернулся бы с поля боя.
  Я помню, что Нина Яковлевна рассказывала мне, что помощь раненым ей приходилось оказывать под кружащими  над ней  мессершмитами,  под обстрелом врага.
    Не раз  таких  ситуациях  она укрывала раненых собой.
   Мне запомнился и боевой путь Нины Яковлевны – она прошла со своим госпиталем Донбасс, Румынию, Венгрию, Австрию, Чехословакию.
  И награды её я помню: ордена Красной Звезды, Отечественной войны и среди множества медалей – медаль «За отвагу».
  Помню ещё и то, что уже после войны через газету «Правда Украины» разыскал Нину Казачкову бывший фронтовик по фамилии Петровский (это запомнилось, потому  что не раз было в прессе), которому она спасла жизнь, подобрав на поле боя.
   Нет нужды скрывать, что испытал я большое удовлетворение, когда мой очерк о Нине Казачковой был перепечатан в книге «Победители», изданной по случаю 30-летнего юбилея Союза ветеранов Израиля.
   Есть мои публикации о Нине Яковлевне и в книгах «Словно в одном батальоне» и «Ариэльцы из сорок первого». И та и другая книги – о наших воинах-земляках.
  Появился небольшой мой очерк о ней и в журнале «Ветеран Второй мировой войны». Он назывался «Наша Нина».
   Убеждён,  что об этой славной женщине надлежит сделать и отдельную книгу. Она могла бы сложиться из тех публикаций о ней, что наверняка имеются в её домашнем архиве. На обложке этой книги прекрасно смотрелся бы снимок Б. Криштула, опубликованный на первой странице
приложения к газете «Вести»  - «Ветеран», где большой очерк  о нашей землячке написан журналистом Яковом Фридманом («Четыре года рядом с передовой»).
  Собрать бы воедино многочисленные публикации о Нине Яковлевне, да приложить бы к ним её фронтовые и не фронтовые снимки, и прекрасная получилась бы книга.
    Прекрасная, как и жизнь главной её героини.
   
                миномётчик


    С войны командир миномётного взвода 669 стрелкового полка Первого Белорусского фронта Виктор Карин вернулся инвалидом. Участие в боях завершилось для него недалеко от польской границы, где он был тяжело ранен в предплечье локтевого сустава, что и сегодня видно невооружённым глазом. С марта по
июль 1944 года лечился Виктор в госпиталях, и воевать, увы, уже больше не мог.
Это было не первым его ранением. Первое он получил на Волховском фронте, но то было гораздо более лёгким: пуля задела ногу по касательной и дело ограничилось медсанбатом.
А начиналась его служба в армии после девятого класса в Киеве, где он родился. Вслед за отцом, кадровым военным, семья переехала в город
Фергана(Узбекистан).Здесь, окончив школу, Виктор был призван в армию и попал в пехотное училище города Мары (Туркмения). Из-за тяжё-
лого положения на фронтах курсантов досрочно отправили на Воронежский фронт.
- Вся моя подготовка была в том, что я лишь дважды выстрелил из винтовки и выпустил две мины, - вспоминает ветеран.
Он участвовал в боях под Ленинградом, защищая дорогу жизни. Перебирался по настилу через Пинские болота. Освобождал Слоним. Воевал не только с немцами, но и с бендеровцами.
    Гвардеец Виктор Карин награждён орденом Отечественной войны, медалью "За победу над Германией". А после войны, окончив инженерно-
строительный институт, работал на стройках Украины.
   В Израиле с 1990 года. Двадцать лет. Нынче Виктору Карину 87 лет.

                ПЕЛА  ДЛЯ  РАНЕНЫХ
               
 С первых дней войны отец ариэльчанки Людмилы Кимборовской был главным хирургом на Калининском фронте. Он был академиком, его хирургическим направлением была онкология.
  - А нам с мамой довелось эвакуироваться из столицы на последнем санитарном поезде вместе со слепыми людьми. Мы следовали в город Сысьва, в тайгу, - вспоминает Людмила, супруга одного из персонажей предыдущих книг об ариэльских ветеранах войны Виктора Карина. - Ехать должны были неделю, но это расписание было нарушено непрерывными бомбёжками, поэтому вместо недели мы ехали три месяца.
  Людмилу, перешедшую тогда в седьмой класс, попросили
поднимать настроение раненным бойцам.  Она, с детства занимавшаяся музыкой, ходила по палатам и пела песни тех лет, знакомых по кинофильмам того времени. Для того. чтобы  «выглядеть», девочка подкрашивалась свекольным соком, и исполняла, подражая известным артисткам «Звать любовь не надо, явится  незванной,  счастье расцветёт вокруг». Она помнит, что на лицах забинтованных солдат возникали улыбки, у них поднималось настроение, а это как раз то, что от девочки требовалось.
   У неё от недоедания начался фурункулёз, от которого было непросто избавиться. Выручил отец подруги, набравший в тайге морошку и другие ягоды, невкусным отваром из которых удалось  в конце концов избавить Людмилу от неприятнейшей напасти.
   После войны семья жила в Днепропетровске. Здесь Людмила познакомилась со своим будущим мужем. Вы видите на расположенной тут фотографии счастливую молодую пару, в 1990 году репатрииовавшуюся в Израиль.
  Любопытно, что в родне Людмилы Кимбровской есть выдающиеся личности. Один из таких людей – знаменитый художник Борис Ефимов, который доводится ей дядей. Она помнит, как жила у него на даче.


СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ
 
       Исаак  Лазаревич Ласкави , супруг Анны Ласковой , родился (1920) и  провёл детство в городе Ромны, Сумской области. После окончания школы, поступил в Витебский университет. Через два года после этого начала началась Вторая мировая война. Из-за проблемы со зрением ему было отказано в отправке на фронт, и он выехал в эвакуацию в  Томск, где продолжил учёбу в университете, где получил диплом  врача-эпидимиолога.
После окончания   войны Исаак вернулся в Украину, в город Смела, где работал сначала рядовым врачом, а затем главным врачом санэпидстанции. Там же создал семью.
     Затем проживая в Николаеве, занимался проверкой входящих кораблей на наличие в них больных туберкулёзом  и другими опасными  болезни и давал разрешение на вход кораблей в порт.
   В военные и послевоенные годы одним из самых распространённых заболеваний был туберкулёз. Поэтому несколько позже, в городе Очаков Исаак  переквалифицировался  во фтизиатра и работал главным врачом городского тубдиспансер.  Он стал лечить больных туберкулёзом, чем и занимался всю жизнь.
Деятельность врача-фтизиатра продолжилась в  Кривом Роге.
      В дальнейшем судьба забросила его на Дальний Восток в город Биробиджан, где как главный врач он принял тубдиспансер и за несколько лет работы сделал его одной  из лучших больниц в Хабаровском крае. В этой больнице работал до выхода на пенсию.
    Умер Исаак Ласкави в мае 1990 года в Эстонии, где и похоронен.
Как и супруга, он писал стихи…
      


               
                Берёзка

Склонившись, стояла берёза,
Вершиной качая слегка.
И капали горькие слёзы,
Упорно стекая с листка.
                Была ведь когда-то красива
                В пышном наряде своём
                Зелёные кудри носила,
                Под солнцем блестя серебром.
Тонкой росла хворостинкой,
Качалась легко на ветру.
И нежно-белая спинка
Росой покрывалась к утру.
                С годами берёзка взрослела,
                Прочно к земле прижилась.
                Росла, наливалась, полнела,
                К солнцу тянулась, рвалась.
Теперь вот тихо берёза
Стоит одиноко в лесу.
И капают, капают слёзы
С вершины её на листву.
               
                Весна

Весна жила, цвела и пела
В сияньи солнца золотом.
Уверенно шагала, смело
Сменяла холода теплом.
                Уже снега в ручьях уплыли,
                Вздохнула с лёгкостью земля
                Расправив грудь, набравшись силы
                Дать жизнь готовились поля.
Трава местами зеленеет,
Набухли почки. Ранний лист
Раскрыться только лишь успеет,
Блестит на солнце – зелен, чист.
                И небо бледно-голубое
                Висит над тёплою землёй.
                В нём торжество, в нём нет покоя,
                В нём птицы носятся гурьбой.
 
               




               

                Воспоминание о  войне

Отгрохотали залпы пушек,
Покой вселился в каждый дом,
И слышно кваканье лягушек
Над мирно дремлющим прудом.
                Не нужно больше маскировки,
                Из окон льётся яркий свет,
                Сирен не слышен голос громкий
                И к самолётам страха нет.
Улыбки радости на лицах,
И счастьем светятся глаза.
И детям в снах уже не снится
Война, вся в горе и слезах.
                Лишь память прошлое тревожит,
                Покоя людям не даёт –
                Забыть, былое, уж не смогут.
                И пусть летит за годом год.
Старушка-мать, за сыном  тужит,
Ничто тоску ей не уймёт.
Прошла по жизни в ливни, стужи.
Седа. В морщинах щёки, лоб.
                Но нет, друзья не позабыли
                Погибших в яростном бою.
                Тех, с кем они тогда делили
                Тяжёлую судьбу свою.
Не вышибить, всегда живую
О детях память, братьях и отцах,
О женщинах, что жизнь чужую
Спасали на своих плечах.
                Когда под грохотом снарядов,
                При бесконечном свисте пуль,
                Не отошли. Со смертью рядом,
                Всегда держали жизни руль.
Приняв мужскую эстафету –
В цехах, на стройках и в полях,
Превозмогая трудность эту,
Не ныли, ощущая страх.
               
                Полуголодные, босые,
                Обременённые семьёй,
                Огромный вклад они вносили,
                Так тесно связанный с войной.
Никак нельзя забыть о детях,
Тревожном блеске детских глаз.
Что только начав жить на свете,
Так рано покидали нас.
                В тылу, в поту они трудились,
                Не детским был тот тяжкий труд.
                Но горячо сердца их бились,
                Когда устав, они уснут.
В тылу врага бесстрашны были,
Делам их не было цены.
И смерть встречать имели силу,
Не опуская головы.
                Пусть годы в прошлое уносят
                Всё, пережитое страной.
                Но нет! Не сгладят, не отбросят
                Рубцов, что связаны с войной.
                УЗНИК  ГЕТТО

   Для этой книги Борис Левитан предоставил публикацию
из Иерусалима, автор которой член Всеизраильского общ-
ества  переживших катастрофу  Инга Ганкина.
    Приводится в сокращении.

   В июле 1941 года в оккупированном Минске было создано
гетто, куда согнали всех евреев. Вместе с семьёй (мама, братик 4-х лет, дедушка и бабушка) в гетто попал и Боря. В течение  пяти дней туда были согнаны 80 000 евреев Минска и его
 окрестностей. До начала зимы 50 000 были уничтожены.
   Сразу после создания гетто появился приказ, обязывающий всех мальчиков от 4-х до 10 лет один раз в неделю являться  в медпункт. За неявку – смерть.
   Раз в неделю приходил туда и Боря – у него брали кровь и
что-то вливали. Впоследствии оказалось, что на нём проводились медицинские эксперименты и что это являлось частью экспериментов на еврейских детях, разработанных в Освенциме «врачом»-фашистом Менгеле.
    Уже здесь в Израиле Борис получил датированное 26 января 2004  года письмо от организации «Клеймс Конференс» , в котором у него просят прощения «за проведение на нём медицинских экспериментов
и за другие несправедливые действия».
  …Дальше началось самое  страшное: дедушку и бабушку Бори схватили и отправили в душегубку, а затем трупы их были сожжены в крематории.
По сей день под Минском в  посёлке Тростянцы сохранена как исторический памятник труба крематория. Подножье её всегда завалено цветами и венками.
 На одном из них надпись: «Детям, которым не вырасти»
   Боря хотя бы знает, где их могила, но где мгила его матери,которую расстреляли, он не знает. 
  Во время очередной акции в гетто выпущенные собаки загрызли его маленького братишку. Он хотел его защитить, но пуля гестаповца ранила его в ногу.
Собаки, почуяв кровь, изодрали ему ногу в клочья.
   Так он остался один. Из гетто ему помогли бежать. Он скрывался, пока не покинул город. А потом скитался по деревням и просил еду. И здесь ему впервые улыбнулось счастье: в местечке Радашковичи из одной хаты, куда он постучался, вышла белорусская крестьянка Ольга Ивановна Кулина, мать четверых детей. Увидев его окровавленные ноги, она оставила его жить у себя. Понятно,  какой она подвергала себя опасности: за укрывательство еврея всем грозила смертная казнь. Так Ольга Ивановна стала второй
матерью Бори и растила его как сына  до 1951 года.
  8 декабря 1995 года Ольге Ивановне присвоено в Израиле звание «Праведник народов мира».
      В том же году Борис Левитан с женой Инной репатриировался в Израиль.
      Он очень долго разыскивал своего отца, пока не получил сообщение, что «рядовой Левитан Лев Маркович пропал без вести 08.09.1942 г. в Сталинградской области.
   Страшным катком прошлась война по ариэльцу Борису Левитану, бывшему узнику гетто,репатриировавшемуся в Израиль вместе с женой Инессой в 1995 году.
 
                ПРЯТАЛИСЬ В БОЛОТЕ

    Я родилась 7 июня 1941 года.
   Мы жили в столице Белоруссии  Минске на Ново-Свердловском переулке недалеко от вокзала.
Вокзал немцы стали бомбить в первый же день войны, 22 июня 1941 года.
 Моего отца Рувима Каплана, родившегося в 1911 году, призвали в армию, он стал участником Великой Отечественной. Мы остались с мамой и бабушкой.Во время одной из бомбёжек мама и бабушка, забрав меня, укрылись в ближайшем лесу, рядом с которым находилось болото.
  В этот лес бежали жители всего нашего района, прячась там от разрывов бомб и и снарядов.
    Однажды, когда в лесу появились немецкие мотоциклисты, которые обстреливали и убивали беженцев, нам пришлось прятаться в болоте. Там мы находились долгое время. Помню, что рядом с нами был мужчина, которого немцы ранили в руку. Моя бабушка была фельдшером, она этому человеку руку перевязала. Оказалось в дальнейшем,что у него была лошадь с подводой.В знак благодарности он отвёз нас – маму,бабушку и меня - на товарную станцию.Там нас посадили в товарняк, и мы через три месяца после начала войны попали в Чувашскую автономную область, в город Чуваши.
    Моя мама перед войной закончила химический факультет Минского университета. Так как мама не знала чувашского языка, ей предложили работу в Перми – преподавать химию в педучилище. Мы вместе с ней отправились в этот город.
    Мама  преподавала химию, а бабушка работала в городской больнице фельдшером. Мой папа был на фронте.
   В ходе его ратного пути он волею судьбы освобождал город Минск, был ранен.
  После войны в 1945 году мы вернулись в Минск.
  Я училась ,работала в онкодиспансере.
  В 1991 году я потеряла моего любимого папу. Он, участник Великой Отечественной, освобождавший от фашистов родной город, ушёл из жизни.
   Мы жили в Минске до 1995 года. Оттуда репатриировались в Израиль с мамой и моим мужем Борисом Левитаном, у которого своя военная история.
    Моя мама, к сожалению, уже из жизни ушла.
   Мы с мужем живём в Ариэле. Здесь же живут наши дети и внучки.


