Бог по имени Любовь

Ольга Гаркуша








БОГ ПО ИМЕНИ ЛЮБОВЬ

Роман


Книга написана в детективно-приключенческом жанре. Главный герой произведения – человек труда, шахтер «Краснолиманской», в условиях, навязанных криминальными структурами, проявляет крепкий шахтерский характер, пройдя через испытания болью, предательством, одиночеством, сохраняет в себе чистоту помыслов, человечность, любовь.
В романе использованы фрагменты истории ГП «Угольная компания «Краснолиманская», имена первого руководителя, известных горняков предприятия  приведены без изменения, но исключительно в историческом аспекте и к событиям, происходящим в книге отношения не имеют.
Автор благодарит своих земляков, чьи образы, характеры и судьбы послужили прототипами героев романа.

2002 г.



  Любимому школьному учителю
Тамаре Николаевне Солодянкиной
                ПОСВЯЩАЮ








ЛЮБОВЬ ДОЛГОТЕРПИТ, МИЛОСЕРДСТВУЕТ,
ЛЮБОВЬ НЕ ЗАВИДУЕТ, НЕ ПРЕВОЗНОСИТСЯ,
НЕ ГОРДИТСЯ, НЕ БЕСЧИНСТВУЕТ, НЕ ИЩЕТ
СВОЕГО, НЕ РАЗДРАЖАЕТСЯ, НЕ МЫСЛИТ ЗЛА,
НЕ РАДУЕТСЯ НЕПРАВДЕ, А СОРАДУЕТСЯ
ИСТИНЕ; ВСЕ ПОКРЫВАЕТ, ВСЕМУ ВЕРИТ,
ВСЕГО НАДЕЕТСЯ, ВСЕ ПЕРЕНОСИТ.
ЛЮБОВЬ НИКОГДА НЕ ПЕРЕСТАЕТ…

Послание Апостола Павла
Коринфянам 13, 4-8













І
Свободных мест в вагоне не было, но и в проходах никто не стоял. Нет бы ей в другом месте остановиться, так вот ведь… Астахов поднял глаза на хрупкую, серенькую какую-то немолодую в общем-то женщину, взиравшую на него с робкой надеждой, и неохотно подвинулся, основательно потеснив эффектную молодую особу в шубке из натурального меха, явно не из тех, что в изобилии предлагаются неискушенному покупателю на местных рынках. Сапожки итальянского происхождения радовали глаз первозданной чистотой. «Это при нашей-то грязи, - угрюмо подумал Астахов, - летает она, что ли?». Особа повела плечами, приспосабливаясь к новому положению тела, понимающе улыбнулась, тряхнула по последней моде остриженными волосами, блеснув ненароком крошечным бриллиантиком в очаровательно маленьком ушке. «Такая женщина – в электричке. Бывает же!, - лениво рассуждал Астахов сам себе. – Впрочем, почему бы и нет, может, у нее час назад «Мерседес» увели вместе с мужем, вот и пришлось бедолаге…».
Серенькая тетя деловито рассовала многочисленные авоськи, уселась наконец, теребя истертую  до матерчатой основы ручку старенькой дерматиновой сумки.
- К сыну еду, - доверчиво поведала непонятно кому, - в тюрьму. Непутевый он у меня. Без Бога в сердце. А вы в Бога верите?
Последний вопрос был адресован  конкретно Астахову. Тот коротко взглянул на женщину, неопределенно пожал плечами. Этого оказалось достаточно. Серенькая тетка просияла и благоговейно достала из сумочки черную книжицу с золоченым крестом на обложке. «Так, началось…, - обреченно подумал Астахов, но промолчал однако. Женщина между тем умело извлекала из Святого писания стих за стихом, вдохновенно комментируя каждый из них с поправками на текущий момент. Астахов принял отрешенный вид, отвернулся к окну, отметив попутно, что дама в шубке его примеру не последовала. Слушала пожалуй что с интересом, не имевшим ничего общего с банальным «из вежливости».
Путешествующих проповедников Астахов недолюбливал. Недолюбливал даже больше, чем вагонных побирушек. От последних отвязаться было проще. Не смотри в их сторону и они, понятливые, пройдут мимо в поисках граждан более милосердных. Эти же, руководствуясь неведомо какими побуждениями, выбирали себе собеседников всерьез и надолго. Единственный способ избежать общения с ними – отключиться и думать о своем. Это Астахов умел. Благодаря этому качеству он  слыл среди друзей хорошим собеседником. Умеет дескать слушать и не перебивает никогда. Благодаря этому качеству ему удалось умыкнуть от обязательного выслушивания сострадательных монологов после смерти Наташи.
Наташа умерла неожиданно и для Астахова и для окружающих. За какую-то неделю сникла, увяла. Областное медицинское светило – плешивый тщедушный профессор положил ему на руку сухую ладонь, сказал коротко:
- Оперировать поздно.Мужайтесь.
- Как это поздно?! Как поздно, - взвился Астахов. – Ведь неделя всего как заболела?
- Она болеет, по меньшей мере – год.
- Но ведь не жаловалась…
- Терпела, значит.
Астахов никому не сказал, даже дочери. Часами носил жену на руках, как ребенка, целовал глаза, шею, волосы и умолял:
- Ты выздоравливай, прошу тебя. Я очень тебя прошу.
- Я постараюсь, - обещала Наташа. И она старалась, очень старалась. Но не смогла…
- А вы возьмите, возьмите – голос серенькой тетки вернул Астахова к действительности. Она уже собралась выходить, стояла в проходе, придерживая левой рукой незатейливую пирамиду из авосек, правой же протягивала  Астахову Библию,  - Это подарок.
Астахов взял книжицу, смущенно улыбнулся, спрятал во внутренний карман куртки.
- Бог есть Любовь, - улыбнулась тетка в ответ. – Всякий верующий в Него не умрет, но будет иметь жизнь вечную.
Тетка засуетилась, подгребая к себе многочисленные авоськи, которых, увы, было больше, чем рук. Народу в проходе основательно поприбавилось, что создавало дополнительные проблемы. Молодой мордатый крепыш двигался по проходу, подобно ледоколу пробивая путь к выходу двум хмурым накачанным субъектам, которые в помощи его, похоже, ничуть не нуждались. Наткнувшись на препятствие в виде серенькой тетки, «ледокол» кашлянул в кулак и постучал ей в спину костяшками пальцев, как в дверь. Тетка встрепенулась, выпрямилась, оглянулась с виноватой улыбкой. Мордатый приобнял ее за плечо, отодвинул малость, освобождая путь дружкам. Воспользовался этой возможностью, правда, только один, второй остался на месте. Тетка все с той же виноватой улыбкой отчаянно вертела головой, явно торопилась. И вдруг торопиться перестала, странно дернулась  и медленно осела в руках крепыша. В уголке рта появилась робкая алая капелька, осмелела и скатилась к подбородку струйкой крови.
Толпа коротко ахнула и захлебнулась в гробовом молчании.
- Вот тебе, бабка и вечная жизнь, - философски отметил мордатый, склоняясь над умирающей, а может и мертвой уже женщиной.
- Помяни, Господи, душу усопшей рабы твоей, - по-поповски раскатистым басом пропел второй без тени улыбки на лице и размашисто перекрестился.
Третий то ли был молчуном, то ли не имел склонности к черному юмору. Во всяком случае голоса не подавал, стоял, наблюдая как мордатый деловито исследовал содержимое сумочки убиенной. Покончив с этим нехитрым делом, перевел взгляд на жертву, бесформенным мешком лежавшую у его ног, брезгливо поморщился, приподнял за воротник и принялся основательно обследовать карманы.
Красавец армянин, всю дорогу мирно сидевший через сиденье от Астахова в окружении своего семейства, первым вышел из шокового состояния. Даже сквозь куртку было заметно, как напряглись мускулы рук. Губы побелели, в глазах огонек неприкрытой ярости. Астахову показалось даже, что слышит, как заскрипели его плотно сжатые зубы. Армянин переложил на колени жене увесистый пакет, доселе лежавший на его коленях и медленно поднялся с явным намерением изменить ситуацию. Мордатый, не прекращая рыться в карманах, взглянул на него и бросил сухо:
- Сядь, мусор.
Жена ухватила за рукав одинокого борца за  справедливость, с силой потянула вниз, сказала одними губами:
- Сядь, Володя, с нами дети.
«А ведь и правда мент – подумал Астахов, приметив серые форменные брюки. – Это ж прямо триллер  какой-то» - Астахов старательно накручивал сам себя, но тело никак не хотело реагировать на попытку разума напомнить о его принадлежности к славному мужскому сословию. И Астахов смирно сидел на месте, впрочем, как и мент.
Между тем мордатый, покончив с неприятной процедурой, мягко опустил на пол то, что еще минуту назад было человеком и пошел к выходу. Двигать плечами уже не пришлось. Присутствующие уступали дорогу до неприличия охотно.
Электричка  мягко тормозила. В окнах замелькали пристанционные постройки. Молчун двинулся вслед за крепышом. Любитель черного юмора наклонился к трупу, рывком выдернул нож из спины убитой, вытер лезвие ее же носовым платком, быстрым шагом догоняя дружков, бросил:
- Бывайте, - и выпрыгнул в распахнувшуюся дверь электрички.
Какая-то бабенка запоздало зашлась в истерическом крике.







ІІ
Дожидаться, когда на место происшествия прибудет наряд милиции Астахов не стал. Вышел на следующей остановке (благо до нее электропоезд докатил за каких-нибудь пять минут), нисколько не удивившись, что его примеру последовали все пассажиры злополучного вагона. Возмущенных среди бывших попутчиков было немало. Каждый  торопился высказать свое мнение о распоясавшихся бандитах, об органах милиции, которые непонятно куда смотрят. Поминались недобрым словом и правительство и Президент. Тем не менее проявлять гражданскую сознательность в качестве свидетелей никто желанием не горел.
В крошечном зале ожидания местного автовокзала в момент стало тесно, как в счастливые застойные времена. Горластые путники отчаянно, но безуспешно пытались выстроиться в подобие очереди у закрытого окошка билетной кассы, которое, впрочем, незамедлительно распахнулось, явив народу удивленное лицо кассира. Счастливчики, оказавшиеся первыми в очереди, тут же принялись совать в окошко деньги, надеясь получить взамен билет на автобус до Донецка. Кассирша захлопнула окошко, предусмотрительно вытолкнув руки и деньги претендентов на места в автобусе, но тут же открыла давно не крашенную дверь рядом с кассой и вышла лично полюбоваться давно забытым зрелищем: битком набитые пассажирами залы ожидания на автостанциях канули в лету одновременно с подорожанием билетов.
Кассирша повела любопытными глазками из-под наведенных бровей и хорошо поставленным голосом объявила:
- Ближайший рейс на Донецк через 4 часа, а что собственно произошло?
Переполненные впечатлениями пассажиры тут же облепили дородную фигуру билетного кассира, с готовностью в несколько голосов выдавая последние новости криминальной хроники. Астахов поморщился, потер переносицу и решительно вышел в широко распахнутые двери вокзала. В полную грудь дохнул свежим морозным воздухом, достал сигарету, закурил. Оглянулся на шумный неуютный зал ожидания, сплюнул и широким шагом направился в сторону шоссе.
Ждать пришлось долго. Машины проезжали часто, но никто не тормозил. Астахов порядком промерз, но обижаться на бесчувственных владельцев автомобильного транспорта не спешил. Время неспокойное нынче и всякий милосердно подхваченный на трассе путник вполне может оказаться либо грабителем, либо маньяком.
Астахов в который раз обреченно взглянул на часы и отчаянно замахал проезжающему синему москвичу. Водитель лихо затормозил, сдал назад. Дверца машины распахнулась.
- Ну, садись, что ли, - на Астахова жизнерадостно смотрел любитель черного юмора из электрички. Бросило в жар, по спине поползли колючие мурашки. Астахов затравленно оглянулся. Никого. Распахнулась задняя дверца москвича. Показалось знакомое мордатое лицо, на котором впрочем никаких эмоций не отражалось. Не смотря на внушительные габариты, парнишка легко выкатился из машины, неспешно достал сигареты, закурил, все так же спокойно взирая на Астахова. Его место на заднем сидении тут же занял Молчун и тоже уставился на приросшего к асфальту путника. Пауза явно затянулась.
Астахов попятился. Ноги не слушались. Догоревшая до фильтра сигарета больно обожгла пальцы, привела в чувство скованное страхом тело. На все еще ватных ногах Астахов развернулся и побежал в сторону автовокзала, ожидая скрипа шагов за спиной или, того хуже – выстрелов. Но ни того, ни другого не последовало, и, пробежав метров двести, Астахов рискнул оглянуться. Москвичонок стоял на месте, а его владельцы не проявляя видимой активности, молча смотрели вслед убегающему.
Астахов сбавил темп, дыхание сбилось, казалось, что сердце превратилось в большой надувной шар, который вот-вот лопнет, стучало в висках… «А что им собственно стоит сесть в машину и догнать?» - подумал Астахов и остановился, снова оглянулся на шоссе. Москвича уже не было. С высокого тополя снялась стая жирных ворон и, громко каркая, деловито расселась на заснеженном пустыре. Тихо. Нигде никого. В груди и в висках перестало стучать. Попустило, значит. «А чего я собственно испугался? И почему меня должны были убить? Свидетель? Так это ж надо весь вагон перестрелять. Нарвались они на меня случайно, это ясно. А зачем остановились? В их положении брать попутчиков – полный идиотизм», - вопросы  назойливо стучались в мозг, но до автовокзала Астахов дошел так и не ответив ни на один из них.
В зале ничего не изменилось. Пассажиры, толкаясь и поругиваясь, проводили спешное расследование, пытаясь  решить - почему убили тетку. Предположения высказывались самые разнообразные.
- Сектанты счеты сводят, - со знанием дела разъяснял осанистый мужичок, - у них это нормальное дело.
- Ну и чего ты плетешь, - с азартом перебила крепенькая тетенька, уютно рассевшаяся в углу на огромадной сумке и уплетавшая бутерброд с колбасой, - баптисты люди смирные и честные, между прочим. У нас в селе ихний молитвенный дом. Они песни поют красивые и молятся Христу, как полагается. А чтоб украсть чего, так нивжисть. И первая заповедь у них, между прочим, «не убий».
- Ну да, - вступила в разговор худенькая благовидная женщина, у которой ни сумки огромадной, ни бутерброда с колбасой не было в наличии и она сиротливо подпирала стену рядом с кассовым окном – как полагается, - Это что ж это за молитвы такие, если они креста на себя не кладут и икон не признают, наш батюшка…
- А между прочим сектанты на нашем кладбище собаку к кресту прибили, - совсем по-взрослому поведал пацан лет девяти и уже собрался перейти к изложению подробностей, но, получив увесистый подзатыльник от матери, обиженно замолчал.
- Это не баптисты, это сатанисты, - разъяснил ребенку осанистый мужичок, - а это секты разные. Те Богу служат, а эти сатане. Ритуал у них такой…
- О, так может ее эти, сатанисты, и кокнули, - догадался пацан и получил еще один подзатыльник.
Кто-то тронул Астахова за плечо. Тот оглянулся и увидел за спиной улыбчивого детину лет сорока в засаленном тулупчике.
- Ели вам на Донецк, так автобус за углом.
Астахов благодарно улыбнулся и вышел искать автобус, вслед потянулся тонкий ручеек пассажиров, постепенно перерастая в толпу, рвущуюся к автобусу, который очень даже мог всех и не вместить. Астахов прибавил шагу. Водитель, все так же приветливо улыбаясь, вошел последним, (в салоне как ни странно, уместились все), поискал глазами кого-то, приметил Астахова, подмигнул и по-свойски сообщил то ли всем присутствующим, то ли лично Астахову:
- Рассчитаемся по прибытии, - уселся за руль, автобус натужно зарычал и тронулся.
Астахов облегченно вздохнул и посмотрел на часы. Начало четвертого. Да, при таком раскладе вернуться домой еще сегодня он не успеет. А надо бы.
Завтра у Катьки юбилей. Завтра Катьке двадцать пять. Последние три из них дочка мечтала о видике. Астахов подумывал сменить телевизор, Наташка хотела к морю. После долгих семейных споров отца с дочерью приняли компромиссное решение – купить видеодвойку. Наташкину мечту о море большинством голосов признали несущественной, тем более, что Наташка была домохозяйкой, в отличии от мужа с дочерью в семейную казну ничего не вносила – поэтому ее мнение считалось второстепенным. Почти всегда. Два года они с Катькой складывались с получки по пол-сотни, меняли на баксы и заначивали. А пол-года тому разбили заветную копилку, чтобы истратить деньги на Наташкины похороны, старательно избегая смотреть друг другу в глаза. Наташка мечтала о море. Теперь ее мечта блажью уже не казалась. Но поздно, увы. Теперь блажью   казалась пресловутая видеодвойка. Но вот уже пол-года Астахов суеверно боялся испортить Катькину мечту. Они, мечты эти бабьи, должны сбываться. Иначе они просто неоправданны, иначе они не нужны. И что делать, если женщины жить без них не умеют.
Завтра у Катьки юбилей. И Астахов подарит дочери видик, самый классный, европейский. Не без труда выхлопотав ссуду у директора шахты, прибавил отпускные – должно хватить. Астахов снова посмотрел на часы.
Автобус легко притормозил, не доезжая Путиловского автовокзала. Температура воздуха явно поднялась выше нулевой отметки. Уставшие от эмоций пассажиры, на приветливую улыбку водителя реагировали вяло, молча расплачивались и спрыгивали с подножки автобуса, сразу по колено утопая в жидкой снежной каше.
Астахов покинул салон одним из последних, трижды прошелся по хлюпающей жиже, помогая седенькой старушке перенести на  менее топкое место немудреный багаж, нагнулся стряхнуть снежное месиво с брюк и тут только заметил синенький «москвичок», скромно припарковавшийся в хвосте автобуса. Сердце на сей раз не екнуло и не провалилось в пятки. «Привыкаю, что ли?» - подумал Астахов, достал сигареты, прикурил, с наслаждением вдохнул горьковатый дым, бросил осторожный взгляд на «москвича». Водитель пред народом светиться, видно, не собирался. Сидел, хмуро глядя перед собой, пуская дымные струйки в раскрытое окно машины. Спутников его на заднем сидении Астахов  не приметил, да и присматриваться не стал,  щелчком  отбросил сигарету под колеса москвичу и размашисто зашагал к остановке троллейбуса.
Смотреть на часы было лень. Короткий зимний день катастрофически быстро сменился сумерками, и то, что ночевать придется на вокзале, Астахов уже понял. А не хотелось. Хотелось домой. И можно даже без ужина.
Астахов долго стоял, подпирая плечом кирпичный столбик, ковырял носком ботинка мокрый снег, изредка поглядывая в сторону москвича. «Достали… - Астахов сплюнул в лужу. – И что им от меня нужно? А может, и не от меня, может, им вообще ни от кого ничего не нужно…».
Рядом затормозила маршрутка, разукрашенная рекламной шушерой. Дверь бесшумно отъехала, в проеме показалось еще одно знакомое лицо.
- Тебе куда? – Красавец армянин смотрел дружелюбно, но без улыбки.
- А., - неопределенно махнул рукой Астахов.
- Садись, давай, - скомандовал армянин и подвинулся на сиденьи.
Астахов послушно влез в машину, уселся рядом. Дружное армянское семейство заняло места у окон, других пассажиров не было.
- В свидетели, значит, не захотел? – говорил армянин почти без акцента.
Астахов неопределенно пожал плечами.
- В гости или домой?
- Ни то, ни другое. – Астахов поморщился. Вступать в разговор не хотелось.
Мент все понял, примолк, развернулся, мельком глянув в заднее окно машины, потом на Астахова и снова в заднее окно, теперь уже внимательно, с прищуром. За такси, почти впритирку шел синий москвич. «Ну, достали…» - снова подумал Астахов, проследив взгляд попутчика, заскрипел зубами, почти физически ощущая, как закипают от гнева мозги.
- Ты вот что, - подал голос армянин, зачем-то разглядывая кончики пальцев, - если не в гости, значит – по делам. Для дел сейчас время не подходящее. Темнеет уже. Переночуешь у нас. – И повернулся к жене: - Ты не возражаешь?
Та покачала головой и вымученно улыбнулась.


ІІІ
Огромный сеамский кот упруго выгнул спину и угрожающе зашипел.
- Иди сюда, зверь. – Хозяин квартиры легко подхватил кота под живот и забросил себе на плечо. – Сеам – порода агрессивная. Чужих не любит. Ты главное резких движеий не делай. Он привыкнет.
Кот топтался на плече хозяина, продолжая шипеть и бить хвостом, но попытки прыгнуть не предпринимал.
- Пойдем к мамочке, Билл. – Хозяйка сняла с плеча мужа шипящего зверюгу, прижала к себе, нежно погладила, улыбнулась Астахову и бросила ему под ноги комнатные тапочки. – Раздевайтесь и проходите. Вас как зовут-то? Меня – Валя. – И первой протянула руку.
- Астахов. – Запоздало представился гость и пожал мягкую теплую ладонь.
- А по имени?
- Я не люблю своего имени. Мальчишеское какое-то. Сорокапятилетнему мужику не подходит аж никак.
- А если по имени-отчеству?
- Еще хуже. Станислав Станиславович.
- В самом деле. В языке запутаешься. Значит так, я буду звать вас Стасом. Не такие уж мы и старые, в конце концов.
- Старость меня дома не застанет. – Пропела хозяйская дочь и прошмыгнула в комнату.
- Володя. – Протянул руку отец семейства, улыбнулся в усы и добавил: - Пагасян.
- Проходите в комнату, - пригласила Валя и подхватила мокрые Астаховские ботинки, - носки тоже снимите здесь, ато наследите. Астахов снял носки, Валя подхватила их и удалилась в ванную, бросил на ходу: - Карина, чайник поставь.
- А почему я? – отозвалась из комнаты юная прелестница.
«Знакомая песня», - подумал Астахов, вспомнив Катьку. В комнату не пошел, как советовала хозяйка. Пошел на кухню. Вслед за хозяином.
- Я поставлю, - предложил услуги Пагасян-младший и сдернув с плиты чайник, сунул его в раковину под упругую струю воды, по-мужски уверенно глянул на Астахова, - Меня Маратом зовут.
Кухонька у Пагасянов чистенькая, уютная. Астахов расслабился, виновато глянул на Володю:
- Курить можно?
- Сам не курю и тебе не советую, - не то в шутку, не то как, попенял Пагасян, но форточку распахнул, поставил блюдце вместо пепельницы и вышел.
Астахов неспешно закурил, выглянул в окно на пустой заснеженный двор и окончательно расплавился в домашнем тепле. Вошла Валя, положила перед ним чистые спортивные брюки и полотенце:
- Пойди искупайся, воду в ванную я уже пустила.
Астахов нехотя погасил сигарету, благодарно улыбнулся хозяйке и ушел в ванную.
Когда вернулся, дружное армянское семейство чинно восседало за столом. Володя молча указал гостю на свободный стул и первым потянулся за хлебом.
Говорить за столом здесь, видно, было не принято.  Ели молча. Астахова это устраивало. Он в который раз прокрутил в голове события прошедшего дня, попытался их проанализировать. Ничего не получалось. Мешал упрямый любопытный взгляд Карины. Рассеянно ковыряя ложкой в тарелке, девушка рассматривала гостя открыто, не пряча глаз.
«Красивая девушка», - подумал Астахов, разглядывая чистое девичье лицо, роскошную косу.
…У Наташи тоже была коса. Коса не роскошная даже – роскошнейшая. Коса толщиной в мужскую руку была единственным ее достоянием. Тоненькая, хрупкая Наташка не выделялась среди подруг ни ростом, ни крепостью стана, ни размахом бровей, к тому же имела сложный характер, была скрытной, замкнутой. Обрежь косу – сидеть в девках до старости. Небогатая на женихов Наташка жила себе тихо в однокомнатной квартире четырехэтажного дома, когда Астахов – молодой высокий красавец, кандидат в мастера спорта по боксу, обладатель свеженького диплома горного инженера получил квартиру этажом выше.
Как-то невзначай они подружились, и поженились как-то невзначай. Оно конечно, в красивых подружках Астахов недостатка не имел, но ни у одной из них не было такой, как у Натахи, косы.
С рождением Катьки Наташа посвежела, зарумянилась, округлились плечи, постройнели ножки, а вот коса катастрофически истаяла. И чем только не пыталась Наташка остановить выпадение волос – все напрасно. Через пару лет шикарное достояние превратилось в тоненькую косицу десятилетней школьницы. Подруги советовали остричь, но Наташка упорно не желала расставаться с предметом своей гордости. Скручивала тоненький жгутик в замысловатый калачик на затылке, от чего казалась старше своих лет, виновато заглядывала в глаза Астахову, вроде как прощения просила, что не сберегла для него девичьей своей красы. Для Астахова потеря не была столь существенной, тем более, что она с лихвой окупалась – в доме росла белокурая глазастая красавица Катька.
Очаровательный ребенок к шестнадцати годам превратился в королеву с шикарной косой толщиной в мужскую руку.
Неотразимая Катькина красота вселяла уверенность, что с женихами проблем не будет, родители мало-помалу собирали приданое, но не тут-то было. Наметившийся  лет в десять трудный характер к восемнадцати годам стал абсолютно несносным, и в девятнадцать, и в двадцать, и в двадцать три у Катьки не то что претендента на руку не было, не было даже постоянной подруги.
Когда Наташи не стало, Астахов   с удивлением обнаружил, что потерял нечто большее, чем жену, он потерял часть самого себя, самой своей жизни часть. Ему казалось, что именно в этой утраченной части был весь смысл его. Астахова, бытия. Стоя у гроба жены, по-бабьи всхлипывая, он с немым укором смотрел в сухие Катькины глаза. Было стыдно – то ли за свою слабость, то ли за Катькино равнодушие.
Когда гроб опустили в сырой холодный зев могилы, никто не заметил, как оказались ножницы в руках дочери, никто не видел, как резала она косу. И только когда с первыми комьями земли на крышку гроба упала и жирной русой змеей сползла на землю девичья краса толщиной в мужскую руку, все присутствующие отвернулись от могилы и оторопело посмотрели вслед уходящей стриженой Катьке.
И только поздним вечером, когда закрылась дверь за последним родственником, тихо гладя плечо надрывно кричащей дочери, Астахов понял, что смерть матери Катька расценила как предательство и в слепой обиде вернула ей все, что та оставила ей в наследство…
Широко распахнутые Каринины глаза по-прежнему открыто изучали Астахова. Девчонка явно дразнила его, но это не раздражало, скорее наоборот – возвращало привычные ощущения. Астахов улыбнулся девушке, взял со стола чашку с чаем и откинулся на спинку стула.
- Что творится-то, что творится. – Нарушила общее молчание хозяйка, встала и привычно принялась убирать со стола посуду.
- Это еще что – тетку зарезали, - подал голос Пагасян-младший, - у нас в Донецке молодых девушек воруют, убивают, а родителям присылают отрезанный палец.
Карина поставила на стол недопитую чашку, встала, поправила косу  , скрестив руки на груди, подперла спиной косяк двери. Ее место сразу заняло сеамско чудовище. Не проявляя интереса к содержимому стола, кот восседал на стуле с горделивым достоинством аристократа.
- Ты где ж это такое вычитал? – обернулась к Марату мать.
- Нигде не читал, а все говорят.
Парнишке было лет четырнадцать, но говорил он с мужской хрипотцой в голосе. Над верхней губой отчетливо наметился черный пушок. «Южане взрослеют рано», - отметил про себя Астахов.
- А ты не говори. – Отец протянул руку за чайником и долил себе в чашку кипятку. – Ты женщина, Марат? Да?
Парень чуть зарделся и опустил долу пышные девчоночьи ресницы.
- А если это неправда, зачем ты меня из техникума каждый вечер встречаешь? – ядовито бросила Карина. Девушка чуть картавила и это делало ее похожей на ребенка, которым она была еще совсем недавно.
- Помолчи, Карина, - отец старательно прятал в усы улыбку.
- Я женщина – имею право! – Карина тряхнула косой, развернулась и ушла. Марат поплелся следом.
Похоже, по влиянию на семью эта девчонка уверенно держала второе место. После кота. Володя взял в руки свою чашку, переставил ее на подоконник и помог жене переместить к стене убранный стол. Все еще улыбаясь в усы, достал из шкафчика початую бутылку коньяка и крошечные рюмочки, поставил рядом с чашкой. Астахов распахнул форточку, достал из пачки сигарету. Намечался разговор. Оно и надо бы. Пагасян разлил коньяк, чуть тукнул донышком о край второй рюмки и молча выпил. Астахов последовал его примеру, виновато оглянулся на хозяйку, но той уже не было на кухне.
- Ты знаком с ними, или как? – дружелюбный взгляд гостеприимного хозяина сменился профессионально-равнодушным.
- Или как. – Астахов почувствовал, как натянулась и лопнула тоненькая ниточка доверия между ним и собеседником. Мент он и в Африке – мент. Мозг лихорадочно прокачивал ситуацию – про что сказать, чего припрятать.
Пагасян понимающе улыбнулся, подвинул поближе к Стасу сигареты. Тот расслабился. «А почему, собственно, припрятывать? Что я сделал такого, что шло бы вразрез с законодательством?». И как лицо законопослушное Астахов рассказал о встрече на шоссе с владельцами синего москвича, а о том, что они явно пожелали продолжить знакомство, а может и углубить – Пагасян догадался сам.
- С потерпевшей, то есть с убитой… тебе тоже встречаться раньше не приходилось… - пробухтел себе под нос Пагасян скорее в утвердительной форме, чем в вопросительной.
- Естественно. – Астахов механически погасил сигарету в импровизированную пепельницу.
- А в Донецк по какому делу? – в глазах мента снова засветился живой интерес, - Если не секрет, конечно.
- Да какой там секрет. Дочка – именинница завтра. Хочу ей видик подарить приличный.
- Ну это не проблема, - рассеянно пробормотал Пагасян, отмахиваясь от табачного дыма, - Есть у нас на Университетской мага… Слушай, никак не могу понять – зачем старуху убили? Мотива не вижу. Да? На религиозных фанатов наши ребята явно не тянут. Правильно? С целью ограбления? И это не катит. Им для такого дела больше подошла бы твоя соседка слева. Я правильно говорю?
- Тем не менее шмонали ее основательно.
- Шмонали основательно. И еще один вопрос – зачем публично?
- Слушай, а может хиппи какие или рокеры, - догадался Астахов, - обкурились и куражатся. Ведь ты ж посмотри: убили прилюдно  человека, обыскали прилюдно, по шоссе перли открыто, не таясь. Да и по городу тоже.
- И по городу тоже… Да нет, не наркоманы. Ты обкуренных видел когда-нибудь? Вот то-то. Они и на пьяных не походили… И на тетку эту с самого начала нацелились. Иначе не перли бы через весь вагон, поближе бы жертву нашли. Логично?
- Логично.
- Значит так – убийство заказное. Хотя и сработали его дилетанты. Да? Я так думаю…
Резкий звонок в дверь заставил вздрогнуть.
- Кто там? – тут же послышался голос Пагасяна-младшего и одновременно с ответом звонившего щелкнул дверной замок.
- Марат, - Пагасян медленно поднялся, вышел из кухни, - сколько раз ребе гово… - Мент осекся на полуслове. Астахов в два прыжка вылетел из кухни в прихожую и тут же уперся взглядом в насмерть перепуганные глаза ребенка. Марат не дергался даже, стоял, вытянувшись в струнку. Рот парнишки зажали крепкие мужские пальцы шутника из электрички, котрый в этот раз, похоже, не шутил. Зажатый в правой руке знакомый нож упирался острием в живот парнишке. Выбежав из комнаты рванулась было навстречу брату Карина, но, наткнувшись на материнскую руку, как на шлагбаум, стала, что вкопанная, у нее за спиной.
- Так, значит, - процедил сквозь зубы Пагасян, - еще один боевиков обсмотрелся. Отпусти ребенка и говори, что надо.
Шутник чуть затравленно посмотрел по сторонам, еще плотнее зажал рот парнишке. Хлюпая мокрыми кроссовками, в распахнутую дверь протиснулся Молчун. Астахов вытянул шею, высматривая третью знакомую фигуру, но тот видно в гости ходить не любил.
- Он знает, - ткнул пальцем в Астахова Молчун, - пусть отдаст. Звонкие гласные давались парню слабовато. Буква «З» звучала в его устах, как нечто среднее между «Ф» и «Ш». В сочетании с мезансценой реплика Молчуна прозвучала неожиданно комично.
Астахов невольно заулыбался. Молчуна покоробило. Переложив из правой руки в левую увесистую пушку, предварительно взвесив ее на ладони, снова перебросил в правую, резко замахнулся,  явно метя рукояткой Астахову в лоб. Почти одновременно с настенной антресоли метнулось черномордое чудовище и с лету прошлось когтями по физиономии Молчуна, в момент превратив левый его глаз в кровавое месиво. Парень дико заорал и, не выпустив даже, отбросив в сторону пистолет, попытался сбросить с плеча нежданного агрессора. Не тут-то было. Почуяв кровь, зверюга в полной мере осознал,  что является полноправным представителем доблестной гвардии хищников. Надрывно вопя и вращая налитыми кровью глазами, кот рвал зубами и когтями лицо несчастной жертвы. Попытки Молчуна защититься, казалось, только прибавляли азарту атакующему зверю.
Шутник, все еще зажимая рот мальчишке, очумело попятился. Наблюдая горячую схватку человека с котом, он не сразу почувствовал уткнувшийся в спину ствол пистолета.
- Ножичек брось, дядя, - промурлыкала на ухо Шутнику Карина, - порежешься. Тот бросил нож, чуть обернулся на девушку, мягко улыбнулся, обнаружив забавные ямочки на щеках и, согнув руку, резко рванул локоть назад. Девушка согнулась пополам, хватая посиневшими губами воздух, гулко ухнула на пол. Сохраняя чудные ямочки на щеках, Шутник вернул лицо в исходное положение, и напрасно. Мощный удар в челюсть избавил весельчака от дальнейших хлопот. Грузное тело безвольно осело, снова увлекая на пол поднявшуюся было Карину.
Астахов потер костяшки пальцев, оглянулся на возню за спиной. Молчун лежал ничком, сцепив в замочек пальцы на затылке. Пагасян сидел рядом на корточках. Пистолет мирно почивал в произвольно брошенной на колено руке мента. Свободной рукой он поминутно отбрасывал в сторону шипящего и рвущегося в бой кота.
- Отдай коту его добычу, па, - выдохнула Карина, выползая из-под спины Шутника, - пусть доедает.
На негнущихся ногах, неловко переступая через поверженных гостей, протопала к туалету Валя и, не прикрыв за собой дверь, согнулась над унитазом. Женщину рвало. Астахов почувствовал как к горлу подкатил горячий ком – впечатлительный организм готовился проявить солидарность. Сделал над собой усилие: несколько глотательных движений и глубокий вдох. Попустило.
Кося глазами на отца, бочком-бочком протиснулась за его спиной Карина. Маневр не удался. Пагасян поймал девчонку за подол халатика, потянул к себе:
- Еще раз влезешь в мужские дела – голову оторву. Ты поняла меня, женщина?
- Заметано. – Карина мягко высвободила подол из цепкой руки отца и, сверкнув глазами, ушла к матери, помогла разогнуться, подхватила под локоток, увела на кухню. Марат юркнул следом. Молчун между тем проявлял первые признаки жизни. Пальцы на затылке разжались, открыв взорам присутствующих внушительных размеров шишку. Похоже, тут погуляла рукоятка его собственного пистолета. Хозяин, видимо, помог малость отважному зверю.
Володя неспешно поднялся, выдвинул один из многочисленных ящичков тумбочки, достал синий рулончик, так же неспешно завел за спину безвольные руки Молчуна и, сложив их вместе, плотно скрепил многочисленными витками изоленты. Затем  ту же процедуру повторил с ногами многострадального гостя, предварительно сдернув с них носки, и бросил изоленту Астахову. Через минуту изрядно похудевший рулончик вернулся в шкафчик, а незваные гости мирно почивали рядком лежа.
- Так, ну а где же третий? – Астахов пошарил по карманам в поисках сигарет. В дверь позвонили. Пагасян, коротко глянув в глазок, щелкнул замком. На пороге блистал улыбкой представитель правоохранительных органов в чине старшего лейтенанта. Из-за его спины одинаково безразличными глазами взирали два дюжих молодца с лычками на погонах. Оба неспешно двигали челюстями пережевывая жвачку на манер американских копов.
- Здорово,  пенсионер, - протянул руку хозяину квартиры старшой. – Ты че, работу на дом берешь?
Улыбка парня стала еще шире. Он аккуратно вытер ноги, вошел в прихожую, поддел ботинком под бок Молчуна и, перевернув на спину, с любопытством заглянув ему в лицо.
- Ай, -яй, -яй, это кто ж его так? – поцокал языком сержант, но тут же примолк под жестким взглядом старшого.
- Да вон.., - Пагасян рассеянно кивнул на обиженно сидящего в углу Билла.
Лейтенант без церемоний подхватил на руки сеамского зверюгу, почесал за ушком, кот довольно заурчал.
- Ну ладно, чаем напоишь или как? – и не дожидаясь ответа прошел на кухню.
- Здрасьте, дядь Саш, - в унисон  протарахтели дети и слиняли.
Валя поставила на плиту чайник, сказала:
- Разберетесь сами, - и ушла.
Астахов пошел на кухню вслед за хозяином, но приметив, что его заветное местечко под форточкой уже занято дядей Сашей, обреченно вздохнул и остался стоять в дверях.
- Кто просигналил? – Пагасян подвинул бывшему коллеге блюдце – пепельницу.
- Соседи. – Лейтенант поднес зажигалку к сигарете, достал блокнот, ручку, - Ну давай, рассказывай.
Старлей уже дописывал протокол, когда на кухню, забыв вытереть ноги влетела всмерть перепуганная женщина преклонных лет, по всей видимости соседка и, проигнорировав Сашу как законного блюстителя порядка, выпалила, брызгая слюной:
- Володя, сынок, там во дворе, на лавочке, этот… мужик…. С перерезанным горлом.
Ни слова не говоря, Саша поднялся и потопал к телефону. Подержал трубку у уха, поцокал рычажком. Телефон молчал. Парень что-то недовольно прошипел сам себе. Но решил не раздражаться по пустякам:
- Ладно, рация в машине. – И уже к Пагасяну: - Пойдем, посмотрим, что там такое.
- Да я уж насмотрелся сегодня, - проворчал Володя, но все же потопал вслед за Сашей. Тот остановился в дверях, пропуская мимо Астахова, Пагасяна, соседку, и только после этого отдал команду подчиненным:
- Этих в машину, - кивнул на задержанных и двинулся вниз по лестнице.


* * *
Сердобольная соседка Пагасянов, похоже, успела обзвонить все квартиры девятиэтажки, впрочем, может и не все, но зрителей вокруг трупа собралось немало. Трех ментов и двух активистов в лице Астахова и Володи оказалось не достаточно, чтобы разогнать или хоть проредить толпу зевак. Отчаявшись очистить место преступления от любопытных, старлей прибегнул, наконец, к методу всемирноизвестного комбинатора по имени О. Бендер:
- Господа, - почти патетически воззвал к присутствующим Саша, - всех свидетелей происшедшего прошу подойти ко мне для дачи свидетельских показаний!
Уже вторично за истекшие сутки Астахов убедился, сколь несознательный народ проживает на славной земле Донбасса. Толпа рассосалась в считанные минуты и только бдительная Пагасяновская соседка осталась стоять на месте, готовая в любой момент включиться в следственную работу, как неподражаемая миссис Марпл. Впрочем, старлей воспользоваться ее услугами явно не торопился. Неспешно  обойдя стынущее на лавочке тело Мордатого, ни к чему не прикасаясь, посмотрел туда-сюда, побрел к машине, проверил на месте ли задержанные, строго глянул на подчиненных и только после этого достал и включил рацию.
Следственная группа прибыла минут через пятнадцать, что по отечественным меркам являло собой значительный прогресс. Астахов снова давал показания, мысленно кляня себя за то, что не отправился домой сразу, прямо с Путиловского. Он устал. Хотелось брякнуться на лавочку, где только что рассиживал Мордатый с перерезанным горлом и уснуть, пусть даже и на морозе. Мужик в гражданском, а потому не понятного какого чину, оказался однако человеком милосердным и отпустил их с Пагасяном еще до рассвета, взяв с последнего обещание, в 10.00 они оба будут где-то там,  Астахов не запомнил – где. Да какая разница, Пагасян знает.
…Когда Астахов проснулся, за окном то ли мглистое утро наставало, то ли блеклый вечер догорал.
- Вставай давай. – Пагасян присел на край дивана. Глаза покрасневшие, но свежевыбрит. – Поедем в «ХХІ век».
- Куда? – Астахов очумело потер глаза.
- Магазин так называется. Ты ж видик хотел. У твоей дочери сегодня день рождения. Или забыл?
- Не-ет. А только нам с тобой еще надо…
- Уже не надо, был я там.
- Когда?
- Час назад вернулся.
- А который час? Ты что не спал?
- Не пришлось. Ты заснул, минут через десять позвонили…
- Не понял…
- Короче… Сашки больше нет, - черные армянские глаза основательно увлажнились. – Погиб Саша. Вот так. И ребята вместе с ним.
- То есть, как погиб? – Астахов рывком сел на диване. – И ребята… Почему?
- Взорвался  газик вместе с ребятами… и преступниками тоже, - Пагасян чуть похлопал гостя по плечу, - в трех кварталах от нашего дома. Видимо мину подложили. Хорошо еще в это время движения на улицах не было. Ну ты, ладно, иди брейся, мойся. Я чай согрел. Астахов пошел в ванную.
- А семья где?
- Карина в техникуме, Марат в школе. А Валю ты не тревожь, голова у нее болит.
- Ясненько.
Астахов уселся за стол, чашка с чаем приятно жгла руки. За окном  заметно посветлело. Значит все-таки утро. Пошел снег.
- Так который все-таки час?
- Тринадцатый.
- Ох ничего себе! Почему раньше не разбудил?
- Говорю тебе, час назад приехал. Да ты не торопись, ребята наши в сторону Доброполья будут ехать – подбросят тебя, я договорился.
- А ты где работаешь, пенсионер? – Астахов по-хозяйски распахнул форточку, закурил.
- В «Титане», - чуть улыбнулся в усы Пагасян, - есть тут у нас такая охранная служба.
- Угу. А это, - Астахов кивнул на форменные милицейские брюки,- дорого как память?
- А что, - Володя смахнул крошки с брюк, - ткань хорошая, брюки новые. Жалко. Жена лампасы спорола – чем тебе не супер? Я вот все думаю…
Пагасян задумчиво потер переносицу.
- Убили женщину явно не наши. Залетные. И не профессионалы – это точно. А вот «УАЗик» подорвали профи. И парня этого… третьего… тоже профессионалы сделали. Зачем? Тут ясно – знали много. Я так  даже думаю – они с самого начала – смертники. Смотри как, все чистенько – человека публично убили. Свидетелей вагон, а виноватых нет. В смысле – нет вообще. Похоже, ребята эти часов эдак на пять свою смерть отодвинули.
Астахов допил чай, закурил. Рассуждения мента, путь и бывшего, были разумные. Давали хоть какое-то объяснение происходящему, поэтому слушал Астахов не раскрывая рта.
- Им хорошо заплатили, - продолжал Пагасян, - или пообещали заплатить. Им вообще, видимо, много чего наобещали, вплоть до загранпаспортов. Ничем другим такую их наглость объяснить не могу. Обещалками кормили люди степенные, авторитетные. Другим бы не поверили. Я верно говорю?
Астахов кивнул, но Пагасян этого не видел – смотрел в сторону.
- И эти степенные люди где-то их ждали. Неподалеку. На какой-нибудь развилочке. От станции, где сошли наши знакомые, две дороги – грунтовая и асфальтная, что выходит прямиком на трассу. Так вот на трассу им не надо бы. Почему? Да потому что расторопные менты её первым делом должны перекрыть. Правильно? Но они рискнули и рванули по шоссе. Вывод: на грунтовке их ждали люди, которых они боялись больше, чем ментов. Тобишь – заказчики.
- Значит они догадались, что их  хотят… того?
- Нет, думаю – нет. Парни что-то искали – забыл?
- Ну?
- И не нашли.
- Не нашли.
- А без этого самого, которое искали, все теряет смысл. Понимаешь? Они эту штучку заказчикам должны были отдать. А отдать-то и нечего. Усек?
- Ага. И хлопцы дали деру.
- Логично. Размышляем дальше. Следуя этим курсом наши знакомые нежданно-негаданно встречают тебя хорошего и смекают…
- Что я сидел рядом с баптисткой.
- Отлично мыслишь, Шарапов! А значит, она запросто могла передать тебе то, чего они не нашли. В машину ты не сел…
- Отчего же не погнались? Или не пристрелили? Оружие-то было.
- Вот этого не знаю. Может, западни опасались. А выстрелы могли привлечь внимание заказчиков. Вобщем, про что они думали и как рассуждали – мы уже никогда не узнаем. А проследили за тобой и сюда ворвались в последней надежде найти это самое «неизвестно что».
– К менту в дом – рисково.
- Да не такой уж это риск. Ментам домой оружие носить запрещено. Про то всякий пацан знает. Плюс шок от неожиданности. Менты, они знаешь ли тоже люди, у них тоже дети есть и жены. Это только в  кино мы все орлы. Да чего там, ты сам тут был. Все бы у них гладенько прошло, если бы не Билл.
- Согласен. Но одного не пойму. Зачем им было женщину эту… Прижали бы где-нибудь, забрали, что надо…
- Ну, это просто объяснить. Предполагалось, должно быть, что она знала – что, кому и зачем везет.
- Так, теперь картина проясняется. Отчасти. Знать бы, что искали?
- А зачем тебе?
- И то верно.
- В целом версия нравится?
- Пойдет.
- Бери. Дарю. Прими как правду, не майся домыслами. Забудь.
- Не понял. Это как же…
- А вот так же – забудь и все. Пусть в этом разбираются те, кому за это зарплату платят. Да и они, видимо, скоро про него забудут. Дело это – чистой воды висяк.


ІV
Как ни торопился, домой Астахов добрался затемно – пришлось заехать к следователю,  на которого свалился вышеупомянутый висяк. Тот, вопреки ожиданиям, долго свидетелям голову не морочил, кое-что уточнил в протоколе показаний и попросил оставить домашний адрес, телефон, списал себе в блокнотик паспортные данные Астахова и отпустил.
Стас открыл дверь своим ключом, вдохнул привычный уже нежи¬лой запах квартиры. Окликнул Катьку - вдруг дома. Тишина. Настроение испортилось вконец. Кошку, что ли, завести? Астахов любил, чтобы его встречали. Не вынимая из подмышки коробку с юбилейным подарком, кое-как развязал шнурки, зашвырнул в угол ботинки, по¬шел в комнату, поставил видик на стол и только после этого раздел¬ся.
Со времени его отъезда ничего не изменилось. Пожалуй только слой пыли стал погуще. Астахов раздраженно сдернул со спинки стула несвежий бюстгальтер и забросил  под одеяло незаправленной Катькиной кровати. Он делал так всегда, стесняясь сделать дочери откровенное замечание. Но застенчивых отцовских намеков Катька упорно не замечала и с постоянством, достойным лучшего применения, продолжала разбрасывать предметы нижнего белья  где ни попадя.
Катька была неряхой. Впрочем, как и ее мать. Но неопрятность жены с лихвой компенсировалась ее сердечностью, поэтому существен¬ного сего недостатка Астахов как-то даже и не замечал. Ему никог¬да и в голову не приходило называть свою  квартиру неуютной. Теперь же давно не мытые окна, заплывшая жиром плита, застиранные серовато-коричневого цвета полотенца наводили тоску, перерастающую в отчаяние и стойкое состояние депрессии.
Астахов ощупал карманы в поисках сигаретной пачки, достал пустую, рассеянно скомкал и бросил в угол. Забыл купить сигареты. Или нет? Он вышел В прихожую и принялся исследовать карманы куртки. Ага, есть! Астахов нащупал во внутреннем кармане твердый коробок, дернул молнию и достал… маленькую черную книжицу с золотым крестиком на обложке. По спине поползли мерзкие мурашки. Вспотели ладони. Вот оно. Вот оно в его руке – Слово Божие, обещающее человечеству жизнь вечную. Вот она – та самая вещица, из-за которой погибли семь человек. Астахов интуитивно бросил книгу, поймал себя на желании вымыть руки. И вдруг как-то стало то ли стыдно, то ли страшно. Книга лежала на столе бестолково уткнувшись страницами в пыльную его поверхность. «Свинство какое-то, - упрекнул Астахов сам себя, - совсем крыша поехала?». Бережно взял Библию со стола, отер пыль тыльной стороной ладони и приложил к груди, как незаслуженно наказанного ребенка… «Прости меня, Господи». Он долго сидел так, упрятав нечаянный подарок убитой женщины в ладони, прижатой к груди, пока в мозгу не захлопала крылышками стайка новых вопросов. Все они начинались с «почему?». Астахов бережно положил книгу на стол и побрел на кухню в поисках курева. После продолжительных, но безрезультатных поисков, взял с подоконника жестяную баночку из-под кофе, много лет заменявшую пепельницу, вытряхнул на газету многочисленные, но мелкомасштабные чинарики, выпотрошил, сотворил из той же газеты уродливую по форме, но внушительную по объему самокрутку и жадно закурил. Сделав несколько затяжек, Астахов вернулся к столу и снова взял в руки книжицу.
Библия была не новая и, как видно, верой и правдой прослужила своей хозяйке не один год. На лицевой странице красовалась уже несколько поистертая, но еще довольно четкая надпись: «Фролова Вера Семеновна. Церковь ХВЕ «Возрождение».
Три заглавные буквы ХВЕ ни о чем не говорили. А вот название «Возрождение» было смутно знакомо. Астахов сощурил глаз, пытаясь защитить его от дыма, поискал, куда бы стряхнуть пепел, не нашел и стряхнул на пол. Ах, ну да. В канун больших христианских праздников он часто находил в почтовом ящике отпечатанные типографским способом приглашения на богослужения. Астахов оставлял их без внимания, а Наташка аккуратно складывала в ящик письменного стола, хотя никогда богослужений этих не посещала. Если Катька не додумалась навести порядок в столе – они все еще там.
Астахов погасил самокрутку в какой-то замысловатой Катькиной вазочке и двинулся к письменному столу. Все приглашения были на месте. Взял то, что лежало сверху. В верхней части маленького листочка над основным текстом стояла надпись, набранная мелким шрифтом – «Церковь Христиан веры евангельской «Возрождение».
Лет пять-семь назад в городе появился молодой улыбчивый миссионер – протестант  из районного городка. Заходил  в библиотеки, школы, ПТУ, в нарядные шахты, словом в людные места, и общался, общался, общался. О Боге говорил немного: отвечал лишь на вопросы собеседников, а больше интересовался бытом, проблемами, увлечениями – обзаводился друзьями. Очень скоро почти все в городе знали, что зовут его Саша, что он евангелист, что у него жена и трое детей, что работает он проходчиком и вообще мужик неплохой. Относились к нему с симпатией, говорили с ним охотно, но всерьез не воспринимали. Тем не менее уже через неделю ему удалось сколотить вокруг себя группу единомышленников, которые вскоре стал именовать себя христианской общиной и зарегистрировались в местном исполкоме как церковь христиан веры евангельской «Возрождение». Как ни странно, но первыми ее членами стали работники Дома культуры, особой нравственностью в прежние времена не блиставшие. К ним не замедлили присоединиться участники самодеятельности – люди по натуре все больше взбалмошные, но зато раскрепощенные и активные, имеющие опыт общения с публикой, а также незаурядные вокальные данные, литературные и прочие сценические способности. В результате агитационно-пропагандистская деятельность крошечной церкви обрела черты привлекательности, к ней потянулись молодежь и интеллигенция. Церковь росла, вопреки самым скептическим прогнозам. Отношение к новоявленной пастве в городе было двоякое. Их уважали и презирали, их отвергали, но принимали, не слушали, но понимали,  православные называли их сектантами, провожали неодобрительными взглядами, но но в споры дипломатично не вступали. О сектантах ходили слухи самые невероятные. Им приписывались пороки самых серьезных масштабов, - от финансовых махинаций до половых извращений. Но время шло. Дурного ничего в среде общины как бы не происходило. Это не могло не радовать. И страсти поутихли.
Года через два улыбчивый Саша продал дом и уехал вместе с женой и уже пятью детьми куда-то в Калмыкию создавать новые церкви, передав паству кому-то из своих, достойному, видимо, приемнику, потому что и по его отъезде церковь продолжала расти. Зрительный зал Дома культуры, где собиралась паства по воскресеньям уже не удовлетворяла  их нуждам и, поднатужившись, община выкупила у нерадивых коммерсантов крайне запущенное здание бывшего Дома быта, переселилась в собственные апартаменты, которые, хоть и медленно, но стали приобретать приличный вид. За пять лет к евангелистам привыкли, горожане охотно посещали Рождественские фестивали, праздничные богослужения, но массового христианского пробуждения в городе пока не намечалось, да и сами верующие держались особняком, боялись, видимо, слиться с мирянами и замораться о грех.
Астахов полистал книгу. Похоже, прихожане этой церкви Библию святыней не считали. Относились к ней как к учебнику. Страницы пестрели пометками на полях, некоторые стихи были подчеркнуты красным фломастером, некоторые отмечены галочками. Однако ни загнутых листов, ни жирных пятен не наблюдалось. Видимо Книгу хозяйка все же уважала. Астахов вдумчиво перечитал отмеченные места, попытался вникнуть в  смысл – ничего криминального. Выписал поочередно начальные буквы, собрал в слова – белиберда какая-то. Что могло заинтересовать преступников в этой книжке? Астахов перевернул ее переплетом вверх, еще раз перелистал. Ничего не выпало. Внимательно осмотрел политурку. Вряд-ли ее разрывали. Нет, тут нужен специалист. Позвонить Пагасяну, рассказать о находке? Астахов вспомнил, что не взял у него телефонного номера и своего ему не оставил. Так, Володя был прав, забыть надо это дело. И Книгу эту сжечь. Хотя – зачем? Это подарок, в конце концов, пусть живет.
Мысль о подарке напомнила про Катьку и ее юбилей. «Где ж это моя именинница? – Астахов сунул в рот остаток самокрутки, посмотрел на часы, - «Надо сходить за сигаретами». Время не шибко позднее, киоск на углу торгует до полуночи.
Астахов с неохотой натянул холодную влажную куртку, сунул ноги в мокрые ботинки и вышел на площадку. За дверью напротив послышалась возня.
- Хорош шпионить, Романовна. Выходи давай, новости рассказывай, - Астахов зазвенел ключами, запирая дверь. Соседская дверь со скрипом приоткрылась. В проеме показалась худенькая фигурка соседки. Брюзглое лицо, виноватый взгляд и сивушный запах сходу выдавали непосвященным основной род ее занятий. Романовна была безнадежной алкоголичкой. Астахов помнил ее еще молодой сочной бабенкой при хозяйственном муже, вместе они  вырастили троих детей и дождались внуков. И все бы, может, у них было ладно, кабы не отошел Харитоныч  в мир иной. Одинокую вдовью долю Романовна долго мыкать не стала. Взяла в примаки мужниного дружка. Вот тут и прорезалась ее давняя слабинка к спиртному, которую покойный Харитоныч старательно замалчивал. Новоиспеченная семья пила дружно и слаженно. Через месяц-другой все добро, нажитое новым мужем с прежней семьей было благополучно пропито, а еще через полгода Романовна вновь овдовела – немолодое уже сердце мужика не вынесло беспрерывной алкогольной нагрузки.
Дальше жизнь Романовны покатилась в том же русле. Астахов не переставал удивляться тому, с какой легкостью эта женщина, в которой зеленый змий уже загубил все женское, находила себе новых спутников жизни. Все повторялось, как по сценарию – новый муж, - попойки, - похороны, - новый муж. Хотя последние годы пьянки в доме Романовны становились все более массовыми и трудно было разобрать, кто из многочисленной застольной братии является новым обладателем руки и сердца хлебосольной хозяйки.
Соседи Романовну откровенно ненавидели. Астахов ее личную жизнь воспринимал философски, нотаций соседке не читал и за мусор на ступеньках в подъезде скандалов не чинил, что Романовна не могла не ценить старалась проявлять к Астахову благорасположение изо всех сил.
- Закурить дай, - Романовна пошамкала беззубым ртом и раскрыла дверь пошире.
- Ой, не обрадую, Романовна, сам пухну, - Астахов бросил ключи в карман и уже спустился вниз на две ступеньки, когда услышал последнюю фразу:
- У Катьки твоей кавалер объявился.
Астахов резко остановился.
- С чего взяла?
- Сама видела. Раза три приходил, пока ты был в отъезде.
- С Катькой?
- Да нет. Звонил в дверь, долго ждал. Интересный мужик, - Романовна сглотнула слюну, - Из этих, похоже, из крутых. Я в окно посмотрела, как уходил. Тачка у него – полный отпад.
- Говорок у тебя что-то вроде как поменялся, ты ж еще на прошлой неделе по фене ботала. Небось ухажера молодого завела?
Романовна потупила взор. Астахов мотнул головой, невольно заулыбался. Но возникшая вдруг шальная мысль мигом улыбку с лица согнала. Ноги стали ватными.
- А почему решила, что Катькин ухажор? – Астахов снова поднялся на две ступеньки, - Может ко мне приходил?
- Да не-ет. Он звонил долго, стучал. Звал ее по имени. Я еще подумала – может, поссорились, вот она и шифруется.
Астахов достал ключи, с третьей попытки открыл замок, рывком распахнул дверь. Не раздеваясь еще раз прошелся по квартире. Да нет же, не была Катька дома со времени его отъезда. А тогда где она? С девчонкой и раньше случалось не ночевать дома. Астахову это не нравилось, но терпел и молчал в надежде – авось таки выйдет девка замуж. Тем более, что Катька никогда не исчезала дольше, чем на ночь. Возвращалась утром еще затемно, виновато пряча глаза, целовала отца в щеку:
- Прости, пап, - и, быстро раздевшись, ныряла в постель. Отсыпаться. В этот раз дочь отсутствовала по меньшей мере сутки. На душе стало тревожно и Астахов почти физически ощутил, как тревога постепенно перерастает в панику. «Так, спокойно, - сказал он сам себе, - все когда-то бывает впервые. Может, на этот раз у нее серьезно». Не помогло. Паническое состояние набирало обороты. Астахов сел, сбросил шапку, потер виски и попытался отыскать в глубинах рассудка причину тревоги.
Еще неделю назад подобная выходка дочери скорее разозлила бы, чем встревожила. Значит, подсознание связывало как-то Катькино отсутствие с событиями прошедшей ночи. Чушь какая-то. При чем тут Катька? И все же. Взгляд наткнулся на Библию. Астахов взял книгу в руки. Надо спрятать. Повел глазами по комнате: вентиляция, холодильник, бачок унитаза – все никуда не годится. Сочинители детективов раззвонили по белу свету все возможные и невозможные нычки. Так что секретами отыскивания тайников сейчас владели не только профессиональные сыщики, но и скромные любители остросюжетной писанины.
Астахов сунул книгу подмышку и снова вышел на лестничную площадку. Нажал на кнопку звонка – молчит, сломан, конечно. Стучать однако не пришлось. Романовна, видимо, не покидала пост у глазка.
- Ты вот что, Романовна… прими от меня подарок, - Астахов протянул женщине Книгу. Та недоуменно взглянула на нежданный презент, однако приняла его. Подслеповато  щурясь, повертела в руках и просветлела лицом, приметив золоченный крестик на обложке:
- Библия, что ли? Вот спасибо, Стасик. Я давно так мечтала. Спасибо, сынок. – Романовна облобызала дорогого соседушку, дохнув перегаром, хлопнула дверью перед  его носом и скорым шагом затопала вглубь квартиры.
Астахов облегченно вздохнул, вышел в слякотную ночь искать курева.


V
И не сказать, чтобы у Катьки личная жизнь не сложилась. Во всяком случае – она так не считала. Удачливым замужним сверстницам своим не завидовала. Не из принципа. А просто не завидовала и все. В одном не повезло девчонке – Катька была из породы однолюбов. Первую любовь свою она приняла восторженно и с полной верой в то, что вот это она и есть – настоящая! Все романы, что случались после, душа упорно не принимала, как суррогат.
Антон в жизни Катьки появился, когда ей было четырнадцать. Ей тогда жутко нравилась развеселая дурашливая компания сверстников, она никогда не чувствовала себя чужой в их кругу, но подсознательно понимала, что является меж них как бы инородным телом, с присутствием которого смирился живой организм их дворовой тусовки и что с  ее уходом особой утраты никто из ребят не почувствует.
Антон не был похож на ее ровесников. Антон вообще ни на кого не был похож. Он был личностью. Катька не поняла даже, краешком сердца ощутила, будто прикоснулась. И задохнулась от тайного счастья – незнакомого и непонятного.
Их никто никогда не знакомил. Просто однажды она почувствовала, что ей смотрят вслед, оглянулась – и вот она – глаза в глаза,  ее мечта, ее судьба, ее любовь, та самая, которая навсегда. Катька не спала всю ночь, пыталась вспомнить – какого цвета у него глаза. И какая, казалось бы, разница, но в ту ночь это было очень существенно и очень-очень важно.
Им случалось видеться, случалось даже общаться, как это часто бывает в маленьком городе, где каждый вправе воспринимать собеседника по-приятельски уже потому только, что он твой земляк.
Через какую-то неделю Катька знала про зазнобу все: где учился, в каких войсках служил, кто его родители, домашний адрес и полный список увлечений и привязанностей. Катьке все нравилось в нем и про него. Но вот только возраст… Антону было двадцать три. И она даже не знала, что ее больше огорчает – его возраст или собственный.
Подружки смотрели на Катьку с полуиспугом и ничего не советовали. Катька не слушала, отвергала загодя любой совет. Она и сама знала – не дотянуться. Но тянулась. Тянулась изо всех своих силенок девчоночьих. Читала взахлеб. Учила наизусть красивые слова, вечерами листала иллюстрированные альбомы с репродукциями гениальных всемирноизвестных художников и художников малоизвестных, но своеобразных. Слушала Высоцкого, как могла, старалась полюбить его голос, по окраске напоминавший звук работающей пилы, пока, наконец, не дошло, что дело и не в голосе его, а в откровенности содержания песен. И поняла, и приняла для себя великого русского барда, и стало чуть легче дышать от сознания того, что научилась разделять интересы возлюбленного, пусть даже сам он об этом и не знает.
Ничего у них не получится – Катька знала. Она и мечтать не мечтала о многом, так разве что «пройти хотя бы раз по краешку твоей судьбы». Так оно и получилось – прошла легоньким шагом по самому краешку. И все. Но был же он, в конце концов, один короткий зимний месяц безоглядного девичьего счастья, когда их встречи перестали быть случайными, когда, проводив ее до дома, Антон не ограничивался коротким «созвонимся», а назначал свидание и Катька, млея от восторга, ждала конкретного дня и конкретного часа.
Он никогда ее не ждал – она приходила первой, и если случалось, опаздывал на час-другой, не корила. Пришел ведь. Насчет отношения к ней Антона Катька себя не обманывала – ему с ней не интересно, чего уж там. Просто красивая девочка. Нравится немножко. Ее наивные попытки блеснуть интеллектом встречались спокойной, почти отцовской улыбкой. Антон все понимал, он видел ее насквозь. Загадкой стать она не сумела. Ну и что с того. Лишь бы был рядом. Ну хоть еще чуть-чуть.
Антон оставил ее весной, в марте, а точнее 8 Марта. Пришел без цветов, скупо поздравил, извинился и ушел насовсем.
С тех пор Международный женский день Катька люто ненавидела. Подарков в этот день не принимала и презрительно фыркала в ответ на привычный комплект праздничных комплиментов.
Они еще встречались время от времени, до той поры, когда появилась у Антона девушка. Катька отчаянно ревновала, но не могла не согласиться с тем, что подходит она ему больше по всем статьям и куда больше, чем Катька – красива, умна, а главное – она уже была достаточно взрослой, чтобы претендовать на внимание Антона. И Катька смирилась. Но не ждать его не могла. Не умела.
Соперница оказалась удачливее Катьки. В паре с Антоном они смотрелись гармонично, город привык видеть их вместе. Шли разговоры - мол, пора бы и за свадебку. Но жениться Антон не торопился и это вселяло надежду. Катька ждала. Ждала и усиленно взрослела. Отчасти это удавалось, по уровню интеллекта девочка выгодно отличалась от сверстников. К семнадцати годам она ничем не напоминала тех грубоватых, необузданных малолеток, которыми пестрели улицы и дискотеки. Ее манеры и речь обрели светскую утонченность, что в сочетании с природной красотой и умом давало блестящий результат. Мужчины постарше смотрели на нее с тайным восторгом, ребята помоложе откровенно шарахались – для них она была белой вороной. Смешно и грустно. Катька была одинока. Но это не пугало ее. Она ждала. Через год Антон куда-то запропал. Подружка его теперь гуляла одна или с друзьями. Катька встревожилась, а когда вездесущее сарафанное радио прояснило ситуацию – впала в глубокую депрессию. Антон подался в загранку. Все вокруг стало совсем уж как-то пусто и незначительно. Даже необходимость дышать  казалась несущественной, потому что, если не дышать с ним одним воздухом, то лучше и вообще…
Как-то в августе совсем тошно стало. Не зная, чем унять тоску беспросветную, Катька взяла бесплатный отпуск, подзаняла деньжат и улетела в Новороссийск. Она не знала, где в этом городе искать милого, да и не собиралась этого делать: вполне возможно, что в это время он где-нибудь в Марокко или на Кубе. (Катька плохо разбиралась в географии), хотелось постоять у моря, снова хоть как-то почувствовать причастность к судьбе Антона, пусть даже и бутафорскую.
Не обременяя себя поисками жилья, Катька долго бродила у кромки моря, отыскала порт, подышала незнакомым и потому странным запахом мазута, водорослей, раскаленного металла и совсем уж как-то вдруг почувствовала, каким далеки и чужим стал ее Антон. Она ничего не нашла здесь, в далеком незнакомом городе, а только вроде как оторвалось что-то внутри и стало ясно, как Божий день: не нужна ему Катька.
Хотелось есть, Катька купила мороженое и снова  бездумно побрела вдоль берега, который между тем становился все круче и наконец превратился в отвесную стену высоко над морем. Катька глянула вниз. Почти у самого подножья скалы стоял белоснежный красавец корабль. Судно, насколько понимала Катька – пассажирское, при громадных размерах отличалось изяществом корпуса, матово поблескивали цинком цепи леерных ограждений. Надстройки, свежевыкрашенные в голубой и красный цвет, казалось, еще пахли краской. «Барбарино» - прочитала Катька иностранные буквы. Красивое имя.
- Нравится?
Катька оглянулась. За спиной стоял средних лет мужчина. Китель военный, но без погон, благородная седина в волосах. Ни дать – ни взять - отставной генерал. Зачем только китель в такую жару?
- Нравится. А только почему он здесь, а не в порту?
- Так ведь на мель сел. Или не видишь? – отставной бесцеремонно уселся рядом, - Норвежский корабль. Второй месяц тут стоит. Компания, которой он принадлежит, просчитала, что сумма страховки за него значительно выше затрат, которые придется понести, чтобы снять корабль с мели. Вот и остался он здесь. Похоже, навсегда.
И Катька заплакала, совсем нечаянно, сначала чуть-чуть, потом взахлеб. Отставной все понял. Молча положил рядом с девушкой пачку сигарет с зажигалкой и ушел  также неслышно, как появился. Катька выплакалась, высморкалась, закурила.
- Дружочек мой, ты даже не знаешь, как много общего в нашей судьбе. Мы оба с тобой еще и не видели большого плавания, а уже нас вот и бросили. – Катьку прорвало. Она никогда, никому не рассказывала того, что выплакала теперь сиротине-кораблю с красивым именем «Барбарино».
Закончились сигареты, схлынул день, вечер незаметно переплавился в ночь, ночь сменилась утром. А Катька все сидела на отвесном берегу, зареванная и уставшая. Ни о чем уже не думалось. Просто жаль было оставлять своего нечаянного друга. Ну так что поделаешь – им обоим предстоит научиться жить в кромешном одиночестве. Катька прилетела домой по утру, отоспалась. Проснулась поздно ночью, не включая свет прошла к окну, прикурила сигарету, высунулась в окно по пояс, глянула в усыпанное звездами небо и пообещала неизвестно кому:
- Все.
Ничего не нужно менять, и придумывать ничего не нужно. А просто не ждать. Потому как глупо это.
О, одиночество,
Как твой характер крут.
Посверкивая циркулем железным,
Как холодно ты замыкаешь круг,
Не внемля увереньям бесполезным.
Жить без надежды – занятие нудное. Время потянулось, годы побежали, как с цепи сорвались. Какое-то время Катька оглядывалась по сторонам, пыталась отыскать среди поклонников похожего на Антона. Похожих не было, да и поклонников становилось все меньше. Волновало это Катьку мало. Нет и не надо. Катька жила и жила себе. Ничему не радуясь, ничему не удивляясь. К двадцать трем годам из-за отсутствия половой жизни стали возникать ощутимые проблемы чисто женского характера и Катька, поразмыслив малость, обзавелась любовником. Человек он был женатый и ни на что, кроме Катькиного тела не претендовал. Он ни на что не претендовал, а ее это вполне устраивало, потому как замужество с нелюбимым человеком казалось явлением исключительно вульгарным.
Антон возвратился в родной город только раз и ненадолго. Пробыл в родительском доме ровно столько, сколько потребовалось на похороны матери. Продал нехитрые ее пожитки вкупе с жильем и больше его никто не видел.
Катьке встретиться с ним не привелось. И слава Богу. Она уже не хотела ничего менять в душевном своем состоянии. Их встреча принесла бы новый всплеск эмоций и ничем не оправданных страданий. Ни к чему это. Все было хорошо, все было нормально. Родителей вот только как-то жалко было. Хоть и не подавали виду, от Катькиной неустроенности страдали, похоже.
Когда умерла мать, отца стало жаль вдвойне. Катька тщательно скрывала унизительную жалость к отцу. Женился бы он, что ли? Два одиночества в одной квартире – это слишком. Время лечит. Научились жить и с этим горем. Притерпелись кое-как. Благо работала Катька машинистом подъема. Та еще работенка. Когда на твоей ответственности ежеминутно висит ровно столько человеческих жизней, сколько шахтеров вошло в клеть – особенно расслабляться не с руки. Тут не до соплей. Работать надо. Дома хуже. Дома патологически хочется выть. Подружек нет, да и не больно нужны. Занять себя чем-то – вот что нужно. Катька приналегла на учебники и летом без особых усилий и  почти без денежных затрат поступила в институт. В нынешнее время подобные удачи случаются крайне редко. Но на какие только подвиги не способен человек, убегающий от одиночества. Жизнь маленько завертелась. Впрочем, ни друзей, ни поклонников не прибавилось. Ну так и что ж. Все нормально. Если бы еще не  было выходных и праздников. Те из них, которые отсчитывали время, Катька не любила особенно. Новый год (кто его выдумал?) и собственные дни рождения тоску наводили смертную. Юбилей – вообще случай исключительный. Двадцать пять – катастрофа!
Катька никогда не покупала сама себе ни цветов, ни подарков. Эти убогие попытки ничейных женщин разукрасить собственную ненужность повергали в уныние и облегчения, скорее всего, не приносили. А вот угостить себя хорошую чем-нибудь вкусненьким – тут возражений нет. Да и отца побаловать, что ли.
Двадцать пять ей будет завтра. Не испытывая особого энтузиазма, Катька засобиралась на рынок – прикупить деликатесов, а поскольку местный базарчик таковыми шибко не блистал, ехать надо было в Красноармейск, городок хоть и не то чтобы, но все ж – районный. По этому поводу Катька подкрасила ресницы. Новомодное пальтишко, меховая шапочка в тон делали Катьку не просто даже привлекательной, а импозантной, если хотите.
- Ха! – Катька довольно дернула бровью, бросила еще один взгляд в зеркало и хлопнув дверью, выпорхнула в мерзкую слякотень хмурого дня…
…Цвета мокрого асфальта новенький «джип» притормозил у обочины, мягко распахнулась дверца. Катька инстинктивно отступила.
Следующее мгновение показалось нереальным совершенно: такой знакомой  и почти забытой улыбкой Катьке улыбался Антон.


VІ
Проснулся Астахов поздно. Мучила во сне чистой воды белиберда с элементами киноужастиков. Он часто просыпался, прислушивался к шагам на лестничной площадке, но легкие Катькины ножки по ступенькам так и не простучали.
Первые признаки рассвета окутали ватной какой-то обреченностью. Астахов погасил в пепельнице который уж за ночь чинарик, отвернулся к стене и уснул крепким сном измученного вконец мужика.
Утро выдалось ясное. Веселый солнечный лучик запутался основательно в пыльной паутине меж оконными рамами. Астахов долго и тупо смотрел, как он пытается выбраться из серой ловушки, затем перевел взгляд на висящий напротив Наташкин портрет. В правом нижнем углу Наташиным почерком набросана надпись, отсюда не разобрать, но Астахов знал ее наизусть:
Как дорого ценится солнце в шахтерской судьбе.
Здесь каждое утро привыкли считать за удачу.
И в пасмурный день я светлей улыбаюсь тебе,
А в солнечный день при тебе никогда не заплачу.
Наташка любила поэзию. Сама писала стихи, но никому никогда их не показывала и не читала, даже Астахову. Аккуратно записывала все свои произведения в толстую серую тетрадь и прятала. Астахов знал – где, но никогда не читал ее, бережно относился к тайной причуде жены. Стихи на портрете были первыми строчками, предъявленными на суд людской. Наташка сделала надпись за два дня до смерти. Теперь она улыбалась мужу в любую погоду каждое утро и от этой улыбки ему хотелось выть.
Астахов выложил себе в алюминиевую мисочку то, что должно было сойти  за завтрак, поставил на электричку – подогреть,  распахнул форточку и закурил.
Он решительно не знал, чем заняться. Тем более, вряд ли что-либо получилось бы из любого занятия. В мозгу толчками бился один и тот же вопрос: где Катька? Астахов пытался отмахнуться от него, как от назойливой мухи, но тщетно. Обращаться в милицию глупо вроде. Не семнадцать лет, чай, девке. Но тревога сжимала сердце холодным обручем, комом стояла в горле.
Взгляд упал на веселую картинку настенного календаря, сместился ниже к столбикам чисел. Это какое же сегодня число? Ах, да! Двенадцатое. Катькин день рождения был вчера. А сегодня воскресенье.
Астахов провел ладонью по небритой щеке и поплелся в ванную бриться.
Он и сам не знал, почему в подсознании постоянно пытался связать отсутствие дочери с приключением в Донецке. Но видимо так устроен рассудок человеческий, что непременно нужно ему все неприятности в один кузовок сложить.
Лезвие было старым. Основательно изрезавшись, Астахов хотел было поискать новое, но унюхав запах горелого из кухни, решил, что и так сойдет.
Пресловутый борщ уже и не булькал даже. Бурого цвета бурда аж никак не будила аппетита и Астахов без сожаления вывернул ее в помойное ведро. После непродолжительного осмотра за ней последовала миска.
С чашкой остывшего кофе и корочкой хлеба в руке Астахов сел к окну и, уперевшись локтем в грязный подоконник вяло попытался что-нибудь на день грядущий напланировать и очень скоро сам себе сообразил, что делать все равно ничего не сможет – до полного отупения будет ждать Катьку. Прихлебывая чай долго смотрел в окно, перевел взгляд на унылое свое жилище и решив наконец, что на улице пожалуй что веселее будет, сунул в рот сигарету и, ежась от сознания того, что придется снова натянуть непросохшую куртку, побрел в прихожую.
Куртка однако почти просохла и Астахов с надеждой сунул руку в ботинок. Внутри хлюпало, но это поправимо. Отыскал в кухонном столе пару целлофановых кульков, натянул поверх носков и сунул ноги в обувку. Годится. Вышел на площадку, закрыл за собой дверь и бодрым шагом затопал вниз по лестнице.
За ночь подморозило. Астахов  философски осмотрел грязные ботинки, но возвращаться в квартиру не хотелось и он, неспешно покуривая, побрел куда глаза глядят. Глаза глядели на окна чужих квартир, запыленные, с облупившейся краской и развеселенькие, нарядные, с белыми занавесками и кружевными кашпо с синтетическими цветочками. И казалось ему, что за пыльными окнами живут исключительно холостяки или вдовцы многострадальные, такие как он сам, а вот за этими, развеселыми, непременно люди семейные, со всех сторон счастливые. И хоть зависти не испытывал, но тошно стало, хоть в петлю лезь. А тут еще Катька… Ну вот где она?! Взять бы ремешок, да потоньше, настегать бы – да покруче. Ну вот где она?! Астахов пробежался взглядом по серому громадному зданию Дома быта, машинально прочел неброскую вывеску, побрел дальше разглядывая чужие окна и, уже изрядно отошедши, остановился, вернулся и прочитал вывеску еще раз. «Церковь христиан веры евангельской «Возрождение».
Хрупкая женщина средних лет прошла мимо, уверенно распахнула дверь, доброжелательно улыбнулась, оглянулась на Астахова, приглашая войти. Астахов бросил под ноги сигарету, долго разглядывал ползущий от нее дымок и снова поднял глаза на женщину. Та все еще выжидающе смотрела на него, но уже не улыбалась. В какой-то момент Астахову показалось, что эта женщина знает о нем все. «Я знаю о тебе все», - прочитал он в ее взгляде. «Ну и знай себе», - мысленно ответил ей и двинулся к двери. Вопреки всем нормам этики женщина пропустила его вперед. Возражать Астахов не стал, молча пошел вслед за ней вверх по лестнице. Женщина больнее не оглядывалась, спешила вероятно. Служение уже шло. Чистый девичий голос, усиленный микрофоном, струился навстречу мягко и тепло:
Если ты устал в пути
И не знаешь, как идти
И сомнения в груди изнурили,
На коленях боль души
Иисусу расскажи.
Не скрывай своей беды и нужды.
Астахов приостановился и попытался представить поющую: юная, тоненькая, с непослушными завитками волос над громадными голубыми глазами. Образ получился ангельский. Да, видимо так поют Ангелы.
Иди к Христу.
Своей милости Он не жалел никогда никому.
Иди к Христу.
Все равно все дороги людские приводят к Нему.
Обладательница ангельского голоса оказалась женщиной лет тридцати пяти, довольно крупной и без кудряшек. Но это уже не имело значения. Астахов с любопытством рассматривал присутствующих.
Столь разновозрастную аудиторию по нынешним временам можно наблюдать только в церквях. Уж это точно. Тем не менее все от мала до велика прихожане, независимо от комплекции и пола, поразительно смахивали друг на друга. Астахов не сразу даже сообразил – чем. Понаблюдал маленько – дошло: выражением лица. Все лица носили отпечаток озабоченности за судьбы мира вцелом и каждой личности в частности. «Хорошо бы знать, какие вы изнутри», - саркастически подумал Астахов и переключил внимание на кафедру, за которой уже стоял мужчина, вне всяких сомнений, занимающий в общине лидерствующее положение, поскольку держался уверенно, не суетился. Спокойный взгляд серых, проницательных, чуточку усталых глаз скользил по залу и Астахов удивился ощущению, что человек этот видит всех одновременно.
- Братья и сестры, - голос звучал мягко, - я приветствую вас именем Господа нашего Иисуса Христа. Садитесь, прошу вас.
«Батюшка, что ли?» - догадался Астахов и смущенно кашлянул в ладонь. Привычное православное обращение к этому священнику как-то  не вязалось. Мальчишеская стрижка «под ежик», легкомысленные усики над губой (настолько редкие, что лучше б их не было) нисколько не портили впечатления, что человек за кафедрой – личность вполне состоявшаяся, хотя определить его возраст Астахов бы не взялся.
Увлекшись анализом внешности священника, Астахов упустил начало проповеди, спохватился и сосредоточился.
- «…Делайте ваш выбор, господа», - фраза в последние годы расхожая, привычная настолько, что стала банальностью. А между тем, проблема выбора  сегодня, как и вчера, как и во все времена – проблем актуальная. Жизнь построена на выборе. С необходимостью выбирать мы сталкиваемся на каждом шагу. Мне думается, осознанная жизнь начинается с того момента, когда ребенок впервые протягивает руку и из множества ярких игрушек берет одну. Он выбрал. Он – личность.
Выбор – есть выражение наших желаний. Я выбираю то, что хочу. Но наше «хочу», как правило, становится греховным, если выходит за рамки Божьей воли. Самое трагичное во всем этом, что неизбежным результатом неправильного выбора является ответственность, иногда имеющая вечные последствия.
Астахов уже знал это. Сейчас ему даже казалось, что он знал это всегда. Но отчего,  неведомо, возникла в душе непонятная, детская восторженность от того, что этот человек за кафедрой сумел сфокусировать в нескольких словах подсознательные выводы, продиктованные жизненным опытом, и не чьим-то там, а его, Астахова, собственным жизненным опытом.
Он улыбнулся.
Существовали две категории людей, которых Астахов мог выделить в любой толпе безошибочно – алкоголики и священники. Первые очень старались не выделяться, вторые – напротив. Их особая миссия, их избранность отчетливо проступала во всем – от манеры смотреть  до манеры двигаться. Непрестанное стремление соответствовать, независимо от желания, делало их принадлежность к духовенству настолько зримым, что ошибиться было  практически невозможно.
Астахов поймал себя на мысли, что случись ему встретить этого проповедника на улице – ни за что не признал бы в нем священника. Оттого, наверное, что этот соответствовать не старался. Просто соответствовал.
- В этой проповеди, - продолжал он, - которую я назвал «Путь Петра и путь Христа», я хочу вместе с вами проследить жизненный путь двух человек в течении нескольких часов после вечери Господней, людей, которые сделали свой выбор.
Священник сделал паузу.
- Откройте ваши Библии. «Евангелие от Матфея, 26 глава, 31-32 стихи.
Прихожане послушно зашелестели страницами.
Астахов заерзал на стуле. Библии у него не было и он вроде как даже испугался, что не прочтет сейчас что-то важное и упустит, чего доброго, основную мысль проповеди. Проповедник между тем взял свою книгу и  вслух прочел указанные стихи:
- «Тогда говорит им Иисус: все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: «Поражу пастыря и рассеются овцы стада»; По воскресении Моем предварю вас в Галилее». – Проповедник прикрыл книгу, придерживая пальцем нужную страницу, - Господь не раз говорил о предстоящих Ему страданиях. Но, кажется, никогда так и не был понят. Теперь же настало время, и Господь, видя, что близок час Его, еще раз пытается привлечь внимание учеников к реальности того, что происходит вокруг. Он искал утешения, понимания, простого человеческого участия. И что получил?...
Священник снова раскрыл Писание.
- «Петр сказал Ему в ответ: - читал он далее, - если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь. Иисус сказал ему: истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня»..
Священник  сделал увесистую паузу, но глаз от Писания не поднял и Астахову показалось – то ли прячет от слушателей откровенный вопрос в глазах, то ли сам себе пытается на него ответить.
- … «Говорит Ему Петр: хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. Подобное говорили и все ученики».
На сей раз проповедник оторвал глаза от Писания и прошелся пытливым взглядом по рядам слушателей.
- Они так и не поняли всей серьезности  происходящего. Все, что получил Господь – это легкомысленное и горделивое заверение Петра. Но Он уже решил. Он уже сказал Свое слово. Он выбрал! Что же дальше? Проследуем в Гефсиманский сад.
Прихожане дружно воззрились в Библии, что уже не смущало Астахова, он лишь удивился мимоходом – зачем нужно смотреть в книгу, если все одно священник прочтет? Но тут же отбросил этот вопрос из нежелания отвлекаться.
- «И взяв с Собою Петра и обоих сыновей Заведеевых, начал скорбеть и тосковать»…
Говорил священник спокойно, без излишнего эмоционального пафоса, без намека на лицедейство и вместе с тем вдохновенно, с чуть приметным внутренним надрывом, так, будто все сказанное являлось не строками из Писания, а частью его самого. Нет, этот неприметный внешне человек определенно располагал к себе. Астахов и подзабыл уже, когда и кто в последний раз вызывал в нем подобное ощущение полного доверия без примеси иронии и сарказма.
- «Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною». – Священник вздохнул. – «И отошел немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! Если возможно, да минует меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты».
Внимательный взгляд священника снова пробежался по залу. Астахов непроизвольно осмотрелся. Большая часть прихожан сосредоточенно изучала строки Писания. Общая атмосфера аудитории впечатления не производила и Астахов снова перевел взгляд на проповедника.
- Чтобы понять трагичность и напряженность того, что пришлось пережить Иисусу в эту ночь, - продолжал тот, - можно обратиться к другим Евангелиям, дополним картину: от Матфея – «…начал ужасаться и тосковать…»; Лука – «…находясь в борении… пот Его как капли крови… Явился Ему Ангел с небес и укреплял Его». Но в конце всего этого: «Не как Я хочу, но как Ты».
Последовала длительная пауза. Священник, по всей видимости, давал возможность слушателям осмыслить сказанное.
- Читаем далее с 40 стиха, - наконец продолжил он, - «И приходит к ученикам и находит их спящими, и говорит Петру: так ли вы не могли один час бодрствовать со мною?..». Приходит к ученикам и говорит Петру – священник сделал ударение на имени Апостола, - Петру, говорившему, что никогда не оставит учителя. Дальше происходит нечто необычное – «Еще, отошед в другой раз, молился, говоря: Отче Мой! Если не может миновать Меня чаша сия, чтобы Мне не пить ее; да будет воля Твоя. И пришед находит их опять спящими, ибо у них  глаза отяжелели и оставив их, отошел опять и помолился в третий раз. Сказав то же слово». В другой и третий раз Господь произносит слова: «Отче, если не может чаша сия миновать Меня… да будет воля Твоя». Почему три раза? Ведь решение уже принято. Но волной накатывает вопль плоти, не желающей умирать – «Еще не поздно! Все еще можно изменить!». И нужно снова и снова подтверждать принятое решение, а это порой труднее, чем принять его. «Да будет воля Твоя».
Показалось совершенно невероятным, но именно в эту минуту Астахов ощутил облегчение. Зудящая боль душевная отступила куда-то в самую глубину рассудка и лишь изредка толчками прорывалась вопросом «Где Катька?». Но Астахов, подсознательно радуясь передышке, глушил его. Сам себе обещая «Все будет хорошо, все будет хорошо. Нужно только принять какое-то решение. Нужно принять решение». Звенящая тоска снова начала набирать обороты и, тряхнув головой, Астахов снова попытался сосредоточиться на проповеди.
- «…Иисуса взяли. И взявшие Иисуса отвели Его к Каиафе первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины. Петр же следовал за Ним издали, до двора первосвященника; и вошед внутрь сел со служителями, чтобы видеть конец». Состояние в котором находился  в тот момент Петр сродни тому состоянию, в котором и теперь находятся многие христиане, которые следуют за Христом, но издали, хотя они-таки и не против «видеть конец».
Астахов попытался поймать взгляд проповедника, в какой-то момент ему это удалось, но ожидаемого упрека он в нем не прочел.
- «Первосвященники и старейшины и весь синедрион искали лжесвидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти, и не находили. – Проповедник не закрывал книги и определить, какие из его слов были стихами из Библии, а какие -  комментариями священника было уже невозможно, и Астахов понял, наконец, для чего прихожане поглядывают в свои книги, - И хотя много лжесвидетелей приходило, не нашли». Первосвященники тоже все решили. Все, что они собирались сделать в эту ночь – осуществить принятое ранее решение. Убить Христа. Пусть даже им  придется пойти на лжесвидетельство. Такая цель оправдывала любые средства.
«И встав первосвященник сказал Ему: что же ничего не отвечаешь? Что они против тебя свидетельствуют?». Иисус молчал. Поведение Его вызывало недоумение. После Пилат решит (и не безосновательно), что предали Его из зависти. Первосвященники не могли не понимать подлинных причин Его молчания. И было любопытно – почему Он не оправдывается? Его кротость раздражала. Его молчание заводило.
Иисус молчал. О, если бы Он открыл уста! Если бы начал говорить! Кто посмел бы ответить Ему?! Но тогда бы Его не осудили. И не было бы креста и воскресения, принесшего всем нам спасение. Мы все погибли бы навеки – и те, кто жил  до нас, и те, кто еще не родился. ПОКЛОНИМСЯ ЕГО МОЛЧАНИЮ.
Да. До сей поры Астахов воспринимал Христа как Личность не то чтобы абстрактную, скорее нереальную. В не столь давно минувшие годы пресловутой перестройки, когда политика родной Коммунистической партии нежданно-негаданно завиляла хвостом перед народными массами и, учитывая их невысказанные пожелания, в значительной мере потеплела по отношению к Церкви, Книга Библия стала доступной всякому жаждущему ее прочесть. И Астахов прочел. От корки до корки. Опускал непонятное, вникал в доступное, анализировал, сверял с действительностью. Не сказать, чтобы это чтение привело к каким-либо серьезным переменам во взглядах его на христианство. Но год-другой спустя наткнулся в библиотеке на книгу «Сын Человеческий» А.Меня, прочел взахлеб, нашел там же несколько опубликованных библейских трудов того же автора, перечитал, Христа откровенно зауважал, но ощущение нереальности осталось. А вот сейчас… что-то почти ощутимо сдернулось в сознании…
Вспомнилось далекое, позабытое основательно студенчество.
Учился Астахов легко, без напряга. Хоть и слыл спортивной гордостью института, льготами и полагающимися  в таких случаях послаблениями не пользовался. Не из тщеславия и не из принципа даже. Просто нравилось учиться, знал, что учится любимому делу, радовался, что сходу – слету повезло. Оно и понятно -  не каждому в жизни улыбается счастье от самой юности догадаться, в чем твое призвание. Догадываются об этом почитай что все, но случается – поздно. Никаких предметов Астахов для себя не выделял. Нравились все без исключения, и он с голодной жадностью впитывал в себя информацию. Завистников и недоброжелателей меж сокурсников не имел по причине отсутствия гордости и постоянно наличествующего желания помочь, коим без зазрения совести все и пользовались.
Единственным предметом, который Астахов не то чтобы не уважала, воспринимал как нечто ненужное, но неизбежное, был обязательный те годы курс «истории КПСС». Ненужным, но неизбежным почитал его не только Астахов – все студенты тех лет, но относились к этому вопросу философски. Астахов, как и все, особо не мудрствовал, послушно зубрил даты и тезисы, но особого энтузиазма не проявлял. По этой ли, по другой какой причине, но преподаватель Истории КПСС, миловидная и компанейская, почти такая же юная, как и ее слушатели, горячо ими любимая Александра Георгиевна (меж своими  попросту Сашенька) Астахова невзлюбила. Каждый раз, выводя в зачетке «отлично», поднимала на Астахова небесного цвета очи и всякий раз он читал в них неизменное многообещающее «ну-ну»… И после каждого такого взгляда в нем крепла уверенность в том, что красного цвета диплом ему не получить.
Экзамен по «Истории КПСС» был последним в преддипломной сессии. Астахов предстал перед экзаменационной комиссией в числе первой пятерки студентов, привычно потянул билет и потопал готовиться. Александра Георгиевна, она же Сашенька, встала из-за стола, прошла к стенду с методичками и, повернувшись спиной к аудитории, что-то там внимательно принялась изучать.
- Стас, у тебя какой билет? – шепотом осведомилась прыщавая сокурсница, чуть напуганная содержанием собственного билетика.
- Девятый, - Астахов ободряюще улыбнулся девушке и принялся было изучать содержание первого вопроса пресловутого девятого билета, когда прозвучал громкий и незнакомо властный голос Сашеньки:
- Астахов! – она говорила не оборачиваясь, - вам только что дали шпаргалку. Положите мне на стол ваш билет и возьмите другой. Оценка на балл ниже.
В аудитории повисла настороженная тишина. Астахов, пожалуй, был единственным здесь, кого эта реплика не удивила. Не вступая в  пререкания, он молча прошел к экзаменационному столу, положил билет, взял новый, продиктовал номер ассистенту и направился на место.
Сашенька уверенной поступью продефилировала к столу, села, и, ни на кого не глядя, принялась перебирать немногочисленные бумаги перед собой.
- Не дрейфь, студент, прорвемся, -  полу-шепотом, полу-вслух поддержал Астахова Валерка Ивлев, известный на курсе балагур и бунтовщик. Реплика явно носила характер протеста, что тут же повлекло за собой неотвратимые последствия.
Сашенька оторвала взгляд от бумаг на столе и вновь подала властный голос:
- Астахов! Вам только что сделали подсказку. Положите на стол ваш билет, возьмите другой. Оценка ниже еще на балл.
Экзаменующиеся начали проявлять признаки тихой паники. Лысый стареющий представитель экзаменационной комиссии, сидящий  одесную Александры-Сашеньки, что-то торопливо зашептал ей в ухо, но не встретив никакой реакции, смущенно отвел глаза в сторону, когда Астахов в третий раз брал со стола билет.
Все четверо сокурсников благополучно отбомбились, когда отвечать, наконец, вышел Астахов. По возможности спокойным голосом ответил на три вопроса, означенные в билете.
- Отлично! , - как-то очень торопливо произнес лысеющий экзаменатор и протянул руку за зачеткой.
- Постойте, - Сашенька положила тоненькую ладошку поверх протянутой руки, - у меня будут дополнительные вопросы, - она впервые улыбнулась, - нужно же дать человеку шанс…
Вопрос был несложный, но с замысловатым подтекстом. Астахов знал, что и как ответить. Сашенька ждала и в небесного цвета глазах читалось знакомое «ну-ну». Астахов молчал.
- Ну что же вы, право? – она казалась разочарованной, - Впрочем, у меня найдется еще вопрос-другой.
- Александра Георгиевна, - робко протянул лысеющий.
Сашенька на упрек никак не отреагировала. Тонкая девичья ладонь упорхнула наконец с руки ассистента. Улыбаясь широко и открыто, она задала еще один вопрос – до примитива простой. Астахов молчал.
- Простите, я вас не понимаю, - в голосе прозвучали чуть приметные нотки растерянности. Похоже, она все поняла.
- Я уже достаточно наговорил на тройку?, - подал наконец голос Астахов.
- Вполне.
- Ставьте, - Астахов аккуратно положил на стол пред Сашенькины светлые очи зачетку.
Первая за шесть лет учебы тройка не замедлила появиться в зачетной книжке. Астахов взял ее, захлопнул, сунул в карман, коротко поклонился и вышел.
На выпуском торжестве, получив из рук декана синенький скромный дипломчик, он ни о чем не жалел. Его молчание на том последнем перед дипломированием экзамене, дало возможность Сашеньке, то бишь Александре Георгиевне почувствовать себя тем, кем она была на самом деле…
В ту минуту Астахов понял серым своим умишком, что Иисус есть Бог, по чьему Образу и подобию создан он, Астахов, а значит – Он во всем такой же. Только чистый. Вот это осознание Божьей невероятной  святоости и чистоты и создавало ощущение нереальности, которое  стремительно таяло в данную конкретную минуту.
В мозгу родился ответ предворивший вопрос – «Зачем Богу, который есть Дух, нужно было воплощаться в бренное чело человеческое?» - да затем и надо, чтобы дать тугодумному человечеству шанс принять Бога как реальность.
- О, если бы знать, о чем Он тогда думал – продолжал проповедник, - «Иисус молчал. И первосвященник сказал Ему: заклинаю тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?». Вселенная замерла, затаили дыхание сонмы разумных существ. Если скажет : «Нет» - все обойдется, дадут палок и выгонят как «вышедшего из себя», «да» - пойдет на крест и будет изувечен паче всякой твари. Что видели перед собою Его духовные очи! Ангельское воинство, преклонившее небо в стремлении поддержать, укрепить плоть или миллионы глаз людских, что вчера еще поднимались к небу в немом вопле «Спаси нас!», а завтра, (ведь знал же!), стыдливо опустятся долу, пряча в себе предательство?
«Ты сказал» - ответил Иисус, что означало утвердительную форму ответа в Израиле, то есть «Да, ты сказал, то что есть». И далее, 64 стих: «Даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных». Он сделал свой выбор, вернее подтвердил его. Так бывает – даже если ты сделал свой выбор – придет день, когда этот выбор будет испытан, когда пересохнет в горле и учащенно забьется сердце, но, если ты уже трижды сказал своему выбору «да», то сказать это и в четвертый раз не так уж и сложно.
Проповедник перевел дыхание. Казалось, сейчас скажет «аминь», но он продолжал:
- Читаем далее – 65, 66 стихи? «Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: «Он богохульствует! На что еще нам свидетели? Вот, теперь вы слышали богохульство Его! Как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти». Вот он – момент их решения. Они тоже делали свой выбор. Теперь, когда Он ответил – они должны или пасть ниц, или отвернуть Его. И до сегодняшнего дня человек, встретивший Христа, должен возлюбить Его или возненавидеть, покориться или отстранить. Человек, понявший, чего хочет Бог, должен стать Его рабом или Его врагом. «Повинен смерти» - выбор сделан. «Тогда плевали Ему в лицо и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?». Краска бросилась в лицо Астахову. Виноватым себя почувствовал, что ли. Упаси Господи, никогда бы подобного не сотворил, не то что с Богом, ни с кем из собратьев по разуму. А вот надо ж тебе, стыдно за всех этих самых собратьев одновременно. Такого Астахов от себя никак не ожидал.
- А что же Петр? Ведь он тоже принял решение, - священник коротко кашлянул и снова раскрыл Библию, - «Петр же сидел на дворе. И подошла к нему одна служанка и сказала: и ты был с Иисусом Галилеянином. Но он отрекся пред всеми сказав: не знаю, что ты говоришь. Когда же он выходил за ворота увидела его другая и говорит бывшим  там: и этот был с Иисусом Назареем. И он опять отрекся с клятвою, что не знает Сего Человека.  Немного спустя подошли стоявшие там и сказали Петру: точно, и ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя. Тогда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И  вдруг запел петух. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И вышед вон плакал горько».
Напоминание о предательстве снова вернуло Астахова к мыслям о дочери. Кто-то из них сегодня предает другого. Если Катька куда-то завеялась и не дает о себе знать, то предатель – она. А если что-то случилось с нею, а он, отец, ничего не предпринимает, то… Астахов потер переносицу. Не хватало только поносить дочь и заниматься самобичеванием.
- Это уже потом, после воскресения Иисуса, Петр пройдет тернистым мученическим путем верующего, примет смерть достойную Христова ученика, но это уже будет плод Любви Христовой, всеобъемлющей и всепрощающей. А сейчас, в эту минуту, когда его свидетельство в  пользу Христа было так необходимо, с уст Петра срывается: «Не знаю Сего Человека». На три Господних исповедания – три отречения. Тоже три! Замечено, у кого однажды вырвалось «нет», тому трудно впоследствии сказать «да». Петр отрекся.
Проповедник закрыл Библию, бережно положил ее на кафедру, провел ладонью по политурке и лишь затем поднял газа на аудиторию: - Братья и сестры! Когда придет время вашего выбора, выбора пути, который, возможно, поведет на крест ваше «Я» - не будьте как Петр, будьте как Христос. Не спешите сказать, чтобы после не отречься. Излейте перед Господом все ваши страхи, сомнения и борения, выплачьте перед Ним все свое и примите Божье. А после идите и спокойно делайте то,  на что решились и пусть уже вокруг вас люди делают свой выбор. Аминь.
Астахову хотелось зааплодировать, но видимо здесь аплодировать ораторам не принято было и Стас решил не нарушать традиций. Обладательница ангельского голоса прошлась пальчиками по клавишам синтезатора, все присутствующие поднялись и дружно запели «Великому Богу слава». Астахов поднялся тоже, не без удовольствия, надо сказать, потому как ноги и спина за время проповеди затекли  изрядно. Однако удовольствие это продлилось недолго, потому что по окончании псалма все вместе спели еще один псалом, потом еще один и еще, и так минут эдак сорок пять, по истечении которых Астахов с наслаждением плюхнулся в кресло.
К кафедре тем временем вышел смазливого вида парнишка и принялся бодро вещать прописные истины, смысла глубокого, естественно, не лишенные, но уху всякого образованного человека вполне привычные и потому скучные. К счастью, говорил недолго, проповедь его сменилась веселой песенкой, в представлении Астахова, святому месту сему несколько несоответствующей, смысл ее, разумеется, личности Христа нисколько не хулил, а напротив, но тем не менее… В проходе между рядами нарисовалось несколько представителей молодого поколения, которые взялись себе бойко хлопать в ладоши и пританцовывать. «А вот это, пожалуй, лишнее», - подумал Астахов, встал и вышел.
На улице было по-прежнему солнечно и морозно. Астахов остановился на крыльце, достал сигарету и закурил с наслаждением. Почти у самых ног засуетился попрошайка – воробышек. Астахов пошарил по карманам, наскреб горсточку семечек, невесть как завалявшихся там еще с прошлой недели, вперемежку с табаком, сыпнул горемыке голодающему. Неведомо откуда слетела на помощь пернатому собрату стайка воробьев и изничтожила скупое угощение в мгновение ока. Попрошайка только раз и клюнул. Астахов сыпнул еще.
Стайка заметно пополнилась, вдобавок рядышком завертелся бродячий пес и доверчиво завилял хвостом, заглядывая что ни на есть в самую душу. «Вот так всегда, - подумал Стас беззлобно, - накорми одного»…
- А ты че, тоже в секту записался?
Астахов оглянулся. По-хозяйски оперевшись на перила крыльца на него мрачно-философски взирал Вова-партизан.
- Закурить дашь?
Астахов протянул сигарету, поднес спичку. Вова смачно затянулся и блаженно уставился в небо полупьяным взглядом.
Вова-партизан был человеком известным и в какой-то степени даже популярным в маленьком шахтерском городке. Здесь знали Вову все и он знал всех и обо всех. Приехал сюда совсем еще пацаном. Все ровесники сразу сообразили, что с головой у парня не того. Сам он горделиво величал себя инвалидом детства, в чем собственно никаких сомнений не возникало. Впрочем, обычной в отношении к подобным ему бедолагам брезгливости, Вова к себе не вызывал. Девчонки на танцах охотно и беззлобно подтрунивали, приглашали в женихи наперебой, ребята советовались по поводу какая девчонка чего стоит. Советы Вова давал «дельные» и повод для зубоскальства подавал охотно, а посему из компании его не гнали, тем более, что за пузырем там сбегать или еще  чего – так у него – всегда пожалуста. Опять же и нальют, чего там.
Когда и с чьей легкой руки прилепилось к его имени приставка «партизан», никто уже и не помнил, а только служила она ему завсегда вместо фамилии, а Вова как-то и не возражал. Он вообще никогда не возражал, привычки такой не имел. Случалось конечно побузить, но всегда в известных приделах, которых Вова по-возможности не преступал,  ну а если и преступал, так по недостатку ума оно и прощалось. Ну, а поскольку руку жать ему никто не брезгает, на свадьбах и похоронах стопарь-другой перепадет, к одежде претензий никаких не намечается, так живется Партизану почитай что кум королю – сыт и пьян, и нос в табаке.
- Ты, Стас, в ихние баптисты записаться не надумывай, - увесисто присоветовал Вова и перевел, наконец, взгляд с неба на Астахова, - Семеновну застрелили в электричке. Слыхал, нет?
- Какая Семеновна, какая электричка? – Астахов, наконец, осмысленно отреагировал на Вовино присутствие.
- А ты не знал? Ну даешь! Все уже знают. Их же целая банда. Прошли по электричке и всех баптистов перестреляли. Ну и Семеновна там ехала. Так ее тоже.
- А Семеновна, это кто ж такая? – Стас впервые за последние сутки поймал себя на желании улыбнуться.
- Не, ну ты даешь, в натуре, - Вова-партизан эффектно сплюнул через плечо. «Крутизна», - подумалось Астахову и улыбка выплыла все  же на лицо.
- Слушай сюда. От эта тетка записалась в эту секту, - Вова картинно указал на вывеску, - ходила, значит, молилася. А потом ее «бабах». И нету человека.
- Ну и ты теперь сюда ни ногой?
- Ни ногой, - подтвердил Вова, - но я не потому что боюся.  Я по убеждению.
- А это как?
- Я православный, - гордо изрек Вова и полез за пазуху в поисках заветного креста. Не нашел. Шмыгнул носом и добавил, - та я и вообще в Бога неверующий.
Дверь молитвенного дома распахнулась и на крыльцо просочилась стайка степенных прихожан. Служение, видимо, закончилось.
- Ты, Володя, извини. Мне еще по делу нужно, - Астахов протянул Вове-партизану заветную пачку с сигаретами, которая тут же исчезла в бездонном кармане, и направился к двери молитвенного дома.
Знакомый проповедник стоял у кафедры и терпеливо выслушивал то ли исповедь, а то ли сюжет личной драмы одной из прихожанок. Прихожанка активно шмыгала носом и то и дело отворачивалась, смахивая слезу. Похоже это надолго, решил Астахов, но подошел все же и остановился на расстоянии, достаточном, чтобы не выглядеть не в меру досужим, давая понять однако же, что ждет аудиенции проповедника.
- Вы ко мне? – обернулся тот, мягко положив ладонь на руку собеседницы. Та перевела на Астахова заплаканные глаза и мягко улыбнулась. По всей видимости здесь было принято относиться к новым людям с особым почтением.
- Я позвоню, - похлопала ласково по руке проповедника, кивнула и ушла.
- Простите, - смешался Астахов, - не знаю как обратиться.
- Меня зовут Яков, - улыбнулся проповедник, - проще Яша. Я пастор этой церкви.
- А-а?..
- Принятое в православии «отец» мы перед именем священников не произносим. Отцом называем только Бога. Верующих, включая пастора, зовем братьями и сестрами. Так учит Библия.
- Понял.
- У вас ко мне дело?
- Да, пожалуй.
- Прошу, садитесь, - пастор кивнул на сиденья в первом ряду, сел сам и указал на место напротив, - Я вас слушаю.
- Даже не знаю с чего начать. Фролова Вера Семеновна…  Она ведь была вашей прихожанкой…
- Да, - в глазах пастора появилась настороженность.
- Я был свидетелем ее смерти, - Астахов вдруг как-то почувствовал себя неуютно. Откуда ни возьмись появилось чувство вины. – Она подарила мне свою Библию. За несколько минут до гибели. Ну и мне бы хотелось…
- Хотелось побольше узнать об этом человеке, - глаза пастора потеплели, но настороженность не исчезла, - …Вы знаете, наши прихожане часто берут в дорогу евангелизационную литературу…
- Да, я знаю, в агитационных целях.
Пастор поморщился.
- Не люблю я этого слова – «агитация». Мы называем это евангелизацией. Но я не о том. У нас есть специальные маленькие брошюрки, рассчитанные на людей мирских, не познавших Истины. Есть Евангелия – маленькие по размеру издания, их удобно брать в дорогу, они мало весят и именно эту литературу мы дарим чаще всего людям. Личные книги дарят редко. Не то чтобы это кто-либо запрещал. Просто привыкаешь. Мы отмечаем нужные места, выделяем для себя стихи, которые находим важными на данном этапе духовного развития. Я надеюсь, вы меня понимаете?
- Да, я заметил.
- Листали или вникали?
- Листал, - Астахов смешался, - значит, вы думаете, что книгу она, то есть эта женщина…
- Вера Семеновна.
- Да, Вера Семеновна. Она подарила мне ее не случайно?
- Мы ничего не дарим случайно, - пастор улыбнулся, - Я лично не признаю случайностей. Потому как знаю, что ничто в этой жизни не происходит без ведома и воли Божьей. Случайность, друг мой, есть ничто иное, как неосознанная закономерность. Но я понимаю, что вы хотели сказать. Вполне вероятно, что ваше общение было настолько глубоким и значимым, что она не могла вам не подарить книгу, ну, а если другой у нее с собой не было, то…
- Да я бы не сказал, чтобы наше общение было глубоким и значимым.
- В любом случае, я не берусь судить о ее побуждениях, - пожал плечами пастор, - что касается ее личной жизни… Ведь вас именно это интересует?..
Астахов кивнул.
- Да, я действительно посвящен в проблемы ее личной жизни, поскольку личные проблемы, как правило, тесно связаны с проблемами духовными, но…
- Понимаю. Тайна исповеди.
- Да нет. Тайны вобщем-то не существует. Просто не хотелось бы обсуждать их с незнакомым человеком.
Астахов пожал плечами. Хотелось встать, извиниться и уйти. Пастор однако ничем не давал понять, что разговор окончен. Серые проницательные глаза смотрели изучающее, но без излишнего любопытства и Астахов продолжал сидеть.
- Ведь это не праздное любопытство, я вас правильно понял?
- Да, наверное.
- Что-то еще произошло? Кроме того, чему вы стали свидетелем в электричке?
- Да, пожалуй, я должен кому-то все это рассказать, а то…
И Астахов рассказал. Он и сам удивился, до чего история получилась длинная. Это ж надо, за два дня столько событий, впору книгу писать. «Ну с книгой, это я загнул», - сам себе признался Стас. Оно и правда – рассказ получился путанным. Пастор, тем не менее, слушателем оказался терпеливым, не перебивал и не переспрашивал, и мысленно похоже не отдалялся. Опыт. К моменту, когда Астахов закончил свое мудреное повествование, настороженное выражение в глазах пастора исчезло как-то невзначай, он потер переносицу, выдохнул носом и протянул:
- Н-да-а… Ну и вы решили заняться частным расследованием? Не вижу смысла.
- Сам не вижу. А что прикажете делать?
- А в милицию?
- Не вижу смысла, - Астахов хмуро улыбнулся, - тем, кто занимается расследованием по долгу службы вся эта информация известна. А отсутствие моей дочери… Ну это пока не вышло за рамки семейной проблемы. Но мне, знаете, беспокойно. Чувствую, надо что-то предпринять. А что? Я и к вам-то забрел случайно.
- Жаль.
- Что?
- Жаль, что случайно. Хотя, как я уже… Ну да ладно. – Пастор помолчал, - Думаю, вам лучше всего съездить к Вадиму.
- Простите?..
- Сын Веры Семеновны. Зовут Вадимом. В данное время, как вы знаете, находится в местах не столь отдаленных.
Пастор порылся во внутреннем кармане пиджака, достал крошечный блокнотик, черкнул пару строк, выдернул листок и протянул Астахову?
- Вот адрес.


VІІ
Катька и сама удивилась изяществу, с которым впорхнула в машину. Мягко прикрыла за собой дверь, почти незаметным движением поправила полу пальто и, непринужденно облокотившись о спинку мягкого сиденья, молча уставилась на Антона взглядом светской львицы. «Ай да я!», - сама себе подумала, - и где ж это манер нахваталась? Вроде как всю жизнь свою сознательную только в таких вот тачках и разъезжаю. О! Знаю! По телику чему не научишься. Артистка! Тьфу ты!».
- Ну здравствуй, - Антон спрятал улыбку. Впрочем не особо старательно. Все понял.
- Здравствуй!.
Катька рассердилась отчего-то. Опустила стекло, достала сигарету, закурила.
- Отец знает? – Антон повернул ключ. Поехали.
- Прячусь.
Ощущение нереальности происходящего никак не проходило. Катьке ка¬залось, что она играет чью-то роль, а в ее собственной, Катькиной жиз¬ни такого просто не может быть.
- Такого не может быть,- сказала вслух.
- Все бывает,- Антон внимательно смотрел на дорогу. Он по-прежнему читал ее мысли. Он насквозь ее видел. С ним в кошки-мышки не поиграешь. Он все еще был старше ее. Намного старше. И как же это хорошо. Боже, как хорошо! Но так не бывает. А если и бывает, то не с ней. Не с Кать¬кой. Она этого не заслужила.
- У меня мама умерла.
- Я знаю.
-Давно уже.
- Я знаю.
И Катька заплакала. Навзрыд. С привыванием. Так плачут дети, пере¬жив молча сильный испуг. Так плачут дети, когда мама наконец берет на руки. И все позади.
Антон притормозил у обочины. Обнял. И на плече у него Катька накри¬чалась до сопливых пузырей. Боже! Хорошо-то как.
-Куда поедем?- спросил Антон, снова заводя машину.
- На базар,- Катька высморкалась в платок, снова закурила.
- Какой базар, двенадцатый час.
- Да ты не местный, что ли? У нас базар теперь почитай что до тем¬ной ноченьки.
- Сто лет на базаре не был. Ну на базар, так на базар.
Рынок и впрямь гудел что тебе пчелиный улей. Народ сновал меж при¬лавками плотной рекой. Остановиться купить что - задача трудновыпол¬нимая,  кое-что купили все-таки. Но промерзли и ноги замочили основательно. Катька с наслаждением снова окунулась в сухое тепло салона машины. Уже ничего не хотелось. Антону надо бы и рассердиться. Катька краем глаза стрельнула в его сторону. Нет, не похоже. Ну вот, поехали домой. Сейчас надо бы в гости пригласить. Катька с ужасом вспомнила ка¬вардак в своей квартире. Дурацкая ситуация.
Антон вел машину молча. И Катька с разговорами не приставала. Не хотелось. Тормознули у супермаркета. Развелось их. Катька в такие и не заходила. Слишком много блеску, чтобы было дешево что купить.
- Ты подождешь?
Катька молча кивнула. Антон вышел. Вернулся скоро, забросил на зад¬нее сиденье пакеты с чем-то там и тронул машину. Только теперь, похо¬же, в обратную сторону. Катька облегченно вздохнула - значит к себе звать не придется.
- Куда едем?
- Ко мне, - не спросил даже, так, в известность поставил. Катьке захотелось обидеться, но не получилось. Нет, все правильно. Антон всегда знает, как оно лучше.
- Мама моя!..- Катьке захотелось свистнуть, но свистеть она не уме¬ла, поэтому просто поцокала языком, - Ты что, живешь здесь?
Машина плавно сворачивала в район новостроек, именуемый в народе "Полем чудес".
- Да, - Антон открыл окно, протянул в него руку с пультом, нажал кнопочку. Ворота открылись. Сказка.- Да, это мой дом.
- Хороший дом.- Катька повела восторженным взором туда-сюда,- а изнутри покажешь?
- Придется,- Антон открыл дверь с узорчатой решеткой, пропустил Катьку вперед и та сразу почувствовала себя бедной родственницей. Сняла сапоги и мысленно ахнула. Бе¬зобразная дыра красовалась на дешевеньких колготках. Катька обругала себя за при¬вычку на колготах экономить. Но кто ж знал... Шикарная обстановка, располагающая к изяществу манер, действовала теперь на Катьку подавля¬юще.
Антон помог снять пальто. Мельком глянул на пресловутую дыру.
- Что, дырка? Запасных нет. Прости, не держу. Да сними их совсем, у меня тепло. Ванная комната там,- Антон подтолкнул Катьку к двери в ванную, подхватил пакеты, понес в дом.
Катька осталась стоять. Ну чистый тебе соляной столб. Антон огля¬нулся:
- Ну что с тобой? Здесь же нет никого. Поди умойся, приведи себя в порядок. Сейчас есть будем. Есть хочешь?
- Хочу, - Катька снова разревелась.
Антон поставил пакеты на пол. Подошел близко-близко. Приподнял мокрый Катькин подбородок и легким поцелуем коснулся губ. Катька замерла и разревелась пуще прежнего.
- Ах ты, совсем целоваться разучился. Подучишь?- Антон снова подхва¬тил пакеты.
- Подучу, куда тебя денешь,- промямлила Катька и вяло потопала в ванную.
Первым делом стащила с себя предательские колготы, забросила в красное ведерко специального предназначения. Испугалась вдруг - в чем потом домой ехать? Но не извлекать же их назад, ополоснула холодной водой опухшее лицо. Глянула в зеркало. Чудовище! Но косметичка осталась дома, а значит исправить что-либо не представляется возможным. Кать¬ка махнула рукой, растрепала волосы, изобразила беззаботную улыбку, с тем и вышла пред ясны очи возлюбленного.
- Ну вот так-то лучше, - Антон помахал ей из гостиной, - дуй сюда, по¬можешь. А то я в гастрономических вопросах не мастак. И гостей встре¬чаю не часто.
- А ты ждешь гостей? - Катька принялась деловито расставлять ложечки, тарелочки.
- Уже не жду. Мои гости уже пришли.
- Так это я гостья? В таком случае прекрати меня эксплуатировать. Эксплуатировать гостей неэтично, чтоб ты знал.
И Катька демонстративно оставила сервировку стола, уселась на ди¬ван, подобрала под себя ноги и принялась листать какой-то там мудре¬ный журнал, исключительно для мужчин предназначенный, потому как ни¬чего увлекательного не предлагал своему читателю, окромя мудреных радиосхем и не менее мудреных к ним пояснений.
- Так, ну ты шлангом не прикидывайся, - Антон бесцеремонно столкнул гостью с дивана, - Я есть хочу. Давай, пошевелись.
- Насиловать будешь? - уперла руки в бока Катька.
- Буду. Но потом. А сейчас я хочу есть. Давай, давай, Катенок,- Ан¬тон подтолкнул ее к столу, сам же  уселся на диван и принялся листать все тот же журнал исключительно мужского содержания. Катька глубоко вздохнула и принялась нарезать колбасу.
- А расскажи-ка мне, Антоша, откель такое благосостояние,- полюбопыт¬ствовала Катька, когда все вкусности из супермаркета были благополуч¬но съедены и она, наконец, ощутила себя в этом доме ну не совсем чтобы чужой.
- Не называй меня Антошей. Не люблю,
- Хорошо. Не буду. И все же - откуда вся эта роскошь?
- Ну прежде всего - это не роскошь, а обыкновенный достаток. Роскошь мне не по карману. Да и желания нет.
- Хорошее начало. Но ты не ответил на мой вопрос.
- А ты не выполнила своего обещания.
- Стоп! Ничего не обещала. Не успела.
- Успела, - Антон зашел со спины, отобрал и погасил Катькину сига¬рету,- ты обещала научить меня целоваться.
В дверь настойчиво позвонили. И еще, и еще раз - без пауз.
- И как всегда - на самом интересном месте, - Антон пошел к двери,- Я сейчас.
Катька отчаянно потерла виски. Попыталась собрать в пучок мысли. Тщетно. "Сейчас распахивается дверь и входит жена и хозяйка дома. Вот будет прикол», - угрюмо подумала Катька. Впрочем в поведении воз¬любленного паники не просматривалось и это успокаивало. Но Антону сейчас должно быть… Катька посчитала пальчики… ага, где-то тридцать четыре. Жене пора быть.
- Антон, а жена у тебя есть?- вопрос адресовался Антону, только что нарисовавшемуся в дверном проеме.
- Она умерла. Катюша, у нас гости.
- Не у нас, а у тебя,- Катька наконец заметила двух субъектов за спиной Антона. Ребята что две капли воды походили на скрипучих от¬морозков, которыми пестреют киноленты популярных сериалов про мен¬тов и всяких там агентов национальной безопасности. Вот такие как раз Катьке никогда и не нравились,- Но если ты рад, то и я тоже.
- Остроумная, - заметил отморозок номер раз.
-  Поди-ка погуляй, девочка,- подал голос отморозок номер два.
- Ты поди, погуляй по моему дворцу, Катенок,- Антон, похоже, нервничал,- ты ведь еще моей берлоги не видела.
Катька молча кивнула и упорхала за дверь. Посмотреть, как живет этот новоявленный буржуй, то бишь ее возлюбленный – это, конечно, ин¬тересно. Но тема разговора новоявленных гостей с хозяином дома буди¬ла в Катьке интерес куда более конкретный и Катька, закрыв за собой дверь, приложила к ней ушко. Нет, не слыхать. Это ж надо - какие двери надежные. Дома - так через стену слыхать, что у соседей происходит. Катька поплелась по коридору - осматривать комнаты.
Комнат она насчитала ни много - ни мало - девять, не считая двух ванных, санузлов   и кладовушек. Все со вкусом, все продумано, все на своих местах. Чисто, убрано, неуютно. Катька быстро удовлетворила свое любопытство, относительно жилища Антона. А вот что  там происходит в гос¬тиной - это, братцы мои... Катька попыталась восстановить в памяти нали¬чие и месторасположение вентиляционного окна в гостиной. Так. Стоп. Гос¬тиная и кухня в этом доме отделены маленьким простеночком, т.е. предо¬ставляют собой почти целостное помещение. Значит в кухне все слыхать. А там вентиляция должна быть непременно. Катька прикинула, какое из помещений находится непосредственно над кухней. Ну да, похоже вот эта кладовочка. Точно. И все слыхать..
- ...А если эту проблему с твоей телкой обсудить?- это отморозок номер два.
- Эту девушку зовут Катя, - "Антоша, душечка. Надо же – уважает»  – про  себя прокомментировала Катька.
- Мы обсудим, пожалуй, эту проблему с твоей телкой.
"Со мной, значит", - Катьке стало неуютно.
- Оставьте девочку в покое. Не настолько это серьёзный вопрос, чтобы возникла необходимость в подобных…
-Вот и мы так думаем. Деньги небольшие. Мы люди скромные. Девчонка твоя нам без надобности. Пока. А вот тебе она нужна, или нет?
- Нужна. Но для других целей.
- Вот и будем считать - поладили, - номер два выдержал паузу, - Завтра позвоним.
Гости в гостиной зашевелились, видимо собрались уходить.   Катька за¬суетилась - выходить? не выходить? Пока решала, время прошло и пробле¬ма отпала. Гости  протопали к выходу. В гостиной воцарилась устойчивая тишина. Катька попыталась расслабиться, но вышло плохо. Захотелось домой. И поскорее. Шаги на лестнице. Антон? Или кто? Катька вдруг осознала, что сидит в темной кладовухе и объяснить хозяину дома причину своего здесь пребывания скорее всего что не сможет.
- Катька, ты где? - это Антон.
"А чего я собственно так испугалась. Где хочу - там сижу. Свет включить надо,"- Катька пошарила по стене в поисках выключателя. Дверь в кладовку распахнулась.
- А я уж думал, у меня мыши завелись. - Антон улыбался широко и стара¬тельно, явно хотел скрыть подлинное свое настроение.
Щелкнул выключатель. Катька сощурилась от яркого света, потерла гла¬за. Антон поднял взгляд на вентиляционное окно. Объяснений никаких не потребовал, и слава Богу.
- Ладно, пойдем отсюда.
- Хочу домой, - проныла Катька, выбираясь из кладовки.
- Потерпи, Антон первым спустился по лестнице в гостиную, сел на диван, закурил.
Катька пристроилась рядом, поджала ноги, порылась в пачке с сигаре¬тами, задымила за компанию.
- По всем правилам ты сейчас должна потребовать объяснений.
- А что - имею право? - и, поскольку Антон ограничился угрюмым молча¬нием, добавила - Тогда требую.
- Будешь задавать вопросы или можно в произвольной форме?
- Буду задавать вопросы. Кто эти люди?
- Своего рода налоговики.
-  Рэкет, что ли?
- Что-то в этом роде.
- У тебя свой бизнес?
- Да, у меня бензоколонка. Хотя прибыли пока нет. Только купил.
- А если я спрошу- на какие шиши?- это будет не слишком?
- Не слишком. Я продал  автомастерскую в Канаде. После уплаты налогов осталось ровным счетом на этот дом, машину и автозаправку.
- Ты жил в Канаде?
- Да. Правда совсем недолго. После смерти жены это потеряло смысл.
- Как ты оказался в Канаде?
- Женился на француженке.
-  На богатой француженке,- поправила Катька.
- На богатой француженке,- улыбнулся Антон,- и давай на этом закроем тему.
Закрывать тему Катьке отчаянно не хотелось, но спорить она не стала. Закурила и надула губы.
- Давай выпьем, -Антон   плеснул в разлапистые фужеры коньяку, протянул один Катьке, - пей, это хороший коньяк.
Катька зажала в ладонях хрустальную посудину и молча уставилась на янтарную жидкость.
- За что ты меня так любишь, Катька?
Катька вздрогнула, подняла на Антона глаза, но он так же сосредоточенно, как только что она сама, рассматривал коньяк в бокале.
- Любила, - поправила она.
- Любишь, Катя, я знаю. Не знаю - за что.
- Сама не знаю.
-  Ладно, пойдем спать, поздно уже.
- Десять часов - поздно?
- Катенок, я устал. У меня три спальни, ты видела. Выбирай любую. Све¬жее полотенце в ванной есть. Вместо ночной рубахи выбери что-нибудь у меня в шкафу, - Антон ласково потрепал Катьку по щеке, - Все, Кате¬нок. Спать, спать.
Когда Катька вышла из ванной комнаты с полотенцем на голове и в гро¬мадных размеров мужском халате, Антон мирно похрапывал в спальне, ко¬торую перед водными процедурами облюбовала для себя Катька.


VІІІ
"Храни меня, Господи", - подумал Астахов, угрюмо осматривая серые стены с рядами колючей проволоки. УИН-32 в Макеевке ничем не отличается от любого другого учреждения исправительно-трудовой направлености.
На КПП, то бишь в людской, народу - не протопчешься. Ну и куда теперь идти?  Астахов с трудом протолкался к солдатику, с обреченностью служи¬вого человека равнодушно взирающему на толпу, долго и путано объяснял, что увидеться с заключенным по фамилии Фролов - крайняя для него необходимость, поскольку он, т.е. Астахов является ему родственником, хоть и дальним. Солдатик слушал не перебивая, очевидно подобное общение с род¬ственниками заключенных являлось для него хоть и небольшим, но развле¬чением всеже. Сам же, видимо много говорить не любил, а посему в ответ на сердечные излияния Астахова ответил скупой, но содержательной фра¬зой:
- А по этому вопросу к прапорщику Лавренчуку.
Прапорщик Лавренчук человеком оказался приветливым, насколько это слово вообще применимо к людям, чья служба, надо сказать, и опасна и трудна. Астахов еще раз, но уже более внятно, поскольку с солдатиком прорепетировал, повторил сущую ахинею про дальнего родственника Фроло¬ва. Прапорщик Лавренчук выслушал с некоторым даже оттенком сочувствия и уставился на Астахова выжидательно. Пауза явно затянулась. Прапорщик вмыкнул, наконец, что Астахов попал в сие за¬ведение впервые и тутошние правила знает не так чтобы, и решил-таки  рас¬кошелиться на один-другой наводящий вопрос:
-И что, очень нужно?
Астахов кивнул. Снова  воцарилось молчание.
- Я был бы очень благодарен,- смекнул наконец Астахов.
- Личняк организовать не могу, прости, брат. Это только для близких родственников. Краткосрочку можно. Но это нелегально, сам понимаешь.
- Понимаю, - Астахов полез за бумажником,- Сколько?
Вадим Фролов оказался человеком тщедушным на вид. Но глубоко посажен¬ные, колючие глазки выдавали в нем парнишку хваткого, из тех, кому па¬лец в рок класть не рекомендуется. Он долгим взглядом осмотрел Астахо¬ва. Родственника, хоть и дальнего в нем, разумеется никакого не приз¬нал, но удивления по этому поводу не высказал.
- Курить привез? - это вместо "здравствуйте".
Астахов бросил на стол початую пачку, оглянулся на шныря, что проводил его в комнату. Тот продолжал топтаться у двери.  Астахов поманил его пальчиком, сунул в руку смятую купюру:
- Слиняй, а.
- Ну, - Фролов жадно затянулся сигаретой из предложенной пачки, пачка тут же со стола испарилась, - Кто такой и что надо?
- А давайте знакомиться, - Астахов подвинул ногой увесистую сумку поближе к Вадиму. Тот дернул молнию, не вынимая ознакомился с содержимым:
- Чай забыл.
- Забыл, простите.
- Ладно, выкладывай свою проблему, родственничек. Тебя как звать-то?
- Астахов, - руки не протянул, но собеседника, похоже это не обидело.
- Ну?
- Видите ли, Вадим, так получилось, что я был последним, кто видел  в живых вашу мать.
Глаза Фролова в момент превратились в две маленькие льдинки.
- Ну и?..
- Точнее, я присутствовал при ее гибели.
- Присутствовал, значит, - Фролов сжался в пружину, на шее синим жгутиком натянулась вена, - Наблюдал, значит.
Астахов удара не ждал, но сработал инстинкт и кулак Фролова, метивший в переносицу, рассек пустоту. Удержать равновесие однако не получилось, потому как  момент удара Астахов встретил на стуле сидя, и в следующую минуту - оба вместе Астахов и Фролов  катались по полу.
- В говорили – родственники, - шнырь стоял в дверях и лениво жевал резинку.
- Сгинь, - Астахов первый поднялся на ноги, сделал попытку стряхнуть с брюк пылищу. В кармане шныря благополучно осела еще одна купюра и дверь за ним с обратной стороны закрылась.
- Не мог я ей помочь, - Астахов протянул руку, помог подняться Фролову, - действительно не мог.
- Считай, что поверил. А от меня тебе что надо? Ты ж не каяться, я так понимаю, приехал.
- Мать твоя книгу мне перед смертью подарила.
Вадим резко вскинул голову:
- Какую?
- Библию.
- Ясно. Это вполне в ее духе.
- Эти люди… ну, которые… Они что-то искали у  нее. Я подозреваю, что именно эту книгу. Не могу отделаться от предчувствия, что за мною все еще следят.
- Все еще? Значит раньше слежка была, а теперь ты просто не знаешь?
- Именно так.
- Хорошенькое дельце, - Фролов почесал затылок,- А вы уверены, что ис¬кали именно Библию?
-Почти что.
- У тебя нож есть?
- Нет. А зачем?
- Язык себе отрежу.
- …?
- Попал я, браток. Крепко попал, похоже. Не пойму только, зачем все это тебе?
- Знать бы. Дочь у меня пропала.
- Сколько лет?
- Двадцать пять.
- О-о, так ведь это… весна скоро. Кошачий период.
- Моя дочь не кошка,- Астахов с трудом подавил раздражение.
- Все бабы - кошки,- философски отметил Фролов, - Да ладно, не кипятись. Ты связываешь исчезновение дочери с гибелью моей матери?
- Подсознательно. Хотя... Ну не знаю. Да, наверное.
- А что ты хотел услышать от меня?
- А вот то, за что ты сам себе язык отрезать норовишь.
- А кто ты такой, чтобы тебе с разгону выдавать информацию, за какую языки режут.
Астахов достал паспорт. Молча положил перед собеседником. Фролов полистал документ, вернул хозяину:
- Ну и что? Насколько я знаю, такие ксивы каждому цивильному выдают. Сей документ мне ничего о тебе не говорит. Ни плохого, ни хорошего. Пардон.
- Что имеем, тем и богаты.
- Но тебе ж так хочется, чтоб я внезапно к тебе проникся.
- Ага. Доверием, желательно.
- Проникся, - Криво усмехнулся Фролов, - Не от глаз твоих красивых, от безнадеги. Некому мне, брат, теперь помогнуть. А как у нас с то¬бой проблема общая образовалась, так может ты и помогнешь. Хотя фиг ты что изменишь. В нашей среде ты, я вижу, чужой. А там, кто зна¬ет, может оно и к лучшему. Я ему, гаду, и мертвый солить буду. Вот он у меня где!- и для пущей убедительности Фролов продемонстрировал сразу два сжатых крепко кулака.
-  Прости, а "он" - это кто?
- Прокудина знаешь?
- Знакомая фамилия. Это не тот, что...
- На телевидении, в газетках мелькает. Он самый. Видный партийный, этот, как его, ну вроде пахана…
- Лидер. – Подсказал Астахов.
- Во-во – лидер. Только не помню, какой партии.
- Да неважно. Ну и что Прокудин?
- А Прокудин в прошлом годе сына похоронил. Слыхал про такое.
- Про такое не слыхал.
- Ну как же, летом прошлого года на терриконе нашли.
- А. Ну да. Так он вроде не наш был. С Белицкой.
- Правильно, с Белицкой. Так вот это я его нашел.
- Да ну?
- А то. Ты на какой шахте работаешь?
- На «Краснолиманской».
- Повезло.
Астахов передернул плечами. Понятие «везение» он не принимал категорически. Везение всегда расценивал как закономерное последствие каковое вытекает из отношения индивидуума к предшествующим событиям, а потому чаще всего светит людям терпеливым и гордыни лишенным.
Шахта «Краснолиманская», как и все ей подобные, пережила и горласную перестройку, и период забастовок и волнений, что, как известно, ни к чему хорошему не привело. Какой горняк не знает, что если двое-трое суток рабочая смена не спустится в лаву, это повлечет за собой последствия если и не необратимые, то ощутимые до крайности. А бастовали ж. Какой здравомыслящий человек не понимает, что смута – первый что ни на есть враг ни процветанию и стабильности. Однако этим пренебречь изволили, потому как любит шахтерня славянская языком помолотить, вместо тогочтобы… А оно ж, сами понимаете.
Угольную промышленность залихорадило, как и следовало ожидать. Впрочем – где как. Какие-то из угольных предприятий еще дышали за счет внутренних резервов и толковых кадров. Но по мере того как резервы таяли, испарялись и толковые кадры (как впрочем и не совсем толковые), согласно незыблемой славянской логике оседая там, где еще хоть как-то. Побежали и с «Краснолиманской». Забытые сегодня задержки заработной платы и здесь, знаете ли, место имели. Плачущих было много, но молящихся, видимо, больше, потому как именно эту шахту благословил Господь мудрым руководителем, что в наше время, согласитесь, редкость.
Хозяин – он и есть хозяин. Зиновий Григорьевич Пастернак с первого дня проявил себя личностью незаурядной, руководителем оказался мудрым, что в сочетании с опытом производственника результат дало не просто удивительный - блистательный получился результат.
За немыслимо короткий срок шахта не только вышла из штопора, но стала, как про то писали средства массовой информации, да и теперь пишут,  бездотационной, процветающей, уверенно бороздила океан экономики, величаво именуясь «флагманом». О Пастернаке говорили всегда много, это уж как водится. Уважали, ясное дело, но и обиженных развелось, поскольку стиль руководства Зиновий Григорьевич практиковал жесткий, лентяев не жаловал, безответственности не прощал, любимчиков не заводил, знал все про всех и ничего никогда не забывал. Потому проблемы с дисциплиной возникали на предприятии все реже. Мало-помалу обустроились – заиграл радужными струями забытый со времен застоя фонтан, расплескались обилием красок цветники, административные помещения реконструированы и оборудованы в соответствии с евростандартами. Но не это главное, пожалуй. Главное - дышит предприятие, полной грудью дыши и уголек дает. Так вот. Более трех миллионов в год. Знай наших. Поэтому умные люди про директора говорили: «С ним нелегко, но он гений», ну а кто умом не пользуется, так что с него и взять.
Стать членом доблестного трудового коллектива «Краснолиманской» теперь уже было крайне проблематично, для тех же, кто в кризисные времена родное предприятие покинул – практически невозможно. Пухлые трудовые книжки «летунов» Пастернак называл романом «Тихий Дон» и возвращал владельцам, не утруждая себя чтением.
И не то чтобы Астахов предугадывал подобные перемены на родной шахте, а просто по складу своего характера не любил менять обстановку. К людям, работе привязывался всерьез и надолго. По этой, должно быть, причине в трудовой Астахова записей об увольнении не было. Оно конечно, без проблем не обходилось, но о расчете речь не заходила никогда, Пастернак ценил в людях верность…
- А я, брат, на «Родинской» последние два года лопатил. - Фролов пообмяк маленько, расслабился, прикурил от протянутой собеседником зажигалки, - Я когда понял, что долги по зарплате накрылись бесповоротно, ушел с шахты.
- Было куда?
- Не было куда. В бомжи подался. Что, унизительно? А в проходке за «спасибо» - не унизительно? Это ж как мудро сказано, «кто не работает, тот и не ест». Если я не работаю и мне жрать нечего, то это и правильно, а вот если работаю и в брюхе урчит – это уже дисгармония. Я правильно выражаюсь?
- Любопытная философия, но право на существование имеет.
- Ну вот и я говорю. Да уж не так оно в бомжах и голодно, скажу я тебе. Свобода, брат, красивая штука. На нее только в правильном ракурсе надо смотреть. Оно хоть и пахнет дурно, но зато все зависит от тебя самого. Вся твоя жизнь.
-  Давай не уходить от темы. - Астахов посмотрел на часы.
-А я и не ухожу, - Фролов погасил сигарету, прикурил новую,- Так вот, я много чем на хлеб свой зарабатывал, углубляться в подробности не бу¬дем. Ну и прибился к компании под названием «Веселые ребята». Слыхал про такую?
- Нет.
- А чего там, про нас и в газете писали. Короче, уголь мы на террико¬нах собирали, продавали потом. На хлеб хватало, а на бутылку и подавно. В бригаде, правда, пьющих не густо было, но я в этом смысле не обидчи¬вый. Мне насчет выпить и самому не скучно. Ну так вот я в тот день клюк¬нул основательно. Уснул, понимаешь. Просыпаюсь - бабы да ребятишки разо¬шлись уже. А голова с бодуна, сам понимаешь, и ведра пустые - не собрал ничо. Оно ж похмелиться и пожрать надо? Надо. Полез я, короче, на терри¬кон. Дело правда что к вечеру, но светло еще. А головка бо-бо-о. Вобщем порылся я самую малость и присел, где был. Когда, мать чесна, чувствую - не сижу - еду. Порода из-под меня поползла. Сверху, смотрю, тоже нака¬тывает. Ну чисто тебе лавина в горах. Ну я хоть и с похмелья, а сообразил, вишь ты, что вниз мне скатываться не резон - накроет. Я и попер наверх, навстречу лавине, так сказать. Правильно или нет поступил - не знаю, а только вниз когда глянул, последний хмель из меня потом вышибло, зава¬лило бы.., - Фролов грязно выругался. Астахов поморщился.
Матерщины Астахов не любил. По этой причине частенько попадал на язык любителям доклепаться. Особенно под землей, где мужик особенно злым ста¬новится и связкой между двумя литературными словами служили десять лихо закрученных матюгов. Впрочем доставать перестали после первого же мордо¬боя. В те годы Астахов был скор на кулак, потому как молод. Сейчас, од¬нако, предпочел пропустить мимо ушей пошлятину, поскольку разговор ста¬новился интересным,
- Смотрю вверх,- продолжал визави,- А там и того интереснее. Из-под породы ноги торчат. В приличных даже ботинках. Я поначалу было дернуть решил, а потом любопытство во мне страх пересилило. И решил я, значится, покойничка отрыть.
- Отрыл, значит. Ну и?, - Астахов откровенно подталкивал собеседника, то и дело поглядывая на часы, время свидания катастрофически таяло.
- Отрыл. Бр-р,- руки Фролова укрылись гусиной кожей, видимо зрели¬ще было не из приятных, если при одном воспоминании мурашки по телу, - Но я, это...поднатужился, нос одной рукой зажал, а другой, значится карманы прошмонал. А че, трупу материальные ценности ни к чему. Часы на руке трогать не стал, больно приметные, дорогие. А деньги, они ж без особых примет. В бумажнике их прилично было. Ну да темно уж стало, я пересчитывать не стал. Бумажник в карман сунул и ходу. Хотел было в ментовку прозвонить, передумал. Лежал себе трупик долгонько и еще по¬лежит. Че ему до утра сделается. Утром бабы за угольком придут - вот они пусть с усопшим и разбераются.
Фролов поерзал на стуле:
-  Пожрать бы.
-  В камере пожрешь. Там я привез, - Астахов кивнул на сумку.
-  В камере не пожрешь. Переполовинят,- тяжело вздохнул Фролов, но на¬стаивать не стал, - Короче, дома я отдышался маленько и полез в бумаж¬ник - трофеи подсчитывать.
-  Ну, посчитал, и?..
- Да не торопи ты меня. У меня, брат, к деньгам отношение благоговей¬ное. Так что пересчитывал я скрупулезно. Они там кое-как порастыканы были, сразу видно - ХОЗЯИН, бывший то есть, счету им не знал и уважать забыл. Короче, вывалил я содержимое бумажника и каждую денежку акку¬ратненько разгладил, чтоб до кучки сложить. А одна, знаешь, эдак кон¬вертиком завернута. Разворачиваю, а там бумажка. Нет, ну это ж надо: не деньги в бумажку, а бумажку в деньги, - Фролов презрительно хмыкнул. Нет, ну я не удивлюсь, если узнаю, что покойничек зелеными заместо ту¬алетной бумаги пользовался.
- Не отвлекайся.
-  Ага. Бумажка эта, надо сказать, мне ничем не понравилась, я ее уж было выбросить хотел. Там, понимаешь, списочек какой-то, а напротив фамилий - циферки. Правда и фамилии не везде, кое-где просто имена, а где так и имени нет, а просто написано «рыженькая» или «пышечка». Я сразу думал - фамилии такие, просто забыл человек, что это с большой буквы пишется, а потом смотрю, написано «шерсть старая». Ну это уж никак не фамилия. Вобщем интересно мне стало. Я денюшки припрятал и еще раз списочек аккуратненько изучил. Одна фамилия вроде как знакомая показалась. Мозги маленько поднапряг - точно, знакомая. По¬рылся, газетку нашел. Со статейкой. Там, короче, девку нашли в полном можно сказать неглиже, со следами насилия на теле и с отрезанным пальцем.
- Газета какая?
- Да я уж не помню. Давно было.
- А фамилию девушки?                                                
- Тоже не помню. Да какая разница, главное я сразу смекнул, что дело нечистое и бумажку припрятал. А потом, когда выяснилось, что покойни¬чек сыночек Прокудина единокровный, ТУТ мне и вовсе по приколу стало. И бумажку я приныкал.
- Куда, если не секрет?
- Не секрет. Потому что там ее уже нет.
Фролов нахмурился. Астахов пошарил по карманам - курить хотелось до звона в ушах. Достал пустую пачку, раздраженно скомкал, забросил в корзинку для бумаг. Доставать  из сумки новую - жаль времени. И Астахов настроился беречь здоровье.
- Когда менты шуровать по этому ПОВОДУ начали, я эту бумажечку изнич¬тожил.
- А тебя с какой стати зацепили?
- Ну так а кто-то же отрыл усопшего. Доблестные мои сотрудники  быстро смекнули, кто опосля них на рабочем посту оставался, хоть и в состоя¬нии некондиции. Что правда, я ж мусорам популярно объяснил, что проспался и мирно домой потопал и доказать обратного они никак не могли. Свидетелей не было. Но сомнения имели место быть. Потому я бумажку не¬замедлиТЕЛЬно сжег. Вот и все.
- А бумажник?
- Что бумажник? А-а, бумажник, его я вообще первым делом того. Чо я, головой поехатый - такие  вещи  оставлять. Одного я, паря, понять НИ могу почему те, кто его кокнул, бумажник не взяли и даже не обследовали? А?
- Значит, убили не за  бумажку эту. Ну и не за деньги, разумеется.
- Я и сам так думаю. Но списочек этот, скажу я тебе, очень даже инте¬ресная задачка. Жаль, покумекать не успел. Замели.
- А за что посадили-то?
- Сказать, так не поверишь, Мужичка в пьяной драке изувечил. Сам не знаю, как это получилось. Я вообще как пьяный – то смирный. Вжисть никого пальцем… А тут изувечил. У него и справка, и побои он снял, все честь по чести. А я, хоть убей, ни фига не помню. В полной, так сказать прострации находился. Но все может быть. Все может быть… Сразу-то мне все-равно было. По теперешним временам - что тюрьма, что воля. Но это, оказывается, для тех, кто тюрьмы не нюхал. А я, когда попал, так мне здесь как-то даже не понравилось. Домой захотелось очень даже сильно. Вот тогда я про  Прокудинского сыночка и вспомнил. И про записочку из бумажничка. И подумал я, брат, что за бумажку эту Прокудин как нечча делать меня отсюда высмыкнет. Потому как вонючая она, эта записочка, ой вонючая-а...
В дверь деликатно постучали, и в комнату, не дожидаясь приглашения, по-хозяйски, но без выпендрежа, вошел знакомый шнырь и вежливо так изрек:
- Время, - и для убедительности потыкал в циферблат наручных часов.
- Пять минут, - Астахов привычным уже движением достал бумажник.
Шнырь воровато забегал глазами, но быстро поборол искушение и от¬рицательно покачал головой.
- С кем можно решить вопрос?
- Есть начальство,- шнырь кивнул Фролову и тот послушно поплелся к выходу, У двери тормознул малость и вяло бросил через плечо:
- А Святое Писание ты все же перечти, Первое послание Апостола Павла  коринфянам. Уверяю вас, это сделает вашу жизнь более содержательной и полноценной. Да хранит вас Господь„
И только когда стихли в коридоре шаги, Астахов привел в исходную позицию отвисшую челюсть. С чего бы это Фролов, безбожник и богохуль¬ник, этаким образом с ним попрощался? Но долго раздумывать над этим не ПРИШЛОСЬ. Из помещения удалиться попросили.
Астахов закурил и попытался взвесить внутреннее свое состояние. Сравнение с выжатым лимоном казалось слабым. А надо бы еще как-то выхлопотать свидание с Фроловым на завтра. Ни энтузиазма, ни надежд каких-либо не ощущалось. Тем не менее попытаться следует. Чего-то Фролов не досказал, а хотел - это точно.
Прапорщик Лавренчук, не поднимая головы выслушал просьбу Астахова, проронил:
-Завтра приходи, - и все так же не поднимая глаз, дождался, когда Астахов закроет за собой дверь.
IX
"Поздравляю вас, Катерина Станиславовна,- подумала Катька сама себе, сползая с постели, - ваш возлюбленный - импотент". От этой мысли стало смешно до невозможности и Катька, мурлыкая под нос "Не отрекаются любя, ведь жизнь кончается не завтра", потопала в туалет, потом к умывальнику.
Водные процедуры сделали настроение еще более радужным. Оно, как ты там сама себе не иронизируй, а когда мужчина первую ночь наеди¬не автоматически превращает в первую брачную ночь, женщину это уни¬жает. Унижает-унижает, чего там, просто не любят бабы в этом при¬знаваться ни мужикам, ни тем более себе. А вот если не посягнул -тут, братцы мои, серьезным отношением попахивает, этаким даже бла¬гоговением, если хотите. Ну кому ж такое не понравится.
- Ах ты рыцарь мой, рыцарь,- промурлыкала Катька, исследуя содер¬жимое холодильника, потому как жрать хотелось неимоверно.
Содержимое холодильника, надо оказать, заслуживало похвал наивысших. Вкусненького поесть Катька любила. А кто не любит? Но когда в ассортименте - это ж пока нарежешь. И, не мудрствуя лукаво, Катька накромсала в блюдо, какое покрупнее, всего понемногу и принялась уничтожать, от¬мечая про себя небывалое повышение жизненного тонуса, одновременно ана¬лизируя и смакуя события вчерашнего дня. Когда блюдо опустело, задумалась на мгновение - не облизать ли его, как в детстве бывало, но соч¬ла все же подобное ребячество излишним. Не утруждая себя приготовлением чая, запила съеденное изрядной порцией "колы" и уселась к окну покурить.
В доме тихо. А где собственно Антон?
Катька спешно погасила сигарету и решительно направилась в комнату, где с вечера, помнится, почивал хозяин дома. Кровать по-спартански ак¬куратно заправлена. И никого.
- Ох, ничего себе. - Катькино радужное настроение мигом улетучилось, - Мог бы хоть записку оставить.
Решительно не зная, чем заняться, Катька принялась бесцельно бродить по дому, что стал теперь каким-то чужим и холодным.
- Опа!
Из-под двери кладовухи выбежала мышь, приметила Катьку, испуганно ша¬рахнулась в угол.
- Ну иди сюда. - Катька присела на корточки. В отличии от большинства женщин, мышей она не боялась. Наоборот даже испытывала к ним симпатию, -Не бойся. Я здесь в гостях, а ты в некотором роде основной квартиросъем¬щик.
Мышь робко   повела крошечным носиком и осторожненько, короткими пере¬бежками приблизилась к нечаянной собеседнице. Катька тем же макаром по¬следовала ее примеру. Минут через десять подобных маневров мышь уютно сидела в Катькиной ладони и по-хозяйски исследовала кончики ее пальцев.
- Есть хочешь?- Катька легонько погладила новоявленную подружку, - У нас с тобой есть превосходный сулугуни. Сыр любишь?
Сулугуни  мышке понравился. Катька, умиленно наблюдая, как та уплетает его, сидя в тарелке, напрягала фантазию, изобретая имя мышиное.
- Клара! По-моему - в самый раз. Будешь Кларой? Вот и отлично.
Мышь подобрала остатки сыра в тарелке и, перебравшись на плечо, уст¬роилась спать.
- Могла бы и поговорить со мной маленько,- обиделась Катька,- У ме¬ня масса проблем, знаешь ли. И я нуждаюсь в совете. Остро нуждаюсь.
Мышь послушно перебралась на ладонь, доверчиво уставилась на Катьку.
- Ну вот скажи к примеру, что делать молодой даме, которую хозяин без комментариев оставил одну в большом своем доме. Нет, ну если дама лишена нравственных принципов, то конечно, можно и остаться. Но это не про меня. С другой стороны, представь себе клушу, которая сбежала из дома, где тепло и уютно и откуда, заметь себе, ее никто не гнал посреди зимы и без колгот. - Катька уставилась на мышь вопросительно, та плотнее вжалась в ладонь. - Вот и я так думаю. В подобной роли мне тоже выступать как-то не хочется. Значит так. Надо выбирать из двух зол меньшее. Пред¬лагаю: остаться здесь и за неимением других занятий предаться чревоугодию. Проголосуем? Единогласно.
Заветный холодильник по-видимому обладал всеми свойствами скатерти-самобранки. Через час запасов в нем вроде как и не поубавилось, а жи¬вот у Катьки что называется трещал по швам. У Клары симптомы наличест¬вовали те же.
- Все. Не могу больше,- Катька тяжело протопала к окну и запечалилась. Мышь пристроилась дремать на ее колене, - Второй час, где наш хозяин, ты как думаешь?
На сей раз Клара поддерживать разговор не пожелала, отдав предпочтение глу¬бокому послеобеденному сну и Катька продолжила рассуждения мысленно. Что-то из вчерашних разговоров припомнилось и ускользнуло. Под ложечкой тревожно заныло и Катька отчаянно попыталась вернуть потерянную мысль. А! Ну вот. Антон сказал: "Она нужна мне для других целей". И с чего вы, девушка, вдруг решили, что он хочет на вас жениться? У этой репли¬ки смысл может быть какой угодно. А может быть ваш возлюбленный Антон - самый что ни на есть сексуальный маньяк. И возьмет он вас, Катенька, за белу шейку и задушит, а потом изнасилует ваш труп, а потом напьется вашей алой кровушки. А останки зароет где-нибудь в саду. Может быть там уже не одна безымянная могилка имеется. Бр-р. По спине предатель¬ски пробежали мурашки. Катьке стало невыразимо страшно, потом стыдно. "Ты что, девочка моя! Это же Антон! Ты его столько лет знаешь!". Но через минуту страшно стало снова. "Вот что бывает с людьми от чрез¬мерного переедания",- Катька сделала еще одну отчаянную попытку успо¬коиться, пересадила Клару на плечо и прошла к книжным полкам книжку что ли поискать.
Проснулась Катька от ощущения, что на нее внимательно смотрят.
- Никогда не читай лежа, - Антон нагнулся и поднял с пола упущенную Катькой книгу,- Хорошо отдохнула?
Антон улыбнулся неповторимой своей улыбкой и на душе у Катьки снова стало хорошо и приветливо.
- С днем рождения тебя, Катенок.
Катька только теперь заметила шикарный букет дорогущих роз. Антон взял их с журнального столика и положил Катьке на грудь.
- А поцеловать?
- Само собой,- Антон легонько чмокнул Катьку в щечку,- Собирайся, в ресторан поедем.
- Представляешь, совсем забыла, что у меня сегодня День рожденья.
- Бывает.
- Нет, ну насчет ресторана - идея, конечно, гениальная. А только в драных колготах я туда не пойду. И косметичку я дома оставила. И во¬обще экипировка у меня несоответствующая.
- Ну на предмет новых колгот я обеспокоился,- Антон положил поверх цветов целлофановый пакетик, - Относительно всего прочего могу со всей ответственностью заявить - вы и так прекрасны.
- Думаешь?
Катька поднялась наконец с дивана, метнулась к зеркалу, в темпе, но основательно исследовала лицо.
- Ну-у... Вобщем...Не могу с тобой не согласиться. А экипировка, зна¬чит, у вас сомнений не вызывает?
- Ни малейших.
- Ну так выйди, я маленько приведу себя в порядок.
Через каких-нибудь полтора часа, в незамысловатом своем наряде Кать¬ка об руку со свежевыбритым, элегантно одетым Антоном спускалась к входной двери дома, восторженно декламируя:
Я женщина! Я половинка земли!
Я первый луч солнца и блеск января...

Кабак был первоклассный. Со швейцаром у двери. Мебель, лишенная пом¬пезности, маленькая эстрада, ненавязчивая приятная музыка, вышколенный персонал. Все тип-топ. Катьке понравилось.
Исполненная чувством собственной значимости она, горделиво задрав подбородок, поднималась по устланной толстенной ковровой дорожкой лест¬нице. Под руку с возлюбленным, разумеется. Ну, положим, задирать под¬бородок так высоко не следовало, а следовало смотреть под ноги, но по¬няла это Катька поздновато. Когда злополучный каблук злополучного са¬пога увяз и запутался в ковре, Катька, естественно, попыталась его вы¬свободить не сбиваясь с ритма ходьбы и незаметно для спутника. Но не¬заметными для спутника ее маневры оставались лишь до тех пор, пока Катька не потеряла ориентировку в пространстве и что называется куба¬рем покатилась вниз по лестнице. А поскольку взять ситуацию под свой контроль теперь для него не представлялось возможным, он продолжал сто¬ять на верхней ступени и тупо таращился на импровизированный цирк.
"Вот он мой звездный час,- подумала Катька, с трудом выпрямилась на нижней ступеньке сидя и зачем-то рассматривая сломанный каблук. Ощущать себя центром всеобщего внимания - это в общем-то приятно, не в такой ситуации. Катька с ужасом отметила, что взмокла от пота под любопытными взглядами присутствующих. Нет, опреде¬ленно наша отечественная публика никогда не научится реагировать на по¬добные случайности со светской утонченностью европейцев. Колхоз он и есть колхоз, хоть в бриллианты одень.
Швейцар, однако, опомнился достаточно быстро для человека славян¬ской национальности, во всяком случае он первым оказался рядом с пост¬радавшей, с подобающей учтивостью помог ей подняться и, под локоток поддерживая, проводил к спутнику, который, увы, из шокового состояния еще не вышел.
Антон забавно подергал плечами, и старательно игнорируя сломанный каблук И безобразную дыру на колготках, повел даму к столику. Катька послушно ковыляла, опираясь на руку Антона и делая робкие попытки собрать в пучок остатки женского достоинства и самоуважения. До свобод¬ного столика добрели кое-как. Антон, видимо, взял себя в руки наконец, потому что стульчик Катьке пододвинул непринужденно, уселся напротив и надел на лицо улыбку.
- Не позволим обстоятельствам испортить нам праздник?
- Не позволим!- твердо сказала Катька и разревелась.
- Так. Ну ты тут пореви пока, а  я пойду сделаю заказ.
Оставаться одной за столиком было нестерпимо, но сидеть рядом с Антоном и того хуже. Катька вытерла слезы, основательно высморкалась и полезла в сумочку за зеркальцем.
- Простите, - кто-то легонько тронул Катьку за плечо. Та оглянулась. Перед ней стояло очаровательное длинноногое существо в неописуемой бе¬лизны фартушке и замысловатой заколочке в волосах. А, ну да, официант¬ка. Девушка приветливо улыбалась, а Катька растерянно оглянулась по сторонам, ища глазами Антона. Ну не ей же делать заказ, в конце концов. Антона нигде не было видно и Катька воззрилась на официантку, что кро¬лик на удава, балансируя на грани паники.
- Вы Катя?
Катька кивнула.
-Пойдемте со мной, - официантка продолжала улыбаться, но Катька не дви¬нулась с места, - Пойдемте-пойдемте. Ваш друг сейчас сделает заказ и подойдет.
- Вы знакомы с Антоном? - Катька уже шлепала вслед за официанткой.
- Нет. А зачем?- девушка открыла дверь в туалетную комнату и пропусти¬ла Катьку вперед.
Только теперь Катька заметила у нее в руках пластиковый пакет. Девуш¬ка достала из него нежно-голубого цвета платье и, едва прикоснувшись, Катька определила, что в руках у нее вещь очень дорогая. Девушка молча поста¬вила у ее ног легонькие туфельки - что называется последний писк:
-Надеюсь, вам подойдет.
-А... это чье?
Девушка уже уходила, но оглянулась от двери и, еще одной улыбкой Кать¬ку одарив, пояснила:
- Мое, - и, ничуть не смутившись, добавила,- да вы не смущайтесь. Я жен¬щина аккуратная и здоровая. Иначе мне бы тут не работать. А! Вот еще, - она пошарила в карманчике фартушка и извлекла тоненький карандашик губ¬ной помады,- Это подарок. С днем рождения вас, Катенька.
Туфли были немного велики и Катька вложила в носочки туалетную бумагу. Зато платье соответствовало: облегало, подчеркивало, дополняло. Чики-чики. Колготы? Да они и вообще ни к чему, если на тебе такое платье.
К столику Катька прошествовала уверенной походкой роковой женщины. Антон глянул на нее лишь мельком и снова уставился в меню. Знакомая офи¬циантка подмигнула Катьке, приняла заказ и растаяла меж столиков.
-Все в порядке? - О том, что Антон успел и разглядеть и оценить новый Катькин облик, говорила разве, что улыбка с легкой лукавинкой в глазах.
- Что будем есть?- его нежелание восторгаться маленько ущипнуло Кать¬ку, но она твердо решила виду не подавать.
- Все, что принесут.
-  Но...
- Тебе понравится.
- Тогда пригласи меня потанцевать.
Все было прекрасно. Все было просто чудесно. До той поры, пока не по¬дали блюдо с прикольным названием /Катька не запомнила, с каким, к ко¬торому полагался соус. Наверное вкусный. Жаль, что Катька его не попробовала, потому как умудрилась смахнуть со стола пиалку с этим самым со¬усом прямо на восхитительное платье, нежно-голубого цвета, между прочим. Что делать в этой ситуации Катька решительно не знала. Но Антон, похоже, уже понял, с кем имеет дело. А потому оперативно вынул из стаканчика все наличест¬вующие салфетки, вымокал соус с платья, сложил в ту же пиалку, а затем проводил несчастную спутницу к знакомой уже туалетной комнате.
Опомнившись маленько, Катька сделала глубокий вдох, стянула с себя платье и выстирала над раковиной туалетным мылом. Основательно потрясла им, ненароком обдав брызгами солидных размеров даму, которой не повезло войти в этот момент, подсушила под струей горячего воздуха электросушил¬ки и еще влажным снова натянула на себя. Платье, надо же, нисколько прелести своей не утратило и по-прежнему нежно облегало, подчеркивало, сглаживало. Одно слово - фирма.
Пообещав себе, что не допустит больше подобных казусов, Катька снова вернулась за столик и, самостоятельно наполнив бокал шампанским, основа¬тельно утолила жажду.
- Не увлекайся, шампанское - напиток коварный. - Антон протянул руку через стол, и взяв Катьку за пальчики, надел на один из них колечко.
Катька отдернула руку, мельком глянула на кольцо:
- Ну чисто тебе Попков из кинофильма "Принцесса на бобах". А мне, зна¬чит, сейчас полагается строить из себя графиню Шереметьеву?
- Согласен, мизансцена ворованная. Но кольцо куплено на свои.
- А кольцо куплено на деньги покойной жены, - Катька даже не попыталась смягчить злую иронию.
- Это мои деньги. У жены их никогда не было,- сухо бросил Антон.
- Скажи лучше, что это не мое дело.
- Прости, но это действительно не твое дело, - Антон вытер салфеткой рот и встал.
- Ты куда?
- Пойду приглашу на танец вон ту брюнетку.
- Я тебе надоела?
- Нет. Но в отдыхе нуждаюсь.
Катька проводила глазами возлюбленного и налила себе шампанского. Когда Антон вернулся к столику она уже лыка не вязала.
- Имею право,- ответила на вопрос, которого не задавали, - у меня День рождения, Я имею право рвать колготы, кувыркаться по ступеням, носить платье официантки, которое заботливо выпросил для меня возлюбленный. И я имею право знать - зачем я вообще тебе нужна!
- Пойдем-ка домой,- Антон поманил официантку.
- Домой? Домой к тебе или ко мне?
- Ко мне. Не хватало еще отвечать перед твоим отцом за твой моральный облик.
- 0-ой! Антоша, какая же я стерва.- Я не позвонила отцу! Он же, поди, извелся весь. Меня же третий день дома нет.
- От твоего пьяного лепета ему легче не станет,- Антон расплатился с официанткой,- Пошли.
Катька с трудом переставляла ноги. Сидя в: машине уснула. У самого по¬рога дома ее вырвало. Сознание отчасти прояснилось и теперь Катьку тош¬нило от себя самой.
Антон уложил ее в кровать, прикрыл пледом.
- Ох и нахлебаюсь я с тобой, чует моя душа,- сказал. И вышел.