              ЧЕРЕЗ ДВЕ ВОЙНЫ

    В предыдущих книгах об ариэльских ветеранах  уже написано о трёх братьях Липографских – Владимире,   Абраме  и  Александре. Первые два – участники войны, третий – был на трудовом фронте. Владимир с войны не вернулся.
    Здесь впервые публикуются фотографии всех троих. Александр, к сожалению, очень болен сейчас, поговорить с ним не было возможности.
     …Абрам – участник операции «Багратион», ему более других запомнился день 23 июня 1944 года.
- Накануне ночью, зная о том, что нам предстоит решающая атака, я никак не мог уснуть, да и не только я, - вспоминает ветеран. – Ведь следующий день мог стать последним в моей жизни. Рано утром 23-го началась артподготовка. Когда она закончилась, я крикнул своим солдатам «Вперёд ! За мной!» (я был командиром отделения). Покинув траншею, мы двинулись вперёд,  уворачиваясь  от немецких снарядов. Без потерь миновали нейтральную полосу.
Когда мы уже оказались совсем близко от врага, я увидел, что между кустами раскиданы гранаты. Успел их перепрыгнуть, но тотчас отпрыгнул назад, чтобы на эти гранаты не наткнулись мои бойцы, ведь некоторым из них было за сорок, к  тому же они имели прежде ранения.
   И тут разорвался снаряд и меня ранило. Правая рука повисла плетью. Скомандовал всем лечь, сам залез в какую-то воронку, наполовину залитую водой. На моё счастье это увидел санитар и сделал мне перевязку.От большой потери  крови кружилась голова. Наша санрота раненых уже поджидала. Я оказался одним из первых получивших ранение. Мне дали 50 грамм водки и кусок хлеба с американской тушёнкой. Потом была операция под наркозом в санбате и госпиталь в Ржеве. Лечился я до 3 сентября 1944 года. У меня был перебит нерв, на руке не работали три пальца. Большой и указательный не действуют и сейчас.
   Далее у меня были  радиокурсы в Куйбышеве, а затем попал в 56-ю бригаду противотанковых пушек.
Мы уже готовились отправиться к Берлину, но тут и война кончилась. День Победы встретил под Минском.
    Но это ещё не вся моя военная эпопея. Ещё была война с Японией, откуда тоже можно было и не вернуться, как не вернулись из неё семь человек из нашего взвода.
  - Мне просто повезло, - говорит ветеран, - нас атаковали японские самолёты. Водитель нашего бронетранспортёра был ранен в голову. Я сидел прямо за ним, нас разделяла только спинка его сиденья, причём моё сиденье было выше. И осколки меня не задели.
   …Прослужил Абрам Липографский до 1950 года, служил ещё и в Корее. Более семи лет служил в общей сложности, приняв участие в двух войнах.
    Абрам был очень активным, деятельным членом комитета ветеранов нашего города. Сейчас очень много времени отнимает у него уход за родным братом Александром, по сути дела прикованным к постели.
                Инесса  Левитан.




               ПАМЯТНАЯ ФОТОГРАФИЯ

  Для этой книги уже знакомый по предыдущим ветеранским изданиям Дмитрий Лев дал фотографию своей молодости. Это снимок  тех лет, когда шла Великая Отечественная война..
  - Наша семья жила перед войной в Белоруссии, в Полесской области , - рассказывает Дмитрий. – Отца взяли в армию, а мы  с мамой, братом и тремя  сёстрами вынуждены были эвакуироваться в Тамбовскую область. Когда доехали до станции Сухиничи на Брянщине, попали под бомбёжку. Помню, что от одной из бомбёжек нам пришлось
уберегаться  в озере, стоя там по грудь в воде.
   В Тамбовской области мы оказались на станции Мучкаб, поселились в колхозе имени Молотова. Я там научился управлять лошадьми, запрягать-распрягать, участвовать в сельскохозяйственных работах. Но война заставила эвакуироваться и отсюда. На этот раз мы оказались в Улан-Удэ. Здесь я поступил в железнодорожное училище, учился на токаря. Без отрыва от работы учился. Окончил училище в 1944 году, успешно сдал  госэкзамены, стал токарем четвёртого разряда. Затем нас всех – токарей, слесарей, механиков направили в Челябинск, где я работал на паровозоремонтном заводе.
    Отсюда в конце войны Дмитрий Лев был призван в армию, попал в Иркутск, где оказался в 9-м стрелковом полку.
   Там и был сделан представленный здесь памятный для Дмитрия снимок в военной форме.
  О том, как сложилась его судьба дальше, рассказано в книге «Ариэльцы из сорок первого». Если коротко: он должен был попасть на фронт, но – пришла Победа. И он служил до 1951 года. А затем работал гальваником, живя в Москве. В общей сложности его трудовой стаж почти полвека. По роду своей деятельности доводилось ему бывать в Монголии, Советской Гавани, Комсомольск-на-Амуре.
   Работа Дмитрия отмечена медалями «За трудовую доблесть» и «Ветеран труда».
   В Израиле Дмитрий Лев с 1997 года. Живёт в ариэльском хостеле.
   

                ШТУРМАН
                ДАЛЬНЕГО ДЕЙСТВИЯ

Из автобиографии одного из основателей музея ветеранов г. Ариэль Ильи
Маневича (1922-1996):

Родился 25 декабря 1922 года в колонии Нагартав Березниговатского райо-
на Николаевской области. В 1926 году семья переехала в Кривой Рог.
В 1938 году поступил в Днепропетровское художественное училище. Но в
связи со смертью отца перешёл в Криворожский горнорудный техникум.
В 1940 году поступил учиться в военный авиационный техникум. 1 января
1941 года принял присягу и стал курсантом павлодарской военной
авиационной школы лётчиков - наблюдателей. В том же году школа
была эвакуирована в Челябинск и мы стали курсантами военного
училища штурманов. Учёба была очень напряжённой. Шла война.
В 1943 году я в звании младшего лейтенанта попал в 44-й Запасной
авиаполк по формированию экипажей самолётов. Здесь мы по
ускоренной программе обучались на боевых самолётах ИЛ-4 взаимо-
действию членов экипажа. В нашем полку было 8 Героев Советского
Союза, они нас учили воевать.
С февраля 1944-го по май 1945-го года я принимал активное участие
в боях за взятие Гданьска, Вены, Кенигсберга, Свенемюнде, Клайпе-
ды, в боях за взятие Берлина. Полк совершал боевые вылеты (в ос-
новном ночью) в глубокий тыл противника, нанося бомбовые удары
по стратегическим центрам, скоплениям боевой техники врага.
Вспоминаются операции по курляндской группе войск в районе
Кенигсберга, где запах гари ощущался на высоте 4000 метров.
Особенно тяжёлыми были вылеты при прорыве глубоко  эшелониро-
ванной обороны Берлина, где немцы использовали локаторы, выбра-
сывали в воздух картонные полоски, оклеенные фольгой, что в
безветрие создавало хаос на экранах радаров.
В нашем 158-ом Гвардейском Брянско-Берлинском полку рядом
воевали евреи инженер-капитан Дима Гольдман, ст.лейтенант Семён
Абрамовский, ст.техник - лейтенант Идельчик.
62
В 1947 году я уволился в запас и вернулся в Кривой Рог.
За участие во Второй мировой войне награждён орденом
Отечественной войны, медалями «За взятие Кенигсберга»,
«За победу над Германией», получил 7 благодарностей Верховного
Главнокомандования, 10 юбилейных медалей
 

                БЕСЦЕННАЯ РЕЛИКВИЯ

      В семье Владимира Межерицкого есть бесценная реликвия. Это письма
отца с войны. То была война – Финская, в которой советское руководство
во главе со Сталиным намерено было одержать быструю победу. Ан не тут-
то было. Российские войска, взяв не умением, а числом (как, впрочем, и в
Великой Oтечественной войне), понесли огромные потери в живой силе и
технике. Одним из тех, чью жизнь унесла Финская война, был и отец Вдадимира
Межерицкого – Моисей.
     Едва ли не все письма свои, направленные любимой жене Идочке,
начинал он с того, что жив и в полном здравии.
Увы, почти все письма Моисея Межерицкого написаны каранда-
шом, отчего прочесть их весьма не просто. Но некоторые из них, в
чернильном исполнении прочитываются без труда: время покуда их
не обесцветило.
    С позволения Владимира Межерицкого – несколько фрагментов.
                7.10.1939. Здравствуй, дорогая Идочка!
Сообщаю тебе, что я нахожусь в полном здравии и благополучии,
чего и вам желаю.
Извини, что я не так часто пишу. Дело в том, что нам полагается
три письма в месяц, а я и так превышаю норму. За эти дни у меня
особых изменений не произошло, за исключением того, что 6.10 я
ездил в один из районных центров Карелии на конференцию красно-
армейскую. Конференция была очень интересная. Я остался очень
доволен тем, что меня на неё избрали. Сегодня я буду докладывать об
итогах и решении конференции.
Твои письма я получаю.
…Если ты не послала посылку, где свитер, портянки и перчатки, то
посылать не надо. Я получил зимнее обмундирование и в этом надоб-
ность отпала.
Твоё желание приехать ко мне, дорогая Идочка, я приветствую, я
уже очень соскучился за тобой и за детьми, но ехать к нам нельзя.
Мы находимся в таком месте, куда пропуск тебе не дадут. Кроме того
64
мы на одном месте долго не находимся, поэтому я не могу писать
тебе, где я сегодня, а где буду завтра, я этого сам не знаю. Придётся с
нашим свиданием немного повременить.
…К условиям я привык, я ведь не очень требовательный, поэтому
постоянно чувствую себя хорошо.
Пиши мне, Идочка, каждые два дня, а я буду отвечать раз в шести-
дневку.
          20.11.1939. …Сегодня я себя чувствую лучше, чем вчера. Объясня-
ется это тем, что я уже успел просушить свою одежду, которая сильно
промокла, - а сухая одежда придаёт много бодрости. Когда живёшь в
домашних условиях, то таких вещей совсем не замечаешь. Что касает-
ся состояния моего здоровья, то должен сказать, что пребывание на
свежем воздухе в лесной местности благоприятно отражается на моих
лёгких. Я чувствую себя хорошо, и даже насморка у меня не было за
всё время. Аппетит у меня хороший, я полностью съедаю килограмм
хлеба полтора котелка супа за день.
…Специальное обращение у меня есть к Люсе. Ты сынок, меня не
подводи. ты будешь делать много ошибок и не будешь готовить уро-
ки вовремя, то я могу получить от командира выговор. Он скажет: то-
варищ Межерицкий, ты плохо воспитал своего сына, а сын должен
быть лучше своего отца. Ты, сынок, живёшь в счастливое время, когда сам тов.
Сталин заботится о том, чтобы ты  учился на отлично.
    23.11.1939.…В связи с провокацией на советско-финляндской границе вы наверно беспокоитесь в отношении меня, поэтому спешу вам сообщить, что я жив и здоров, что это
было не на нашем участке. Сегодня у нас был митинг, на котором мы
 выразили свой протест и заявили о своей готовности выполнить бое-
вой приказ.
      25.11.1939.Самoчувствие у меня хорошее, настроение бодрое. По
газетным материалам чувствуется, что конфликт с Финляндией
разрешится мирно. В этом заинтересованы не только мы, но и трудя-
щиеся Финляндии. А пока мы занимаемся повышением своей боего-
товности.
…Вот Люсик, когда я приеду, мы с тобой пойдём на соревнования:
кто быстрее и дальше пойдёт на лыжах. А Лилечку с Вовочкой мы
посадим на саночки и повезём следом за нами…
Увы, не суждено было автору этого письма покататься на лыжах  с
сыном Люсиком. Не суждено было ему вернуться живым с преступно
затеянной сталинским режимом войны с Финляндией.
Названное в этом письме имя Вовочка принадлежит нынешнему
члену Ариэльского комитета ветеранов Владимиру Межерицкому,
которому было в то время всего два годика…
Владимир бережно хранит письма отца, написанные целую
вечность тому назад. Эти письма в его семье, как уже было сказано,
бесценная реликвия.
    20.11.1939. Здравствуй, дорогая Идочка. Вчера получил ваше
коллективное письмо. Я имею в виду письмо с рисунками детей.
Очень благодарен, детки, за внимание, за ваши рисунки, за то, что
не забываете. Я, деточки, вас также хорошо помню, никого из вас не
 забыл. Пишите чаще. Меня радует, что у Люси вырабатывается хоро-
ший чистый почерк. Но у тебя, сынок, попадаются ошибки. Напри-
мер, вместо О ты пишешь А. Старайся писать так, как пишется в кни-
гах, а для этого надо больше читать и внимательно следить за тем, как
слова в книгах написаны. Старайся рисовать побольше.
Я также доволен тем, что Вова хороший мальчик.
Жалко только, дорогая Идочка, что ты очень устаёшь. Но может
быть я скоро вернусь, и это изменится.
У меня особых новостей нет, но скоро будут. Положение очень
напряжённое и видимо придётся воевать. Вас я попрошу сильно не
беспокоиться даже в том случае, если будет задержка с письмом.
Вчера нам выдали ватные костюмы, у нас есть в вещевом мешке
запас продовольствия. Так что от всяких случайностей мы обеспече-
ны, а это главное в бою… А будет ли война, вы это узнаете по
радио…
                ЛОКОН  ЧЕРЕЗ ВСЮ ВОЙНУ
 