Х
Назавтра прапорщик Лавренчук Астахова не принял. Вообще сделал вид, вроде впервые его видит. Астахов потоптался у двери, попытался что-либо выяснить у знакомого шныря.
- Помер твой Фролов сегодня ночью. И ты домой вали.
- Как это помер? Я же вчера только с ним разговаривал.
- А как все люди помирают. Лег и не проснулся,- шнырь оттеснил Аста¬хова с дороги и прошмыгнул мимо.
Что-то как-то неуютно стало Астахову. Свалить по совету шныря захотелось незамедлительно. Что он и сделал. Без сопутствующих размышлений.
Невзрачного виду жигуленок "копейка" затормозил у самого носа, хотя руки Астахов не поднимал.
- Откинулся, что-ли?- водитель улыбался доброжелательно, располагающе.
- Кто откинулся?
- Ну не я же.
- А-а,- Астахов вмыкнул, что его приняли за освободившегося зэка, - Нет. Я на свиданку  приезжал. Ты, это... до электрички не подбросишь?
- Садись.
Уже сидя  в салоне, Астахов заметил двух внушительного вида ребят, по-хозяйски рассевшихся на задних сиденьях.
Под ложечкой предательски заныло и Астахов упрекнул себя в слабодушии. "Вот так и начинается мания преследования",- подумал, но дрожь в колен¬ках не прошла.
- А тебе в какую сторону на электричке?- водитель, похоже, с пассажира¬ми с заднего сиденья дружбы не водил, потому как общался исключительно с Астаховым. Это успокаивало.
- Домой.
- Понял, - похоже действительно понял, что новый пассажир к беседе не расположен и умолк, но улыбки не спрятал.
Машина меж тем петляла проулками и Астахов и без того плохо знавший Макеевку, окончательно потерял ориентацию.
- Вообще-то мне на вокзал, - Астахов терял терпение.
- Не нервничай. Твоя электричка всеравно только вечером.
- Почем знаешь?
- По расписанию.
Водитель запнулся. Вмыкнул, что Астахов про то, куда едет не говорил. Астахов  спиной почувствовал, как напряглись попутчики с заднего сиденья. В следующий момент в лицо ударила шипящая струя.  "Газовый баллончик" - догадался Астахов и отключился.
Пришел в себя все в той же машине. Попутчики те же. Только за окном машины уже была ноченька темная, а Астахов теперь располагался про¬меж ребятами на заднем сидении.  Конечностями пошевелил - нет, не связаны. Попутчики на сии телодвижения никак не отреагировали, только сдвинулись малость поплотнее.
-  Куда едем? - поинтересовался Астахов.
-  Домой, - улыбнулся водитель.
-  К кому домой? - Астахов повел плечами, устраиваясь поуютнее, - Если к вам, то я, получается, в гости, а если ко мне, то я вас не приглашал.
-  Все мы гости на этой земле,- философски отметил водитель. Соседи по сиденью молчунами оказались однако.
- Который час? - поинтересовался Астахов, выдержав продолжительную паузу, отбросив попытки осмыслить происходящее. Мозги решительно отказывались варить.
- Последний - улыбчивый водитель решил сменить имидж и перешел на мрач¬ный юмор.
-  Не смешно.
-  Знаю.
Астахов развернулся, насколько мог, посмотрел в заднее стекло. Мешать ему не стали. Да и какой смысл. Ничего он там не увидел. Серый асфальт, черные росчерки тополей на фоне звездного неба. Морозная ночка нынче, похоже.
Машина мягко притормозила у обочины.
-  Спасибо, приехали, - подал голос сосед по сиденью. Смотри-ка, не не¬мой.
-  Действительно, мороз, - Астахов поежился, размял затекшие ноги.
-  Раздевайся,- подал голос второй попутчик. Водитель остался в машине, лишь лениво опустил стекло и закурил. Похоже, его обязанности ограничи¬вались управлением транспортным средством.
-  А-а,- процедил Астахов, - так это банальный грабеж. А я то размышле¬ниями маюсь.
-  А ты не майся, ты раздевайся.
-  Может, ограничимся бумажником? - Астахов вынул бумажник, бросил эдак небрежно к- ногам собеседников.
Столь красивый жест проигнорировали однако. За бумажником никто не нагнулся.
-  Раздевайся.
Астахов снял куртку, бросил на снег, сверху положил шапку, изрядно поношенную, надо сказать:
- Носите, мальчики.
- Все снимай.
- Не понял.
- А че тут не понять: все - это значит все.
- А домой добираться нагишом что ли?- страшно теперь стало по-насто¬ящему.
- А зачем тебе домой?- подал голос водитель и сплюнул через окно. Астахов послушно стянул брюки, свитер, ботинки. Его никто не торопил, машин на трассе, видимо не опасались. И правильно, мысленно согласился Астахов. Какой здравомыслящий человек тормознет на безлюдной трассе, чтоб вклепаться неизвестно во что. Тут в электричках людей режут, и то... Короче иллюзий никаких на этот счет у Астахова не возникало.
- Трусы и носки тоже,- потребовали, когда на теле ничего, окромя них не осталось.
- Совсем озверели?
- Давай, шевелись, - один из ребят начал заметно нервничать,- ато я уже замерз.
Стоять нагишом перед этими отморозками было и холодно и унизительно до невозможности и Астахов, не осмысливая уже происходящего, двинул ку¬лаком в челюсть того, что стоял поближе. Удар получился увесистый, но не особо впечатляющий. Парнишка лишь слегка потерял равновесие, затем, зажав пальцами одну ноздрю, высморкался  в снег и без особой иронии фи¬лософски  изрек:
- Ну наконец-то. Ато такое впечатление - бабу раздеваю, - и тут же по¬лучил удар с левой.
На сей раз панькаться с Астаховым не стали. Что правда, и не били. Подхватили под белы рученьки и без особого напряга поволокли в лесопо¬садку. Дерево, к которому Астахова привязали, было крепким и сучкова¬тым, что создавало дополнительные неудобства, рот основательно заклеили скотчем. Пластыря что-ли в аптечке не нашлось?
Машина уже отъехала было, потом притормозила. Поскрипывая снегом, к Астахову вернулся весельчак-водитель и бросил к его ногам знакомый бу¬мажник:
- Мы не  грабители. Мы народные мстители.
Ему самому настолько понравилась шутка, что ржал как конь до самой ма¬шины.
Когда звук мотора окончательно растворился в ночи по причине отдален¬ности, Астахову стало гораздо тоскливее, как ни странно. Общение с людь¬ми, хоть и отморозками по жизни, все же как-то отвлекало что ли. Тоска попустила очень скоро однако, уступив место плотским мучениям. Особенно бо¬лезненные ощущения наблюдались в той части тела, что принято называть мужским достоинством. "А еще говорят, что от мороза приятная смерть", - уг¬рюмо подумал Астахов. Отчаяния не было. Паники тоже. "Интересно, сколь¬ко сейчас градусов ниже ноля. Десять, от силы - пятнадцать. Большего мо¬роза на Донбассе не бывает, точнее бывают, но крайне редко. Плохо. Доль¬ше мучиться придется».
Машины по трассе шли, но ни одна притормозить не пыталась. Сознатель¬ные шоферюги смотрели исключительно перед собой, а чего там, ландшафты у нас однообразные, особенно зимой, особенно ночью.
Астахов закрыл глаза и постарался ПРИВЫКНУТЬ к боли. «Надо потерпеть, надо потерпеть, уговаривал он себя, до тех пор, когда уже будет все равно».
Вспомнилась Натаха. Это ж как она страдала. Боже правый, как она стра¬дала! Только теперь Астахов понял и пожалел по-настоящему умиравшую жену.
Катька! И где теперь Катька? Он не узнает об этом значит? Слеза лукаво просочилась под веко, скатилась к переносице. Не раскисать! Куда там. «За что? Чего ради я должен умирать? В чем моя вина или хотя бы в чем смысл моей смерти?». Подмоченный слезами скотч отклеился со щеки. Астахов поработал языком, надувая щеки, скотч свернулся в трубочку и упал. Легче не стало, но все-таки.
- За что?! – Астахов сам испугался звериного своего крика и умолк, непонятно к чему прислушиваясь.
Голгофа. Иисус Христос. Его тоже распяли ни за что. Но у Него был выбор. У меня выбора не было. Или был? Был, наверное, только раньше, когда поехал в тюрьму. «Выбор – есть выражение наших желаний». Кто это сказал? Ах да, этот молоденький пастор. Как его звали? Забыл. Постой-постой, что-то еще очень важное он говорил…
- Наше «хочу» становится греховным, когда выходит за рамки Божьей воли, - кто-то стоял за спиной, это был его голос. Астахов повертел головой. Никого.
Небо на горизонте посветлело. Светает? Нет, это что-то другое. Свет, неземной и лучистый исходил от неестественно, незнакомо прекрасного существа, то ли идущего, то ли плывущего от горизонта к нему, к Астахову.
Сияние излучало все, что было на нем: и белый до пят хитон, и волосы, и глаза. Особенно глаза. Существо приближалось все ближе, ближе, и вот уже, отражая его великолепие, засветились деревья, кустарник, сухие былинки трав. Никогда еще в этой жизни не было Астахову так тепло и спокойно. Существо протянуло руку и коснулось щеки Астахова, но прикосновения этого он не ощутил. Теперь уже он мог рассмотреть лицо неземного пришельца. Мужчина. Надо же, как красив.
- Ты кто? Бог?
Мужчина отрицательно покачал головой и улыбнулся. Только теперь Астахов заметил громадные белые крылья за спиной своего визави.
- Ты Ангел! – догадался Астахов.
- Самое трагичное, что неизбежным результатом неправильного выбора является ответственность, иногда имеющая вечные последствия. – Лицо Ангела теперь было серьезным и сосредоточенным.
- Но у меня не было выбора! И я ни в чем не виноват.
- Все люди на этой земле в чем-то виноваты.
- Я ни в чем не виноват! Я никогда не крал, я не убивал, не клеветал! Я ни в чем не виноват!
- Виноват!
- Нет!
- Ты виноват. – Ангел вдруг ударил Астахова по щеке наотмашь, но больно не стало.
Ангел бил его по щекам еще и еще, пока боль не появилась, пока не стала ощутимой.
Астахов открыл глаза. Ночь, звезды, серые деревья - все по-прежне¬му. Только неземное сияние растаяло. Ангел, что правда, оставался на прежнем месте и продолжал отчаянно молотить Астахова по щекам. Чуть сфокусировав взгляд, он отметил про себя, что ангел теперь уже женско¬го полу и вместо хитона на нем дорогая шубка.
- Не надо больше меня бить,- вяло выдохнул Астахов и снова закрыл глаза. Хотелось только спать. И больше уже ничего.
- Ну слава Богу! – на лице женщины мелькнуло подобие улыбки.
 Астахов не видел,  как она сбросила с плеч шубку и укутала его, все еще привязанного к дереву, он даже не почувствовал тепла, да ему это было и безразлично.
- Откройте глаза! - приказала женщина, - откройте глаза!- и снова хлестко ударила по щеке. Астахов повиновался. - Вы меня слышите?
Астахов кивнул.
-Видите меня?
Астахов снова кивнул.
- Я сейчас пойду к машине,- женщина старательно выдерживала сухой и властный тон, - А вы смотрите на меня. Вы понимаете? Смотрите на меня неотрывно, не опускайте глаз, не засыпайте. Я найду, чем перерезать веревки и вернусь. Вы все поняли?
Астахов кивнул. Женщина, неловко перебирая ногами в сапогах на не¬мыслимо высоких каблуках, спотыкаясь и цепляясь за сучья, побежала к трассе. Прилагая массу усилий, чтобы не утонуть снова в сладком сне, Астахов наблюдал за ее продвижением. Вернулась она не скоро, или так ему показалось. Женщина бежала, все так же спотыкаясь и тяжело дыша, следом, то и дело забегая вперед и заглядывая в лицо хозяйке трусил громадный пес, восточно-европейская овчарка.
Пес добрался до Астахова первым, обнюхал его ноги и вопросительно уставился на хозяйку. Та подоспела через минуту и, не отдышавшись, при¬села,  отыскивая веревку,
- Амур, грызи, - скомандовала, как только удалось ее нащупать.
Пес впился зубами в веревку, тихо рыча, принялся работать мощными челюстями. Хозяйка осматривала узлы на веревках, которыми были привя¬заны руки,
- Узлы промерзли, самой мне не развязать,- женщина говорила с соба¬кой, как с человеком, и похоже - ее понимали, - Ты достанешь, Амур? Тут высоко.
Пес уже расправился  с веревками внизу и попытался прыжком достать до руки. Не вышло.
- Знаю, виновата,- оправдывалась хозяйка,- ну не взяла я с собой ножа. Ну что ты на меня так смотришь? Давай, поищи что-нибудь остренькое.
Пес сорвался с места и побежал от кустика к кустику, старательно вынюхивая землю. Женщина ходила кругами вокруг Астахова и тоже искала что-либо подходящее. Собака справилась с задачей первая.
- Ну и что ты мне принес?- женщина рассматривала увесистый камень с острыми краями, - А впрочем....Умница, соображаешь,- и потрепала пса по холке.
После нескольких ударов камнем веревка на одной руке ослабла, женщи¬на оборвала ее, принялась за другую. Астахов наблюдал за ней отрешенным взглядом. И когда она как фронтовая сестра тянула его по снегу на соб¬ственной дорогущей шубке, Астахов удивлялся полному отсутствию у себя каких-либо эмоций.
Обливаясь потом, женщина втянула Астахова на заднее сиденье машины, тяжело дыша оперлась на дверцу:
- Хоть бы спасибо сказал, пугало придорожное.
- Спасибо,- Астахов попытался улыбнуться.
- Ох, девушка, и вляпаешься ты когда-нибудь,- сама себе пообещала женщина и скомандовала, - Амур, место! Лежать!
Псина вихрем влетела в салон и, как так и надо, улеглась прямо на Астахова, жарко задышала в лицо. Вот тут и появились эмоции. Зна¬комо, горячей волной из паха под ложечку поднялся животный страх. Оно конечно, псина умная, по всему видать, но кто ж его знает, что у него на уме. Астахов снова потерял с таким трудом обретенный дар речи и только отетерело таращился на свою спасительницу.
- Да расслабься ты.- Женщина хлопнула дверцей, обошла машину и села за руль,- Знал бы ты, сколько людей вернуло к жизни тепло собачьего те¬ла. Кстати сказать, слюна у них тоже очень целебна, - и добавила, уже заводя мотор, - Амур, умой дядю.
Амур, игнорируя протестующее мычание Астахова, принялся заботливо вылизывать ему лицо.   Женщина неожиданно громко расхохоталась.
- Меня Алькой зовут. А вас?
Астахов что-то невнятно промямлил, боясь шевельнуться, всецело со¬средоточившись на мысли, что обильно выделяет в этот момент адреналин, запах которого обычно действует на собак соответствующим образом.
- Да не дрейфь ты,- женщина наконец перестала смеяться, - Амур доб¬рейшее существо. На нем дети верхом катаются.
- Ну если только так,- Астахов собрался с силами, перевернулся на бок и свернулся калачиком, подставив под мягкий собачий язык правую щеку, - Тогда я Астахов.
-Так и звать?
- Так и зовите.
- И давайте на ты, я вас очень прошу.
- Давай.
Амур уютно разлегся поверх Астахова и, покончив с лечебным умыванием, положил морду ему на лицо. Задремал, похоже. Тут бы и расслабиться, как советовали. Где там. Восстанавливая кровообращение, многострадальное тело, исходило миллионами крошечных уколов изнутри, напоминало о том, что живет и функционирует. Ощущение еще то. Астахов закрыл глаза, в который раз за эту ночь стараясь притерпеться.
- Куда вас отвезти?
- Не знаю. Все зависит от того, где мы сейчас находимся.
- Не знаете?
- Увы.
- На Мариупольской трассе.
- И движемся в сторону?..
-  Волновахи.
- М-да. Я живу в противоположной стороне.
- Значит едем ко мне. Кстати, у нас в городе неплохая больница.
- Не хочу в больницу.
Алька притормозила у обочины, достала сигареты, прикурила и насторо¬женно оглянулась на Астахова. Да, облом полнейший. Хоть высаживайся. И куда попилишь в полном неглиже? Астахов снова развернулся на спину, потрепал по холке пса, тот приподнял голову, сонно осмотрелся и снова закемарил. Так, притерлись значит.
- Значится так,- прервала, наконец, паузу Алька, - поскольку никаких предложений не поступило, вариант единственный: едем ко мне домой,- и тяжело вздохнула,- ох и влипну я когда-нибудь!
- Эту реплику я слышу уже второй раз за время нашего знакомства. У меня напрашивается вопрос: ты что, часто подбираешь голых мужиков по дороге?
- Оставим этот вопрос открытым до времени. Хорошо? - улыбнулась женщина, щелчком отбросила в окно сигарету,- Поехали.

Машина остановилась во дворе новенькой пятиэтажки,  когда  уже светало. Пес встрепенулся, сел на задние лапы и, восторженно поскуливая, зави¬лял хвостом и захакал. Ага, дом почуял. Выходит, приехали. Астахов про¬тер глаза. Надо же, задремал, сам не заметил, когда. Алька закурила, не выходя из машины. Просить сигарету у женщины – последнее дело, но курить хотелось неимоверно, да и вообще Астахов находился в положении настолько униженном, что одна сигарета ничего не меняла, к тому же попрошайничать придется еще долго.
- Сигаретку дашь?
Алька бросила на заднее сиденье пачку, открыла дверь:
- Сиди здесь, я скоро, - и вышла. Собака очень резво для своей комплек¬ции переметнулась через спинку переднего сиденья и вымелась из машины вслед за хозяйкой.
Совсем хорошо. Астахов оглядел свое обнаженное тело, поискал, куда бы сплюнуть, не нашел, сглотнул слюну, сел и закурил, наконец. "Хоть бы чехлы на сиденья надела», - подумал раздраженно и тут же обругал себя. В конце концов-при чем тут Алька. Она, надо   полагать, еще в более ще¬петильном положении. Астахов курил и угрюмо рассматривал окна дома. Во многих горел свет, люди собирались на работу и оставалось только наде¬яться, что Алькиным соседям выглядывать в окна в столь ранний час недо¬суг.
Алька довольно скоро появилась в дверях подъезда с объемистым сверт¬ком в руках и заспешила к машине.
- Вот, оденься, -не заглядывая в салон, бросила в окно сверток и так¬тично отвернулась,- извини, мужской одежды у меня нет.
В пакете оказался петушиного цвета спортивный костюм . Брюки Астахов натянул лишь до половины ног, когда они стали трещать по швам, после одного-двух усилий натянуть их повыше швы и лопнули. Зато резинка те¬перь находилась там, где ей и положено быть - на самой что ни наесть талии. Куртка на плечах трещала тоже, но швы пока держались. И то лад¬но. Астахов вышел из машины:
- Пошли, что-ли.
- Пошли, - Алька коротко хохотнула, бросив на  него оценивающий короткий взгляд.
На лестнице никто не встретился и Астахов мысленно перекрестился, когда Алькиной квартиры дверь этак мягонько за ним на замочек защелк¬нулась.
- Ну вот мы и дома, - Алька развела руками, - с апартаментами я тебя потом познакомлю. Ты сейчас давай, дуй в ванную. Полотенце там свежее, на крючочке         махровый халат, и береги швы, я тебя очень прошу. Это мой любимый халат.
Готовить Алька решительно не умела, это Астахов понял, как только вышел из ванной. Пахло подгоревшей яичницей и еще чем-то, отдаленно напоминающим суп. Тем не менее Астахов почувствовал голод. К тому же определенный опыт в поглощении несъедобных блюд у него, ясное дело, был. Поэтому Астахов смело прошествовал на кухню, готовый продемонстрировать врожденное  чувство такта и недюжинный аппетит.
Алька, сосредоточенно пережевывая яичницу, молча указала на стул напротив. «Где-то я ее видел, - эта мысль, как ни странно, пришла в голову впервые, но засела прочно и, усевшись за стол, активно работая челюстями, Астахов мучился навязчивым вопросом, - Да где ж я ее видел, в конце концов?».
- Да не майся ты, - Алька аккуратно вытерла рот салфеткой и принялась аккуратно намазывать масло на тонюсенький ломтик хлеба, - в электричке мы вместе ехали, три дня назад. Или больше?
- Больше. А ведь точно – в электричке. Слушай, ты что мысли читаешь?
- Ага, - хмыкнула Алька, - все твои мысли у тебя на лбу написаны. Ты ешь, давай. Люблю, когда мужчины хорошо едят.
- В самом деле? – искренне удивился Астахов. – Это оттого, что тебе не часто приходится таковых наблюдать. Я даже догадываюсь, почему.
- Почему? – невинно взмахнула ресницами Алька.
- Ты отвратительно готовишь.
Астахов вымокал хлебом остатки яичницы, как хороший мальчик отнес тарелку в мойку и только тогда принялся за чай.
- У жены получается лучше?
- У нее уже ничего не получается. Она умерла. Но при жизни готовила точно как ты.
- Ну тогда мне все понятно. Дело не во мне и не в твоей жене. Просто ты сам зануда с завышенными требованиями. И я подозреваю, что именно поэтому она и умерла.
- Она умерла от рака. И давай оставим эту тему.
 Алька посмотрела долгим взглядом и ничего не ответила. Молча убрала со стола и ушла в комнату. Странные все-таки существа эти женщины. Инстинкт соперничества не дает им посочувствовать даже тем, которых нет. Астахов еще маленько потерся на кухне и, не дождавшись приглашения пройти в комнату, побрел туда сам.
Более чем скромная обстановка комнаты не то чтобы шокировала, но удивила все же.
- Вот так я и живу. – Алька бросила гостю сигареты, - Садись, покурим.
Астахов уселся в маленькое жесткое кресло, прикурил сигарету и с интересом осмотрел комнату. Чистенько, но обстановка более чем скромная.
- Что, не ожидал? – Алька старательно имитировала знаменитую улыбку Мадонны с полотна Леонардо, - А моя квартира всех шокирует. Почему, спрашивается?
- А ты видимо всем сначала показываешь машину и шубку, а затем квартиру. Это что, прикол такой?
- Почему прикол? Просто у меня нет денег ни на приличную квартиру, ни на соответствующую обстановку.
- …?
- Шубку, машину, вот эти сережки мне подарили.
- А-а-а…
- Брось, - Алька, похоже, рассердилась. Но не очень. Видимо подобные выводы делали все и она к этому привыкла, - Я ветврач.
- Да?
- Я хороший ветврач. Знаешь, сколько хвостатых обязаны мне жизнью и достатком. К счастью существует очень много зажиточных людей, обожающих своих питомцев настолько, что готовы платить баснословные деньги за их здоровье. Вот эти безделушки, - Алька потрогала пальчиком серьгу, - мне презентовали за Бэтту, прекрасная сука, кавказец. Я выходила ее от чумки. Собака была безнадежна, но мне повезло. Машину – за кошку.
- За кошку?
- Именно. За кошку. Причем, представь, совершенно беспородная серенькая кошка. Беспородных, знаешь ли, любят ничуть не меньше, чем любых других. Хозяйке она досталась от любимой бабушки. Я делала ей кесарево сечение.
- Оте-те-реть. И это в то время когда…
- Сотни  детей погибают от СПиДа. Прости, я это слышала сотни раз. И в сотый раз готова засвидетельствовать, что эта женщина, хозяйка беспородной кошки, много и щедро жертвует и на больных СПиДом, и на инвалидов и на ветеранов Великой Отечественной, она добрый и хороший человек. А в тебе, Астахов, говорит самая что ни на есть банальная зависть.
- Вот как?
-  Угу. Зависть тебя гложет, как и многих тебе подобных. Жаба тебя давит. Оттого, что кто-то умеет делать деньги, а ты нет.
- Пардон, не научены. Я как-то больше привык деньги зарабатывать.
- Да помилуйте, кто ж вам перечит. А только у тех, кто денюшку зарабатывает, умственные способности несколько пониже, это уж ты прости. Те у кого с извилинами порядок, предпочитают деньги делать. Что по сути тоже способ зарабатывать деньги, только с творческим подходом и меньшими затратами мышечной энергии.
- Занятная философия.
- Это не философия. Это жизненная позиция. А размеры пожертвований - они всегда находятся в прямой зависимости от достатка. Нет?
- Ну…
- Да если бы наше многострадальное правительство, вместо размышлений по поводу «как украсть» да пораскинуло мозгами, как сделать деньги для народа, наша благословенная Украина давно бы забыла, что в побирушках была. Нет?
Алька раскраснелась от возбуждения и продолжала, уже не дожидаясь ответа собеседника:
- Теперь о милосердии. От чего, ты говоришь, умерла твоя жена?
- От рака.
- Болезнь века. Теперь все болезни, неподдающиеся диагностированию так называются. Но я не об этом. Скажи, если бы нашелся врач, готовый поднять на ноги твою жену, нашлось бы у тебя что-нибудь такое, чего ты пожалел бы для ее исцеления?
- Нет, разумеется.
- Уважаю. Молодец. Но ты не единственный в своем роде. Напротив, трудно найти человека, который в критической ситуации пожалел бы что-либо для близкого существа. Я права?
- А-а, так это ты заломила такую цену?
- Полноте. Это была исключительно ее добрая воля.
- Бывает же.
- Все бывает. Хотя подобные проявления любви крайне редки.
- Да. И свойственны людям исключительно богатым.
- Ну положим не только богатым. Тут дело скорее в степени привязанности. Или доброты сердечной, это уж понимай, как знаешь. А только я тебе вот что скажу: милосердие – есть наивысшая точка духовности, достичь которой, голубчик мой, дано не всем. Это от Бога. Ты можешь быть сорок раз добрым человеком, но до уровня милосердия  так и не дотянуть.
- Всегда считал, что милосердие и доброта – синонимы.
- Ошибаешься. Давай вернемся все к тем же кошкам. Видал, сколько их зимой по мусоркам?
- Видал. Вполне упитанные и жизнерадостные.
- Врешь. Это ты сам себе отмазку придумал. Потому как ты человек, видимо, добрый, но чтобы излишними эмоциями себя не утруждать предпочитаешь в черном видеть белое. Все эти животные, причем, заметь, не всегда бесхозные, больны и истощены. Кошки, они ведь тоже, знаешь, живые существа. Чувство голода для них так же мучительно, как для любого из людей, и под дождем им неуютно, и зимой холодно. А мы, люди, в чьих силах облегчить их существование, чаще всего вот этой твоей отмазкой пользуемся – «им на мусорке сытно». Да я  еще кучу отмазок знаю типа «всех не прокормишь». А милосердные люди – они другого склада. И их нормальная реакция на чужую беду – это желание помочь. Вот они берут этих несчастных четвероногих и домой к себе тянут, где уж имеется с десяток таких же. И выхаживают, и кормят, последний кусок от себя отрывая, и соседи над ними смеются, а они все-равно иначе не могут, потому что милосердие – это от Бога. От него не деться никуда. Но я вот таким вот людям что называется в ножки поклониться не устыжусь. Потому как такие ближнего в беде нипочем не оставят.
- Сколько угодно знаю примеров совершенно противоположных. Хочешь приведу?
- Не надо. Это исключения. О них в другой раз поговорим.
В комнату на полусогнутых, осторожно поглядывая на хозяйку, протиснулся Амур. Видимо перемещаться в районе жилой комнаты ему не позволялось. Пес вопросительно уставился на хозяйку и завилял хвостом.
- Ладно, проходи давай. - великодушно позволила та, - Это исключения, а исключений я всерьез не принимаю. Знаешь, читала где-то, что Бог отдал животных в полное распоряжение человеку и в наши с ними отношения не вмешивается. Выходит, что для них мы – боги. Мы можем совершенно безнаказанно карать их. Можем и миловать – наше право. Представляешь? Совершенно бесконтрольное право выбора.
- Снова выбор, - Астахову вспомнился пастор. Как его зовут? Забыл. Имя редкое, - Вся наша жизнь состоит из выбора.
- Что? А, да. Вся жизнь состоит из выбора.
- Повезло мне значит.
- В смысле?
- В смысле, что за рулем твоей машины в эту ночь сидела милосердная  женщина.
- А-а, это да. Это точно. Я милосердная. В этом тебе действительно повезло. Может, расскажешь милосердной женщине, как ты там оказался?
- Где?
- Ну где-где? Там, где я тебя нашла.
- Слушай, а как ты меня нашла?
- Как-как, пописать вышла.
- Нет, ну надо же было, чтоб тебе приспичило именно там, где надо.
- Или где не надо – с этим я еще не разобралась. Так ты не ответил на мой вопрос.
- Отвечу обязательно. Только чуть позже, ладно? Немилосердно спать хочу.
- Я тоже. Но комната у меня одна. Диван, как видишь, тоже один. Так что располагайся на полу.
Алька сбросила на ковер диванные подушки.
- Простыня и плед в нижнем ящике комода.
- А говорила – милосердная. – И Астахов принялся устраивать ложе для сна.


ХІ
Что-то мягко ткнулось в щеку и Катька проснулась. Ой, фу. Как мерзко. И не понять, где хуже – в желудке или на душе. Никогда еще Катька не позволяла себе так напиваться. Катька пошарила ладонью между подушкой и щекой и выцепила серенькую подружку свою Клару.
- Есть хочешь?
Мышь последовательно исследовала носиком кончики Катькиных пальцев и замерла в ожидании.
- Ладно, пойдем заглянем в холодильник. - Катька вяло поднялась с постели, - Только сначала посмотрим, где наш хозяин.
Антона дома не было. Как и вчера, никакой записки.
- Ладушки. - Катька покусала губу, - Пойдем, погрызем чего-нить.
Подперев рукою подбородок, Катька уныло наблюдала, как завтракает Клара, и, посасывая через трубочку апельсиновый сок, делала слабые попытки подавить депрессию.
- Как тебе завтрак? – Катька легонько потрогала мышку за хвост, - Ты топчи поосновательнее. Похоже, этот завтрак у нас с тобой прощальный.
Да. Обидно, конечно. Но линять из этого дома пора. Над этим Катька даже и раздумывать не стала. Глупо как-то все получилось. Фу, как на душе мерзко. Катька и старалась не вспоминать события вчерашнего дня, да не шибко получалось. Вот беда, хоть топись.
- Ну топиться мы, положим, не будем. - вслух подвела итог размышлений Катька, - Подамся я, пожалуй что, домой, - Ты со мной или как?
Мышь на секунду оторвалась от завтрака, дернула хвостиком и снова принялась за еду.
- Не хочешь? Ну и правильно. От добра добра не ищут.
Катька дождалась, когда животик подружки стал похож на маленький упругий шарик, отнесла ее к заветной норке в кладовухе и, трогательно простившись, отпустила.
За окном плавно и уютно падал снег. Большого мороза, значит, нет. И все же без колгот появляться на люди неприлично. Катька заглянула в мусорное ведро. Ага. Мусор не выносили. Снятые вчера колготы лежали  почти что сверху. Катька извлекла их, держа двумя пальцами, осмотрела и обреченно поплелась в ванную – застирывать. Просушивая в окрученном полотенце незатейливую свою постирушку, вспомнила вдруг, что не удосужилась позвонить отцу. В другой день оно бы и ничего, а в день рождения… Он ведь ждал поди, тревожился.
- Свинья ты, Катька, - сама себе попеняла и поплелась к телефону. Выслушав с десяток длинных гудков, положила трубку и принялась натягивать влажные колготы. Дыра после стирки стала еще больше. Ну а все ж не босая.
Замок за спиной мягко щелкнул. Ну вот и все. Погостила и будя.
Домой Катька добралась без особых проблем. Охочий до женского полу, малость потоптанный жизнью водитель личного транспорта, охотно прихвативший Катьку на трассе, стрелял масляными глазками и делал незамысловатые намеки, но, наткнувшись на угрюмое молчание попутчицы, быстро примолк и уставился на дорогу, как и подобает примерному водителю. Что правда, довез до самого  дома. Катька, слегка смутившись, потянула на себя ручку и, не предлагая платы по причине отсутствия денежных средств, промычала «спасибо» и юркнула к подъезду.
Уже у самой двери обнаружила, что ключей-то и нет. То ли посеяла, что случалось нередко, то ли забыла в доме у Антона. Позвонила. Тихо. Еще раз позвонила. Тьфу ты! Ну и куда можно податься одинокому мужику, если у него отпуск. Нет бы в кровати полежать, книжечку какую почитать.
Катька оглянулась на соседскую дверь. Глазок в ней мягко светился, отражая свет изнутри. Надо же, не топчется, значит у двери досужая соседка. Катька глубоко вздохнула и постучала. На стук никто не отозвался. Катька еще малость потопталась на лестничной площадке и вышла на улицу. Снег повалил на совесть. Катька подхватила в горсть нежную мякоть, скомкала в комочек и сунула в рот.
Ждать она не любила, а чтобы долго, так и вовсе ни за что. Поэтому минут через пяток прервала это неприятное времяпрепровождение и двинула к автобусной остановке, экспромтом решив навестить школьную  подругу. И не то чтобы подругу, не приятельницу даже. Так, сидели за одной партой. Виделись как-то, в гости звала. Катька обещалась, да не больно любила по гостям хаживать, потому так и не собралась. А сегодня надо себя куда-то приткнуть. Благо одноклассница бывшая жила не так  далеко и на автобусный билет кое-как по сусекам карманов и сумочки Катька наскребла.
На остановке не было никого. Лишь минуту спустя присоединился к одиноко зябнущей Катьке долговязый молоденький крепыш лет эдак двадцати. Бритый затылок, одет с претензией на крутизну. Явно служака славной гвардии, именуемой в народе «быками».
Парень планомерно утаптывал снег вокруг себя, поочередно разглядывая то носки своих ботинок, то Катьку. Лицо его показалось Катьке смутно знакомым, определенно она его где-то видела, причем совсем недавно, но в размышления по поводу «где и когда» Катька пускаться не стала. Мало ли, город маленький, может и виделить.
Автобус подкатил полупустой, парень, галантно поддержал Катьку под  локоток, помогая вскарабкаться на ступеньку. «типа-типа» – ехидно подумала Катька и ядовито покосилась на попутчика. Тот нисколько не смутился, змей. По-свойски уселся рядом с Катькой и принялся с видом знатока разглядывать обнаженную девицу на плакате, приклеенном к кабине водителя. Катька хмыкнула и отвернулась к окну. Подобные плакаты она откровенно ненавидела. Такое ощущение, как-будто это тебя раздели и публично рассматривают твои женские прелести.
- Этого мне только не хватало, - сама себе пожаловалась Катька, обнаружив, что парень сошел на остановке вслед за ней и  топает следом, на расстоянии двух шагов. О! Ему, оказывается в тот же дом и в тот же подъезд. Так. Порядочной  девушке самое время испугаться и рвануть мелкой рысью вверх по лестнице. Не раздумывая долго, Катька именно так и поступила.
- Ты чего? – оторопело уставилась на Катьку бывшая одноклассница, - Гонится кто?
- Да нет, вроде. - Катька прошмыгнула в дверь и, прихлопнув ее за собой, сторожко прислушалась, - Точно, не гонится.
- Тогда заходи, чай будем пить.
- Ой, ты прости меня, Ксюха, я с пустыми руками. Не собиралась к тебе, просто…
- Да ладно, - Ксюха принялась стягивать с гостьи мокрое пальто, - Я тебя тоже не ждала, так что разносолов не обещаю.
Оксана провела Катьку в уютную маленькую кухоньку, поставила на плиту чайник.
- Ой, а можно я у тебя покурю?
- Кури, - Ксюха пожала плечами. Порока этого явно не одобряла, но с нотациями не торопилась, - Рассказывай, что новенького, - добавила, когда Катька, смущаясь маленько, задымила все же.
- А что рассказывать. Наших никого не вижу.
Разговор явно не клеился.
- А знаешь что, давай-ка мы с тобой выпьем. - Ксюха сорвалась с места, - У меня где-то есть хорошее домашнее вино.
- Ой, вот этого не надо, - Катька вдруг вспомнила, как позорно укушалась вчера в ресторане, - Я еще после вчерашнего не отошла.
- А что было вчера?
Катька тяжело вздохнула:
- Вчера у меня был день рождения.
- А! Ну тогда тем более – есть повод.
Ксюха поставила на стол маленькую фигурную бутылочку с рубиново-красным вином, две рюмочки и запела:
«Поговорим, поплачемся украдкой.
И, может быть, за рюмкой водки сладкой
Я расскажу тебе мои печали,
А ты мне все расскажешь о себе».
- А! – махнула Катька рукой, - Где наша не того. Наливай!
В дверь настойчиво позвонили. Катька не то чтобы вздрогнула, подпрыгнула.
- Да что ты все дергаешься? – Ксюха разлила по рюмочкам вино, - Виталик откроет.
- Какой Виталик? Ты что замуж вышла?
- Почти. Давай выпьем. Потом расскажу.
В прихожей глухо заурчали мужские голоса и через минуту в двери кухни нарисовался невысокий приятной наружности мужчина, видимо это и был только что упомянутый Виталик.
- Девочки, это к вам.
- Ага, - Оксана поставила пустую рюмочку на стол, - Знакомьтесь, это Виталик, а это Катя, - и выскользнула в дверь.
- Катя, - мимоходом сунула руку в протянутую Виталиком ладонь Катька и выскользнула в прихожую вслед за Оксаной.
- Виталя, - незамедлила окрыситься Ксюха, - Ты зачем в дом незнакомых людей впускаешь?
У входной двери неловко переминался с ноги на ногу недавний Катькин  преследователь.
- Проявите милосердие, - неожиданно приятной улыбкой засветился тот, - Напоите человека кофейком. Я не грабитель. Мне просто очень понравилась ваша подружка.
- Ану дуй отседа! – показала зубы Ксюха, - Тоже мне Ромео!
- Почему Ромео? – вмешался Виталик, проявляя искомое милосердие, - Его Вовчиком зовут. Он мне паспорт показал. И что прикажешь делать человеку, если ему действительно понравилась твоя подружка, - Давай, Вова, раздевайся, проходи.
Ксюха фыркнула, но перечить не стала, демонстративно задрав подбородок, прошествовала на кухню, молча достала с полочки еще две рюмки и поставила на стол. Катька прошмыгнула следом, подперла спиной стенку, решительно не зная, как себя дальше вести.
- Садись, давай, - Ксюха сменила гнев на милость, -  Будем пировать вчетвером. Испортили нам девишник. Эх, доля наша бабья.
- Да будет тебе сокрушаться, обездоленная моя, - подал голос Виталик, проталкивая вперед себя самозваного гостя.
Виталик оказался человеком дружелюбным и общительным, не из тех, правда, которые с лету и без развороту умудряются стать душой любой компании, но рядом с ним было тепло и уютно как-то и Катька мимоходом отметила, что Ксюхе наконец повезло. Хотя сама она, пожалуй, Виталика в спутники жизни не хотела бы. Ничего в нем не было интригующего, вот что. А Катька интригу любила.
Вовчик держался скромно, голоса не подавал, глазками не стриг, что повергало Катьку в легкое недоумение. Его нестандартная манера знакомиться настраивала как раз на иного рода поведение. Что правда рюмочку, любезно Виталиком предложенную, хряпнул.
Катька тоже отмалчивалась, сосредоточенно пережевывая немудреную закуску, рассматривала Вовчика в упор с явным стремлением вогнать в краску. Безрезультатно однако, что не то чтобы раздражало, вгоняло в азарт. Хотелось сказать что-нибудь ядовитое до невозможности, но Виталик эксплуатировал свободные уши с энтузиазмом, достойным более объемной аудитории и вставить слово не представлялось решительно никакой возможности.
- А вы кто по профессии, простите за нескромный вопрос? – Виталика перебили на полуслове, но к подобному отношению со стороны Ксюхи он, видимо привык, потому не сконфузился нисколько.
- Это я вам, вам, - повторила Ксюха, не особенно старательно пряча лукавую улыбку, - Ну не могу же я не интересоваться социальным положением человека, который проявляет настойчивый интерес к моей, можно сказать, лучшей подруге.
«Молодец, Ксюша», - мысленно подхватила Катька, готовая вступить в знакомую со школьных звонких лет игру, в которую они с Оксаной беззастенчиво вовлекали прыщавых одноклассников, развлекаясь их неловкостью в общении с дамами и упиваясь собственным остроумием и независимостью.
- Имеет значение? – Вовчик поднял от тарелки неожиданно тяжелый взгляд и Ксюха как-то сразу скисла, блистать остроумием ей, похоже, расхотелось. Катьке тоже.
- Ага, - теперь Ксюха смотрела на гостя с откровенным вызовом. И то верно. Не сдавать же позиции совсем без боя.
Вовчик старательно прожевал остатки пищи.
- Ты неправильно задаешь вопрос. Если тебя интересует…
- Мы уже на ты?
- Если тебя интересует мое социальное положение, - едкое Ксюхино замечание Вовчик предпочел проигнорировать, - то ты должна интересоваться не профессией, а должностью.
- А-а…
- По профессии я физик-ядерщик, а по должности уборщик мусора.
- Дворник, значит?
- Я убираю мусор.
В кармане гостя неожиданно что-то звонко заиграло знакомую мелодию и Катька первым делом сделала попытку вспомнить, какую, и только потом догадалась – мобильник звонит.
- Дворник с мобилой. Круто. – Ксюха упорно держала позиции.
- О! Вспомнила! – осенило Катьку, - Это же Мендельсон!
- Совершенно верно, - подтвердил догадку Вовчик и достал мобильник из кармана джинсов, - Да. Да. Иду.
 Вовчик поднялся:
- Извините, девочки, мне пора. – Взял Ксюхину руку и устами эдак коснулся. Ну надо же! – Все было очень вкусно.
«Вот змей», - Катька про себя сплюнула.
- Смею вас заверить, - не упустила своего Ксюха, - общение с вами оставило в наших сердцах неизгладимое впечатление.
Вовчик улыбнулся, великодушно оставляя последнее слово за хозяйкой и не прощаясь вышел в прихожую, через минуту хлопнул дверью. И все.
- Интересный экземпляр, скажу я вам, - прервал молчание Виталик и хлюпнул винца себе в рюмочку.
- Хорош вино хлестать! – процедила Ксюха и отодвинула рюмку. – Да-а. Действительно. Интересный экземпляр. – И уже к Катьке, - Может расскажешь, где ты эдакую заразу подцепила?
- Заразу? Какую заразу? – Катька испуганно потрогала лицо.
- Да нет, - вяло улыбнулась Оксана, - я про этого… дворника.
- А-а. Уборщик мусора? Так возле мусорки и нашла.
- А если серьезно? – Ксюхин взгляд снова стал холодно-настороженным, - И вообще хотелось бы знать, что тебя сюда привело?
Катька не обиделась. Вопрос был вполне закономерным. Свалилась людям на голову, как ком с горы. Нет, ну не без приглашения, конечно, но если учесть, что приглашение было формальным… А тут еще этот «мусорщик». Это ж невесть что подумать можно. Были бы близкими подругами, вопросов бы не возникло. И все равно Катька чувствовала себя униженной необходимостью что-то объяснять, поэтому тупо уставилась в пустую тарелку. Хотелось уйти, но это только усугубит положение. Ксюха тогда и подавно не поймет. А этого Катьке почему-то не хотелось. Впервые за много лет она остро ощутила потребность выговориться. Как в поезде, где все люди случайные и можно врать и исповедоваться в одинаковой мере претендуя на понимание.
- Вобщем так, девочки, - Виталик ловко выхватил из-под носа Оксаны рюмочку с вином, одним махом выплеснул в рот, - вы тут мурлыкайте, а я пошел телик смотреть. – И, не глядя на Ксюху, чьи очи излучали праведный гнев вынырнул из кухни.
- Давай выпьем, Катерина, - без улыбки, но уже мягко предложила Ксюха, - и ты все мне расскажешь.
- Да я его и в самом деле не знаю. Он даже не приставал на улице, сама не знаю – зачем сюда притащился. Может, и вправду влюбился, а?
- Да нет, не похоже, если честно. Но я не о нем. Ушел, и Бог с ним. Что-то другое тебя привело. Нет?
- Ключи потеряла. Отца дома нет.
- Ну если так, то понятно.
- Да нет, я правда… Вобщем, тошно мне, Ксюха.
- Вижу. Ладно, давай выпьем. – Ксюха выплеснула в рюмки остаток вина и опустила под стол пустую бутылку.
- Ты Антона помнишь? – Катька положила в рот конфетку и посмотрела на  Ксюху виноватым взглядом.
- Помню. Почему нет, - оживилась та, - Светлая печаль твоей юности. Катька чуть повела уголком рта.
- Ну вот. Приехал он. Дом купил на Поле чудес, бензоколонка в частной собственности, тачка крутая.
- Да ну? Присвистнула Ксюха, - Нечча делать.
- Ато. Был у меня. В ресторан водил.
- Да ну! По поводу или так, впечатления ради?
- По поводу. День рождения был у меня вчера.
- Поздравляю. И как подарок ко дню рождения он предложил себя в мужья?
- Скажешь тоже. Больно я ему нужна.
- Это вывод или предположение?
- Интуиция.
- Тю-ю. Плюнь на нее. Это не интуиция. Это комплекс. Ты посмотри на себя. Ты ж красивая баба. Женщина стоит столько, во сколько она себя ценит. Тебе столько лет и ты до сих пор этого не поняла? С каких делов ты решила, что недостойна твоего Антона? Он богат? А богатые мужчины для того и существуют, чтобы обеспечивать существование молодым и красивым дамам вроде тебя.
- Ну не так уж я и молода.
- Моложе его лет на девять, если мне не изменяет память. Помнится, ты несказанно по этой причине страдала. А сегодня это уже твое преимущество, если хочешь.
- О-о-о.
- Короче, я так поняла, ты свой шанс вчера упустила.
Катька обреченно кивнула головой.
- А может, не все потеряно?
В кухню воровато заглянул Виталик:
- Девчонки, а не попить ли нам чайку? – парень, видимо, не выносил одиночества.
- Испарись, очень тебя прошу, - шикнула Ксюха и Виталик испарился. Ксюха потерла переносицу, глядя ему вслед, встала и поставила на плиту чайник.
- Знаешь что, давай-ка все по порядку. И. если можно в подробностях.
- Можно и в подробностях, тем более, что пикантных среди них нет.
- Врешь.
- Хотела бы.
- Что, и никаких поползновений?
- Никаких.
- Ну вот что, давай-ка все по порядку.
Катька и не думала никогда, что это может принести такое облегчение, если кому-то все про себя рассказать. Само понятие «делиться горем» казалось ей самой несуразной выдумкой любителей потрепаться. Впрочем, она знала немало людей, которые, благодаря умению облекать в красочную обертку собственные проблемы, извлекали из них выгоду, и немалую. Но чтобы горе можно было с кем-то разделить, в это Катька н верила. Во-первых, горе – это сугубо индивидуальное состояние души, а во-вторых – кому оно надо, чужое горе. И это не обидно даже уже потому только, что и ей самой, Катьке чьи-то душевные терзания глубоко до лампочки. Обидно другое. Когда всем есть дело до твоих конфликтов, как внешних так и внутренних, но с понятием сострадание это не имеет ничего общего.
Поэтому она сама в себе удивилась несказанно, когда изложив Оксанке все события двух последних дней, почувствовала незнакомую доселе легкость  душевную, будто и в самом деле смятение свое на Ксюхины плечи переложила. О! А ведь и впрямь переложила, потому как все признаки этого самого смятения теперь отражались на Ксюхином лице.
- Ох и не нравится мне все это, - проронила та после продолжительной паузы.
- А конкретнее нельзя?
- Виталик, ану иди сюда! – вместо ответа позвала Ксюха.
Виталик так скоро образовался в проеме двери, что у Катьки появились вполне обоснованные подозрения насчет подслушивания.
-О! Чаек будем пить? – обрадовался, наивный, сорвал с плиты отчаянно булькающий чайник и затарахтел чашками.
- А скажи нам, Виталя, - в голосе Ксюхи явно прослеживался металл и в ожидании последующего вопроса бедолага Виталик застыл  аки соляной столп, даже чашками тарахтеть перестал, - если мужчина приглашает  в дом молодую и даже красивую девушку и на протяжении двух ночей не проявляет к ней сексуального интереса, что это может означать?
- А-а, так вам это, консультация нужна? – Виталик заметно расслабился и Ксюха спрятала улыбку, опустив очи долу, - А он, этот ваш мужчина, часом не участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС?
- Да нет, вроде, - пожала плечами Катька.
- Тогда, значит, любит.
- Чего-о, - протянула Катька, почти что возмутившись.
- А чего, - не принял иронии Виталик, - если девушка молодая и даже красивая, то такое предположение вполне логично вытекает из любого рода рассуждений, впрочем… есть еще один вариант…
- Ну? – подстегнула Ксюха.
- У него есть более веские причины, но я бы не рискнул предположить, какие.
- Ладно, свободен, - вяло махнула рукой Ксюха.
- А чай?
- В комнате попьешь.
Виталик открыл было рот, но передумал возражать, и, прихватив чашку поплелся в комнату.
- Виталя, - окликнула Оксана, и когда тот тормознул, коротко добавила, - Я тебя очень прошу…
- Да понял я, - и растворился в темноте коридора.
Ксюха встала и, прикрыв поплотнее кухонную дверь, налила чаю себе и Катьке.
- Не думала, что ты изберешь в мужья типичного подкаблучника, - заметила Катька.
- Ну во-первых – он еще не муж. А во-вторых – никакой не подкаблучник. Это у него тактика такая. Или стратегия? Не знаю, какая между ними разница.
- У тебя телефон есть? – спохватилась Катька.
- Есть, - встрепенулась Ксюха, - но ему не звони!
- Да я домой. Отец куда-то запропал.
- Сыщется. Молодой еще  мужик. Имеет право на личную жизнь.
- Да как-то не водилось за ним прежде. Да и я  тоже хороша, ведь ждал меня поди. Могла вчера позвонить. Где телефон?
- Там, в комнате, махнула рукой Ксюха и углубилась в размышления.
В комнате работал телевизор, Виталик с нетронутой чашкой чаю в руке сосредоточенно выслушивал очередную исповедь «маски откровения» программы «Моя семья». Катька молча подошла к телефону, набрала номер, выслушала с десяток длинных гудков и положила трубку, чувствуя, как набирает обороты смутная душевная тревога.
- Который час?
- Второй час ночи! Ох, ничего себе! Мне домой пора.
- Ха, придумала тоже. Кто тебя отпустит в такое время. Сиди. Заночуешь у нас.
- Я за отца беспокоюсь, - привела последний аргумент Катька, но уже усаживаясь за стол.
- Брось, может, на работе задержался.
- В отпуске он.
- Могли вызвать. Он же у тебя в начальниках, вроде.
- Могли и вызвать, - согласилась Катька и отхлебнула остывший чай.
- А ты почему не на работе? – без  особого интереса полюбопытствовала Оксана. – Тоже в отпуске?
- Ага. В учебном. Сессия.
- Да-а? Нет, ну я слыхала, конечно, что за деньги теперь все экзамены сдаются без проблем, но, наверное, на них присутствовать нужно?
- Ты безнадежно отстала от жизни, подруга. Наши доблестные педагоги  эту формальность давно упразднили. Тем более, присутствие студента на экзамене на размер материальной компенсации аж никак не влияет.
- Во дают, нечча делать!
- Да ну их. Завтра съезжу, проплачу.
- Деньги, значит, водятся?
- Отец отпускные получил.
- Ладно, будет об этом. Вернемся к основной теме. Если принимать за основу Виталины выводы, то твой возлюбленный не сегодня – завтра начнет тебя усиленно разыскивать. Тем более, твое таинственное исчезновение должно его заинтриговать.
- Скорее, обрадовать.
- Я же сказала – берем за основу Виталькины выводы.
- Пустой треп, эти Виталькины выводы.
- Не скажи. Он, между прочим, научный труд заканчивает – «Психология межличностных отношений».
- Врешь! А я думала наука в нашем деградированном обществе бесповоротно атрофировалась.
- Как видишь – нет.
- А кто он у тебя по профессии?
- Сантехник. Но это ничего не меняет.
- Действительно, это ничего не меняет. Все перевернулось в этом мире, доценты на рынке торгуют, сантехники пишут научные труды.
- А ты не смейся, - обиделась Ксюха, - Виталю ждет большое будущее, я в это верю.
- Блажен, кто верует. Ладно, берем за основу Виталины выводы. Что дальше?
- А дальше надо выяснить, что из себя представляет как личность и какое место в социальной структуре занимает человек, чьи рука и сердце скоро будут в полном твоем распоряжении.
- А ты не слишком опережаешь события?
- Ничуть. Чтобы не бояться завтрашнего дня, надо забежать вперед и заглянуть ему в лицо.
- Ну и как ты намерена это выяснять?
- Надо подумать. Где, ты говоришь, у него заправочная станция?
- Я этого не говорила. Я этого не знаю.
- Жаль. Надо узнать.
- И кто этим займется?
- Ну не ты же. Завтра поеду заправлять машину.
- У тебя есть машина?
- О! И какая! Идем, покажу.
Ксюха сорвалась с места так, как это обычно делает мать, когда внезапно заплачет ее ребенок.
- Ты куда? – оторопело уставилась Катька.
- В гараж. Давай-давай, - Ксюха бросила Катьке какую-то одежину и сорвала с гвоздика ключ.
В мягком свете единственной лампочки поблескивал свежей краской новенький мотоцикл.
- Хорош, а? – Ксюха любовно погладила новомодную импортную машину, - «Дукатти»!
 Равнодушная к технике вообще, к мотоциклам Катька испытывала неприязнь особую. Но, не желая обидеть подругу, покивала головой, и, по возможности изобразив восторг неописуемый, подтвердила:
- Хорош!
Ксюха отыскала в углу ведерко и принялась сливать бензин из бачка.
- Это еще зачем?
- Так ведь заправляться завтра поеду, - оглянулась Ксюха, - нет, ну немножко оставлю, конечно. Чтоб среди дороги не заглох.
- Ты что, на мотоцикле зимой ездишь?
-  Еще не ездила. Завтра попробую.
- Так. Пошли отсюда.
- В чем дело?
- Не нравится мне эта твоя затея. Не хватало только, чтобы ты разбилась по причине гололеда, выясняя, к какому социальному классу относится мой  избранник.
- Не боись, Катя, я уже ездила на заправку. Как видишь, цела.
- Нет.
Катька резко развернулась и вышла в открытую дверь гаража.
- Я не понимаю, что тебя так пугает, - Ксюха догнала Катьку у самого подъезда, - Я уже ездила на нем. На заправку.
- Слушай, тебе не кажется знакомым вон тот субъект, - внезапно остановившись, указала в глубину двора Катька.
- Который?
- Ты так спрашиваешь, вроде тут толпа народу. Вон, на лавочке. Сигареткой мерцает.
- Пойдем, взглянем.
И Ксюха, не дожидаясь ответа, ринулась прямиком к указанной скамеечке.
- Скаженная, - поставила диагноз Катька и двинулась следом.
- Ну и глаз у тебя, подруга, - отметила Ксюха, останавливаясь у скамеечки. Пригнулась, заглянула в лицо парню и коротко хохотнула, - Вовчик! Привет, дорогой. Давно не виделись.
Вовчик отбросил в сторону окурок, встал и, взяв под локоток Катьку, отвел чуть в сторонку:
- Катя, ты… это… Не ходи сегодня  домой. Ладно?
- Это почему же? Фыркнула та, как вроде именно туда и собралась топать в третьем часу ночи.
- Потому что ты мне действительно нравишься. И я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Вовчик повернулся и захрустел снежком, стремительно удаляясь.
- А что со мной может случиться? – прокричала Катька вслед, но Вовчик, увы, за углом уже скрылся.
- А что с тобой может случиться? – полюбопытствовала Ксюха из-за спины.
- Слушай, подруга, - Катька внезапно ощутила острый приступ раздражения, - ты вообще боишься кого-нибудь или чего-нибудь?
- Нет. Тебя это удивляет? Можешь не отвечать. Это всех удивляет, когда человек почему-то никого и ничего не боится. А это неправильно, Катька, это в корне неправильно. Ты никогда не задумывалась над этим? Бояться должны те, у кого есть на это причины. Преступники, хулиганы всякие и вообще виноватые в чем-то. Они должны бояться, потому что существует такое понятие как наказание за нарушение закона или норм нравственности. Но почему-то боимся всегда мы, обыкновенные законопослушные граждане, ни перед кем, заметь, не виноватые. Нет уж, увольте. Бояться – это ниже моего достоинства. Пойдем в дом. Замерзла я.


ХІ
- Ты где была? – подал Астахов голос из кухни, как только хлопнула входная дверь.
- Соскучился? – Алька, раскрасневшаяся и свеженькая с мороза возникла в дверном проеме, подпрыгивая и тщетно пытаясь передвигаться и расстегивать сапог одновременно, - А на улице красота такая. Снегу навалило! А чем это у тебя так вкусно пахнет?
- Ты где была? – повторил вопрос Астахов.
- Где-где. – Алька заглянула  под крышку сковородки и восторженно поморщила носик, - Ты что, домой поедешь в моем халате? Или останешься здесь навсегда?
- А что, пожалуй, этот вопрос стоит того, чтобы его обсудили.
- Насчет халата?
- Насчет «остаться навсегда».
- Не подлежит обсуждению. Там в прихожей новый костюм, куртка и туфли. Извини, все дешевенькое. Пришлось учитывать вероятность того, что деньги ты мне не вернешь.
- Логично. Но деньги я верну.
- Будем посмотреть. Давай, накрывай на стол. Жрать хочу, аж на глаза не вижу.
- Не жрать, а кушать, - осторожно поправил Астахов.
- Если бы кушать, - вздохнула Алька, - а то ведь жрать.
- Ну, давай, поведывай, - промычала она сквозь набитый рот, когда Астахов со всем тщанием накрыл на стол и усадил хозяйку трапезничать.
- А где это Амур?
- Я задала вопрос.
- Я тоже.
- Но я первая. Ну ладно, Амура я отдала моим друзьям.
- …?
- На время. Они за границу укатили. А замкам нынче доверять нельзя.
- А, ну да.
- Моя очередь.
- Что?
- Ты мне головы не морочь. – Алька начинала злиться, - По-моему я имею законное право удовлетворить любопытство.
- Согласен. Претензии вполне законные. Но ты уверена, что подобная информация не пойдет тебе во вред?
- Не уверена. Но любопытство – древнейший из пороков, Ева, между  прочим, библейская прародительница наша, удовлетворила свое любопытство ценой вечной жизни.
- Покажи мне человека, который испытывает к ней чувство благодарности. Всех нас подставила.
- Брось, если бы Адам не пошел у нее на поводу…
- Вот и я об этом. Не хочу идти на поводу у твоего любопытства.
- Так. Ну вот что, давай-ка выметайся, парень. – Алькины глаза засверкали откровенным гневом.
- С чего вдруг?
- А с того вдруг, что мне надоело общество темной лошадки. Откуда я знаю, что ты не с большой дороги, где, с позволения сказать, занимался грабежом.
- Ты чего плетешь? – Астахову, напротив, гневаться как-то не хотелось, - Самого до нитки раздели. Ай не видела?
- А вот так тебе и надо. Не на тех нарвался.
- Ну даешь!
- Давай выметайся! И не вздумай воспользоваться одеждой, мною купленной. Я все это лучше в дом престарелых снесу.
- Алька, но это же неприкрытый шантаж!
- Ага. - сменила гнев на милость хозяйка, - Шантаж. А кто спорит. Давай, колись или выметайся.
- Э-эх, доля наша, - тяжко вздохнул Астахов, - с чего и начать не знаю.
- Начни с ответа на вопрос – кто и за что?
- Вот на него-то я ответа и не знаю. Есть только предположения.
- Хорошо, давай предположения.
Астахов помолчал маленько, размышляя по поводу – не профильтровать ли информацию. Но о том, что следует рассказывать своей спасительнице, а чего, для ее ж блага, не надо бы, следовало поразмышлять поосновательнее, а на это времени у Астахова не было. Баба она, похоже, любознательная до горя, а поэтому с ней спорить – себе дороже. Еще действительно выставит на улицу в чем мать родила. С нее станется.
И Астахов рассказал все, начиная с убийства женщины в электричке, которому, кстати сказать, сама она, Алька, свидетелем была, но та слушала внимательно, не перебивая, не комментируя, не дополняя.
- Значит, если я правильно поняла, все что этим людям от тебя нужно, это, чтобы ты возвратил им эту злополучную книгу?
- Не говори так  о Библии. Это Святое писание.
- А ты верующий?
- Не в том смысле, который мы обычно вкладываем в значение этого слова. Но к Библии отношусь с уважением.
- Можешь считать, что я прониклась. Вернемся к книге. Ты думаешь все дело в ней?
- Естественно.
- Тогда верни им книгу и все твои злоключения на этом завершаться.
- Боюсь, что теперь это ничего не решит. После разговора с Фроловым я стал обладателем сведений со взрывными свойствами.
- Прямо как в плохом детективе. А, ну да. Первое послание апостола Павла к коринфянам.
- Погоди, при чем тут это?
- Недалекий ты человек, право слово. Сам сказал, договорить вам не дали.  Астахов кивнул.
 - Ну вот. Фролов был верующим человеком? В том смысле, который мы привыкли вкладывать в значение этого слова?
- Нет.
- И последние слова, которые он тебе сказал при расставании, были советом перечесть послание апостола Павла. Тебе не кажется, что в этих его словах был скрытый намек на то, что тебе следует искать в книге?
- Теперь кажется.
- Вот и мне тоже. Давай, значит, это самое послание и перечтем.
Алька вышла и через минуту вернулась со здоровенной книгой в руках. Библия, догадался Астахов.
- О, а ты верующая?
- Нет, - хмыкнула Алька, - просто теперь эта Книга есть в каждом доме. Нечто вроде собрания сочинений Ленина во времена социализма, не в злой час будь помянут, - и сплюнула через левое плечо.
Алька осторожно полистала девственно чистые листы Святого Писания. С детским любопытством порассматривала иллюстрации и, найдя наконец нужную страницу, углубилась в чтение, по-детски шевеля губами и морща носик.
- О, послушай, это как раз для нас с тобой: - Алька, наконец вспомнила о существовании собеседника, - «…слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас спасаемых – сила Божия. Ибо написано: «погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну».
- Ничего не понял.
- А чего тут не понять,  - Алька передернула плечами, - «Погублю мудрость мудрецов». Это же Бог сказал. Есть, Астахов вещи, которые нам, грешным, убогим нашим разумом не понять. Мудрые люди в таких случаях говорят: «На все воля Божья» и успокаиваются. А такие как мы с тобой все до истины пытаются докопаться. И тщетно, всегда тщетно, при любом раскладе, даже  когда нам убогим кажется, что вот она, голубушка, на ладони. Без примесей. Чистой воды истина.
- А что, так не бывает?
- Бывает. Только не с такими, как мы с тобой. Премудрость, Астахов, привилегия непорочных.
- Очень тебя прошу касаемо меня выводов не делать.
- Это почему же, позволь спросить? Ай к непорочным себя причисляешь?
- Не без порока я, ясное дело, но и в мудрецы не лезу, как некоторые.
- И правильно делаешь, и еще правильнее будет, если не будешь лезть в трубу. Но, ты знаешь, те, кто говорит «на все воля Божья», отдавая в Его руки решение всех своих проблем, по-моему намного мудрее тебя, и меня тоже, потому как проблем у них, поверь на слово, на-а-много меньше. Вот тут так и написано: «Ибо, когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих».
- Не пойму я, что ты этим хочешь сказать.
- Недалекий ты человек, Астахов. Ты должен вернуть эту Книгу тем, кому она принадлежит по праву.
- В смысле?
- В смысле – законным хозяевам.
- А кого, позволь полюбопытствовать, ты почитаешь законными хозяевами? Может, тех, что за нею охотятся? Так это – увольте! Эту Книгу мне подарили, чему вы, гражданочка, изволили быть свидетелем. Нет?
- Нет. Я этого не видела. Но и ваши законные права на подарок не оспариваю. А только похоже, не тому человеку сей презент преподнесли.
- Ага, законные наследники чуть припозднились. Вот кабы они чуть раньше бедолагу эту в электричке ножичком ширнули, то и у меня, глядишь, проблем бы помене было. А?
- Да с чего ты взял, что я их законными наследниками называю? Я как раз не их даже вовсе имела ввиду.
- Да-а?
- Да! Я имела ввиду верующих людей, в том смысле,  какой принято придавать понятию «верующий».
- То есть?
- То есть отнеси ее в эту церковь, как ее там?..
- «Возрождение».
- Да, «Возрождение». И отдай пастору. Вот пусть эти люди и разберутся, что конкретно хотел сказать Апостол Павел в своем послании к коринфянам, а заодно и в том, что так заинтересовало в этой Книге убивцев тетечки Фроловой.
- Ну да. И тогда убивцы тетечки Фроловой станут охотиться за пастором. Хороший человек, между прочим. Как же его зовут-то?
- Да какая разница, как зовут, - раздраженно бросила Алька, - и какая разница, какие трудности возникнут в связи с этой Книгой у этого хорошего человека! Ты, что ли, плохой человек? Почему ты должен?..
- На все воля Божья. Прости, я никого не намерен подставлять. Тебя тоже. – Астахову вдруг надоел этот разговор. – Поэтому, прости, но мне пора отчаливать. Я надеюсь, теперь, когда твое любопытство удовлетворено, я могу воспользоваться любезно предложенными шмутками?
Астахов поднялся.
- Сядь! – повелительные нотки в голосе Альки окончательно вывели его из себя, но, сам не зная почему, Астахов повиновался.
- Есть еще один выход из ситуации, - продолжала Алька, как ни в чем не бывало.
- Ну?
- Отдай Книгу этим людям.
- Вот с этого и следовало начинать. Слушай, давай ограничим твои благие деяния и столь же благие намерения моим спасением и вон теми обновками. Право решать мою дальнейшую судьбу предоставь, пожалуста, мне самому. Идет?
- Никак нет. «Мы в ответе за тех, кого приручили».
- Довольно цитировать Экзюпери. Проповедь о милосердии я выслушал вчера. Я не та кошка, за которую тебе подарят автомобиль.
- У меня уже есть автомобиль.
- Тем более.
- Ты кретин, Астахов! Они ж чуть тебя не убили!
- Убили бы, если бы захотели. Пугали? Да. Основательно пугали. И поэтому Книгу им я не отдам, и разобраться в этом гнилом деле изо всех сил постараюсь, никого к этому делу не приплетая, следуя твоим советам. Иначе сам себя уважать перестану. И как и мужчина и как личность.
- Они дочь твою украли, - напомнила Алька.
- Ну только не будем выдавать мою панику на непреложный факт. Ладно?
- Ладно. А только спокойствия ради…
- Да какое тебе, в конце концов, дело до моего спокойствия? Сейчас я уйду из твоего дома, чрез день ты перестанешь обо мне тревожиться, через неделю – вспоминать.
- Ну вот, - Алька внезапно улыбнулась, - Будем считать что перспективу «остаться в этом доме навсегда» мы все же обсудили. Ладно, иди одевайся. Я отвезу тебя домой.
О том, что заехали они с Алькой куда-то не туда, Астахов догадался тогда лишь, когда тормознули у большого красивого дома кирпичной кладки, принадлежащего, по-видимому частному лицу с ежемесячным доходом никак не меньше, чем среднегодичный доход Астахова. Алька положила руки на баранку и  прикурила, наконец, сигарету, всю дорогу уныло проторчавшую меж зубами.
- И куда ж это нас занесло, - поинтересовался Астахов, следуя ее примеру. Сигареты из Алькиной пачки он уже таскал безо всяких там колебаний. Вот так, примерно, теряют остатки человеческого достоинства пьяницы и побирушки. Ко всему человек привыкает – к плохому – дольше, к хорошему – на раз. Хотя что ж тут хорошего, беспрепятственно сигареты стрелять. Порядочный человек скорее бы курить бросил. Выходит, не такой уж ты порядочный человек? А, Астахов? Примерно такими мыслями он и развлекался, глядя на Альку в ожидании – что скажет.
- Собаку надо покормить, - наконец снизошла до ответа Алька и, уже открывая дверь машины, прибавила, - да и выгулять тоже. Ты здесь посиди.
И чего было на автобусе не уехать? Ощущение зависимости становилось невыносимым, и Астахов уже почти жалел, что не собрался с духом попросить денег на билет. Но можно было и автостопом, в конце концов.
Амур, веселый, жизнерадостный, как щенок сбежал с крыльца, держа в зубах поводок и с разбегу ударил передними лапами в стекло машины. Астахов невольно улыбнулся, увидеть снова этого пса было неожиданно приятно.
- Ану не балуй, - прикрикнула Алька, спускаясь со ступеней и пес, оглянувшись на хозяйку, виновато завилял хвостом.
Астахов вышел из машины, потрепал по холке друга хвостатого и не без удовольствия втянул морозный воздух.
- Пойдем, прогуляемся, - толи позвала, толи велела Алька. И, не дожидаясь ответа, пошла неспешно к близлежащему скверику.
Амур вдохновенно нарезал круги по снегу, наслаждаясь свободой и лишь изредка поглядывая на поводок, который теперь был в руках у хозяйки, но та, к пущей радости пса, воспользоваться им не спешила, поскольку прохожих поблизости не наблюдалось.
- Садись, покурим.
Алька смахнула рукавичкой девственно белый снег со скамеечки и села.
- Да мне не хочется, - отказался Астахов, но рядом сел.
Алька настороженно покосила глазом и спрятала в карман куртки уже извлеченную оттуда пачку сигарет. Какое-то время сидели молча, и вдруг она возьми да и сползи со скамеечки. Вот она, посмотрите на нее, уселась напротив. Опустившись на корточки, незнакомо влажными глазами уставилась на Астахова.
- Ну что ты за человек, Астахов! Ну скажи, что ты за человек!
Алька ухватилась за отвороты куртки Астахова и с неожиданной силой тряхнула.
- Вторые сутки с тобой рядом женщина! Красивая женщина, Астахов! Ты заметишь это наконец?! – и впилась в его губы коротким дерзким поцелуем.
Астахов мягко отстранил ее, снял с плеч руки и вытер губы тыльной стороной ладони.
А вот этого от него, похоже, никак не ожидали. Алькины глаза стали похожи на две большие серые льдины в мутной воде весеннего ледохода. Она поднялась, отряхнула снег с сапог и, окликнув собаку, побрела по еле различимой тропинке. Астахов виновато поплелся следом, выискивая слова оправдания.
- Прости, Аля, я, видимо, еще не совсем осознал себя вдовцом.
Алька оглянулась и долго смотрела ему в глаза.
- Не уезжай, Астахов, - попросила, - сегодня не уезжай. Я не хочу быть одна. Сегодня.

Они лежали на диване, прикрывшись пледом. В комнате было тепло и уютно. Астахов смотрел, как плавно кружатся за окном беспокойные снежинки и слушал долгую повесть про короткую Алькину жизнь. Он знал уже, кто она и откуда, кем и какими были  ее родители, как она училась в школе, чем занимала досуг, в каких кинозвезд влюблялась. Знал, что она считает   в жизни главным, а что для нее второстепенно. Что она ценит в людях и за что их презирает – это он тоже теперь знал. Все это было абсолютно ему не интересно, но переключаться на собственные размышления не хотелось, мягкий Алькин голос как-то незаметно убаюкал тревогу, все это время исподтишка дающую о себе знать и Астахов пошевелиться боялся даже, чтобы ненароком ее не разбудить. Они улеглись не раздеваясь и колючий ворот Алькиного свитера неприятно щекотал шею, но Астахов не решался снять с плеча ее голову, подсознательно понимая, что эта гордая и самонадеянная женщина по сути своей слабая и в эту минуту скрывать этого не хочет.
-…Я всегда была очень самостоятельная. Отцу это не нравилось, а мама, напротив, всячески поощряла. Не знаю, кто из них был прав, не могу сказать, чего мне больше принесла моя самостоятельность – привилегий или проблем, а только все судьбоносные решения я всегда принимала сама. И то уже хорошо, что в негативных последствиях мне некого было винить.
Алька поворочалась, устраиваясь поуютнее и Астахов наконец использовал возможность убрать из-под ее головы затекшую руку.
- Ты знаешь, я в девушках проходила почти до двадцати. То есть – в девственницах, - неловко поправилась и столь же неловко хохотнула, - все никак  не могла для себя решить – хорошо это или плохо: выйти замуж целомудренной. А вот когда мне за девственность внушительную сумму предложили, чаша весов склонилась не в пользу целомудрия. Ты не поверишь, я почти даже не колебалась. Сразу дала согласие.
А вот это уже было интересно, Астахов даже приподнялся на локте, внимательно вгляделся в Алькино лицо, черты которого в сумерках различить было уже не просто, но Алька отвернулась, пряча глаза:
- А что такого, - голос ее стал сухим до скрипа, - почти все девчонки расстаются с девственностью за просто так, по велению сердца, так сказать, после чего их чаще всего предают. Явление это привычное до банальности и девочки переносят его практически безболезненно. Ну поплачут, конечно, ну мама поругает. Все. А мне предложили деньги. Немалые деньги.
- Сколько?
- Без разницы.
- И все же? Интересно, сколько стоит теперь честь девичья. В старину купцы увесисто платили. Помнишь песню народную, про Луку-купца? – и пропел:
«Девица до дому под утро пришла
И полный подол серебра принесла.
Полной подол серебра принесла,
А девичью совесть вином залила».