    Галине Наравцевич, родившейся в Ленинграде, к началу блокады было всего два месяца. Поэтому, события того времени она знает по рассказам родителей. Папа её, Моисей  Шпекторов, ушёл в ополчение. Это дало ему возможность поддерживать семью – жену и двух детей: пятилетнего Борю и двухмесячную Галину - выдаваемыми ополченцам продовольственными  пайками. Раз в неделю Моисей встречался с супругой в условленном месте и отдавал ей то, что урывал от своего нехитрого рациона. Нет нужды говорить, что без такой поддержки семья была бы обречена, и уж точно кто-нибудь из троих оказался бы в ином мире, как это случилось с тысячами блокадников.
   Впрочем, их было даже не трое, а – четверо. В состав их семьи входила ещё и соседская девочка Зина, к которой в осаждённый Ленинград не сумели вернуться уехавшие на отдых родители.
   - Однажды папа, как всегда, принёс в условленное место продукты, а мама из-за бомбёжки не смогла придти вовремя, - рассказывает Галина Наравцевич.- Он пришёл. А мамы нет. А задерживаться папа не мог. Тогда он, увидев неподалёку совершенно незнакомую женщину (она была стрелочницей на железной дороге), попросил её передать
продукты маме. « У меня двое маленьких детей, - сказал папа этой женщине. – От этих продуктов зависит их жизнь». И вот, когда эта женщина предала опоздавшей маме продукты, мама увидела вдруг среди прочего – бутылку молока. Мама сказала: так не может быть, ополченцам молоко не выдают. Оказалось, что эту бутылку  добавила сама незнакомая нам женщина-стрелочница.
   Как узнаваемы в этом эпизоде ленинградцы!
   - Но папа с ополчением был направлен на Южный фронт, - продолжает Галина. – И тогда мы были бы обречены. Но он сумел сделать так, что мы попали в число переправлявшихся  из блокадного города по известной дороге жизни – по Ладожскому озеру. Мама рассказывала, что колёса машины, следовавшей по льду, были наполовину в воде. «Ну всё, - думала она, - уж точно пришла смерть». Но судьба распорядилась иначе, и мы попали на Северный Кавказ, хотя должны были ехать в Сибирь.
    Село Долинск, где мы оказались, захватили фашисты. И мы оказались в оккупации, к тому же мы были здесь единственной еврейской семьёй. Нас запросто могли бы сдать свои. Мама постоянно отмечалась в комендатуре. Нам повезло в том, что в селе были австрийцы, не немцы. Скорее всего, это нас спасло от неминуемой гибели.
   В оккупации мы пробыли семь месяцев. Папу считали пропавшим без вести. Но когда война кончилась, он нас нашёл!
  Это я уже помню!
  Помню, что по направлению к нам идёт какой-то солдат. Помню, что он взял меня на руки, крепко к себе прижал и мне было больно,  потому  что я прижималась к его железным наградам. Помню, что я вырывалась.Тогда папа поставил меня на землю, достал из кармана гимнастёрки документы и вынул из них…небольшую прядь волос.
   -  Это твой локон, доченька, - сказал папа, которого я видела первый раз в жизни.
  Папа, оказывается, перед уходом в ополчение срезал у меня локон и пронёс его через всю войну.
   …Вернуться в Ленинград и начать там жизнь было очень и очень непросто (папа писал Жданову…). Но это уже другая история. Послевоенная.

                ЕГО ЦЕЛЬ  - ИСТИНА
 Владимир Новаковский – уникальный  человек в ветеранской среде  нашего города. Он не только участник Второй мировой войны, не только участник трудового фронта, он ещё и труженик пера, да  к тому же незаурядный полемист. Его оппонент по литературному противостоянию известный писатель Виктор Суворов .
   Наш ариэльский ветеран в чрезвычайно спокойной и основательной манере обращается к своему  визави с подкупающе ясными, ни в коем случае не провокационными вопросами, на которые надеется получить столь же простые и ясные ответы. Увы, на это его оппонент не пошёл…
  Наш земляк известен, как ни странно, более за пределами нашей страны, нежели в Израиле. В этом нетрудно убедиться, найдя публикации о нём в интернете.
   Недавно в Хайфе увидело свет второе издание его книги «Антисуворов». Она была с таким предисловием: Владимир Маркович Новаковский -  участник Второй мировой войны, был одним из героев двух увидевших свет в Израиле моих книг о ветеранах-фронтовиках израильского города Ариэль -"Они победили!" (2008) и "Словно в одном батальоне" (2010).
Будучи сыном "врага народа", Владимир, скрывая этот факт, всеми правдами и неправдами сумел попасть на фронт, стать командиром взвода, а затем и начальником разведки дивизиона, воевал на Запад-
ном и Сталинградском фронтах, был ранен. После войны работал в Риге, наладчиком токарных автоматов, мастером, начальником планово-диспетчерского бюро и начальником цеха на заводе ВЭФ и на  заводе полупроводниковых приборов "Альфа" - начальником производства. Его трудовой стаж в Риге - почти полвека.
В Израиле Владимир Новаковский с 1996 года.
 
                ***
  Книга   «Антисуворов-2» -  это дополненное издание аналогичной работы Владимира Новаковского, увидевшей свет в 2004 году. Первый полемический сборник автора-фронтовика имел, увы, недостаточную прессу; похоже, явные и тайные оппоненты  ариэльского  писателя мало что могут противопоставить его аргументам, изложенным в виде вопросов к Виктору Суворову. Владимир Новаковский в своей полемике преследует единственную цель – следовать истине. В его вопросах к автору нашумевших изданий нет ни малейшего желания «подковырнуть»
своего визави, «размазать» противника. Его цель – историческая правда, объективное отражение сложнейшей действительности, предшествовавшей нападению гитлеровской Германии на Советский Союз. При этом ветеран войны вовсе не апологет «вождя всех времён и народов» и отнюдь не его адвокат.
  Впрочем, читатель должен сам убедиться в том, что отстаивает, задавая свои вопросы писатель-фронтовик, проделавший огромную работу для доказательства своей правоты.
 
                ***
    В октябре 1941 года Новаковский добровольно ушел в армию. Когда на мандатной комиссии выяснилось, что отец арестован как "враг наро-
да", Владимира Новаковского вместо фронта отправили в стройбат. Там он написал письмо в военкомат с просьбой отправить нас на
фронт. На комиссии военкомата заявил, что отец погиб. Его отправили в 214 стрелковую дивизию, 788 строевой полк. Он стал первым номером пулемётного расчёта. В 1942 году дивизию перебросили в район Сталинграда. Во время одного из боев с напарником удалось подбить немецкий танк. Вскоре Владимиру было присвоено звание сержанта, он был назначен командиром отделения.
- Хочу сказать, что во время атак и контратак, я ни разу не слышал, чтобы кричали "За Родину, за Сталина", - вспоминает Новаковский. Как правило, кричали "Ура-а-а-а" и матерились. 31 августа 1942 года во время нашей контратаки я был ранен. После четырёхмесячного лечения в госпиталях я был направлен в артиллерийско-минометное
училище в Барнауле. Шестой по счёту мой рапорт с просьбой отправить на фронт был удовлетворен, и я получил направление в штаб 2-го Белорусского фронта. Попал в первый дивизион 487 миномётно-
го полка, на должность командира взвода. После взятия Данцига получил назначение на должность начальника разведки дивизиона. Во время форсирования Одера меня легко ранило в ладонь левой руки. После форсирования Одера вели бои за города Воддов, Элнген, Нойбрандербург . 1 мая вместе с пехотой ворвались в Росток. После войны бывший воин жил и работал в Риге, откуда в1996 году приехал в Израиль.
 

ЗА ВЕРСТАКОМ  НА ПОДСТАВКЕ

  Мои школьные годы прошли в городе Кировград Свердловской области.
     В 1941 году мне было 13 лет. Я училась в 6-м классе. Когда началась война, несколько школ были переоборудованы под госпитали. К этой работе привлекли всех, кто мог чем-нибудь помочь. Большую помощь оказывали и ученики: мы мыли окна, стены, меняли постельное бельё и застилали кровати, красили столы и табуретки. В остальных школах обучение велось в три смены.
  Кировоград город небольшой, основным градообразующим предприятием был химический завод. В течение осени 1941 года на фронт ушло более половины основного состава рабочих. В цеха пришли женщины, пенсионеры, подростки, но рабочей силы не хватало. Нередко к различным работам, порой даже к  тяжёлым, привлекали учеников. Мы занимались расчисткой от снега подъездных путей на заводской территории, сбрасывали с платформ медную руду, которую подвозили к цехам из близлежащих  рудников. Иногда работали и в ночное время.
  Начиная с пятого класса, учеников использовали на сельскохозяйственных работах: на прополке, на уборке урожая, на сборе еловой и сосновой хвои, на сборе лекарственных трав.
  В качестве поощрения иногда в школу привозили суп из заводской столовой в бидонах, разливали в кружки и быстро, чтобы не остыл, поили ребят.
   В 1942 году на завод стали официально принимать подростков пятнадцати. А иногда и четырнадцати лет.
Основной профиль завода – производство серной кислоты,
Которая была стратегическим сырьём; она использовалась для производства взрывчатых материалов и боеприпасов.
   Для транспортировки серной кислоты в бутылях ёмкостью 10 литров нужна была тара – деревянные обрешётки. В столярном цехе , где они делались, оборудовали 70 рабочих мест для подростков. Рабочее место это – верстак, коробка с гвоздями, топорик (вместо молотка), сверлильный станок   по дереву и подставка под ноги.
  Задание: из заготовок за смену сколотить 30 обрешёток. Работа по 8,иногда по 10 часов в две смены. Каждый ученик столяра получал рабочую хлебную карточку и обед в заводской столовой. Работа была очень трудной, особенно во вторую смену до 12 часов, а потом ещё предстояло 4 километра идти пешком до дома.
   Помню свои руки в мозолях, плечи болят. Ногти в синяках, так как иногда удары топориком приходились по пальцам. Перевязывали друг другу ушибленные места сами, так как медсестра заходила в цех за смену лишь один раз.
   Нередко во вторую смену в цех приходил старый рабочий, «дед», который следил, чтобы ребята не уснули, не травмировались. Подходя кому-нибудь, «дед» говорил: «Сынок, пойдём со мной к титану, выпьешь  кипяточку  и сон пройдёт.
  Вспоминаю «деда» с благодарностью.
  В школу я ходила тогда, когда работала во вторую смену. Учителя тоже работали на заводе, а тех у кого из учеников было много пропусков, консультировали даже по воскресеньям.
  Так я работала с мая 1942 года по декабрь 1945-го. Когда увольнялась.начальник цеха првёл пятиминутное совещание и вручил мне грамоту,200 рублей и …топорик на память. Топорик я потом отдала в школьный музей.
  Десятый класс я окончила в вечерней школе, затем поступила в Уральский университет на исторический факультет. Работала учителем истории свыше 40 лет.
   В Израиль с мужем Эдгаром мы приехали в 2010 году.
                Валентина Пионтек.

КОМАНДОВАЛ ТРИДЦАТЬЧЕТВЕРКОЙ         

    Павел Михайлович Полев родился в 1923 году в селе Шестаково Бобровского района Воронежской области.
   В год, когда началась Великая Отечественная война, он был направлен Ульяновское танковое училище.  Окончив его, Павел был направлен на фронт, да сразу в самое пекло – на Курско-Орловскую дугу, где принял участие в знаменитом сражении. Он был сначала командиром самоходной артиллерийской установки, а затем командиром экипажа танка Т-34.
   Танк Павла Полева был подбит дважды, единожды он в нём горел. Был у Павла и такой военный эпизод, когда он спас одного из командиров горящей тридцатьчетвёрки.
   Павел трижды был ранен. Наиболее тяжёлым было последнее ранение в голову в 1944 году, после которого он долго лечился в госпитале. А после лечения Павел Михайлович был направлен на Челябинский тракторный завод военпредом.  Затем, уже после войны, его направили в Прикарпатский военный округ на Львовский танковый завод.
   В дальнейшем Павел Михайлович Полев служил в различных гарнизонах – Львовском, Хмельницком, Житомирском, закончив службу полковником запаса.
   В 1984 году П.М. Полев ушёл из жизни. Он похоронен в Житомире.
  В городе Ариэль живут с семьями сыновья Павла Полева Семён (доктор технических наук, профессор) и Михаил (полковник запаса, пошёл по стопам отца).


                ШРАМЫ НА СЕРДЦЕ
 
      Это особое везение, как для читателя, так и для автора, что во всех сборниках об ариэльских ветеранах присутствует наша знаменитая землячка – поэтесса международного уровня, Почётный гражданин нашего города  САРА ПОГРЕБ.
  На этот раз книгу  открывает она – и как ветеран трудового фронта, и как вдова похороненного в Ариэле супруга Михаила, и, разумеется, как автор замечательных стихотворений на  военную тему, вошедших в многочисленные книги.
 
  Одна из этих книг вышла   в Москве. Это   поэтический сборник «Шрамы на сердце». Его авторы – из многих стран мира – пишут о войне. Главным образом – о Второй мировой. В числе знаменитых стихотворцев, представивших читателю образцы военной лирики,  перешагнувшая своё 90-летие – Сара Погреб.
    Наша землячка получила от редакции подарочный экземпляр с такой надписью: «Уважаемой Саре Погреб, одному из лучших авторов этого сборника…» А среди авторов, между прочим, такие имена, как – Юлия Друнина,  Костантин Ваншенкин, Давид Самойлов, Егор Исаев, Владимир Костров, Римма Казакова, Лариса Васильева.
   Накануне доставки из столицы России презента, старейшая русскоязычная поэтесса Израиля получила славную рецензию на свои стихи от известной писательницы Татьяны Бек, отметившей, что «в горячей и доброй поэзии Сары Погреб мир враждующий опасный вдруг обретает свою гармонию, свой нелгущий вид».
       «Основные черты поэзии нашей землячки – детскость и мудрость вместе, дар переплавлять горе в восторг. Лирика Сары Погреб обнадёживает и укрепляет дух»,- подчёркивает Татьяна Бек.
  А в нынешнем 2012 году в еженедельнике «Секрет»(Тель-Авив) рассказано о том. Как над стихами ариэльской поэтессы плакал – Булат Окуджава!

                Стихи  Сары Погреб

В июне, в том году суровом
Идёт поверка: все ли тут?
На фронт уходят Миша с Лёвой,
Меня с собою не зовут.
Отправки ждём. В кулёчке - вишни.
Ограда вся в тени берёз.
И я за ней, как третий лишний:
Ведь у меня туберкулёз.
От Кировской - не по проспекту,
А поШевченковской крутой -
На запад был прочерчен вектор
С неумолимой прямотой.
Идут не быстро. Потихоньку.
Поют. И сбоку я пою
Про казака, что на вийноньку
Поехал и погиб в бою.
Каверна - это плохо дело,
Но если честно посмотреть,
И я, как Лёвка, бы успела
У пулемёта умереть.
И тот прощальный край перрона,
И грохот грома отдалённый,
И руки холоднее льда.
Отцов увозят эшелоны,
Сынов увозят эшелоны,
Увозят милых эшелоны
Совсем не так, как поезда.   

                ***
Как мы любили, как жалели
Тех первых мальчиков своих!
И, несчастливее иных,
Те чувства вправду не ржавели.
Мы были из единой плоти,
Ещё тянулись и росли,
И вот они уже в пехоте –
На вздыбленном краю земли.
Одни и песни, и порывы.
Одним волненьем души живы.
Одна родная сторона.
Губами мы к губам прижались,
Прощальным взглядом обменялись
Да карточками поменялись…
А встречи не было. Война.

На снимке: Сара Погреб с супругом Михаилом, фронтовиком,
 похороненном в Ариэле

                ДОВЕЛОСЬ  ПИКИРОВАТЬ

    Война для Михаила Портера была не такой, как для большинства её  участ-
ников, но она была в его жизни, и сложись обстоятельства менее  счастливым
 образом, он мог бы с неё не вернуться.
     В Волгоградской области, куда семья эвакуировалась из Мелитополя,
он работал в колхозе трактористом и комбайнером, а потому в год его
призыва в армию Михаила не взяли: механизаторы в тылу были столь же
нужны, как бойцы на фронте.
      Призван он был только в феврале 1944 года и попал сначала  в
запасной стрелковый полк, а затем в лётную школу, которую окончил
осенью. Затем было бомбардировочное училище. И, наконец, стажи-
ровка  в действующей воинской части 367-го  Берлинского  авиацион-
ного  бомбардировочного полка, где лишь дважды довелось ему со
стрелком-радистом совершить боевые вылеты.
         Довелось пикировать, сбрасывая бомбы на фашистские цели
(это было в Прибалтике), довелось и отгонять вражеские истребите-
ли, стреляя в них из пулемёта с хвостовой части бомбардировщика.
А тут и Победа подоспела.
      Михаил и после войны остался в авиации, где служил до 1961 года.
Уволился он в чине капитана. С медалями "За боевые заслуги" и
"За победу над Германией!"
     …Эту публикацию, впервые появившуюся в книге «Словно в одном батальоне»,
а затем  и в книге «Ариэльцы из сорок первого», Михаил Портер попросил дополнить
тем, что в годы той войны погиб в боях на Курской дуге его двоюродный брат,
которого звали так же, как и его – Михаилом.  Ему было всего 19 лет.



ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ…

  Анне Попель, члену Ариэльского комитета ветеранов, по сей день помнятся гранаты самые что ни на есть настоящие, боевые, которые им первоклассникам надлежало протирать на одном из
 военных заводов Самарканда. Их детский труд тоже нужен был фронту.
    А сама она, Анна, - из Киева, где застала её война. Она помнит, как во время бомбёжек дрожали со стоном... струны висящей дома на стене
гитары. Помнит, как надевала привезённый отцом-воином противогаз. Помнит, как женщины копали окопы. Помнит и то, как она с мамой и ещё шестью родственниками выбирались из Киева и длин-
ными дорогами, попадая под бомбёжки, на перекладных (на чём только не ехали и где только не побывали, следуя порой просто куда глаза глядят) добрались в конце концов до узбекского города Самарканда, где она даже язык местный начинала осваивать. Помнит Анна и то, что очень шла ей, красивой девочке, узбекская тюбетейка. И то,
что мама работала на военном предприятии Кинап, эвакуированном в азиатскую республику из Ленинграда.
     Вернулись они в Киев, когда его освободила Красная армия.
   Сейчас в комитете ветеранов Ариэля в ведении Анны Попель - участники трудового фронта, то есть те, кто трудился во время войны  в тылу. 
    Война унесла жизни близких её родственников. Без вести пропал её отец Иосиф Киксман, который ушёл в армию в 1939 году и участвовал в боях с самых первых дней растянувшейся на долгие четыре года вселенской битве. Где и при каких обстоятельствах погиб Иосиф Киксман, выяснить так и не удалось. На опубликованной здесь фотографии  маленькая Аня со своим отцом.
     Родной брат её мамы Давид Коломенский (другое фото) служил во флоте и тоже погиб на фронте. И тоже неизвестно где. По поводу его гибели не
пришло к родственникам никакого извещения.
    А позже случилось так, что мама Анны вышла замуж за родного  брата пропавшего без вести мужа. Её новый супруг, офицер, тоже участник Второй мировой, потерял в Бабьем Яре жену и двух детей,
остался один. Его звали Наум. Понятно, что фамилия была той же – Киксман.
   Вот такие переплетения судеб, случившиеся из-за той ужасной войны.
 

НИКОГДА МЫ НЕ ЗАБУДЕМ ЭТОТ МАЙ

   Стихи трижды кавалера  боевого ордена Красной Звезды
Аркадия Полисского, знакомого читателю по двум предыдущим книгам об ариэльских ветеранах войны, далеки от совершенства, но зато они написаны тем, кто САМ ЛИЧНО принимал участие в боях с ненавистным врагом.
   Редеют ряды таких людей. Тем ценнее их воспоминания о
Второй мировой войне, в которой они вышли победителями. Особенно ценны их стихотворные строки,
строки бесхитростные , не претендующие на место в профессиональных поэтических сборниках, но наполненные
душевностью и неотразимой правдой. Это дорогого стоит.
   Было  бы совсем недурно, если бы ветеран собрал бы свои
Рифмованные сочинения под одну обложку, как это сделал,  примеру, другой ариэльский фронтовик Юрий Гутман.
   Возможно, это в дальнейшем и будет сделано.

                ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Пришлось нам пережить столь тяжкую войну,
Привыкшим  и к потерям и к атакам.
Мы, видевшие ужас наяву,
Сейчас уходим от инсультов и инфарктов.
Но мы ещё совсем не старики,
И будем помнить мы до гробовой доски
Весь ужас тот и человеческие беды.
И сдавит чьё-то сердце много раз.
Оно устало, пережив такое.
Как будто разорвался в нём снаряд,
Мы вспоминаем время боевое.
И каждый День Победы потому
Для нас он повод торжества большого.
Кто жив остался в страшную войну,
Он как бы в день такой родился снова.
…Людская память начала хромать.
Что пережили мы, ей неподвластно.
О том, что было, стали забывать.
И в мире стало вновь опасно.
И снова кое-кто стремится воевать.
Амбиции вождями верховодят.
Но только им не надо забывать,
К чему война людей приводит.

              ПОМНИМ

Помнит Вена, помнят Волга и Дунай.
Никогда мы не забудем этот май.
Было радостно всем людям на земле.
Был восторг у  победивших на душе.
Танцевали, веселились все кругом.
Наш салют солдатский был тогда о том,
Что фашистов одолеть тогда смогли,
Были рады окончанию войны.
Танцевали, пели все мы от души.
Но грустинка  затаилася  в груди,
Ведь не все дожить до этого смогли.
Пожелать тогда одно хотели мы,
Чтоб не знали дети, внуки вновь войны.
Только в памяти она чтобы была,
Чтобы въявь не повторилась никогда.

              ПОМЯНЁМ

А нами пройдено так много…
Осталось мало нам пройти.
Осталась нам  короткая дорога,
Но живы в памяти друзья-фронтовики.
Живите, дорогие, кто остался,
Храните в памяти те дни,
Когда пришлось с фашистами сражаться
И повезло в живых остаться,
С победою домой прийти.
Так помянём же не доживших до победы
И тех, кто до сегодня не дожил.
Ведь то была одна на всех Победа.
Кто воевал, Победу заслужил!


          ПАТЕНТ ВЕНИАМИНА РАХМИЛЕВИЧА

    Получение Вениамином Рахмилевичем книги доктора технических наук, профессора Санкт-Петербургского морского технического университета А. В. Васильева «От студента до профессора» - безусловно  удивительное событие в жизни ариэльского ветерана Второй мировой.
  Дарственная надпись на этой книге гласит: «Дорогому Вениамину Вениаминовичу великолепно взявшему меня за горло и заставившему что-то делать. Защитник Ленинграда, строитель кораблей, изобретатель. А. Васильев».
   В этой  объёмной книге (518 страниц) автор Заслуженный деятель науки Российской Федерации на 312 странице пишет: «И тут ещё один изобретатель объявился. Человек не простой: студент Ленинградского кораблестроительного института 1938 года, строитель первых атомных подводных лодок в Северодвинске – Вениамин Вениаминович Рахмилевич.» И далее автор рассказывает,  что изобрёл наш ариэльский земляк.
   Но здесь слово самому Вениамину Рахмилевичу;
- Когда в августе 2000 года погиб атомный подводный крейсер «Курск», я вспомнил о своей профессии и предложил оборудовать подводные лодки всплывающими камерами, установленными ву нескольких отсеков и снабжённых входными люками. Предложение отправил в институт, в котором учился. Получил патент.
    У Вениамина Рахмилевича есть ещё ряд идей, связанных с подъёмом затонувших подводных лодок,
и он ГОТОВ ИМИ ПОДЕЛИТЬСЯ в связи с преклонным возрастом. Найдётся ли тот, кто в этом заинтересован?
   Нашему земляку ветерану войны уже 92 года, но голова его полна новаторских идей.
   О его военных делах рассказано в книгах «Словно в одном батальоне» и «Ариэльцы из сорок первого». Здесь отметим только, что будучи дважды в один день раненым, он был переправлен из блокадного Ленинграда по Ладожскому озеру. Медаль «За боевые заслуги» нашла его уже после войны.
   Здесь публикуется впервые и отец супруги Вениамина Рахмилевича Розы – Шеел Оберман, вернувшийся с войны инвалидом: у него была наполовину ампутирована левая рука.
   В Израиле супруги Рахмилевич с 1993 года.


                ПО ВНУТРЕННЕМУ ПОБУЖДЕНИЮ


  Иосиф Родкин – ныне председатель комитета ветеранов нашего города. Вряд ли у кого-либо есть хоть капля сомнения в том, что это достойнейшая кандидатура на этот почётный пост.
   Человек редкой скромности, никогда и ни в чём себя не выпячивающий, 79-летний Иосиф добровольно, по внутреннему побуждению, уделяет ветеранской деятельности практически всё свой время, остающееся от домашних хлопот, коих у него, между прочим, более чем достаточно. Нет практически ни одного дня, когда не приходил бы он в комитет, являющийся одновременно и музеем ариэльских участников войны. Для него всегда есть здесь дело. Это и создание нового стенда, и составление нового фотоальбома, и обновление папок личных дел каждого ветерана войны, участника трудового фронта, блокадника… Никто больше, чем наш нынешний председатель, не посещал ветеранов на дому, не был по месту их жительства в  хостеле. При этом Иосиф  Родкин никогда не приходит  к  ним с пустыми руками, нередко делая подарки за собственный счёт.
    Любой и каждый из наших ветеранов заслуженно назовёт  Иосифа великим тружеником на избранном им поприще.
   Он от природы добрый человек. Человек для людей, как говорят журналисты.
   Иосиф – не участник войны, но - войной опалённый. Вспомним его рассказ из предыдущей книги об ариэльских  ветеранах:
- Когда началась война, мы жили в городе Орша, в Белоруссии.
Мне было тогда восемь лет, я должен был пойти в первый класс. Но
война всё поменяла. Наш город немецкие самолёты бомбили с
первых же дней. Одна из бомб упала в центре города, возле универмага.
 Ночами гитлеровцы разбрасывали с самолётов осветительные ракеты. Один вражеский самолёт пролетел на бреющем полёте возле нашего дома. На его крыльях хорошо были
видны фашистские свастики. Никто его не обстреливал. Недалеко от нашего дома было бомбоубежище, оно находилось в подвале школы. Во время бомбёжек мы укрывались там. Во время одной из бомбёжек
погас электрический свет. Люди были в панике. Как в дальнейшем
оказалось, это немецкий десантник в красноармейской форме перерезал электрические провода, ведущие в убежище.
Многие семьи покидали город, уходили пешком в соседние дерев-
ни, чтобы отсидеться там  на время бомбёжек Мы с семьёй – я, сестра 12 лет, старший брат Яков (ему было 19), отец и мать – все мы тоже пошли пешком в местечко Смоляны, где ночевали несколько дней. А когда возвращались назад, то видели, как немецкий самолёт выбрасывает десантников на ржаное поле.
     Через несколько дней по радио города Орша было объявлено, что на железную дорогу будет подан товарный состав для желающих  покинуть  город. Это было в конце июня 1941 года. Мы взяли с собой ручную кладь ( самое  необходимое) и погрузились в товарный состав. Об этом  дне мне напоминает фотография, хранящаяся дома и поныне.
Оставленный дом мы даже не закрыли на замок. Товарняк был перегорожен нарами и до отказа набит людьми. Никто не знал, куда нас везут. Две недели продолжалась наша поездка на восток. Несколько раз мы попадали под бомбёжки. Нам навстречу двигались товарные вагоны с нашими солдатами. Их, естественно, пропускали вне очереди, поэтому наш  состав  подолгу простаивал. В конце  концов,  мы оказались в Чувашии, в деревне Алгазино Калининского района. Там я начал учиться в начальной школе. На чувашском языке. Только в четвёртом классе, когда мы переехали в районный центр Вурнары, я попал в русскую школу.
    В декабре 1941 года в деревне Алгазино был призван на фронт мой брат Яков, о котором я рассказал в книге «Словно в одном батальоне». Рассказал, где он погиб и похоронен. В моей семье хранится последняя фотография брата, сделанная в тот день, когда его провожали на фронт. Зима. Телега. У Яши поднят воротник… Всё в снегу. Сейчас он сядет на подводу и покинет наш дом, чтобы больше никогда не вернуться…
    Во время войны мы потеряли 9 человек из близкой родни.
    Нет ничего удивительного в том, что судьба привела Иосифа в комитет ветеранов, где он с 2005 года.
  Этот человек, безусловно, находка для нашего комитета. Практически невозможно представить себе наш комитет без такого замечательного труженика, как Иосиф Родкин, который больше кого бы то ни было делает для ариэльских ветеранов .
   