- Так сколько?
- Полон подол.
Алька надолго умолкла и Астахов подумал было, что повествование на этом и закончилось,  но Алька, видимо, не обиделась, размышляла, оказывается и размышления подытожила, наконец:
- Да и прав ты, конечно, чего там. Только я это поняла поздновато. Купец мой оказался жирным и потным, с отвратительной бородавкой под мышкой. Мерзко все это, Стас, отвратительно, - Алька впервые назвала Астахова по имени  и тот никак не мог вспомнить, говорил ли ей, как его зовут. Нет, кажется.
- Кто он?
- Купец-то? А я знаю?
- Нет, я про того спрашиваю, который посредником был.
- А-а, так он не назвался. Да я и не спрашивала. Меня с ним подружка свела. Она тоже таким способом свой первый капитал сделала.
- Первый, говоришь? Она что, разбогатела теперь после удачного старта?
- Нет. Не успела. Убили ее. Труп изувечили. Палец отрезали, родителям прислали.
- Так! – Астахов поднялся рывком, отбросил назад на диван упавший на пол плед, нащупал на столике сигареты и, нервно прикурив, плюхнулся в кресло. – Ану, давай подробно!
- Про что?
- Про маленький бизнес, основанный на торговле девичьей честью.
- Все просто. Проститутки там не катят. Нужны только девочки, наивные и чистые.
- Ага, богатые дяди экзотики хотят. А потом этих девочек в бордель?!
- А и ничего подобного. По условиям договора, заключенного на добровольных началах, - слово «добровольных» Алька подчеркнула, - девушка предоставляет «фирме» услуги только один раз. После проплаты, которая производится строго в оговоренные сроки и в полном объеме, «фирма» гарантирует клиентам полную анонимность, которая, надо признать, никогда не нарушается, ну разве что сами девчонки кому протреплются, но на репутацию фирмы это не влияет. Скорее, способствует процветанию. Сейчас деньги все любят. А вот шантаж недопустим, ни с одной из сторон. Это заранее оговаривается. И «фирма» это условие соблюдает честно.
- А клиентки?
- Клиентки наперед знают, чем такие поползновения для них закончатся.
- Это тоже обусловлено договором?
- Да.
- И никто не пытался?
- Светка пыталась.
- Кто такая?
- Которую убили и палец отрезали.
- Ага, понятно. Значит о такой вот расплате вас и предупреждали.
- Да.
- Выходит, ты знаешь, кто ее убил?
- Я знаю – за что. А кто, этого знать не хочу. Не до такой степени я любопытна.
- Выходит, границы у твоего любопытства все же есть. Отрадно. – Астахов помолчал. – А ты умненькая девочка. А?
- Умненькая.
- Враз смекнула, что мое веселое приключение связно с твоим неприглядным эпизодом из прошлого.
- А ты бы не смекнул?
- А зачем рассказала все это? Оно ж ведь не в дугу такие исповеди. Нет?
- Не в дугу. А только хочу, чтоб дошло до тебя, с кем  имеешь дело.
- До меня это тогда еще дошло, когда меня нагишом к дереву привязали.
- Отчего ж выводов не делаешь?
- А, ну да. Вот и вывод ты мне предварительно подсказала. Слушай, я немного не в своей тарелке себя ощущаю оттого, что не возьму никак в толк, зачем ты так настойчиво в это дело лезешь. Такое впечатление – есть у тебя скрытый интерес.
- Абсолютно верное впечатление. Интерес есть. Только я его не скрываю. Это ты упорно его игнорируешь.
- Давай будем считать, что отнюдь не игнорирую, просто не вплываю. Поясни, не вредничай.
Алька засмеялась, но неискренне как-то, сама это почувствовала и умолкла. То ли растерялась, то ли выискивала подходящую форму объяснения.
- Ты ставишь меня в неловкую ситуацию. Ну давай так… если мужчина имеет определенные виды на женщину, он, согласно правилам этикета, имеет все права на то, чтобы без лишних там полунамеков и полувзглядов сказать ей об этом. И это не роняет его в глазах дамы даже в случае отказа с ее стороны. Даже напротив, делает ему честь. Так?
Астахов неопределенно пожал плечами.
- Женщина же в подобной ситуации, согласно правилам все того же этикета, такой привилегии не имеет. У нее лишь право на полунамеки и полувзгляды.
- Отбросим этикет. Право, правила эти знакомы мне только отчасти. Но твой полунамек я понял. Значит, ты имеешь на меня виды?
- Значит, имею.
- Алька, - Астахов снова уселся на диван рядом с нею, - это многое могло бы объяснить, если бы я в это верил.
- Что тебе мешает?
- Ничего. Я просто этого не чувствую. Такое впечатление, ты играешь навязанную кем-то роль, которая тебе не нравится.
Алька помолчала, повозилась с подушками где-то у стены, устраиваясь поуютнее.
- Давай включим свет.
- Зачем?
- Мы посмотрим друг другу в глаза и ты сразу поймешь, что неправ. Тебе не надоело меня обижать? Даже если я тебе не интересна как женщина, было бы честнее просто сказать мне об этом. А эти твои – «верю – не верю»…
- Аля!
- А ты мне еще расскажи про разницу в возрасте, про взрослую дочь и про то, что неземной красоты моей ты недостоин! А что! Многие мужчины именно про это и говорят, когда от ненужного романа хотят уйти. Давай!
- Ты считаешь, у нас может выйти роман?
- А ты считаешь, у нас ничего не выйдет?
-  Давай не  будем ничего считать. Хорошо? Ты не права,  когда говоришь, что не интересна мне как женщина. Ты не права, Алька,  хотя у меня дейст¬вительно взрослая дочь и разница  в возрасте у нас с тобой существенная. Но это не суть важно. Важно другое. Я принципиально против романов,  как мимолетных так и длительных.  Однажды я встретил женщину,  я встретил луч¬шую из женщин,  и я полюбил эту женщину,  и она стала моей женой. Прости, но я глубоко убежден,  что у  любви иной развязки не должно быть. Так вы¬шло,   что ее у меня  больше нет, и...
-… И ты  будешь хранить верность до гроба.
-  Не перебивай,  когда говорит мужчина. Не люблю этого.
-   Заметано.
-  О верности до гроба я как-то не задумывался. Может быть из остав¬шихся на земле сыщется еще одна, которую полюблю и которая станет моей женой... Но...
-  Но ей нужно стать лучшей из женщин. Прости, я снова перебила, то-есть прервала. Как правильно?
-  Не  знаю. Я в этом не силен. Не делай ни того,  ни другого.
-   Я постараюсь.
- И еще постарайся стать лучшей из женщин.
-  Считаешь, у меня есть шанс?- Алька ткнулась носом Астахову в затылок и обвила шею руками.
"Ребенок,- подумал Астахов,- совсем еще ребенок. Интересно, сколько ей  всеже  лет?". Но спрашивать не стал.
-  Ну все-все, - мягко похлопал Альку по руке,- давай вернемся к основ¬ной теме.
-  А эта разве не основная?
-  Основная, - сам себе улыбнулся Астахов,- но мы не с этого начали.
-  А с чего мы начали?
-   Со скрытого интереса.
-  Но я же...
- Я не о том. Твой скрытый интерес выражается в настойчивом стремле¬нии заставить меня отдать Книгу этим людям.
-  Не «отдать этим людям»,  а избавиться.
-  А если я уже избавился? Сжег,  например?
-   Ты не говорил мне об этом. Да я  бы и не поверила. Если  бы сжег, не поехал бы к Фролову.  Ты давно забыл бы всю эту историю,  если бы сжег. Можешь не говорить,  где ты ее припрятал. Мне и не интересно. А только в покое  тебя не оставят,  пока не вернешь.
-  Думаешь? В конце концов, для них не особо важна информация, заклю¬ченная в книге. Скорее всего, они даже не знают, насколько она значима. Видимо просто хотят обезопасить себя от последствий ее обнародования. От последствий,  которые возможно будут, а возможно и нет. Фролов по ПЬЯНИ натрепался,  сам себе приговор выпросил. Ну если здраво поразмыс¬лить,  кому нужна эта Книга, если нет ни Фролова,  ни меня.
-  Не преувеличивай.  Ты на настоящий момент имеешься в наличии.
-  А кто это знает? Кроме тебя, естественно. Для них я покойничек.
-  Да что ты говоришь,- иронично отметила Алька, - детективы читаешь?
-   Только когда  больше нечего.
- Ага, значит,   без особого интересу. А надо бы новдумчивее. Пото¬му как произведения криминального содержания есть наилучшие в своем роде учебники и для кандидатов в преступники и для кандидатов в их жертвы.
-  Учту.
-  Я это к тому,  что живому человеку изображать труп весьма проблема¬тично. Во-первых,  труп надо обнаружить,  чтоб иметь основания считать его трупом.
-  Мертвый остается мертвым независимо от того,  обнаружили его или нет.
-  Ну это только в том случае, если он мертвый,  но мы с тобой гово¬рим о человеке,  чье присутствие на этом свете  не вызывает сомнении. А вот у твоих грабителей ночных такие сомнения наверняка имеются. И ты можешь не сомневаться,  что они знают,  как от них избавиться.
-  От кого?
-  От чего, - поправила Алька,- от сомнений. Они наверняка уже побы¬вали на месте твоей "гибели" и,  обнаружив твое отсутствие,  прозвонили по  больницам и моргам.  Это же азбука.
-  Ну и что, если меня нет в морге,  это еще не  значит,  что я живой.
- Согласна. Может быть,  тебя даже не  будут долго искать,  решив, что сдрейфил и где-нито спрятался. А если сдрейфил,  значит волну подни¬мать не  будешь. Может, им именно этого и нужно. Может быть. Но что-то заставляет меня думать,  что книга им все же нужна. Не  знаю,  зачем, но нужна. Иначе,  что им мешало тебя убить. Просто взять и убить,  зарезать там,  или задушить? Вот в этом ты,  пожалуй, прав - не собирались они тебя убивать. Пугали. Основательно пугали. А это значит что?
-  И что же это значит?
-  А это значит,  что в случае, если смерть твоя от мороза для них задачей не являлась, то задачей являлось привязать, отъехать на незначительное расстояние, выждать, когда жертва от физических мук вкупе с ощущением полной безнадеги придет в состояние полного отчаяния, затем подкатить, отвязать, плеснуть в рот водочки и ласково эдак поинтересоваться: «А где вы, дорогой товарищ, книжечку припрятали?».
- Логично. А только есть и другой вариант.
- Готова выслушать.
- Привязали меня,  значит, к дереву, уехали мирно домой, а через вре¬мя, достаточное для того,  чтобы жертва,  то есть я, дошла до соответст¬вующей кондиции,  к ней подъезжает на крутой тачке,  крутая,  но милосерд¬ная женщина изумительной красоты,  спасает от неминуемой гибели и, ото¬грев и накормив,  ласковым голосом спрашивает: "А где вы,  товарищ,  кни¬жечку  заветную припрятали?".
-  Я этого не спрашивала.
-  Почти.
-   Как я полагаю,  по этому поводу мне надлежит несказанно огорчиться. Но я не  буду. Нет смысла.  Ты прав. Можешь меня подозревать. Имеешь право. Скажу тебе  больше:   на твоем месте я рассудила  бы так же. Слишком часто я оказываюсь там,  где происходят основные события всей этой некрасивой исто¬рии. В ее эпицентре. Я не  знаю как это объяснить, и пытаться не буду,  по¬тому  что это  будет смахивать на попытку оправдаться. А оправдываются  виноватые.
-  Правильно. И давай оставим эту тему.
-  Навсегда или до поры?
-   Как получится.
Алька молча закурила,  взяла со столика дистанционный пульт, включи¬ла телевизор.
-   ..«взрыв метана на шахте иКраснолиманекая" унес жизни девяти гор¬няков,  в лаве  возник пожар,   ведутся спасательные работы.
Астахов дернулся,  как от удара.
-  Твоя шахта?- в голосе Альки нет испуга,  голое  любопытство. Астахов не ответил,  напряженно вслушиваясь в голос диктора:
-   ...Добычной участок номер шесть - один из самых престижных на шах¬те. Уже не первый год коллективу участка удается удерживать высокий уро¬вень добычи. Это именно они в минувшем году подняли на гора трехмиллион¬ную тонну угля. Соответственно, участок славится высокими заработками, по¬этому многие горняки стремились попасть на работу именно сюда. Участок оснащен всеми современными средствами защиты,  процент метана а лаве не превышал в это утро допустимых норм,  поэтому взрыв явился полной неожи¬данностью и для рабочих шахты и для ее руководства.
На экране замелькали кадры развернувшейся трагедии. Горноспасатели с носилками,  хмурые лица горняков,  надрывно кричащие женщины. Зиновий Григорьевич Пастернак - осунувшееся лицо,  незнакомо усталые глаза. Аста¬хов впервые видел его таким. Кажется впервые в жизни этот человек не су¬мел объяснить людям сути происходящего и с от этого чувствует себя виноватым. Вины его нет. Астахов знал это наверняка. Слова о первоклас¬сном защитном оборудовании - не пустословие.  Пустословие вообще не в характере Генерального. Но знал Астахов и то, что сами шахтеры частенько замалчивали превышение норм наличия газа. Измерительные приборы оборачивались фуфайками, чтоб прекратить в них доступ воздуха, перенасыщенного метаном и не дать «запищать», предупреж¬дая об опасности. По этой причине не один из начальствующих распла¬чивался объемистой премией, а то и рабочим местом, но загазованность лав все равно продолжали замалчивать.  Закрыть лаву - означало на¬долго остаться без хорошего заработка. И по давней привычке люди надеялись на пресловутое "авось".
Председатель профкома очень энергичный в обычной жизни человек, смотрит неуверенно,  говорит вяло, с трудом подыскивает слова,  вы¬ражая соболезнования, а во взгляде ясно читается - какие к свиням собачьим соболезнования, не вернуть ребят, и ничем близких не уте¬шить.
Сквозной бригадир добычного участка номер шесть Герой Украины, получивший Звезду Героя одним из первых в стране, смотрит с экрана усталым взглядом ко всему привыкшего горняка. Только там, где-то на самом донышке глаз плещется нелюдская, неземная боль, но не вся¬кому ее разглядеть,  это надо пережить, самолично пощупать беспросвет¬ную долю шахтерскую,  чтоб понять,  чтоб проняло до косточек.
Герой Украины Гордовенко смотрит с экрана усталым взглядом. Го¬ворит мало и некрасиво, но правильно.  Добавить нечего,
-  Какой сегодня день? - Астахов вспомнил о присутствии Альки.
-  Воскресенье.               
-  Воскресенье,  значит…
Астахов надолго умолк,  бездумно глядя на экран,  где диктор ком¬ментировал события в Чечне.
-  Число?
-  Двадцать первое. - Алька сделала паузу и зачем-то добавила,- Января.  Это твой участок?
-  Нет, Прости, Аля, мне домой надо.
-  Я отвезу.
-  Не надо. Я автостопом.
Алька засуетилась, в поисках бумаги и ручки, нашла наконец, что-то быстро начеркала.
-  Вот мой телефон. Ты позвонишь?
-  Не знаю.


ХІІ
"Видимо,  не такой уж профан в вопросах межличностных отношений этот Ксюхин Виталик, - подумала Катька,  заприметив Антона,  спокойно покурива¬ющего у двери Катькиного подъезда, - значит,  и вправду можно влюбляться а таких недотеп,  как я".
Антон заметил Катьку не сразу и она имела возможность созерцать и анализировать внешние признаки его внутреннего психологического состо¬яния.  Правда, анализировать как раз было и нечего. Антон выглядел совер¬шенно спокойным, хотя обильное наличие окурков под его ногами говорило о довольно длительном его  здесь пребывании.
-  Я привез твои ключи,- Антон поднял глаза на Катьку, когда она по¬дошла почти вплотную. Протянул увесистую связку ключей, половина из ко¬торых совершенно без надобности болталась в колечке - замки в двери ме¬нялись часто, поскольку хозяйка имела обыкновение терять ключи, потом ключи находились и Катька прибавляла к связке новый от нового замка, не выбрасывая старых, каждый раз объясняя это тем, что связку потерять труднее,  чем один ключ,  но все равно ключи теряла.
- А не  здороваешься почему?
-  А мы прощались разве?
Катька потупила взор:
-  Не  будем об этом,  хорошо?
-  В гости не зовешь?
Катька пришла в ужас при мысли,  что Антон может войти в ее  запущен¬ную донельзя квартиру, а мысль о том,  что отец,  скорее всего уже дома, а значит открывал Антону дверь и тот уже имел возможность сделать выво¬ды относительно ее ведения домашнего хозяйства,  повергла ее в состояние   тихой паники и Катька изо всех сил надеялась,  что на  лице ее это не про¬сматривается.
-  Нет. Не зову. - И посмотрела Антону прямо в глаза. Пусть считает, что обиделась.
-  И то ладно, - Антон докурил сигарету,  притоптал окурок, - бывай.
Катька  зажала пальцами рот,  растерянно глядя в спину уходящему воз¬любленному и отчаянно отыскивала в кипящих мозгах причину, достойную то¬го,  чтоб окликнуть и вернуть.
-  Антон, - позвала она,  так ничего и не придумав.
Антон оглянулся. Явно прячет улыбку. Катька, раздосадованная то ли от недовольства собой,  то ли от того,  что Антон,  как всегда,  все наперед про нее  знал,  подошла не сразу. Он подождал.
-  У тебя какие планы на сегодня?
-  А что?
-  Мне в институт надо.
-  Проблемы?
-  Сессия третий день идет, я еще не показывалась. Надо утрясти.
-  Поехали, - Антон направился к машине.
-  Погоди, я у отца деньги возьму.
-  Его нет дома. Я звонил в дверь.
Катька облегченно вздохнула.  Где-то в закоулочке души шевельнулась тревога  за отца,  но Катька  быстренько ее притушила.
-  А ничего, у меня ключи есть, - бросила скороговоркой и шмыгнула   в подьезд.
Отца действительно дома  не оказалось,  но на столе стояла фирмен¬ная коробка с надписью "Панасоник". Видик, догадалась Катька. Времени было в обрез и Катька с трудом поборола искушение распаковать и полюбоваться подарком. Ограничилась тем,  что любовно погладила коробку:
- Папка, - прошептала,  чувствуя,  как наворачивается предательская слеза, - ты у меня хороший. Не  забыл... Это я у тебя... - и,  чувствуя, что сейчас разревется,  помотала из стороны в сторону головой и пошла к сек¬ретеру.
Деньги,  это  было единственное,  что в их доме  всегда находилось на одном месте.  Катька достала картонную коробку из-под шоколада,  заменяв¬шую шкатулку. Шкатулок у Катьки было пруд пруди,  но деньги Катька упря¬мо хранила в этой коробке,  потому что здесь их хранила мать. Когда-то еще давно,  когда Катьки не  было и в проекте,  мать призналась отцу, что с детства мечтала объесться шоколадом,  но такая роскошь была ей недо¬ступна,  поскольку выросла  без родителей, а когда появились собственно¬ручно заработанные деньги,  их  было настолько жаль, что купить больше од¬ной плитки мать считала кощунством. И тогда отец принес ей целую упаков¬ку шоколада,  мать действительно им объелась. Катька,  сколько помнила мать,  никогда не видела,  чтоб та съела хоть кусочек,  поскольку после то¬го случая испытывала к шоколаду стойкое отвращение. Но коробку,  отцом подаренную берегла и,  чтоб без дела не пылилась,  хранила в ней финансо¬вые сбережения.
Денег оказалось совсем немного,  что удивило и обескуражило. Ну да, отец купил видик. Но были сбережения,  плюс отпускные. Катька пригорюни¬лась,  перелистывая тоненькую стопочку. Конечно,  институтские дела мож¬но отложить и назавтра. Придет отец и все решится. Но это означало упус¬тить шанс еще какое-то время побыть наедине с Антоном и может быть даже наладить отношения,   что в сложившейся ситуации казалось весьма проблема¬тичным. И все-таки.
Катька еще немного поразмышляла,  но ничего путного не придумав,  ре¬шила покориться обстоятельствам. В конце концов, если Антону она  безразлична – эта поездка ничего не изменит. А если нет, то он найдет способ встретиться с ней.
Антон поджидал ее у машины, оперевшись о раскрытую дверцу. Катька подошла вплотную, поворошила ногой мягкий снег.
- Жаль.
- Чего?
- Снега жаль. Ласковый, мягкий. К полудню растает. Ты никогда не задумывался над тем, отчего все нежное и трепетное так недолговечно? А вот если холодное и жесткое, то это надолго?
- Ты не права, Катенок. В этом мире все сбалансировано и гармонично. Все и всем отмерено поровну. Тут дело в восприятии. Нам хочется, чтобы хорошее было вечным, поэтому нас так возмущает его кратковременность, и, соответственно, нам неприятно, когда затягивается период осложнений, потому что  они болезненны. Но надо отметить, что никакие трудности не длятся дольше, чем мы заслуживаем.
- Ты говоришь не то. Я знаю массу людей, которые терпят незаслуженные обиды. И терпят довольно долго.
- Если еще терпят, значит это не довольно долго для них. Когда будет довольно, они перестанут  терпеть и постараются что-то изменить.
- А если они стараются?
- Если ничего не меняется, значит, они не стараются. Мы будем философствовать или поедем, наконец?
- Мы не поедем, Антон, - Катька потупилась, - отца нет дома. И он забрал с собой почти все деньги. Зачем-то.
Антон понимающе улыбнулся, обошел машину и раскрыл дверцу для Катьки:
- Садись, поехали.
Спорить Катька не стала.
- Интересная философия, - сказала, как только Антон развернул машину, выезжая со двора.
- Ты о чем?
- О старательности.
- А-а. Вот что я тебе, девочка, скажу. Все плохое в нашей жизни, впрочем как и хорошее, вытекает из нашего умения или неумения общаться с окружающим миром и индивидами, его населяющими, а также правильно воспринимать их отношение к нам. Согласна?
Катька подумала немного и кивнула.
- Исходя из этого, - продолжал Антон, - я целиком разделяю позицию Глеба, который Жеглов. Он, если ты помнишь имел смелость утверждать, что наказаний без вины не бывает.
Катька глянула вопросительно, но снова кивнула.
- Ну вот, - Антон на секунду оторвался от дороги и коротко,  но внима¬тельно посмотрел на Катьку,- а это значит, что в любом конфликте обяза¬тельно  виноваты обе стороны. Кто-то  больше,  кто-то меньше,  но виноваты оба. Так?
-  М-м-м… Так!
-  Иногда мы в состоянии изменить позицию соперника,  но чаще - нет. В связи с этим возникают самого разного вида затяжные конфликты. И все это не от того вовсе, что соперники попадаются все  больше недалекие. Нет. Это оттого,  что мы ничем его не лучше,  потому что так же,  как и он, не жела¬ем признать обоснованной его обиду на нас. Мы почти никогда не можем из¬менить соперника,  но мы всегда в состоянии изменить себя,  Катя,- он сно¬ва скользнул внимательным взглядом. Катька сделала вид,  что рассматривает ногти, - Нам надо научиться отыскивать в себе свою часть вины и исправлять ее. Не пробовала?
-  Нет.
- Это болезненный процесс - ковыряться в собственной душе,  выискивая элементы непорядочности,  когда все твое существо кричит о том,  какой ты хороший и как несправедливо отнеслись к тебе. Но,  поверь моему опыту,  по¬добные экзекуции дают самые положительные результаты. Найди свою часть вины,  покайся и исправь. Ты сама удивишься,  насколько изменится ситуация в лучшую сторону.               
-  При чем тут я? Я вообще говорила. В общих чертах и обо всех.
-  Обо всех,   значит - и о себе тоже. Ты возьми на вооружение. Пригодится.
Проблемы с сессией решились быстро. Катьке даже не пришлось заходить в здание института. Антон, оставив ее в машине, ушел туда сам, вернулся минут через двадцать,   без каких-либо эмоций сообщил:
-  Все,  гуляем до конца недели.- И положил Катьке на колени зачетку с проставленными оценками и справку для освобождения от работы на время учеб¬ного отпуска с подписью соответствующего лица и печатью в надлежащем мес¬те. Катька все внимательно просмотрела и спрягала в сумочку,  ощущая себя идеально счастливой женщиной. И не потому,  что удалось избежать всех не¬приятных формальностей,  связанных со сдачей экзаменов, а оттого,  что Ан¬тон не сказал "гуляешь",  он сказал "гуляем". А это значит, ну,  короче,  по¬нятно,  что это значит.
Они еще покружили по городу,  в поисках заведения,  где бы можно было в это время дня вкусно поесть,  не снимая верхней одежды,  но,  не найдя ни¬чего подходящего,  решили ограничиться двумя гамбургерами и  бутылкой "колы". На обратном пути все  больше молчали. Катька не решалась спросить относи тельно дальнейших планов Антона, боясь вспугнуть розовую надежду на раз¬витие межличностных отношений лирического характера с милым сердцу чело¬веком. Антон молчал.
Этот грузовичок они заметили еще издали. Никакой видимой опасности он не представлял. Медленно, переваливаясь с боку не бок, двигался по перекрестной дороге в сторону трассы, Антон сбавил скорость и совсем остановился в тот момент, когда грузовик глухо пару раз чихнул и заглох, наполовину преградив дорогу. Антон ругнулся и, подождав с минуту, принял¬ся обходить нечаянную преграду по встречной полосе, прижимаясь поближе к грузовику. Поэтому идущая навстречу черная "вольво" зацепила их не сильно, но бока ободрала и себе и "джипу", поскольку скорости ее хозяин сбавлять не пожелали. Антон сплюнул, еще раз ругнувшись, сдал назад и, прихватив сигареты, вышел из машины.
Катька обернулась, наблюдая за происходящим через заднее стекло. "Вольво" затормозила метрах в сорока от их машины, с уверенной неспеш¬ностью из нее вывалились трое дюжих молодцов. Грузовичок, с перепугу что ли, сразу завелся и лихо закивал пятками в своем направлении. Ребя¬та проводили его равнодушным взглядом и тут же переключили все внимание на Антона. Катька почувствовала, как немеют пальцы на всех конечностях одновременно. Меж тем ничего серьезного, похоже, не происходило. Никто из парней агрессии не проявлял, никто не размахивал руками, как это обычно бывает в подобных ситуациях. Видимо, конфликт решался цивилизо¬ванным путем и Катька слегка приободрилась.
Минут через десять Антон вернулся к машине, взял в бардачке какие-то бумаги и ласково потрепал Катьку по волосам:
- ПОДОЖДИ меня здесь, Катенок. Я скоро вернусь.
Антон сел в "вольво" и укатил с ребятами. Катька трезво оценивала обстановку, оттого не обиделась, но перспектива ждать в машине посреди трассы не радовала. "Скоро вернусь" - это было бы сказано. Не нужно быть о семи пядях во лбу, чтобы сообразить, что подобные проблемы не решают¬ся ни за час, ни за два. Настроение испортилось, но Катька настроилась ждать, тем более, что другого выхода у нее и не было.
Часа полтора Катька развлекалась наблюдением за секундной стрел¬кой на часах, поэтому не сразу заметила присутствие рядом с машиной постороннего субъекта.
- Ты ба, - врастяжку промурлыкал тот, разглядывая Катьку через стекло,- ну и глаз у тебя, - оглянулся через плечо.
"Ой, мама, их двое!"- испугалась Катька, как-будто мера опасности для нее зависела от количества присутствующих субъектов. Любой из них не напрягаясь мог причинить ей какой угодно вред, и изнасилование может быть далеко  не худшим  из того, что ее ждет. Катька механически нажала кнопочку на дверце,  зафиксировав замок и потянулась к противоположной дверце, ожидая, что один из них рванет вокруг и она не успеет нажать фиксатор. Успела. Впрочем, мешать ей никто не пытался. Но и от машины никто не собирался отходить. Ребят, казалось,  это только раз¬задорило. Тот, что подошел первым, обернулся к другому и с легкой ус¬мешкой вопросительно боднул лбом воздух. Тот повел локтем, тесня това¬рища и освобождая место у окна, нагнулся и вежливо улыбнулся Катьке.
- Выходи, солнышко. В гости поедем.
Этого Катька узнала сразу. Он был одним из тех, кто приходил в гос¬ти к Антону и чей разговор Катька подслушала, сидя в кладовке. Катька узнала его и это не  прибавило ей мужества. Она  еще не знала, чего от нее хотят, но уже понимала, кто хочет.
- Нам недосуг ждать,- напомнил мужчинка, но Катька не  тронулась с места. - Ну и глупенькая, - сплюнул и, не особо торопясь, ушел к своей ма¬шине. Катька посмотрела ему вслед и впервые в жизни пожалела, что ника¬ких, даже самых скромных навыков вождения автотранспорта не имеет. Уны¬ло посмотрела на баранку, -  поиграла с брелком на ключе зажигания и сми¬рилась с участью.
Оставшийся стоять у машины парниша инициативы не проявлял, стоял оперевшись локтем на крышу и существенно ограничивал обзор для Катьки, одновременно лишая ее возможности выскочить в дверь навстречу проезжаю¬щей машине. Таковых было много, но водители интереса к стоящим у обочины тачкам не проявляли. Внезапно Катьке пришло в голову, что несмотря на отсутствие познаний в управлении средствами передвижения, кое-что она все же умеет. И как только к ним приблизилась встречная легковуха, нажала на сигнал. Стоявший у машины парень подпрыгнул от неожиданности, а тот, что ушел к своей и теперь сосредоточенно рылся в багажнике, ог¬лянулся и посмотрел недоуменно. Решительный Катькин жест никакого результата не принес. Легковуха промчалась мимо, не сбавляя скорости и Катька решила было повторить попытку, когда с монтировкой в руках по¬дошел тот, что звал в гости, видимо, гостеприимство было его главной причудой и он хотел заполучить Катьку в гостьи любой ценой. Пугать не стал. А просто с короткого  замаха врезал монтировкой по лобовому стек¬лу. Катька закрыла глаза, но к глубокому ее удивлению стекло не посы¬палось, просто покрылось мелкой сеткой трещин и просело внутрь.
- Ну так пойдем? - парень снова наклонился к окошку.
Катька обреченно открыла дверцу и ступила на асфальт.
- Свежий воздух приятно щекотал ноздри, солнышко перебирало паль¬чиками голые ветки тополей, любовно взирая на величественно белую степь.
-Как прекрасен мир. - Восхитилась Катька.  - И как много в нем грязи.
- Чего?- отреагировали ребятки. Оба сразу.
- Ни чего, а кого. Грязи.
- Да? - Катьку не поняли. -  Давайте  знакомиться, - протянул руку один из них.
- А надо? - недоуменно посмотрела Катька на протянутую пятерню.
- И еще как,- он сам взял в руку Катькину ладонь и приложился к ней гу¬бами,- Меня  зовут Сережа.
- Кате-ри-на, - растерялась та от такой галантности и непроизвольно повернулась к другому.
Тот ручки целовать не стал.  Бросил сухо:
- Толя,- и отвернулся зачем-то.
«Так, - догадалась Катька. - Значит,  воздыхатель только один.  Второй будет держать нейтралитет.  И то  ладно».
- Прошу в нашу телегу, - Сережа продолжал разыгрывать гостеприимство.
Катька в свою очередь попыталась сыграть глупышку:
- Не могу я, мальчики, - улыбнулась, -  мне Антона дождаться надо.
- Ждать, Катерина, - занятие неблагодарное, - наставительно изрек Сережа,  легонько,  но настойчиво подталкивая ее к своей машине. Толик обогнал их и, усевшись  за  руль,  хлопнул дверцей.
Катька с робкой надеждой оглянулась на дорогу, не подъедет ли Антон и неожиданно для самой себя разозлилась на него,  передернула плечами и пошла  к чужой машине. Если он не желает  брать на себя ответственность за судьбу Катьки,  то почему она должна отвечать за судьбу его машины?
А вот как отделаться от этих молодчиков,  этого Катька не  знала. Но те¬перь это  была только ее проблема.
Место ей предложили на  заднем сиденье. Сережа уселся рядом с водите¬лем. Оказалось,  что в салоне она не единственный представитель слабого пола. Рядом, уставившись на новую попутчицу откровенно недовольным взглядом, сидела девица  лет пятнадцати,  шестнадцати от силы,  но,  по всему ви¬дать,  жизненный опыт Катьки основательно уступал опыту этой девицы.
"Час от часу не  легче,- подумала Катька,- поедем в гости в обществе проститутки. О!  А, может они и меня  за такую держат?".  Катька фыркнула и отодвинулась от девицы,  насколько это позволяли условия.
Машина тронулась с места. Дорога,  с утра разбитая транспортом,  опас¬ности не представляла  и Толик принялся развивать немыслимую скорость. Катьку всегда пугала  быстрая езда,  но протестовать она не стала,  наде¬ясь на ГАИ. Авось не упустят добычу. Тогда у Катьки есть шанс.
Уставившись в окно, она попыталась запомнить,  как выходили из подоб¬ных передряг героини кинобоевиков,  но ничего полезного для себя из памяти не  выудила. Все они имели  либо первоклассную выучку  в восточных еди¬ноборствах,  подкрепленную солидной практикой, либо такую выучку имели плечистые мужики с небритыми подбородками,  которые неизменно приходили на помощь в самый критический момент.
Сережа,  казалось,  потерял к Катьке  всякий интерес. А жаль. Можно было  бы попытаться позаигрывать с Толиком и,  сыграв на ревности, спро¬воцировать скандал.  Хотя,  какая там ревность,  и к чему еще приведет скан¬дал,  если удастся его организовать? Эти ребята вряд ли дадут Катьке воз¬можность слинять,  потому  как незамысловатые Сережины ухаживания конечно ничего общего с целью похищения не имеют, если вспомнить их  разговор с Антоном в его доме.  Значит, денег он им не отвалил и они решили привес¬ти угрозу в исполнение. На  ловца и зверь. Возможность подвернулась иде¬альная.
Катька  вздохнула посвободнее.  Теперь,  когда  замысел ее похитителей был вроде как понятен,  есть вероятность того,  что Антон заплатит. А что? В конце  концов,  не Катькина  вина,  что эти ублюдки встретили ее на дороге лишенной крепкого мужского плеча.
- А что,  это и есть тот самый дворец,  куда меня столь настойчиво уговаривали в гости, - удивилась Катька,   брезгливо разглядывая ветхий до¬мишко, у которого припарковалась машина ее похитителей, - Тут,  небось, та¬раканы водятся,- заметила,  опуская :ноги в  раскисший снег.
- Заткнись и топай. - Сережа,  сдалось,  исчерпал весь запас вежливос¬ти и теперь говорил в привычной ему манере. Девица  вырулила  из машины вслед за Катькой,  глянула на нее из-под лоба и дико заржала.
- "Шлюха" - утвердилась во мнении Катька и с размаху шаркнув ногой по снежной жиже,  обдала    ту грязно-серой массой с головы до ног.
Сей жест по вкусу сопернице не пришелся и она, в два прыжка до Кать¬ки добравшись,  вцепилась ей в волосы. Ответить тем же  Катька никак не могла - волосяной покров на голове девицы практически отсутствовал. Вме¬сто волос на ней торчали во все стороны вульгарно-желтого цвета ошметки, стриженные с претензией на  "ежик". Поэтому Катька ухватилась за то,  что имелось под рукой,  то есть за уши,  и что есть силы потянула к земле.
- Погоди, Толян, - окликнул Толика,  что уже распахнул входную дверь, Серега,- тута интересное кино намечается.
Толик повернулся и лениво посмотрел в сторону дерущихся. Подобные зрелища,  как видно удовольствия ему не доставляли,  чего про мальчика Се¬режу не скажешь. Сложив руки на мощной груди,  он упоенно наблюдал,  чем закончится потасовка. Его азартная улыбка вконец разозлила Катьку, ей еще  никогда не случалось привлекать внимание мужчин таким способом. И, заметив,  что рукав куртки у соперницы задрался,  обнажив часть руки,  она  поднатужилась и цапнула  зубами девицу за обнаженную кисть. Та взвы¬ла и,  разразившись отборным матом,  отпустила Катькины  волосы,  следуя инстинкту потерла укушенное место.  Чтоб закрепить победу,  Катька пнула ее ногой в живот, девушка отпрянула,  сделала два коротких шажка,  пыта¬ясь удержать равновесие,  но на ногах все же не устояла и плюхнулась спиной в рыхлый снег.
Послышались жидкие аплодисменты,  зрители отдавали должное Катькиным боевым заслугам и та, высоко задрав голову, прошествовала мимо них в дом, не обращая внимания на угрозы вперемежку со слезами,  что  бросала ей вслед желтоволосая. Ребята прошли за Катькой, не утруждая себя занятием типа помочь даме подняться.
Изнутри жилище  выглядело еще  более плачевно,  чем снаружи. Две кро¬вати с  изрядно ободранными спинками,  засаленный раскладной диван без по¬крывала и грязная самотканая дорожка на полу составляли все его убран¬ство. Ни стола, ни стульев в наличии не наблюдалось.
- Садись, - скомандовал Серега.
- Это вы мне? - возмутилась Катька.
- Садись,  не выпендривайся, - Серегин тон на сей раз не обещал ни¬чего хорошего. Катька села.
Серега достал из кармана мобильник и принялся усердно нажимать на кнопочки.  Игрушка, наверное, была новая и игрался парень с явным наслаж¬дением.  "Дожили,- подумалось Катьке, - живут, как свиньи, зато с мобиль¬ником. А впрочем, - она еще раз огляделась по сторонам, - вряд ли они тут живут. А может и живут. На мобильник развели какого-то лоха,  теперь Ан¬тону звонят,  надеются скачать  бабки на новую хатку»,
Звонили действительно Антону. Он взял трубку после четвертого гуд¬ка,  Катька услышала это,  потому что Сергей поднес трубку к ее уху.
- Антон!  Антоша,- закричала Катька,  как только услышала знакомый голос, - это я!  Я здесь!
- Катька? - голос Антона  был спокойным и даже вроде как сонный, - За что ты обидела мою машину?
- Это не я, Антон! Это не!..
- Это мы, Антон, - Сергей поднес трубку к своему уху. Парень явно упивался своим превосходством.  "Господи, - подумала Катька, - до чего еще доведет нас американизация отечественного кино. На кого ни глянь - если не Джеймс Бонд,  то Сельвестр Сталоне в роли маньяка-убийцы. Тьфу!».
- Это мы,  Антоша,   тачку тебе попортили, - продолжал Сережа, - да ты не волнуйся,  мы все починим.  Только не сейчас. Сейчас у нас денег нет.
Сергей внимательно выслушал ответ и продолжил все  тем же приторно-тягучим тоном:
-Что-то ты не так понял, Антон Николаевич. Твоя телка у нас…
Серега послушал секунду и, ядовито посмотрев на Катьку, поднес трубку к ее уху.
- …не имеет значения, - услышала Катька окончание фразы, - я же вам говорил, ребята, она мне нужна для других целей. Но если вы считаете, что вам она нужнее – берите.
Катька опешила.
- Вот она, любовь, разочарованно протянул Сережа, непонятно, кого жалея – себя или Катьку.
- Антоша, - он опять завладел мобильником, - а если мы ее ножичком? – и снова сунул трубку Катьке.
- Да сколько угодно, - сухо бросил Антон и отключил трубку.
Катька слушала короткие гудки и захлебывалась слезами. Было стыдно реветь в присутствии этих ублюдков, но ничего поделать с собой она не могла. Смотри-ка, а еще какие-то пяток дней тому она была абсолютно уверена, что привыкла к людскому несовершенству настолько, что утратила способность реагировать на предательство, принимая его, как должное.
- Не реви, - идиотка, - Катька и не заметила, как вошла в комнату желтоволосая. Теперь она стояла, оперевшись на быльце кровати, - все мужики – мразь.
Говорила она в присущей себе манере, но к своему удивлению в голосе ее Катька уловила нотки сострадания.
- Во-во, - подал голос Толик, - прислушайся к бывалой женщине и утри сопли.
- Ты даже можешь сам ей это сделать, - посоветовал Сережа. Надменный тон уступил место тупой сосредоточенности. – Ладно, собирайся, поехали.
- Куда? – осведомилась Катька.
- Никуда. Ты останешься здесь. Поехали, - кивнул он Толику и направился к двери.
- Почему я должна здесь оставаться? – Катькины слезы моментом высохли. – Мне давно пора быть дома.
- Простите, мадам, подвезти не можем. Нам в другую сторону, - галантно поклонился Серега. Похоже, в его светлую головушку пришла свежая идея и он снова пришел в игривое расположение духа. – А поскольку на улице дело к вечеру – останешься здесь. Нехорошо молодым девушкам гулять в одиночестве, когда на улице ночь. Толик, - обернулся он к сообщнику, - запри-ка ее в кладовке.
Видимо в этой компашке руководящая должность принадлежала Сереге, потому как  Толик в очередной раз беспрекословно повиновался, взял Катьку за руку и потянул к боковой двери, по-видимому ведущей в эту самую кладовку. Катька уцепилась за быльце все той же кровати, больше в этой халупе уцепиться, увы, было не за что, попутно раздумывая - не следует ли маленько покричать, но сообразив, что результата это скорее всего не даст, передумала. Даже руку разжала,  оставив в покое разнесчастную кро¬вать, готовую развалиться. Но остаться одной в этом доме на ночь ей что-то не улыбалось,  хотя,  кто  знает, что лучше - остаться или с ними уехать.
- Ребята, - Катька решила сменить тактику. В голосе проявились про¬сительные нотки, -Я боюсь одна.
Она действительно боялась остаться одна, больше чем угрозы, про¬звучавшей минуту назад. Насчет ножичка. Интуиция подсказывала, что де¬лать этого они не  станут.
Серега  улыбнулся и задумался на секунду.
- Диана,  останешься  с ней.
Ух ты!  Сострадательный,  значит. Хотя нет, скорее осторожный. Под¬страховаться  хочет. Желтоволосая молча кивнула. Катька приободрилась, решив было, что в кладовку ее теперь закрывать не станут. Но в кладов¬ке ее закрылки. И засовчиком щелкнули. Засовчик основательный, Катька успела заметить.
Гулко захлопнулась дверь и снаружи установилась полная тишина. В кладовке сыро, холодно и темно. Мышами пахнет. Мыши Катьку не пуга¬ли, но  сидеть без света мало радости. Катька пошарила рукой по стене в поисках выключателя, наткнулась на что-то ползущее и брезгливо от¬дернула руку. Тараканов Катька не переносила и никогда не понимала лю¬дей, которые мирно с ними сосуществовали. В ее изрядно запущенной квартире эти  твари не водились.  Случалось, конечно ,забегал один-другой, но узрев таковых, Катька немедленно объявляла им нещадную войну и как правило выигрывала.
- Диана! - позвала она.
Тишина. Позвала опять, чуть громче. Снова без ответа. И тогда Кать¬ка завопила во всю мощь голосовых связок.
- Чего орешь? - голос послышался под самой дверью, видимо все это время девушка там  и стояла. Катька успокоилась.
- Включи свет, а. - Попросила Катька - Выключатель снаружи, наверное.
Свет не зажегся.
- Ну тебе что, жалко, что ли?
- Да я включила. Там, наверное, лампочки нет.
- Ну тогда выпусти меня.
- Не могу. Не велели.
- Вона-а,- фыркнула Катька,- ты,  оказывается послушная девочка.
- Заткнись.
Канючить Катька не стала. Уселась прямо на цементный пол, уткнулась подбородком в  колени. Думать ни о чем не хотелось. Не хотелось даже ре¬веть.
- Так тебе и надо! - сама над собой позлорадствовала, - Диана, - позвала тихо,  так,   будто  бы девчонка сидела рядом.
- Чего, - вяло отозвалась та.
- Тебя мужчины бросали?
- Нет.
- Врешь.
- Чтобы бросить,  надо сначала найти. А меня еще никто не нашел.
- У меня создалось иное впечатление.
- Решила, что я потаскуха? - Диана помолчала и добавила,- Верно решила. Потаскуха я и есть.. Но это не значит, что я кому-либо нужна. Меня никто никогда не ищет. Я сама кого-нибудь нахожу,  потом теряю и снова кого-то ищу.
- Не обидно?
На сей раз Диана молчала долго.
- Да нет. Меня же кормят на шару.
- И все?
Щелкнула  задвижка и дверь распахнулась.
- Выходи,  покурим. - Диана уселась прямо на пороге  кладовки,  чуть по¬теснившись,  освободила место Катьке и протянула пачку дешевых сигарет без фильтра. Катька скривилась,  но сигарету взяла.
- А тебе не влетит? - Катька помяла сигарету,  не торопясь прикуривать.
- Ты думаешь,  они вернутся?
- Ато.
- Да нужна ты им, -  брезгливо скривилась Диана и пустила в лицо Катьке струйку вонючего дыма.     Та поморщилась, но обидеться  не догада¬лась.
- Погоди, Диана, а  зачем меня сюда привезли?
 - А ты что, не поняла? Им деньги нужны. А этот твой Антон платить ни¬как не хочет. Вон и тебя сдал без сожаления. Хоть бы поторговался, ско¬тина.
Диана прибавила пару-тройку увесистых матюгов,  заплевала окурок и щелч¬ком отбросила в угол. Катька проследила траекторию полета  бычка и уста¬вилась на собеседницу,  пытаясь определить для себя линию поведения. Что ни говори, а опыта общения с девицами такого рода у нее не  было. Никог¬да  не  знаешь,  что им нравится,  а что нет. Оно, конечно, можно бы пнуть коленом и уйти. Но у Катьки были еще вопросы.
- Давно ты с ними знакома?
- С кем?
- Ну с этими…  Сережа и Толик которые.
- Давно. Со вчерашнего утра.
И ни тени иронии в голосе. Видимо кратковременность общения с пред¬ставителями противоположного пола для Дианы была нормой.
С улицы донесся гул мотора.  Катька подхватилась и метнулась в кладов¬ку.
- Да не колотись ты,- оглянулась Диана,  сказала же,  не вернутся они.
- Почем знаешь?
- Разговор в машине  был. А ты уж было понадеялась?
- На что?
- Что изнасилуют.
Диана снова по-лошадиному заржала и Катька с трудом подавила желание дать ей оплеуху.
Машина притормозила у калитки. Теперь заволновалась Диана. Шикнув на Катьку, она почему-то на цыпочках протопала к окну и выглянула за зана¬веску. Когда оглянулась в лице не  было ни кровинки.
- Менты, - прошептала и, ухватив Катьку за руку,  рванула к выходу,- Сматываемся.
- С какой стати! - Катька рывком высвободила запястье и отскочила в угол.
- Уходим, - прошипела Диана и в голосе ее  было что-то такое, что Кать¬ка повиновалась и они,  как подружки закадычные дружно вывалились в дверь. Краем глаза Катька отметила,  что машина у калитки вовсе не милицейская, а трое молодцов,  топающих через двор утопая в рыхлом снегу чуть не по щи¬колотку,  имеют вполне мирный вид и одеты цивильно. Но Диана упрямо тяну¬ла за руку, увлекая  за угол дома.   .
- Катя! - услышала Катька знакомый голос и стала,  как вкопанная.
- Катя, - снова позвал Антон и она медленно повернула голову.
Антон курил, облокотившись о дверцу машины и талой, как снег, улыбкой радовал.
Катька скрежетнула зубами и пнула ногой снежную кашу,  точь-в-точь как давеча на Диану,  правда с нулевым результатом - Антон стоял далековато. Не долетели брызги.
- Пойдем, Диана, - протянула руку девчонке,  что остановилась в двух ша¬гах и с любопытством поглядывала то на Катьку,  то на Антона.
Теперь уже Катька  волокла  за собой Диану то и дело поглядывающую через плечо о поминутно вопрошающую:
- Так это не менты? Не менты?
- А ты с, чего ментов так боишься,- спросила Катька,  когда попетляв по чьим-то огородам, вышли,  наконец на обочину дороги,  невесть куда ведущей.
Диана  затравленно покосилась на Катьку и принялась прутиком соскабли¬вать грязь с кроссовок.  Катька угрюмо глянула на свои сапоги,  которые теперь напоминали лапти затрапезные и последовала ее примеру.
- В бегах я. - Поведала Диана после продолжительного молчания.
Катька,  рванувшая  было вслед притормозившему москвичонку,  останови¬лась на полпути и оторопело уставилась на Диану.
- Ты че,  из тюрьмы сбежала?
- Скажешь тоже. Я что,  похожа на...
- Похожа!
- Дура ты,  Катька.
Диана надула губы и Катька уже пожалела,  что нахамила.  Теперь вот га¬дай - откуда сбежала эта мымра.  Что как из психушки? Жаль,  что в москвич не сели. Стой теперь тут с этой неизвестно сколько времени. И что у нее на уме,  кто знает,  "Ну что,  Катерина,  попала ты, что ли?- подумалось,- да когда ж все это кончится? Право слово,  как в дурном сне или дешевом трил¬лере:   из огня да в полымя".
- Да ладно,  сопли не пускай, - Диана  боднула лбом воздух и неожиданно рассмеялась, - просто попала я в историю.
- Да-а? – Катьке снова  захотелось съязвить, но на этот раз перетерпеть получилось.
- Вообще-то я не местная, - Диана пошарила по карманам в поисках сигарет,- Закурить дай?
Катька молча развела руками. Диана сплюнула и принялась исповедаться;
- Крымская я. Во как. Прошлым летом с матушкой цапанулись, я собрала манатки и матнула. На трассе тормознула грузовичок. - Дальнобойщик попал¬ся.  Хороший мужик,  все просил, чтобы я рассказывала что-нибудь. Не могу, мол, за рулем засыпаю. Ну я молотила долго. Язык без костей. Так вот ведь мне на него смотреть надо  было, а я в окошко пялюсь. Перед рассветом он и закемарил за рулем. Представляешь? - Диана поежилась,- Самосвал в кювет. А там,  представь себе,  как раз выпускники. Рассвет встречали, что-ли. Всех в кашу. А я сразу даже испугаться не успела.  Только наблюдаю,
вроде как замедленное  кино. И так это спокойно сама себе говорю: "Все, приехали".
Мимо прошла легковушка,  но голосовать Катька не стала и Диана улыб¬нулась  ей вроде как даже благодарно. Похоже девчонке давно хотелось вы¬говориться. Да выслушивать некому  было.
- Когда грузовик перевернулся,- продолжала она, - очухалась я. Смотрю, у водителя голова как-то странно повернута. Я сама вверх тормашками лежу. Пощупала себя,  вроде  все на месте. Выбралась из машины кое-как, благо стекла все вылетели,  и давай его тянуть. До половины вытянула, смотрю, а он мертвый. Так и оставила его, бедолашного – наполовину в кабине, наполовину на  улице. Как глянула вокруг... Катя-а-а... Мясоруб¬ка. Только  большая. Кишки на колеса намотаны...
Дианка  беззащитно как-то на Катьку взглянула,  сплюнула под ноги и разревелась.  Катьке очень захотелось пожалеть девчонку,  прижать к себе и распустить сопли,  заодно жалея и себя разнесчастную,  но она предста¬вила вдруг, как это будет выглядеть со стороны и не решилась,  хоть оно и надо  бы пореветь. Доктора говорят - полезно даже:  стресс снимает и все такое. Да и кто б там видел, но показать слабость перед этой желто¬волосой… Короче,  не стала Катька ее жалеть. Вместо этого спросила:
- Тебе сколько лет?
- Пятнадцать. А что? - Диана высморкалась прямо в руку и отерла ее об изнанку куртки.
- Малолетка,  значит. - Катька глубоко вздохнула, - А дальше что?
- А что? Стою,  как парализованная. А в небе жаворонок поет. Ты по¬думай только - вокруг столько трупов, а он поет,  змей.
-  Не змей, а птица. Жизнь продолжается всегда. Когда не станет те¬бя,  жаворонок все так же  будет петь. И у кого-то  будет свадьба в этот день, а у кого-то именины.
- Я никогда не умру, - по-детски уверенно заявила Дина,- я буду жить вечно!  Я это знаю!  Смерти нет!  Ее не существует! Ясно? Если  бы она су¬ществовала,  то какой смысл рождаться? Или я не права?
- Дите-е. - Протянула  Катька.
В детстве она тоже в смерть не верила. Думалось,  это случается с кем угодно, а с ней не случится.  Когда поняла,  что случится и случится обя¬зательно,  поняла одновременно и то,  что стала взрослой. Только по-насто¬ящему взрослые люди способны оценивать реальность - умрут все. Только в разное время. И Катька верила,  что с ней это произойдет не скоро, а потому думать об этом не  любила. А кто любит?
- Ну а потом? - Спросила после небольшой паузы.
- Потом врубилась,  что линять надо. Это просто же удивительно, что на трассе до этих пор ни одна машина не нарисовалась.
- И ты слиняла?
- Ну да. А что,  ментов дожидаться?
- Естественно.
- Перебьются. - Диана окатила взглядом,  как ведром помоев. - Да ты что?!  Они  бы сразу  все на меня повесили. Такая авария и проститутка в машине.
- А что, проституткам в машинах ездить нельзя? И потом, почем они зна¬ют,  что ты проститутка?
- Знают,- потупилась Дина,  - я с тринадцати лет по трассам пасусь.
-  Да-а-е-о-шь... А мать знает?
- Мать?- Диана снова сплюнула, - Делает вид,  что нет. Только деньги у меня регулярно  занимает. И никогда не спрашивает,  где я их  беру.  И не возвращает никогда.
- Она что, алкоголичка?
- Нет. Просто жадная очень.
- И такое  бывает, - теперь Катьке захотелось сплюнуть,  точно так же, как это делает Диана. - Так ведь она тебя ищет, небось.
- Может, ищет, а может и нет.- Равнодушно отметила Диана.- Придорожным девочкам много не платят. А кормить меня каждый день нужно.  Так что, я думаю,  она даже рада.
Катька передернула плечами.
- Ну а дальше что  будешь делать?
- А что будет,  то и  буду делать. Ой, смотри, - Дианка встрепенулась, указывая на дорогу, - твой  благоверный катит. Надо же,  нашел. - она снова сплюнула.- Иуда!
- Да  брось ты плеваться!- разозлилась наконец Катька.- Как дворник, честное слово.
Диана косо глянула,  но промолчала.
В машине Антон был один. Выходить не стал,  распахнул дверцу и коротко скомандовал:
- Садитесь.
- Поехали, что-ли?- Диана нерешительно оглянулась на Катьку. Та нахму¬рилась,  но в машину села.
- Кто такая?- спросил Антон, когда они проехали довольно большой отре¬зок пути,  и кивнул на желтоволосую Диану.
- Кое-кто не смотря ни на что!- отрезала та. Катька промолчала.
- Я все тебе объясню. Потом. - Антон обращался к Катьке,  но ответила Диана:
- Не нуждаемся!  И вообще нам пора домой!  Нас мама ждет!- Диана выдер¬жала паузу и поправилась, - То есть ее.
- Заткнись, - процедила Катька и уставилась в окно.
- О!- бодро объявила Диана минут через десять полного молчания,- При¬ключения продолжаются!  Ато я уж скучать было начала.
Поперёк дороги стояла знакомая тачка с распахнутыми дверцами, из кото¬рой жизнерадостно улыбаясь выглядывали Серега и Толик. Антон притормозил, но выходить из машины не стал, ограничился тем,  что опустил стекло.
Серега, все так же дружелюбно улыбаясь и всем своим видом демонстрируя покладистость и смирение подошел и нагнулся к окошку:
- Быстро ты с неполадками справился,- кивнул на новенькое  ветровое сте¬кло.
- Садись,- Антон указал на сиденье рядом и Серега прытко забрался в са¬лон,  мягко прикрыл дверцу и тут же обернулся к девчонкам:
- Ну что,  голубки мои сизокрылые,  нравится вам на свете жить?


XIІІ
Горе у нас. Чистый свежий снег белым саваном лег на крыши домов. Непри¬крытые ничем взметнулись в небо ветви тополей,  как обожженные руки. Горе у нас!  Тихо в городе. Тишина как надрывный стон - горе у нас. У нас горе. Третий день теле- и радиокомментаторы суховато, как принято в таких слу¬чаях,  приводят статистические данные "...за минувший год на шахтах Донбасса погибло…», журналисты пытаются разобраться в причинах. И кому-то есть до этого дело. А нам не до того. Горе у нас. Горе, усугубленное сознанием того,  что все повторится. Все это еще не раз повторится,  потому как уголь¬ный пласт на выброс непредсказуем, а потому жертвы  будут и  будут. Оспари¬вать это у нас не принято.
Черное золото кровью и потом полито.
Ночи бессонные. Плач матерей и отцов.
Сколько же их,  что глядят из гранита;
Взглядом чужим. Взглядом истцов.
Сколько же их уходило на шахты.
Сколько же их не вернулось  назад.
Люди,  поверьте, ударные вахты
Не оправдали наших  затрат.
А без угля никак нельзя
И снова  видим миражи мы,
И не жалеем мы себя.
Так хочется хорошей жизни.
И снова манят метражи.
Прости, Господь,  нас и помилуй.
И наши крепи поддержи,
И путь пройти пошли нам силы.
Астахов шел за гробом, незнамо чьим. Это не имело  значения. Все так шли. Одним скорбным потоком,  несущим на плечах девятерых истерзанных взрывом  братьев. Люди плотно жались друг к дружке,  говорили мало. Трет день  пошел - все подробности трагедии оговорены. Астахов угрюмо  брел в толпе,  время от времени подставлял плечо под скорбный груз,  меняя кого-то из ребят. Потом меняли его. Астахов растирал затекшие руки и  брел  по сторонам не глядя,  не думая ни о чем. Общая беда вытеснила из сердца собственные тревоги и проблемы.
Домой он добрался еще вчера. Убедился,  что Катьки дома не  было и сразу ушел на шахту, на удивление легко избавившись от порядком измотав¬ших  бессмысленных размышлений. Даже злиться на нее не  было сил. Астахов ощутил в себе лишь что-то отдаленно напоминающее смирение человека, обре¬ченного на долгое ожидание. На околице разума вертелось конечно предчув¬ствие,  что завтра тоска возьмется  за него с новой силой,  что сегодня у нее короткая передышка,  тайм-аут,  но он старательно гнал его,  радуясь отсутствию эмоций, как раковый  больной инъекции наркотика.
Он сутки не спал,  решая кучу проблем,  неизменно  возникающих на шах¬те в случае гибели горняков. Лава еще горела,  отряды горноспасателей еще несли свою положенную службу, а шахта уже работала. Уголек шел на гора, и Астахов, мельком поглядывая на лица горняков, входящих в клеть, без удив¬ления отмечал полное отсутствие обреченности или страха. Спокойная уве¬ренность на лицах. И это не тупость рабов, утративших инстинкт самосохра¬нения, если кто смеет так думать. Это мужество! Это мужество сильных лю¬дей. Шахтеры - народ сильный духом. Астахов знал это. И гордился земляками. Пусть с нескрываемым недоумением смотрят на нас поклонники легко¬го рубля. Пусть навсегда останется загадкой тот факт,  что сыновья погиб¬ших под землей горняков тоже тянут на себя углем и потом пропахшую спецовку и опускаются в кратер забоя. Пусть. Шахтеры - сильный народ. Аста¬хов знал это.
Как тяжек наш насущный хлеб
И горек. Но не ропщем всеже.
Чтоб снова вышли мы на свет,
Храни нас под землею,  Боже.

Знакомое лицо в толпе Астахов заметил не сразу. То есть знакомых лиц вокруг было немало,  но это  был новый знакомый,  из тех,  что ночью па¬мятной привязывали его,  Астахова,  обнаженное тело к дереву в придорож¬ной лесопосадке. Астахов почувствовал на плече его пристальный взгляд и оглянулся. Затем оглянулся еще разок. Ну да. Точно он. Или нет? Астахов приостановился,  подождал,  когда нестройный ряд, - в котором шел недавний знакомец,  поравняется с  ним и пошел рядом. Тот, однако,  не проявлял ника¬ких признаков беспокойства и Астахов,  поколебавшись малость самую,  тро¬нул его за рукав:
- Шмотки мои  бомжам подарил или сам носишь?
Никакой реакции. Но и недоумения во взгляде не наблюдается что-то. Точно он. Парень молча отдернул локоть,  не торопясь развернулся и вышел из процессии, слившись   с толпой на тротуаре. Астахов смешался. Зате¬вать разборки здесь было верхом неприличия,  но и упустить возможность пообщаться с парнишкой тоже не хотелось. Медленно продвигаясь вслед за ним,  Астахов мысленно прокачал ситуацию. Скорее всего Алька  была права и в покое его не оставят. Наверняка парень здесь не один,  ныкаться не имеет смысла, да и не стремился Астахов особо из себя покойника изобра¬жать.  К тому же изрядно приелись все эти игры в детектив. Он рабочий че¬ловек,  он шахтер. Что общего у него с криминальной прослойкой? Сейчас он догонит этого отморозка,  они вместе пойдут домой к Астахову и он от¬даст ему Библию. Все!  Заметано.
Но парень,  похоже воспользовался шапкой невидимкой. Вот только что его спина маячила впереди и вот… нет его. Астахов растерянно оглянул¬ся. Народ по обочине стоял плотно, почти все представители мужской поло¬вины населения одеты в кожу, да и женской тоже. Усмотреть в этой каше че¬ловека,  одетого все в ту же кожу - никаких шансов.
Астахов не  без усилий протолкался на открытое пространство,  вздох¬нул в полную грудь и еще раз огляделся. Никого.
Что-то нестыковывается. Если за ним наблюдают,  кто-нибудь непременно должен следом увязаться.  Астахов еще какое-то время потоптался на мес¬те и решительным шагом направился в сторону дома. Несколько раз осторож¬но поглядывал через плечо. Таки никого.
Дойдя до подъезда, притормозил, смахнул с  лавочки снег, сел и заку¬рил, пытаясь собраться с мыслями.
Значится так. Что мы имеем на текущий момент?
Есть определенная группа  людей,   занимающихся незаконным,  но очень доходным бизнесом - торговлей девственностью. Так.
Один из вербовщиков этой группы "предпринимателей" погибает насиль¬ственной смертью.
Бедолага Фролов находит злополучный труп и становится обладателем информации,  которая представляет собой определенную опасность. Вопрос: для кого? Тут напрашивается два ответа - либо для папашки убиенного небезызвестного политического лидера Прокудина,  карьере которого подобная информация очень даже может навредить, даже если его лично вся эта грязь ни с какого боку не касается. Либо все для той же преступной группы, тор¬гующей невинностью. И в том и в другом случае информация должна  быть достаточно серьезной, иначе за ней никто не стал бы охотиться. А охота, вишь ты,  идет серьезная. Не остановились перед двумя убийствами.
Так, что там было в записочке, - которую извлек из кармана покойно¬го сыночка Прокудина покойный Фролов? Списочек девчонок-добровольцев?
Ну это уж никак не бомба. Ни адресов, ни даже фамилий. Но даже если бы то и другое  было указано - ни одна из них не рискнет рассказать в орга¬нах правопорядка,  где и при каких обстоятельствах рассталась с невинно¬стью, памятуя печальный опыт Алькиной подружки. Как ее там  звали то?.. Нет,  это не катит.
Ладно. Давай теперь поразмыслим,  что в этой ситуации по-настоящему может напугать охотников за книжицей заветной? Какой-то обличающий мате¬риал на людей,  которые этим,  с позволения сказать,  элитным борделем вос¬пользовались? Вполне может  быть. Услуги в нем стоят не дешево, а значит доступен он людям исключительно состоятельным, а значит и известным. Вот это скорее всего. Это уже горячо. Но в таком случае круг охотников значи¬тельно расширяется.  Что правда,  ничего такого Фролов ему не говорил… Или не успел сказать? Полистать надо Библию. Первое послание апостола Павла коринфянам.
Стоп. Полистаешь,  найдешь,  можешь даже выучить наизусть, и что? За¬мочат, и если даже не найдешь или учить не станешь - замочат все-равно. Откуда им знать,  что ты не  листал и не учил? Значит,  отдавать Книгу не¬льзя. А нужно что-то делать. Что?
Астахов швырнул под ноги окурок, устало поднялся и потопал на вто¬рой этаж. Надоела вся эта история,  спасу нет.
О том, что в квартире побывали посторонние, Астахов догадался скорее интуитивно,  только потом учуял совершенно незнакомый запах мужского одеко¬лона.  Это  были не Катькины какие-нибудь новые духи и такого  запаха не мог¬ло  быть от какого-то из ее ухажеров,  потому  как подобных сладковато-терп¬ких запахов Катька не выносила, итак, в доме побывал чужой. Ладненько. Теперь понятно, для чего к нему соглядатая приставили - чтобы быть уверен¬ным,   что Астахов достаточно далеко от дома. Ага,   значит время им нужно  бы¬ло. Для чего,  интересно? Так ведь квартиру обыскивали, небось. Для чего же еще.
Астахов прошелся по комнатам. Никаких видимых изменений. Хотя в та¬ком  бардаке фик заметишь любые изменения. Так, а это что?
На столе, с которого предусмотрительно смахнули все вещи прямо на пол,  красуется яркий, как елочная игрушка, пакетик с прикрепленным к угол¬ку разноцветным  бумажным  бантиком. Астахов взял пакетик - легонький. Туда-сюда повертел - никакой надписи. Достал сигарету, закурил и только потом развернул.
В крошечной коробочке  лежал Катькин палец. То есть палец был настоль¬ко синий и изуродованный,  что сходу определить его бывшего обладателя Ас¬тахов  бы не решился. Но на пальце  было Катькино колечко. Его Астахов уз¬нал  бы из тысячи. Да оно то и  было единственным в своем роде и аналогов не  имело,  потому что Астахов сам его нарисовал,   затем заказал в ювелирной мастерской и подарил жене  за то,  что дочь ему родила.  Когда Наташки не стало - кольцо перешло к дочери.
Астахов враз почувствовал,  как сердце медленно опускается на самое дно его тела и, как вроде пузырьки от его погружения, по телу  бегут мураш¬ки. Он сбросил шапку,  всей пятерней рванул волосы, силясь привести в дей¬ствие отказывающийся повиноваться рассудок.  Тщетно. Воображение упорно рисовало беспалую Катькину руку и Астахов, в кровь кусая губы,  опустил¬ся на краешек стула. Тот предательски накренился на передних ножках и Астахов, не противясь, сполз с  него,  покатился по полу,  продолжая рвать на себе волосы и по-тарзаньи подвывая.
Первые проблески здравого рассудка дали о себе  знать,  когда в ок¬не  забрезжил терпкий  свет нового дня. "Надо же,- думал он, разглядывая крошечного паучка, спускающегося по тонюсенькой ниточке-паутинке прямо ему на голову,- та¬кая миниатюрная тварь, а дышит, двигается,  чувствует что-то". Паучок, учу¬яв его присутствие, остановился на пол-пути и уже через секунду все по
той же паутинке рванул назад на потолок. "О, - заметил Астахов. - И боится даже... Или вот к примеру дерево за окном... Мертвое. Снег его прикрыл и оно не дышит будто. А придет весна, солнышком приласкает и невесть от¬куда возьмутся, рассыплются по веточкам липкие сочные  листочки и через неделю какую-то закудрявится тополь буйною листвою,  которая опять же опа¬дет к зиме. Потому как зимою с водичкой посложнее, а значит, нечем листоч¬ки поить. Ну не может же  быть,  чтобы все это как бы само по себе состоя¬лось. Ничего само по себе  в этом мире не  бывает,  ну кто ж про то не веда¬ет? Разложи телевизор по деталям, миллиарды лет пройдут, а сам по себе телевизором он снова не станет. Кто-то должен его собрать. Кто-то приду¬мал и создал весь этот мир,  кто-то,  чье творчество не поддается разуме¬нию,  кто-то,  чье великое естество невозможно постигнуть,  в него можно только поверить и принять безоговорочно. А и какие оговорки,  если имеешь дело с Совершенством." Астахов впервые  за долгую жизнь свою всерьез задумался о существовании Творца. И как-то даже совсем этому не удивился. Время  значит пришло. Всему когда-то приходит время.   «Бог есть, - обрадовался он, - Бог есть! Его не может не быть. Господи! Мне так нужна твоя помощь!».
Астахов медленно, ощущая полное как душевное так и физическое бес¬силие,  поднялся на четвереньки,   затем на колени,
- Отче наш, - попытался отыскать в памяти хоть какую молитву, обшари¬вая взглядом углы, в которых никогда образов не водилось,- иже еси на небесех…
Нет. Больше Астахов ничего не мог вспомнить,  как ни силился.
- Господи, - произнес он,  наконец,  отчаявшись воспроизвести что-нибудь общеизвестное, - Господи, верни мне мою дочь... Господи,  верни мне дочь и я поверю,  что Ты есть…
Астахов поднялся с колен,  нашарил  на столе сигареты, закурил, равнодуш¬но отмечая,  как трясутся руки.
Потребовались определенные усилия, чтобы заставить себя думать о судь¬бе дочери, не рискуя снова скатиться в панику, но взять себя в руки уда¬лось кое-как. И Астахов обрел наконец способность рассуждать.
Отрезанный палец есть ни что иное как последнее предупреждение, а зна¬чит посылочка должна содержать в себе какое-нито требование. Должна  быть записка.
Астахов поднялся,  подошел к столу и,  стараясь не смотреть на палец,  взял в руки коробочку. Записка  лежала между ней и целлофановой оберткой.
"Верни нам наше и мы вернем тебе твое. Книгу положишь в ячейку камеры хранения на железнодорожном вокзале. Номер ячейки 218,  наберешь код 14200. Сделаешь это завтра в 10.00".  И это все. Астахов еще раз внимательно пере¬читал послание. Ни слова про ментов. Обычно в таких случаях предупреждают, что, мол, не вздумай... Астахов вспомнил местную ментовку и криво усмех¬нулся. Ну да, такого рода стражи порядка опасений не вызывают.
В дверь резко позвонили. Астахов дернулся от неожиданности, замер на се¬кунду и ринулся к двери.
На пороге лучезарно улыбаясь стояла Алька. Вот уж кого Астахов меньше всего ожидал увидеть.
- Какими судьбами? - промямлил оторопело.
- Может,  позволишь войти?
- Входи,- Астахов нехотя посторонился.
- Ну и свинюшник у тебя,- оглянулась Алька и принялась стаскивать сапоги.
Астахов поморщился,  но ничего не ответил.
- Ну здравствуй, - гостья лукаво повела глазами и приложилась к щеке гу¬бами,  имитируя дружеский поцелуй.
- Здравствуй,- угрюмо ответил Астахов,- в комнату проходи.
Алька дотошно осмотрела комнату и утвердилась во мнении:
- Свинюшник.
- Ты как меня нашла?- вместо ответа спросил Астахов.
- Сердце привело.
- Не паясничай,- не принял шутки Астахов.
- А я и не паясничаю. - Алька,  похоже,  обиделась.- Позвонила на шахту, в отделе кадров мне сказали и телефон и адрес.
- Небось налоговым инспектором представилась?
- Угадал.
- Ну давай, делись новостями, - Алька уселась в кресло,  предательски скрипнувшее под ней и достала сигареты.
- Да какие новости… - неопределенно протянул Астахов,  вспомнил вдруг о посылочке и,  решив,  что  знать о ее содержимом Альке  вроде  как не обяза¬тельно,  прошел к столу,  суетливо сгреб записочку,  сунул в коробку и, кое-как завернув в тот же целлофан,  спрятал в ящик серванта. Алька сопрово¬дила все его действия настороженным взглядом. - Ничего нового.
- Ну  что ж,  отсутствие перемен - признак стабильности.  Чаем напо¬ишь?
Астахов глянул на часы. Без четверти девять.
- Ты иди на  кухню,  поищи там чего-нибудь. А мне к соседке нужно сбе¬гать.
- Соседка-то молодая?
- Это как посмотреть,- попытался улыбнуться Астахов и вышел на лест¬ничную площадку.
На стук в дверь Романовна упорно не реагировала. Оно конечно,  вчера весь город поминки справлял. По этому случаю шахта арендовала все имеющи¬еся в наличии столовые и кафе. Помянуть погибших шахтеров имели возмож¬ность все желающие, а желающих на дармовую снедь и тем  более выпивку,  ес¬тественно, нашлось немало, и Романовна своего не упустила, ясное дело. Сей¬час ее,  скорее всего,  не добудиться,  хоть артиллерию подключай. Но Астахов  упорно колотил в дверь сначала кулаком,  потом уж и ногой. Безрезуль¬татно.
- Соседи милицию не вызовут?
Астахов оглянулся. Алька стояла в дверном проеме, дымя сигаретой.
- Ладно,  спрячься, - Астахов втолкнул ее в квартиру и вошел следом.
- Она тебе что,  трояк должна?
- Рот закрой, - рыкнул Астахов и,  спохватившись,  что слишком уж груб с женщиной, добавил уже мягче, - дай подумать.
- У тебя на кухне сахар есть,  а  заварки нет,- виноватым голосом по¬ведала Алька,- а я чаю хочу.
- Значит  будешь пить чай  без заварки. Небось не королева.
Алька уныло побрела на кухню и Астахов,  решив,  что самой ей там ни¬как не разобраться,  пошел следом.
Алька с демонстративно кислой миной убрала в раковину тарелки с  за¬плесневелыми остатками пищи, двумя пальчиками держа жирную липкую тряп¬ку,  кое-как вытерла стол,  критически взглянула на чайник,  первоначаль¬ный цвет которого можно  было определить лишь очень приблизительно и,  тя¬жело вздохнув,  принялась мыть посуду, благо на черной от печной копоти полочке нашлась мятая-перемятая пластиковая  баночка с гелем "Гала".
Астахов открыл форточку и уселся у подоконника курить.
Как ни странно, Астахов почувствовал облегчение. Катька у этих людей, теперь это ясно. Неизвестность хуже любой беды, хотя,  кто знает,  поправи¬ма ли эта  беда. Отпустят ли Катьку,  когда Библия окажется у них в руках? Скорее всего - нет. Похищение людей карается законом. Вряд ли они станут рисковать, оставляя жизнь опасному свидетелю. Хотя, может, девчонка даже не подозревает, с кем имеет дело, может никто не показал ей лица и тогда есть шанс? Ну да, ей вот    отрезали палец, а она даже не видела,  кто? А что, может и не видела, может они в масках? Ха!  В электричке публично уби¬ли женщину и никто,  помнится, маской не прикрывался.  Это ж отморозки. Ни¬чего святого. Но если и есть у Катьки микроскопический шанс выкарабкать¬ся,  то Астахов не имеет права лишать его собственную дочь. Плюс к тому, это он, а не она,  вкляпался в эту историю. У-у-у!  Астахов мысленно взвыл, хотелось нестерпимо сделать это в полный голос, но присутствие Альки сдер¬живало.
Та,  надо сказать, молча перемыла посуду и теперь сидела напротив, при¬хлебывая сладкий кипяток и сторожко поглядывая на Астахова.
Астахов посмотрел на часы. Половина десятого. Надо что-то делать. Вы¬ломать что ли соседскую дверь? В конце концов - цель оправдывает средства. Но поступок этот надо  будет как-то объяснить соседям,  которые на шум сбе¬гутся непременно. А как он объяснит это Альке? Принесла ж ее нелегкая! Нет,  ломиться в квартиру к Романовне, пожалуй, не стоит. Надо ехать на вокзал и дождаться человека,  который придет к упомянутой ячейке. Попытать¬ся объяснить ситуацию и выторговать время до завтрашнего дня. Другого вы¬хода нет.
- У тебя проблемы? - Наконец подала голос Алька.
- Новых нет, а старые ты знаешь.
- У тебя такое лицо,   будто ты пытаешься решить крайне важный вопрос, но не  знаешь как.
- И ты, естественно, готова помочь советом? -Астахов дернул уголком губ, имитируя усмешку.
- Естественно.
- Мне надо ехать,- Астахов снова посмотрел на часы и поднялся.
- Я на машине, могу подвезти, - Алька осталась сидеть и только подня¬ла вопросительно бровь.
- Сам доберусь.
Алька продолжала сидеть.
- Тогда позволь мне остаться здесь?
Астахов хотел возразить,  но в последний момент передумал. Хотелось хоть раз за долгое время вернуться в дом, где его ждет женщина.
- Оставайся,- бросил коротко,  сунул в карман сигареты и ушел. Часы показывали без трех минут десять, когда Астахов вошел в здание вокзала. Осмотрелся, В зале ожидания никого. Лишь на одной скамейке от¬кровенно скучала молодая женщина с маленьким ребенком на руках, да еще дремала в дальнем углу старушка,  со всех сторон обставленная разнокали¬берными мешками и сумками.
Вокзалов Астахов не терпел с детства. Неистребимый запах пота, несвежих носков, многочисленных продуктов питания,  смешанный с пылью и испарениями мазута, все это вместе, дополненное присутствием множества посторонних людей,  каждый из которых находился здесь по собственному же¬ланию и одновременно мечтал как можно скорее покинуть это место,  как правило повергало Астахова в глубокое уныние. Сознание того,  что сегодня ему придется провести на вокзале скорее всего длительный промежуток вре¬мени настроения аж никак не улучшило. Оно еще куда ни шло,  когда ждешь поезда. В таком случае есть надежда,  что он прибудет на отведенный ему путь и не исключено,  что даже вовремя. Когда же придет человек за книгой, этого Астахов знать не мог,  поэтому попечалился маленько и смирился с обстоятельствами. А куда деваться?
Тяжело вздохнув,  он направился к камерам хранения. Почти все ячей¬ки были свободны. Та из них,  на которой значился номер 218,  стояла с ши¬роко разинутым ртом,   более других проявляя готовность поглотить завет¬ный  багаж. Астахов зачем-то заглянул внутрь и раздраженно пнул коленом распахнутую дверцу,  та  захлопнулась было, но через секунду снова верну¬лась в исходное положение. Астахов поморщился. Дверца должна  быть закры¬той,  иначе тот,  кто придет ее открывать просто пройдет мимо, и тогда по¬ди разберись,  тот ли это человек,  что нужен Астахову или случайный посетитель.
Мимо, важно ступая, проследовал страж порядка, окинув Астахова профессионально-подозрительным взглядом, но останавливаться не стал. И то ладно. Ато как ему растолковать,  что делаешь у пустых камер хранения при полном отсутствии багажа.
Астахов порылся в карманах,  нашел монетку и, установив указанный в записке номер,  захлопнул камеру. Теперь оставалось только ждать.
Молодая женщина с ребенком дождались какого-то пригородного поезда, встретили папу и счастливые удалились восвояси, старушка с мешками в тот же поезд погрузилась и благополучно отбыла, а Астахов все ждал,  отводя в сторону глаза всякий раз,  когда милиционер в очередной раз делал обход помещения. Взгляд у того становился все более подозрительным и Астахов опасался,  что от скуки мент решит поинтересоваться личностью пассажира без багажа, а то еще пригласит в привокзальное отделение для уточнения так сказать… Сама по себе такая ситуация отнюдь не пугала, но Астахов боялся отлучиться,  чтобы посыльного не прозевать и даже курить не выхо¬дил.
Вконец измаявшись ожиданием, Астахов совсем было решил уйти, когда за окнами вокзала установилась темень непроглядная, а часы у входа в зал показывали 19.00. Но уже дойдя до входной двери подумал, что, если автор записки имел в виду не утреннее, а вечернее время? И, поняв,  что уйти, не дождавшись двадцати двух, не сможет,  обреченно вернулся на прежнее место. В 22.00 ничто не изменилось,  к заветной ячейке под номером 218 так никто и не подошел. Более того, никто не входил в помещение с камерами хранения вообще. Астахов поднялся и направился к выходу как раз в тот момент, ког¬да в зале в очередной раз появился страж порядка и направился к нему с яв¬ным намерением познакомиться поближе. Намерения эти Астахов с удовольст¬вием проигнорировал и прошел мимо милиционера,  не удостоив его даже  бегло¬го взгляда. Тот разочарованно посмотрел вслед,  но окликнуть не решился.
- Где тебя носило!- в вопросе сквозили нотки, присущие сварливым же¬нам и Астахов невольно улыбнулся.
Лицо и руки Альки, а также старенький Катькин халатик  были безнадеж¬но перепачканы сажей и пестрели мыльными подтеками. Зато квартира сияла чистотой и блистала порядком, как казарма солдатская перед прибытием генерала.
- Вода  закончилась, - Алька виновато развела руками и тоже  засмеялась,
Астахов положил руки ей на плечи, рывком потянул к себе и крепко при¬жал к груди, уткнувшись носом в шелковистую мякоть волос. Странно,  ее присутствие в этом доме, еще утром раздражавшее, сейчас казалось крайне необ¬ходимым и особенно важным. Астахов почувствовал даже,  как откуда-то из са¬мой глубины души неприкаянной робким росточком прорывается надежда,  что все еще образуется,  все  будет хорошо.
- Есть будешь?
Алька мягко отстранилась и, не дожидаясь ответа, пошла в кухню.
Только теперь Астахов вспомнил,  что весь день ничего не ел,  но,  прежде  чем предаться чревоугодию,  решил еще раз наведаться к соседке. Дверь никто не открыл и это уже показалось довольно странным.  Отчалить к родст¬венникам Романовна никак не могла, и не потому, что их у нее не  было. Бы¬ли конечно. И дети были и внуки, даже сестры и всякие там племянники. Но все они были люди порядочные,  со всех сторон характеризуемые положительно, а потому, отчаявшись вернуть непутевую Романовну к здоровому образу жизни, навещать ее прекратили и к себе не  звали.
Астахов вернулся в квартиру озадаченный, но завидев дымящиеся та¬релки с  борщом на столе,  размышления о местонахождении Романовны решил от¬ложить до поры. Борщ Астахов любил. И готовила его Алька отменно,  о чем он не замедлил ей сообщить.  Та смущенно потупила глаза:
- Ешь давай,- и с расспросами приставать не стала,  пока ел.
- Ты домой не торопишься? - спросил Астахов,  насытившись и устраиваясь курить на излюленное место у окна.
- Уже гонишь?
- Напротив. Боюсь,  что уйдешь.
- Я не уйду, - успокоила Алька. Убрала со стола и уселась напротив, сложив на коленях усталые руки. Ну точь-в-точь,  как когда-то Наташка. У Астахова  защемило сердце.
- Вот и ладушки. Сейчас я принесу воды от соседей,  помоемся и баиньки. Устал я.
Алька молча кивнула.
Идти к соседям не пришлось. Незавинченый  кран в ванной неожиданно зафыркал и через минуту забулькала - таки водичка. Греть воду не стали, не было сил. Обмывались прямо под ледяной струей, Астахов довольно покряки¬вал,  Алька верещала,  что ребенок,  растерлись махровым полотенцем и уста¬лость отпустила, уступая место новым жизненным силам и оптимизму,  ничем пока не оправданному, и все же...
- Катька не появлялась? - спросила Алька, бесцеремонно укладываясь на диване рядом с  блаженно вытянувшимся Астаховым.
Тот молча поднялся, достал из ящичка "посылочку" и положил перед Алькой. Она молча взяла в руки коробочку, уселась, уютно подобрав под себя ноги и опершись спиной о стену,  и развернула сверточек. Долго разгляды¬вала содержимое коробочки,  затем достала отрезанный палец,  повертела на  свету,  подбросила,  поймала,  и,  зажав в кулачке,  подперла тем же кулач¬ком подбородок, хитрыми глазками поглядывая на Астахова. Впечатление та¬кое - вот-вот расхохочется.   
- Положи на место, - прошептал Астахов побелевшими губами.
- Нет проблем.- Алька сразу посерьезнела. Положила палец в коробочку и даже прикрыла сверху целлофаном. - А только это не ее палец.
- А чей?- Астахов смотрел все еще зло.
- А ничей. Это не палец.  Это сувенир.
- Что?!!
- Это сувенир такой. Полно нынче таких на  базаре. Знаешь,  это модно теперь. Приколы всякие дурацкие. Мне в прошлом году такой пальчик в рес¬торане на тарелочку подложили. Смешно,  правда?
- Не очень. Дай сюда.
- Лови, - Алька  бросила коробочку Астахову.
- Действительно,  сувенир.- согласился,  рассмотрев повнимательнее вещи¬цу,  которая прибавила не один седой волос его головушке.- Но тогда я не совсем .понимаю. Если это розыгрыш…
- Да какой там розыгрыш. Снова пугают. Но дочери твоей у них нет.
- А кольцо?
Теперь Алька тщательно разглядывала кольцо.
- Ты уверен,  что это кольцо твоей дочери?
- Абсолютно.
Алька в задумчивости пожевала губами.
- То,  что вместе с  этим… "сувениром" тебе прислали Катькино кольцо, еще  вовсе не означает,  что девчонка у них. Кольцо могли у нее украсть.
- Каким образом? Насколько я знаю, она снимает его с пальца только дома. Никогда не кладет в сумку и даже,  когда моет руки вне дома,  остав¬ляет на руке. Боится потерять. Кольцо - память о матери.  Катька им доро¬жит.
- Кольцо могли снять с пальца  во время сна.
- Согласен.  Значит,  она находится у них. Не на улице же  она спит.
- Послушай,  либо она находится рядом с человеком,  которому доверяет и в таком случае может даже не подозревать,  что это именно он снял кольцо с ее руки, а если и знает,  что это он его снял,  то не  знает,  с какой целью, Тогда становится понятным,  почему вместо отрезанного пальца нам подсуну¬ли  бутафорию. Либо она вовсе не у тех людей, о которых мы думаем. Пото¬му как наши знакомые перед такой формальностью, как отрезанный палец не остановятся. Тут, я думаю,  спорить ты не станешь.
- Не стану. А если кольцо сняли с мертвого тела? - Астахов сам испугал¬ся своего вопроса.
- Исключено.- Тоном знатока отметила Алька.- Тогда  ничто не помешало
 бы прислать нам не копию, а подлинник?
- Логично.  Значит ты все же полагаешь,  что книга интересует еще кого-то? Для чего она еще кому-то?
- Я думаю, для той же цели. Похоже, кто-то хочет восстановить столь прибыльный  бизнес, который в данный момент по причине  безвременной кончины сыночка Прокудина либо свернулся, потому как утеряны связи с клиентурой (Само собой, к кому зря с такого рода заказом не поткнешься, особенно, если ты человек с именем), либо дал солидную трещину, что способствует желающим прибрать к рукам сей кусок пирога.
- И ты считаешь, что это может быть кто-то из хороших знакомых моей дочери?- в вопросе прослеживалось недоверие, Алька это почувствовала и рассердилась.
- Да ничего я не считаю. Строю предположения. Нельзя?
- Да сколько угодно. Наши с  тобой предположения ничего не меняют.
- Не скажи. Они могут и должны влиять на наши дальнейшие действия.
- Почему "наши"? В поисковую команду тебя никто не приглашал,  насколь¬ко я помню.
- Я могу это заявление расценивать,  как твое нежелание принять мою по¬мощь?
- Можешь. Ты женщина, а тут… сама понимаешь.
- Понимаю. - Алька пожала плечами.- Тогда скажем так,  наши предположе¬ния помогут ТЕБЕ определиться с планом дальнейших действий.
- Хорошо, давай предполагать дальше.
- Итак, предположим,  твоя дочь находится у кого-то из хороших знако¬мых,  который ей лично не желает зла, а только хочет, используя ее при¬сутствие в своем доме,  извлечь из этого максимальную для себя выгоду, нам известно,  какую. Катька об этом, скорее всего,  не догадывается, по¬этому ей ничего не угрожает.
- Хорошая версия. Очень удобная,  надо сказать. Но если бы все обсто¬яло так,  как ты говоришь,  она уже давно позвонила  бы или попыталась уйти домой. Ведь в гостях она уже довольно давно. К тому же у нее сессия. На¬до сдавать экзамены. А значит попытку уйти она в любом случае должна бы¬ла предпринять. Я правильно рассуждаю?
- Вполне разумно.
- Развиваем мысль. Предположим,  она попыталась уйти, ее друзья, или друг,  нашли повод задержать ее. Так? Потом им пришлось находить повод еще и еще раз, а это не может не насторожить.
- Ерунда. Может у них с этим другом роман, а? Тогда для того, чтобы остаться,  годится самый пустяковый повод, возможно даже полное отсутст¬вие повода.
- Какой роман, у нее нет никого, отношения с кем можно  было бы квалифицировать как серьезные. У нее и подруг-то настоящих нет. Характер...
- Ну знаешь ли,  роман - это такое дело - сегодня нет, а  завтра, смот¬ришь,   завертело. И вот еще что… Ты в институт звонил?
- Да нет. А зачем?
- Как зачем? - Алька даже с дивана соскочила.- Да может, девчонка пре¬спокойно сессию сдает, а ты тут пузыри пускаешь!
- Как это - сессию сдает? - Астахов уставился на Альку недоуменным взглядом,  хотя и сам уже начинал понимать,  что это самое разумное из всех высказанных предположений и именно оно должно  было прийти у его голову первым. - ...А палец? А кольцо?
- Ну палец не настоящий,  это мы уже определили. А кольцо… Где она обычно живет во время сессии?
- В студенческом общежитии. Грязно там,  говорит,  зато дешевле,  чем на квартире.
- Ну вот. В общежитии по одному в комнате не живут. Значит там у нее колечко и уперли. Все проще пареной репы, а мы тут мозги пропариваем.
- Ты - умничка, Алек!  Какая ты умница!  И как мне самому это в голову не пришло?
- Давай,  звони в институт.
Астахов схватился  было  за трубку,  но глянул на часы и убрал руку:
- Посмотри, который час.
- Да. - Алька тоже глянула на часы.- Поздновато в институт звонить. Тог¬да  звони в общежитие. Если она там проживает,  тебе об этом скажут. Может быть, даже к телефону позовут.
- Может быть, - от вспыхнувшей нежданно надежды Астахов охмелел буд¬то. Возможно, сегодня его ждет первая за многие дни ночь,  проведенная без тревог. Сегодня он уснет спокойно,  как младенец и завтра  будет спать дол¬го-долго. А потом взломает соседскую дверь, если Романовны снова не окажется дома,  заберет Библию,  положит в ячейку камеры хранения и забудет всю эту криминальную историю,  как страшный сон. Он хочет спокойствия. Бо¬же!  Как хочется покоя!
- Астахов суетливо схватил трубку телефона,  одновременно пытаясь при¬курить  брошенную на ходу в рот сигарету, и тут только вспомнил,  что номер общежития не  знает.
- В справочное  звони, - подсказала Алька, услужливо поднося зажигалку.
- И что б я делал без тебя,  сокровище мое, - любовно пропел он,  наби¬рая код Донецка и следом номер справочного. Алька что-то промурлыкала в ответ,  но что именно - Астахов не расслышал:   на том конце провода ответи¬ли. Астахов записал номер общаги и снова принялся накручивать диск.
Телефон студенческого общежития долго пилил по нервам длинными гудками, но Астахов упорно ждал,  когда кто-либо подойдет к телефону,  наконец его терпение  было вознаграждено и он услышал сонный голос:
- Общежитие ДПИ.
- Простите, - как можно вежливее попросил Астахов,  вы не могли бы по¬звать к телефону Екатерину Астахову.
- А вы знаете,  который час? - последовал вопрос.
- Знаю. Но вопрос очень серьезный.
- Все ваши уловки, молодой человек, мне известны наперед. Сейчас вы мне скажете,  что вы ее отец.
- Но я действительно ее отец. Позовите, пожалуйста, Катерину, - Астахов почувствовал,  что начинает раздражаться.
На том конце провода удовлетворенно хохотнули:
- Ну вот,  что я говорила,- подвела женщина итоговую черту под разгово¬ром и положила трубку.
Астахов выругался и плюхнулся в кресло. Алька молча  отобрала у него трубку,  пододвинула поближе  листок с номером и принялась его набирать. Ас¬тахов хмыкнул и отвернулся,  но тут же снова повернул лицо к Альке,  глядя на нее с нескрываемой надеждой.
- Добрый вечер, - проговорила та сухим административным голосом,  как
только ей ответили,- с вами говорит пресс-секретарь Владимира Ивановича
Антипова. Мне необходимо в срочном порядке переговорить с Екатериной Астаховой. - Алька минуту слушала,   затем еще  более сухим голосом заявила, -Я не знаю,  в какой комнате она живет. Узнайте вы,  пожалуйста. Слово "пожалуйста" прозвучало в ее исполнении как "незамедлительно" и уже через секунду,  подмигнув заговорщицки Астахову,  Алька прошептала, при¬крыв ладошкой микрофон, - Пошла искать.
- Кто такой этот Антипов? - тоже шепотом поинтересовался Астахов.
- А я  знаю? - Алька повела плечами и засмеялась,- Тут главное не то, что ты говоришь, а то,  как ты говоришь.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец Алька встрепенулась и принялась выслушивать подробный отчет вахтерши,  что-то попутно записывая на листке  бумаги рядом с телефоном. Вахтерша,  похоже,  проснулась оконча¬тельно и не прочь  была поговорить с высокопоставленной особой,  но Аль¬ка  бесцеремонно оборвала собеседницу:
- Простите,  но вопросы политики по телефону мы не  обсуждаем. - И положила трубку.
- Значит так,  обратилась она к Астахову,  прикуривая сигарету, - Кать¬ки твоей в общежитии нет. Девчонки,  которые вместе с ней учатся и живут обычно в одной комнате,  говорят,  что сессию она сдала досрочно.
- Выходит,  в институте она  была, все-таки?
- Не знаю, может быть… - задумчиво протянула Алька, - По-моему, нам надо туда съездить и переговорить с девчатами.
- А что они могут знать? Это в деканат надо.
- В деканате тебе ничего не скажут. Скорее всего,  Катька просто проплатила и оценки в зачетку ей выставили наперед. В таком случае, все,  что тебе там напоют,   будут заведомые  враки. С однокурсницами на¬до поговорить.
- Можно позвонить.
Реагировать на столь глупое предложение Алька не сочла нужным и ко¬ротко подытожила: 
- Завтра едем.
Астахов включил телевизор,  Алька пошла на кухню чаю согреть. Он ту¬по пялился на экран,   забывая следить за событиями,  на нем происходящи¬ми и,  когда Алька вошла в комнату с подносом,  на котором дымились, рас¬пространяя терпкий запах хорошо заваренного чая,  чистые неузнаваемо чаш¬ки,  неожиданно заявил:
- Там еще записка есть.
- Какая записка? Где  записка?- не поняла Алька.
- В коробочке, - подсказал Астахов и снова уставился в телевизор, прихватив в ладони горячую чашку.
Алька с минуту недоуменно смотрела на него,  потом, сообразила, на¬конец,  какую коробочку имеют ввиду и, пошелестев оберткой, извлекла послание.
- Так вот где ты весь день пропадал.- Высказала догадку,  ознакомив¬шись с текстом.
Астахов молча кивнул.
- А почему так долго? Хотел проследить,  кто придет за  запиской?
Астахов снова кивнул.
- Наивный.- Алька крутнула головой и взяла свою чашку.