      ОДИН ИЗ МИЛЛИОНОВ НЕВЕРНУВШИХСЯ

       Один из экспонатов музея, что при комитете
ветеранов Ариэля, - белорусская газета со статьёй
"Операция "Фронтовое письмо".
Его обнародовали юные следопыты хутора Богатово
Ростовской области. Письмо было направлено воином Яковом Родкиным своему отцу 25 января 1943 года. Вот что написал Яков: "...Сражаемся упорно с врагом. Освободили много населённых пунктов. С 1-го по 22-
е января 1943 года находился в пехоте. Ходил в разведку. В одном ожесточённом бою я в живых остался один и мне опять вручили телефон. Взял я одного фрица в плен с ручным пулемётом. Вообще мне везёт, я жив и здоров. Сегодня ночью неожиданно зашли немецкие танки к нам в тыл. Я один находился на высоте. Они осыпали меня шквальным огнём, переехали через мой окоп, но решили, что на высо-
те никого нет  и  ушли".
      Ребята-следопыты установили, что это письмо было написано при освобождении хутора Богатова.
А 30 января 1943 года капитан Абрикосов сообщал родным Якова Родкина следующее: "Стрелок-красноармеец Родкин Я.Б., уроженец  г.Орши, рождения 1922 года в бою за родину погиб
30.о1.43.Похоронен в х. Богатове Белокалитвинского района Ростовской области."
    Яков Родкин, один из многих миллионов погибших на войне,- родной брат члена комитета ветеранов Ариэля Иосифа Родкина, о котором в этой книге – отдельный материал.
 

И ПОНЫНЕ НЕ УТИХАЮЩАЯ
                БОЛЬ
   

   Мой дорогой брат Зиновий Борисович Степанский  родился 20 августа 1924 года в городе Славянске. В дальнейшем  семья переехала в Днепропетровск, который для нас родным городом.
   Когда началась война. Мы эвакуировались на Кавказ, а  затем
В Туркменскую ССР.
  Женя (так всегда называли моего брата) сразу же пошёл в военкомат, просил, чтобы его отправили на фронт. Но его по молодости не брали.  Позже, после неоднократных хождений брат
Был мобилизован и отправлен в город Ашхабад в пехотное училище. А затем был фронт. Зиновий был командиром стрелкового взвода, принимал участие в боях с ненавистным врагом.
   В одном из боёв в январе 1944 года он был ранен и отправлен в госпиталь. Уже в феврале, хотя рана не совсем ещё зажила, Зиновий упросил, чтобы его выписали. Сказал, что всё заживёт, пока он доедет в часть.
   …Последнее письмо от Зиновия было из Минска.
   Мой брат погиб смертью храбрых 24 июля 1944 года. Он был убит в Прибалтике.
   Извещение о его гибели пришло в Туркмению, а оттуда нам переслали его в Днепропетровск, куда мы возвратились. Когда город был освобождён советскими войсками.
   В извещении (их называли тогда похоронками) было указано место захоронения моего дорогого брата.
  Через много лет мы с мужем Григорием Кейтельгиссером ( о нём написано в трех книгах об ариэльских ветеранах войны) поехали в Прибалтику, чтобы побывать на могиле Зиновия, но,увы, мы его фамилии там не обнаружили. Тогда мы пошли в военный комиссариат, где,  как  оказалось, были очень отзывчивые люди. Они обещали нам всё выяснить и прислать нам нужные сведения.
   Так оно и произошло, и уже в следующем году мы вновь поехали в Прибалтику. Конкретно – в красивое чистое местечко Капчаместис Ладзинского района Литовской ССР.
   Мы сразу увидели его фамилию на братской могиле, где похоронено десять фронтовиков.
   … У нас осталось много треугольничков (писем с фронта) от Зиновия и – тяжкая боль в сердце.
   Осталась и фотография, что на этой странице. Она сделана в 1942 году. На её обороте сохранилась сделанная карандашом дарственная надпись: «На долгую и добрую память дорогим родителям от их сына, курсанта военно-пехотного училища Степанского  Жени».
                Дина Степанская

                ОТ БОМБ В СИБИРЬ


    В предутренние часы 22 июня 1941 года мы спали в своей комнате, пока чей-то громкий стук в дверь не разбудил нас.
Тётя Маруся, соседка по коммуналке, дрожащим от волненья голосом сообщила отцу о нападении германии на нашу страну. Новость эта быстро облетела наш барак. Спать уже никому не хотелось.
  Немецкие армии быстро двигались по нашей территории. Вскоре эхо войны стало осязаемым и в наших краях. По Днепру стали прибывать баржи и теплоходы с ранеными солдатами и беженцами. Самыми главными пострадавшими стали евреи, над которыми нависла угроза полного уничтожения. Многие евреи не знали, что им делать и оставались на своих местах. Так было и у нас в Запорожье.
Все, кто остался, погибли. Но те, кто понимали, что им грозит, эвакуировались на восток. Отец мой к тому времени работал слесарем на Запорожском моторостроительном заводе. Это было военное предприятие, где изготавливали двигатели для самолётов. Вместе с заводом нас увезли далеко на восток, в Омск.
  Отец рассказывал мне потом, как это было. Немцы уже начали бомбить наш город. 18 августа они захватили остров Хортица, откуда обстреливали нас. Завод был демонтирован и погружен на железнодорожный состав. Мы собрали нехитрые пожитки и ранним утром отправились на вокзал, где стоял подготовленный к отправке эшелон. Мать несла на руках сестру иду, а я которому исполнилось 5 лет, телепался рядом, зажав в руке доверенный родителями старый чайник.
   Мы, дети, мало чего понимали в происходящих событиях и плыли по воле судьбы.
      Люди понимали, что уезжают в далёкие края, но не знали куда.  Захлопнулись ворота вагонов. Состав дёрнулся,
Медленно зацокали колёса на стыках рельс.
  Вскоре мы почувствовали первые неприятности от действия немецкой авиации. Случилось это в самом начале нашего пути. К счастью, бомбы разорвались позади нашего эшелона и никто не пострадал.
   Наша авиация отогнала немцев от нас.
   Был такой запомнившийся эпизод. Это было ночью. Состав неожиданно  остановился,  и послышались команды всем оставить вагоны. Хватая своих детей, люди в панике прыгали из вагонов, стараясь как можно дальше отбежать от эшелона. Бежали и мы. Отец нёс на руках Иду, а я держался за маму. Переведя дух. Скатились в спасительный овраг. Глядя вверх, я видел, что шёл бой между нашими и немецкими самолётами. Потом бой затих и раздалась команда бежать к своим вагонам. Обошлось…
  После двухмесячного путешествия наш состав прибыл в Омск. Было довольно холодно. Здесь уже была зима. Подали грузовики и отправили нас в какую-то школу, а потом развезли по квартирам. Так закончилась эвакуация и началась для нас новая жизнь.

                Борис Файерман.
 
ПОШЛА НА РАБОТУ, А ЗАВОДА – НЕТ…

  Этой удивительной женщине с библейским именем Эстер перевалило за 96 лет. Для этого возраста она прекрасно выглядит, её подвижности и жизнерадостности могут позавидовать и те, кто значительно моложе. А между тем
Эстер Файнбург, наша ариэльская землячка, с первого и до последнего дня была в ленинградской блокаде, знала все её тяготы, знала голод и холод, испытала на себе многое из того, о чём вспоминают люди её поколения, побывавшие в годы войны в кольце блокады.
- Когда началась война, я жила на Моховой, а работа моя была на Охте, куда надо было идти пешком на завод «Северный пресс». Там делали гранаты, и я проверяла их годность на специальном приборе.
А в один из дней я пришла на работу, а завода – нет. Его разбомбил фашистский самолёт. Я осталась без работы. Когда вернулась домой, увидела след разорвавшейся бомбы прямо рядом с жилищем. В
квартире была изуродована дверь, а всё остальное, слава Богу, было в целости. Дома был нестерпимый холод. Сейчас это трудно себе представить. Помню, как соседка принесла мне, больной, воду в стеклянной банке, а ночью я услышала треск: вода замёрзла, а банка лопнула. Её супруг Рахмиэль («я очень удачно вышла замуж!») ушёл на фронт с первого дня войны (вернулся только в ноябре 1945 г.), и была Эстер совсем одна в блокадном городе с его трупами, что валялись на улицах, с постоянным ощущением приближающейся смерти. Она стала немыслимо худой.
- Мне спас жизнь один человек, согласившийся взять меня в охрану на железной дороге. И я ходила с винтовкой у вокзала… хотя не умела стрелять! Меня перевели в другое место по той же охранной части,
а винтовку заменили пистолетом. Мне повезло, работа – это паёк, а паёк – это жизнь! Повезло сказочно!
Муж вернулся с фронта совершенно больным. Он ушёл из жизни, когда ему был всего 51 год, в 1966 году. В Израиле Эстер с 1980 года.
   Живёт в Ариэле с сыном и с невесткой. Всё у неё хорошо.
    Порадуемся за эту удивительную женщину


О блокаде, музее обороны Ленинграда      
Ты мне верни, о память, эти дни…
С.Ботвинник.

  Неподалеку от нашего дома, где мы обитали блокадной зимой 42 -го, на набережной Фонтанки, напротив Летнего сада, на территории     между Фонтанкой и  Соляным переулком уже во время блокады, в 1942 году начал создаваться Музей блокады Ленинграда, расположившийся  в  знаменитом когда-то здании сельскохозяйственной выставки.
 Это был замечательный памятник мужеству Города и мужеству его жителей. Невозможно было без слёз видеть навечно запечатленные в музейных экспонатах блокадные улицы, дома, бредущих по обледенелым улицам ленинградцев, застывшие трамваи и  троллейбусы, разрушенные бомбами дома…Музей принимал от жителей города сохранившиеся предметы быта, письма, фотографии, свидетельства напряженной трудовой жизни города, участия населения в борьбе с врагом.  Это было общее детище родного Города, с гордостью вышедшего из смертельной схватки с врагом непобежденным и непобедимым.
 Помню заполненные народом залы, печальные, заплаканные лица посетителей, их напряженно внимательное выражение. 
 
  .Закрытие и разгром Музея обороны Ленинграда не афишировались. В 1949 году под предлогом ремонта или реконструкции его закрыли. Со стороны казалось, что это ненадолго, и вскоре музей вновь откроет свои двери. А в 1953 году в здании музея  разместили  какую-то воинскую часть. Любовно и бережно собранные ленинградцами и сотрудниками музея бесценные экспонаты были безжалостно уничтожены.
 И это ещё одно из преступлений сталинской клики.
Репрессировав музей, уничтожив музейные ценности сталинские палачи полагали стереть из памяти и героический подвиг ленинградцев и свои преступления.
 Прошло больше 60 лет, пока в маленькой части бывшего великолепного здания, в небольших 8 залах, со  входом со стороны Соляного переулка, открылись экспозиции Музея героической обороны и блокады Ленинграда. Туда-то мы и направились с Тамарой, отдавая почётный долг городу и нашим погибшим сверстникам и родным.
Музей производил странное впечатление. Его экспозиции и размещенные в залах экспонаты более или менее подробно рассказывали о военной ситуации, которая складывалась в предшествующие блокаде дни, и во время блокады. Портреты военачальников и фотографии военных, как и образцы вооружения и обмундирования занимали достойное место. Правда, ни один документ и ни одна экспозиция не рассказывали посетителям, как могла сложиться ситуация, в результате которой многомиллионный город оказался беззащитным и заведомо обреченным на гибель, какие грубые просчёты и преступная, а может быть и преднамеренная деятельность оставили
город и его жителей фактически наедине с вооруженным до зубов врагом, жаждущим сравнять город с землёй…
Напрасно мы искали стенды, раскрывающие участие простых жителей города в его обороне. Не показано, как мы, дети и подростки, и наши родители участвовали в строительстве оборонных сооружений, рыли окопы и траншеи, оборудовали на чердаках домов точки борьбы с зажигательными бомбами, как оборудовались бомбоубежища, как город размещал в специально оборудованных убежищах школьные классы для продолжения учёбы во время налётов и бомбёжек…
Да что говорить об этом? Мне было странно и грустно не увидеть в музее героической обороны и блокады Ленинграда достойное отражение его героизма в
подвиге, например, Театра музыкальной комедии. Этот театр работал и в самые страшные дни блокадной осени и зимы 42 – го года, а потом до прорыва и полного снятия блокады, часто давая по два представления в день.
 Ровно в 16 часов вечера поднимался его роскошный занавес и начиналось волшебство искусства. «Марица», «Свадьба в Малиновке», «Баядера», «Сильва»,- самые великолепные оперетты мировой классики ежедневно исполнялись в театре. Откуда брались силы у голодных актёров на безукоризненную игру, искромётный юмор, лёгкие танцы?  На несколько волшебных часов зрители – фронтовики, жители блокадного города и мы, мальчишки и подростки из соседних домов, ставшие завсегдатаями театра, - забывали о голоде и войне, переносились в сказочный мир любви, весёлой интриги, юмора, чарующей музыки.
В сердце навсегда сохранится любовь и благоговейная память о поистине великих актёрах этого блокадного театра – Колесниковой и Королькевиче, Янете и Пельцер,
Свидерском и Михайлове, Болдыревой и Кедрове, артисте балета юном Саше Комкове, с которым подружились мои старшие братья Зоренька и Семочка.
С немецкой педантичностью, ровно через 15 минут после начала вечернего представления начинался налёт и объявлялась воздушная тревога. Зрители спускались в убежище, а после окончания  тревоги, обычно через 30 – 40 минут, зрители возвращались на свои места. Кстати, это было самое удобное время для нас, безбилетников, пробраться в театр и устроиться на немногочисленных свободных местах на галёрке. Снова взвивался занавес, и волшебство продолжалось, вернее,  возникало вновь, так как оперетту начинали играть сначала.
В декабре бомбёжки участились, прямое попадание фугасной бомбы в соседний дом № 15 не только полностью разрушило этот жилой дом, но и повредило здание театра. В конце декабря состоялось последнее представление в помещении театра Музыкальной комедии на улице Ракова, а уже в январе 42 – го года театр стал давать свои спектакли в помещении театра им. А.С.Пушкина, на площади Островского, где и проработал до полного снятия Блокады.
А разве не о героизме ленинградцев и об их уверенности в Победе и прекрасном будущем города свидетельствовали продолжающиеся школьные занятия? Пусть бы нынешние жители города увидели, как их дедушки и бабушки занимались в классе, оборудованном в бомбоубежище под стоматологическим институтом на Невском проспекте, как их уроки прерывали тревоги и бомбёжки, за партами рядом с ними и
просто на партах и на полу в это время сидели прохожие, которых тревога застала на улице или в магазине.
Помню, как начались занятия в нашем 4 –м классе 222 – й школы, где-то в начале ноября 41 –го. Когда война началась, были каникулы. Я тогда перешел из 3-го класса в 4-й 11–й школы, расположенной рядом с нашим домом на ул. Ракова 5. На дачу мы не уехали и шумной мальчишеской гурьбой носились по опустевшим дворам, не понимая ещё, что детство кончилось.
Вскоре нас собрали в школе и объявили о решении городских властей отправить нас в пионерские лагеря. Чем было мотивировано это роковое решение – паникой ли, желанием уберечь детей от тягот предстоящей обороны города, желанием освободить родителей от забот, чтобы они целиком отдавались труду на оборонных предприятиях и строительстве оборонных сооружений, - уже теперь не узнаешь. Не знаю, как другие классы, а наш попал в лагерь неподалеку от Малой Вишеры, как раз туда, где уже находились немецкие передовые части и замыкалось кольцо ленинградской блокады.
 . Каким чудом папе   удалось разыскать нас и примчаться за нами буквально на следующий день, я не знаю. Помню только, как мы счастливые лежали   на возу с душистым сеном, крепко держась за руки нашего героического папочки, бурая лошадка, бодро цокая копытами, тянула воз к железнодорожной станции. Потом был пригородный
поезд, полупустые вагоны, остановки из-за бомбёжки поезда, воздушный бой, развёртывающийся на наших глазах, и, наконец, победа нашего ястребка, сбитый и горящий немецкий юнкерс и тела немецких лётчиков в желтых комбинезонах, вздрагивающие в такт стуку колёс нашего поезда, победно продолжающего свой путь к Ленинграду.
Мы узнали потом, что вскоре после нашего отъезда из лагеря район, где были расположены пионерские лагеря, был занят немцами. Воспитатели и дети бежали, но спастись удалось немногим.
    Достойное место в Музее могли бы занять экспозиции и документы, рассказывающие о  работе высших учебных заведений, оставшихся в блокадном городе.
В семье моей жены хранится бесценная реликвия - блокадные дневники моего тестя, профессора Политехнического института А.С.Тумарева. В годы Блокады его кафедра теории металлургических процессов, возглавляемая академиком А.А.Байковым, не только продолжала научную работу, но её сотрудники своими руками в лабораторных условиях отливали оболочки разрывных гранат, ремонтировали сами и консультировали работников оборонных заводов по наладке и ремонту металлургического оборудования цехов. Да и другие кафедры и лаборатории института продолжали работать и вносили свой неоценимый вклад в оборону города. На моём письменном столе долгие годы стояла рубашка разрывной гранаты- лимонки, отлитая Алексеем Семёновичем в его лаборатории в 1941 году.
 Многое могли бы рассказать ещё пока живые дети и внуки сотрудников института, работавших в блокадные годы. Уверен, что и на кафедрах и в архивах Политехнической академии можно найти ещё сохранившиеся документы и фотографии тех лет.
В годы работы в Педиатрическом медицинском институте я участвовал в подготовке и проведении его 50 – летнего юбилея. Тогда мне довелось познакомиться с документами и фотографиями, рассказывающими о работе института в годы Блокады.
Поистине это могло бы быть началом большого труда под названием «Педиатрический – героический», а уж материалов, если не для отдельного зала, то для солидной экспозиции в Музее обороны и блокады Ленинграда, было бы более чем достаточно.
В этой экспозиции достойное место должно быть отведено бессменному ректору института, начиная с года его открытия в 1925 году, профессору Юлии Ароновне Менделевой, которая была снята с работы и репрессирована в 1949 году по так называемому ленинградскому делу. Тысячи спасённых благодаря её деятельности в Блокаду  жизней больных детей, госпитализированных  в клиники института, сотни жизней сотрудников института, профессоров, преподавателей, врачей были сохранены благодаря этой мужественной женщине.
 Институт все годы блокады проработал и как научное и учебное заведение и как первоклассная больница. Регулярно проводились заседания Учёного совета, защищались диссертации, велась научно – исследовательская работа, издавались научные статьи, сборники, готовились книги и учебники.
У меня в архиве хранятся копии фотографий института тех лет и сохранившиеся страницы протокола одного из заседаний учёного совета в 1942 году, написанного рукой учёного секретаря в блокадные годы, моего учителя академика (тогда ещё профессора) А.Ф.Тура.
В 1942 году состоялся приём студентов и начался учебный 1942 -1943 год. Читались лекции, проводились практические занятия. Благодаря энергии Юлии Ароновны работало подсобное хозяйство, снабжавшее больных, студентов и сотрудников института дополнительным питанием. Золотыми буквами должно быть вписано в историю ленинградской блокады, что в Педиатрическом институте в страшные блокадные годы не умер от голода ни один больной ребёнок, ни один студент и ни один преподаватель и сотрудник!
Это лишь малая толика того, что, по моему мнению, мнению одного из оставшихся в живых жителя блокадного Ленинграда, должно найти место в Музее героической обороны и блокады Ленинграда.
 .
Меня неприятно поразила одна из экспозиций, рассказывающая о борьбе с нарушениями чистоты и порядка в блокадную зиму 1942 года. В качестве примера напряженной работы административных органов в борьбе за чистоту приводится Протокол заседания административной комиссии Куйбышевского, кажется, района.                Рассматривалось дело гражданина Перчонка, который по доносу его соседки, не имевшей
сил или желания присутствовать на заседании, якобы вылил нечистоты прямо из окна своей комнаты.
Соседку представляла на заседании комиссии её подруга, передавшая членам комиссии содержание жалобы. Несчастный обвиняемый оправдывался и отрицал всё, в чём его обвиняли. Тем не менее, комиссия признала его виновным, и присудила к  4 месяцам тюремного заключения, хотя могла ограничиться и денежным штрафом.
 Поразила жестокость и бесчеловечность этого приговора, фактически обрекшего на смерть 60-летнего несчастного Перчонка, ибо вряд ли кто-нибудь мог надеяться, что больной, истощенный человек сможет выжить в тюрьме, в условиях блокады. Членов комиссии не смутил тот факт, что вряд ли старый, ослабевший от голода человек, нашел бы силы поднять на уровень окна какую-то посудину и вылить из неё что-то.
   Тот, кто жил в блокаду, помнит залитые нечистотами лестничные клетки, надолбы из мочи и фекальных масс. Помнит героический и нечеловеческий труд ленинградцев, поголовно участвовавших в очистке города весной 42 года, вывозе нечистот и мусора в реки и каналы и специально отведённые места, благодаря чему город был спасён от угрозы эпидемии желудочно – кишечных заболеваний. Но для описания этого подвига места в музее не хватило.
Неужто музейным работникам неясно, что представленный документ – это скорее свидетельство звериного антисемитизма, проявлением которого был злобный навет на несчастного старика и его коллективное убийство, из ряда таких его проявлений, как составление списков евреев и коммунистов  для передачи их фашистам, когда они, как надеялась эта сволочь, займут город. Что ж, было и такое позорное пятно в биографии великого города.
  Ну, а нынешние работники музея только ещё раз доказали, что ещё плодоносит чрево, которое вырастило гада.
А какой заряд оптимизма и надежды на близкую помощь давали «Окна сатиры»!
         Талантливые карикатуры, разящие острой сатирой фашистских зверей и их приспешников размещались на больших стендах в вестибюле Елисеевского магазина на Невском проспекте, перед входом в театр Комедии. Перед ними всегда были зрители, и можно было увидеть, как на лицах голодных, измученных ленинградцев появлялась улыбка.
 Тем не менее и эта страница героических блокадных будней не вписалась в нынешнюю музейную картину блокадного Ленинграда.
Шел июнь 2010 года. В прошлогодних газетах, в дни 65-летия со дня полного снятия Блокады Ленинграда публиковались выступления нынешнего мэра города Валентины Матвиенко, рассказывающей о планах расширения Музея героической обороны и блокады Ленинграда, о том, что новое здание музея будет построено рядом с Пискаревским мемориальным кладбищем, и что в этом, супероснащенном современной техникой музее, подвиг ленинградцев будет показан полностью и всесторонне.
Не знаю, почему эти планы не возмутили ленинградцев. Зачем строить новое здание для музея, когда  этот музей уже существовал с 1942 года, и здание,  в котором он был создан, существует. Разве не справедливо освободить это здание, кстати,  специально построенное для музейных целей, и вернуть его музею?
А воинская часть вполне может удовольствоваться любым другим зданием,  в том числе и вновь построенным.
Я бы считал справедливым, чтобы ремонт и реконструкция исторически принадлежащего репрессированному музею здания был произведён целиком за счёт главных исполнителей преступного сталинского приказа о закрытии музея в 1949 году.
 Оставлять это здание воинской части и не вернуть его Музею, - это подписаться снова под человеконенавистническим приказам о репрессировании музея, приказом о гражданской казни музея, приказом, который предписывал стереть из памяти бессмертный
подвиг ленинградцев.

        РЯБИНОВАЯ НАЛИВКА


   Предблокадная осень 41-го запомнилась мне моим любимым парком Политехнического института, окружавшем наш дом.В тот год мало кто из преподавательских семей выехал на дачу. Поэтому в парке было необычайно много детворы - совсем
малышей и школьников. Мы много играли, большей частью в войну, но и в старые, сейчас почти забытые пятнашки, чижик, прятки, лапта - все они продолжали
доставлять нам удовольствие.
     После неудачной  эвакуации с детским садом моей сестренки Танечки в Боровичи, откуда мама увезла нас буквально из под носа наступавших немцев, мы с Танечкой не расставались. Её рыжая кудрявая
головка всегда была рядом со мной, она пыталась играть со старшими детьми, чтобы не оставаться одной, но больше всего любила играть в придуманные мною игры.
     Однажды мне пришла в голову идея готовить наливки, как когда-то  делала их бабушка и мама. Мысль об этом, вероятно, возникла из-за того, что в нашем парке осенью 41-го было очень много рябины, усыпанной гроздьями крупных темно-оранжевых ягод. Мы с Танечкой стали собирать бутылки, а потом наталкивали в них спелую рябину и засыпали добытым дома сахарным песком. Чтобы мама не заме-
чала пропажи, мы брали понемногу из сахарницы на кухне, из буфета в столовой и из большой банки в шкафу. Это богатство мы хранили в бумажном кулёчке в детской, а потом использовали на нашем произ-
водстве.
      Но, во всяком случае, бутылок с будущей наливкой получилось довольно много. Мы с Танечкой закупоривали  их пробками из туго свернутых обрывков газет, а потом  прятали в самом тёмном, и как мы
были уверены, безопасном  месте, чтобы их никто, кроме нас, не обнаружил,- глубоко под ванной, за колонкой. Вряд ли сейчас кто-нибудь помнит старинные чугунные ванны на
красивых чугунных лапах, блестящие черные железные колонки, украшенные затейливым литьем, с красивыми кранами-смесителями. Вот за эту колонку Танечка своими тоненькими ручонками проталки-
вала бутылку за бутылкой.
      Потом другие детские заботы отвлекли нас, и мы забыли и о рябине, и о наливке…Начавшиеся  было школьные занятия вскоре прекратились. Насту-
пили суровые блокадные дни, хотя мы ещё не понимали, какая огромная беда накрыла наш прекрасный город. Папа хорошо понимал, что
нужно сделать всё возможное, чтобы спасти семью.
С помощью своего друга профессора Шрейбера, бывшего директора Политехнического института, ставшего в 40-м директором завода «Русский дизель», нашу семью, т.е. маму и нас с сестренкой включили в список эвакуироваемых с заводом и вскоре голодные и холодные дни блокадного Ленинград сменились на холодные дни в чужом городе Горьком, мамины безуспешные поиски работы, унылое и убогое жилье в крохотной комнатушке, куда нас против воли хозяйки
подселил горсовет…
     Когда мы уехали в эвакуацию, папа остался в осажденном Ленинграде. Его кафедра теории металлургических процессов стала малень-
ким оружейным заводиком. В папиной лаборатории отливали оболочки для гранат – лимонок, а кафедра выполняла специальные заказы для ленинградских заводов. Он получал рабочую карточку, но
силы постепенно покидали его. В конце 42- года было принято решение об эвакуации учёных института на Большую землю.И в начале 43-го года в Горький приехал чудом выживший, истощенный, больной дистрофией, но всё-таки живой, наш любимый
папочка. Ему сразу дали рабочую карточку, завод выделил какие-то продукты. И папу удалось спасти. Он не только поправился, но и очень скоро стал работать начальником заводской лаборатории, мы
получили отдельную квартиру, словом, жизнь наладилась…И однажды папа рассказал нам, как ему удалось спастись от голода.
      По его словам, это было настоящее чудо. Когда он сварил и съел всё, что можно было превратить в еду: столярный клей, ремни, обойный клей, он стал катастрофически быстро слабеть. Однажды, бесцельно бродя по опустевшей, а потому казавшейся огромной квартире, он забрел в ванную комнату и уронил на пол уже потухшую папиросу. Курево в блокадном Ленинграде ценилось не меньше хлеба, и папа стал разыскивать закатившийся куда-то окурок. Его нигде не было, и  шаря рукой под колонкой, он нащупал какую-то бутылку. Он вытащил бутылку из-под ванны и с радостью и удивлением обнаружил в
ней тягучую, сладкую и приятно пахнувшую жидкость. Это была наша рябиновая наливка!
    И это было спасение. Благодаря этой находке папе удалось поддержать силы.
     А, кроме того, папа расценил эту находку как знак судьбы, живой привет от любимых дочек.
С каким наслаждением папа выпивал каждый день по маленькому стаканчику целительного напитка. И этой находки ему хватило почти на два месяца. Но эти два месяца спасли ему жизнь!
    Давно остались позади страшные годы войны и блокады. Я сама  уже бабушка. И много воды утекло с той поры. Но  и сейчас, когда я бываю в парке родного Политехнического, и мне на глаза попадается
рябина , я с нежностью вспоминаю наш детский винный завод, неумело приготовленную наливку, моего любимого папочку…И не могу сдержать слёз.
И, конечно, моё любимое вино – это рябиновая наливка!
                Тамара Фонарёва