ХІV
Катька вопросительно покосилась на Антона,  но объяснять присутствие Сереги в машине тот не счел нужным, таращился на дорогу и даже вроде как что-то насвистывал. Катька слегка сместила угол взора и минуты две поли¬вала Серегу молчаливым презрением,   затем спросила:
- Ну а Толика на кого покинули?
- Соскучилась? - Катькин испепеляющий взор никакого результата не дал и радужного настроения парню аж ничуть не испортил.
- Почти. Куда мы едем?
Антон пропустил вопрос мимо ушей.
- А в гости, - продолжал веселиться Серега.
- Ну, у тебя в гостях мы уже  были. Премного благодарны.
- Приятно слышать.
- От вашей светской беседы в ушах свербит, - подала голос Диана, - зат¬книтесь,  очень вас прошу.
Диана повертела головой,  высматривая, куда  бы сплюнуть,  но чистенький салон джипа к этому не располагал и она судорожно сглотнула. Серега дико заржал и отвернулся. Катька долгое время сверлила взглядом затылок Анто¬на,  потом занялась созерцанием пейзажа,  снова уставилась в затылок возлюб¬ленного,  и опять переключилась на степной пейзаж. На языке вертелась развеселенькая стайка вопросов,  но кому их задать,  Катька не  знала.
Машина остановилась у  знакомых ворот и Катька подумала мимолетом,  что начинает привыкать к этому дому. Антон вышел из машины и галантно открыл дверь дамам. Диана вывалилась из машины снежным комом. Никакой тебе этики. "Сейчас я покажу тебе,  как выходят из машины достойные женщины», - подумала Катька,  развернулась всем корпусом и красиво опустила ножку в дверной про¬ем,  но взглянула на многострадальные свои сапоги,  испачканные грязью, кото¬рая в тепле, естественно,  подсохла, стушевалась и эффектный выход из маши¬ны потерпел полное фиаско. Получилось даже хуже,  чем у Дианы.  Катька осмотрела пальто,  которое представляло собой такое, же плачевное  зрелище,  при¬кусила губу и нырнула назад в салон машины:
- В гости я не иду, - вызывающе глядя в лицо Антону,   все еще придержи¬вающему дверцу,   заявила она,  я еду домой.
- Вызвать такси? - иронии в голосе Антона не прослеживалось,  поэтому вопрос  "Ты шутишь?" показался Катьке неуместным, а что еще ответить,  она не  знала. Брякнула то,  что первым пришло в голову:
- Ты меня отвезешь. - Получилось как приказ и Антону это не понравилось. По всему видно. Но сдержался,  надо же. И Катька добавила,  стараясь гово¬рить помягче, - Ну как я сяду в такси в таком виде?
- Я не могу отвезти тебя,  Катя, - терпеливо,  как ребенку объяснил Ан¬тон, - мне нужно решить срочное дело вот с этим молодым человеком, - он ука¬зал на Серегу,  стоящего поодаль и усердно вникающего в диалог меж Анто¬ном и Катькой, - поэтому  либо входи в дом,  либо я вызову такси.
"Эффектный выход из машины. Дубль два», - подумала Катька, развернулась
всем корпусом и опустила ноги в дверной проем. Получилось почти как в пер¬вом дубле, удалось лишь слегка приправить сцену гримасой оскорбленного до¬стоинства.
- Нич-че се!- ахнула Диана,  глядя на изысканно накрытый стол в гости¬
ной,  куда они вошли,  предварительно освободившись в прихожке от грязных
сапог и не менее грязных пальто, - Где тут у вас моют руки?
Антон молча указал на дверь ванной комнаты,  куда дамы незамедлительно проследовали,  мужчины же прошли, в гостиную и,  пропуская Диану  впереди себя Катька успела заметить,  что Серега вальяжно разлегся в кресле  и услышать замечание Антона:
- Сядь на стул. Небось не дома.
Катька довольно улыбнулась и прошла к умывальнику вслед за. Дианой.
Когда они вернулись, мужчины вполне, мирно беседовали, причем Серега  смиренно сидел на стуле, а в кресле восседал Антон. Настроение у Катьки стремительно поднялось,  претендуя на определение "безоблачное" и она впер¬вые  за последние сутки беззаботно улыбнулась. Антон охотно ответил ей тем же и Катька снова ощутила себя вполне счастливой.
Диана вприпрыжку подскочила к Антону, повертела руками у него под но¬сом, демонстрируя стерильную чистоту ладоней и тем же прыгающим шагом на¬правилась к столу, за который не замедлила усесться. Катька хотела было рассвирепеть по поводу полного отсутствия у Дианки каких-либо навыков по¬ведения в приличном обществе, но поймала себя на том,  что и сама толком не  знает,  как себя в приличном обществе вести. К тому же имеющееся в на¬личии общество можно было назвать приличным лишь наполовину. Поэтому Ди¬ану она легко простила и скромно уселась на диван,  опустив очи долу, всем своим видом говоря: "А я вот не такая".
- Сядь поешь,  Катенок. - Любезно предложил Антон.
Катька вспомнила,  что ничего не ела с утра и в животе у нее предатель¬ски заурчало,  но изо всех сил надеясь,  что услышала это только она сама, Катька тихо произнесла:
- Спасибо, я не голодна.
Настаивать Антон не стал и уже через минуту,  глядя,  как стремительно растет горка косточек рядом с тарелкой Дианы и одновременно уменьшается в размерах аппетитно поджаренная курица, Катька пожалела о сказанном, но не находя возможным исправить как-то собственную оплошность,  взяла со сто¬лика журнал и принялась отвлечённо листать,  одновременно пытаясь подслу¬шать,  о чем говорят мужчины,  что ей удавалось плохо, а точнее сказать - никак,  потому что говорили они очень тихо. Катьке не оставалось ничего дру¬гого как вникнуть в суть статьи, адресуемой прекрасной половине человече¬ства под впечатляющим названием «Красота доступна всем». Автором статьи был каких-то умопомрачительных званий профессор и такую мутетень плел, что Катька скорее отнесла  бы эту статью к разделу сатиры и юмора,  но в оглавлении недвусмысленно значилось «Советы женщинам»,  что исключало всякие там домыслы и сомнения по поводу серьезности опубликованной белиберды.
Увлекшись анализом напечатанного,  Катька вздрогнула от реплики,  бро¬шенной Антоном в полный голос:
- А теперь послушаем запись нашей с вами беседы, - голос  звучал чуть насмешливо и Катька,  охотно оторвав глаза от журнала, уставилась на Анто¬на,  который почему-то поднялся из кресла, как вроде собрался уходить, но вместо этого полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда крошечных размеров пластмассовую штучку,  на поверку оказавшуюся магнитофоном,  и нажал какую-то кнопочку.
Катька довольно отчетливо услышала голос Сергея,  но что он там гово¬рил,  разобрать не успела,  так как,  перекрывая звук магнитофонной записи в комнате повис отчаянный вопль Дианы.
Все трое оторопело уставились на орущую деваху и Катька никак не мог¬ла понять,  отчего это Диана ни с того ни с этого так прибавила в росте и теперь возвышается над столом аки статуя Свободы над Нью-Йорком, и только минуту спустя сообразила,  наконец,  что та взобралась с ногами на стул. Ди¬ана между тем продолжала верещать, давая фору всем звездам оперного искусства как отечественного так и мирового масштаба.
- Молчать! - гаркнул, наконец, Антон басом бывалого боцмана и Дианка враз замолчала,- Что случилось? - добавил он уже спокойным тоном и Диана дрожащими губами пояснила:
- Мы-ыш-шь... Мышь в тарелке.
Как истый джентльмен, Антон рванулся к столу,  по пути выискивая,  чем бы прихлопнуть обнаглевшего грызуна.
- Стоя-а-ть! - Теперь верещала Катька и все присутствующие устремили недоуменно - отетерелые глаза на нее, - Не трогать!  Не сметь!
В три прыжка она достигла стола, нежно подхватила с тарелки с сыром испуганную до состояния шока мышь, усадила себе на ладонь и,  ласково поглаживая по .спинке,  объявила:
- Это же Клара. Подружка моя.
Продолжая поглаживать мышку,  Катька взяла с тарелочки кусочек сыру, положила на ладонь рядом с Кларой и пролепетала:
- Кушай,  моя хорошая,  кушай. Что поделать, если в этом доме госте¬приимству не обучены.
Катька подтолкнула мышь поближе к сыру,  поощряя к трапезе и так увле¬клась общением с нею,  что не сразу почувствовала повисшую в комнате напряженную тишину. Лишь ощутив на шее цепкие чьи-то пальцы, а затем режу¬щий холод металла, приподняла голову и отметила,  что приличное общество в гостиной несколько увеличилось по численности, а точнее стало много¬люднее на два человека. Катька сразу узнала этих людей. Это были имен¬но те ребята,  что посетили Серегино пристанище вместе с Антоном несколь¬ко часов назад и которых Диана по незнанию приняла  было за ментов.
Парни стояли по обе стороны дверного проема,  хмуро глядя куда-то за спину Катьке. Туда же смотрели и все остальные.
- Ты вернешь мне эту  запись вместе с деньгами, - услышала Катька го¬лос Сереги у себя за спиной,  от былой веселости в нем и следа не оста¬лось и Катька струхнула не на шутку, ощутив, как его пальцы плотнее со¬мкнулись на шее и острый металлический предмет вдавился в кожу. Нож, до¬гадалась она и ей резко приспичило в туалет по малой нужде.
- Ты вернешь мне эту  запись вместе с деньгами, - вторично прошипел  Сергей,  подталкивая Катьку к двери и прикрывая ею собственное тело.
Двигаясь мимо стола,  Катька осторожно пересадила на него Клару и вы¬шла в дверь на ватных ногах,  так,  что если бы не нож у горла,  она бы брякнулась в обморок, на виду у всей честной компании.
Никто не проронил ни слова,  никто не помешал им выйти, и когда Сергей бесцеремонно затолкал ее в джип, уселся  за руль и завел мотор - ник¬то не выбежал на крыльцо,  Катька видела это в заднее стекло,  когда маши¬на  выезжала  за  ворота.
- Хоть  бы поесть дали, - зло  бросила она,  ни к кому конкретно не об¬ращаясь.
- А кто тебе мешал? - миролюбиво заметил Серега,  приняв,  видимо, упрек на свой счет. - А ты  все мышей кормила, дуреха.
Хорошее настроение, похоже, возвращалось к нему, в то время как Катькино стремительно таяло.
За углом в близлежащем переулке стояла  знакомая уже тачка, из приот¬крытого окна которой жизнерадостно махал рукой все тот же  Толик.
- Ох и до чего мне ваши физиономии приелись, мужики.
Катька отчего-то перестала  бояться. С каждой минутой в ней крепло сомнение по поводу того,   что эти ребята способны убить.  В конце концов убийство, если оно,  конечно, не совершается под воздействием предельного эмоционального накала,  когда  человек перестает контролировать собствен¬ные поступки, а осознанное убийство, должно сопровождаться пониманием последствий,  которые неизбежно возникают при наличии трупа.  Тюрьма - за¬ведение непривлекательное. Даже для преступников. Хоть что бы там не пи¬сали в новомодных книжках про тюремную романтику.
Серега молча  вышел из машины и жестом предложил Катьке последовать его примеру. Нож к горлу ей  больше никто не приставлял,  но взгляд был до¬статочно красноречивым.  Катька обреченно покосилась на свои босые ноги и хмуро сострила:
- Что я тебе - Зоя Космодемьянская? Даже обуться не дал, сатрап.
Серега тоже удостоил внимания обтянутые тонкими колготками Катькины ступни (просто удивительно,  как это не порвались колготки, учитывая все маневры и перебежки по пути от крыльца к джипу),  но сочувствия не проявил:
- На руках не понесу.- И снова сделал повелительный жест рукой, при¬глашая сменить средство передвижения.
Катька вышла из машины,  гордо,  как вышеназванная партизанка, вскинув голову,  но через минуту припустила во всю прыть,  потому как талый снег производит ощущения,  которые сродни горящим углям,  к тому же не прельща¬ла перспектива подхватить пневмонию. И чего ради? Из-за каких-то паршивых Антоновых денег. Дудки!
- Отвернитесь! - потребовала от мужчин, как только уселась на заднее сиденье их машины и Толик включил зажигание. Те,  как ни странно повинова¬лись,  хотя,  скорее всего, просто приняли более удобное положение,  потому как оба сидели на передних местах.
Катька задрала юбку и принялась с остервенением стягивать с себя противно липнущие к ногам колготки,  затем просунула влажные красные ноги под меховой чехол сиденья и с наслаждением прикрыла глаза.
- Почему меня не связали? Не  боитесь что сбегу? - осведомилась,  сладко зевнув. Ощущение страха улетучилось окончательно.
- Босиком? - подал голос Толик.- Не,  не сбежишь.
- К тому же нам не хочется,  чтобы ты считала себя пленницей, - так, это уже Серега. Катька ориентировалась по голосам. Открывать глаза не хотелось,- давай договоримся,  что ты у нас в гостях.
- С утра по гостям езжу. Сколько можно?
- Придется потерпеть.
- Слушай, а зачем мы ее с собой тащим? - Толик наконец врубился в ситуацию.
- Очень своевременный вопрос,- заметила Катька,- почему  бы вам, ре¬бята,  не  отвезти меня домой?
- Этот козел записал наш с ним разгозор на магнитофон, - пояснил Серега после короткого молчания.
- Во гад! - Толик смачно матюгнулся и даже притормозил от возмущения. - Обещал же  заплатить, если девку вернем.
- Ладно, ехай давай, - посоветовал Серега.- Это ж не я,  это ты у нас та¬кой доверчивый.
- Стоп, мальчики, - Катьке что-то дремать надоело, расскажите, ко¬гда это он вам обещал?
- Прикуси удила! - Серега начинал злиться.
- Не могу,  не  запрягли! - проявила характер Катька.- Так вы не ответи¬ли на мой вопрос. У меня кстати еще пара-тройка имеется. За какие услуги, к примеру, вам должен заплатить Антон?
- Рот закрой! - прошипел Серега и на этот раз Катька предпочла повино¬ваться. А что как всерьез выйдут из себя ребята и действительно убьют. Ей снова стало страшно.
- Теперь понятно, зачем ты девку прихватил, - поразмыслив минут эдак десять, подытожил размышления Толик, - хочешь, чтобы он тебе запись вер¬нул?
- И деньги тоже.
- Не. Не вернет.- Чтоб до этого додуматься, Толику потребовалось еще минут пять.- Напрасно ты девку трогал. Теперь нам еще и похищение припа¬яют.
- Если бы я ее не прихватил, мне бы припаяли прямо там, не отходя от кассы. -Серега сделал паузу .- Он  там не один был.
- Значит он все-таки решил сменить "крышу"?
- А я тебе  это сразу сказал. С чего б еще  ему выпендриваться. Ребят этих я знаю. Серьезные ребята.
- Серьезные ребята ему не по карману. Или расширяться надумал?
- Не  знаю,  мне  он не докладывал. - Серега пожевал губами и добавил,- В ментовку с этой записью он,  конечно,  не пойдет. Она ему скорее  всего для подстраховки нужна. Ну и чтобы не платить.
- Ну ты скажи,  какое жмутливое!- в сердцах заметил Толик и снова ма¬тюгнулся.
- Ребята, в машине дама, - не выдержала и вставила реплику Катька. Толик коротко глянул на нее в зеркало заднего обзора и ничего не от¬ветил.
- Девку надо отпустить,- сказал толи Сереге,  толи себе самому.
- Прям счас?- ядовито отметил Серега, - Вон,  посмотри, за нами даже хвоста нет. Нужна она им,- и повторил,  обернувшись к Катьке,- не  больно ты ему нужна, деточка.
Катька чуть слюной не поперхнулась,  так много ее образовалось во рту от желания в лицо ему плюнуть. Но отвечать она не стала, метнула молнию из глаз и отвернулась к окну.
- Не уважают,  значит?- Похоже  было, Серега изо всех сил старался сам себя,  а  заодно и Толика накрутить. - А я заставлю уважать!
- Да  брось ты, - заводиться Толик не желал. - Верни девку, а лучше до¬мой давай отвезем.  Она эму из дому позвонит.  И все. Инцидент исчерпан.
Он с надеждой глянул на Серегу. Но тот промолчал.
- Дело говорит, - снова  вмешалась Катька.
- А вот я тебя,  стерву,  придушу сейчас, - Серега медленно развернулся и в упор посмотрел на Катьку так,  что ей показалось,  что она вся с го¬ловы до пят стремительно покрывается ледяной коркой, - и выброшу в кювет. Может,  после  этого меня и зауважают. А? Как мыслишь?
- Оставь ее в покое, слышь. - Толик все же  завелся,  только,  кажется, в другом направлении.
"Нет,  не убьют",- окончательно уверилась Катька.
Отчего-го ей вспомнилось,  как однажды довелось столкнуться с необхо¬димостью убить живое существо.
Мать Катькина  была сиротой от рождения, у отца родители были,  но жи¬ли в городе и Катьке по этой  ли, другой какой причине как-то -  не пришлось в детстве побывать в деревне. А хотелось так,  как только в детстве чего-то хочется,  и мать напросилась в гости к родителям подруги.  Те как раз в деревне жили. У подружки мамкиной дочь Катькиных примерно лет была,  так что сложилось все наилучшим образом,  тем более,  что деревня с прозаичес¬ким названием Сергеевка Катьке  очень даже понравилась. Все  там хорошо, все прекрасно - и река есть,  и лесок какой-никакой,  парное молоко по ве¬черам и романтическая  ночевка на сеновале.  Класс!  Некоторые неудобства правда  были. Вот,   например,   за хлебом надо было ехать в район,  потому как в селе Сергеевка магазина по каким-то непонятным причинам не  было.
Женщины с утра пораньше в субботу собрались в район за хлебом, все втроем,  поскольку хлеб а надо было  закупить не меньше, чем на неделю, а по¬скольку семья у хозяйки сама по себе  была немаленькая, да еще и гости понаехали,  то тут уж ни одной,  ни вдвоем не увезти. На хозяйстве оста¬лись Катька с подружкой, да двое ребят подростков - хозяйских сынов. Сы¬нам еще с вечера  было наказано зарубить к обеду петуха, девчатам ощипать и  бульон отварить, а уж с  борщом управятся  взрослые,  когда из города вер¬нутся.
Ну так вот, толи девчонки проспали долговато по городской привычке, толи хлопцы сознательностью не страдали, а только когда юные хозяюшки глазки продрали - мальчишек след простыл. На рыбалку, значится, умотали. Назначенный - в борщ петух сидел в углу сараюшки со связанными ногами и терпеливо ждал своей участи.
Катька с подружкой, естественно, час-полтора подождали честно,  вре¬мя неукротимо двигалось к обеду и вопрос о том,  кто зарубит петуха, стал со всей серьезностью. Выяснилось,  что ни одна ни другая из подруг никог¬да этого не делала,  обе привели в свою защиту  веские аргументы,  пытаясь оправдать свое нежелание  рубить голову несчастной птице,  но Катькины до¬воды совершенно очевидно никак не тянули супротив подружкиных,  потому как та,  по ее словам,  отчаянно боялась отрубить себе палец.
Движимая врожденным чувством долга, Катька взяла топор и поплелась в сарай. Петух тихо сидел в углу и дремал. Вопреки предположениям,  Катьку подпустил к себе  без, возражений,  не возмущался,  крыльями не  трепыхал, только,  когда оказался на  бревне,  развернул голову и глянул прямо в Катькины глаза. Прикладывая массу усилий,  чтобы не разреветься от жалости и презрения к себе,  Катька поставила топор,  развернула птице голову,  но как только протянула к топору руку,  петух снова уставился куриными своими зен¬ками в самую ее душу. Катька снова поставила топор и снова попыталась защитить себя от взгляда жертвы,  какое там. Промучившись этак с пол-часа,  вышла из сарая, бросила в траву злополучный топор и со всей ответственностью заявила,  что есть этого петуха не  будет, а значит,  пусть его рубит кто угодно,  но только не она.
Слово свое Катька сдержала, мяса петушиного не ела.  А его и никто не ел. Ребята,  скоро подоспевшие, бедолагу петьку обезглавили, девчонки совместными усилиями ощипали и даже  осмалили на костерке,  как это делала обычно Катькина мать,  принося птицу с  базара. Было у них конечно смутное пред¬чувствие,  что чего-то они еще не доделали, но внимательно осмотрев тушку раз,  да еще  раз,  пришли к единому выводу,  что все  в порядке.
Женщины, возвратившиеся из города, сразу унюхали несвойственный запах, исходящий из котла, в котором кипел петух. На поверку оказалось,  что его забыли выпотрошить и все, что плавало в котле помимо петуха, аппетита не будило, так что мясо благополучно скормили счастливому Тузику, а борщ в этот вечер был постным.
Катька внимательно вглядывалась в чуть растерянное  лицо Толика и под¬сознательно ощущала,  как трепыхается жалость на дне его души. Аналогичные ощущения под маской гнева гасил и Серега,  видимо, потому что примолк и за¬метно скис.
Ну да,  Конечно, Антон не мог не  знать о такой слабинке похитителей, потому и не стал проявлять особой активности по спасению Катьки из плена. Но все равно обидно до соплей. Раз в столетие и грабли стреляют,  как из¬вестно,  а эти ребята,  хоть в мокруху и не лезли,  но  боевые  заслуги бесспорно имели,  иначе в подобные игры не стали бы играть. А что до убийства,  то со всеми это когда-то происходит впервые. Кому нравится,  кому нет, а толь¬ко наверняка есть среди бандитов люди,  которые делают это через не хочу. Под давлением обстоятельств,  так сказать. Поэтому на рожон к ним лучше не лезть,  это Катька решила твердо,   забилась в уголок и притихла,  как тот петух  в сараюшке.
- А...ты куда, встрепенулся Серега,  отряхнув невеселые думы свои, когда Толик свернул с  трассы.
- Бензин на нуле,- проворчал себе под нос тот,- вон заправка. Сле¬пой?
Серега вытянул шею и углядел,  наконец, заправочную станцию чуть в стороне от дороги. Машина мягко причалила к колонке и Толик выбрался на свежий воздух,  постоял с минуту,  поеживаясь и направился к окошку опла¬чивать горючее.
Ждать пришлось довольно долго. Катька никуда не  торопилась,  потому продолжительное отсутствие Толика волновало ее как-то не очень,  чего про Серегу  было никак не сказать. Уже через десять минут он заметно занервничал, а еще  через пять вывалился из машины,  смачно хлопнув дверцей.
- Нет, ну ты полюбуйся на этого джентльмена, - громко возмутился он, призывая Катьку в свидетели непростительно безответственного поведения Толика и с досадой сплюнул.
Катька опустила стекло и выглянула в окно.
Толик стоял в очереди к кассе, где по видимому выдавали талоны,  или чеки выписывали (Катька плохо знала процедуру оплаты, не приходилось сталкиваться). Состояла очередь из одного худосочного парнишки в мотоцик¬летном шлеме,  который увлеченно беседовал с кассиром, упорно игнорируя присутствие Толика. Тот, как видно, нисколько против этого не возражал, да¬же  напротив -  внимательно слушал  болтовню,  вникал то есть.
- Толян!- окликнул дружка Серега и для пущей убедительности заливис¬то свистнул.
Толик отреагировать не пожелал, зато оглянулся парнишка.
- Ксюха!- одними губами прошептала Катька и рывком приблизилась по¬плотнее к двери.
Ксюха оглянулась, что-то еще сказала невидимому отсюда кассиру,  взя¬ла  толи талончик,  толи чек и направилась к колонке. Кассир,  оказавшийся мужчиной средних лет с  белесоватыми блудливыми глазками, выскочил из поме¬щения и припустил за Ксюхой с явным намерением культурно обслужить. То¬лик остался сиротливо стоять у  окошка кассы.
Только теперь Катька заметила,  что у одной из заправочных колонок стоит знакомый "дукатти".  Катька сделала глубокий вдох и, как только Ксю¬ха отвесила  благодарный поклон представителю обслуживающего персонала АЗС и взялась за руль мотоцикла,  толкнула дверь,  пулей выскочила из маши¬ны и рванула к подруге,  разрывая тишину отчаянным воплем:
- Ксю-у-ха-а!
Какое-то время Ксюха, да и не только она,  таращилась ошарашено на несущуюся на всех парах, бестолково перебирающую босыми ногами и непре¬станно орущую Катьку,  но очень скоро, движимая скорее инстинктом,  чем осознанной реакцией на опасность, ухватилась за руль и завела мотоцикл. Катька  запрыгнула на  заднее сиденье, уцепилась трясущимися от нервного возбуждения пальцами в куртку подруги как раз в тот момент,   когда шикар¬ная машина,  повинуясь лихой наезднице, конем заржала и рванула с места.
Через минуту Катька пожалела о необдуманном своем поступке. Если ги¬бель от рук похитителей виделась ей весьма сомнительным исходом,  то бег¬ство от них с таким водителем как Ксюха представляло собой реальную угро¬зу ее существованию. Оно-то может быть и ничего бы как-то, да мотоцикл -транспорт на зимний период не рассчитанный,  или не рассчитанный на Ксюху, но она,  видимо об этом ведать не ведала,  знать не  знала,  потому что на¬прочь игнорировала гололед,  неслась не сбавляя скорости на поворотах и по неведомым причинам не уделяя должного внимания дорожным знакам.
Какое-то время Катька отчаянно визжала,  но это скорее для того,  чтоб не  потерять сознания со страху, остановить Ксюху - дело зряшное,  все-равно та  вряд ли что слышала. Потом умолкла и тупо уставилась на веер снежных брызг из-под колес,  непрестанно омывающий ее  босые ноги, и наконец уткну¬лась в куртку подруги носом и принялась считать до тысячи,  как в детстве перед сном,  пытаясь угадать,  на каком счете наступит их с Ксюхой безвременная кончина.
Вопреки прогнозам, безвременная кончина не наступила и по истечении невероятно длинного отрезка времени мотоцикл остановился у Ксюхиного га¬ража. Вознамерившись лихо соскочить с коня, та, однако обнаружила, что сделать это не так просто. Катька ухватилась за ее спину мертвой хваткой и пальцы разжимать не хотела никак.
Стащить Катьку с мотоцикла помог невесть как догадавшийся об их при¬бытии Виталик.  Он выбежал из подъезда через каких-нибудь семь-десять ми¬нут и, усердно сопя, стащил с сидения несчастного пассажира вместе с води¬телем,  поскольку разжать пальцы Катька так и не смогла. Наконец Ксюха до¬гадалась стянуть с себя куртку и только таким образом удалось ей освободиться из цепких Катькиных объятий.
В квартиру Катьку  внесли на руках.

Собиралась гроза. Оттого,  наверное, было невыносимо душно. Далеко-далеко на   западе неотвратимо нарастала черная тяжелая туча.  Она все ши¬рилась и разбухала, размахивая молниями, похожими на скрюченные пальцы не¬ведомого сказочного чудовища.
Катька стояла  босыми ногами на шершавых досках плота,  который кто-то смастерил,  спустил на воду,  но использовать по назначению не спешил,  так и оставил привязанным у самого  берега реки.
Катьке  было страшно.  Она  боялась надвигающейся грозы,  но было душно, нестерпимо душно и, значит нужно прыгнуть в воду,  там хорошо. Там прохла¬да. И Катька - прыгнула. Нырнула головой вниз. Но прохлады не  было. Вода горячая. Какая горячая  вода!  Катька заработала, ногами, уходя на глубину,  но здесь  было того хуже:   кипяток, пекло. Нечем дышать, дышать совер¬шенно нечем. Оттолкнувшись ото дна,  попыталась вырваться из горячего пле¬на  воды,  но над головой оказались доски плота. Катька шире раскрыла гла¬за,  в панике  оглядываясь вокруг. Вода отчего-то стала красной,    а доски над головой простирались до  бесконечности.  Она  закричала,  но вместо крика услыхала собственное глухое  мычание. Сделала еще одну попытку выплыть из-под плота. Доски.  Еще попытка. Снова доски.
Откуда-то издалека послышался испуганный голос Ксюхи, Катька рвану¬лась на голос из красной горячей бездны, но он затих и Катька снова по¬плыла под плотом в горячей водной стихии…
- Нужно вызвать  врача,- испуганно глядя на покрывшийся испариной го¬рячий  лоб Катькин,  предложила  Ксюха, - по-моему она  бредит.


ХІV
Общежитие нашли быстро.  Девчата, естественно,   были на  занятиях в ин¬ституте,  о чем поведала средних  лет вахтерша. Голос ее  нисколько не похо¬дил на голос той,  что  беседовала с Астаховым нынешней ночью, тем не менее дневной страж девичьего общежития проявила поразительную осведомленность относительно ночного звонка  и, прежде,   чем дать ответ на интересующие Ас¬тахова  вопросы, критически осмотрела и его самого и Альку,  разумеется. При¬чем Алькин облик подвергся изучению куда более тщательному.
По коридорам института пришлось поплутать и если бы не Алька, нужную аудиторию Астахов ни за  что бы не  нашел.
Девчонки посматривали настороженно, особенно на Альку, видимо с ними тоже  проводилась разъяснительная работа все  той же сердобольной ночной вахтершей. На  отцовские  тревоги реагировали вяло,   все  больше плечами по¬жимали.
И снова Алька проявила инициативу, лучезарно улыбаясь подкинула тон¬кий комплимент чернявенькой дурнушке, удостоившись робкой ответной улыб¬ки,   подхватила девушку под локоток и увела в сторонку. Девочки проводи¬ли подругу глазами,  в унисон облегченно вздохнули и не попрощавшись упорхнули.
Астахов вышел на  крыльцо,  покурил,  туда-сюда прошелся,  собрался бы¬ло вернуться  в помещение,   но в двери столкнулся с Алькой,  нетерпеливо ухватил за  запястье  и  выдернул на  крыльцо:
- Ну что?
- Да ничего конкретного, - пожала плечами Алька, - сама  она Катьку не ви¬дела,  но краем уха слыхала,  что приезжал некий  парень,  светловолосый, голубоглазый,   лет тридцати пяти,  представился мужем,  проплатил сессию.
- От кого узнала?
- Кто-то из сокурсников находился  в деканате,  когда он вошел,  потом студента попросили выйти и подождать в коридоре. Для чего,  понятно.
- Так,  может,  он ослышался,  может речь шла не  о моей дочери?
- Да  нет,  о ней.  Катьку тоже  видели. В машине ждала.  Цвета мокрого асфальта джип. Номер,  естественно,  никто не запомнил. Не  было причин.
- Ничего не понимаю. - Астахов стянул с головы шапку,   зачем-то пригла¬дил волосы и снова водрузил ее на место.- Ничего не понимаю.  Какой муж? Откуда он взялся?
- Да никакой,  конечно, он ей не муж. - Алька посмотрела на Астахова чуть усталым взглядом и поморщилась. - Ну а как ему прикажешь представляться? Женихом? Жених,  который платит за невесту в деканат,  выглядит нелепо,  ты не находишь? А муж,   он и есть муж. И солиднее и доверие  внушает. Хотя... -Алька снова пожала плечами, - Может  быть и муж. При наличии денежных сре¬дств эта проблема решается в течении трех часов. Хочешь проверить?
Астахов молча уставился на Альку.
- Ладно, шучу я.- Неожиданно рассердилась та.- Ты ИЗВИНИ,  мне позво¬нить надо.
Алька стремительным шагом направилась к автомату на углу, Астахов без¬думно проследил за ней взглядом и пошел к машине,  пытаясь попутно рассовывать мысли по полочкам,  что, надо сказать, удавалось плохо и, усевшись в машину, он сделал еще одну попытку.
Алька вернулась минут через десять,  втиснулась в машину, аккуратно по¬добрав полы  шубки и,  не глядя на Астахова, сообщила:
- Мне ехать надо.
- Мне тоже. Трогай.
- Да нет. - Алька  потянулась за сигаретами,  - Мне неловко,  но... Короче, может,  ты сам как-нибудь доберешься?
Она покосилась на Астахова и тут же отвела глаза. Похоже, чувство нелов¬кости действительно имело место быть.
- Непредвиденные  обстоятельства?
- Именно.
- Угу.- Астахов неопределенно покачал головой и вышел из машины.
- Ты не сердись, - Алька опустила стекло,  виновато глянула на Астахова и добавила, - работа такая.
- Угу,- снова кивнул Астахов.
- Да что ты заладил,  как птица филин - "угу" да  "угу"! - зло бросила Алька,  повернула ключ и рванула с места. Астахов сделал шаг назад,  но поздновато - брызги из-под колес обдали брюки выше колен. Астахов наг¬нулся,  смахнул ладонью грязь с промокшей мигом ткани и мимоходом удивил¬ся полному отсутствию эмоций.
Часы показывали чуть больше  одиннадцати. Электричка на Красноармейск через пол-часа. На худой конец можно добраться и автобусом. Но перспек¬тива снова остаться одному  в квартире наедине с размышлениями ни о чем, как-то не привлекала и Астахов вроде как вскользь подумал, а не навестить ли Пагасяна,  коль уж скоро он оказался в Донецке и располагал временем. Вопрос - дома  ли тот и будет ли рад незваному гостю? Тем не менее мысль показалась вполне здравой и Астахов,  не раздумывая дольше положенного, уселся в очень кстати подоспевшую маршрутку.
Дверь открыла  Валя  и, отпихивая поминутно ногой любопытного кота, долго пялилась на гостя,  пытаясь вспомнить - кто такой.
- А, ну да, - вроде как даже обрадовалась, когда Астахов пришел на помощь и назвался,  распахнула дверь шире и пригласила, - входите,  Стас.
Билл осторожно подошел к гостю,  обнюхал ботинки, неожиданно,  потер¬шись боком о мокрую все еще  брючину,  замурлыкал.
- Надо же,- снова обрадовалась Валя, - узнал боевого друга. Да вы разувайтесь,  проходите на кухню. Володя спит с ночи, дети на занятиях, а мы с  вами будем чай пить.
- Да я не надолго, - принялся извиняться Астахов,- так,  с Володей хотелось поговорить. Но,  если спит,  то, может, я в другой раз?
- Разувайтесь и проходите. - Мягко,  но настойчиво заявила Валя. – Днем он долго не спит. А я рада новому человеку. Совсем одичаю скоро в четырех стенах.
Пагасян действительно спал недолго, но за это время Астахов успел узнать о достижениях Карины и Марата на ниве  знаний,  кроме  того Валя по¬ведала об успешном окончании дочерью школы имиджа и победах сына на рин¬ге. Когда  они обсудили цены на рынке и проблемы политики и, казалось, ис¬черпали все общепринятые темы разговоров между малознакомыми людьми,  на кухне,  протирая сонные покрасневшие глаза появился сам Пагасян.
- У нас гости,  Володя,- с несколько завышенным оптимизмом сообщила супругу хозяйка.
- Вижу.  Чаю налей.-  Оптимизма жены  Пагасян как-будто не  разделял. А может,  просто не выспался. Астахов со сна тоже в радужное настроение не  впадал,  поэтому огорчаться по поводу выражения Пагасяновского лица не торопился.
Валя мячиком подхватилась со стула, достала из шкафчика чистую чашку. Пагасян протянул гостю руку:
- Что нового?
- Да новостей -  за неделю не перескажешь.
- Загнул. - Улыбнулся,  наконец, Пагасян. - Мы  расстались всего неделю назад.
- Да? - искренне удивился Астахов. Ему казалось, прошел по меньшей мере  год. Вишь ты,  время штука какая интересная. Иногда десятилетие кажет¬ся неделей,  когда дни похожи меж собой, как близнецы  братья. Продолжитель¬ным кажется лишь отрезок  времени,  насыщенный событиями. Проверено.
- Ладно, давай, поведывай. - Пагасян взял чашку с  чаем и со значени¬ем покосился на жену.  Та мышкой шмыгнула из кухни и Астахов примостился у окна с сигаретой.
Как ни странно, много времени на рассказ о собственных  злоключениях Астахов не извел. Ничего не упустив,  кратко и емко изложил события послед¬них дней и молча уставился на Пагасяна,  раздумывая,  просить ли совета ка¬кого или... А зачем,  собственно,  он сюда приехал? Тьфу ты, да  за помощью, конечно. Просто неловко,   что ли,  просить. У Пагасяна еще  от прошлой их встречи,  небось,  колики в печени. Хотя,  почему,  с какой стати  собственно, он решил, что вся эта история одного только его,  Астахова то есть,  каса¬ется? В конце концов,  Пагасян тоже в ней замешан,  хоть и невольно. А Ас¬тахов,   что,  по доброй воле  разве?
Астахов поерзал на стуле. Никак не мог отделаться от ощущения,  что на него пристально смотрят. Несколько раз осторожно оглядывался по сторонам. "Да нет,  ну кто,  в самом деле,  может наблюдать за ним в этой кухне-клетушке? Скорее всего - психического характера отклонения, что собственно и не удивительно, учитывая нагрузку на нервную систему, непривычную, если мож¬но, так выразиться. Астахов потряс головой,  но от дискомфорта не избавился.
- Ты что дерганый такой? - заметил все же его проблемы Пагасян.
- Да понимаешь, - Астахов по-мальчишески шмыгнул носом, - даже неловко сказать... может, у меня того… крыша едет.
Пагасян кашлянул в кулак и вопросительно глянул на Астахова.
- Такое чувство,   знаешь,  вроде  за мной пристально наблюдают.
- А-а. - Пагасян понимающе покачал головой и вдруг рассмеялся: - Так
вон он,  наблюдатель, - И указал куда-то вверх.
Астахов проследил за жестом его руки. На  верхней антресоли этакой ко¬пилочкой сидело сиамское  чудовище и не по-кошачьи глубоким осмысленным взглядом пялилось на Астахова.  Это было ни на что не похоже,  но Астахов готов  был поклясться,  что в этом взгляде явно прослеживается сострадание, чувство,  которое котам  как существам низшим по развитию испытывать не по¬лагается.
- Он что,  понимает,  о чем мы говорим? - Астахов посмотрел на руки,  ко¬торые  непонятно с каких делов покрылись гусиной кожей.
- Естественно, - пожал плечами Пагасян и кликнул зверюгу: - Иди сюда, змей.
Тот охотно продемонстрировал грациозность и пластику сильного тела, в два прыжка преодолев расстояние  от антресоли до ног хозяина, и преданно уставился на оного.
- Когда кто болеет, безошибочно находит больное место и ложится на него, да. Лечит. Правда, да.
Пагасян почесал кота  за ушком большим пальцем ноги. Кот довольно вытянул шею,  но тут же принял исходное положение,  как  бы стыдясь минут¬ной слабости. Ага.  Гордый,   значит. Астахов нагнулся и, подхватив под жи¬вот, поднял кота на колени и тут же пожалел об этом. Билл напрягся,  за¬шипел и ударил лапой. На тыльной стороне  ладони образовались четыре глу¬боких кровавых следа. Вспомнив,  наконец, с  кем имеет дело,  Астахов стрях¬нул животное с колен,  кот отскочил в угол, угрожающе выгнул спину и истерически заорал, глаза налились кровью и Астахов,  невольно восстановив а памяти последствия стычки кота с  бандитом,  поежился и поплотнее  при¬жался к стене.
- Это ты напрасно, - попенял Пагасян,  непонятно,  толи Астахову,  то¬ли коту,- эксклюзивное право держать Билла на руках принадлежит только хозяину.
Пагасян подхватил на плечо шипящего питомца и унес из кухни. Аста¬хов почувствовал себя  значительно спокойнее.
- Не  боишься держать в доме  такую зверюгу?- спросил,  когда Пагасян вернулся в кухню. Тог удивленно вскинул брови:
- Да мне машину давали  бы взамен,  не расстался  бы с мим. Веришь, да?
- Верю, - легко согласился Астахов,  припомнив шикарную тачку,  на кото¬рой разъезжала Алька.
- Ко мне тоже наведывались. – Резко сменил тему разговора Володя.
- Пагасян потер переносицу.
- Пришли двое, удостоверение предъявили. Все честь по чести, да? Я в отделение  звякнул,  спросил, есть ли такие.  Оказалось - нету. Ребята ушли сразу,  не дождались даже, пока трубку положу.
- А почему ты решил,  что они именно по этому делу приходили?
- Дочка из лифта выходила, как раз им навстречу попалась. Девчонку за косу ухватили и попросили,  скажи,  мол,   бате,  чтоб вернул,  что у него чужое  в наличии имеется, ато к чему мне,  типа, детьми рисковать.
- А, ну да.  Теперь понятно,  почерк тот же. Не понятно,  почему ушли, не  попытались поговорить с тобой,  в квартиру ты их,  как я понял, впускал? Или за порогом оставил?
- Да впускал,- как-то неохотно сознался Пагасян, - да этим людям, если нужда   припрет, дверь  вышибить - не проблема. Сам не пойму,  почему ушли.
- Кота  испугались, - высказал предположение Астахов.
Пагасян шутки не принял,  посмотрел в упор, холодно с прищуром:
- Да ничего они не  боятся. И никого. - Подумал и прибавил:- Троих мен¬тов замочить,   это знаешь,  какую   надо иметь крышу?
- Какую?
Пагасян коротко со значением глянул на Стаса:
- Высокую.
- Тогда почему ушли?
- Думать давай, - Пагасян почесал переносицу и надолго умолк.- Ошибся я, да.- Наконец проронил,  подумал еще и утвердился окончательно, - Ошибся.
- …?
- Не  залетные  это ребята. Нет. Наши, Донецкие. Могли, и еще  как могли меня достать. Я один  был дома. А дочка? Почему дочку не тронули? - Спросил сам себя и сам себе ответил: - А потому что невелено было. Вопрос - кем не велено? А тот не велел,  кто знает меня хорошо и чем-то мне очень обязан.
- Есть такой человек?
- Есть.
- Кто?
Отвечать на вопрос Пагасян не счел нужным. Вместо этого продолжал размышлять вслух:
- В прошлый раз ребята проявили инициативу  и прокололись. Пришлось под-чищать.  Эти шестерки,   видимо,  строго проинструктированы относительно ра¬мок,   за которые  выходить не следует. Жаль.
- О чем жалеешь?
- О том жалею,  что книги нет у нас. Многое можно было бы прояснить…
- Да ладно. Смотрел я. Внимательно смотрел. Нет там ничего. Ну ничего нет,  понимаешь?
Пагасян снова  надолго задумался и повторил:
- Жаль.
- Ладно, - согласился Астахов,- заберу книгу - первым ознакомишься. О! А это кто ж такие? Слушай,  точно,  к нам.
Пагасян подошел к окну,  осмотрел тачку и лысую крутизну,  которая кра¬сиво,  прям как в кино ее покидала. Ребята уверенным шагом направились к подъезду. Трое. Сколько осталось в машине, понять трудно.
- Тьфу ты,- в сердцах сплюнул Пагасян, - достали.
- А уж мне-то...
- Ладно. Потом  впечатлениями  будем обмениваться.  Значится так. Лифт не работает. Минута-другая есть. В дверь стучать будет один,   второй - на площадку выше поднимется,  третий останется внизу.  Это азбука.  Первого я беру на себя,  ты дуешь вверх. Постарайся проскочить на чердак и выйти через другой подъезд. А дальше - по обстоятельствам.
- Зачем нам эта война? – сделал попытку возразить Астахов.
Пагасян уже направился к двери, оглянулся на пол-пути:
- Хочу знать, кто смеет мою дочь за косы смыкать, - ответил шепотом.
- А Валя?
Пагасян приложил палец к губам, посмотрел в глазок и одновременно резко рванул дверь на себя. Парнишка, стоявший за дверью, как раз протянул руку к звонку, вторая лежала на ручке двери. С рефлексами у него дела обстояли, пожалуй, неважно, потому как сориентироваться не успел. Успеешь тут, если сходу дубинкой да еще и в лоб.
Пагасян ухватил хлопчину за ворот куртки и, стараясь по возможности производить поменьше шума, втянул в квартиру, бесшумно прикрыл дверь, со знанием дела обследовал карманы. Ничего интересного, кроме «Макарова» за поясом. Признаков жизни парень не подавал. Пагасян осмотрел пушку и только после этого заглянул в лицо поверженного недруга:
- Пацан совсем, - акцент в его речи стал отчетливее. От волнения, что ли.
Не оглядываясь, Пагасян протянул пушку Астахову и длинно выругался по-армянски, затем посмотрел в глазок, открыл дверь, осмотрелся, махнул Астахову:
- Давай!
- Вова!
Пагасян и Астахов оглянулись разом. В  дверях комнаты стояла Валя, дрожащей рукой держась за косяк двери, лицо ее было одного с этим самым косяком оттенка.
- Вова, - слова давались ей с явным трудом, - не надо.
- Валюша, - голос мужа стал неожиданно мягким, теплым, - ты на лоджию выйди, запрись с той стороны. Хорошо, да?
Последнюю фразу Астахов услышал, стоя на лестничной площадке. Прислушался, то ли снизу, то ли сверху – чьи-то осторожные шаги. «Господи, - мысленно взмолился, - только бы не высунулся кто из соседей». Пагасян черной тенью скользнул вниз. Астахов последовал его примеру, но в противоположном направлении.
Добравшись до площадки этажом выше, осмотрелся. Никого. Поднялся выше. Осторожно заглянул в нишу за мусоропроводом и уперся взглядом в черный зрачок пистолетного дула.
- Тихо, дядя, - шепотом произнес лысый в коже, безликая копия того, что пристроился отдохнуть в Пагасяновской прихожей, - волыну брось, - не приказал, попросил. Вежливый. Надо же!
Астахов молча развел в стороны руки, демонстрируя полную свою беззащитность перед соперником. Тот секунду-другую поразмыслил и теперь уже скомандовал:
- Спиной!
Астахов послушно развернулся, дал себя ощупать. "Ну  что ж ты меня,  па¬ря,  совсем за  лоха держишь? - устало подумал,  ощутив на себе обе руки. До¬ждался,  когда правая доберется подмышку,  резко  зажал ее  локтем и рванул на себя пистолет,  одновременно нанося удар каблуком ботинка в коленную чашечку. Парень взвыл и испуганно уставился в дуло собственного пистолета.
- Ну  зачем тебе ЭТИ игры,  пацан? - с горечью заметил Астахов, глядя в мальчишеские его глаза, - Шел бы в шахту,  вон у тебя плечи какие, а?
- А что,  шахтерам теперь зарплату платят? - цыкнул слюной сквозь зубы тот и уточнил для порядка: - Ато я там давно не  был.
Астахов долго, бесконечно долго смотрел в его глаза. Страх в них по¬степенно таял, уступая место разухабистой наглости, вызванной безнадеж¬ным  положением. Вот сейчас его надо ударить в висок рукоятью пистолета, обезвредить, так сказать, и двигать через чердак к крайнему подъезду. Лег¬ко сказать – надо. Наверное, Астахов слишком долго смотрел в его глаза. Выбор. Вся наша жизнь - выбор. Делайте ваши ставки,  господа.
- Ты вот что, - Астахов    наконец отвел глаза, - поднимешься на чердак, пройдешь в самый конец и спустишься через первый подъезд.
- Дальше что? – парнишка смотрел с нескрываемой иронией, уходить не торопился, расслабился даже, почуяв перемену в настроении соперника.
- Домой иди. - Выдохнул Астахов. - К маме. - Развернулся и,  не оглядываясь, пошел вниз по ступеням.
- Почему -  к маме? - неожиданно удивился парень, - У меня жена есть.
Астахов оглянулся. Парниша стоял на прежнем месте и все с той же иро¬нией во взгляде улыбался.
- Тебя как зовут?
- Шалый.
- Я про имя спросил.
- А мне так больше нравится.
Астахов пошарил по карманам в поисках сигарет,  но вспомнил,  что оставил их на подоконнике Пагасяновской квартиры, недовольно поморщился. Шалый,  ви¬димо, принял это на свой счет и тронулся с места в указанном Астаховым на¬правлении,  наверх то есть.
- Погоди, - окликнул его Астахов и еще раз пошарил по карманам,  теперь уже машинально, -  я через две недели из отпуска выхожу.
- Очень рад. Ну и что?
- Придешь на "Краснолиманскую",  найдешь меня. Астахов моя фамилия. За¬помнил?
Шалый промолчал,  но смотрел с интересом,  с каким обычно смотрят взрослые дети на выживших из ума родителей. Астахову пришлось очень постараться, чтобы оставить этот взгляд без внимания.
- Не обещаю,  но очень постараюсь помочь с работой.
- Ть-хи!- хмыкнул Шалый и, переступая через две ступени, бойко рванул вверх по лестнице.
Астахов передернул плечами, отгоняя сомнения в правильности собствен¬ного решения и пошел вниз.
На  лестничной клетке,  этажом ниже Пагасяновской квартиры лежал,  свер¬нувшись калачиком, еще один "крутой" с обритой головой. Странно. Астахов готов был поклясться,  что не слышал ни единого звука, даже того, что производит человеческое, тело при падении. Не останавливаясь,  чтобы разгля¬деть лысого,  Астахов продолжил свой путь вниз по лестнице,  но теперь уже бегом.
Пагасян стоял согнувшись к окошку машины,  на которой подъехала лысая троица и,  положив левую руку на крышу, а правой придерживая  зачем-то двер¬цу,  мирно  беседовал с водилой.
- Ну что там у тебя?- Поднял глаза на Астахова,  когда тот подошел ближе.
- Ушел. - Вдаваться а подробности Астахов не стал.
- Да я видел. - Без тени недовольства проронил, Пагасян и снова повернул¬ся к водителю. Тот сидел, уставившись перед собой злым, отрешенным взгля¬дом.  Только теперь Астахов заметил, что левая его рука плотно зажата двер¬цей,  которую "придерживает" Пагасян.
- Ты вот что,  Стасик, - обратился он к Астахову, - поднимайся наверх и тащи сюда этих... друзей, да.
Астахов молча развернулся и снова вошел в подъезд.
Лысый на площадке все так же лежал, свернувшись калачиком,  не подавая признаков жизни. Астахов наклонился ухом к самому лицу, прислушался. Ды¬шит. Подхватил в подмышки,  не  без труда оторвал от пола - парень оказался крепышом,  причем довольно приличных размеров. Челюсть его была как-то не¬естественно вывернута, других видимых повреждений Астахов не обнаружил. Тащить вниз бесчувственное тело оказалось делом хлопотным. Астахов то и дело останавливался,  поправляя на плече  безвольное тело и молясь о том, чтоб никто из соседей не высунулся на площадку полюбопытствовать насчет причин шума,  производимого его возней. Пронесло,  однако. Астахов с горем пополам дотянул тело до машины. Пагасян все еще крепенько прижимал двер¬цей начинающую уже синеть руку водилы. Тот все так же  затравленно всмат¬ривался  в безмятежную даль,  чуть поскрипывая зубами.
- Туда. - Кивнул Пагасян на  заднюю дверцу и Астахов охотно освободился от ноши,  переместив ее на  заднее сиденье машины.
- Второго давай.- Потребовал Пагасян.
Астахов достал из-за пояса пистолет и, осторожно посмотрев на окна до¬ма,  протянул Пагасяну:
- Вот,   возьми.
Пагасян левой рукой перехватил рукоять пистолета и только после того,  как дуло "Макарова" уткнулось в висок пленника, попустил дверцу. Тот освободил руку и изменил, наконец, угол обзора,  отвернувшись,  насколько позволяло оружие, и растирая затекшую кисть. Астахов снова поплелся в опостылевший подъезд.
В отличии от своего менее удачливого подельника, тот что имел не¬осторожность позвонить в квартиру Пагасяна, к моменту появления Астахо¬ва пришел в себя, не без хозяйкиной помощи, надо полагать. В нос ударил резкий запах уксуса и еще какой-то, медикаментозного происхождения.
Валя сидела на корточках рядом с представителем преступной группировки и поправляла уксусный компресс у него на лбу.
- Вы с ума сошли!- Возмутился Астахов. Получилось резковато, но хо¬зяйка,  кажется, не обиделась.- Вам где наказали быть?
- Да вы не волнуйтесь, - Валя улыбнулась виновато, - я его вначале связала. - И кивком головы указала на  знакомый уже рулончик изоленты, и тяже¬ло вздохнула, - По-моему, эти визиты в мой дом становятся традицией. Куда его теперь? - кивнула на связанного гостя.
Гость пошевелился и дико завращал глазами,  пытаясь определиться от¬носительно местонахождения собственного тела.
- Сейчас унесу, - пообещал Астахов, - только сигареты  возьму. Ладно?
- Так вот. - Довольно крякнул Пагасян,  когда Астахов благополучно усадил на заднее сиденье тачки второго пленника, и убрал,  наконец, пушку от виска водителя. Тот как-будто даже привык уже к наличию дула у виска, по¬тому как не пошевелился даже, только зыркнул косо. - Передашь хозяину сво¬ему - не  надо девочек за  косы дергать. Нехорошо это, да.
Пагасян развернулся и не оглядываясь пошел в подъезд. Астахов дождал¬ся, когда машина тронется с места, проводил ее равнодушным взглядом и толь¬ко после этого поплелся в дом.
- Ты зачем этого гада отпустил? - Поинтересовался Пагасян, когда вся дружная семья Пагасянов и гость откушали,  чем Бог послал,  и перешли к чаю с  тортом,  на который решил раскошелиться Астахов, чтобы как-то компенси¬ровать хлопоты,  которыми во второй раз, как ни крути, а обременил хозяев. За тортом,  после недолгих пререканий,  смотался Марат,  вернувшийся с заня¬тий чуть позже Карины. Торт оказался совершенно невкусным,  можно даже ска¬зать - отвратительным,  хоть этикетка на коробке конкретно обещала - торт "Киевский". Пагасяны,  однако, не обиделись. Ну конечно,  тут,  наверное, к подобным приколам кондитерских фабрик привыкли.
Отказавшись от своей доли в пользу Каринки,  Астахов покуривал у окна, наблюдал сгущающиеся сумерки,  причем настолько увлеченно,  что вопрос хо¬зяина пропустил мимо ушей.
- Ну что молчишь, а? - Пагасян поглядывал беззлобно с самым рядовым любопытством.
- И что они находят в этой бандитской романтике, а?- Заменил ответ вопросом Астахов.
- А-а-а, - понимающе  закивал Пагасян, - приступ милосердия. Я этим уже переболел. Жалеешь пацанов?
- А это плохо?
- Это бессмысленно.
- В бандитской романтике никто ничего не находит. - Вставила репли¬ку Карина, медленно, с  ленцой прожевывая крошечный кусочек торта,  предварительно отделенный ножичком от основной порции и красиво перемещенный на вилочку. Ну да,  так,  наверное, учат в школе имиджа. - Ее  вообще не су¬ществует,  если хотите  знать. А существуют деньги: большие и своевремен¬но,  и маленькие,  которых, увы, подождать приходится. Новое поколение выбирает большие.
- Мне иногда кажется, что наши дети, это вовсе не наши дети. - С оттенком обреченности заметила  Валя.
- Ты про кого это? - возмутился Марат.
- Да не про вас, - отмахнулась мать, - я вообще. Ведь мы же,  наше-то поколение,  мы не были такими. В моем селе, если на улице жил вор,  то все знали - он вор. И сторонились,  и презирали. А если парень в Армии не слу¬жил,  это считалось за серьезный минус. С таким даже девушки встречаться осторожничали,  потому что либо хилый,   либо дебил, либо… вобщем  из тех, из кого никогда ничего путного не  получится. Армия - школа мужества. А сейчас? С презрением смотрят на тех,  кто в эту самую Армию вляпался по нехватке денег у родителей. Потому как Армия - хуже тюрьмы. А воры и без-дельники - в почете.  Это почему,  скажите? Не могли мы наших детей такими воспитать. Потому что сами не  так воспитаны.
- Эк тебя, ма занесло. - Карина аккуратно промокнула рот салфеткой и, отодвинув тарелочку,  откинулась на спинку стула. - Воровство, мамуль, есть основная составляющая нашего отечественного генофонда. Ну что ты смотришь на меня,  как княгиня  Трубецкая на палача декабристов. Вот что бы ты,   бессребренница ты наша,  стала делать,  если бы тебе  в пустыне ва¬гончик с макаронами попался?
- Чего?- не поняла Валя, - Откуда в пустыне вагон макарон?
- Ну откуда,   откуда!  Допустим - от верблюда. И вокруг на сотни километров ни единой живой души?
- Я не  люблю макарон!- разозлилась Валя.- Кроме того,  как его за много  километров дотянуть?
- Во-во!- обрадовалась Карина, - Первая мысль - нужны  ли,  вторая - как дотянуть, а про то,  что они не  твои,мысли не  возникло. А?
- Прекрати. - Прервал дочь Пагасян. Та послушно умолкла, но взглядом резюме под диалогом подвела.
- Да не о том я, - попытался сгладить неловкую паузу Астахов.- Ведь не боятся ничего. За жизнь свою не боятся. Ведь крошат друг друга,  что салат из крабовых палочек. Штабелями ложатся хлопцы. А чего ради? Чего, опрашивается,  ради? Ради бабок этих вонючих?
- О-о… - Глубокомысленно протянул Пагасян.- Снова ты, Стасик, выхо¬дит, не прав. Во-первых - почему вонючие? Деньги, как известно, не пах¬нут. Что касается процента смертности населения в криминальной прослой¬ке, то он, смею вас заверить, отнюдь не соответствует вашему представле¬нию, которое сформировано частично прессой, частично кинобоевиками. Так вот ты послушай,  что я, бывший мент,  тебе по этому поводу скажу.
Пагасян поерзал,  поудобнее устраиваясь на стуле и недовольно туда-сюда подергал носом:
- Бросал бы ты курить, Стасик, да. Много куришь. - И,  не дожидаясь от¬вета,  продолжил прерванный монолог, - Вот что я тебе скажу по этому пово¬ду. Не так часто они гибнут,  как ты думаешь. Преступником быть – тоже мозги иметь надо. Они их и имеют,  можешь мне поверить. Куда чаще они до¬говариваются между собой по-хорошему,  если можно применить такой термин в отношении бандитов. Но я другого не подыщу.  И стреляют друг в друга они намного реже,  чем политики.  Так вот. Ты  в своем городе  шахтерском сколько лет живешь?
Астахов прикинул:
- Без малого тридцать.
- Ну  вот.  Город у вас маленький,   любое событие на  виду.  Так?
- Ну.
- Ты мне вот что скажи,  сколько за это время шахтеров погибло?
- Две трети могил на кладбище - шахтеры.
- Молодые?
- Преимущественно – да.
- А бандитов?
- Что- бандитов?
- Бандитов сколько в эти годы в вашем городе  поубавилось?
Астахов внимательно с прищуром взглянул на Володю и принялся сосредоточенно подсчитывать,   загибая пальцы.
- Во-во, - прервал его арифметические потуги Пагасян, - по пальцам пе¬ресчитать можно. Как тебе статистика?
- Неудачный пример, - Сжал в ниточку губы Астахов. - Наши ребята за до¬стойное дело головы кладут.
- Да нет такого дела,   чтоб человеческой жизни достойно  было.
- Нет есть! - Начал свирепеть Астахов.- И не говори,  что уголь не ну¬жен  людям!
- Нужен. Кто спорит. А только про патриотизм ты мне шахтерский не расска¬зывай ..
- «Мы любим Родину свою, тепло и свет приносим людям", - вдохновенно про¬пела Карина.
- Не кощунствуй!- Астахов заиграл желваками. - Не смей!
Пагасян бросил на дочь недовольный взгляд, Карина потупилась, зарделась слегка. 
- Про патриотизм ты мне не говори, - упорно продолжал развивать тему пагасян, - за бабки горняки под землю лезут, все за те же вонючие бабки.
- Вонючие,  это ты правильно сказал. Наши бабки тоже  воняют. Только не дерьмом,  прости,  потом воняют шахтерским.
- Да не заводись ты,- примирительно проворчал Пагасян, - разве ж я с тобой спорю? Честнее шахтерского рубля – где сыщешь? Я все это к тому веду,  что понять ты должен психологию этой самой бандитской романтики.  Коммунисти¬ческий миф про особенность службы,  прости,  потускнел и канул в лету. И шахтерская жизнь сегодня - что плевок на пыльном асфальте. Нет? А преступ¬ники живут красиво - дорогие  рестораны,  продажные девочки,  казино,  тачки крутые. Все это привлекательно до нельзя.
- Дешовка. Фантики от конфет.
- Правильно. Фантики от конфет. Но юность на яркое падкая. Оно, может, и разберутся когда-нито, что настоящие мужчины,  это не те,   что перед бабами  бицепсами играют,  как жеребцы скаковые на аукционе, а те,  что там, под землей,  где трудно и по-настоящему страшно. Только мне,   честно говоря, не так чтобы в это и верится. Прости.
- Мне тоже,- согласился Астахов, - но меня даже не это пугает. Внутрен¬няя пустота,  полное отсутствие идеалов.
- Почему полное? - По-девичьи широко распахнул ресницы Марат. - А Шварце¬неггер?
- Ну да,- подхватил Астахов,- и этот, как его, Сталлоне. Класс! Дутые кумиры, киношная мишура. Американская.
- Наши не лучше . -Вставила Валя.
- Не  лучше, - снова согласился Астахов,  - все сейчас какое-то зыбкое,  без стержня,   без благородных стремлений. А при полном отсутствии нравственных принципов   состояние грядущего на смену нашему поколения можно диагности¬ровать как катастрофу,
- Да что вы говорите, - взвилась Карина, обиженная, видимо, эдаким неуважи¬тельным отзывом о сверстниках. - Отсутствие  благородных стремлений? Нрав¬ственных принципов? Чего там еще? А у нас что,  есть достойные примеры для подражания? А?
Астахов открыл было рот, но Карина высказаться не дала:
- Ой,  только не  надо красивых слов. Они,  знаете,  не в моде  теперь.  Теперь все  больше по делам судят,  батенька. По делам. А дела,  по сути,  обстоят так,  что ныне,  как и  во все  времена,  каждый сам за себя. И это пра¬вильно.  Это нормально,  потому что честно, потому что каждый знает это и скрывать не стыдится,  как это случалось с вашим поколением. - Карина го¬ворила резко,  не пытаясь смягчить тон даже самую малость. Молодость не умеет лицемерить, что собственно и неплохо бы, чуток бы только милосер¬дия. Нету. Ну да ладно, наживное  это, чего там,  сами такими  были.
- Вот как? - сказал Астахов,  просто чтобы что-то сказать.
Карина часто-часто закивала головой,  вроде как сдерживая поток гото¬вого прорваться  гнева праведного:
- А что, нет?! Вы ведь тоже по этому принципу жили. Ваши затрапезные
лозунги типа "человек человеку друг, товарищ и брат" вам самим никогда не  нравились, а  вы тем не менее соответствовать старались.  Только ведь оно когда не хочется,  так и не получится. И не получалось. И теперь не получается. Лукавить потому что изволите. И думаете,  наивные,   что мы не замечаем, - Девчонка помолчала розно столько, сколько потребовалось,  что¬бы набрать в легкие побольше воздуха перед очередным словоизвержением. Так вот,  Станислав Станиславович,  что я в вашем лице хотела  бы сказать все¬му вашему хваленому поколению - мы,  то есть я вот,  Марат и сотни и тыся¬чи наших ровестников, мы намного честнее вас,  потому что наше внутреннее содержание в точности соответствует его внешнему проявлению,  пусть даже оно и не шибко привлекательное. У меня все.
- Максималист ты,  Карина,  однако.  Каждый сам за себя,   значит? Как в  джунглях. :
- Значит - значит!  И у шахтеров, между прочим,  этот закон джунглей - самый что ни на есть действенный  закон. Нет?
Астахов надолго задумался. Какая-то, и немалая даже, доля правды в этом утверждении была.
Самая тяжкая работа на шахте,  как известно, у проходчиков. В процес¬се  крепления кровли приходится переносить к месту выработки крепежные приспособления весом от 30 до 80 килограммов. Метод транспортировки - шах¬терские плечи.  Общее  количество затяжки,  ножек, верхняков делится поров¬ну  на всех рабочих  бригады    без скидок на возраст, физические возможнос¬ти и телесные недуги. Молодые,  сильные,  выносливые и здоровые ребята ни¬когда не  берут на себя  лишней нагрузки,  чтоб облегчить ее  тем, кто по¬старше или послабее – это закон,   что никем, никогда не оспаривается. Ес¬ли ты против,  тебе просто не место в проходке. И все.
На каждой шахте через определенные планом ликвидации аварий проме¬жутки времени производится "репетиция" выхода людей из забоя через за¬пасной выход. С дальних выработок расстояние до запасного ствола - 5-7 километров. В рабочей спецовке,  резиновых сапогах,  при температуре воздуха +50, да  все вверх под уклон - задача не для малосильных. Труднее всего приходится пенсионерам и тем, у кого сердечко пошаливать изволит. Так вот – горняки, которые по вышеуказанным причинам с сей  задачей не справ¬ляются - первые  кандидаты на вывод на поверхность, где зарплата, ясное дело,  много ниже,  отпуск короче. Это если ты молод. А если пенсионер - по¬жалуйте на заслуженный отдых.  Закон джунглей? Да,  пожалуй. Но немало в нем мудрости.  Ой не мало. Потому как доводись до такого,   когда выходить из горящей  лавы придется? А? Вот то-то. И то, что при подобных «учениях» тоже  никто никому не помощник,   черствостью прежде чем назвать - подумать надобно.
А и то все  знают,   что во все  времена,  по невесть кем  заведенному пра¬вилу ни один горняк не покидает забоя,  если кто из них попадает в завал или станет жертвой взрыва. Никто не поднимется на гора,  не прекратит спасательных работ до прибытия ЗГЗО и даже если бы случалось невероятное и отряды спасателей не  подоспели  бы в сжатые  сроки,   шахтеры,  Астахов знал это наверняка,  кирками,   лопатами,   зубами, вгрызались бы в обрушившийся пласт до тех пор,  пока не добрались  бы к погребенным под ним  братьям, да¬же если их шансы на жизнь опустятся на отметку ниже  нуля.
Шахта - это фронт. Шахта - никогда не прекращающийся  бой за  бесценный дар  земли, за драгоценный камень, так просто именуемый углем. А и не толь¬ко за уголь, за жизнь, если хотите. Кто и как сможет объяснить,  где взял силы,  какой внутренний резерв использовал Валик Песчанский, вышедший из горящей лавы с обожженным на 60% телом? Кто поверит,  что есть в городе горняк,  потерявший обе ноги и оставшийся жить благодаря недюжинной силе рук,  которыми ухватился за верхняк и которых не разжал,  пока ноги не отор¬вало. Что,  не  верите? Что,  неправда? А вот и правда!  Мы сильные  люди,  во¬ля  к жизни у  нас  непостижимая.  Труд у нас - адский,  и при всем при этом мы - ЛЮДИ!  В наших  боях не добивают раненых, в наших  боях не признают пле¬на,  среди нас нет трусов и дезертиров. Мы сильный народ. И мы - ЛЮДИ!
Все это хотел сказать Астахов глупышке Карине и всем ее сверстникам  в ее  лице. Хотел. Но не смог.  Он промолчал, как впрочем и положено людям жизнью умудренным. Бог с тобой, девочка. Придет твое  время - все сама поймешь.


ХVІ
Катька медленно плыла  в горячей  воде под плотом. Ей теперь было без¬различно,  где и когда закончатся доски над головой. Она ничего не хотела видеть, не хотела слышать и знать, без дум и эмоций она покорно отдавалась желто-красному потоку и плыла, плыла.
Она  не видела и не слышала, как тихонечко, без стука просочилась в дверь Ксюхина соседка Эля, как склонилась над нею, разглядывая ее, хворенькую, дотронулась узенькой ладошкой до лба и, отдернув, как от печки, тоненькие холеные пальчики, повернулась с вопросом к Оксанке:
- Что это с нашей Катькой?
Элька, как и Ксюха, училась в одном с Катькой классе. И если Катьку одноклассники просто не любили, то Элю откровенно ненавидели. Не без оснований, следует заметить. Красивая и общительная девочка с иссиня-черными вьющимися волосами, всегда изысканно одетая, опрятная, не лишенная интеллекта, счастливая обладательница огромных карих глаз, Эльвира, казалось, была создана для того, чтобы притягивать сверстников, обволакивая шармом, наполняя энергией. Так вот ведь нет. Не притягивала. Причем совсем никого. А наоборот даже. Дело в том, что Эля имела прочную репутацию склочницы и сплетницы. И вот надо же такому быть, что все знали, кто такая Элька и все велись. Любая случайно оброненная в ее присутствии реплика критического характера в чей бы то ни было адрес тут же стараниями Эльвиры оборачивалась трагедией как для того, кто по неосторожности высказался, так и для того, в чей адрес высказывание сие прозвучало.
Конфликты возникали, как бульки на воде,  повсюду,  где  Эля появлялась, потому ее старательно сторонились все,  кто имел несчастье  быть с нею зна¬комым. Исключение составляла  лишь Ксюха. И хоть ее мнение  об Эльке пол¬ностью совпадало с мнением общественности,  Ксюха много  лет поддерживала с  нею отношения,  которые при поверхностном исследовании можно  было на¬звать дружескими.
Квартира, в которой Ксюха с Виталиком в настоящий момент вили свое семейное гнездышко, являлась собственностью все той же Эльвиры - наслед¬ство покойной бабушки,  продать которое, увы,  не удалось,  поскольку квар¬тиры  в городе обесценились до смешного, а оплачивать услуги - проблема¬тично при крошечной  Элькиной зарплате.  К тому же у хозяйки имелась собст¬венная жилплощадь в том же доме и даже подъезде,  только этажом выше. Так что Ксюхина жилищная проблема оказалась весьма кстати и Эля предложила бабушкину квартиру подружке,  не предъявляя никаких особых требований, кроме своевременной оплаты этих самых жилищных услуг,   ну и само собой, сохраняя  за собой право входить а дом в любое время  без стука и лезть в личную жизнь без спросу.
Поскольку на поставленный вопрос Ксюха отвечать не  торопилась,   Элька еще  раз потрогала пылающий  лоб больной,  поцокала языком для эффекту и присовокупила еще один:
- И вообще,  откуда она  взялась в твоем доме?
Ксюха возвела на  подружку усталые очи, тяжело вздохнула  и плюхнулась в кресло.
- Рассказать,  так не поверишь.
- С ума рехнулась. - Поставила диагноз Элька,   выслушав путанный Ксюхин рассказ.
- Кто? - Не поняла та.
- Ну не я же. Ты, разумеется.
Хорошо отрепетированным изящным жестом Элька поправила  стриженые по последней моде волосы и продемонстрировала полное отсутствие  передних зубов, растянув губы в подобие улыбки. Изводя весь свой скромный бюджет на элитные шмотки, раскошеливаться на протезиста Элька не торопилась. То, что беззубый рот делал ее улыбку особо зловещей, Эльвиру нисколько не беспокоило, Ксюху – тем более. В конце концов это ее личное дело. Некоторые эстрадные звезды так и нарочно зубы удаляють, для форсу, надо полагать.
- Вот что я тебе скажу, дорогуша, - протянула Элька по недолгом размыш¬лении, - от нее надо избавиться.
- То есть как это? - Ксюха вперилась в подругу недоуменным взглядом.
- А вот так!  Избавиться,  и все. Как от кошек избавляются,  которые га¬дят где ни попадя.
- Но Катька же не  кошка,- глаза Оксанки стали совсем круглыми от воз¬мущения, - и потом,   она мне не гадила.
- Так нагадит. И не  смотри на меня так!  Подумай,  я дело говорю. Скажи? Последний вопрос адресовался Виталику,  скромно отступившему в угол, комнаты и ничем не выдававшему своего присутствия. Виталик цикнул сквозь зубы,   выражая недовольство тем,   что на него обратили внимание и,  ничего не оказав,  вышел из комнаты,  что Эльку нисколько не смутило и она охотно снова переключила все свое  внимание на Ксюху:
- Ну что, скажи, ты про нее знаешь? Правильно, ничего, кроме того, что она тебе на уши навесила. Теперь давай проанализируем то, что видели сво¬ими глазами.
- Ты ничего не  видела твоими глазами.
- Хорошо, - охотно согласилась  Элька, - проанализируем то,   что видела ты.
 Ксюха настороженно покосилась на подругу,  но спорить не стала,  та рас¬ценила это,  как поощрительный жест и активно принялась  за  любимое дело, в простонародьи именуемое  "сплетнями",  в Элькиной интерпретации - "анали¬зом".
- В последний раз ты ее встретила в обществе  людей,  скажем так,  не со¬всем порядочных.
- Стоп!  Что навело тебя на это утверждение?
- От порядочных  людей не бегут босиком зимой.
- Согласна. Но если Катька  бежала от непорядочных людей  зимой босиком, то это дает нам право предположить,  что она не принадлежит к этой самой категории людей, которых ты скромно именуешь непорядочными.
- Логично. Но давай рассуждать далее. Как она оказалась в этой компании?
- Придет в себя,  спросим.
- Когда она придет в себя - спрашивать будет поздно.
- Что ты лепишь?!- Взвилась Ксюха.
- Дорогуша, - глаза  Эльки стали колючими— наша с тобой  бывшая одно¬классница  вляпалась в криминал. Если твоих куриных мозгов не хватает на то, чтобы признать очевидное,  то мне остается только поражаться твоей наивности. Вспомни хотя  бы того типа,  который приперся в твое жилище вслед за гостьей. Вел себя крайне  подозрительно,  ты сама сказала.  От него она и пыталась спрягаться,   зуб даю.
- Побереги зубы, у тебя их и так… - Все еще агрессивно,  но уже  без недавней уверенности огрызнулась Ксюха.
Элька моментом почувствовала слабинку и удвоила натиск:
- Ее  преследуют, за нею следят. Почему?
- Я почем знаю? Может,  просто какой озабоченный сексуально. К тебе что, никогда на улице не приставали?
- Приставали. - Элька вроде  как даже обиделась.- И я  бы согласилась с твоим предположением,  если  бы не события,  которые  за  этим последовали.
- А какие такие особенные события за этим последовали?
- Ну ты даешь!  Ну ты же сама рассказывала.
- Да!   Рассказывала.  И очень возможно, что ты права и наша Катька дейст¬вительно вляпалась в какой-то криминал. Но это вовсе не  значит,  что она плохой человек,  как ты утверждаешь.
- Я? - Чуть не разгневалась Элька,  но,  вовремя сообразив,   что этим мо¬жет напрочь перечеркнуть   уже достигнутое, передумала и добавила почти мягко: - Ничуть. Разве я говорила что-нибудь подобное?
- Нет, не говорила.  Однако старательно формировала русло моих мыслей именно в этом направлении.
Катька застонала и Ксюха, спохватившись, сняла с ее чела мокрое поло¬тенце, окунула в уксусный раствор, отжала и возложила на прежнее место. Пауза дала Эльке возможность собраться с мыслями и, когда Ксюха, в оче¬редной раз тяжело вздохнув,  снова водрузилась в кресло,  продолжила атаку:
- Ты не права,  Оксанка, - произнесла она с  видом великомученицы,- но Господь с тобою. Я только  вот что хочу сказать, -  Элька  задумалась,  под¬бирая подходящие к случаю слова, - у Катьки проблемы. И проблемы серьез¬ные. Нам с тобой они ни к чему. От нее надо избавиться.  Иначе ее пробле¬мы станут нашими.
- Ты подумай, что ты говоришь! Она же в данный момент совершенно бес¬помощна.  Она нуждается во мне. А я? Ты предлагаешь мне ее  бросить? И ка¬ким образом? Как ты  вообще себе это представляешь?
- Девочки, - заглянул в комнату Виталик, ее надо отправить в больницу. Давайте я «скорую» вызову.
Виталик, вопреки обыкновению,  своей осведомленности в разговоре подруг не скрывал и во взгляде его читалась откровенная смесь презрения о негодо¬ванием.
- Не советую! - Вскричала Элька, чувствуя, что теряет инициативу.- ЕСЛИ приедет скорая, вам придется объяснить, кто она такая и при каких обстоятельствах подхватила сей насморк.
- Вон отсюда! - Виталик  выбросил перед собой руку, указывая перстом на входную дверь.
- Пардон. - Элька перешла на ледяной гон. - Но это моя квартира.  Значит так. Или убирайте отсюда эту,- она указала на разметавшуюся в бреду Кать¬ку, - или выметайтесь сами. Даю час.
И вышла,  мягко прикрыв  за собою дверь.