                НИКОГДА НЕ БУДЕТ ЗАБЫТ   


  Ушёл из жизни Михаил Фризер, ариэльский ветеран войны, автор
установленного в нашем городе памятника воинам-евреям, погибшим
 во годы Второй мировой войны. В последние годы бывший фронтовик
был очень болен, прикован к постели…
              Михаил Фризер - воспитанник детского дома города Кузнецк
Пензенской области. Окончив десятилетку, он в этом же детдоме и
остался, но уже - воспитателем. Отсюда же
был призван в армию в 1942-м. Когда шла война. Но на фронт, его,
комсорга полковой
роты, не пускали, несмотря на его неоднократные просьбы и рапорты.
- Я настойчиво просился на фронт, но мне обещали и не отправляли.
Я говорил, что в тылу не могу больше и в конце концов своего добился.
В начале августа1943 года я был направлен в 140-ю Сибирскую дивизию. Через
 пару дней учёбы стал вторым номером пулемётного расчёта. Вскоре
 был его первый бой. Бой за высоту под Севском.
- Мне повезло,- рассказывает Михаил,- я попал в боевую обстрелян-
ную часть, где было с кого брать пример в схватках с врагом.
Он воевал на Центральном и 1-м Украинском фронтах, принимал
участие в форсировании Десны, Сожи, Днепра, в освобождении горо-
дов Новгород - Северск, Речица, Коростень, Шепетовка, Новогород-
Волынск. В ходе войны довелось ему стать артиллеристом и в этой
ратной профессии встретить Победу на косе Фриш-Нерунг, находясь
в составе войск 3-го Белорусского фронта. К этому времени стал Ми-
хаил Фризер командиром взвода управления отдельного артиллерий-
ского дивизиона. Он награждён орденом Отечественной войны,
многими медалями. А в мирной жизни бывший детдомовец Михаил
Фризер был художником-оформителем. Последнее его место работы
в России перед репатриацией в Израиль - известный в Москве Парк
культуры и отдыха имени Горького.
   Не случайно именно он, Михаил Фризер, стал автором памятника
воинам Второй мировой войны в Ариэле. Каждый год собираются
Здесь бывшие фронтовики, отмечая праздник Победы над гитлеров-
ским нацизмом. Увы, по состоянию здоровья Михаил Фризер не
бывает в торжественные дни у своего детища. Но о нём, участнике
той вселенской битвы, всегда вспоминают соратники, товарищи по
оружию.
  Вечная тебе пямять,ветеран…
 
        ОСТАЛОСЬ  ТОЛЬКО ИЗВЕЩЕНИЕ…

    Когда началась война, мне было всего полтора годика, поэтому я только со слов знаю о своём
отце, который где-то под Смоленщиной пропал без вести. По паспорту папу звали Сруль-Лейб, а в жизни он был Изя. У него было шесть братьев, и все они ушли на фронт.  Мы жили в Москве, где я родилась.               Мама мне рассказывала, что к началу войны отёц был болен и мог долечиться сначала, а потом пойти на фронт, но он категорически отклонил эту возможность, и никакие уговоры мамы не помогли. Папа сказал: все братья мои ушли бить врага, это же должен сделать и я.
   И получили мы извещение о том, что боец  Сруль Боязный  пропал без вести. Это всё, что осталось у нас от папы.
    Уже после Победы нас нашёл какой-то папин однополчанин и рассказал, что в ноябре 1941 года они попали в окружение под Смоленском, где погибли почти все.
    Мама моя, её звали Лея, царство ей небесное, была идейной коммунисткой, каких тогда было немало. Она занимала весьма солидную должность в цехе, где вышивали знамёна.  Уже после войны в 1951 году по злостному навету (кому-то захотелось занять её место) маму посадили. Я помню, что у нас дома был
тотальный обыск. Чего искали, не знала тогда, не знаю и сейчас. Но хорошо помню, как всё, что можно было, в доме перерыли, копались даже в моих игрушках. Как бы то ни было, мама оказалась в Бутырке  вместе с такими же,  как она, безвинными женщинами, жёнами известных людей. А я жила у дедушки с бабушкой. Между прочим, при обыске многое у нас забрали, в том числе и снимки, где мои родители сфотографированы вместе. Поэтому не имею возможности сопроводить эту публикацию такой фотографией.
    Когда умер «гениальный вождь и учитель», а также
«отец всех народов», маму  освободили.  Она  тем не менее оставалась верной делу партии, и такой была не только она одна. Мама ушла из жизни в 1984 году.
    Я со своей семьёй в Израиле с 1992 года. Уже 20 лет.
                Фира Чернявская.



  Стихи для Лидии Чечель

    Увы, эта книга  выходит без неизменной участницы
Всех моих сборников об ариэльских ветеранах  - без
Лидии Чечель. Этой славной женщины, всегда рассказывавшей на страницах моих книг о своём замечательном муже-фронтовике Михаиле, больше с нами нет.
  В это невероятно трудно поверить. С этим невозможно смириться…
   Автору довелось работать вместе с Лидией на одном из местных предприятий. И вот однажды
 группа женщин этого мифаля  попросила меня написать стихи по случаю славной даты  - 85-летия Лидии Чечель.. Обычно я в таких случаях отказываю категорически. Но на этот раз...
    На этот аз я даже решил поместить эти стихи на свою страничку сайта СТИХИ.РУ, дабы имя той, кому они посвящены, стало известно бОльшему кругу людского сообщества.
    Итак, стихи от имени женщин нашего коллектива.

                ЮБИЛЕЙНОЕ

Пришло в весеннем многоцветии
К нам юбилейное событие.
Восьмидесятипятилетие
Сегодня нашей славной Лидии.

И в этих наших строчках женственных
Пускай звучит струна елейная.
Так пусть она звучит торжественно,
Ведь это дата юбилейная.

Ты на большой дороге жизненной
Невзгоды знала и свершения.
Но твой талант, повсюду признанный,
Ещё далёк от завершения.

На ниве творчества-художества
Ты, шествуя шагами твёрдыми,
Ещё стихов напишешь множество
И озадачишь нас кроссвордами.

Живешь ты, дорожа минутами,
Не зная косного и пресного,
И в телевизоре-компьютере
Находишь массу интересного.

Живи ж с энергией нетающей,
Что на высокий ум помножена,
Ведь далеко тебе до ста ещё,
А нам 120 жить положено.

 Я вижу, что на эти стихи в интернете нет-нет, да кто-нибудь заглядывает, что радостно для автора, что и говорить.
   Памяти Лидии Чечель был посвящён специальный выпуск местной газеты «Ещё не вечер».Очень много там тёплых слов…
   Мы договорились с Лидией, что она будет одной из участниц и этого сборника. Она, как всегда, хотела дать для него стихи. Одно из них посвящено её любимому мужу.
          
    Как трудно без тебя

Ты ушёл из жизни слишком рано,
С той поры прошло немало лет,
Но в душе не заживает рана.
Предо мною только твой портрет.
Ты был добрым, умным и красивым,
Всё умел и всё творил любя.
Ты во всех делах давал мне силы.
Если б знал, как трудно без тебя.

…Как  трудно без Лидии Чечель всем, кто её знал…
 
   СКУПОЙ ЯЗЫК ДОКУМЕНТОВ


   Cемья Владимира Халфина попала в Израиль благодаря тому, что удалось извлечь из военного архива личное дело  его отца  Михаила (так записано во множестве сохранившихся документов; очевидно, это перевод на русский имени Менаш, что в советское время практиковалось на каждом шагу). Не будь этих документов, границы исторической родины были бы для Халфиных закрыты.
   А между тем Михаил Бенционович Халфин – участник Великой Отечественной войны. Он вернулся
с орденом Красной Звезды, медалями «За оборону Кавказа», «За взятие Будапешта», «За взятие Вены» и «За победу над Германией».
  В документах, бережно хранимых в семье, есть автобиография Михаила, из которой видно, что родился он в 1913 году в местечке Ржищево  Киевской области. Учился в Днепропетровском строительном институте на вечернем отделении, стал инженером-строителем. По этой специальности и работал. В 1936 году был призван в армию, служил в сапёрном батальоне. После армии вновь работа.
   И – война, на которой он оказался сразу же в 34 армейском управлении оборонительного строительства Южного фронта. Затем была стройбригада 8-й сапёрной армии того же фронта. В 1942 году Михаил оказался в штабе армии. В его военной биографии значатся ещё Северо-Кавказский,
Волховский фронты, а также армейская оперативная группа гвардейско-миномётных частей Юго-Западного и  3-й Украинского фронтов.
    Язык документов скуп. В них только факты.
  Думается, что эти факты свидетельсвуют о том, что
Михаил Халфин, пройдя дорогами Великой Отечественной с первого до последнего дня, проделал
большую ратную работу и внёс свой достойный вклад в дело уничтожения гитлеровского фашизма.
  Потому и фигурирует он в этой книге. Потому и не должно быть забыто имя этого одного из миллионов
тружеников войны, вернувшегося с неё украшенным достойными боевыми наградами.
   

                МЕНЯ ВСЁ ВРЕМЯ ПРЯТАЛИ

      Отец Владимира Халфина Менаш встретил 22 июня 1941 года на румын-
ской границе. Он был пограничником Естественно, непосредственные
 военные действия коснулись его сразу. Семью Менашу, в том числе и
двухгодовалого сынишку удалось эвакуировать в так называемом вагоне-телятнике.
Это было необычайным везением для них, ибо эвакуация случилась
в последний момент.
- Дедушка, к которому мы приехали в Днепропетровск, глазам
своим не поверил, что мы с мамой вырвались из-под самого носа
гитлеровцев, с границы, из самого пекла, - рассказывает Владимир
Халфин, – от избытка чувств дед порвал на себе рубаху.
Но если с румынской границы им удалось вырваться, то убежать от
стремительно наступающих захватчиков из Днепропетровска им не
удалось.
- Мы были под немцем два года и восемь месяцев, пока в 1943 году
не освободили город Днепропетровск,- продолжает Владимир.
- Из воспоминаний главным образом то, то меня постоянно прятали,
постоянно скрывали, чтоб не попадался на глаза немцам и полицаям.
Иначе не сносить бы мне детской еврейской головы. Меня даже кре-
стили, чтоб не попал под подозрение…И Бог, как говорится, мило-
вал.
Удивительно, но в тех войсках, что освобождали Днепропетровск,
был и отец Володи! Он был тогда командиром батальона катюш.
Менаш нашёл свою семью в освобождённом городе!
    Пусть  всяк читающий эти строки представит, какой радостной была
эта встреча! Словами это рассказать трудно.
- Это я уже помню,- говорит Владимир Халфин. – Помню, что отец
приехал с каким-то генералом, помню даже фамилию этого генерала
– Чайковский. Помню, что они повесили мне на шею автомат без
рожка, надели на меня пилотку и солдатские сапоги! Я и сейчас
ощущаю запах дёгтя, исходящий от этих сапог. Я во всём этом вышел
на крыльцо, чтоб все видели, какой я! Эта картина  перед моими
глазами как  живая...
        У освободителей времени было в обрез. Надо было двигаться
 дальше на запад, гнать ненавистного врага.
         Менаш бил гитлеровцев до конца войны, был ранен в Венгрии. Вер-
нулся домой в чине капитана. Умер Менаш в 1984 году.
           Интересно, что армейскую службу проходил Владимир Халфин в
Германии. Интересно и то, что возвращаясь со службы в 1962 году,
он по совету отца посетил в Москве того самого генерала Михаила
Чайковского, с которым приезжал, освобождая Днепропетровск, его
отец. Генерал успел побывать в лагерях, что носят имя «вождя всех
народов». Как без этого…
            Конечно, это тоже была прекрасная встреча…
В Израиль Владимир приехал в 2000 году из Каменск-Уральска, где
прожил сорок лет.

   ВСЕМ АКСАКАЛАМ АКСАКАЛ!
Первым  из  представителей сильного пола этой книге несомненно должен быть знаменитый в нашем горподе аксакал, которого зовут Михаил Шурупов.
   Ведь этому человеку, бывшему фронтовику, в нынешнем году исполняется 104 года!!!
   Конечно, о нём рассказывалось и в других моих сборниках обариэльцах-фронтовиках. О нём был материал
в еженедельнике «Секрет». Вот он:

    ПЕРВОМУ ИЗ ГЕРОЕВ - 100 ЛЕТ!
Михаил АлександровичШурупов -
единственный из фронтовиков-
ариэльцев, который уже осуществил
"программу" АД МЭА. Ему 100 лет!

Он родился в Москве 27 декабря 1909 года.
В Москве окончил гимназию и поступил на
театральные курсы. Они, эти курсы, определи-
ли то, чем он занимался в дальнейшем всю
жизнь. Вся она была связана для него с под-
мостками. Даже на фронте занимался он этим
делом, правда, не сразу. Уйдя на фронт добровольцем, в 1941 году сначала был санитаром. Выносил с поля боя раненых солдат. И делал это так умело, что получил в самом начале войны орден Красной Звезды. А вскоре ему предложили создать на фронте театральную группу, которая была призвана поднимать боевой дух солдат. Это была его военная работа, не оставшаяся без награды. Эта деятельность
Михаила Шурупова была приравнена к боевой, о чём свидетельствует полученная им медаль "За боевые заслуги". На фронтовой творческой стезе встретил Михаил красавицу-аккордеонистку Веру Демиховскую, ставшую его женой. С ней прошли они всю войну до победного дня, который застал их во Львове. В этом городе они и остались, работая на той же театральной ниве. В годы войны смерть не раз смотрела им в глаза. Иной раз спасало чудо. Такой случай был. После
выступления перед ранеными бойцами в одном из госпиталей очень просили их остаться в этом госпитале ещё на день. Но артисты спеши-
ли в другую часть, где их ждали. И оказалось, что если бы остались они, то все бы погибли, ибо буквально через час после их ухода тот
госпиталь разбомбили нацисты, и в живых не осталось никого. Это был далеко не единственный случай такого рода. Но судьба, как говорится, миловала, и жив он, Михаил Александрович Шурупов по сей день, перевалив за десятый десяток.
    В Израиле он с 1990 года. Живёт с дочерью Ириной и внуком Робертом. Намерен соблюсти известное еврейское предначертанье –
АД МЭА ЭСРИМ !