***
Катька пришла в себя, как проснулась. Удивленно уставилась в окно без занавесок, понаблюдала за кружащимися замысловатым хороводом снежинками и перевела глаза на женщину в белом халате, которая сидела почему-то на полу, оперевшись руками на край кровати и улыбчиво взирая на Катьку, которая на этой самой кровати возлежала. Катьке очень хотелось спросить, кто она такая и что здесь делает, и что сама она, Катька, делает здесь. Но вместо этого неловко улыбнулась и сказала:
- Здравствуйте.
Женщина приветливо кивнула,  посильнее уперлась в край кровати и подня¬лась на ноги.
- Серьга из уха  выпала,   закатилась под твою кровать, - виновато произнес¬ла и уселась на стул у кровати, - меня зовут Серафима Сергеевна. Я твой лечащий врач.
- Я в больнице? - Догадалась Катька.- Почему?
- Потому что у тебя двусторонняя пневмония, деточка, осложненная серьезным нервным истощением. Тебя как зовут?
- А вы не  знаете?- Удивилась Катька.
- Увы, - Серафима Сергеевна чуть пожала плечами и снова улыбнулась.
- Катька.
- Очень хорошее имя,  Катя.
Катька поморщилась. Так разговаривают обычно с капризными детьми или с тяжело больными.
- И что, я очень плоха?
- Была. Но теперь, я думаю,  кризис миновал.
- А-а,- согласилась Катька и надолго умолкла.
Серафима Сергеевна помолчала малость, давая ей возможность собраться с мыслями. Катьке думать не хотелось. Она молча разглядывала конопатины на лице Серафимы Сергеевны. Женщина была абсолютно рыжей: волосы, собранные в замысловатый пучок, мягкий пушок на руках и даже брови были одного цвета с апельсином. Рыжих Катька неведомо отчего любила. Рядом с ними ей было завсегда уютно и тепло, как от солнышка. Аналогичное ощущение она испытывала и сейчас.
- У тебя родные есть? – прервала паузу Серафима Сергеевна.
- В смысле? – Катька удивилась вопросу несказанно и с соответствующим выражением лица уставилась на своего лечащего врача.
- В смысле – муж, мама, папа, дети, наконец?
- Моя мама умерла. – Вовсе невпопад пожаловалась Катька.
- Прости. – Серафима Сергеевна ненадолго отвела взгляд, пряча неловкость, но еще один вопрос присовокупила все же: - давно?
- Давно. – Тяжело вздохнула Катька.
- А еще кто есть?
- Естественно. Папа. Мужа нет. Детей тоже. А почему вас это интересует?
- Ты прости, Катенька, но на твое лечение ушли лекарства. Кто-то должен все это проплатить.
- А… ну да.
Катька вдруг сообразила, что не знает как сюда попала. Попыталась восстановить предшествующие события в памяти, но получалось плохо. Последнее, что удалось вспомнить – бешеная гонка на мотоцикле за спиной у Ксюхи. Дальше? Дальше только долгое скольжение в горячей воде под плотом, но это уже не интересно.
- Кто меня сюда привез? – Догадалась, наконец, спросить Катька.
- Да кто знает, - Серафима Сергеевна недоуменно пожала плечами. – Ты сидела на лавочке у входа в приемный покой. Сидела, хочу признать, довольно долго, что впоследствии значительно усугубило твое состояние. Скажу честно, в какой-то момент я даже думала, что… Короче, сама понимаешь.
Катька ничего не понимала, поэтому бестолково таращилась на врача.
- И что, меня никто не заметил?
- Ну почему же. Заметили, конечно. Только думали – пьяная. Или наркоманка какая. Бывает.
- Бывает. – Легко простила Катька. – Вы вот что, Серафима Сергеевна, Катька помялась маленько, - позвоните отцу.
Катька назвала номер, Серафима аккуратно записала карандашиком в верхнем уголке Катькиной истории болезни и, поднявшись наконец, пошла к двери.
- Серафима Сергеевна!
- Да?- оглянулась от двери Серафима Сергеевна.
- А число сегодня какое?
-  Двадцать девятое.
- Мамочки!- Ахнула Катька. Врач вопросительно уставилась на нее,  из¬редка помахивая рыжими ресницами. - Серафима Сергеевна,  миленькая,  вы там как то… ну, осторожнее что-ли. Он ведь поди обыскался меня.
Серафима Сергеевна молча кивнула и вышла,  а Катька,  чуть развернув¬шись,  преодолев легкое головокружение, принялась рассматривать палату. Коек в ней  было четыре,  но занятыми - только две,  одна из них та, на ко¬торой лежала Катька,   вторую занимала сухонькая старушка,  настолько ма¬ленькая,  что очертания ее тела с трудом угадывались под одеялом. Старушка  была  без сознания, дышала тяжело и надрывно широко раскрытым ртом, что, в сочетании с желтизной на лице,  зрелище являло собой угнетающее! Кать¬ка  отвернулась к стене и попыталась уснуть,  что ей без труда удалось,  как ни странно.
Проснулась она от ощущения странной какой-го тишины. Оно действительно странно - проснуться от тишины,  но это было действительно так. За окном сгустились ранние сумерки и от этого тишина  в палате  казалась особенно зловещей.
Катька  осторожно пошевелилась, внимательно вслушивалась какое-то вре¬мя и,  сообразив наконец,  что в палате не слышно больше тяжелого дыхания соседки, испуганно     всмотрелась в складки постели напротив. Старушка ле¬жала  все в той же позе,  все  так же  широко раскрыв рот,  но дыхания ее  Кать¬ка так и не услыхала, как ни напрягала слух.
- Сестра,  сестричка, - позвала она почему-то шепотом. На  зов никто не откликнулся и тогда Катька завопила во всю глотку.
- С ума сошла? - В палату протиснулась пожилая  заспанная,  судя по го¬лосу санитарочка. - Чего орешь?
Щелкнул выключатель и на Катьку уставилась пара недовольных усталых глаз.
- Там старушка, - указала Катька на соседнюю кровать,- не дышит.  Поче¬му-то.
Санитарочка тяжело протопала к указанной кровати,  склонилась ненадол¬го и тут же  выпрямилась,  на ходу прикрывая одеялом желтое лицо соседки.
- Что? - Испуганно спросила Катька.
Женщина ничего не ответила, не глядя в сторону Катьки удалилась, гулко хлопая задниками здоровущих больничных тапочек. Катька еще раз посмотрела на усопшую соседку и, борясь с оторопью, отвернулась к стене, но так было еще страшнее и она вернула тело в прежнее положение, попутно размышляя над тем, что ей придется провести рядом с покойницей грядущую ночь.
От этой мысли все  тело покрылось липким холодным потом. Катька припод¬нялась на подушке,   но голова предательски закружилась и пришлось осто¬рожненько вернуть ее на место. Совсем было собравшись снова  заорать,  Катька услышала  в коридоре  знакомые хлопающие шаги и немного успокоилась. Но вместо заспанной санитарки в дверь просунулся здоровенный детина в заса¬ленном свитере,  внимательно посмотрел на Катьку,   затем на прикрытую оде¬ялом покойницу и снова на Катьку. Потоптавшись на месте  этак с минуту, вышел в коридор, а Катька  зацокала зубами,  цепенея от ужаса.
Моментом вспомнились Серега с Толиком,  чьи намерения относительно Катьки так и остались для нее  загадкой. Следуя скорее  инстинкту самосохранения,   чем подсказкой рассудка,  Катька сползла с  кровати на пол и пере¬катилась под кровать с усопшей. Изо всех сил стараясь не слишком громко тарахтеть зубами,   забилась в уголок в ожидании собственной участи.
Минут через десять в дверь снова вошел все тот же детина, но теперь уже не один, потому как Катька различила топот по меньшей мере еще двух пар ног.
- О, а деваха-то где? - Услышала она низкий мужской голос и две пары ног уверенно приблизились, а затем и остановились как раз перед Катькиным носом.
- Пописать,  небось, вышла,-  отозвался от двери знакомый голос сани¬тарки, - ты давай,  шевелись.
Ноги,  хлопая  все теми же  больничными тапочками без  задников,  нена¬долго удалились,  но через минуту вернулись,  возложив пред Катькины очи больничные носилки, на которые тут же переложили с кровати покойницу. Остекленевшие мертвые глаза тупо пялились в потолок, широко раскрытый, беззубый рот вполне мог составить конкуренцию улыбке привидения из фильма ужасов. Катька  закусила губу,  гася грозящий вырваться наружу крик.
К счастью труп быстренько накрыли простыней и носилки подняли на вы¬соту,  Катькиному взору  недоступную. Мужские ноги удалились в направлении двери,   вместо них возникли толстые,  в синих разводах набрякших вен ноги санитарки. Та наклонилась,  снимая постель, и скоро перед Катькиным носом выросла серая горка несвежего больничного белья. Женщина оттолкнула но¬гой  белье, утробно сопя, старательно свернула матрац, и сквозь панцирную сетку кровати усмотрела под ней перепуганную вконец Катьку.
Катька раскрыла  рот с твердым намерением заорать,  но  передумала,  во¬время сообразив,  что так,  как у санитарки,  все равно не  получится.
На крик сбежались по-видимому все  обитатели  близлежащих палат, из тех разумеется, кто мог позволить себе роскошь самостоятельно передвигаться. Катька еще плотнее вжалась в угол,  а через сетку кровати на нее теперь улыбчиво поглядывал здоровяк   в засаленном свитере:
- Вылезай, девушка. Здесь терапия, а не психушка.
Видимо укол, который поставили Катьке, был успокоительного свойства, потому что спала она на удивление глубоко и спокойно, без ожидаемых кошмаров и беспокойных пробуждений. Напротив, снилось синее-синее море, покрытые пеной облаков горны далеко на горизонте, и облака эти очень походили на кудрявые барашки волн, что размеренно и величаво разбивались о подножье скал. А они с Антоном плыли, куда неведомо на белом-белом корабле под нереально белыми парусами.
Просыпаться никак не хотелось и Катька недовольно поморщилась от того, что кто-то настойчиво тряс ее за плечо.
- Ну будет, будет, - ласково приговаривала Серафима Сергеевна, - просыпайся, на процедуры пора. Катя-а. Давай, давай, просыпайся.
Катька распахнула ресницы и улыбнулась.
- Ну что, напугали тебя тут ночью? А?
Катька махнула рукой и снова улыбнулась. Почему-то казалось, что все теперь в ее жизни непременно будет хорошо. А и сколько можно, в конце концов?
- Вы папе звонили?
Серафима Сергеевна нахмурилась и осторожно присела на край кровати.
- Звонила. И не раз. Молчит телефон. Такое дело, вот.
- Наверное поломался. У нас такое часто случается. – Закручинилась Катька. – Может, кабель вырезали.
- Может.
Серафима Сергеевна смотрела выжидательно и Катька сникла окончательно.
- На работу отцу надо звонить, вот что. Хотя… он ведь в отпуске.
- Катя. А больше у тебя никого? В смысле…
Катька обреченно двинула плечами и глубоко вздохнула.
- Не хотелось мне. – Она еще раз вдохнула поглубже и выдала скороговоркой, боясь, что передумает: - Антону, значит, звоните. Только я телефон не помню. Не знаю то есть. Но можно в справочном узнать.
- Постой, Антон – это кто?
- Друг. – Катька торопливо закивала головой. – Очень близкий друг.
- Настолько близкий, что может проплатить твое лечение?
Катька на минуту задумалась и подтвердила, но уже без особой уверенности:
- Может.
Серафима Сергеевна кивнула, записала фамилию и примерный адрес, все чем Катька располагала и ушла. Звонить, наверное.
Катька покинула постель, с удовольствием отмечая прилив новых жизненных сил, и пошла искать процедурную.
Примерно через час, снова улегшись на кровать, ощутила, что хочет есть. Спрашивать, кормят ли в больнице, было неловко, да и не у  кого.
Решила потерпеть.  Если кормят - сами позовут.  Катька отвернулась к стенке и принялась терпеть. Неприятное это занятие,  надо сказать.
Скрипнула дверь и Катька с готовностью повернулась. На пороге, ласко¬во улыбаясь, топталась с ноги на ногу Элька. Катька закрыла глаза,  снова открыла.  Элькино изображение не  исчезло. К сожалению.
- Ты что здесь делаешь?- вместо приветствия процедила Катька
Элька как будто бы даже обрадовалась вниманию, улыбка ее стала за¬метно шире и она двинулась в направлении Катькиной постели короткими пе¬ребежками,  как бы опасаясь,   что в любой момент её остановят и укажут на дверь. Ничего похожего не произошло и Элька,   благополучно добравшись до тумбочки,  положила на нее  крошечных размеров шоколадный  батончик и толь¬ко после этого произнесла:
- Тебя проведать пришла.  Здравствуй,  Катя.
Катька вовремя сообразила,  что не ответить человеку на приветствие, особенно если он пришел проведать тебя в больнице, - признак дурного то¬на,  поэтому  кивнула. Элька приблизилась к кровати и осторожно уселась на краешек стула:
- Ну как ты тут?
- Ты почем знаешь,  что я  здесь? – Катька злилась сама на себя за холодный тон, но ничего не могла с собой поделать. Эльку она не любила.
- Так Ксюха же сказала. Мы живем рядом.
- А. Ну да.
Катька рывком села. Провела рукой по нечесаным много дней волосам и зачем-то спросила:
- У тебя расческа есть?
- Разумеется.
Элька порылась в сумке и, по-собачьи заглядывая а глаза, протянула массажную щетку.
- Это она меня сюда доставила? - Спросила Катька,  размеренными дви¬жениями расчесывая волосы и стараясь не смотреть в сторону собеседницы.
- Кто? Коюха? А. Ну конечно. На такси. У меня деньги занимали. Двад¬цать гриваков содрал. Козел. Слушай, ты выпишешься,  вернешь? Ладно?
Катька отбросила в сторону щетку и зачем-то посмотрела в окно.
- Ладно.
Элька жадно ловила ее взгляд,   в надежде на переход к «откровенному» разговору,  но откровенничать Катька не спешила. С тупым безразличием таращилась в окно,  раскачиваясь подобно маятнику  вперед-назад,  ей как-то надо  было поверить в то,   что так  бывает. И не получалось. Потому что так не  бывает,  потому  что сама она так вот не умеет.
Или,  может,   бывает? Все-таки.
- Благослови меня,   Господь, Своей любовью.
Даруй мне, Господи, Твой тяжкий крест поднять, - для самой себя неожиданно продекламировала она и, теперь уже глядя в самые  Элькины глаза, продолжила:
Пошли предательство друзей,   любимых мною,
Чтоб я и в малом разучилась предавать.
Дай исстрадаться  болью тела нестерпимой.
Пусть каждый нерв во мне святым огнем горит.
Чтоб видя чью-то  боль не  проходила мимо,
Когда во мне ничто нисколько не  болит.
Пусть серость дней моих водой течет сквозь пальцы,
Не дай душе моей сгорбатиться, уснуть.
Дай счастье пасть в мирскую грязь и  вновь подняться.
Чтоб были силы падшим руку протянуть.
- Хороший стишок. - Элька продолжала таращиться, собачьим  взглядом. - Сама сочинила?
- Мамины стихи. - Катька  опустила,  наконец, глаза. Ты иди, Эля.  Иди с  миром. И конфетку свою забери. Нельзя мне. Врачи запрещают.
Элька закивала послушно,  встала и попятилась к  выходу. Батончик ми¬моходом, прихватила, правда.
Резко распахнувшаяся дверь чуть не сбила ее с ног. Желтоволосая Ди¬ана на секунду притормозила, провожая глазами молнией метнувшуюся из палаты Эльку и вихрем влетела,  обдав Катьку  запахом свежего морозного утра. Сползающий с плеч почти  белый  больничный халат  Дианка придержи¬вала  зубами за  воротник,   поскольку  руки были заняты объемными пластико¬выми пакетами.
- Вот ты где! - возбужденно щебетала она,  выкладывая продукты в тум¬бочку, - А мы с Антоном обыскались совсем! - И, управившись с нехитрым
этим делом, кинулась Катьку лобызать.
- Час  от часу не  легче.- Обреченно выдохнула та и с удовольствием Дианку обняла.


ХVІІ
- Так ты мне скажешь,  наконец,  куда мы направляемся? – Досадливо морщась,  Астахов обернулся на Пагасяна,  с наслаждением вдыхающего све¬жий морозный воздух.
Разбудил его Пагасян рано, наспех напоил чаем и, не дав побриться даже, увлек на прогулку,  объяснять цель которой не счел необходимым.
Теперь они топтались рядком на остановке в ожидании маршрутки и Астахов сделал очередную попытку удовлетворить любопытство:
- Ну что ты все время торопишь события, - недовольно поморщился Пагасян и первым нырнул в подошедшую маршрутку. Уже уютно разместившись на сидении и расплатившись с водителем, добавил, - приедем, увидишь.
Первым,   кого, увидел,  а  вернее на кого обратил  внимание  на  людном проспекте Астахов был одноногий инвалид в коляске. Но привлекало к себе внимание отнюдь не отсутствие ноги, а непомерные размеры инвалида. Человек сей убогий был настолько упитанным, что необъятные телеса его с трудом вписывались в эту самую коляску. Несмотря на многочисленные награды, венчавшие грудь несчастного и табличку, на которой корявым почерком объяснялось, где и в каких боях человек утратил трудоспособ¬ность, сострадания к себе он как-то не вызывал. Тем не менее подавали прохожие  щедро и охотно,  что отчасти обескураживало, но.
Астахов удивился еще  больше,  когда понял, что направляются они с Пагасяном именно к этому самому инвалиду.  Пагасян вежливо поздоровал¬ся,  пожав протянутую руку и завел ничего не  значащий разговор про по¬году,  футбол и состояние  экономики на данный текущий момент. Астахов отвлеченно разглядывал награды на груди героя войны  в Афганистане,  о чем гласила упомянутая табличка.  Одна из медалей - медаль за взятие Буха¬реста вызвала недвусмысленную улыбку и Астахов,   вовремя припрятав ее в ладонь, переключил внимание на диалог толстяка с  бывшим ментом. Раз¬говор,  однако,  перешел в деловое  русло,  потому что  безногий  вояка  внимательно разглядывал внушительных размеров медальон, сотворенный, вне всяких сомнений, из драгметалла, а Пагасян сдержанно пояснял,  какие све¬дения относительно этой  вещицы его интересуют.
Инвалид долго, бесконечно долго вертел туда-сюда медальончик, затем переключился на  объемистую витую цепочку и наконец  вернул ее Пагасяну.
- Знакомая вещица.
- Ну и?...
Но толстяк,  ВИДИМО, решил,  что и так сказал немало,  потому как за¬молчал,  только с тихой грустью глянул на  баночку с медяками, а  затем и вовсе отвернулся.
Пагасян,   как человек сведущий,  молчаливый намек героя понял пра¬вильно и уже через секунду купюра достоинством сто долларов США лег¬кой бабочкой перелетела  из Пагасяновского бумажника  в эту самую баноч¬ку из-под кофе.
Инвалид заметно повеселел,  почти неуловимым движением извлек де¬нежку на свет и  развернул, разглядывая на  солнышке:
- Э-э, - сокрушенно покачал головой, - не те  времена пошли. Никакого уважения к заслуженным людям.
- Прости, брат, но это все. Итак Валюха голову оторвет.
- Да, семейный бюджет – дело святое. Значит так. Безделушка эта – Хворого вещь.
- Чей он человек?
- А человек он Халявщика.
- Ого!
- Ага. Я думаю, ты поймешь, почему я  больше ничего тебе  не скажу. Пагасян молча кивнул и протянул на прощание руку.
- Не  слишком ли  щедрая  плата за столь мизерную информацию? - Заметил Астахов,  когда они вышли из зоны слышимости инвалида.
- Не  слишком, - Пагасян увлеченно думал о своем,   но на  вопрос  отве¬тил  все же,- информации  ценная,  стоит  куда дороже.
- Надо же.- Астахов вытянул в ниточку губы и сокрушенно покачал головой.- Слушай, а кто он, этот вояка? Ну, что не вояка, это я и сам по¬нял,  а  вот кто же  он,  а?
Пагасян мельком глянул на Астахова, всем своим видом давая понять, что его отвлекают от очень важных размышлений, но сжалился как будто и  пояснил:
- Не вояка,  это ты точно приметил. Но человек заслуженный,   безусловно, да.  Хотя, с  какой стороны посмотреть. В прошлом,  и в прошлом не так чтобы и далеком,   весьма известнй и уважаемый в определенных кру¬гах вор. Ногу потерял,   когда уходил от погони.  Под вагонами поезда про¬шмыгнуть хотел, да. Не  рассчитал,  правда. Ну а продолжать воровской промысел безногим  затруднительно, как ты сам понимаешь. Ну вот,  теперь приторговывает помаленьку.
- Как приторговывает,  я ж видел - просит.
- А-ай. Ну что ты видел, слушай, дорогой! Хотя, конечно, попрошай¬ничество -  бизнес доходный.  Но информация,   вовремя и кому надо проданная… она… ну. Думай, думай. - Пагасян смотрел на Астахова, как строгий учитель на нерадивого ученика, поощряя к самостоятельному выводу.
- Да  понял я, понял,-  Отмахнулся. Астахов.- Слушай,   так   ведь его же за  этот  бизнес прищелкнут,  как пить дать.
- Наивный ты человек,   Стасик, да. Я же сказал - кому надо и в свое время. Солдат границы уважает. Да и вообще, - Пагасяну видимо надоел этот разговор, он явно торопился вернуться к обдумыванию дальнейшего плана действий,  который как раз  зарождался в сознании, - это его проблемы, да.
Астахов проникся важностью момента и приумолк.
Пагасян заговорил первым,  когда они через час с гаком,   сменив две маршрутки,  шагали,  хрустя снежком,  через какие-то дворы опять же в неизвестном направлении:
- Ты, значит,  вот что… ничему не удивляйся, ни  во что не   вмешивайся. Стой  рядом,  молчи,  да на ус мотай. Ясна  задача?
- Нет, - Астахов покрутил головой, -  вопросы  имеются.
Пагасян недовольно шмыгнул носом, но готовность ответить проявил все-же:
- Ну?
- Кто такой Халявщик? Авторитет?
- Какой там.  Где  они теперь - авторитеты? Халявщик и не сидел никог¬да,  чтоб ты  знал.  Однако заправляет крупнейшей в городе группировкой. Так вот.
- На чем специализируется?
- Специализация широкая.
- Рэкет,  проституция,  наркотики?
Пагасян не  ответил,  не  кивнул даже.  Хмуро смотрел себе  под ноги.
- А почему  Халявщик?
- А он,  ты  знаешь,  вырос  в этом городе,  да.- На сей раз Пагасян го¬ворил охотно.- В детский сад,   в школу  здесь ходил.  Так вот, ты понимаешь, с малых  лет дурницу  любил. Вот  завидит – жует кто, станет рядом и в рот смотрит,  пока  не поделятся. В школе привычке своей не изменил,  в инсти¬туте тоже. Но кличка  за ним с детсада закрепилась. Он когда  в крутые вы¬шел,  пытался искоренить это прозвище -  бесполезно. Смирился. Решил,  что так и привычно и прикольно. Но это,  по-моему,  единственный случай, когда он уступил.
- Так он  закончил институт?
- Да какой там!   Один год проучился,  правда. А потом,  надо же!   бабка какая-то у него в Израиле преставилась. Наследство Халявщик получил баснословное. Даже  после выплаты  всех налогов и пошлин. Из института ушел сразу,  хотя студентом, говорят,  талантливым  был,  правда ленивым. Ну а коль такая халява  привалила,  че над конспектами потеть? Ты  б стал?
Астахов неопределеннопожал плечами.
- Во-во. И он не стал.
- А почему  бандитом стал? Мог  бы дело свое открыть.
- В нашей  стране? С нашими  законами? При  отсутствии опыта и надлежа¬щих связей, чревато. А?
Астахов мало что в  бизнесе  смыслил,   поэтому снова пожал плачами,
- Халявщик другой  выход нашел. Он деньги в долг давал.  Крупными суммами и под  большие  проценты. Хлопот никаких,  а  прибыль приличная.
- Ну и как  это у него без хлопот, если крупные деньги  всегда  легче дать, чем вернуть. По себе знаю.
- Темный ты  человек,  Стасик.  Телик не смотришь? Вернуть - это  без хлопот как раз. Крепких ребят в городе достаточно.
- И много клиентов имел?
- Достаточно. Банки ссуды дают не всем,  сам понимаешь, а Халявщик ни¬кому не отказывал, даже гарантии не требовал. А если платить должнику было нечем,   экспроприировал имущество.
- А если имущества нет?
- Ну совсем  бедные люди,   такие как мы с тобой, крупные суммы под большие проценты в долг не берут.
- А если все же?..
Пагасян ПОКОСИЛСЯ настороженно и снова нахмурился.
- Случались покойнички. Но… не доказано.
- Ясно.
- Сколотил капиталец,  единомышленники появились,  естественно. Стабиль¬ность процветанию обеспечивают крепкие ребятки. Тихим сапом подмял под себя все злачные места в городе.
- Ну а  какое  отношение  он имеет к нам?
- А вот это мы с  тобой сейчас и выясним.
- Мы что к Халявщику идем?
- Много чести, - Пагасян улыбнулся в усы.- Не для него,  конечно. Для нас.
Сквозь облупленные железные ворота они вошли в изрядно запущенный скверик, убогость которого отчетливо просматривалась даже из-под снежного покрывала. Покореженные качели-карусели, невесть каким чудом избе¬жавшие набегов охотников за металлом, уныло стыли на ветру, усугубляя общее впечатление.
Со скамеечки навстречу им поднялась развеселая жизнерадостная парочка -ярко разодетые парень и девушка,  приблизились этак шустренько и вовсю счастливо разулыбались.
- Поздравляем вас, друзья! - Бодрым голосом юной пионерки,  которой толь¬ко что повязали алый галстук,  продекламировала девушка в микрофончик,  ко¬торый изящно держала в хорошо ухоженной руке и тоненьким пальчиком нажа¬ла  клавишу на магнитофоне, который покачивался в другой руке. - Вы стали миллионными посетителями этого парка культуры и отдыха!
- Да что вы говорите! - Искренне удивился Пагасян в протянутый микро¬фон.
- А это значит,  что вы становитесь счастливыми обладателями специаль¬ного приза!  Примите  пожалуйста этот подарок!
Парнишка, улыбаясь ничуть не хуже спутницы достал из сумки и протянул Пагасяну набор разноцветных шариковых  ручек. Тот повертел в руках наборчик и сунул его в карман, выразил в микрофон надлежащий в таких случаях восторг:
- Люблю подарки.
- Но это еще не все, - вдохновленная успешным началом диалога проще¬бетала девушка, - всего за пятьдесят гривен вы становитесь обладателем путевки на Багамские острова! Вы только представьте себе, в разгар зимы быстрокрылый лайнер унесет вас к морю, к солнцу, красивым девушкам!
В подтверждение сказанному парнишка эффектным жестом вынул из изряд¬но потрепанного кейса белый конвертик и потряс им у Астахова под носом. Астахов с наслаждением чихнул, потер нос носовиком и с любопытством уста¬вился на Пагасяна. Тот, однако, никакой особой заинтересованности не про¬явил, молча разглядывал веселую парочку.
- Всего пятьдесят гривен, все еще оптимистично прокомментировал парень.
- Всего пятьдесят? - Пагасян задумчиво подергал себя за ус, - А поче¬му не бесплатно?
- За пятьдесят гривен на Багамы? Это же почти бесплатно! - возмути¬лась дамочка и выключила магнитофончик.
- Почти, но не бесплатно. А вы, как я понял, ведете речь о подарке. Нет?
Астахов достал сигарету, прикурил, пряча в ладони улыбку.
Вопреки ожиданиям девица нисколько не растерялась, похоже на по¬добного рода вопросы ответы были продуманы заранее.
- Разумеется, вы правы, ваш упрек вполне обоснован, тем не менее дол¬жна вас огорчить - существуют расходы, нашим ведомством заранее не пред¬усмотренные, налоги, страховые взносы. Но я не думаю,  что для людей, получивших уникальную возможность посетить один из наиболее красочных уголков нашей планеты, такие крошечные издержки очень обременитель¬ны. Как вы полагаете?
- Я полагаю, что мне пора, - Пагасян коротко глянул на Астахова и на¬конец разулыбался, - то есть нам пора. Извините.
Пагасян обошел парочку и двинулся по дорожке в прежнем направлении, Астахов бросил сигарету под ноги, притоптал и последовал его примеру. Однако отцепиться от нежданной удачи оказалось не так просто. Девушка забежала вперед и преградила им путь:
- Значит, надо понимать, вы отказываетесь от путевок?
- Правильно, надо понимать. А раз надо,  значит надо.
- В таком случае верните сувенир!- гневно выдохнула девушка.
- Какой сувенир? - искренне удивился Пагасян.
- А тот, что вы в карман положили.
- Ах, этот? - Пагасян извлек из кармана набор ручек. - Зачем? Он мне нравится, да. И потом, требовать возврата подарков у миллионных посети¬телей парка нехорошо. Это даже неэтично, если хотите знать. Нет, я это оставляю на память. - Наборчик снова вернулся в карман, а Пагасян, легонько отстранив девушку двинулся дальше.
- Сева!- Девица,  похоже, готова была сорваться в истерику. Надо же, из-за каких-то ручек. - Ты почему молчишь?
- Ну ты,  это, - не совсем уверенно проблеял Сева, - верни, что ли.
Пагасян неохотно остановился, тяжело вздохнул, посочувствовал:
- Что ж вы,  ребята,  без крыши работаете? Ай доходы не позволяют? Наивные редко попадаются, а? Ну это ничего, пошевелите мозгами, усовер¬шенствуйте идею,  оно, может, и наладится как-нибудь.
Парень хмыкнул, достал из кармана сигареты, протянул спутнице.
Уже на выходе из сквера Астахов оглянулся. Парочка сидела все на той же лавочке, оба отчаянно дымили и видимо анализировали причины по¬ражения.
- Дилетанты. - Подвел черту Пагасян.- Но оптимисты. Года через два встретишь - не узнаешь.
Пагасян оглянулся и приветливо помахал парочке.
- Иди-иди! Мошенник! - Напутствовала девица.
Астахов от души расхохотался. Пагасян между тем, похоже, совсем за¬был о цели путешествия, поскольку принялся увлеченно повествовать о всякого рода находчивых людях, избравших не совсем чтобы законное примене¬ние своему таланту, то бишь о мошенниках. Нельзя сказать, чтоб затрону¬тая тема не представляла интереса, особенно для слушателя праздного. Но праздным слушателем быть Астахову быстро надоело и он бесцеремонно пре¬рвал рассказчика навязшим в зубах вопросом:
- Так куда мы все-таки идем?
- А мы уже пришли.
Астахов только теперь заметил, что стоит, упершись носом в блеклую вывеску на столь же блеклом заборе:
«ДОМ-ИНТЕРНАТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ И ИНВАЛИДОВ»
Ознакомившись с содержанием оной, Астахов недоуменно уставился на спутника:
- Ну и чего нам тут надо?
- Ни чего, а кого. Пойдем.
- Не, не пойду, - Астахов основательно притормозил, закуривая, - с места не двинусь,  пока не объяснишь, кого мы тут ищем.
- А чего его искать, тут он, куда ему деться, да
- Кто - он?
- Толстяк Барни.
- Нет, ну честное елово, прямо как в том фильме про Жеглова, ни одно¬го имени человеческого, одни кликухи позорные.
- Э-э,  брат, тут ты не прав, как и твой Жеглов, впрочем. Не все кликухи позорные, это факт? Есть очень даже лестные, такие, что и владельцы уважают, я даже склонен думать, что они сами себе их и придумывают, чтоб кто посмекалистей не опередил и не прилепил к его выдающейся личности какое-нибудь мерзопакостное прозвище. Это во-первых, а во-вторых клику¬ха - она умному человеку много о чем говорит, и даже не просто о многом, кликуха выхватывает самую суть, основу, так оказать. Вот взять к приме¬ру все того же толстяка Барни. Ты Чейза читал?
- Увлекался одно время. Потом остыл.
- Ну так вот, у этого самого Чейза есть такой герой, отирается в порту,  бочками дует пиво и все про всех знает.
- А-а,  знаю. "Ухо к земле".
- Во-во. Вот он самый Эл Барни и есть.
- А наш,  значит, соответственно, тоже толстяк и тоже торгует информа¬цией, выколачивая пивко у простачков.
- Ну ты так быстро смекаешь, что с тобой не интересно, да. Только наш толстяк пива не пьет и информацией не торгует, он консультирует заинтересованных лиц, используя эту самую информацию. Причем советы да¬ет настолько дельные и остроумные, что братва честная давно должна ему памятник при жизни поставить. Вскладчину. Скупятся, что ли? Или не до¬думались. Короче с его помощью многие крутые ребята серьезных проблем избежали, да.
- А себе проблем он не нажил?
- Ну что ты. Он же нужный человек. Всем нужный, так вот. Долгое вре¬мя был личным консультантом у Халявщика.
- Ага, и за это он определил его в дом престарелых.
- Да нет, - Пагасян чуть ухмыльнулся в усы, - определился сюда он сам. Старческая причуда. Вообразил себя сиротой.
- Что, действительно - по доброй воле?
- По доброй, по доброй. У Халявщика в свое время определенные труд¬ности были. Толстяк ему выход предложил, но только план его Халявщику чем-то не глянулся и поступил он по-своему. А когда выяснилось, что прогорел, всыпал консультанту по первое число. За то, что не сумел на своем настоять. Тот разобиделся и ушел в дом престарелых. Это чтоб зна¬чит Халявщика совесть заела.
- Ну и как?
- А никак. Халявщик он и есть Халявщик. Он и сюда за консультациями приезжает, не брезгает. А к себе не зовет. Ха!
Приют для престарелых и инвалидов изнутри имел на удивление цивилизованный интерьер:  чистенько, светло,  тепло и даже цветочки в эдаких экзотически оформленных уголках. Старики вполне пристойно восседали в мягких креслах холла, в телевизор пялились или в шашки резались -  раз¬влечения хоть и не ахти какие, но для бездельников,  безделье честным многолетним трудом заслуживших, должно быть приятные,  потому как отда¬вались они ему самозабвенно, так что даже на новых людей особого вни¬мания не обратили. Так, разве что окинул коротким взглядом кто-нито.
Толстяк Барни оказался не просто толстяком, его необъятная туша, величаво восседавшая на кровати с панцирной сеткой и занимавшая две тре¬ти ее длины достойна была впечатлений, но как-либо прояв¬лять эти самые впечатления Астахов поостерегся, наткнувшись на присталь¬ный, холодный, как у змеи взгляд.
Пагасян сдержанно поздоровался, но руки не протянул. Астахов чуть кивнул,  когда его представили и, следуя примеру Пагасяна, уселся на противоположную кровать, проигнорировав наличие стульев.
Барни слушал внимательно, сосредоточенно даже, но до конца по¬вествования не дотянул,  прервал вопросом:
- Вам известны размеры моего гонорара?
Пагасян молча кивнул.
- Не пугают?
- Отнюдь.
В кармане толстяка утонула еще одна сотенная купюра у.е. Аста¬хов судорожно сглотнул слюну, но от комментариев предусмотрительно воздержался.
- Ну что, хлопчики, - лицо толстяка расплылось в добродушной улыбке,- история ваша мне известная. Счас я вам, как комиссар Мегрэ, все по полочкам поразложу. Хотя, честно скажу, не надо бы. Доля риску имеется. Но вы, я так понимаю, пока не разберетесь, кому и зачем эта книжка Библия понадобилась, не успокоитесь.
Барни пожевал влажными тонкими губами и продолжил:
- А оно ж ни к чему. Не, я серьезно, потому что вам вся эта ка¬нитель аж никак никчему, не касается она вас. Уторопали? Шо, нет? По¬ясняю. Прокудин, тот, шо его сыночка в терриконе нашли, отец был не ахти какой, но сына любил самозабвенно. Это факт. Поэтому, как только чадо свое схоронил, от политики с экономикой отстранился, а всю высво¬бодившуюся энергию направил на поиски убивцы. Связи и знакомства у него, как вы сами должно быть догадываетесь, обширные. Опять же деньги
немеряно. Поэтому кое-каких успехов его следственная группа достигла очень быстро. Выяснилось, что парня завалил уязвленный папашка одной из нанятых им девочек. Не удержалась, видимо, птаха, проговорилась, откель капитал привалил. А вот кто такая - таких сведениев не нашли, поскольку ведал ими один только сам покойный сыночек Прокудинский. Квартиру перерыли, дружков перешерстили, полюбовницу как следует потряс¬ли - полный ноль. Короче, как в ментуре, голый висяк. Но тут, надо ж тебе, Фролов, ныне покойный, в тюряге заскучал и в надежде,  что Прокудин его с нар сдернет, стал активно распространяться, дескать обладает убойной силы компроматом. Прокудин мужик ушлый, насчет освобождения Фро¬лова особо хлопотать не стал, но через людишек своих без особых трудностей вызнал, где он этот компрометирующий материал припрятал. Ринулись за книжкой, а бабулька, мамашка Фроловская, как раз к сыночку двинула. И Святое писание,  ясное дело, с собой прихватила. Наши-то сыщики - за ней. Только снова опоздали,  как выяснилось. Бабушку в электричке… Ну,  это вы знаете.
- Стоп. - Прервал рассказчика Пагасян,- Так убийство в электричке - не Прокудина ребят дело?
- Нет,  конечно. - Толстяк как будто даже обиделся. – Зачем?
- Тогда кто?
- Не один ты хотел бы это знать. Наши ребятки…
- «Наши» - это Халявщика что ли люди? – Снова прервал его Пагасян.
- Ато. Ну не мои же.
- Так, значит сыском по делу убийства Прокудина младшего занимают¬ся люди Халявщика?
Барни недовольно поморщился, вздохнул глубоко:
- Ну что до тебя так туго доходит, - посетовал.
- Просто полную ясность люблю. Издержки профессии. Продолжай.
Толстяк помедлил, восстанавливая в памяти утерянную нить повество¬вания.
- Так вот, наши ребятки одного из этих отморозков выцепили, когда
он на лавочке у твоего дома сидел, на стреме. Популярно ему разъяснили,
что когда старенькую женщину зарезывают - ей это больно. Ну а перед тем,
как отправиться к праотцам, хлопчик чистосердечно признался, что книж¬ки у бабушки они не нашли, а только подозревают, что она ее перед кон¬чиной кому-то передать успела. Путем нехитрых размышлений пришли к вы¬воду, что тебе. - Толстяк кивнул на Астахова. - Очень уж резво ты припус¬тил, когда случайно наткнулся на них на трассе.
- Откуда такая подробная информация? - Удивился Астахов.
- От верблюда.  Дальше слушай. В квартиру к тебе соваться наши не стали. Поскольку менты понаехали. Из подъезда напротив наблюдали ситу¬ацию.
- Кто взрывное устройство в милицейскую машину сунул - видели? Поинтересовался Пагасян.
- Нет. Видимо это дело прокрутили, когда у подъезда народ тол¬пился.
- Ясно. Дальше рассказывай.
- А что рассказывать.  Тут как-раз непонятки начались. Толи книжица эта у вас, толи вместе с машиной сгорела. С одной стороны вы могли ее не отдать, с другой они могли ее и отобрать, а если отобрали,  значит ее мен¬ты при обыске непременно изъяли. Вот ребятки и попытались аккуратненько это выяснить.
- Ну не совсем чтобы аккуратненько, - прокоментировал Пагасян.
- Знаю. Халявщик звонил, прибыли ваши гости, доложились честь по чес¬ти.
- Ну ладно, спасибо, отец,  за популярное разъяснение ситуации, - В знак благодарности Пагасян даже поклонился, не впояс, правда, так, самую ма¬лость чело склонил, но толстяк жест оценил, расплылся в масляной улыб¬ке.- Теперь давай думать, как дальше быть. Ты ж за информацию мзду не берешь, да? Тебе за совет заплатили.
- Правильно рассуждаешь. Хороший мальчик. А совет мой такой - книжку Прокудину отдайте. Мужик он благодарный. Думаю, не обидит вас. И меня тоже. - Улыбка его стала еще шире.
- Хороший совет. - Пагасян нахмурился. - Но за книгой этой не один Прокудин охотится. Я правильно понял?
- Ну.
- Скверно то,  что мы не знаем, кто эти люди. Но зато нам известно, что они, в отличии от Прокудина не стремятся эту книжку прочитать. Им ее уни¬чтожить надо. То есть я так понимаю, что полезная для Прокудина информа¬ция для них таковой не является, скорее даже наоборот. Тому подтверждени¬ем смерть гражданочки Фроловой, взрыв милицейской машины, убийство Фро¬лова, наконец. Барни, эти люди уничтожают все, кто даже предположительно мог ознакомиться со сведениями,  занесенными в книгу. А это значит, что независимо от того, отдадим мы  Прокудину книгу или нет, мы и наши семьи будем в опасности.
- Согласен. Но книгу надо отдать Прокудину. Тогда по крайней мере преследователей у вас значительно поубавится.
- Это уж точно, - Согласился Пагасян. И Астахов тоже, но он промолчал.


ХVІІІ
- Ну ты вот что, хорош жевать, фигуру испортишь.
Дианка уже минут пятнадцать нетерпеливо ерзала на противоположной кровати, той самой, на которой давешней ночью старушка преставилась. Теперь кровать была аккуратно застелена и ничто не напоминало ночных кошмаров, даже чуть приметный сладковатый запах застарелой болезни, что непременно имеет место присутствовать в помещениях, где живут старики, с утра улетучился и Дианка, ничего не подозревавшая относительно послед¬него арендатора больничной койки, безмятежно расселась на ней, оперев¬шись спиной в стену и для удобства подложив под голову хлипкую подушечку. Катьку сие неведение почему-то очень смешило и, тщательно пережевывая очередной бутерброд со всякими там деликатесами из Антонова холодильни¬ка, она то и дело срывалась на хохот, пока не поперхнулась и наконец не взяла себя в руки.
- Рассказывай давай, как ты тут оказалась, - от нетерпения Дианка хло¬пала жиденькими ресницами и хрустела костяшками пальцев.
- Не, - Катька затолкала в рот очередные две трети бутерброда,- Сначава фы фасфазывай.
- Прожуй, потом говори. – фыркнула Диана и снова поерзала на кровати. - А че рассказывать. Когда этот чумной из дома рванул, Антон в окно выгля¬нул, поплевался чуть и давай по мобильнику звонить. Потом как-то сразу успокоился и сказал,  что волноваться нету даже никаких причин. Мол доро¬га тут одна и вас там встретят. А я говорю, вдруг они тебя прикончат до того, как вас встретят. Он так долго-долго на меня посмотрел и говорит, кишка, мол, тонка мою невесту обижать.
Катька во второй раз поперхнулась и, решив больше не рисковать про¬ходимостью пищевода, отложила бутерброд в сторону:
- Так и сказал - "невесту"?
- Так и сказал.  Гадом буду. То есть гадиной.
- Хорошенькое дельце! - Развозмущалась Катька. - Сначала он меня сда¬ет всяким там отморозкам, а потом заявляет, мол, невеста!
- Ага! - охотно поддержала Дианка. - Я тоже сразу так подумала. Я ему даже так сразу и сказала.
- А он?
- А что он? Молчит и лыбится. Я знаешь как разозлилась. А потом смот¬рю, занервничал, когда звонка долго прождал. Через час совсем позеленел и сам стал названивать. Не отвечали ему долго. А потом ребята, те самые, что с Антоном приезжали туда, ну в село… ну, помнишь?..
- Ну помню, помню!  Говори давай, что ребята?
- Ну ребята эти прикатили и Серегу с Толиком притаранили. А тебя нет. Я думала Антон им головы поотламывает.
- Кому?
- И Сереге, и Толику, и быкам своим этим – всем сразу. Я вообще никогда не видела, чтоб мужики так из себя выходили. Нет, в смысле – нормальные мужики, а не отморозки там всякие.
- С чего ты взяла, что Антон нормальный мужик?
- А че, не видно или че? Нормальный. И потом, если ты его любишь столько много лет, давно б уже раскусила, если б отморозок. Или я не права?
- О продолжительности моей нежной страсти к этому человеку я тебе, как
помнится, не докладывала.
Разозлилась Катька на сей раз настолько всерьез, что соскочила о кро¬вати,  забыв про пневмонию, и забегала по палате взад-вперед:
- Антон нахвалился?!
- Почему нахвалился? - Дианка пожала плечами, - Просто сказал, что твоя верность проверена годами, то есть не сомневается он в тебе.
- Ух ты! Ну надо же. Не сомневается. - Катька враз успокоилась и тут же слабость дала о себе знать испариной на лбу. Катька хлопнулась на постель и уже без раздражения спросила: - А с чего разговор зашел?
- Так. Давай ты помолчи, ладно? Ато я путаюся. Слушай по порядку. Катька кивнула и улеглась поудобнее.
- Ну, короче поорал он, Антон то есть, минут так с получаса. Потом до¬прос чинить стал.
- Кому?
- Ну как же,  Сереге и Толику. Те глаза выпучили, говорят, до заправ¬ки доехали, а там ты прыгнула на мотоцикл к какой-то малохольной и ука¬тила в неизвестном направлении. Преследовать они тебя не стали, потому что без надобности им ты.
- Ага, так и было. А дальше что?
- А что дальше? Сначала в морду Сереге дал,  чтоб значит чужих невест не украдал,  потом еще раз магнитофончик им покрутил. Он там деньги с не¬го требовал,  грозился там чего-то, ну Серега же, ну ты помнишь?
- Да помню я,  помню.
- Ну сказал, что если не отвалят,  отдаст эту запись, куда следует.
- И?
- И прогнал. Они и пошли себе. - Дианка тяжело вздохнула. - Жалко мне их чего-то.
- Ага, - Катька кивнула, - мне тоже. А потом вы с Антоном стали заду¬шевные разговоры разговаривать про сердечные дела?
- Не. Он сразу своих ребят в другую комнату отозвал, минут десять с ними чего-то побазарил, они быстренько куда-то схиляли. А он тоже прыг¬нул в свою машину и укатил.  Мне велел дома сидеть, у телефона, на слу¬чай, если позвонишь. Ну вот я и караулила, Между делом прибралась по до¬му, поесть приготовила. Слушай, Кать, я вот что думаю,- Дианка перебра¬лась на Катькину кровать, уселась рядком,  прижалась потеснее и заиски¬вающе в глаза глянула,- вы когда с Антоном поженитесь, возьми меня к себе горничной, а?
- Чего-о?
- А что, я по хозяйству все умею. И постирать, и за детьми присмотрю, когда будут. Опять же ты мне все секреты будешь доверять, я надежная. - Говорила Дианка скороговоркой, боясь как бы, что Катька прервет. - Денег платить мне не надо, корми только. А шмутки я твои буду донашивать. Нет, ну ты подумай, я дело говорю. Не самой же тебе полы мыть или носки там стирать. Богатые дамы носков не стирают.
- Дианка! Дина, Дина-а, - Катька помахала ладошкой перед ее глазами, - очнись!  Тоже мне Констанция Буаносье!
- Катя, Катенька, возьми меня, а. - По щеке Дианки скатилась тонень¬кая слезинка и потихоньку-помаленьку переросла в соленый ручей. - Надое¬ло за кусок хлеба, всякую мразь ублажать. Кать, возьми меня,  Кать.
- Да ты белины,  что ли, объелась? - Катька поискала глазами что-ли¬бо подходящее к случаю и, не найдя ничего лучшего, вытерла Дианке слезы краем простыни. - Я ж не жена ему, голубушка. Мне и предложения не дела¬ли, как ты знаешь. 0 чем ты говоришь?
- Сделает, Катя! Непременно сделает. Я что ж, не вижу? Или слепая я разве. Сделает он тебе предложение. И будешь ты богатая леди. А я бу¬ду твоя горничная. И будем мы с тобой подружки - не разлей сапогом.
Дианка счастливо заулыбалась, Катька чуть хмыкнула, мотнула голо¬вой и поинтересовалась:
- Ты там Клару мою не обижала?
- Ее обидишь. - Дианка все еще думала о своем. - Я ей на тарелочке обеды подаю, чтоб по дому не шастала. У самой норки оставляю. Разжирела, прямо никакой фигуры. Интересно, до каких размеров можно мышь раскор¬мить? Как думаешь?
Катька снова хмыкнула. Похоже, увести Дианку от скользкой темы уда¬лось, но, по всему видать, ненадолго.
- Вернемся к основной теме. - Катька вдруг вспомнила, что она курящая. Надо же,  за все время пребывания в больнице не потянуло ни разу, а это прям невмоготу. Ладно, решила, обойдемся, здоровья ради, и продолжи¬ла:  - Так а когда ж вы обо мне поговорить успели?
Дианка секунду-другую смотрела непонимающе, наконец врубилась:
- Ах, это… там про верность и все такое? Так он вернулся среди ночи. Побрился, душ принял и снова куда-то лыжи навострил. Ну я на него, понятное дело, наехала, типа, как он сме¬ет шалаться где ни попадя, когда ты в такой, можно сказать, опасности. Пусть даже ты ему и не нужна, но человек же все-таки. Любила тебя, иуду. А он,  знаешь, так странно как-то на меня посмотрел и говорит, почему, мол, любила, она меня и теперь любит.
- Больно надо. - Возразила Катька, но как-то неубедительно. Дианка этого, правда, не заметила:
- Во-во, и я ему так же сказала. А он меня пребольно за нос ухватил и велел не лезть не в свое дело.
- И все?
- И все. Потом чашку кофе выпил и – за дверь. Я следом выскочила, догнала у самой машины и опять за свое, что тебя же искать надо. Он распсиховался и ка-ак хлопнет дверцей, как заорет: «А я что делаю!». Я тогда успокоилась и вернулась к телефону, твоего звонка дожидаться. Так ты берешь меня или нет?
- Куда?
- В горничные. - Дианка приготовилась разреветься, Катька не отреагировала никак:
- А где он сейчас?
- Кто?
- Ну Антон же! Диана, я тебя очень прошу – соберись. Слушай меня, - Катька ухватила ее за плечи и основательно потрясла, - Я тебе обещаю, слышишь, Диана, я обещаю тебе, что возьму тебя в горничные, даже если Антон меня замуж не возьмет. Даже если меня никто никогда не возьмет замуж. Зарплата у меня приличная – прокормлю как-нибудь. А шмутки будешь мои донашивать. Все! И оставим эту тему.
- Правда?
- Зуб даю. – И Катька для убедительности показала - который.- Так где Антон?
- А я знаю? Врачиха твоя позвонила, я выгребла все из холодильника и сюда. Ему я записку оставила.
Катька резко выдохнула, проявляя таким образом недовольство:
- Денег у тебя, разумеется, нет?
- Разумеется, нет. – Дианка пожала плечами. – Или ты думаешь, я стала бы их искать в чужом доме? А зачем тебе деньги?
- А зачем, ты думаешь, врачиха звонила? Ты вроде как не знаешь, что наша страна капитализмом беременная.
- В каком смысле?
- В том смысле, что он как бы уже и есть, но его вроде как еще и нет. Демократических прав никаких, но за все платить надо. Медицина у нас давно не бесплатная. Забыла?
В дверь тихонько постучали и, не дожидаясь ответа, в палату вошла молодая, очень красивая, статная и во всех отношениях привлекательная дама. «Не туда попала» - догадалась Катька и уже собралась ей об этом сообщить, но та опередила:
- Кто из вас Катя Астахова?
Катька попыталась привести в исходное положение отпавшую неожиданно челюсть, Дианка выразительно потянула носом – комнату ненавязчиво но настойчиво заполнял запах дорогущих духов.
К растерянности девчонок гостья отнеслась с полным пониманием, проде¬монстрировала в улыбке до неестественного белые зубки и повторила воп¬рос:
- Так кто из вас Катя?
- А вы кто, собственно, такая? - первой нашлась Дианка.
- Я Катя. - Попыталась в задний след смягчить недружелюбный тон подруги
Катька.
- А меня зовут Аля. Аля Коваленко. - Женщина еще раз сердечно  улыбну¬лась, на этот раз, правда, несколько сдержаннее. - Я... Мы дружны с ва¬шим отцом.
- Вот как?- Катька не нашлась, как отреагировать на новую знакомую и
в замешательстве опустив очи долу, закусила губу.
"Ну вот,- подумала,- началось". В принципе, она давно была готова к тому, что рано или поздно у отца появится женщина, но как она это событие воспримет, предсказать не бралась. Она и сейчас не смогла бы отчет¬ливо сформулировать свои чувства. Не поддавались чувства формулировке.
- Вы позволите мне сесть? – Аля, похоже, осознала неловкость ситу¬ации   к которой, по всему видать, готова не была. Не дожидаясь пригла¬шения, подтянула волоком стул из угла палаты и присела на краешек. Про¬комментировала: - В ногах правды нет.
Еще маленько помолчали.
- Я вижу, Катенька, вы несколько неверно меня поняли,- кончиком язы¬ка женщина облизнула губы, - я сказала только то, что сказала - мы друж¬ны с вашим отцом. Дружны. И только.
Катька наконец подняла взор:
- А где папа?
- Занимается вашими поисками.
- Отдельно от вас?
Аля кивнула.
- Ничего не понимаю, - голос Катьки стал колючим, ей это вовсе даже не нравилось, но ничего поделать с собой она не могла.
- Да, какое-то время мы искали вас вместе.
- А потом,  значит,  решили разделиться, для расширения круга поиска, так сказать?
- Не совсем так,  но вобщем-то... Катя, - женщина немного помялась, - Я должна отвезти вас домой. Если можно, поторопитесь.
Не пытаясь даже скрывать недоумения, Катька молча воззрилась на ново¬явленную, отцову подружку.
- Простите,- подала голос Дианка,- а справка у вас есть?
- Какая справка?
- Что вы не из психушки сбежали?
- По пути заедем – возьму. - Попыталась превратить колкость в шутку Аля, но улыбаться на этот раз не стала, - Катя, собирайтесь, нам надо уезжать.
- К вашему сведению, у нее пневмония, - сочла за необходимость пояснить Диана,- двусторонняя.
- У меня в машине тепло. Приедем, вызовем врача на дом. Ваш, кстати, доктор сказала, что ваша жизнь вне опасности.
- Нет, ну я, конечно, очень вам признательна за заботу, но вы не на¬ходите, что я уже достаточно взрослая, чтоб сама о себе позаботиться. - Катька, наконец, обрела дар речи. - И потом мне нравится эта больница, вполне приличное медицинское обслуживание. Я подлечусь, приедет папа, за¬берет меня. Кстати, как вы меня нашли, если не секрет?
- Мы с вашим отцом были в институте. Думали - вы сессию сдаете. Не нашли вас там. У меня были дела в Донецке и мы со Стасом… простите, с вашим папой…  разделились, он продолжил поиски, а я… Ну, в общем, ког¬да освободилась, приехала к нему, то есть к вам, домой. Дома его не ока¬залось. Вобщем, я решила обзвонить больницы. Вдруг, думаю… Ну, вобщем, мне повезло и я вас нашла.
- Спасибо еще раз. Скажете папе, что я здесь. Тут еще и лекарства оплатить надо.
- Уже.
- Что- уже?
- Уже оплачены. Катенька, я вас очень прошу, собирайтесь, поедем. Гостья все больше нервничала, нетерпеливо поглядывая на часы.
- А что вы так взволнованы? - Вставила очередную колкость Дианка. - Есть причины?
- Есть. - Не глядя на Диану согласилась женщина. - Вам грозит опас¬ность, Катя. Вам грозит серьезная опасность.
Катька тяжело вздохнула!
- Мама родная, как же это все надоело. Мне снова что-то грозит.
Женщина встрепенулась:
- С вами происходило что-либо необычное?
- За истекшую неделю "что-либо" происходит со мной так часто, что я бы скорее назвала это обычным.
- Ну вот видите!- Волнение гостьи грозилось перейти в панику и нерв¬ное напряжение постепенно передалось Катьке. Дианка же пока демонстриро¬вала завидное спокойствие.
- Беда в том, - Катька посовала ногами, сбрасывая с них одеяло и се¬ла на кровати, - что все, со мной в последнее время происходящее, мне не понятною. А я очень хотела бы знать причины всех моих бедствий. Не пояс¬ните?
- И без пояснений вы моего предложения не примете. - Скорее утвердительно, чем вопросительно закончила за нее Аля.
Катька согласно кивнула.
- В общих чертах дело обстоит так, - начала гостья и еще раз посмот¬рела на часы,- ваш отец, Катюша, попал в неприятную историю...
- Да что вы говорите!  Мой отец в неприятные истории не попадает, чтоб вы знали. Мой отец исключительно порядочный человек!
- Неприятные истории,  голубушка, случаются со всеми, - философски от¬метила Аля, - даже с исключительно порядочными людьми. Порядочные люди, как ни странно,  попадают в них даже значительно чаще, чем те,  кто добродетелью себя не обременяет. Не будем однако впадать в дискуссию. Вре¬мя.- И Аля выразительно постучала ноготком по циферблату.
- А что - время? Что от него в данный момент зависит?
- Ваша безопасность.
- Моя? Не ваша? Ну тогда не торопитесь. К состоянию опасности я уже привыкла.  Скажу вам по секрету, мне это уже почти нравится. Стимулирует ощущение собственной значимости. Продолжайте ваше повествование. Так в какую историю вляпался мой старик?
- Совершенно случайно у него оказалась чужая вещь,  принадлежащая ли¬цам криминального круга.
- Очень любопытно. Он ее что, украл?
- Нет, я же сказала, совершенно случайно.
- В таком случае ее надо вернуть.
- Я пыталась его в этом убедить. Безрезультатно.
- Да? А что это за вещь?
- Долго объяснять. По сути - просто книга. Библия. Но на каком-то из ее листочков заключена убойная информация.
- А-а. Я так и думала. Чистый детектив. Вы случаем книжек не пишете?
- Прекратите паясничать! - Неожиданно вышла из себя женщина.- Отцу уже грозили,  причем вполне серьезно. Палец ваш прислали.
- Мой палец?- Катька внимательно осмотрела руки,  затем ноги. Не оста¬новившись на поверхностном осмотре, принялась пересчитывать персты.
- Палец оказался бутафорским. Но угрозы,  поверьте мне, вполне реаль¬ные. Говоря по правде, мы нисколько не сомневались, что вы находитесь в руках у этих людей. То есть мы были уверены,  что вас похитили. Это просто невероятная случайность, что вы здесь, а не…
- Все, дальше не интересно. Мне надоело быть похищаемой!  Мне надое¬ло убегать от преследования!
- Что?! Уже похищали?
- Дважды!  Теперь я хочу, чтоб меня похитили окончательно, для того хотя бы,  чтоб понять, чего из этого получится и чем оно закончится.
- Поймете,  если немедленно не соберетесь и не поедете со мной.
- Ладно, Катька,- на полном серьезе вдруг заявила Дианка,- хорош вы¬пендриваться.  Что, не видишь - человек тебе добра желает. Надо ехать, ато и правда своруют. Ты у нас баба видная, чего там. Своруют какие-ни¬будь Квазимоды, на кой они нам? Надо собираться. Где твои вещи?
- Ты че плетешь?- попыталась возразить Катька, но Дианка уверенно цыкнула и та примолкла.
- Так где твои вещи?
- Так на приемном покое же наверное. Я не знаю.
- Простите, - Дианка (сама любезность) обратилась к гостье, - не знаю как вас по батюшке.
- Зовите просто по имени.
- Можно? Да? Так вот,  Аля, не сходили бы вы за Катькиными вещами, а? Она ведь еще совсем слаба, понимаете?
- Понимаю. - Аля поднялась и, недоверчивым взглядом кинув уже от двери, вышла.
- Давай, натягивай мою куртку, - Дианка схватилась, как ошпаренная, принялась эту самую куртку с себя стаскивать.
- Зачем?
- Рвем когти!
- Отвали. Ты сама только что призналась, что я совсем слаба.
- Плюнь на слабость. Жить не хочешь?
- Да что вы все так за мою жизнь забеспокоились? – слабо возразила Катька и, саркастически осмотрев не то чтобы чистую куртку, принялась всовывать руки в рукава.
Дежурная медсестра в коридоре вяло посмотрела на встревоженную Дианку:
- Ну что там еще?
- В двадцать восьмой палате кто-то о помощи взывает. Не слышите?
- Не слышу. - Буркнула сестричка и уткнулась в какие-то там свои за¬писи.
Дианка бросила короткий суетливый взгляд в конец коридора и, убедив¬шись, что очаровательная Катькина гостья в его пределах пока отсутству¬ет, стала в позу:
- Вы клятву Гиппократа давали?
- Девушка,- устало заметила дежурная,- этот вопрос я слышу по сорок раз на дню. Что мне прикажете, разорваться?
Но бумажки в сторону все же отложила и прошествовала в противополож¬ный конец коридора,  туда где двадцать восьмая палата как раз и находи¬лась. Дианка посигналила Катьке, поглядывающей из двери своей палаты, и, не дожидаясь,  когда та ее догонит, двинулась к выходу.
Выходов из больничного коридора имелось целых два, оба на лестничную клетку,  которые в свою очередь опускались на первый этаж, тоже с двух сторон коридора, а уж выход из больницы, увы,  только один. Так что веро¬ятность столкновения с гражданочкой по имени Аля (без отчества) была, и вполне реальная. Что,  как это обычно по закону подлости случается, и произошло,  когда девушки спустились вниз. Что правда, стояла гостья к ним спиной и о чем-то увлеченно спорила с женщиной в белом больничном халате, тоненькой и росту метрового, но голос - высокий и властный, с лихвой недостаток роста компенсировал.
Дианка,  цепко прихватив подругу за локоток, увлекла ее за дверь комнаты с надписью «Служебное помещение», щелкнула выключателем,  задер¬нула щеколду и присвистнула:
- А еще на зарплату жалуются.
Катька тоже уставилась на висящие аккуратненько на плечиках шубки и пальто, свистеть,  правда, не стала, но впечатление разделяла. Вещи в служебке висели все больше дорогие, из тех,  что на местном рынке не купишь. На убогом ободранном столике и таких же неприглядного вида стуль¬ях баловали взор увесистые пакеты с продуктовыми наборами.
- Вот так, голубушка, и живут скромные отечественные эскулапы,- подитожила обзор Дианка и принялась расстегивать молнию на куртке, что толь¬ко что собственноручно Катьке отдала, - Снимай!  Поносила - дай другому.
Катька не сопротивлялась, тупо наблюдая за подругой.
- На-ка вот.
Дианка ловко сбросила с плечиков черное кожаное пальто с чернобурой и накинула на плечи Катьке:
- Надевай. - И замешкалась,  раздумывая, что бы такое выбрать для себя.
- Ты головой двинулась, или что? - Ахнула Катька, сообразив, что то, чем они сейчас занимаются элементарно называется воровством.
- Надевай,  говорю!
Катька машинально отметила про себя, что в иное время Дианка умела говорить с парализующей властностью и, больше не протестуя, напялила на голову невесомую почти шапочку все из той же чернобурой, любезно предло¬женную Дианкой. Та, уже одетая в сногсшибательную куртку и головной убор, представляющий собой нечто среднее между шляпкой и футбольным мячом, при¬дирчиво осмотрела Катьку и, оставшись довольнд, снисходительно бросила:
- Сапоги подбери сама.
Катька, слегка подивившись тому, с какой легкостью меняет манеры жен¬щина, переодевшись в приличные шмотки, послушно выбрала из стоящих в строй сапог более-менее подходящие по размеру и натянула на ноги в ожидании дальнейших распоряжений.
- Пошли!- наконец скомандовала Дианка и протянула Катьке объемный па¬кет, одновременно подхватывая такой же для себя.
- Это еще зачем? - скорее не поняла, чем возразила Катька.
- Женщина без сумки выглядит подозрительно, - назидательно отметила Дианка и выглянула в коридор.
- Дина,- Катька робко потянула подругу за рукав,- а если мы сейчас на хозяйку этих вот тряпок нарвемся?
- Самое большее - год условно.- Легкомысленно пояснила та и еще раз глянула в коридор.- Да уйдут они когда-нибудь или нет?!
Ощутив легкое головокружение, Катька брякнулась на стул.
- Условно - это в каком смысле?
Дианка скрипнула зубами и снова потянула Катьку за рукав, понуждая встать:
- В уголовном смысле. Пойдем, ато и правда кто-нибудь нагрянет.
- Так, все, с меня достаточно. Я возвращаюсь в мою дорогую палату. - насколько смогла тверда заявила Катька и стянула с себя шапку.
- Жить не хочешь?- прошипела Дианка, используя последний козырь.- И потом, твоя новоявленная мачеха в этом прикиде нипочем тебя не признает.
- Не признает. - Вняла логике Катька и обреченно встала, натягивая шап¬ку как можно глубже на лоб.
В коридоре ничего не изменилось. Новоявленная Катькина мачеха все так же тихонечко пыталась в чем-то убедить горластую коротышку, на что та отвечала заученными, до дыр затасканными репликами типа "не суйте нос в мои служебные обязанности".
На ватных ногах, стараясь как можно ритмичнее стучать каблучками чу¬жих, а потому крайне неудобных сапог,  Катька прошествовала к выходу нога в ногу с Дианкой. Никакого внимания на них (надо же!) не обратили и, распахнув дверь на улицу она вновь почувствовала головокружение от оби¬лия свежего воздуха.
- Голова кружится? - вошла в положение Дианка. - Ладно, держись за ме¬ня, сейчас пройдет.
И они дружно в ногу,  как солдаты на плацу,  зашагали к кованым воро¬там через широкий больничный двор.
Оглянуться Катька отважилась, когда они с Дианкой отмахали по ули¬цам и переулкам, старательно, как бывалые преступники, путая след, по меньшей мере с километр. Да она бы и не оглянулась, если бы обострив¬шийся от сознания опасности слух не просигналил, что вот уже минут де¬сять позади раздается размеренный скрип шагов,  который не отдаляется, и не приближается, но неотрывно сопровождает беглянок, несмотря на все их замысловатые   маневры.
Парень, что шел следом ничего особенного собой не представлял, так себе - серенькая птаха, на Катькин проницательный взгляд не отреагировал никак. Но лицо его показалось знакомым, причем не смутно а хорошо. И тем не менее вспомнить, кто этот парнишка, Катька никак не могла. Ог¬лянулась еще раз. На сей раз парнишка без внимания ее не оставил. Улыб¬нулся. Все. Вспомнила.
Катька притормозила.
- У тебя деньги есть?
- Есть немного, - Дианка принялась шарить по карманам, - тьфу ты, бы¬ло же целых две гривни и мелочь.
- Ты в чужой куртке,- Напомнила Катька и посмотрела укоризненно.
- А, да - спохватилась Дианка,- Вот невезуха. Повезло какой-то, по¬пользуется теперь моими кровными.
- Ты серьезно, что ли? Ты у нее крутку сперла. Забыла?
- Ага. Представляешь, привыкла, как к родной.
- Накажет нас Бог, Дианка. Ох, накажет.
- Слушай,  будь человеком, дай поносить красивую вещь. Не уродуй мне удовольствия всякими там пророчествами.
- Это не пророчества, Дина, это прозорливость, продиктованная со¬вестью.
- Совесть,  Катенька - пережиток социализма. Давай лучше посмотрим в наших сумках, может там какая пачечка завалялась.
Пачка сигарет в одной из сумок действительно завалялась, и не од¬на, цельный блок.
- Живем!- обрадовалась Дианка и принялась распечатывать пачку «Кэ-мэл». Счастье ее,  однако, оказалось недолгим - ни зажигалки, ни спичек в сумках не было.
- Молодой человек, - обратилась Дианка к кому-то, глядя за спину Катьке, - у вас огоньку не найдется.
Молодой человек не замедлил нарисоваться пред ясны Катькины очи, про¬тянул Дианке зажигалку,  что правда - прикурить не помог.
- Вовчик,- Окончательно утвердилась Катька.
- Вы знакомы?- осведомилась Диана, протягивая сигареты и зажигал¬ку Катьке.
- Нет. - Заверил Вовчик и пошел себе.
- А зажигалка? - Напомнила Дианка, видимо какие-то остатки совести она еще имела в наличии. Искоренить пережитки социализма полностью - де¬ло непростое.
- Дарю.- Великодушно махнул рукой Вовчик и потопал далее. Шагов че¬рез пол-ста однако остановился, достал из кармана мобильничек и привыч¬но прогулялся по кнопочкам, почему-то поглядывая на Катьку, почему-то - со значением.
Раздумывать над значением взгляда своего бывшего странноватого воздыхателя Катька не стала. Без того было о чем подумать. Молча уселась рядом с Дианой, которая с комфортом устроилась на лавочку у подъезда и жмурясь от удовольствия попыхивала дорогой сигареткой. Катька повертела сигарету в руках. Курить и хотелось и не хотелось. Видимо за время вы¬нужденного воздержания организм несколько поотвык. Может, бросить? По¬жалуй, это шанс, который стоит использовать. И Катька аккуратно вложила сигарету назад в пачку. Дианка косо глянула, ухмыльнулась, но комменти¬ровать не стала, только пачку забрала и сунула в карман.
- Какие планы?
- До этого момента планы были только у тебя,- ядовито заметила Кать¬ка,- можешь продолжать в том же духе. Только сделай милость, поясни за¬чем мы бежали от этой милой женщины?
- Она мне не нравится.
- Достойный аргумент. Мне она тоже не нравится, но это не повод для того, чтобы бежать сломя голову, при этом прихватывая чужие вещи. Хочу тебя заверить,  что я женщина добропорядочная и оказаться на скамье подсудимых для меня перспектива удручающая. Даже если мне светит всего год. Даже если условно.
- Достала!  - разозлилась Дианка. - А как еще по-твоему мы могли улизнуть от этой твоей мачехи?
- Зачем? Вот в чем вопрос. Я вполне могла остаться в палате, а ты пойти к Антону и приготовить ужин моему будущему жениху. Он поди давно уже дома и наверняка проголодался.
Дианка иронии не приняла.
- И что я ему скажу? Что нашла тебя, а потом бросила на произвол судьбы?
- Да что мне могло угрожать? Ты подумай.
- Подумала уже. От твоей мачехи за версту криминалом несет. Ты при¬кинь, откуда у твоего папашки,  рядового шахтера, такая шикарная подружка.
- Мой папа - горный инженер, между прочим.
- Все-равно шахтер. А эта дамочка? Нет, ну ты сама скажи, только честно, можешь ты ее представить в роли папочкиной возлюбленной?
- Нет, - честно призналась Катька,- но в жизни все может быть. К тому же она сказала, что они просто друзья.
- Согласна. Они просто друзья. Теперь давай будем исходить из того, что она нам поведала. А она нам поведала, что твой папик вляпался в неприятную историю. Так?
- Так.
- Ты, помнится, возразила, мол, папик твой исключительно порядоч¬ный и законопослушный гражданин своей страны. Было?
- Было.
- А это значит,  что вляпаться в неприятную историю он мог по причине полного отсутствия ориентации в бандитских кругах, а кто-то из ближних или близконаходящихся его в эту историю сознательно втянул, посколь¬ку соответствующую ориентацию имел.
- Для придорожной проститутки ты что-то  больно мудрено разговариваешь.
- В школе книжек много читала,- Дианка на «проститутку» не обиделась,- и с чего ты взяла, что все проститутки дуры?
- Ато нет?
На сей раз Дианка обиделась:
- Я хорошо в школе училась. Только на занятия редко ходила. Потому и оценки плохие. И вообще давай оставим эту тему и вернемся к твоей мачехе.
- Брось это слово. Какая она мне мачеха? Скорее всего - вообще никто.
- Вот именно. Скорее всего, вообще никто.  Потому что с отцом твоим у них отношения мутные. Она сказала, что тебя хотят похитить, вполне воз¬можно, что это так. И не исключено, что именно она собиралась это сде¬лать. Иначе как объяснить то обстоятельство, что она так упорно звала тебя к себе домой? Не к отцу, заметь, а к себе?
- Ага.- Согласилась Катька.
- А теперь ты мне вот что скажи, кто такай этот Вовчик, которого ты признала, а он тебя почему-то нет?
- Ой, долго рассказывать.
- А ты сократись, выхватывай самую суть.
- Ты понимаешь, с неделю где-то назад я к подруге в гости поехала. - Катька нахмурилась и покусала губу. Вспоминать Ксюху было неприятно. - А он за мной от автобуса увязался, до самого подъезда притащился, а потом и в квартиру ввалился,  представляешь?
- Представляю. Наглецы бывают всякие. Дальше давай.
- Ну подруге сказал,  что я ему шибко понравилась, его и впустили, сердешного.
- Ага. Типа, вдруг это твоя судьба?
- Что-то вроде того. Только вел он себя как-то странно.
- Конкретнее,  если можно.
- Ну не похож на влюбленного. Простился и ушел,  когда ему по мобиль¬нику позвонили.
- Действительно странный молодой человек. Хотя странным нам всегда кажется то, что мы объяснить не можем, а когда объяснение находится, всё распределяется по  своим местам, и становится до банального неинтересным. Я думаю поведению этого парнишки есть вполне логичное объяснение. И мы с тобой сейчас его найдем, я даже, кажется, его уже нашла.
- Погоди, есть еще одна интересная деталь. Среди ночи Ксюхе надумалось похвастать новым мотоциклом и она потащила меня в гараж. Так вот,  когда мы из гаража возвращались, обнаружили все того же Вовчика. На лавочке у подъезда.
- Любовь.- подытожила Дианка.
- Да кто его поймет. Сказал, что я ему действительно нравлюсь, поэтому не должна ходить домой.
- О!- Дианка помахала указательным пальцем и приложила его к губам, уставившись в одну точку.- Я все поняла. Он за тобой следил.
- Ну это я и  без тебя поняла.
- Да нет же. Не по своей инициативе. Его к тебе кто-то приставил. А когда он за тобой следовал, согласно указаниям, случилось непредвиденное: он в тебя влюбился.
- Ага. И приперся в чужую квартиру, чтобы засветиться и чтоб его хозя¬ин остался недовольным? Ты что думаешь, бандиты персонал из психушки на¬бирают?
- При необходимости и оттуда тоже. Проверено. - Заверила Дианка,- Но тут, как видно, другой случай. Может, ему как раз и было наказано завести знакомство и задержать тебя,  пока кто-то будет орудовать у тебя на квартире?
Катька подумала и кивнула:
- Очень похоже на то. А по мобильнику ему сообщили, что все что надо в   моем доме они уже сделали и он может идти баиньки. Так, а зачем же он отсоветовал мне идти домой, если преступники оттуда слиняли?
Катька поймала себя на том,  что о собственном доме мыслит отвлеченно, как вроде кино смотрит. Сознание того,  что в ее квартире находились с преступными целями посторонние люди не пугала, а как-то даже интриговала чтоли. А может просто она в глубине души своим домом ее уже не считала. Мысль о том, что она вскорости станет хозяйкой в доме Антона потихоньку-помаленьку втерлась в сознание и теперь ею,  Катькой, воспринималась как нечто естественное и неотвратимое? Тьфу ты,  и правда!
- Давай подумаем,- предложила Дианка и закурила новую сигарету.
Катька подумала и похолодела, страшась сформулировать страшную догад¬ку.
- Ты чего?- Видимо выражение Катькиного лица Дианку испугало.
- Дина… Я несколько раз звонила отцу. Телефон молчит.  Эта женщи¬на,  Аля, она сказала,  что отец взял чужую книгу, в которой заключается опасная, информация и никак не хотел ее вернуть.
- Ну?
- Они могли войти в квартиру, взять то, что им нужно, а отца, как ненужного свидетеля…
Дианка ахнула и слегка позеленела.
- Нет,  постой,  что-то не вяжется. Если бы они твоего отца… ну это, зачем ты им тогда нужна! Ты-то как раз никакой не свидетель. Вообще ни сном ни духом. Зачем тебя воровать?
- А если они книгу не нашли? Может, думают, я им помогу?
- Глупости.
- А вот и нет. Они же не знают, что меня дома не было все эти дни.
- Зато твоя маче… прости,  эта женщина знает. Она же тебя разыски¬вала, говорит,  что вместе с отцом. Знает даже,  что ты в институте учишь¬ся и даже знает, в каком. Значит какие-то отношения у нее с твоим папиком все-таки были.  И отношения доверительные.
- Дружеские, - уточнила Катька.
- Ага. А эта женщина - бандитка.  Это мы с тобой уже установили.
- Не совсем.
- Установили, - твердо заверила Дианка.- А отец твой, наверное, еще нет. Поэтому все ей порассказал. Надо же с кем-то поделиться, если дочь пропала. А она делает вид, что ему помогает, а сама тем временем хочет тебя похитить,  чтобы батю твоего прижать к стенке. Ну что, умная я?
- Вне всяких сомнений. Значит,  ты думаешь,  книгу они не нашли?
- Думаю, не нашли. Иначе не стали бы за тобой охотиться.
- А отец?
- С ним наверняка все в порядке. Хотя, если бы он был дома, когда они книгу искали - они бы ее уже нашли. Кино смотришь? Знаешь как они умеют сведения выжимать? Утюги там и все такое.
Катька немного успокоилась. Но легкий мондраж ощущался однако.
- Надо позвонить домой.- Катька сорвалась было с места, но взгляд упер¬ся в то место, где только что стоял Вовчик и уточнила: - Так ты думаешь, Вовчик - человек мачехи? Тьфу ты! Этой женщины, я имею в виду?
- Ну конечно.
- Значит он ей и звонил?
- Ну да ,- подтвердила догадку Дианка. - Значит, она сейчас за нами явит¬ся?
- Уже явилась. Только не она, а милиция. - Угрюмо поведала Катька и ткнула пальцем в только что завернувший во двор милицейский газик.
- Ой мама, - слабо мяукнула Дианка и потянула Катьку за рукав, - Линяем!
Уже через два квартала Катька начала отчаянно задыхаться, но Дианка упорно тянула ее за собой через какие-то дворы и переулки. Иногда они вырывались на людные места, смешивались с толпой и снова ныряли в какую-то подворотню. Катька путалась в полах длинного кожаного пальто. Увесис¬тая сумка била по ногам.
- Сумка мешает, - пожаловалась она Дианке.
- Брось,- посоветовала та,- я от своей давно избавилась.
Катька бросила, бежать стало легче, но воздуха в легких не хватало катастрофически. Они остановились,  когда Катька готова была взвыть и упасть бездыханно. Осмотрелись, надрывно вдыхая морозный воздух. Удиви¬тельно,  но если бы им пришло в голову подвергнуть сомнению наличие пого¬ни, ни одна из них не смогла бы с уверенностью это утверждать. Ну так это если б пришло в голову.
Тихо. Над самыми крышами кружили и ехидно каркали вороны. Ага, вот и знакомый звук мотора! Дианка снова потянула за рукав и через минуту они остановились у кирпичного беленого известью строения, которое ни с чем не спутаешь.  В нос ударил едкий запах аммиака. Девчонки нырнули за дверь, рядом с которой жирной красной краской была выведена большая бук¬ва «Ж».
Как и во всех уличных туалетах нагажено  было везде, начиная от входа. Брезгливо переступая через следы человеческого присутствия,  как присох¬шие, так и совсем свежие, девушки исследовали кабинки. Никого.
- Снимай пальто!- скомандовала Дианка и первой стала расстегивать свою моднячую куртку.- Снимай, говорю. Нужно избавиться от вещественных доказательств!
Дианка рекордно быстро расстегнула молнию, стянула с головы шляпку  - футбольный мяч,  плотно укатала ее в куртку и сунула в зловонную дыру. Через минуту в дыру соседней кабинки нырнуло кожаное пальто с чернобурой и из той же чернобурой легонькая шапочка.
Дианка облегченно вздохнула, настолько, насколько это возможно сде¬лать в дворовых уличных туалетах, и тут же насторожилась, чутко прислу¬шиваясь к шагам на улице, что неуклонно приближались.
- Прячься! - Скомандовала знакомо властным голосом.
- Куда? - Катька затравленно осмотрелась.
- Туда. - Ткнула Дианка неумолимым перстом в загаженную дыру.
Шаги затихли у самой двери. Девчонки юркнули за перегородку кабинки, пригнулись и замерли.
- Молодые люди, вы что,  читать не умеете? - Попенял кому-то недоволь¬ный женский голос. - Мужской туалет с обратной стороны.
Ответа не последовало.
Женщина вошла в помещение, потопталась,  ругая по чем зря неопрятность предшествующих посетительниц походила туда-сюда,  выискивая местечко по¬чище и уселась справлять нужду прямо у выхода.
- Полезай!  Одними губами прошипела Дианка.
«Лучше год условно», - подумала Катька и решительно замотала головой.
- Жить не хочешь?- В который раз прибегла Дианка к испытанному аргу¬менту. Катька закусила губу и обреченно глянула в зияющее отверстие об¬щественного нужника.
Яма оказалась довольно глубокой. Если опустить в дыру ноги,  до поверхности ее содержимого достанешь вряд ли. К тому же в полутора метрах внизу проходила толстая ржавая труба, неведомо насколько крепкая, но крысы по ней шастали уверенно.
Женщина у входа зашелестела одеждой и вышла.
Катька с робкой надеждой еще раз взглянула на Дианку, но та была не¬преклонна. Как ни крутись, Катька должна была признать правоту Дианки, хоть как ни садистски выглядело ее решение - иного выхода не было. Их единственный шанс на спасение в этой яме. И Катька собрав в кулак всю свою волю, опустила ноги в дыру. Нащупала подошвой трубу. Вроде прочная. Ухватилась руками за края ямы и застыла. Опустить голову она не смогла бы и под дулом пистолет. Смышленая Дианка сообразила это сразу. Молча взяла проволочную корзину для бумаг, невесть для чего стоящую в кабинке и накрыла ею Катькину голову.
Стараясь не думать о крысах,  Катька слушала,  как возится в соседней кабинке подруга, дублируя ее, Катькин, подвиг и думала, как долго при¬дется терпеть эту пытку.  Одно она знала точно - в этой яме она не умрет. Позволить себе такое - ниже ее достоинства.  «Вот досчитаю до ста,- реши¬ла,- и буду выбираться. Пусть даже в лицо мне смотрит лютая смерть под пытками».
Она так увлеклась счетом, что не сразу заметила сквозь проволоку кор¬зинки, что прямо напротив ее кабинки кто-то стоит. Напрягла зрение, пы¬таясь определить - мужчина или женщина и тут же с легкостью определила - мужчина. Потому что корзинки не стало, а ее испуганному вконец взору от¬крылись мужские ботинки.
Медленно-медленно подняла глаза. Предел мечтаний увидеть его именно сейчас и именно здесь!
Антон смотрел на нее без всякого выражения, как вроде давал возмож¬ность освоиться с обстановкой и только спустя минуту спокойно спросил:
- Подтянуться сможешь?
Катька кивнула, при этом почти упершись подбородком  в край дыры.
- Давай. - И отбросил в сторону злополучную корзину, которую все еще держал в руке. Свободной рукой достал из кармана платок, вытер пальцы,  швырнул вслед за корзиной.
Когда над ямой показались Катькины плечи,  Антон ловко подхватил ее за шиворот,  затем под-мышки и выдернул наконец из проклятой дыры.
- Пошли отсюда. - Бросил через плечо и Катька, наконец, заметила стоя¬щих у него за спиной Дианку, (с руками в растопырку) и... Вовчика. - Ды¬шать тут нечем.- И Антон первым направился к выходу.


ХІХ
"А неплохо живут побирушки? - праздно наблюдая за бомжом отметил про себя Астахов.  Тот в течении часа пути сновал вдоль прохода по вагонам, заученно рассказывая печальную историю - собственной жизни полного краха. Пассажиры к такого рода трагедиям привыкли давно, слушали в пол-уха, но подавали по въевшейся в кровь привычке к милосердию. Сейчас мужичонка рабочий день видимо закончил, потому что уселся на крайнее в вагоне си¬денье и, извлекая из целлофанового пакета купюры аккуратно разглаживал на колене и складывал в стопку, сосредоточенно шевеля губами.  Астахов прикинул на глаз - шахтер за смену столько не имеет. Хмыкнул и отвер¬нулся к окну, утратив к обездоленному всякий интерес.
В вагоне все как всегда. Странно, но даже вагонные артисты репер¬туар не меняли. Парнишка с гитарой и все тем же неизменным пластиковым пакетом в четвертый раз брел мимо Астахова, выводя старательно, но фаль¬шиво:
Там для меня горит очаг,
Как вечный знак забытых истин.
Помнится в прошлый раз он исполнял то же самое. Сновали неугомонные торговцы газетами, шоколадом, разного рода бытовыми мелочами. Этих Ас¬тахову было искренне жаль. Поди потопай с зари до вечера за копейки. И ведь не на себя трудятся, на хозяина,  за проценты. Дожили, ешкин кот.
Наблюдая вагонную суету, Астахов изо всех сил силился умыкнуть мыслями от собственных проблем. Решение принято, решение разумное, на¬до ему следовать и, даст Бог, все образуется. Но доставучие донельзя «за» и «против» покоя не давали и Астахов снова и снова возвращался к анализу принятого решения.
Книгу надо вернуть Прокудину. Это самый удобный и, пожалуй, един¬ственный выход. Прав Барни. Не зря ему за советы платят. После визита к нему Астахов с Пагасяном еще долго совещались на маленькой уютной ку¬хоньке и единодушно пришли в выводу: таки прав.
Оно, конечно, нельзя предугадать реакцию людей, в чьих руках нахо¬дится сейчас Катька, но книгу все же надо отдать Прокудину. Барни обе¬щал передать самолично. Высказал веское мнение, что узнав о том, что книга у Прокудина,  конкуренты скорее всего переключатся на него и дев¬чонку, возможно, отпустят за ненадобностью. В это верилось слабо. Кто и когда отпускал жертву похищения? Но не отпустят в любом случае, даже если Астахов удовлетворит их требования. Значит, надо сначала избавить¬ся от книги,  тем самым сняв с себя все хвосты, а потом искать Катьку. Живую или... А вот об этом думать не хотелось. И Астахов подсознательно торопился домой, надеясь, что переступит порог и увидит дочь.
Назойливой мухой лезла и еще одна мыслишка - кто они, люди, стремящи¬еся завладеть информацией в книге, с целью изничтожить? Кто они те, кого эти сведения пуга ют настолько серьезно, что не останавливаются ни перед убийством, даже когда дело касается ментов, ни перед похищением, да и перед любым видом преступления, похоже, не остановятся?
На этот вопрос ответа у Астахова еще не было. Но будет. В этом он был уверен абсолютно, сам не ведая по каким причинам. Он просто это знал. И все.
Автобус от железнодорожного вокзала тащился нестерпимо медленно. Хоте¬лось выпрыгнуть и бежать впереди. И, когда он наконец притормозил у зна¬комой остановки,  Астахов сделал три-пять шагов и, не утерпев, рванул к дому на всех парах.
Остановился у подъезда, как споткнулся. Сердце екнуло предательски и сорвалось в пятки. Рядом с входной дверью подъезда мокла под дождем крыш¬ка гроба, тут же  сиротливо похлопывая на ветру  мокрым полотенцем, стоял деревянный крест, что по местным обычаям означало - в доме покойник.
«Катька! Катька! Катька!» - Застучало в висках.
Стоп. Астахов вдохнул поглубже и постарался успокоиться. Если бы это с Катькой, хоронить кроме отца ее некому. Астахов устыдился собственных мыслей. «Очумел совсем, - укорил он себя, - в конце концов, еще совсем даже не известно, где она. Тем более не известно - что с ней. Это ж надо, удумался, дочку хоронить, пень старый», - обозвал сам себя и двинул вверх по лестнице вслед за двумя старушками, извечными посетительницами на мероприятиях типа похорон.
- А кто помер-то, мать? - Окликнул ту, что двигалась позади.
- Так Романовна же.- Охотно отозвалась та. - С неделю небось, как пре¬ставилась. Детки-то к ней не больно часто захаживали. Она ведь, Царство ей небесное, беспутная была. Детям срам сплошной. А как дух нехороший по подъезду пошел - соседи догадались. Детей вызвали.
Дух на лестничной площадке действительно присутствовал малоприятный. Захотелось прикрыть нос носовым платком, но в присутствии старушек Аста¬хов почел такой жест неприличным и, терпеливо сдерживая дыхание поднялся на свою площадку.
Дверь напротив квартиры Астахова была распахнута настежь, но опеча¬ленный народ у двери не толпился, как это обычно водится. Оно и понятно, кому нужна престарелая алкоголичка. Впрочем, на поминки соберутся во мно¬жестве. И это тоже - как водится. Пожрать на халяву охотников нынче мно¬го.
Астахов мельком заглянул в открытую дверь. «Так вот значит, почему до нее в последние дни было не достучаться» - догадался. Заходить не стал. Принялся торопливо отпирать дверь своей квартиры.
О том, что Катьки дома нет догадался сразу у порога. В квартире не¬зримо присутствовал знакомый запах нежилого, нет не запах, ощущение. Или что-то еще неподдающееся определению, но в доме надолго оставленном хозяевами это «что-то» всегда присутствует.
Астахов неприкаянно потоптался у двери, окликнул на всяк случай:
- Дочь, ты дома? - И как-то странно напуганный собственным голосом снова вышел на лестничную клетку.
На лестнице наметилась ощутимая суета. Народу как-будто поприбави¬лось, но в квартиру усопшей не входили. Ждут кого-то или что?
А, ну да,  батюшку привезли.
Священник поднимался на площадку в окружении благоговейно взирающих соседок - И из этого дома и из близлежащих. По пути раздавал короткие распоряжения в виде вопросов:
- Святая вода есть? Хорошо. А землю с могилы привезли? Поторопитесь. У меня на сегодня еще три покойника.
Батюшка, поглаживая по-мужичьи осанистую бороду, неторопливо вошел в квартиру, а по площадке от соседки к соседке суетливо заметалась Ро¬мановны старшая дочь, скороговоркой шепча что-то на ухо. Женщины сокру¬шенно разводили руками и отрицательно покачивали головой.
- Стасик, - уже  без надежды в голосе обратилась к Астахову, - у тебя в доме свяченой воды случаем нет?
- Нет, Света.
Светка в раздумьи приложила ладонь к губам. Глаза испуганные. Че-то как-то жалко ее стало.
- А у матери нет разве? - так,  чтоб хоть что-то посоветовать,  спросил Астахов.
- Да у нее чего только нет. - Машинально,  продолжая спешно размышлять над проблемой,  ответила Светка. - Да поди ж разберись,  где у нее святая вода. Я у матери почитай год не была.
- Может, давай в церковь смотаюсь? - Предложил Астахов.
- Да там сейчас поди нет никого, поздно. Да и батюшка торопится. - Светка начинала паниковать. -  Стыд-то какой. Святой воды в доме нет. Ну как я ему объясню?
- Так, стоп,  не суетись. - Астахова вдруг озарило, - Кто воду святит, батюшка или Бог?
Светка секунду подумала:
- Батюшка… Ой, нет же. Бог!
- Правильно, Света. Батюшка просит и Бог по просьбе его святит. А если ты попросишь,  как думаешь, откажет тебе Бог?
Светка подумала еще секунду.
- Думаю,  что нет. Мне же очень нужно.
- Ну вот. Набери воды из-под крана и попроси Господа освятить.
- А не грех,  Стасик?
- Ну что ты такое говоришь, Света. Ну ты сама подумай, воду святить - грех?
- А можно я у тебя?
Астахов молча толкнул дверь и Светка прошмыгнула, украдкой оглянув¬шись на соседок. Через минуту выскочила с поллитровой баночкой воды и, благодарно Астахову кивнув,  пошла к священнику. Астахов вошел следом.
Приглушенный ладаном, запах тления в квартире ощущался слабее. Рома¬новна лежала в гробу сухонькая и умиротворенная. Нечто даже похожее на улыбку присутствовало на неожиданно похорошевшем лице. Людям, не знав¬шим Романовну по жизни, она в полной мере могла показаться благопристой¬ной старушкой, достойно прожившей и мирно почившей.
Батюшка с двумя певчими расположился у изголовья усопшей, хорошо по¬ставленным басом читал что-то малопонятное, но вызывающее тихий трепет. Певчие несторойно вступали в нужных местах. Дети и внуки покойницы - рас¬положились по правую сторону гроба, в руках робко плавились спеленутые в платочки свечи.
Света тихонечко поставила перед священником баночку с водой, взяла со стола свечу, обернула в платочек и отступила на шаг,  заняв свое мес¬то среди родных.
Такую же свечу кто-то подал Астахову, он безропотно принял и сконцентрировал взгляд на крошечном трепещущем язычке пламени. Ему показалось, что нечто подобное в его жизни уже происходило: он уже стоял когда–то вот так со свечою в руке, и на душе было также, как теперь спокойно и торжественно. Только небыло гроба, а было много-много икон. Строго, но без упрека взирали лики Святых. Печать сострадания и всепоглощающего понимания в кротком взоре Богородицы предстали мысленному взору столь ощутимо, что казались реальностью. Ему даже почудилось, что прочел и вник в глубинный смысл старославянской надписи на иконе Спасителя «Аз воздам». Астахову вдруг стало нестерпимо стыдно, что так вот необдуманно обманул Светку, относительно святой воды. Но что сделано – то сделано.
Его, Астахова, крестили двух лет от роду, если верить бабушке которая умерла так давно, что Астахов не мог припомнить ни лица, ни голоса. С тех пор в Храме Божьем бывать не доводилось – это он точно знал. Но не может же быть, чтобы память сохранила впечатления более чем сорокалетней давности?
Все эти размышления, однако, коснулись рассудка мимолетно, впрочем, как и желание снова оказаться в Храме, где тепло и тихо, и все свои беды и проблемы можно отложить до поры, ато и забыть даже, как ребенок на плечах у отца.
 
Священник отпел положенное,  перешел к короткой проповеди:
- Братья и сестры, - начал он, - православные христиане. Сегодня Гос¬подь принял в Свои обители еще одну рабу Свою - Евдокию. Раба Божья Ев¬докия Бога почитала, оттого дал ей Господь дожить до лет преклонных и почить с миром, оставив добрую память о себе и добрый пример нащадкам. И мы,  кто остается…
Кто-то из присутствующих отчетливо пырснул. На него зашикали, но батюшка сей инцидент заметил. Погладил бороду и вопросительно воззрился на одну из певчих,  которая местная. Та привстала на цыпочки и пошептала на ушко.
- Все мы грешны на этой земле. - Укоризненно посмотрел на нее батюш¬ка и прибавил, обращаясь к родственникам: - Кто положил Святое писание в гроб усопшей?
- Я.- Виновато промямлила старшая дочь.
- Покойница верующая была? - продолжал допрос батюшка.
- Матушка Пресвятая Богородица! Счас уйдет! - Ойкнула сердобольная соседка рядом с Астаховым. Тот мельком оглянулся на нее и протиснулся поближе к умершей.
Всмотрелся повнимательней и остолбенел:  у изголовья тела Романовны, на подушке лежала маленькая синяя книжица,  та самая, что на прошлой неделе он же, Астахов ей и подарил.
- Батюшка, - втянула голову в плечи старшая дочь,- не знаю я.
Священник смягчился малость, но продолжил с некоторой долей укориз¬ны:
- Братья и сестры, Святое Писание, или Книга Библия дана нам на этой земле, как Слово Божье, написанное в назидание тем, кто избрал свой путь как путь праведности и любви. Книга эта - Закон вечный для верующих. Для людей же веры во Христа Спасителя отрекшихся - просто книга с лис¬точками и буквами. Умершим во грехе она не поможет. Помогут лишь посты и молитвы наши.
- Так ведь мы потому эту Книгу в гроб матери положили, - вступилась за сестру Светка, - что она ее в руках держала, когда мы ее, мамку-то, мертвую нашли. Книга развернутая была и держала она ее цепко, еле выну¬ли из пальцев. Видно перед смертью читала. - Светкины глаза неожиданно наполнились слезами. - Вот мы и решили... Раз она ей так дорога была...
- Свят Ты, Господь и неисповедимы пути Твои. - Просветлел лицом свя¬щенник.- Принял Ты душу покаянную. Вот вам, миряне, живой пример ми¬лости Божьей. В последние часы приняла душа рабы Его Евдокии Слово Завета вечного и обрела надежду на Царствие небесное. Но не обольщайтесь на¬деждою, что всякому из вас дарована будет милость в последний момент бытия вашего на сей земле грешеной покаяться, потому как короток путь жизни человеческой и никто не может знать наперед часа кончины своей. Теперь же ищите Господа, да обрящете. Читайте слово Его - Библию, Цер¬ковь посещайте, нищими и убогими не пренебрегайте и наследуйте жизнь вечную.
Светка недоверчиво покосилась на батюшку и с третьей попытки отважи¬лась переспросить:
- Так и что же, отец Василий, получается, мамка наша, не смотря что не так чтобы очень правильно жила и грешила много, а все-таки в раю?
- Если бы вы, милая, хоть иногда Писание читали, то знали бы, что пред кончиною Своею Господь и Спаситель наш Иисус Христос отпустил все грехи преступнику, бывшему распятым рядом с Ним на кресте по одной толь¬ко просьбе: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царстивие Твое». «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» - вот что ответил злодею Христос. А значит и у нас есть надежда, что ежели раба Божья Ев¬докия в последние минуты жизни обращалась к Слову, то подобно злодею тому в раю будет со Господом нашим Иисусом Христом.
Дети покойной облегченно вздохнули и наперебой принялись уточнять, когда и в какое время отправлять поминки по усопшей, на что батюшка охотно и обстоятельно давал ответы.
Астахов мялся у двери и напряженно размышлял. Книга продолжала покоиться у изголовья умершей. С одной стороны,  просто подойти и взять Библию казалось верхом неприличия,  кощунством даже, хоть подходящий предлог, конечно, можно  бы найти. А с другой - не разрывать же потом могилу. Вот это уже действительно кощунство. А придется, если теперь же что-то не придумать.
Астахов дернулся от неожиданности,  когда кто-то осторожно тронул его за плечо. Светка чуть взяла под локоть и зашептала в ухо:
- А ведь и прав ты оказался, Стасик. Батюшка даже ничего и не за¬метил.
- А я что говорил.- Астахов неожиданно смешался и густо покраснел.
Но Светка уже не слушала, умчалась на кухню.
Отец Василий между тем посмотрел на часы и активно засобирался. Светка, осторожненько протолкавшись меж соседями, протянула ему в руку узелок с традиционным гостинцем. «А ведь и ты,  батюшка,  грешен», - беззлобно подумал Астахов и снова погрузился в напряженные размышления.
Он так ничего и не придумал,  когда все присутствующие начали го¬товиться к выносу тела. Обычных в таких случаях истерик ни с кем не приключилось,  но скорбный момент все осознавали. Астахова попросили вый¬ти и он послушно повиновался.
«Может,  Светку попросить?» - пришла мысль,  но Астахов тут-же отогнал ее как несостоятельную. Хоть она,  Светка,  ему вроде как и обязана, но обратиться к ней с подобной просьбой после всего, что сказал батюшка Астахов бы ни за что не рискнул.
Дождь на улице усилился еще более. Еще вчера нарядные пушистые су¬гробы превратились теперь в грязные лужи непомерной глубины.
Гроб погрузили на устланный мокрым ковром грузовик, толстая сосед¬ка с первого этажа засуетилась меж пришедшими проводить Романовну в по¬следний путь,  предлагая взять венок. Добровольцев не хватало. Никому не хотелось тащиться на кладбище под проливным дождем,  большинство рас¬считывало дойти до угла и,  перекрестившись, уйти домой, где тепло и су¬хо. Астахову домой не хотелось. Его беспокоило состояние книги,  кото¬рая, как и ее последняя хозяйка, сейчас мокла под дождем. И если Рома¬новне это уже ничем не грозило,  то книга могла превратиться в кашу что называется в десять минут.
- Вы накрыли  бы гроб. - Посоветовал он сыну Романовны,  тому,  кото¬рый младшенький.
- Ребята, - окликнул тот соседских же мужиков, только что забросив¬ших на грузовик стулья, - вы накройте гроб,  что ли.
Ребята согласно кивнули и, легко взобравшись в кузов, водрузили на гроб крышку,  которую собрались было вынести вперед процессии. Астахов облегченно вздохнул и принял из рук соседки венок,  который нести так и не нашлось кому. Соседка подумала с минуту, растерянно посмотрела по сторонам,  ища Астахову пару, видимо сама собиралась схилять от поворо¬та, наконец махнула рукой и взялась за венок.
Астахов несколько неловко чувствовал себя среди пяти несущих вен¬ки женщин, но не отнимать же законный хлеб у Вовы Партизана. Сугубо муж¬ское дело в похоронной процессии - нести крест, по традиции, досталось ему. Однако,  оглянувшись назад уже за поворотом,  приметил, что за медленно ползущим грузовиком бредут одни родственники общим числом шесть человек, решил,  что в их обществе чувствовал бы себя еще более неуютно, успоко¬ился и вернулся к собственным над проблемами размышлениям.
Отсутствие каких-либо идей постепенно начало раздражать и Астахов плюнул на это дело,  решив, что как-нибудь сориентируется на месте.
Процессия, наконец, свернула на кладбищенскую дорогу, и уже от нее к свежевырытой могиле. Раскисшая глинистая почва противно липла к ногам, но Астахов уже не замечал этого - мозг лихорадочно работал в поисках плана изъятия Библии из гроба. Времени оставалось в обрез и Астахов от волнения даже вспотел.
Решение пришло само собой,  когда гроб сняли с машины и поставили на длинные деревянные козлы. Невесть откуда взявшаяся кладбищенская рас¬порядительница мокнуть под дождем тоже видимо не желала, потому что, не дойдя до гроба шагов за пять, предложила мягко, но настойчиво:
- Родственники,  прощайтесь.  У меня еще два покойника на подходе.
Родственники послушно приступили поближе ко гробу,  крышку сняли. Доче¬ри Романовны, умываясь несколько запоздалыми слезами принялись по-очереди целовать почившую мать. Астахов потоптался секунду-другую и при¬строился в хвост прощающимся. Стараясь не думать о тех, кто сейчас за ним должно быть наблюдает, склонился над умершей, чуть потеснив млад¬шенького сына, и приложился губами к холодному лбу.  Когда распрямился, вопреки ожиданиям,  в глазах присутствующих увидел полное понимание,  тол¬стушка соседка прослезилась даже,  комментируя трогательную сцену:
- А и то ведь понятно, столько лет рядом прожили.
Ага,  не удивились значит, ну и то слава Богу.
Дожидаться, пока могилу зароют Астахов не стал. Развернулся и, то и дело соскальзывая ногами с глинистой тропинки, побрел на дорогу. На губах остался неприятный толи привкус,  толи запах мертвой плоти, но Ас¬тахов старался этого не замечать. Главное - заветная книжица теперь по¬коилась  за отворотом его куртки.
Он совсем было принялся размышлять по поводу - завернуть домой или рвануть прямиком на почту,  отправить бандероль толстяку Барни, или нет, лучше на вокзал,  на электричку,  самолично доставить,  когда услышал позади:
- А книжку-то зачем взял?
Астахов вздрогнул от неожиданности, потому оглянулся не сразу. За ним быстро-быстро перебирая маленькими ножками торопилась досужая соседка Клавуня.
«Поднесла ж нелегкая!»- В сердцах подумал Астахов, но озвучить мысль не отважился, сказал другое:
- Здравствуй,  Клавуня.
- Так здоровались уже. Ты книжку зачем взял?
Клавуня в их доме  была самая маленькая, чуть выше метра, но самая при¬метная,  потому как любознательностью отличалась особенной,  к тому же бы¬ла сварлива и завистлива. Соседи ее недолюбливали, но конфликтных ситу¬аций старались избегать - переспорить Клавуню, насколько знал Астахов, еще не удавалось никому. По возрасту соседка была чуть ли не вдвое стар¬ше любого в их доме, но по отчеству никто никогда ее не звал. Клавуня и Клавуня.
Астахов, понимая тщетность попытки отмолчаться, все же попытался. Ка¬кой там. Клавуня забежала вперед и заглянула в глаза?
- Зачем взял?
- А ты не слыхала,  что батюшка сказал?- Нашелся Астахов.- Библия мертвым ни к чему. Ее живые читать должны.
- А ты читаешь? - Не унималась Клавуня.
- Теперь буду. - Пообещал Астахов и ускорил шаг.
Клавуня перешла на рысцу и Астахова догнала:
- Ой,  чует мое сердце, не спроста ты Книжку украл!- Соседка явно про¬воцировала конфликт, что в данной ситуации было крайне нежелательно.
Астахов остановился и улыбнулся насколько мог широко и сердечно:
- Почему - украл? Моя это книжка,  Клавуня,  моя.
- Че, в Бога вдарился?- Искренне удивилась та.
- Ну до чего ж ты,  Клавдия, женщина доставучая.
- Чего?- В молодежном сленге Клавуня явно не ориентировалась,  послед¬него слова не поняла,  но на всякий случай уперла руки в боки.
Астахов совсем было смирился с неизбежностью конфликта, но в двух шагах позади неожиданно скрипнули тормоза,  он оглянулся и сник оконча¬тельно. Алька. Вот ее только тут и недоставало.
- Садись,- пригласила она и толкнула дверцу.
Астахов секунду потоптался, еще секунду поразмышлял, выискивая возможность отказаться. Не нашел. Действительно,  свинство - увиливать от об¬щения с женщиной,  которая невесть откуда к нему приехала. К тому же есть шанс отвязаться от Клавуни. И Астахов пошел к машине.
- Вот, надо же,  повезло! - Обрадовалась Клавуня и ринулась вслед за Астаховым,- Мир не  без добрых людей.
Алька глянула на Клавуню коротким равнодушным взглядом и тронула ма¬шину.
- Вас куда подвезти, женщина? - Осведомилась,  когда машина свернула с кладбищенской дороги.
- А мы в одном доме живем. - Кивнула Клавуня на Астахова.- Езжай, не заблудишься.
Астахов молча размял сигарету, приоткрыл окно, закурил, мысленно мо¬ля Бога, чтоб не удумалась соседка продолжить прерванный так удачно раз¬говор.
- Ты б не курил в машине,- тут же отреагировала та,- не выношу та¬баку.
Астахов, с трудом подавив раздражение, бросил сигарету в окно и под¬нял стекло,  тайно надеясь,  что на этом ее претензии закончатся. Ан нет.
- Так ты и в Церковь ходишь?- Вопросила Клавуня,  не пряча иронии. Астахов промолчал.
- Че молчишь? Зачем книжку у покойницы своровал?
- Заткнись,  Клавуня!- Не выдержал Астахов и внутренне подобрался, готовясь к обороне. - Ато высажу.- Пообещал и Клавуня неожиданно умолкла. Высаживаться ей, наверное, не хотелось.
Алька вела машину молча,  заинтересованности не проявляла. Но заинте¬ресованность была.  Это Астахов почувствовал явно, может быть по тому, как старательно она демонстрировала ее отсутствие.
Машина притормозила у подъезда.
- Выходите, бабушка,- Холодно обратилась к пассажирке. Та как-будто обиделась на «бабушку», но возражать, как ни странно, не стала. Вышла из машины, хлопнула дверцей и не сказала «до свиданья».
- К тебе не пойдем.- Заговорила Алька,  когда Клавуня скрылась в подъ¬езде.- Холодно у тебя. - Сделала паузу и прибавила: - Наверное.
- Наверное. - Согласился Астахов.
- Ко мне поедем. - Решила она и тронула машину.
Возражать Астахов не стал. В гости к Альке ехать, откровенно  говоря, не хотелось. Но не ехать к ней - к себе надо звать. И какая в таком слу¬чае разница?
- О какой это книжке тетка говорила?- После непродолжительного мол¬чания спросила Алька.
- О той самой.
- Понятно. А при чем тут покойница? Астахов гулко вздохнул и пояснил:
- У соседки книга была. Померла соседка. Дети в гроб ей книжку по¬ложили.
- Ясно.
Алька надолго умолкла, Астахова это вполне устраивало:  надо было об¬думать дальнейшее поведение. Обдумывать, правда, ничего уже не хотелось, хотелось спать. И не то чтобы недоспал в гостях у Пагасянов, хотя в гос¬тях как раз он никогда не мог спать по-настоящему глубоко. Сказывалось, видимо, напряжение последних дней. Он закрыл глаза и попытался прикема¬рить в машине,  но получалось плохо.
- Ты не майся,- заметила его страдания Алька,- приедем домой- выспиш¬ся.
Астахов так и сделал. Как только они переступили порог крошечной Алькиной квартиры,  разделся и завалился на знакомый диван, отказавшись от ужина. Уже засыпая спохватился, вышел в прихожую, извлек из кармана Биб¬лию,  сунул под подушку и,  снова засыпая, спросил:
- А где Амур?
- У друзей. Они все еще в отъезде. В квартире много дорогих вещей,  бо¬юсь оставлять без присмотра.
Этого Астахов уже не слышал. Спал себе. Проснулся,  когда за окном стояла глубокая ночь.
- Есть будешь?
Алька сидела  за столом спиной к нему и что-то читала. Астахов мыслен¬но удивился;  как догадалась, что он не спит? Ведь не шелохнулся даже.
- Чаю бы.
Астахов сладко зевнул и перевернулся на живот, обнимая подушку. Тут и сообразил,  что Книги под подушкой нет.
- Ты что читаешь?- Спросил почти зло.
- Библию.- Голос звучал спокойно и безмятежно. Алька медленно обер¬нулась и в комнате стало чуть светлее от улыбки красивой женщины.
- Тебе кто позволил? - Астахов проигнорировал улыбку Альки, но интона¬цию чуть смягчил.
- А что, надо  было позволения спросить? - Все еще улыбаясь,  Алька попы¬талась нахмуриться. Получилась очень потешная гримасса.
Астахов рывком поднялся,  прошлепал босыми ногами к столу и заглянул через ее плечо. Его подозрения, однако, не оправдались. Вовсе не первое послание Святого Апостола Павла коринфской церкви читала Алька. В верх¬ней части страницы, на которой была раскрыта книга, жирным шрифтом значи¬лось «ОТ ЛУКИ».  Алька долгим взглядом посмотрела, улыбка слиняла с лица.
- Пойду поставлю чай.
Астахов уселся на теплый еще стул, молча уставился в книгу. «Может страницу перевернула?» - подумал,  закрыл Книгу,  снова раскрыл в надежде, что раскроется на той странице, где была развернута более продолжитель¬ное время. Но Писание вновь распахнулось на той же странице с надписью «ОТ ЛУКИ». Алька вошла неслышно, уселась на стул рядом.
- Чайник я поставила.
- Спасибо.
- Но я в самом деле не брала книгу. Просто она упала на пол и я под¬няла.  А потом…
- Что потом?
- …Потом у меня никак не шли из головы слова батюшкины про то,  что даже если человек покается в последнюю минуту жизни - в рай пойдет.
Астахов с минуту смотрел на Альку оторопело,  потом сообразил:
- Так ты что, на похоронах была?
- Ну да. Ты когда в соседскую квартиру входил, я как раз по лестни¬це поднималась. Вошла следом, стояла у тебя за спиной.
- Почему не окликнула?
- Подумала, что если меня увидишь, тебе придется уйти с похорон. А это же, наверное, нехорошо. Я постояла, послушала и вышла. За процессией на машине ехала, ну а к могиле не пошла, в машине сидела,  тебя ждала.
Никакой логики в ее объяснении не прослеживалось, более того пове¬дение ее казалось до крайности нелепым, но говорить об этом Астахов не стал.
- У нас, наверное, чайник кипит,- напомнил и пошел в кухню.
Алька поднялась следом, но Книгу зачем-то прихватила с собой,  зало¬жив пальчиком страничку. На кухне ее раскрыла, уложила страницами вниз на холодильник и только после этого засуетилась, накрывая на стол.
Есть Астахову не хотелось до тошноты, ко пересилив себя соорудил объемистый бутерброд с колбасой и сыром исключительно из осознанной не¬обходимости восстановить силы. Медленно пережевывая пищу, ощутил,  что все же голоден и только потом вспомнил,  что ничего не ел с самого утра.
Алька, не мешая трапезе, молча наблюдала за Астаховым,  подперев под¬бородок ладошкой, и только когда он, насытившись,  потянулся за салфеткой, подала голос:
- Так вот я все думаю, неужели правда?
- Ты о чем?
- Да я про рай?
- Про какой рай? - Астахов никак не мог восстановить в памяти, о чем говорили до того,  как ушли на кухню. Похлопал ресницами, соображая. А, ну да. Это она про ту самую проповедь.
- Вспомнил?- Алька не вставая со стула протянула руку и взяла с холодильника Книгу. - Вот послушай, - И принялась читать, водя пальчиком по строчкам,  как школьница:- «И когда пришли на место,  называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил:  Отче!  прости им, ибо не знают,  что делают. И делили одежды Его, бросая жребий. И стоял народ и смотрел. Насмехались же вмес¬те с ними и начальники,  говоря: других спасал,  пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий. Также и воины ругались над Ним,  под¬ходя и поднося Ему уксус и говоря:  если Ты Царь Иудейский,  спаси Себя Самого. И была над Ним надпись, написанная словами Греческими, Римскими и Еврейскими:  Сей есть Царь Иудейский. Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил:  если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же на¬против унимал его и говорил:  или ты не боишься Бога,  когда и сам осуж¬ден на то же? И мы осуждены справедливо,  потому что  достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу:  помяни ме¬ня,  Господи,  когда приидешь в Царствие Твое!  И сказал ему Иисус:  истин¬но говорю тебе,  ныне же  будешь со Мною в раю».
- Ну все правильно  батюшка сказал. Что тебе не понятно?
- Да я не о том. Я о том - неужели правда?
- В Библии все правда. Дело только в вере твоей, я так думаю. Веришь тому,  что сказано,  значит получишь, а не веришь,  тогда,  понятное дело,   будет с тобой то,  что с тем разбойником,  которому Сын Божий ни¬чего не обещал. Впрочем, я мало что в этом смыслю. Ты вправе меня не слушать.
- Знаешь,  Астахов, я боюсь ада.- Алька с минуту помедлила, прикиды¬вая - стоит или не стоит    говорить об этом,  решила, что можно пожалуй и продолжила:- Большинство людей ада не  боится. Боятся по  большей час¬ти наказания здесь,  на этом свете.
- Кто боится? - Прервал Астахов. - Боялись бы - не грешили.
- Нет боятся. - Возразила Алька и нахмурила бровки, - Боятся и гре¬шат,  само собой. Оправданий тому находится множество, но я сейчас не об этом. Все на этой земле чего-то  боятся,  все осознают,  что наказаний без вины не бывает; украл - потеряешь, слукавил - проиграешь, убил - не скроешь и так далее. Знаешь,  что означает слово «судьба»? Суд Божий. Вся наша жизнь - суд Божий. Все хорошее и  плохое в нашей жизни - по¬следствия наших поступков - хороших и плохих. Просто удивительно,  как люди этого не понимают.
- Понимают,  Аля,  отчего ж не понимают. Все понимают,  кто рассудка не лишен,  но ты же сама сказала,  оправданий на все хватает. Вот и ты сама.
- Вот и я сама, - Алька передернула плечами,- грешу, сама себя су¬жу и сама оправдываю.
- Самоедство - удел слабых. Нет сил терпеть - поди в церковь,  све¬чу поставь,  помолись,  покайся.
- Ну да, и можно начинать по новой.
- А это уж твое право,  твой выбор,  пардон.
- Правильно говоришь. Это мой выбор. Но мой выбор,  как ни крути, не всегда зависит от меня.
- А вот тут позволь с тобой не согласиться. - Астахов сосредоточенно помял сигарету,  глядя куда-то мимо плеча собеседницы. Вспомнилась пропо¬ведь сероглазого пастора из евангельской церкви...как же его звали-то?.. -  Наш выбор всегда зависит от нас. Только сделать правильный - всегда труднее.
- Обстоятельства,  Стас,  ты забываешь,  что существует такое явление как обстоятельства.
- Обстоятельства,  голубушка,  есть не что иное как последствия. Пос¬ледствия негативных поступков влекут за собой новые поступки и новые по¬следствия. Это как снежный ком, но мы всегда имеем возможность остано¬виться,  принять на себя ту меру наказания,  которая полагается за сумму грехов на данном этапе и на этом остановиться. Не поняла? Поясняю на при¬мере. Берем банальный, но более всего распространенный порок человечест¬ва - алкоголизм.
- Ну,  это мне не грозит, - Алька иронически усмехнулась.
- Я не о тебе.  Я в общем. Но намотай на ус. Сие заболевание имеет свойство подкрадываться исподтишка. Когда человек, чаще всего в юном, а значит легкомысленном возрасте, впервые опрокидывает рюмаху-другую,  этот его шаг сдается и ему и даже папе с мамой вполне безобидным. Никто в сей момент не станет ему говорить о проблемах алкоголизма,  потому как глупо. И сам он,  разумеется над этим задумываться не станет. По той же,  естест¬венно,  причине. А между тем,  это как-раз тот самый момент,  когда человек может остановиться без всяких последствий.  Этого не происходит и в один прекрасный день чадо приходит домой   навеселе. Вот в этом случае последствия уже имеют место быть. Но!  Чаще всего небольшие. В виде маминых слез и небольшой взбучки от папы. Остановись, и это будет самым тяжким твоим наказанием. Но тут вступают в права обстоятельства: сплоченная общим ин¬тересом,  то бишь интересом к спиртному,  компания,  где его могут высмеять, ато чего доброго и отлучить. В сравнении с этим - что такое мамины слезы, и сыночек продолжает топать по прежней дорожке. Игнорировать родительские упреки с каждым разом становится все легче,  в конце концов они вообще пе¬рестают быть значимыми. Ну а дальнейшие этапы падения представить легко. Появились долги. Погаси и остановись. Но выбирается воровство. За воров¬ство - тюрьма. Отсиди и остановись. Но есть зависимость от спиртного и она требует - дай. Ну а дальше на выбор - грабежи, убийства или просто пьянки за счет жены и детей,  тут возможны разные варианты,  только финал всегда один.
- Ну поняла я,  поняла, - Прервала Алька почти весело.
- А поняла так и прикинь себе,  что все порочные пути развиваются по той же схеме.
- А ты не слишком упрощаешь? - Алька протянула было руку за сигаретой, но отчего-то передумала и щелчком отбросила пачку. - Ну, в одном ты по¬жалуй прав. Чаще всего новые преступления совершаются из страха отве¬чать за старые.
- Вот – вот. И так может продолжаться до тех пор, пока не окажешься у врат ада.
- Я боюсь ада.- Алька снова стала серьезной и сосредоточенной.- Что делать, скажи,  если тот самый момент,  когда можно остановиться без по¬следствий безнадежно упущен?
- Я уже ответил на этот вопрос. Расплатиться и остановить снежный   ком.
- А если это уже не по силам?- На глаза Альки неожиданно как-то на¬вернулись слезы и Астахов насторожился.- Ты когда-нибудь пытался пред¬ставить себе вечный огонь,  в котором придется гореть? А ты представь. Положи руку на горящую газовую камфорку и представь.
- Что-то рано ты о загробной жизни заговорила. Тебе сколько лет?
- А что, умирают только старики?
Астахов потер переносицу.
- Ну да, в общем... Правда, я представляю себе рай и ад несколько иначе.
- Да?
- Ад, я так думаю,  это полное разделение добра и зла. Ты понима¬ешь?
- Не очень.  То есть не совсем.
- Ну в раю,  я так понимаю, ни у кого не будет недругов, в каждом доме будет тепло, светло и сытно. Никто никого никогда не обидит, ни¬кто никогда не будет плакать, и небо будет синим-синим,  и реки чисты¬ми-чистыми,  не  будет войн, не будет предательства, алчности,  гордости, никто никогда не глянет на ближнего надменно и не скажет «ты убожест¬во», не будет бедных и бесталанных, не будет сирот и вдов, и всяк,  кто постучится в дверь твою, придет к тебе другом. И ты всегда будешь это знать, и не будет в сердце твоем сомнения,  потому что ты живешь в раю. Все будут счастливы, непрестанно счастливы. Вот так.
- Но так не бывает. И, прости, это даже не интересно, быть непре¬станно счастливой. Только прочувствовав, что такое боль, мы можем по-настоящему оценить ее отсутствие.
- Ну вот, все верно,  на этой земле настрадаешься, в раю оценишь покой и мир Божий.
- Не все страдают на этом свете.
- Все. Только не все знают об этом.
- Верно,  пожалуй. А ад? Каким ты себе его представляешь?
- Хороший вопрос. Ад на мой взгляд, представить намного труднее, чем рай, если не вообще невозможно.
- Давай попытаемся?
- Любишь сочинять страшилки? Я - нет. Но давай попытаемся,  раз возник¬ла в том необходимость. Только, я тебе еще раз напоминаю, не следует при¬нимать мои размышления за основу. Я не бог весть какой богослов, Библию знаю урывками. Правда,  одно время увлекся книгами Александра Меня. Пом¬нишь такого? Был такой у Бога слуга. Настоящий слуга, я бы сказал. Вот эти его работы богословские кой-чему меня научили. Этого мало,  наверное, даже наверняка  мало. Но я тогда не особо нуждался в этих знаниях,  просто увлекся. Так бывает.
- Бывает. Но вернемся к нашим страшилкам.
- Боюсь,  тут не покатят самые изощренные наши фантазии. Давай скажем так - в аду не  будет добра. Совсем не будет. Никакого. Даже самого мизер¬ного.
- Ну к этому мы и здесь привыкли.
- Не скажи. Здесь,  что ни говори, всегда найдется кто-нибудь,  кто про¬никнется к тебе состраданием, если тебе плохо. И это в какой-то мере ком¬пенсирует твою боль, унижение или разочарование. Там этого не будет. Од¬но сплошное зло. Вот и подумай, что страшнее - вечный огонь или полное отсутствие добра
- Хорошенькое дельце. - Алька по-детски закусила губу,  шевеля извили¬нами и по непродолжительном размышлении сделала открытие:  - Хрен редьки не слаще. Слушай... И ты считаешь возможным просто пойти в Церковь, про¬сто поставить свечу,  помолиться,  покаяться - и все начнется сызнова? С новой страницы? Но ведь за порог только выйти - и все проблемы навалят¬ся с новой силой. И их надо будет решать. А?
- Да, но тогда,  по всей вероятности, тебе будет помогать Бог.
- Бог? А зачем Ему это?.. Зачем я Ему такая? Нет, я никогда не сумею стать по-настоящему верующей. У меня не получится. Я вообще себе Бога не представляю. Он для меня личность абстрактная. Понимаешь, а-б-с-т-р-а-к-т-н-а-я. У меня не получится.
Астахов пожал плечами и снова закурил. Теперь и Алька взяла сигарету, Астахов поднес огонь ей,  себе и они дружно задымили.
- Три креста. Там было три креста, - помолчав, напомнил Астахов.
- Ты о чем? - Алька,  похоже улетела мыслями далеко в сторону от не¬давней темы,  переключившись на какие-то свои,  приземленные проблемы.
- О Голгофе,- пояснил Астахов. - На Галгофе  было три креста. И три распятых. Все трое терпели одинаково жестокие физические мучения. Так?
- Ну так,  так,- Нетерпеливо прервала Алька,- и что?
- Но как по-разному воспринимают эти люди наказание, а?
Астахов погасил сигарету и попросил:
- Налей-ка еще чайку.
Алька подхватилась рывком,  чиркнула спичкой под чайником и снова плюх¬нулась на стул:
- Ты не отвлекайся,  ладно?
- Хорошо. За какие такие грехи были распяты разбойники - не ведомо. Но не  без достойной причины,  если сами то признают. Верно?
Алька кивнула.
- Но!  Состояние сердца у каждого разное. Один находит утешение в том, чтоб углубить страдания Соседа. Обычное,  заметь, состояние человеческого вос¬приятия: мне станет легче, если кому-то еще хуже.
- Ой, правильно!- Согласилась Алька.
- Другой же разбойник обнаруживает искру сострадания, что в его поло¬жении и несложно,  но такое явление в людском стаде встречается куда реже - посочувствовать тому,  чья боль тебе знакома. Более того, он  обращается за помощью к Тому,  Чья божественная Сущность не просто подвергнута сомне¬нию, а оплевана и осмеяна толпой: «Помяни меня,  Господи,  когда приидешь в Царствие Твое».   Вот тебе,  Аля, два выхода из одной ситуации. Выбирай.
- Ухватился утопающий за соломинку.
- Да. Разумеется. Но ты знаешь, что ответил ему Бог, утопающему.
- А мне соломинки мало. Мне нужны серьезные гарантии.
Неожиданно для самого себя Астахов рассмеялся. Громко и от души, Альку это обидело,  и она это старательно продемонстрировала, Астахов умолк, но что сказать не знал.
- Гарантии,  говоришь? В обмен на что? Прости, но у меня сложилось впе¬чатление,  будто грехов на тебе немеряно,  так, что впору на крест.
- Хорошо,  что теперь не распинают, - вполне серьезно отметила Алька. - Но и пресловутая «вышка» пугает не меньше.
- Аля. - Астахов сделал паузу, стараясь подавить наметившуюся в голосе дрожь,- Да что ж ты такое наделала?
- Ай, не стоит об этом. Того,  что будет здесь, мне не избежать, а ТАМ такое не прощается.
- Ну ты дае-ошь… Ладно, оставим это. Скажу только вот что, чтоб уте¬шилось сердце твое: люди, убившие Христа, совершили самое  страшное, небы¬валое преступление из всех,  какие были до того или после - ОНИ БОГА РАС¬ПЯЛИ. Можешь представить? Они распяли Самого Бога!
Алька смотрела широко раскрытыми глазами,  потирая запястья, покрываю¬щиеся гусиной кожей.
- А Он, единородный Сын Творца, молился и просил: «Прости им, Отче, ибо не ведают,  что творят». Господь милосерд,  Аля.
- Господь милосерд,- повторила она,  как школьница таблицу умножения, и выдохнула: - Ой, Астахов, со мной еще никогда так не говорили.
- Да?
- Да. - Для убедительности Алька часто-часто закивала головой,  что еще больше усилило сходство ее со школьницей. - А еще говорил, неверующий. Слушай,  если ты мне сейчас скажешь,  что абсолютно уверен в существовании Бога,  только аб-со-лют-но, я тоже уверую.
- Я тебе этого не скажу.
- Ну вот,- разочарованно протянула Алька, - а так хорошо мне все рас¬толковал. Ой, смотри,  чайник у нас совсем выкипел!
Она снова превратилась в веселую, беззаботную, самоуверенную красави¬цу, и в то, что минуту назад она трепетала от страха перед муками ада теперь верилось с трудом.
Алька сдернула с огня шипящий недовольно чайник,  заглянула под крыш¬ку:
- Все,  чаю не  будет. Хочешь,  сам ставь. А я спать хочу,- И ушла в ком¬нату.
Астахов потер усталые глаза, посмотрел за окно. Ночь. Но летом в это время уже светает;  часы над столом показывали без четверти пять. Спать не хотелось. Он вернулся к столу,  предварительно поставив на огонь чай¬ник и пододвинул к себе Библию. Полистал, отыскивая первое послание ко¬ринфянам. Вот оно. Астахов машинально провел ладонью по первой странице и сразу все понял. Мама моя,  какая проза. Перевернул страницу,  ну так и есть,  под рукой явственно ощущались пупырышки,  какие обычно остаются с обратной стороны листа,  если его протыкать иголкой. Астахов вывернул книгу,  отделив искомый листочек,  и посмотрел на свет.
Да,  особой изобретательностью покойный Фролов не блистал, и тем не менее он,  Астахов не догадался же сразу,  что информация занесена в книгу столь банальным образом,  может и для других… да нет, для команды Прокудина сей секрет незатейливый большой проблемы пожалуй что не составил бы.
Иголочные проколы находились аккурат под нужными буковками и Астахов без особого труда прочел первую фамилию и имя девичьи. С этим и захлоп¬нул книгу. Все,  что Фролов в нее таким образом записал,  было уже не инте¬ресно. Вот кому интересно,  тот пусть и читает.
Астахов приготовил чай, выпил чашечку и засобирался.
Алька вышла в прихожую,  когда Астахов, облачившись в куртку,  раздумы¬вал,  надо ли вымыть  безобразно грязные ботинки,  которые так и остались стоять у  порога с вечера,  грязь теперь подсохла и оттого бросалась в глаза. Выходить из дому в таком неопрятном виде Астахов не решался. Но как и где моют обувь в этом доме? У себя он мыл ее в ванной, прямо под рукомойником.
- Не уходи,  Астахов,  очень тебя прошу.- Тихо попросила Алька и Аста¬хов заметил ее наконец,  оторвавшись от созерцания грязной обуви. - Не ухо¬ди. Я так много еще должна тебе рассказать.
- А ты уверена,  что мне надо это знать?
- Уверена. Только я очень устала. Мне поспать надо. Я посплю, ладно? А ты посиди рядом со мной. Или можешь прилечь.
Она готова была разреветься и позволить ей это Астахов никак не мог, поэтому снял куртку, прошел вслед за ней и не раздеваясь улегся на диван рядом,  кутая в плед подрагивающие плечи. Разревелась все же.
Астахов не стал успокаивать,  просто тихо лежал рядом, обняв ее по¬верх одеяла, интуитивно понимая,  что слова утешения повлекут за собой еще более обильные извержения влаги, вызванные жалостью к себе. Минут через пять всхлипывать Алька прекратила, еще через десять задышала ровно. Астахов и не заметил,  как убаюканный ее посапыванием прикемарил и сам.
Проснулись в разгаре дня.
- Мама родная! - Схватилась Алька,  как ошпаренная. - Собаку надо по¬кормить.
- Я тоже есть хочу,- пожаловался Астахов.
- А ты не собака , потерпишь, - отрезала Алька и засобиралась.
Астахов прошел на кухну,  поставил чайник,  в надежде,  что чаю-то попить как-нибудь успеет,  но оделась Алька на удивление быстро, выключила газ под чайником и  заявила:
- Чаи распивать некогда, на обратном пути  завернем куда-нибудь,  по¬жуем. - И принялась натягивать сапоги.
Астахов критически осмотрел измятый после сна костюм, вспомнил,  что так и не вымыл ботинки,  настроения это не улучшило, но пререкаться он не стал. Пререкания с женщинами вообще - пустая трата времени.
Уже на улице Алька тоже обратила внимание на ботинки Астахова, поцокала языком и прибавила:
- И подморозило, как на беду. Ну ладно, в машине все равно не видно. Только ты ногами больно не сучи,  насоришь мне.
Астахов глянул косо и понуро поплелся к машине.
- Ты в машине посиди, - предложила Алька,  когда прибыли к знакомому до¬му, - Я быстро.
Но быстро не получилось. Амур выбежал на крыльцо с поводком в руках и принялся как угорелый носиться по двору,  время от времени тормозя у кустиков и по собачьей надобности задирая ногу. Хозяйки все не было. Ас¬тахов прождал минут двадцать,  выкурил три сигареты и,  решив наконец,  что так много курить натощак вредно для здоровья,  вышел из машины.
- Амур!- Позвал он и собака легко,  как породистый жеребец сиганула через забор, через секунду притормозила всеми четырьмя и влюбленно лизнула Астахова в лицо. Ласково потрепав пса  за ухом,  Астахов приоткрыл дверцу машины и приказал:
- Садись!
Пес повиновался.
- Сторожить!
Амур вальяжно развалился на заднем сиденьи и вывалил язык,  потешно так склонив набок морду. Астахов улыбнулся и на всякий случай переспро¬сил:
- Ты понял меня? - Ответ прозвучал отчетливо и  звонко и Ас¬тахов, вполне удовлетворенный, прихлопнул дверцу.
Алька стояла посреди комнаты и говорила с кем-то по телефону. Гово¬рила тихо,  но конец фразы разобрать удалось:
- ...Да не в Винницу,  не в Винницу. За границу!..
- Я есть хочу. - Дал знать о своем присутствии Астахов. Алька нажала кнопочку на трубке,  не закончив разговор и только после этого огляну¬лась:
- Я не  забыла. Просто надо было поговорить.  Срочно. Ты прости.
- Прощаю. Ты покормишь?
- Да.- И Алька ушла туда,  где должно быть находилась кухня. Астахов осмотрелся. Внутри дом Алькиных друзей выглядел еще более респектабельным.
- А кто они, эти твои друзья?- Прокричал он в сторону предполага¬емой кухни, но ответа не последовало и Астахов продолжил знакомство с апартаментами.
Книги на полках шкафов представляли собой все больше дорогие изда¬ния известных классиков,  которых теперь не печатают,  потому что никто не читает. Мебель дорогая и явно ручной работы,  но давно вышедшая из моды,  несколько громоздкая пожалуй. Окна плотно занавешены тяжелыми шторами цвета бордо,  старенький, но ухоженный инструмент у стены. Кто теперь играет на семиструнной гитаре?
- Нравится?
Астахов мельком оглянулся на неслышно подошедшую Альку и вместо ответа заметил:
- Не похоже,  чтобы  здесь жили молодые люди.
- А разве я говорила,  что мои друзья - молодые?
- Действительно,  не припомню. - Кивнул Астахов,- Это они?
Он ткнул пальцем в фотографию на стене и    еще раз мельком глянул на Альку. Покраснела.
Со снимка примерно пятнадцатилетней давности смотрела молодая супружеская пара, а меж ними горделиво задрав нос, восседало их вихрастое чадо.
- Ты относишься к той редкой породе людей,  которые с годами нисколь¬ко не меняются,- заметил Астахов.
Алькино личико теперь сделалось пунцовым,  но присутствия духа она не потеряла,  нужно отдать ей должное
- Да,  это мои родители. - Тихо согласилась она.- И это я. Нравится?
- Очень. В детстве,  как впрочем и теперь,  ты была очаровательным существом. А почему ваша семейная фотография висит в доме твоих друзей? Вы так близки?
- Не паясничай!- Алька наконец занервничала.- Есть будешь?
- Расхотелось.
- Тогда давай выпьем?
Астахов неопределенно пожал плечами,  Алька расценила это как знак согласия, достала из бара коньяк и крошечные рюмочки,  коробку конфет и уселась в кресло рядом со столиком,  поджав под себя ноги.
- Ну, спрашивай,- Алька первой опрокинула в рот янтарную жидкость и нервно закурила.
Астахов пригубил напиток,  пристально глядя на собеседницу поверх ру¬ки, коньяк оказался удивительно мягким на вкус и рюмочку он оприходовал с удовольствием.  Так вот значит,  что пьют настоящие буржуи.
- Насколько помню,  ты сама грозилась что-то мне порассказывать. Вче¬ра. Вот с твоей исповеди и начнем,  если не возражаешь. Но один вопрос у меня все же есть:  где моя дочь?
- Я не знаю.
- Принимается. Теперь исповедь.
- Но я действительно не знаю,- Алька снова покраснела, теперь от возбуждения.
- Верю – верю. Продолжай.
- Никто не собирался ее воровать. Честно. Мысль о том, что исчезно¬вение Катьки можно использовать, чтоб прижать тебя к стенке, пришла мне в голову, когда ты пожаловался, что ее нет, то есть, что ты ее потерял,
- А кольцо где взяли?
- Квартиру твою обыскали в твое отсутствие, когда в тюрьму ты ездил. Кольцо в шкатулочке лежало. Решили, если оно и принадлежало твоей жене, то теперь само собой – Катькино.
- Ясно. Теперь давай по порядку.
Алька нервно погасила сигарету и тут же зажгла новую.
- Начало истории ты знаешь.
- Про то как ты рассталась с девственностью? Помню. Не пойму только, зачем? Я помню, ты говорила - за большие деньги. Но у родителей твоих, насколько я могу судить, финансовых затруднений не водилось? Скупые или что?
- Или что. Нет,  Стас,  не  были они скупыми. Даже напротив. Отец в об¬коме партии работал,  сейчас владелец казино.
- Поразительная метаморфоза. - Вставил Астахов. - Впрочем, для настоящего времени совсем не необычная. Извини, Продолжай.
Алька бросила недовольный взгляд, но спорить не стала.
- Так вот,  моя семья никогда в средствах не нуждалась и у меня было все для того,  чтобы жить припеваючи. Но!  Не выношу состояния зависимости. Когда я сама купила себе квартиру, я ощутила себя по-настоящему счастли¬вой. Потому что это  была МОЯ квартира.
- Та,  в котором ты теперь живешь?
- Я там не живу. Я живу здесь,  в доме моих родителей. Но само ее на¬личие греет душу.  А, - Алька махнула рукой,- тебе не понять.
- Почему же. Это я как-раз понимаю. Ты купила ее на ТЕ деньги?
- Да.
- Машину, шубку - тоже?
Алька хмыкнула:
- Про машину и шубку я тебе рассказывала.
- А, ну да, помню, подарили.
- Совершенно верно. Еще вопросы?
- Вопросов нет. Продолжай.- Но не удержался, спросил все же:- Прокудина-младшего твой отец прикончил или?..
- Да. Сам. Собственными руками. Когда узнал, так и сказал: «Прикончу собственными руками». Так и сделал.
- От кого узнал?
- От Светки.
- Которую убили?
- От нее…
- Ее тоже… твой отец?
Алька посмотрела удивленно.
- Нет,  конечно. Зачем? Она деньги требовала,  шантажировала    значит, но денег он ей не дал,  тогда она рискнула и… ну ты знаешь.
- Понятно, Ты знала,  что это сделал твой отец?
- Конечно. Но не сразу. Сразу он мне не говорил ничего, но я догады¬валась. Слушай, - спохватилась,  наконец, - а ты-то как знаешь,  что убил Прокудина отец?
- Много будешь знать,  плохо будешь спать.
- Какой там сон. Забыла,  когда по-человечески спала. Кошмары  задолбали.
- Еще бы.  Столько душ загубила.- И съязвил,  хоть и не собирался: - Милосердная женщина.
- А ты не добрый! - Алька обиженно поджала губы,  готовая разрыдаться, но покусала губки и перетерпела,- А ты что стал бы делать,  если бы тво¬ему отцу грозила смерть?
- Как узнала? - Отвечать на вопрос Астахов не счел нужным. Хотя,  кто знает,  как он сам повел бы себя в подобной ситуации.
- Случайно подслушала разговор отца с каким-то бандюгой. Он, зна¬ете ли только откинулся и пришел к нему денег просить. Мама родная,  как же у нас дурничку любят.
- А почему пришел именно к твоему папашке,  знал,  что смерть Прокудина - его рук дело?
- Да нет,  пожалуй,  но не исключено, что догадывался. Отец,  как я поняла, просил его понаблюдать за Фроловым,  когда того посадили. Это ведь он Прокудинского сына нашел. Убирать его не хотели. Кто знает, мо¬жет ничего у него на отца и не было. Решили просто присадить на нары, чтоб на глазах был.
- А-а. Так это папочка твой его, горемыку, туда пристроил?
- Н-ну,  в общем-то, да.
- А он и действительно ничего на отца твоего не имел.
- Не имел. Только спустя какое-то время стал распространяться, что списочек при покойнике нашел, в котором имена совращенных девочек про¬писаны.
- Вот тогда и сообразил твой батенька, что там и твое имя-отчество имеется.
- Не он, я сама смекнула и отцу сказала,  как только этот зэк ушел. Отец испугался нешутейно и тогда я окончательно утвердилась в своей до¬гадке... что это папка его.
- И образовалось таким образом преступное сообщество,- подражая все тому же Жеглову высказался Астахов,- в лице отца-мстителя и дочери-по¬страдавшей,  которое с  большим успехом принялось бомбить всех, кто ка¬ким-либо образом мог вывести Прокудина-старшего на убивцу его сына. Ста¬рушку в электричке  зачем зарезали?
- Решили,  что это шанс обойтись малой кровью.
- Кто решил? Ты и отец? Я так понимаю, с этого исторического момента никаких недоговоренностей между вами больше не существовало. Пе¬ред лицом опасности,  так сказать?
- Не существовало, - Иронии Астахова Алька старательно не замечала. - Фролову посулили за список хорошие деньги. Он купился, естественно, - но сказал,  что при себе его не имеет. Мамашка,  мол, приедет на свиданку, привезет. Вот и подумали, что если списочек привезет мамочка,  то у нее его лучше всего и извлечь. Тогда не придется убирать Фролова,  он без этого самого списка совершенно безобиден.
- Мудро. В конце концов, совсем еще молодой человек, вся жизнь впереди. А эта тетенька пожила на свете. Будет. Верно?
- Верно, - Без смущения подтвердила Алька
- А что,  нельзя  было изъять список, не лишая старушку остатка жизни?
- Нельзя. Она могла список скопировать.
- Ясно. Какая банальность - нет человека,  нет проблемы. Читали,  слы¬хали. Очень модная позиция. Даже если копию кто-нибудь найдет,  как до¬гадаться,  что это список утративших невинность, а не,  скажем,  список людей,  кому старушка денежку должна. Я правильно мыслю?
Алька кивнула.
- А ты что в электричке делала? Лично контролировала ситуацию? Креп¬кие у тебя нервы,  однако.
Алька скрипнула  зубами и промолчала.
- Кошку на мусорке тебе, значит, жалко, - Астахов понимал, что го¬ворит лишнее,  но удержаться не мог, - а человека?
- Кошка ни в чем ни перед кем не виновата.
- А эта женщина?! - Астахов сорвался на крик,- Она в чем виновата?!
- Виновата. - Алька в противоположность собеседнику перешла на ше¬пот, - Детей воспитывать надо как следует. Тогда с ними не будет слу¬чаться того,  что произошло с ее сыном.
- Ладно, - неожиданно успокоился Астахов,- про то, как следует вос¬питывать детей мы подискутируем в другой раз, а теперь вернемся к ос¬новной теме.
- Вернемся. Когда при тетке ничего не обнаружили,  решили было,  что Фролов чего-то там слукавил. Но потом я вспомнила,  что женщина перед смертью тебе книжку подарила.
- Так, следующий отрезок повествования мне известен. Давай пропус¬тим его до того момента, когда убили Фролова.  Кто и зачем? Ты сама же только что сказала,  что  без списка на руках он безобиден.
- Да. Но теперь мы знали,  что этот список у тебя, и пока ты не зна¬ешь,  как его найти и как использовать,  ты безобиден, Фролова убрали, пока не поведал тебе того,  что тебе никак ни к чему.
- Ну вот собственно и все,  что мне нужно было знать.
- Вот собственно и все,  чего тебе знать бы не нужно. И что ж ты,  Ас¬тахов,  такой неугомонный.
Эти слова ее прозвучали с неприкрытой тоской, объяснения которой он не знал.
- И последний вопрос, - Астахов потер виски,  пытаясь приглушить головную боль. Боль появилась уже давно,  но какое-то время уда¬валось ее игнорировать, - Зачем ты все это мне рассказала?
- А ты не догадываешься? - тоска во взгляде Альки как-будто растаяла, только плескались где-то на донышке глаз ее рваные лохмотья.
- Нет.- Ответ прозвучал столь сухо, что пояснять охота отпала сама собой. Впрочем необходимости в пояснениях уже и не было. Астахов и без них догадался,  о чем должен был догадаться.
С легкой брезгливостью припомнил ее прозрачные намеки на воссоедине¬ние судеб, удивился мимоходом,  что какие-то надежды эта женщина относи¬тельно этого еще питает,  но вслух признать полную их несостоятельность Астахов не смог. Не то воспитание. Алька - она женщина все-таки. Да она и так все поняла. По всему видать.
- Ты отдал бы мне Книгу, Астахов. – В голосе слышались незнакомые доселе нотки: Алька именно просила. Просила в той унизительно-беспомощной форме, в какой это делают нищие. Прежде за ней такого не водилось – просьба любого содержания в ее устах звучала как приказ. – Ну ты подумай, зачем она тебе. Что она изменит в ТВОЕЙ судьбе? Она же теперь ни одной судьбы к лучшему не изменит.
Алька,  эта шикарная женщина,  гордая, манящая и недоступная для боль¬шинства мужчин откровенно унижалась. Астахов уже знал,  что еще минута-другая и она  бросится в ноги,   будет целовать подошвы его обуви, моля о пощаде и точно знал,  что именно поэтому Книгу он ей не отдаст.
- Нет, Аля,  прости,  не отдам,- Астахов поднялся. - Я теперь неугод¬ный свидетель. Не нужно быть о семи пядях во  лбу,  чтобы это понимать. Где гарантия,  что  вы,  то есть ваши с папиком люди,  не прикончат меня,  как ту женщину в электричке из единственного опасения,  что я сделал себе ко¬пию списочка. Да  что там копию!  Зачем? И эта  Книга - зачем? Мне ведь до¬статочно просто сообщить Прокудину твою фамилию.
- Это ничего не даст. – Алька, казалось, уже жалела о минутной слабости, столь непредусмотрительно обнаруженной только что,  взгляд ее стал знако¬мо холодным. - Я думаю,  многие могли бы с целью насолить назвать Прокуди¬ну фамилии неугодного ему человека. Ему нужны доказательства.
- Эта Книга - доказательство? Да таких сколько угодно. Возьми любую и проткни иголочкой под нужными буковками что хочешь. Это доказательст¬во?
- Да. О том, какие сведения из этой Книги интересуют Прокудина наверняка знают очень немногие. И это люди, можешь мне поверить, проверен¬ные, фальшивку ему не подсунут,  будь спок.
- Допустим. Но и  здесь особой угрозы для тебя я не вижу. Там не толь¬ко твоя фамилия.
- Верно. Но возможность провернуть такое только у моего отца. Не на¬до обладать особыми мозговыми извилинами,  чтоб это понять.
- Да? Убить сына известного политика мог и обыкновенный бомж,  оскорб¬ленный поруганием чести собственной кровинушки.  Или у Прокудина-младшего личная охрана  была?
- Да нет,  разумеется.- Насмешливо прищурила глазки Алька. - Прокудин младший считал себя в полной безопасности,  потому как бизнес свой находил совершенно  безобидным.  Конкурентов не имел. Да и наличие приличного капитала,  хоть таковой пожалуй и был,  не афишировал. А на¬личие телохранителей,  согласись,  в любом случае говорит про то,  что та¬ковой у охраняемого имеется.
- Вот и я про то. Значит замочить его мог кто угодно.
- Да пожалуй. Возможно,  папа Прокудин мог бы с этим согласиться, но только на первом этапе своего расследования. Пока наша команда не начала охотиться  за книжкой. Лес рубят - щепки летят. На разгневанного бомжа такую войну не спишешь.
- Не спишешь, - согласился Астахов. - Ладно,  ты прости,  засиделся я у тебя.- Вежливо извинился и сделал попытку удалиться.
- Не  боишься?
Астахов оглянулся.  Алька сидела, угрюмо глядя в пол,  крошила сигарету подрагивающими пальцами,  сбрасывая табак на ковер.
- Поздно мне,  Аля,  тебя бояться. Хотела  бы избавиться - давно  бы это сделала.
- Значит не хотела.- Она упорно не отрывала глаз от пола.- А те¬перь, может,   захочу.
- Твоя воля.- Угрюмо проронил Астахов и направился к двери. Завидя его на ступенях крылечка,  Амур,  явно изнывающий в одино¬честве, уткнулся носом в стекло машины и звонко залаял. Астахов приос¬тановился, побарабанил легонько в окно кончиками пальцев:
- Не грусти,   бродяга, скоро хозяйка выйдет. - И двинулся но дорож¬ке туда,  где по его расчетам должна бы быть автобусная остановка.
Хозяйка действительно вышла довольно скоро,  не успел он отмерить и полусотни шагов. Отворила дверцу машины и коротко скомандовала:
- Амур, фас!