                ЧЕРЕЗ ВСЮ ЕВРОПУ



   Михаил  Шмаратов  родился в Польше Начало войны застало его в местах, что
называется, не столь  отдалённых, но – после раздела этого государства - уже на террито-
рии СССР. Он оказался в Онежских лагерях. В связи с войной его освободили досрочно.
Отправили на работу в Орск, а в 1944 году Михаил был призван в армию и прошёл
подготовку для военных действий в пехотных войсках. Освоил стрелковое оружие.
Однако, попав на фронт, он был отобран в артиллерию.
- В район военных действий мы переправлялись на пароходе  из
Одессы, - рассказывает Михаил  Шмаратов. - Наш пароход бомбили
немцы,  но ни одна их бомба цели не достигла: мешали советские
истребители. Когда мы прибыли на место, нас стали распределять по
разным частям. Сначала это делал командир 116 стрелкового полка,
набрав сотни пехотинцев, а затем для отбора в артиллерию прибыл
капитан Иванов (и сейчас помню его фамилию). Опытным глазом он
выделял самых крепких из нас и спрашивал каждого: «Хочешь
воевать в артиллерии?» И я попал в число сорока бойцов, им отобран-
ных. А далее – неделя подготовки, и я артиллерист. Я стал вторым
номером у орудия – заряжающим.
В этом качестве он прошёл по сути дела всю Европу – Венгрию,
Болгарию, Румынию, Югославию, Австрию.
Два эпизода как сегодня живы в его памяти. Под Балатоном он шёл
по траншее рядом с командиром взвода, когда рядом разорвался сна-
ряд. Командиру взвода всего изранило, оторвало руку, а его не
коснулся ни один осколок.
Другой случай был в Австрии. Немецкий снаряд угодил прямо  в их
орудие, но так случилось, что весь боевой расчет отправился в этот
момент за снарядами, и артиллеристы уцелели. Там же, в Австрии,
встретил Михаил день Победы.
В Израиле Михаил Шмаратов с 2007 года. У него здесь три сына с
семьями.
 
                КНИГА О ДЕСАНТНИКЕ             

    В жизни бывшего десантника Юзефа Шварцмана  со времени выхода книги «Аиэльцы из сорок первого» произошло событие литературного свойства. В Израиле (Хайфа) вышла книга …о нём самом!
   Она названа его именем  - «Юзеф». На лицевой странице обложки
рубрика: «Спасшие мир от фашизма».
    Он безусловно один из тех, кто внёс личный вклад в избавлении человечества от коричневой чумы. Книга в основном об этом.
    Эта книга сделана к некруглой дате – 87-летию со дня рождения
главного её героя. Так же как и эта книга делается не по поводу какого-либо юбилея, как уже было сказано в предисловии.
    Под обложкой, на которой изображен выброс парашютного десанта, нашли место материалы, где о главном герое рассказывают
коллеги и журналисты, есть в книге и собственные воспоминания Юзефа Шварцмана, опубликованные в разных изданиях Израиля и Киргизии, откуда он репатриировался на Обетованную землю.
   Книга о нашем славном земляке  имеется ныне не только у его родственников и друзей, она уже стала достоянием нескольких музеев нашей страны, в частности, знаменитого музея, организованного в г.Хадера дважды земляком Юзефа Шварцмана
- Давидом Зельвенским – оба они из молдавского города Рыбница.
   Книга богато иллюстрирована. В ней фотографии ближайших родственников Юзефа – его родителей, супруги, увы, уже ушедшей в иной мир, его родного брата(служившего, между прочим, в армии вместе с знаменитым артистом Кириллом Лавровым),его детей и внуков. Здесь же снимки боевых товарищей главного персонажа – бывший председатель  ариэльского  комитета ветеранов Моисей Моносов, его бывший заместитель Михаил Закс, фронтовики Владимир Новаковский и Яков Гольдин.
    В книгу перенесены фотографии  из израильских журналов и газет, где в разных ситуациях присутствует Юзеф Шварцман. Особое чувство остаётся от снимка, где в военной форме стоят рядом дед и внук  - бывший десантник Юзеф Шварцман и солдат
Армии Обороны Израиля Геннадий Гольденштейн. Преемственность поколений…

                ЧЕЛОВЕК МИРНОЙ  ПРОФЕССИИ

   Роману Шифману  уже десятый десяток. Это человек, о котором не расскажешь в коротком очерке. Жизнь
 его  необычайно  богата событиями, ключевое из которых – война.
  Он родился в Польше, в еврейском местечке Трохенброт и помнит себя с пяти лет. Помнит много и подробно. Начал учиться на сапожника, но не мог переносить запах дёгтя. Тогда пошёл на выучку к портному. Научился шить очень красивые брюки.
  Когда в 1939 году произошёл раздел Польши, он оказался там, где были советские войска.
  - Тогда не стало работы,- вспоминает Роман. – Я выучился ещё и на тракториста, но в селе Сильна, где я оказался, было плохо с едой. Пришлось вернуться к себе в Трохенброт. Там сел за трактор и впервые заработал 100 рублей, большие по тому времени деньги. А 16 апреля 1941 года меня призвали в армию. В конце июля направили на фронт. По дороге нам встретились беженцы евреи. Я решил, что на фронте меня всё равно убьют и отдал кому-то из беженцев все свои документы. Но до фронта мы не доехали. Мы были западниками и боялись, что мы перебежим к немцам, как это делали многие украинцы. Нас отправили в тыл в Кировскую область. Здесь строили аэродром, нужна была рабочая сила. Мы жили в лесу, в палатках. Спали на соломе.
Надзор за нами осуществляло НКВД. Украинцев, которых им удавалось поймать, они расстреливали. Остались только евреи. Мы были чернорабочими. Меня спасло то,что я не курил и выдаваемую каждому порцию махорки менял на хлеб. С аэродромом (его строили почему-то на болоте)ничего не получилось. Главный инженер повесился.
  Нас перебросили на строительство танкового завода в Нижнем Тагиле. Жили в землянках, в ужасных условиях. И тут мне крупно повезло. Меня приметила заведующая местной аптекой, еврейка, у которой на войне погиб сын.
Она взяла меня под свою опеку, кормила гречневой кашей.
Это было спасением для меня.
   В дальнейшем я попал на строительство доменной печи  в городе Чусовой. Война кончилась, но возвращаться мне было некуда: все мои родственники погибли. Не осталось никого. Уничтожили немцы и наш дом. Поэтому я не вернулся на родину.
   Роман Шифман в конце концов вернулся к своей главной,
очень мирной профессии – портного. Это дело он освоил первоклассно и пользовался заслуженным авторитетом. В 1948 году в Чусовом встретилась ему славная девушка Слава, с которой создал он семью, жил в Житомире, а впоследствии репатриировался в Израиль.
  Сегодня Роман и Слава живут в Ариэле. И дай им Бог счастливой старости.
   О Романе Шифмане можно написать отдельную интересную книгу. Жизнь его богата событиями. Если 92-летний ветеран этого захочет, автор готов ему помочь.

                РАБОТАЛИ БЕЗ ВЫХОДНЫХ

     Слава Шифман, в девичестве Фанберштейн, в 1925 году в небольшом украинском городке Малые Виски, где её и застала война с гитлеровцами. В этой войне погибли многие её родственники, не успевшие эвакуироваться из Одессы, Полтавы и Днепропетровска. Погиб  в одном из боёв её отец лев Фанберштейн. И по сей день хранится у Славы похоронное извещение о его гибели. И старший  её брат Наум пал  сметрью храбрых в одном из сражений Великой Отечественной.
   А сама она с мамой была эвакуирована на Урал в город Чусовой.  Хорошо помнит, что они очень долго до этого города добирались.  А когда добрались, слава устроилась  на металлургический завод, где в одном из цехов выпускали   снаряды. Она, 16-летняя девочка была  бракировщицей, осуществляла технический контроль с помощью специальных измерительных инструментов. Так Слава , участница трудового фронта, вносила свой вклад в дело разгрома врага.
   - Это была очень трудная работа, которую не каждый мог выдержать, - вспоминает  Слава Шифман. – Мы работали по 12 часов в сутки, проверяя снаряды. Одну неделю с восьми утра до восьми вечера, другую – с восьми вечера до восьми утра. Работали без выходных дней. Я помню,что еле-еле держалась на ногах и худая была, как тростиночка. Сейчас это трудно себе представить. Некоторое время работала слава здесь и после войны, но затем поступила на курсы закройщиков и работала по этой специальности до самой пенсии.
    В Чусовом познакомилась Слава со своим будущим мужем Романом, с которым живёт сейчас в Ариэле.
 
 
           ЕДИНСТВЕННАЯ  ПАМЯТЬ

     Перед вами, уважаемый читатель, снимок-реликвия, бережно  хранимая  в семье  ариэльского  первопроходца Асгара Шульца. Это единственная фотография, где он ожжет увидеть свою мать, которую звали Хана, и свою сестру Рему, что рядом матерью слева.
   Все остальные фото его мамы и родной сестры не уцелели
со времени  Второй мировой войны,  когда им всем вместе пришлось в самом её начале бежать из Минска.
   Об этом рассказано в книге «Ариэльцы из сорок первого».
Рассказывал сам Асгар:
  - Минск бомбили с первых дней, и мы – мама, сестра и я –
24 июня 1941 года пошли в бомбоубежище медицинского института, директором которого был мой отец, который ушёл в этот день на работу, и больше мы его не видели.
Незадолго до этого в общежитие привезли торф для отопления, а в него попала зажигательная бомба и он загорелся. Бомбоубежище пришлось покинуть и двинуться из города.
   Мама несла меня шестилетнего на руках, и конечно, ей было тяжело. Увидев это, маме предложил свою помощь студент-медик, его звали  Йюда Кутиков. Он взял меня  на 
руки,  и мы двинулись за пределы столицы Белоруссии. Ночью мы оказались в лесу, но тут неожиданно пронёсся слух, что немцы выбросили десант, и нужно было немедленно покинуть эти места. Двинулись дальше. Меня так же продолжал нести студент. Выходя из леса, беженцы растянулись. Одни ушли далеко вперёд, другие сильно отстали. Среди тех, кто отстал, были и мама с сестрой.
    Шестилетний  Асгар плакал на руках у студента: «Где мама? Где мама?»  Йюда решил подождать. Но их никто не догнал. Больше ни маму, ни сестру Асгар не видел никогда.
   Уже после войны он узнал, что кто-то – или мама или сестра подвернула ногу в том тяжёлом пути. Они не смогли двигаться дальше вместе со всеми беженцами. И кончилось это тем, что попали они в минское гетто.
  Вернувшись в Минск после  войны, Асгар, разумеется, наводил справки о своей маме. Он узнал, что она с 14-летней Ремой прятались в доме деда (маминого отца). Дом находился в центре Минска, по улице Танковой. Это была территория гетто. Хану знали в городе многие, ведь до войны она работала в ЦК партии Белоруссии, в отделе партийного контроля. В партию она вступила ещё в 1918 году, когда ей исполнилось 15 лет.
  В минском гетто, которое немцы ликвидировали в 1943 году мама и сестра Асгара Шульца погибли. Там же погиб и родной брат мамы Исаак, прятавший у себя двух раненных красноармейцев. Их выдал предатель. 
   О маме Хане и сестре Реме напоминает сегодня 77-летнему Асгару Шульцу  фотография, сохранившаяся с того далёкого времени. Это любительский снимок. Его качество оставляет желать лучшего. Но ценность  фотографии от этого не уменьшается. Ведь это единственная память о маме и сестре.

              Двадцать лет спустя

     Отделение ветеранов войны г. Ариэль отметило своё двадцатилетие. Оно было создано по инициативе фронтовика Александра Розенштейна и поначалу собрало 32 ветерана. А.Розенштейн был участником обороны Сталинграда, участвовал в форсировании Днепра, освобождении Киева, Польши, Чехословакии.
   В 1995 году А. Розенштейн  в связи с тяжёлым заболеванием вынужден был оставить занимаемый пост.
Его сменил Моисей Моносов, очень много сделавший  для
нашей организации. Благодаря  ему,  наш комитет расположен сейчас в двух отдельных домиках, выделенных
мэрией и  находящихся на её содержании.
  Ещё одной важной заслугой Моисея Моносова стало создание при комитете музея «Героическая борьба еврейского народа против нацизма во Второй мировой войне». Открытие музея состоялось в марте 1998 года.
 Здесь представлено большое количество стендов, соответствующих теме, а также фронтовые письма, воинские награды, планшеты, книги, воспоминания участников боевых действий. Музей признан одним из лучших в Израиле.
   5 мая 2000 года в Ариэле был торжественно открыт памятник воинам – евреям, автором проекта которого был
член комитета Михаил Фризер. У этого монумента ежегодно проводятся торжества, посвященные дням Победы.
   В 2009 году по состоянию здоровья ушёл с руководства комитетом Моисей Моносов. После его ухода из жизни в 2011 году музей носит его имя.
   На посту руководителя Моисея Моносова сменил А. Сапожников, а 7 ноября 2011 года вновь избранный состав комитета возглавляет Иосиф Родкин.
  Комитет регулярно проводит встречи ветеранов в день 23 февраля, встречи блокадников, посещает своих членов на дому и в эшкобите.
   За последние пять лет издано четыре книги об ариэльских ветеранах («Они победили!», «Словно в одном батальоне», «Ариэльцы из сорок первого», «Юзеф» - автор член комитета Леонид Ветштейн). Свои книги выпустили ветераны войны Иосиф Полковский, Владимир Новаковский, Юрий Гутман. Об ариэльских фронтовиках много публикаций в израильской прессе и в интернете.
   Сейчас в ариэльской организации 33 ветерана и инвалида войны, 16 блокадников Ленинграда,19  участников трудового фронта, 2 узника гетто.

                М. Бабицкий.