ХІХ
- Говорила я тебе, Диана, Бог нас накажет.- Упрекнула Катька,  ста¬рательно отводя в сторону глаза.
Вопреки обыкновению спорить та не стала, отсутствующим взглядом изучала двор, выискивая лужу побольше. Высмотрев таковую, уверенно напра¬вилась к ней и, особо не раздумывая,  принялась мыть руки,  затем лицо и, когда, наконец, приступила к сапогам,  Катька от раздумий над тем, а не со¬ставить ли ей компанию, перешла к действиям. Остановившись рядом с Дианкой,  сунула руки в ледяную воду,  передернулась всем телом не столько от холода,  сколько от мысли,  что за ней могут наблюдать жильцы дома напро¬тив. Можно только представить,  какие ассоциации возникают у них при взгляде на двух малохольных девиц, плескающихся в луже на исходе янва¬ря. О том,  какие мысли роятся в голове Антона в данный текущий момент, страшно было подумать. И она не думала об этом. Она мыла в луже лицо. Когда разогнула, наконец, онемевшую спину,  Антон стоял в двух шагах, обнимая двумя руками невесть откуда взявшееся верблюжье одеяло:
- Раздевайтесь,  в темпе.- В голосе не чувствовалось ни насмешки, ни иронии.
Дианка,  испуганно вытаращив глаза,  первой принялась выполнять при¬казание, Катька терла друг о дружку онемевшие пунцовые руки и торчала столбом.
- Обе!- Гаркнул Антон. Мама моя!  Таким его Катька еще не знала.- Обе раздевайтесь,  я сказал.
Непослушными руками Катька принялась стаскивать с себя свитер. Ди¬анка первой справившись с поставленной задачей, принялась помогать, не столько из сострадания,  сколько из страха превратиться в ледяную глыбу.
- Вещи на  землю бросайте,- посоветовал Антон и как только зловон¬ное тряпье оказалось у ног девчонок,  плотно увернул их обеих разом в оде¬яло и рассеянно оглянулся по сторонам.
Только теперь Катька сообразила,  что Вовчика рядом нет, испарился. Он нарисовался,  однако, через минуту вместе с Антоновым джипом,  лихо тормознул в десяти сантиметрах от подруг и, прогнувшись назад, толкнул заднюю дверцу.
Дожидаться приглашения никто,  разумеется, не стал, девочки на удив¬ление слаженно перебирая ножками, живо протиснулись в прогретый салон и дружно зацокали зубами, как две барабанные палочки.
Антон приземлился на переднее сиденье и распорядился:
- В сауну,  Володя. И шмелем, ладно?
Уже сидя в мягком кресле предбанника,  блаженно кутаясь в белоснеж¬ную махровую простыню и попивая ароматный чаек, неизвестно из каких трав заваренный, но невероятно вкусный, Катька  вспомнила: - А мне париться нельзя. Врач запретил.
- А в дерьмо окунаться тебе врач позволил? - Антон в сопровождении Вовчика  выплыл из туманного облачка горячего пара, уселся в кресло на¬против и потянул к себе  баночку импортного пива,  коим в обилии был уставлен на невысоких ножках столик.
- Будет тебе,  Антошик. - Лениво потянулась Дианка,  облюбовавшая место на диванчике.- Ну мы ж все объяснили.
- Никогда не смей называть его Антошиком! - Сквозь зубы, но достаточно отчетливо пришипела Катька.
- Ой,  ну не  бери на понт,   Катя.- Промурлыкала Дианка,  и закрепляя образ ленивой рыжей кошки, томно сощурилась и поскребла коготками мягкую спинку дивана.
- И оставь, наконец, этот мерзкий тюремный жаргон.
Катька понимала,  что в данный момент похожа то ли на зануду-училку, толи на  зануду-свекровь,  и не то чтобы ей это нравилось, но до коликов в мозгах пугал разговор с Антоном, который назревал и которого, ясное дело, не избежать. И Катька оттягивала нежеланный момент начала неприятного диалога,  переключив все внимание на Дианку. А на кого ж еще? Дианка меж¬ду тем на попытки завязать дискуссию реагировала вяло и похоже  будто бы даже закемарила. Вовчик посидел маленько и удалился, прихватив со стола баночку пива.
- Ты куда,  Володь?- С робкой надеждой вопросила Катька,  но тот отве¬тить не удосужился. Хоть бы плечами пожал. Вот, гад!
- Да расслабься ты,  Кать.- Уже засыпая, а потому с большими паузами в тексте предложила Дианка,- Сейчас отдохнем чуток и оттянемся по полной программе.
- Полной программы, девочки,  не получится. Оттягивайтесь по укорочен¬ной.- Внес коррективы в Дианкины планы Антон.
- В смысле,  то есть,  это как - по укороченной?- Отойти ко сну Диана собралась видимо основательно,  потому как паузы меж словами стали еще продолжительнее.
- По укороченной,  это значит - легкий ужин и по домам, - уточнил Ан¬тон.
- Это как это? - Сон с Дианки как ветром сдуло, она  даже сбросила ноги на пол и повернулась лицом к присутствующим.- А я как же? У меня дома-то и нет.
- Прискорбно.- Посочувствовал Антон.- Что ж,  сдадим тебя в сиротский приют.
- Та-ак. - Тоскливо протянула Дианка и Катьке даже стало ее жаль.В самом деле,  нехорошо так шутить с  бездомным человеком. - Мне эта програм¬ма с самого начала не понравилась. Это ж надо додуматься - мужики отдель¬но моются,  и дамы тоже сами по себе.
- Ты очумела или что?!- От возмущения Катька покрылась малинового цвета пятнами. - Ты кем меня выставляешь? Ты...ты... Что обо мне после этого подумают?!
- А что о тебе должны думать?- Невозмутимо переспросила Дианка,  гля¬дя на собеседницу совершенно невинными глазами.
Перепалка погасла так же внезапно,  как и началась. В помещение вер¬нулся Вовчик,  толкая перед собой сервировочный столик со всяко-разными вкусностями.
- Мамы-светы!- Встрепенулась Дианка.- Как я,  оказывается, есть хочу!- И выхватив с объемного  блюда увесистый кусок рыбы вдохновенно приложилась к нему зубками.
- Кушай,  кушай,  сиротинушка. - Не упустила возможности отыграться Катька. В приюте кормят плохо.
Дианка поперхнулась, с минуту смотрела вопросительным взглядом, но ничего существенного в глазах собеседницы не высмотрев, вернулась к рыбе.
Катька поднялась и, старательно придерживая простыню, направилась в помещение,  где оставила,  помнится, одежду.
- А ты куда?- Поинтересовался Вовчик.
Катька промолчала - получи и ты! Долг платежом,  так сказать. Вовчик, правда,  не похоже чтобы обиделся.
В раздевалке на  плечиках поверх незнакомого на вид,  но очень впечатляющего костюмчика  висело Катькино родное пальто - тщательно вычищенное, видимо, без химчистки не обошлось.  «Ага,   значит все,  что под пальто – мне», -  догадалась Катька. Тут же рядышком весело поблескивали чистюсенькие Катькины сапоги.
- Надо же,- буркнула под нос,- заботливый жених-то.- И вернулась к честной компании. Не насовсем,  разумеется. Так, кое-что хотелось выяс¬нить. Нет,  не  отношения с   возлюбленным. Просто достал один вопросик и Катька по опыту  знала - не спросит сейчас - измается потом любопытством.
Ее слегка задело, что ее отсутствие ни на кого никакого действия не возимело. Все трое вдохновенно жевали и хоть никто ни о чем ни с кем не говорил,   впечатление  всеобщего веселья создавалось.
- Я еду домой. - Катька остановилась в двух шагах от двери.
Антон поднял голову от тарелки,  глянул спокойно и как-то до обидного буднично:
- Если подождешь,  пока поем – отвезу.
«Порядочный человек поинтересовался бы причиной отсутствия аппетита у дамы» - мысленно возмутилась Катька.
- Сама доеду. У меня вопрос. Только один. Можно?
- Ну если только один.
Вот что,  скажите, самое болезненное для женщины из проявлений негативного отношения к ней со стороны милого сердцу мужчины? Гнев? Да нет же. Рев¬ность? Ну полноте. И не насмешки,  и не рукоприкладство даже. Вот если женщину игнорируют,  не просто какой-то там из ее недохватов или там странность какую,   а ее вообще,  в смысле вцелом, вот это и есть самый что ни на есть облом.
Если б была сейчас у Катьки возможность выбора между счастьем тор¬чать здесь и необходимостью снова лезть в дыру общественного туалета, она бы выбрала дыру.
Лучшим выходом было  бы, пожалуй, развернуться на сто восемьдесят и достойно удалиться. Катька предпочла задать единственный свой вопрос, коль позволили:
- Зачем Володя ходит за мной?
- А. Ну да. Так ты ему нравишься.
- Это он мне говорил.
- Ну тогда  зачем спрашивать.
«Издевается?» - догадалась Катька. Так мог бы хоть хмыкнуть или что.
- Пожалуй,  я неправильно задала вопрос,- поправилась Катька.
- Что ж,  случается,- кивнул Антон.- Но ваш лимит на этом исчерпан.
Нет,  нужно  было все-таки уйти раньше. Теперь разворот на сто восемь¬десят должного эффекта не произвел. Скорее наоборот.  А что делать, Катька,  содрогаясь  всем нутром от мысли,  что выглядит сейчас жалкой и растоптанной,  повернулась и, понурив голову, заспешила избавить общест¬во от своего присутствия.
Натягивать на себя костюм,  который толи подарили,  толи пожертвовали на  бедность, ой как не хотелось. Но и надоело, надо сказать,  обходить¬ся без предметов то верхней,  то нижней одежды. И Катька, не желая боле раздумывать над вопросом - хорошо это или плохо - надевать на себя то, что не твое,  обрядилась в костюмчик. Холодно на улице, значит, надо, в кон¬це концов, беречь себя от простуды. О! Кой-чему она всеже научилась, го¬ре макая. А и чудненько. Нет худа без добра.  Катька вспомнила,  что дав¬ненько что-то не  ревела,  но решила,  что лучше  будет это сделать дома. Натянула пальто,  сапожки и выбежала на улицу.
Такси остановилось у ее дома как раз в тот  момент,  когда стоящая чуть поодаль красивая импортная тачка тронулась с места. Но  заметить в машине отца Катька успела. И женщину за рулем тоже. Ну да,  так и есть, Катькина новоиспеченная мачеха по имени Аля. Вот ведь как выхо¬дит - напрасно женщину обидели,  напрасно в дерьмо окунались, А у отца действительно роман с этой женщиной. И что в этом плохого,  наконец? Женщина в самом деле красивая,  не исключено что и хорошая, а уж умная, так это непременно. Не стал бы отец с недалеким человеком дружбу во¬дить. Это  безусловно.
Катька расплатилась с таксистом и опрометью бросилась к подъезду, как вроде вспомнила,   что неделю назад, уходя из дому, утюг забыла выключить. Ну с утюгом, допустим,  ничего и не случилось,  но захлопнуть за собой дверь родной квартиры, и до соплей нареветься хотелось до полного нетерпежу и поэтому срочно.
Ну вот почему  это так всегда  бывает,  что если что-то надо очень сроч¬но - обязательно возникают непредвиденные препятствия, а? Вся лестничная площадка плотно забита народом,  прям не протолкнуться. Помер что ли кто?
Катька, усиленно орудуя  локтями,  продвинулась уже на середину лестницы, когда кто-то потянул ее  за рукав.
- Катенька, девочка моя,  ты где пропадаешь? С неделю уж не видно. - Клавуня цепко ухватила Катьку под локоток и приподнялась даже на цыпоч¬ки,  это значит в глаза чтобы позаглядывать.
- Можно подумать,  теть Клав, мы с вами что ни день встречаемся-лобы¬заемся, - фыркнула Катька, высвободила  локоть и продвинулась вперед аж на две ступеньки.
- А у нас горе,  видишь Катенька? Романовна померла. - Клавуня про¬диралась следом,  ухватившись теперь уже  за подол Катькиного пальто.
- Померла и померла, - огрызнулась Катька. - Все там будем.- И удвои¬ла усилие,  продвигаясь вверх,  стараясь не  замечать осуждающих взглядов соседей.
Клавуня поотстала на сей раз, но в неуемном стремлении поведать еще одну новость возвысила голос и бросила в спину удаляющейся Катьке:
- А папа твой,  видала,  какую кралю подцепил?
- Заткнись!- Выплюнула Катька и сунула ключ в замочную скважину.
В квартире было незнакомо чисто,  можно  бы даже сказать,  что уютно, если бы не холодно. Похоже,  у бати действительно с этой женщиной -  всерь¬ез,  если так расстаралась.
Катька прошла на кухню,  присела у окна сиротинушкой. Плакать что-то расхотелось,   зато навалилась депрессия. Воткнула в розетку вилку электроплиты,  поставила чайник. В животе урчало,  но есть не хотелось. Чаю хоть попить.
В дверь робко постучали и Катька, выждав с минуту, пошла открывать, решив про себя,  что если это Клавуня она ей... А вот что именно она с Клавуней сотворит,  придумать не успела. За дверью стояла Светка,  Романовны дочь.
- Катя,  у нас мама умерла,  ты уж наверное  знаешь?
Катька кивнула.
- Пойдем,  Катя,  покушаешь,  помянешь. За первым столом все не умес¬тились, а за вторым еще место есть. Пойдем,  Катенька,  пойдем.
- Не хочется мне,  Света,  есть,- попыталась отвертеться Катька.
- Нехорошо отказываться,  Катя. Отец твой на похоронах  был,  а помянуть не пришел что-то.  Так ты уж вместо него, а? Пойдем,  Катя,  пойдем.
- Погоди,  чайник выключу.- Катька вернулась на кухню,  выдернула из розетки вилку и вышла из квартиры  вслед за Светой.
Катька вошла в комнату, где всего пару часов назад, видимо, стоял гроб с покойницей, а теперь раскинулся длинный стол, укрытый белоснежной ска¬тертью,  каковых у Романовны отродясь не водилось,  кто-то из детей навер¬ное принес. Стол щедро уставлен холодными закусками, малость правда по¬чатыми,  ну это конечно -  за вторым столом всегда – что осталось. Объедки то есть. Нет бы разложить всякие там салаты,  сырочки,  колбасы на тарелоч¬ки помельче, чтоб на каждый стол свежее выставить. Так и нет. У нас всег¬да так.
- Садись сюда,  Катя, - предложила Светка место рядом с прыщавым парни¬шкой по имени Вася,  соседом с первого этажа. Катька покосилась на враз покрасневшего,  чисто девица, Василия и села за стол.
- Тебе наливать?- Сходу взялся ухаживать Васька.
- Наливай. - Разрешила Катька и тот с усердия набулькал стограммовую  рюмку до краев. Катька вздохнула тяжко, но возражать не стала.
Васька был годков на пять моложе Катьки и парнем в общем-то слыл не¬плохим,  росту приличного,  зарабатывал неплохо,  одевался в дорогие вещи, не элитные,  правда,  с  базару,  но всеже. Зарплату получал существенную, потому как работал в лаве, и на хорошем участке, и на «Краснолиманской». На Катьку поглядывал с тихой грустью и о причинах ее Катька догадывалась и какое-то время пыталась даже рассматривать перспективу. Но. Если бы не прыщи. Поэтому томные взгляды Васины дипломатично игнорировала и отношения поддерживала соседские,  прохладные.
Самогон был чистым,  что слеза,  но вонючим до невозможности и Катька решилась проглотить все сразу,  чтобы долго не нюхать.
- Катя,  Катя,- назидательно выставила  ладошку Клавуня,  что восседа ла  за столом как раз напротив, - сначала канон.
- Ага.
Катька покосилась постным взглядом на маленькую пиалку с вареным сладким рисом в центре стола. Черпать канон на поминках для нее было за¬всегда сущей пыткой, потому как из этого  блюда,  освященного в Церкви,  начинали поминальную трапезу без исключения все. Все, кто садился за стол, совали ложку в эту самую пиалку. Добро бы один раз, а то аж три. А на по¬минки у нас  кто только не ходит.
Катька обреченно протянула ложку, зачерпнула трижды от самого краеш¬ка,  проглотила с горем пополам и снова поднесла к губам рюмочку, выдох¬нула и одним махом хильнула все ее содержимое. Борщ подали вкусный,  наваристый и Катька  заметила вдруг, что ест с удовольствием.  За второй рюм¬кой хорошо пошла картошечка с тушеным мясом, за третьей - пирожок с ком¬потом. Катька допила компот и сообразила вдруг что порядком захмелела.
Вася,  тоже приложившись к рюмочке трижды,  осмелел и смотрел на  Кать¬ку теперь уже что называется в упор. Поедал глазами прямо.
Катька, мелкими глотками допивая компот, уловила момент, когда за сто¬лом притихли и повернулась к Ваське:
- А давай-ка, Василек,  мы с тобой поженимся.
Вася судорожно сглотнул слюну, мгновение-другое помолчал, усваивая смысл сказанного, и, не  вдаваясь в расспросы типа «с чего это вдруг», сог¬ласился с предложением:
- Давай.
- А и то правда,- моментом встряла в разговор Клавуня,- сколько мож¬но в девках кукарекать,  вон перестарок уже.
Катька на явную колкость не ответила ничем,  сидела уставясь на Васи¬лия, имитировала  чувство.
- А и на фик нам перестарок. - Пришла в себя после длительного шока Васькина мать. - Ай мой Васька ровню себе не найдет?
- Завтра и понесем заявление.- Катька упорно пропускала мимо ушей всякие комментарии,  всецело сосредоточившись на Васе.
- Завтра не могу. Я на работе в первую. - Васька и подавно никого не слышал.
- Огорчаешь ты меня,  Вася.- Нахмурилась Катька.- До послезавтра я и передумать могу.
С тем и откланялась.
В квартире был жуткий холод. Катька извлекла из угольного ящика дровишки,  сунула в печь,  прямо поверх шлака,  который не выгребали невесть сколько и попыталась поджечь. Печь отчаянно  задымила. От дыма  защипало глаза,  Катька  закашлялась и решительно не  зная,  что делать в подобных случаях,  поскольку после смерти матери обязанности кочегара были благо¬получно возложены на отца,  набрала из-под крана ковш воды и плеснула на тлеющие поленья. Дым в кухне смешался с паром и стал оседать на пол от¬вратительными лохмотьями мокрой сажи.
- Ну и кому ты такая нужна? -Сама у себя поинтересовалась Катька и сама себе ответила: -Никому.
Из поддувала просочилась тонкая грязная струйка воды и через минуту на полу у плиты образовалась внушительная лужа.
Катька поднялась,  разминая затекшие ноги и подытожила:
- А тогда  зачем и жить.
Старую,  но довольно прочную веревку она нашла среди прочего хлама в кладовой. В качестве подходящей перекладины  была избрана водопроводная труба,  что проходила как раз над входной дверью.
Подставив стул,  Катька в два счета  закрепила один конец веревки за эту самую трубу. С петлей пришлось повозиться.  Оказывается - это не такое уж и простое дело смастерить удавку,  чтоб легко и быстро затягивалась на шее. Наконец более менее удовлетворительного результата удалось добиться.
Взобравшись на стул,  Катька попыталась вспомнить,  каким образом кладет¬ся крестное знамение:  справа налево или слева направо. Так ничего и не припомнив,  перекрестилась и так и эдак и накинув на шею петлю принялась восстанавливать в памяти всю свою короткую,  но горькую жизнь. Ну и по¬плакала о ней,   разумеется.
Наревевшись до полного нехочу, почувствовала внезапное душевное об¬легчение и совсем было собралась слезть со стула, но в это самое время дверь в квартиру резко распахнулась, выбив опору из-под ног и Катька по¬висла в петле,  которая,  надо же, легко и быстро на шее затянулась. Бол¬тая ногами в надежде за что-нибудь зацепиться,  Катька изо всех сил дер¬жала руками петлю,  но та неумолимо затягивалась все туже и туже.
Остановившийся на пороге Васька не сразу и сообразил,  что происхо¬дит,  потом не сразу сориентировался в действиях, а время убегало и Кать¬ка  начинала синеть.
Наконец Василий додумался до какого-то решения и ринулся на кухню, спотыкаясь о все углы. Какое-то время ушло на поиски ножа и когда верев¬ку всеже перерезали,  Катькина душа мирно расставалась с телом.
- Какого ты на кухню поперся!- возмутилась Катька,  придя в себя и отдышавшись. -  Вон ножницы висят!
И она ткнула пальцем на гвоздик у самой двери,  на котором и в самом деле висели ножницы:  отец имел обыкновение разрезать шнурки на  ботинках,  которые у него почему-то всегда  затягивались в такие узелки,  что попыткам раз¬вязать никогда не поддавались.
- Так я же почем же  знал, - оправдывался Васька, - не знал же я,  Катя.
- Не  знал,  не  знал, - передразнила Катька.- Чаю поставь.- Замерзла я.
- Так давай это,  печку растопим.
- Не хочу я. - Буркнула Катька и поднялась с пола. Голова кружилась, но до кухни получилось добраться без посторонней помощи.
Васька зашел следом, не спрашивая разрешения, заглянул в печь, по¬том исследовал лужу на полу и, ничего не говоря, принялся выгребать из печи шлак.
- Пойду я прилягу. - Наблюдать хлопоты по хозяйству Катьке  быстро надоело.
- Приляг,  Катя,  приляг.
Похоже, Васька активно входил в роль мужа. Надо  бы попридержать. Ладно,  потом. Сейчас в самом деле холодно, да и неуютно как-то самой. Катька завалилась на ледяную постель,  поплотнее укуталась в одеяло и через какое-то время  заснула.
Разбудил вкусный запах с кухни. Катька протянула ноги под одеялом, закинула руки за  голову и уставилась в потолок. В квартире  было тепло, как при маме. Может и правда, наплевать на эти Васькины прыщи и выйти за него?
Катька еще раз сладко потянулась и выскользнула из-под одеяла.
Васька сидел на кухне и читал газету, забавно шевеля губами. Увидел Катьку, расплылся в улыбке:
- Слушай, а это здорово, чтоб свой дом, чтоб вот так – ты спишь, а я газету читаю. А?
- Здорово, Вася, конечно здорово. – Безо всякого выражения согласилась Катька. – А чем это у нас так вкусно пахнет?
- Борщ. Я классный борщ готовлю. Будешь есть?
Катька кивнула.
Борщ и вправду оказался отменным.
- Я на завтра поставил замену. Так что утречком и пойдем в ЗАГС.
- А куда ты так торопишься? – Катька оторвалась от тарелки и уставилась на Василия долгим взглядом. Тот сник.
- Ты на мамку мою не сердись. Ну в самом деле, конечно, человек она несдержанный. Но не с ней же тебе жить, в конце концов. Напрасно ты это.
- Что – напрасно?
- Ну, повесилась. То есть хотела.
- А-а. Так ты что, решил, что это я из-за твоей матери?
- Ну да.
- О-ой, Василечек… Хороший ты человек. Нет, ну честное слово, очень хороший. А только не догоняешь.
В этом Катька была неправа: соображал Вася всегда неплохо. Только медленно.
Катька поднялась из-за стола, утерла губы салфеточкой, мимоходом удивившись тому, что она есть в ее доме, и пошла к телефону. После недолгих колебаний набрала номер Антона. После третьего гудка трубку взяли. Совершенно новые интонации в голосе меняли его до неузнаваемости. Но Катька узнала сразу – Дианка. Она осторожно опустила трубку на рычаг.
Вот тут бы самое время и повеситься. Но лезть в петлю по дава раза на сутки – это слишком. Еще в психушку отправят. Катька вернулась на кухню и выжидательно посмотрела на незадачливого жениха. Тот наконец все понял, но для пущей уверенности уточнил:
- Так не пойдем, значит, завтра в ЗАГС?
- Не пойдем, Вася. Ты прости. Пошутила я.
- Ну тогда я пойду. – Промямлил Вася. – Там в кастрюльке еще вареники. С картошкой.
Хороший мальчик – ушел безропотно. А надо бы в лоб дать, Катька это сознавала. Она бы даже не обиделась.
Стало совсем плохо. Никогда в жизни Катька не чувствовала такой пустоты. Вязкая отвратительная пустота – и снаружи и внутри. Она не думала про Антона. Не знала, что думать. Хотя и так все ясно, если и были у него какие серьезные намерения, про которые, очень даже может быть, Дианка наврала, то после купания избранницы в общественном нужнике таковые отпадут у кого хошь. И как он их только там нашел? Ага! Ну да! Вовчик. Выследил, значит. А и еще догадался, что они там не по прямой необходимости, а прячутся. Иначе ни по чем бы они в женский туалет не вошли. Ну да. Все правильно. А если догадался, что прячутся, значит и знал, почему.
Мама моя! Это ж Антон теперь все про нее знает. И про воровство в больнице тоже. Стыд-то, срам како-ой!
Все! Хватит об этом!
Катька ушла в гостиную, включила телевизор. Телевизор у них был старенький, кинескоп давно сел. Какое-то время делала безрезультатные попытки настроить. Плюнула. И тут заметила на столе коробку с видиком. Надо же, совсем забыла. Теперь у нее видик есть. Только телика нет. Ай, ну это же может он так не показывает, а с видиком что-то и получится. Метнулась к двери и, рывком содрав с вешалки пальто, накинула на плечи и комочком скатилась на первый этаж.
- Тебе чего?
Васька стоял на пороге в поношенных спортивных штанах с вытянутыми коленками и смотрел на Катьку подозрительно влажными глазами. Поддал что-ли с огорчения?
- Вась, дай кассету какую посмотреть.
- А у тебя что, видик есть разве?
- Есть, папка на день варенья презентовал.
- Поздравляю.
Васька пошел в комнату, Катьку войти не позвал, но и дверь же не закрыл. Она бочком-бочком протопала вслед.
Мамка Васькина сидела напротив телевизора, но в экран не смотрела. Носок вязала. На Катьку глянула хмуро, но промолчала, слава Богу.
- Выбирай. – Васька кивнул на книжную полку, сплошь уставленную касетами.
Катька протянула руку, ухватила первую попавшуюся и обронив коротенькое «спасибо» умотала к себе. Дома вынула видик из коробки, погладила матовую поверхность давней мечты и приступила к изучению устройства. Было оно несложным, по всему видать, но Катька в видеотехнике, как и в технике вообще, не смыслила ровным счетом никак. А потому, куда какие проводочки следует втыкать - не вмыкала никак. Инструкция к применению имелась, разумеется, только не на русском и даже не на украинском языке. И что теперь делать? Отец, кто знает, когда заявится, у него теперь личная жизнь устроилась.
Тяжело вздохнув, Катька снова накинула на плечи пальто и снова спустилась на первый же этаж.
На этот раз Васька не спросил ничего, смотрел молча,выжидательно.
- Вась, - виноватым до нельзя голосом заканючила Катька, - у меня подключить не получается.
- Ты что над парнем издеваешься! – Высунулась из-за спины сына Васькина мамашка, чисто тебе мама-рысь. Рыси Катька не видала никогда, но в полном сходстве не сомневалась нисколько. – Он что тебе – котенок уличный: взяла, поигралась, да выбросила?! Васька, имей достоинство, не ходи!
- Да ладно тебе, мам, - Васька мягко отстранил мать, - видишь, зашел человек по-соседски. Помочь просит.
- Ага, теть Вер, - часто-часто кивая подтвердила Катька, - я так просто, по-соседски.
- Соседушка! – Рассверипела вконец тетя Вера. - Мне таки невестки и нать не нать! Да за маво Ваську я не таку кралю возьму! Думашь, не видят соседи, что ты и споднего на улице не сушишь? А игде ты его сушишь? У духовке, на вировке? Ага! Шоб не видали люди, кака ты аккуратистка!
- Иди в комнату, мама, простудишься. - Васька взял мать за плечи, развернул вокруг оси и легонько подтолкнул. – Иди, иди, мам, ато сейчас все соседи посбегаются.
- А вот и пусть послушают. – Предложила теть Вера, но настаивать не стала, ушла в комнату.
- Ну пойдем, что ли? – Тяжко вздохнул Васька. – Че у тебя там не ладится?
- Может и не надо, Вася. Я уж отца дождусь. Ато мать тебя запилит.
- Не запилит. Она добрая.
- Ага. Я знаю. – Съязвила Катька и пошла вверх по лестнице.
С видиком Васька разобрался быстро. Телевизор и в самом деле показывал сносно. Касета, правда, была старая, затертая, но в суть происходящего на экране Катька вникла сразу:
- Ва-ася-а, ты что за мерзость смотришь? Это же порнуха!
- Сама выбрала, - покраснел Васька.
- А ты зачем на полке это держишь? – Не унималась Катька. – Что если мать ненароком возьмет?
- Не возьмет. – Насупился Васька. – Она видиком пользоваться не умеет. Как и ты, между прочим.
- Ладно, - сменила гнев на милость Катька, - расскажи давай, как тут чего включать и домой вали.
- А что тут рассказывать, - совсем было собрался Васька ввести ее в курс дела, но неожиданно передумал. Дрожащей, но цепкой рукой ухватил  Катьку за плечи, рывком повернул к себе и пребольно поцеловал в губы.
- Ну вот, ты  еще и слюнявый. – С отвращением констатировала Катька и утерлась тыльной стороной ладони.
А вот это вывело Ваську из себя конкретно. Бесцеремонно ухватив за талию, оторвал ее ноженьки от полу и Катька мигнуть не успела, как оказалась на диване опрокинутой навзничь с зажатыми, словно в тисках,  руками где-то над головой.
- Васька! – Во всю мочь  заорала она, - Ты очумел или как?! Васька! Я кричать буду!
- А ты уже кричишь. – Зло заметил тот. – Можешь продолжать. Плевать мне. Ясно? – И принялся остервенело выцеловывать Катькино же лицо отвратительно мокрыми губами.
Очень кстати Катька вспомнила давнюю отцову науку: когда ей исполнилось  пятнадцать лет, отец протянул ей нитку с иголкой и попросил: «Вдень». Катька без труда вдела нитку в иглу и протянула отцу. Тот выдернул нитку и снова протянул дочери:
- А теперь попробуй вот так. – И повращал туда-сюда иголку. – Вденешь?
- Нет, конечно. – Пожала плечами Катька.
- Запомни, доченька, мужчина никогда не изнасилует женщину, если  она не захочет.
Оно конечно у Катьки тогда нашлась масса возражений, но теперь вот совет отца она сочла дельным и принялась энергично вращать бедрами как раз в тот момент, когда Васька, перехватив в одну руку оба Катькины запястья, другой предпринял попытку влезть под юбку.
Ваську это только  раззадорило:
- Давай-давай, побрыкайся чуток. Честное слово, так даже интерес¬нее. Я те покажу,  шлендра,  как над мужиками изгаляться!
- А что,  сильно изгалялась?
Голос прозвучал от двери в комнату и Васька непроизвольно оглянул¬ся, ослабив хватку, Катька шанс использовала и тут же вывернулась из-под импровизированного насильника и благополучно шмякнулась на пол.
Вовчик стоял,  облокотившись на косяк двери и демонстрировал улыб¬ку во все  зубы.
- А ты тут какими судьбами?- почти недовольно спросила Катька, ма¬шинально одергивая  юбку.
- Помешал?- Безмятежно осведомился Вовчик. - Так я уйду.
- Нет уж. - Мягко возразила Катька и сторожко покосилась на Ваську. – Заходи, коль пришел. А ты иди домой,  Вася. Позабавился и будет.
Васька долгим взглядом смерил Вовчика с ног до головы,  недовольно поджал губы,  но внушительную ширину его плеч видимо оценил по достоинству, потому что слинял без традиционного в таких случаях выпендрежа.
- Ты не ответил на мой вопрос,- напомнила Катька,  как только за соседом захлопнулась дверь.
- Какой вопрос?
- Откуда ты взялся и как вошел?
- На который из двух отвечать?
Вовчик явно  забавлялся пикантностью ситуации, но  злиться на него не  было никаких сил.
- Отвечай на оба.
- Нет проблем. Откуда взялся? Пришел. Как вошел? Через дверь.
- Ладно. Пойдем на кухню, может,  чайник еще горячий.
Чайник,  вернее вода в нем, была чуть теплая,  но греть  Катька не обеспо¬коилась, налила в две чашки и сунула в обе но пакетику чаю.
- Пей. - пододвинула Вовчику чашку.
- Благодарствую.
- Ты какого за мной таскаешься?
- Я же говорил - нравишься ты мне.
- О-ой,- устало протянула Катька,- давай или говори по-нормальному или выметайся.
- Тебе не нравится,  что я тебя сопровождаю?- Вовчик вынул из чашки на¬бухший пакетик чаю,  отжал,  перетянув ниточкой,  и выбросил в ведерко с уг¬лем,  но пить из чашки не стал. - Но я ведь тебя спас, причем,  заметь, дваж¬ды.
- Дважды? Что-то предыдущего разу не упомню.
Освежать Катькину память, хоть намеком,  Вовчик не стал, молча пялился в одну точку.
- А,  ну да.- Сообразила Катька.- Там,  у Ксюхиного подъезда,  ты меня, помнится,  о чем-то упреждал. Вот о чем только,  прости,  не уразумела.
- В доме у тебя,  Катя,  чужие люди были, нехорошие люди,  Катя.
- Вот как?- Катька вздернула брови.- А ты почем знаешь? Ты ж с нами был. А ушел от моего дома,  наверное,  вслед за мной?
- Верно рассуждаешь.
- Выходит,  ты не один? Это ж тебе как-раз про это и сообщили по мобильничку и ты сразу сорвался. Правильно?
- Абсолютно.
- Кто ты такой,   Володя,  и что тебе от меня нужно?
- Странная у тебя,  Катенька, привычка,  задавать сразу по два вопроса.
- Да ладно тебе,  не капризничай,  проясни события. В конце концов дер¬жать в полном неведении даму,  которая тебе нравится - это даже неприлич¬но. А?
- Может быть. – Вовчик неопределенно пожал плечами.
- Ну вот, к кое-какому согласию мы с тобой все же пришли. Я тоже готова пойти на  уступки и задавать вопросы по одному.
- Идет.
- Кто ты,  Володя?
- В смысле?
- В смысле по профессии. Только не рассказывай мне про уборку му¬сора.  Это я уже слыхала.
Вовчик долго молчал,  обдумывая ответ и наконец произнес с некой долей сожаления в голосе:
- Но я действительно уборщик мусора,  только несколько в ином смысле.
- Киллер,  что ли? - Ахнула Катька.- Только киллера мне и не хватало.
- Да нет,  не  киллер, Катя, - голос его стал теперь спокойным,   бархат¬ным. Это успокаивало, – но убивать приходилось.
Катька еще  раз ахнула,  но теперь больше для порядку.
- Значит, я смею надеяться,  что меня тебе не заказали?
- С какой стати?
- Хорошо. Ну а попроще разъяснить можно? Для примитивно мыслящих. Вовчик снова надолго умолк.
- Ну говори,  говори, - подтолкнула Катька - ведь ты затем и пришел, нет?
- Угадала. - Вовчик помолчал еще немного и прибавил: - Я удовлетворю твое любопытство,  если ты откровенно ответишь на один мои вопрос.  Толь¬ко один и обязательно откровенно.
Катька  бросила короткий вопросительный взгляд.
- Ну.
- Если Антон замуж позовет - пойдешь?
Теперь надолго задумалась Катька.
- Не знаю.
- Хороший ответ. Если в самом деле не  знаешь - значит у меня есть шанс.
- Тебе нужен такой шанс?
- Да.
- Тогда рассказывай.
- С чего  начнем?
- С короткой автобиографической справки.
- Идет. Родителей нет. Родительница оставила меня в роддоме, правда меня почти сразу усыновила состоятельная,  но  бездетная семья. Но в деся¬тилетнем возрасте меня определили в приют.
- Ты  был таким трудным ребенком?
- Да нет. Ребенком я был покладистым и даже симпатичным, но с шести лет перестал рости.  Так бывает. Во всем такой,  как ровесники,  только ма¬ленький. Мама с папой вложили прорву денег в медицину. Увы. В десять лет мне поставили окончательный диагноз - не выросту. И тогда мама, а  вслед за ней и папа всякие родительские чувства ко мне утратили.
- О! - возмутилась Катька. - Десять лет любили, а потом разочарова¬лись. Надо же.
- Да нет, я так думаю, и не  любили,  так,  игрались. Однажды за обедом, когда я в очередной раз расплескал суп,  поскольку есть за одним столом со взрослыми мне  было все еще не удобно,  миска всегда торчала под самым подбородком,  мать не выдержала и высказалась: "Не выношу лилипутов". А через неделю я жил уже в приюте.
- Дела-а.
- Ну а в двенадцать лет я взял да и вырос.  Такое,  как видишь,  тоже случается.
- Прямо сказочный сюжет. Ну а дальше? Тебя снова взяли в семью?
- Нет. Людей этих я  больше не  видел. Потом была армия,  потом посту¬пил учиться,  недоучился,  сел.
- В смысле - в тюрьму?
- Да. Не спрашивай - за что. Не скажу. А потом,  как водится,  рабо¬ты не сыскать - сама понимаешь,  бывшие зэки никогда не пользовались спро¬сом у работодателей. Но  зато всегда есть спрос на крепкие мышцы в тех структурах,  где водятся дурные деньги.
- Понимаю. В бандиты подался.
- Не совсем. Просто выполняю некоторые поручения, нет, скажем так - оказываю услуги попавшим в затруднительное положение состоятельным людям, которые либо не могут обратиться за помощью в органы милиции,  либо не хо¬тят.
- Понятно. Ну и какого рода услуги? Мокруха?
- Я не киллер,  сказал же. А услуги самые разные. Вот Антон,  например, попросил меня поработать твоим телохранителем.
- Да-а? А на кой ляд мне телохранитель? Я не Голливудская  звезда и не банкира дочка. Может,  тебя наняли в качестве соглядатая, а?
- И в этом качестве тоже.
- Ну это хоть понятно. Ладно,  оставим неприятную тему и вернемся к твоей биографии.
- А это,  собственно и все.
- Хорошо, но ты сказал,  что работаешь не один. У тебя что - частное агентство?
- Что-то в этом роде, только мы работаем без патента и текучка кад¬ров наличествует.
- Ну это понятно. А что,  он хорошо  заплатил?
- Кто? – Не сразу понял Вовчик. – А-а. Мы же оставили эту тему.
- Не будь занудой, Вова. Сколько заплатил тебе за работу Антон?
- Прилично. Но деньги я ему сегодня вернул.
- Да-а? С какой стати?
- Есть причины.
- В таком случае – ты больше на него не работаешь. Я верно мыслю?
- Почти.
- Зачем тогда пришел?
- А я пришел просить твоей руки, Катя. – И в упор уставился в самые что ни на есть глубины Катькиных глаз.
- О дают! – Искренне удивилась Катька. – Второе предложение за день. Это что – инфекция?
- Тебе что, кто-то сегодня уже замуж предлагал.
- Ага. Васька. Ты его видел.
- Ах, этот. – Вовчик даже как-будто разочаровался. Видимо подобное соперничество показалось ему унизительным. Толи дело умыкнуть девушку у Антона.
- Он самый. – Подтвердила Катька. – Хотя, пожалуй, я несколько неверно выразлась. Скорее он принял мое предложение.
- …?
- Ну я предложила на мне жениться, а он очень даже не возражал.
- Да это я понял. Причем даже сразу. Как только вошел.
Катька вспыхнула, разговор принимал какой-то совсем не тот оборот.
- Я пошутила с ним. Дурацкая, конечно, шутка. Но я поняла это поздновато. За мной такое водится.
- Успел заметить. – Взгляд его чуть потеплел. Но только чуть. – Со мной так не шути. Не люблю.
- Ну ясное дело. Кто ж любит. – Катька хихикнула и глянула хитро: - А что, тоже насиловать станешь.
Вовчик глянул из-под лоба и не ответил.
- Вот на такой женщине ты чуть было не женился. – Назидательно молвила Катька.
- А я не передумал. Предложение в силе.
- А на размышления время мне отпустишь? Или я должна броситься в твои объятия не раздумывая? В моем возрасте такой жест выглядит вполне естественно.
- Я тоже так думаю. – Съязвил Вовчик. Ага, оказывается у него есть зубы.
- Так что, самое время броситься тебе на грудь и омыть твои ланиты благодарными слезами? – Катька начинала свирепеть и ей самой это не нравилось.
- Не стоит. – Поскупился на эмоции Вовчик. – Время на размышления я тебе даю. Нужно уважать привилегии дам.
- Уважил. Премного благодарны.
- Вот и ладушки. Месяца тебе за глаза хватит.
- Почему месяц?
- Много? Прости,  увлекся.
- Мало. - Катька уже шипела,  как забытая на плите сковорода.
Вовчик, похоже,  решил не увлекаться укрощением строптивой до поры,  по¬тому как почти изобразил подобие улыбки.
- В ЗАГСе на размышления дают как-раз месяц.
- А-а. Ато я  было подумала.
- Думай мысленно.
- Хороший совет. Прямо счас и начну.
- Ладно,  Кать, - улыбка его самую малость пошире стала, - давай прекратим перепалку. Успеем еще. Целая жизнь впереди.
- О-о. Я не сказала  "да", милорд.
- Вы не сказали «нет». - Отпарировал Вовчик. Ты смотри,  как кусается. А он,  пожалуй,  ничего. Во  всяком случае,  присмотреться стоит.
- Ну и с какого дня приступать к размышлениям?
- А хоть завтра с утречка,  чего тянуть. - Разрешил Вовчик и поднялся. - Ладно,  пора мне. Завтра в десять буду ждать у подъезда. Не проспи.
Вовчик тяжелой поступью направился к двери и Катька только теперь за¬метила,  что он не  разувался.
- Мог бы и разуться,  заходя в чужой дом! - Гневно бросила вслед, не под¬нимаясь со стула.
- Зачем?- Отозвался Вовчик уже из прихожей. -  Носков жалко,  испачкаются. Ты,  голуба,  развела в квартире свинушник.- И хлопнул дверью.


ХХ
Астахов замер и инстинктивно втянул голову в плечи, ожидая атаки со спины. Ладони покрылись отвратительно липким потом. Бежать не имело смысла, это он хорошо понимал. От такой собаки не убежишь, напротив, это может пробудить дополнительную агрессию. И Астахов остановился, прислушиваясь к равномерным хлопкам, издаваемым лапами бегущей собаки. Только они что-то не приближаются. Ну да, точно, не приближаются. В другую сторону бежит?
Медленно-медленно разварачивая корпус, Астахов оглянулся.
Собака действительно бежала совсем в другом направлении, навстречу двум субъектам в традиционно кожаном облачении.
«И что они на этой коже помешались, - подумал как-то не кстати, - на кашемир, что ли денег нет?».
Ребята стушевались маленько или нет, скорее струхнули. Стояли, что столбы высоковольтные,  широко расставив ноги,  тупо глядя на атакующего зверя.
- Беги, Астахов!   Бе-е-ги-и!
Истерический Алькин крик вывел его из состояния оцепенения. Шмеликом развернувшись на сто восемьдесят он рванул в направлении остановки авто¬буса.
Астахов не видел,  как в руке «кожаного»  блеснул ствол пистолета,  не слышал короткого выстрела. Амур споткнулся на  бегу,  завалился на бок, дернулся пару раз в конвульсиях и затих.
Он интуитивно сориентировался относительно местонахождения остановки. Не ошибся,  вишь ты. Автобус уже двинулся с места,  но притормозил - види¬мо доброй души водитель заметил бегущего пассажира. Астахов влетел в рас¬пахнутую дверь и тяжело  задышал,  вдыхая ледяную стынь промерзшего салона. Нашел в кармане рублевку, бросил в общую кучку,  что лохматым холмиком возвышалась пред водителем, покосился на того опасливо - вдруг билет стоит дороже,  но водитель промолчал и, Астахов  облегченно вздохнув, двинул¬ся к свободному месту.
Сердце постепенно перешло с галопа на аллюр,  но дрожь в коленках унять не удавалось никак. Бабулька у окна взирала на него  как на сироту казан¬скую со всем полагающимся состраданием и Астахов представил себе,  как в данный момент выглядит. Не лучшим образом, должно быть.
Сцепив зубы,  чтоб не стучали,  судорожно подергивая подбородком,  Астахов постарался собраться с мыслями,  после некоторых усилий это почти уда¬лось. Правда,  определиться с наличием погони не получалось,  но в автобус за ним никто не вошел. Значит,  либо не гнались,  либо удалось оторваться. Опять же - кто,  а  вернее чьи это  были люди,  от которых спасала Алька то ли себя,  толи его,  Астахова. Покрутив мозгами так и сяк,  Астахов решил,  что от «кожаных» спасали все же его. Во-первых потому,  что будь это люди Прокудина,  что маловероятно,  вряд ли они смогли ее вычислить, ведь Библия все еще у него,  она скорее всего не узнала бы их и не отреагировала так опе¬ративно. Да,   разумеется,  это были ее люди,  вернее люди ее отца. Во-во, она же говорила по телефону как-раз в то время,  когда он вошел в дом. С кем? Да с отцом же,  с кем еще.
Так. С этим вопросом все ясно - Алька защищала его, хотя,  ничего себе - травить собакой своих же людей. Им можно  было просто запретить. А если нельзя?  Ну да,  скорее всего - нельзя. Очевидно, у них были конкретные ука¬зания и Алька об этом знала. Это точно.
Так. Ну-ка по порядку. Алька приехала  за ним к его дому,  сопровожда¬ла похоронную процессию,  чтобы,  не дай Бог,  не прогавить,  и увезла к себе, не дав даже войти в дом. Вот затем и увезла,  чтобы конкретно дома и разо¬браться. Окончательно,  так сказать. А тут очень кстати выяснилось,  что заветная книжица при нем, спасибо Клавуне. Тут бы и конец всем проблемам. Ан нет. Совершенные непонятки пошли. Сначала исповедалась как на духу. Ну так это бы и можно, если человек все одно обречен, так и нет, отпустила и даже помогла бежать.
Кто их поймет, этих женщин. Неуж и впрямь серьезно запала сердцем по немолодому уже мужику, обремененному к тому же взрослой дочерью? Похоже на то. Ничем другим того не объяснишь, когда женщина меж двумя мужчинами, из которых один отец, выбирает того, которые не отец, не брат, не сват, вообще никто.
Астахов мельком глянул в окно и вдруг сообразил, что автобус движется по знакомым взору окрестностям. Только-только проехали остановку, от которой до родного города – рукой подать, можно даже и пешочком, ежли что.
Он схватился с места так резво, что бабулька, отвлекшаяся на минутку от созерцания соседа многострадального, ойкнула от неожиданности, и рванул к водителю:
- Тормозни, браток. Прости, задумался, свою остановку проехал.
В самом деле, оказывается, случаются среди зажравшейся шоферской братии великодушные люди, водитель притормозил и даже приветливо улыбнулся. «А может быть у них месячник культурного обслуживания? – подумал Астахов. Хотя, какой там, о такого рода мероприятиях со счастливых времен застоя никто не слыхивал».
Идти домой пешком не пришлось, почти сразу же подхватил какой-то земляк на «горбатом» и благополучно доставил к самому дому, отказавшись от денег, которые были предложены, но которых не было.
Астахов дернул было к подъезду, но резко сбавил темп, а потом и вовсе остановился, завидев в сгустившейся ночи мерцание двух алых точек – кто-то с кем-то курил у подъезда. Мало ли кто и мало ли с кем. Но Астахов насторожился. Как же это он сразу не подумал – если его будут искать, то в первую очередь здесь.
А так хотелось нырнуть в родную дверь, печь растопить. Вот дела – домой потянуло, надоело по гостям мыкаться.
Астахов развернулся и побрел в противоположную от родного очага сторону.
Ну и куда теперь?
Значит так, первым делом нужно переправить Прокудину Библию. А нужно? Астахов попытался представить последствия. Последствия, разумеется, будут плачевные. Не для него, конечно, для Альки и ее папика. Хотя, если вдуматься, то и для него, Астахова, тоже. Во всяком случае такую возможность исключать не следует. Вряд ли Прокудин обеспокоится хоть как-то обезопасить существование его персоны. У Прокудина свои интересы. Хотя денежную  компенсацию можно было бы и скачать. Ох ты! Астахов сам себе удивился. Какая денежная компенсация?! За что? За предательство любящей тебя женщины? Короче, такую неожиданно мелькнувшую мысль Астахов однозначно признал сволочной и отбросил с брезгливостью. Но над определением «предательство» еще поразмышлял. Почему  - предательство? Он Альке ничего не обещал. Жаль, конечно, бабу. Но с другой стороны – за все надо платить. За убийство в первую очередь. А оно на ее совести не одно. Оно, конечно, можно было бы обратиться к правосудию. Но это если бы оно в нашей стране было. Короче, пусть Прокудин разбирается. В конце концов – это его сына убили, может он и обратится в надлежащие органы – его право. А он, Астахов, только передаст ему доказательства. Все.
Да, но Альку жаль все же.
Присветив себе зажигалкой, Астахов глянул на часы. Пожалуй, на последнюю электричку в Донецк он еще успеет. На повороте оглянулся – за ним шли двое, на приличном, правда, расстоянии, но все же видимо за ним. Впрочем, это можно проверить. Тормознул у автобусной остановки, где собралась жиденькая кучка запоздалых пассажиров. Мужички не торопясь подошли туда же и так же неторопливо закурили. Автобус задерживался и Астахов еще раз глянул на часы: ничего, время терпит. Ждать пришлось еще минут десять и завидев, наконец, рейсовый, Астахов облегченно вздохнул. Докуривая неторопясь сигарету, он пропустил вперед себя всех имевшихся в наличии пассажиров и, когда последний из них взгромоздился на ступеньку автобуса, резко повернулся и отошел к газетному киоску, где обреченно скучала молодая женщина-продавец в компании разнокалиберных бутылок со спиртным и прочего ходового товару. Заигрывать с женщинами Астахов не умел, потому взял пачку сигарет, порассматривал яркую заграничную этикетку и вернул на место, поинтересовался стоимостью яркого журнальчика, который мирно соседствовал с упаковочками жвачки, полистал газетку и отошел, как только автобус тронулся с места.
Мужики, что подошли вслед за Астаховым, остались торчать на остановке, нимало не беспокоясь, что засветились.
Ну вот, теперь по крайней мере все встало на свои места.
Астахов бросил под ноги сигарету, неторопливо поправил шапку на голове и, сорвавшись с места, дернул во двор ближайшего дома. Петляя зайчиком меж гаражами, проскочил к частным домикам и уже по задворкам прошмыгнул к вокзалу.
Затравленно оглядевшись по сторонам, убедился, что погони не наблюдается, отдышался и зашагал к приземистому зданию, приветливо светящемуся всеми окнами.
В зале ожидания, предствалявшем собой этакий холл размером 10х10, царила тишина  звонкая по причине полного отсутствия народу. Только в углу на скамеечке, уютно посапывая, мирно спал Вова-партизан.
Астахов подошел к застекленному окошечку кассы. Кассирша подняла на него усталые глаза и коротко проинформировала:
- Билеты по прибытии.
Астахов кивнул и отошел к окну. Как-раз в этот момент мимо окон с обратной стороны протопали ко входу две  знакомые личности,
Астахов затравленно осмотрелся по сторонам и мысленно обругал себя не стесняясь в выражениях. Тоже еще конспиратор,  летел дворами,  след путал, а смышленые ребятки не торопясь, вразвалочку пришли к означенному вокзалу,  потому как только последний дебил не догадается,  что Астахов направился именно сюда. А куда ж еще? «Примитивный ты человек, Астахов, - заключил он мысленное самобичевание, - и мыслишь ты примитивно».
Преследователи,  однако, входить в помещение не торопились и через минуту Астахов понял - почему:  шумно хлопнув дверью, в зал ввалилась по¬лудюжина плечистых ребят. Они разнились и ростом, и внешностью,  но по¬хожи друг на друга  были удивительно. Астахов знал их.
В далеком 84-м его неблизкая,  но соседка тетя Таня проводила на во¬енную службу гордость свою - единственного сына Женьку, богатырского сло¬жения   красавца,  недавнего курсанта военного училища, а теперь новоис¬печенного лейтенанта танковых войск.  Через две недели стало известно, что сын ее в Афганистане исполняет интернациональный долг, а еще через пол-года он вернулся в родительский дом в цинковом гробу.
Мужа у тети  Тани не  было,  погиб в шахте,  когда Женьке исполнилось два годика. Теперь она вконец осиротела. Соседи думали - не переживет. Пережила.  Через месяц после похорон принесла почтальонша тете  Тане шесть писем с коротенькой просьбой от каждого из оставшихся в живых солдат Женькиного  взвода – «разрешите  звать Вас мамой». Вот с того года у теть Тани шестеро сыновей. Все  они приехали к ней после дембеля прежде,  чем к себе домой,  гостили месяц. Теперь же и в отпуск, и с женами и с детиш¬ками в праздники какие к ней едут. А в день гибели Женьки съезжаются все  вместе непременно,  но без жен и детей. Так почему-то у них  заведено.
Теть Таня,  неприметная среди сыновей, вошла третьей и сразу Астахо¬ва  заприметила,   закивала,  завсхлипывала,  поманила к себе:
- Стасик,  иди к нам, иди сюда.
Астахов улыбнулся чуть виновато,  подошел,  приобнял тетю Таню, по¬жал протянутые руки.
Ребята молча достали из сумки бутылку водки,  одноразовый стаканчик, протянули Астахову,  плеснули на дно:
- Помяни командира,   Стас.
- Я б тоже помянул. – нарисовался рядом Вова-партизан, сонно потирая глаза. Налили и ему.
Астахов кивнув партизану:
- Давай, Володя, пусть земля ему пухом.
- Ага. – Согласился Вова-партизан и опрокинул стаканчик вслед за Астаховым.
- Володя, - Астахов чуть приобнял партизана за плечо, - ты  меня уважаешь?
- Ну да. Ты классный мужик. Я знаю.
- Помочь классному мужику можешь?
Вова чуть покосился на Астахова, но ответил утвердительно:
- Могу, если не задаром.
- Не задаром, Володя. Вот эту Книгу надо отвезти в Донецк. Сейчас электричка подойдет.
- Кому?
- Я адрес набросаю.
Астахов открыл первую страничку Библии и, повернувшись спиной к двери, написал адрес толстяка Барни.
- Хотя, - спохватился вдруг, - ты ж наверное читать не умеешь?
- Не беспокойся, найду. – Обиделся Вова.
- Ну вот и хорошо. – Обрадовался Астахов. – Отдашь этому человеку, поставит ящик водки.
- Я столько не увезу, - справедливо заметил Вова, - а деньгами можно?
- Заплатят, не сомневайся. Сколько скажешь, столько и заплатят.
- Не-е, - запротестовал партизан, - деньги вперед. Что я тебе, дурак?
- Ну нет у меня денег, Володя, - насколько мог убедительно заверил Астахов, - но там тебе заплатят. Непременно заплатят. Ну ты что, мне не веришь? Ты ж сказал, что меня уважаешь.
- Уважение уважением, а деньги, Стас, любят счет.
- Это правильно, - согласился Астахов и аккуратненько приткнул Библию за пазуху партизану, - отвези, Володя. Вопрос жизни и смерти.
- Ладно, - тяжело вздохнув, согласился тот и, выйдя из помещения, направился к электричке, где уже расцеловывались на прощание теть Таня с сыновьями.
Преследователи по-прежнему топтались на перроне, зорко поглядывая на входную дверь вокзала. На Вову-партизана никакого внимания не обратили,  ждали Астахова.
Он вышел, когда двери электропоезда гулко захлопнулись и сходу дернул бежать, хотя по сути, куда бежать - не знал. К тому же гнавшиеся за ним совершенно очевидно были моложе, выносливее, что снижало его шансы скрыться практически до нуля, Астахов понимал это, но продолжал двигать немеющими уже конечностями, изо всех сил надеясь, что вот-вот откроется второе дыхание. Фиг там.
И тут,  хвала Небесам,  повезло несказанно. Пытаясь обхитрить беглеца один из преследователей рванул наперерез и угодил прямиком в ничем не прикрытый канализационный люк. Об этом Астахов догадался по истошному крику оного. Дружок его машинально притормозил,  потерял драгоценные мгно¬вения,  которых Астахову  вполне хватило,  чтобы благополучно свернуть в подворотню. Впервые в жизни Астахов испытал чувство благодарности к тем, кто  беззастенчиво тырил крышки этих самых канализационных люков и влас¬тям,  которым бороться с этим явлением было скорей всего лень. Воистину - нет худа без добра. А может,  просто Господь, взирая на падшее до нельзя человечество,  по  безграничности долготерпения  Своего,  чье-то зло исполь¬зует кому-то во благо? Особо размышлять над этим времени не  было никако¬го,  но мысль такая мимоходом возникла и где-то там даже зацепилась.
Астахов резко сбавил темп, прислушиваясь к шагам за спиной,  и наконец совсем остановился. Топот ног бегущего за ним раздавался где-то в сторо¬не,  потом и вовсе смолк. Астахов затих,  затаился,  и выждав несколько ми¬нут прошмыгнул в какой-то неосвещенный подъезд,  кошатиной воняющий до невозможности.
Минут через десять,  когда появились проблески надежды,  что погоня все же ушла  в сторону,  пошарил по стене в поисках выключателя. Таковой имелся,  но толи не работал,  толи кто-то хозяйственный припас в дом лишнюю лампочку.
Неожиданно скрипнула чья-то дверь, площадка на мгновение осветилась блеклым светом из квартиры и звонкий женский голос позвал:
- Мурзик, Мурзик, кс-кс-кс.
Что-то мягкое, но увесистое свалилось Астахову на плечо, а затем на пол. От неожиданности он вскрикнул и только потом сообразил, что это он самый и есть, который Мурзик. Астахов глянул вверх: прямо над его голо¬вой проходила достаточно широкая труба. А, значит тут котяра и отдыхал.
- Кто  здесь? - настороженно позвала женщина.
«А тебе оно надо? - мысленно ответил Астахов. - Вот ведь бабы,  любо¬пытство сильнее страха. А если я бандюга какой?и.
Не желая  более дразнить судьбу,  поскольку досужая дамочка могла под¬нять  необязательный в данной ситуации шум, Астахов осторожно покинул убежище.
Осмотревшись по сторонам, решил, что лучше всего двигаться к более освещенной части города, там обнаружить слежку будет легче. Попетляв меж домами, вышел наконец на центральную площадь города, где как и во всех городах - больших и малых, полагалось располагаться Дому культуры. Его го¬род исключения не представлял - ДК на центральной площади наличествовал. На крылечке толпился народ, человек этак двадцать пять, хотя окна нигде не светились, значит никакого такого культурного мероприятия в данный момент не проводится. А жаль. Это пожалуй был бы выход: затеряться в пе¬реполненном зрительном зале проще простого.
Хотелось курить, но щелкать зажигалкой Астахов не рискнул. В темноте огонек видать далеко, нет никакой гарантии, что за ним не наблюдают.
Астахов еще какое-то время потоптался на месте, посматривая на толпу и пытаясь догадаться о причинах ее здесь присутствия в столь поздний час. А-а, так вот оно что! К крыльцу, ласково урча, подкатил автобус и через минуту оттуда повалил юный горластый народ с аккуратненько подвешенными на тремпелечки яркими сценическими костюмами в руках. Счастливые родите¬ли поскатывались с крыльца навстречу талантливым своим отпрыскам.
Вот теперь Астахов закурил и решительным шагом двинулся в толпу встре¬чающих и прибывших.  Мимоходом потрепав по курчавым волосам лопоухого и без шапки малолетнего артиста, остановился рядом с моложавым мужчиной, торопливо стаскивающим на снег музыкальную аппаратуру:
- Помочь?- Предложил, стараясь выглядеть как можно естественнее. Мужчина глянул настороженно, но предложение принял:
- Вот этот чемодан возьмите, если не трудно.
Астахов с энтузиазмом подхватил чемодан, неожиданно тяжелый, и пово¬лок в вестибюль.
Вахтерша оторвала от книжки ленивый взор и вопросительно уставилась на Астахова. Предупреждая возможное с ее стороны любопытство, он спро¬сил, указывая глазами на чемодан:
- Куда?
- Туда, - указала она направление и снова уставилась в книжку.
Астахов протопал в конец вестибюля и повернул налево,  прошел через обширное фойе к единственной здесь двери и, поставив чемодан,  осмотрелся. В вестибюле,  судя по доносившемуся шуму,  наметилось некоторое оживление и Астахов,  оставив чемодан у двери,  протиснулся в открытую дверь,  про¬шел вверх по каким-то ступенькам,  повернул,  открыл еще одну дверь и, оказавшись в кромешной темноте, уткнулся во что-то мягкое. Подождал с минуту,  вслушиваясь в тишину, и щелкнул зажигалкой с целью сориентиро¬ваться относительно местонахождения. Огонек слабо затрепыхался и погас через секунду,  но этого было достаточно,  чтобы понять - он находится на сцене.
- Арсентьевна, - услыхал он голос из вестибюля (надо же, какая слышимость). – тут чей-то папочка чемодан мой заносил. Вы не видели, куда он его поставил?
- А к тебе в звукооператорскую. – Бодро отозвалась вахтерша.
- Хорошо. – Ответил мужчина, он же звукооператор и уверенно пошел в направлении, в котором только что двигался Астахов, гулко шаркая сапогами по кафелю.
Астахов покрылся мурашками не то, чтобы от страха, скорее от стыда.
Где находится эта самая звукооператорская, он решительно не знал. А что, если где-нибудь как-раз у него за спиной? Сейчас человек войдет на сцену, включит свет и непременно спросит, что он такой-рассякой тут делает?
- Олежик, - окликнула Арсентьевна.
- Оу? – отозвался тот. Голос был совсем рядом и Астахов поежился.
- Нашел?
- Нашел.
Олежик еще немного пошуршал и подвигал что-то в опасной близости от Астахова, но на сцену не зашел, видимо звукооператорская находилась рядом. Наконец хлопнула дверь, щелкнул дверной замок и Астахов по шагам определил – уходит.
- Ху-ух, - беззвучно выдохнул и снова напрягся, расслышав голос звукооператора в вестибюле:
- А мужик-то этот вышел?
- Вышел. – Уверенно и очень убедительно заверила Арсентьевна.
- Вы уверены?
Вот зануда!
- Ато как же.
Хорошая женщина, дай тебе Бог здоровья!
- Ладно. Пошел я. Вы тут все же посмотрите. Лично я не заметил, как он выходил.
- Посмотрю, Олежка. Обязательно посмотрю. Иди уж. Время позднее.
Вахтерше явно не терпелось вернуться к книжке. Небось на самом интересном месте прервали.
Через минуту все стихло. Астахов подождал сознательно, когда вахтерша станет делать обход помещений, но та, как видно, прилежанием особым не отличалась. В здании воцарилась гулкая тишина.
Теперь возникла проблема иного плана – где бы пристроитсья на ночлег? Простоять здесь всю ночь, причем избегая любого шума, Астахову аж никак не улыбалось.
Выждав еще минут пять, Астахов решил рискнуть и присветив себе зажигалкой, осторожно двинулся по некрашеным доскам сцены.
Прислушиваясь к собственным шагам, которые, казалось, походили на равномерные удары в барабан, обогнул кулисы и наткнулся на металлическое ограждение. Понятно, тут со сцены выхода нет, значит ступени должны быть с противоположной стороны. Прошел в противоположную сторону, время от времени подсвечивая зажигалкой. Точно, имеются ступени. Осторожно спустился в зрительный зал.
Надо сказать, познания Астахов относительно обустройства сценических площадок были довольно скромные, но про то, что под ними непременно имеются свободные пространства, догадывался. Ну вот, прямо под металлическим ограждением – лесенка, которая в это самое свободное пространство и ведет. Ограждение, видно, затем и приспособлено, чтоб кто из артистов ненароком туда не свалился.
Астахов бросил взгляд в зрительный зал,  над входной дверью тускло светился плафончик с надписью «выход», в его слабом матовом свете зал выглядел угнетающе. Тишина и пустота давили на психику и Астахов торопливо спустился под сцену. Пощелкал зажигалкой, на сей раз безрезультатно – закончился газ, пошарил по стене ладонью в поисках выключателя, нашел и после недолгих колебаний нажал на клавишу.
Неведомо с какой целью, но это помещение электрик снабдил достаточно яркой лампочкой и небольшой коридорчик, заваленный какими-то декорациями, фанерными щитами и прочим хламом, предстал взору посетителя в полном объеме: никаких тебе закутков, никакой тебе нычки.
Справа – еще одна дверь с надписью «щитовая». Без надежды на то, что она окажется открытой, толкнул, дверь подалась легко. Здесь, как и в коридорчике лампочка загорелась стопятидесятиватная. В ярком ее свете выбеленное известью помещение щитовой выглядело приветливым и уютным. Астахов понял, что наконец нашел более-менее надежное пристанище, если и не надолго, то во всяком случае до утра.
Он вернулся в коридорчик, погасил в нем свет и снова вошел в щитовую, плотно прикрыв за собой дверь.
Теперь можно было осмотреться поосновательнее. Астахов достаточно быстро обнаружил за небольшой кирпичной перегородкой некое сооружение, в былые времена, должно быть, служившее печью для внутреннего отопления здания. Теперь надобность в ней отпала, поскольку уже много лет, как весь город отапливаетсяцентрализованно. Печь, однако, выбрасывать не стали, аккуратно застлали газетами и все. Вот это самое местечко за перегородкой, пожалуй, и есть самое удобное для ночлега. Только теперь Астахов почувствовал, как зверски в самом деле устал.
Он снял ботинки, протиснулся на печь и, облокотившись спиной о стену, попытался расслабиться.
Мыслей в мозгу не было решительно никаких, да и не особо хотелось о чем-либо думать. Но и спать не хотелось. Такое часто случалось с ним от чрезмерной усталости. Хотел было погасить свет, но двигаться с места не хотелось. Интересно, который час? Астахов глянул на часы, стрелки показывали без четверти семь. Сейчас, разумеется, гораздо более позднее время. Ясно, забыл завести. И он уставился невидящим взором в угол щитовой.
Еще с пол-часа наверное он занимался созерцанием этого самого угла, потом нечаянной искоркой проскочила мыслишка: «А ведь ты совсем один, Астахов. Никогда еще одиночество в твоей жизни не было до такой степени категоричным». Заныло под ложечкой и как-то стало себя жаль.
Нет, это уже никуда не годится. Надо чем-то себя занять.
Взгляд упал на старую газету, на которой его измученное тело восседало. Астахов чуть сдвинулся, извлек из-под себя газету, аккуратно сложил, затем снял куртку, свернул, приткнул под голову и, с наслаждением растянувшись на печи, снова ее развернул.
Газетка была старая, пожелтевшая, новости в ней устаревшие до неузнаваемости. Так, это не интересно, это тоже. Глаза наткнулись на стихи под рубрикой «Литературная страничка», Астахов прочел бегло, потом с интересом, и еще раз, потому что хотелось:
Тридесятую ночь будит разум тоска.
Гложет сирую плоть от стопы до виска.
Душно.
Что тебе до меня? Но холодной рукой
Вырывает из сна ненасытная боль
Душу.
Небосвод полинял. Значит, скоро рассвет.
Может,
Ты оставил меня? Ты забыл обо мне,
Боже?
Но надеждою дышит душа
В тишине комнат,
Утро новое пишет лучом на стене:
«ПОМНЮ».
Что-то щекотало щеку. Астахов провел ладонью и понял, что плачет. Со смети Наташки такого  с ним не случалось. Но на этот раз стыда никакого Астахов не испытывал, оттого, наверное, что свидетелей его слезам не было никаких.
Сначала он еще пытался как-то бороться с соленым потоком, затем убрал ладони от лица и слезы катились по проторенному руслу, принося неожиданное успокоение, Астахову даже показалось в какое-то мгновение, что кто-то невесомой рукой гладит его по волосам и что-то там нашептывает. А может это и не кажется вовсе. Просто он уже спит.
Проснулся Астахов он непонятного происхождения шума над головой. Как вроде штук двадцать деревянных молоточков одновременно колотили по потолку над ним. И только, вспомнив, где находится, сообразил: на сцене, прямо над его головой занимается танцевальный коллектив. Молодой звонкий голос, надрываясь, диктовал  надлежащий ритм:
- Раз, два, три, четыре! Света! Считать не умеешь? Раз, два… Ну сколько можно повторять, здесь расчесочкой идем. Расчесочкой! Трудно запомнить?! Соберитесь, прошу вас. Раз, два, три, четыре!
Затем все повторилось еще и еще раз, потом еще раз, но уже под музыку.
Астахов, подтянув затекшие ноги, сел. От непривычного ложа ныли все мышцы, тем не менее он ощущал себя достаточно свежим и отдохнувшим.
- Все, - выдохся голос руководителя на сцене, - пять минут перерыв.
Топот ног из размеренного стал хаотичным, к нему добавился щебет детских голосов, неуклонно переходящий в оглушительный ор.
Минут через десять Астахов услышал перестук детских ножек, который явно приближался, а еще через минуту хлопнула дверь в щитовую и на Астахова уставилась пара любопытных глаз. Мальчишка поднес палец к губам и просительно произнес:
- Тс-с-с. – Потом, видно, сообразил, что небритый и зашуганный человек  в закутке скорее всего посторонний, без тени страха или смущения поинтересовался: - А вы что тут делаете?
Астахов растерялся и не сразу нашел, что ответить, поэтому просто пожал плечами.
- Ясно. – Пацанчик  оказался достаточно смышленым. – Жена выгнала.
И досадливо поцокал языком.
- Что-то вроде того. – Невольно улыбнулся Астахов.
- Тогда давай знакомиться. Я Костюк.
- Костюк – это фамилия, я так понимаю. А зовут как?
- Мне больше нравится, когда просто по фамилии. – Солидно пояснил парнишка.
- Представь, мне тоже. – Астахов снова улыбнулся и протянул руку – Астахов.
- Да я вас знаю. – Заверил Костюк, пожимая протянутую ладонь. – Вы на «Краснолиманской» работаете. Начальником.
- Вот как? – Удивился Астахов. – А я тебя что-то не припомню.
Парнишка чуть надул губы:
- Ну как же, мы же к вам на шахту с концертом приезжали на Новый год. Вы мне еще позвонить разрешили из вашей нарядной. Никто не разрешал, а вы разрешили. Ну что, вспомнили?
- А! Ну да, конечно! – Обрадовался Астахов, хотя такого момента не помнил что-то.
- Мой папка тоже на «Краснолиманской»! – Напомнил парнилка. – Вы ж его конечно знаете.
- Костюк! – позвал знакомый уже голос со сцены. – Костюк, ты где?! Ну что за ребенок!
Костюк шмыгнул носом и снова поднес к губам палец:
- Если узнают, что я здесь – мне хана. – И, не раздумывая долго, запрыгнул на печь и уселся рядом с Астаховым.
- Мне тоже хана, если узнают, что я здесь. – Астахов приобнял хрупкие  дтские плечики и отчего-то почувствовал себя счастливым. Оттого, наверное, что теперь у него появился друг. Маленький, но, похоже, настоящий.
- Мой папка лучший голкипер сезона, чтоб вы знали. – Вернулся к прерванной теме Костюк-младший.
- В самом деле? – Астахов старательно имитировал заинтересованность, - Ты же сказал – он шахтер?
- Ну правильно. Вы что, папку не знаете? – Костюк снова надул губы, видно батя был для него предметом гордости и подражания. Астахов почувствовал легкую завить. – Он же капитан нашей команды!
- Ну ты даешь! – Астахов прижал парнишку покрепче, затем попустил. – Ну как я могу не знать капитана нашей команды, лучшего голкипера сезона! Конечно знаю.
Ему было неловко перед мальчишкой за собственную ложь. За успехами команды «Шахтер», которая уже не один год защищала честь родного предприятия на футбольных стадионах, и очень успешно, надо сказать, он не следил. Все недосуг. И чтобы не попасть впросак, перешел на другую тему:
- Однако, брат, надо как-то отсюда выбираться.
- Сам знаю. – Костюк подергал себя за ухо. – Вот давай вместе и придумаем – как.
- Не мастер я выдумывать. – Пожаловался Астахов
- Да вижу я. – Отмахнулся мальчишка и, спрыгнув на пол, стащил с себя кроссовку. – Ты посиди пока здесь, я быстро. – И, прыгая на одной ноге, подался к выходу.
Через минуту послышался недовольный голос руководителя:
- Та-ак. Ну и что ты там делал?
- А он всегда в щитовую прячется, когда мы в прятки играем. – Радостно сообщил писклявый девичий голосок.
- И ничего подобного, - возразил Костюк, - у меня кроссовка упала. Прямо в яму.
- Ох и мастер ты врать. – Вздохнула руководитель и тут же прибавила: - Ты куда?
Что ответил Костюк, Астахов не расслышал. На сцене снова зазвучала  музыка и множество детских ножек застучали ей в такт.
Астахов поднялся, спрыгнул с печи, обул на ноги ботинки и с наслаждением потянувшись, разминая затекшие мышцы, развернул и напялил на себя куртку.
Костюк-младший не заставил долго себя ждать. Еще минуты через три музыка новь прервалась.
- Ну что там еще? – терпение руководителя, похоже, было на пределе.
- Вас к телефону, Алла Юрьевна. – Сообщил Костюк и через мгновение ввалился в щитовую: - Скорее! – Скомандовал запыхавшимся голосом и, ухватив Астахова за руку, стремглав бросился вверх по лестнице.
Астахов, пробираясь из-под сцены вслед за мальчишкой, с трудом сдерживал смех. Нервное, что ли?
Они выскочили в зрительный зал и уже спокойным шагом двинулись по проходу на выход. В тамбуре наткнулись нос к носу на грозного вида курносую девушку с легкомысленным хвостиком на голове.
- Алла Юрьевна, - скороговоркой протараторил Костюк, предупреждая возможные с ее стороны претензии, - это мой дедушка. Познакомьтесь.
Алла Юрьевна недоуменно уставилась на небритый подбородок Астахова и тот, сознавая, что выглядит в данный момент как бомж, недостойный именоваться дедушкой сына лучшего голкипера сезона, нашел выдумку Костюка-младшего неудачной. Но отступать было поздно. Он кивнул девушке и доверчиво улыбнулся. Алла Юрьевна пожала плечами и попросила:
- Подождите в вестибюле. У нас занятие. Родителям присутствовать не положено.
- Не возражаю, - согласился Астахов и ласково потрепал по щеке новоявленного внучка.
- Не, дед. Ты меня не жди. Я еще не скоро. Мне после репетиции еще на тренировку. – Отмахнулся Костюк и побежал на сцену.
- Извините. – Бросила Алла Юрьевна и пошла следом, уже на ходу продолжая репетицию: - Поднимай, поднимай ногу, Смирнова! И вынь изо рта жвачку!
Астахов вышел в вестибюль, сторожко глянув в сторону вахтера, но вахтерша сегодня была другая, такая маленькая, что это было заметно даже, когда сидит. Она окинула Астахова профессионально подозрительным взглядом, но ничего не сказала. Он глянул на электронные часы на стене у нее за спиной и вышел.
Всего без четверти пять, а уже совсем темно. Оно и хорошо.
Астахов постоял с минуту, решая, куда податься, и отчалил по направлению к дому.  Авось Катька вернулась?
Астахов представил вдруг, что могло случиться, если дочь вернулась,  когда нехорошие люди поджидали там Астахова, и ускорил шаги. Верить в то, что она может и не вернуться он по-прежнему не хотел.
В окнах его квартиры приветливо горел свет.
Два пролета лестничной площадки Астахов преодолел чуть ли не в два прыжка. Дверь была заперта. Стараясь не гасить искру надежды, он отпер дверь своим ключом и замер, расслышав мужские голоса на кухне.
За столом по-хозяйски расположились два шкафообразных субъекта, но не те, сдается, что преследовали его вчера.
Они одновременно повернулись к вошедшему и, нимало не смущаясь, один из них подвинул на край стола крошечную коньячную стопочку из его же, Астахова, серванта, плеснул в нее из какой-то зарубежного производства бутылки и предложил:
- Давай-ка, выпей.
Кровь бросилась в лицо от внезапного приступа гнева, н о Астахов сделал попытку сдержаться, заговорил по-возможности ровным голосом:
- Я не пойму что-то, у меня здесь что, постоялый двор?
- Не кипятись. Выпей. – Почти дружелюбно посоветовал второй гость. – У нас впереди пренеприятная процедура.
- Я не хочу пить. – Процедил сквозь зубы Астахов. – Я есть хочу. Но сначала, пардон, не дозволите ли выйти в клозет?
- Дозволяем. – Великодушно позволил первый и отвернулся к окну.


ХХІ
Катька не проспала, вопреки обыкновению. В десять ровно выглянула в окошечко. У подъезда стоял новенький «жигуленок», а рядом торчал Вовчик, курил и, щурясь, поглядывал на небо.
«Ух ты! Действительно всерьез попал парень», - подумала Катька и пошла чистить зубы.
Уже через каких-нибудь сорок пять минут она предстала пред Вовчиком, как лист перед травой, демонстрируя свежий румянец на щеках и умело наложенный маккиях на прочих чертах лица.
Вовчик осмотрел даму сердца с должным вниманием, за опоздание пенять не стал, молча распахнул дверцу:
- Извольте садиться.
- Здравствуй, милый. – Ехидно промурлыкала Катька и села в машину.
Инспектор ЗАГСа встретила молодых профессионально приветливой улыбкой, хорошо поставленным голосом предложила садиться и протянула бланки.
Вовчик достал из внутреннего кармана паспорт и протянул Катьке:
- Займись. У меня нет опыта в заполнении подобных документов.
- Можно подумать, у меня есть. – Буркнула Катька, но паспорт взяла и полезла в сумочку за своим.
Прикусив зубами язык, как это всегда она делала при необходимости в особой прилежности, Катька заполнила все необходимые бланки и протянула Вовчику на подпись. Не раздумывая долго, тот поставил в нужных местах закорючки, вернул Катьке и уставился выжидательно. Катька  достала из кармана носовой платок, вытерла вспотевшие вдруг ладони, убрала со лба упавшую прядь волос и взяла ручку. Пальцы не слушались. Подняла глаза на Вовчика – он само спокойствие, только чуть побелели губы. Смотрит на Катьку все так же пристально, но признаков нетерпения не проявляет. Сильная личность. Умница. Такие ей всегда нравились.
- Господи, что же это я делаю?
Катька упустила ручку и уткнулась лицом в ладони. Вовчик не проронил ни слова. С минуту стояла неловкая тишина. Наконец, женщина, подтянув к себе заполненные Катькой бланки и подсмотрев в них имена молодых, мягко попросила:
- Володя, вы не могли бы выйти ненадолго?
Вовчик пошарил по карманам, извлек сигареты, зажигалку и вышел послушно.
- Меня зовут Лидия Васильевна. – Несколько запоздало представилась инспектор ЗАГСа.
- Хорошее имя. – Невпопад ответила Катька и отвела глаза.
- Катенька, - женщина положила прохладную сухую ладонь поверх Катькиных пальцев и попыталась поймать ее взгляд: - по-моему, ваше решение выйти замуж за этого человека не совсем созрело?
- По-моему – тоже.
Катька выдернула руку и поднялась:
- Извините.
- Сядь. – Попросила Лидия Васильевна и Катька, не зная, зачем, повиновалась.
- Вопрос, который я тебе сейчас задам, не входит в мои права, ты можешь на него не отвечать, если он покажется тебе бестактным.
- Что за вопрос?
- Это замужество для тебя – последний шанс?
- Действительно обидный вопрос. – Подтвердила Катька, но обижаться не стала. – Но я отвечу: может и последний. Но дело  не в этом.
- В чем?
Катька покусала губу, пристально глядя на собеседницу и, после недолгих колебаний, ответила:
- Я люблю другого.
- Ну, любовь, девочка моя, не всегда бывает надежным фундаментом для замужества. Увы.
- В самом деле? – Катька действительно удивилась. Никак не ожидала такого  заявления от работника ЗАГСа.
- Ты уж поверь мне. Я здесь много лет работаю. И заявления на развод, да будет тебе известно, принимаются в этом же заведении.
- Ну да, - согласилась Катька, - я где-то читала, что браки по расчету всегда более крепкие.
- Чепуха. – Возразила Лидия Васильевна. – Наиболее надежные браки, как правило, встречаются у людей, которые взаимно друг друга уважают и при выборе спутника жизни руководствуются скорее разумом, чем эмоциями.
Она замолчала ненадолго и поинтересовалась без всякого перехода:
- Он тебя оставил?
- Кто? – не поняла Катька.
- Тот, которого любишь?
- Да.
- Причину объяснил?
- Нет.
- Тогда это непременно нужно выяснить. Причем не через друзей-знакомых, а у него непосредственно.
- Еще чего! – Возмутилась Катька.
Лидия Васильевна сняла очки, протерла платочком, заполняя паузу, и только после этого заговорила:
- Когда мне было восемнадцать лет, случилось мне встретить хорошего парнишку. Звали его Витя Клюев, а я звала его просто Клюша. Мне так нравилось. Мы познакомились в автобусе. Я возвращалась из отпуска от бабушки, а он ехал на побывку к себе на родину, в Горловку. Знаешь, как в песне – «На побывку едет молодой моряк». Большой, широкоплечий, бескозырка очень к лицу, а лицо в конопатинах. Мне всегда нравились конопатины и у женщин, и у мужчин.
- Я тоже рыжих люблю. – Вставила Катька и женщина улыбнулась такому совпадению во вкусах.
- Мы легко подружились, как это случается с молодыми людьми, и утром, когда автобус доставил меня к месту прибытия, расставаться никак не хотелось…
- Ну и?..
- Мы обменялись адресами и первое от него письмо пришло уже со службы, написал, когда вернулся из отпуска. Вот с того письма и началась наша дружба. Я даже представить себе не могла, насколько близким и важным может стать человек, общение с которым ограничивается всего лишь письмами. Он хорошие письма писал. Каждое из них я знала почти наизусть. И я его ждала. Через десять месяцев, когда до демобилизации оставалось каких-нибудь пара недель, он написал, что очень скоро приедет, и мы будем гулять по вечернему Донецку и есть мороженое, и я уже приготовила платье, в котором пойду его встречать, новые босоножки купила. Но он не приехал и больше не писал. Его, наверное, можно было отыскать, хотя в части он уже не был, а где жил – я не знала. Горловка город большой. Но так же, как ты сейчас, я сказала: «Еще чего!».
Лидия Васильевна встала, прошла к окну и выглянула на улицу:
- Курит много. Волнуется.
- Вы про Вовчика? Ничего, полезно. – Отмахнулась Катька. – Я не поняла главного – зачем вы все это мне рассказали?
Женщина взглянула на Катьку с непонятным оттенком толи грустинки, толи обиды в глазах и сказала:
- Мне сорок шесть лет, я очень счастлива в браке, взрослый сын, любимая работа… но все эти годы мне не дает покоя вопрос – «почему?». Почему он меня оставил? Наша с ним дружба, как добрая сказка с оборванным финалом, как хорошая книга, которую отобрали на самом интересном месте и не вернули потом, не дали дочитать. Ты понимаешь?
- Пожалуй, да.
- Моя бабушка всегда говорила «Не проси у Бога мужа, которого ты себе хочешь. Проси того, кого в мужья тебе хочет Бог». Очень может быть, что Володя и есть именно тот человек, которого Бог приготовил тебе в мужья. Но прежде, чем выйти за него, выясни до конца отношении с тем, о ком болит сердечко, даже если это будет стоить тебе унижения. Иначе вопрос «почему?» не даст тебе покоя до конца дней. По-моему ты достаточно взрослая девочка, чтобы понять – я права.
- Да, вы правы. – Сказала Катька и поднялась. – Спасибо.
Лидия Васильевна кивнула и ласково улыбнулась ей вслед.
Вовчик ждал на улице, курил очередную сигарету.
- Ну что, ты передумала?
- Ты о чем? – Бросила Катька и, не дожидаясь ответа, направилась прямиком к автобусной остановке. Догонять ее Вовчик не стал.
Всю дорогу до Антонова дома Катька чувствовала себя уверенно, засомневалась уже у самой двери, испуганно отдернула руку от кнопки звонка, спустилась с крылечка и уселась на холодную лавочку под заснеженным деревом.
Трудно сказать, сколько она так просидела, когда скрипнула дверь и на пороге возникла Дианка.
Катька не сразу даже узнала ее. Желтые когда-то волосы теперь были перекрашены в естественно-пепельный цвет, аккуратненькое, скромное платьице чуть выше колен, на ногах новенькие туфельки. Прелесть девочка. Дианка счастливо разулыбалась, сделала два торопливых шага вперед, но притормозила, жалея, видимо, новые туфли:
- А я смотрю в окно – ты это или не ты?
Катька выдержала достойную момента паузу и заверила:
- Я это, я.
Дианка поколебалась еще с минуту относительно туфель и соскользнула с крылечка.
- Целоваться не будем. – Предупредила Катька, пока Дианка подошла еще не достаточно близко.
Та выпучила глаза, но не обиделась.
- Антон дома?
- Не-а. – Повертела головой Дианка.
- А куда пошел, доложился?
- Ага. – Теперь голова подергалась сверху вниз.
- Ну?
- К матери пошел.
- К какой матери? Умерла его мама, нет ее. Давно.
- Так он на кладбище и пошел.
- Пешком, что ли?
- Не совсем. Такси вызвал.
После каждой реплики Дианка раскрывала рот, порываясь что-то рассказать. Катька догадывалась - что, и затыкала ей рот новым вопросом. Из вредности. Знать, что делает Дианка в этом доме, и на каких правах, хотелось очень. Но чувство собственного достоинства Катька ценила в себе куда выше душевного спокойствия. К тому же этому самому достоинству и без того был нанесен существенный удар, обеспеченный самим ее, Катькиным, здесь присутствием. И хорошо, что Дианка по наивности мышления об этом не догадывается.
- А ты куда? – Удивилась та, когда Катька поднялась со скамеечки и направилась к калитке. – Оставайся, кофейку попьем.
- Приглашать гостей на кофеек, - чуть обернулась Катька, - привилегия хозяев. Или ты таковой уже себя считаешь?
И, не дожидаясь ответной реплики, двинулась к выходу со двора.
Скоротечность жизни человеческой куда явственнее просматривается в маленьких провинциальных городах. Те, которые большие, областные там или даже районные центры, постоянно подпитываемые свежими потоками молодежи из все тех же провинциальных городов, щеголяют толпами студентов и тех, кто прибыл сюда в поисках достойного применения богатырской силушке или там умственным способностям, а чаще красоте своей юной, радуют глаз кипением жизни. Здесь же кого-то хоронят чуть не каждый день, а случается и по три-четыре покойника несут за день. И не то, чтобы в больших городах умирали реже, просто там, пожалуй, рожают почаще. Есть кому, слава Богу. А тут все мрут и мрут. Кладбище, когда-то крошечный уголок за городом, разрослось до размеров, в три, а то и больше раз превышающих размеры самого города. Это  если сопоставить количество жилых домов с количеством кладбищенских холмиков.
Отыскать могилу Антоновой матери достаточно быстро Катька и не надеялась, но удалось, как ни странно. С самого начала выбрав правильное направление, она очень скоро приметила за кустами опавшей  на зиму сирени ссутулившуюся на лавочке знакомую фигуру.
Скрип снега под Катькиными сапогами в морозной тишине различался явственно, но на этот звук Антон не обернулся. И только, когда Катька подошла совсем впритык и тихонько присела рядышком, не глядя, протянул руку и обнял за плечи.
Катька притихла испуганной мышкой, боясь что-то не так сказать, молча впитывала потоки умиротворения, подобно тому как иссушенный зноем песок заглатывает щедрые капли запоздалого дождя.
Холодные пальцы возлюбленного медленно  перебрались от плеча к виску и потеребили завиток волос, а через мгновение к нему прильнули осторожные губы. Катька чуть повернулась. Уловила довольно стойкий запах алкоголя и наконец сообразила – Антон в стельку пьян. А вот это новости! Такого за ним прежде никогда не водилось, что Катька очень ценила, поскольку пьяных не любила, не принимала душа. Но сейчас это и к лучшему, пожалуй. Во всяком случае пенять ему Катька не стала. Да и кто она такая, если на то пошло.
- Замуж за меня пойдешь?
- О! Третий! – Чуть не сказала Катька, но вовремя спохватилась.
- Почему молчишь?
- А что ты хочешь услышать? – наконец справилась с собой Катька, но голос предательски осип.
- Кури. – Вместо ответа Антон протянул пачку «Мальборо».
- Не надо. Я бросила.
- Вот за это хвалю. Умничка. – Вяло порадовался Антон и убрал пачку.
- А что в твоем доме делает Дианка? – Боясь, что на этом важный разговор может прекратиться, вплела вопрос Катька.
Антон помедлил, вникая в суть:
- Она сказала, ты обещала взять ее в горничные.
- Че-е-го-о?
- А что? Идея нормальная. У красивой женщины должна быть горничная. У такой как ты, вообще, обязательно должна быть.
- Я ей ничего не обещала! – разозлилась Катька.
- Ай, ну и что. Все равно девке деваться некуда. К тому же она старательная. – Антон неожиданно широко улыбнулся. – Должен же кто-то присматривать за нашим с тобой хозяйством.
- Какое хозяйство? – Не поняла Катька. – Ты что, гусей завел?
- Зачем гуси? У нас же есть Клара. И она, похоже, вот-вот родит.
- Да что ты говоришь?! – Несказанно обрадовалась Катька и звонко расхохоталась, но, вспомнив неожиданно, где находится, сконфузилась и примолкла.
- Будет тебе, - утешил Антон, - не смущайся, никто не слышит.
- Как никто? А твоя мама? Говорят, души умерших взирают на нас с Небес.
- Я не очень в это верю, - засомневался Антон, но если это так, думаю маму в данный момент ничто не огорчает.
- Вау! – Катька вспомнила вдруг совершенно справедливые претензии Васькиной матери, высказанные не так давно в ее адрес, - Ты уверен, что она была бы довольна твоим выбором?
Антон помолчал с минуту или две.
- Когда я в последний раз говорил с мамой до ее смерти, она уже была больна, но на скорую кончину еще ничто не указывало. Впрочем, она наверняка догадывалась, что ей осталось недолго, потому что заговорила о том, чего не стала бы говорить, будь у нее время. «Мне бы очень хотелось, - сказала она, - чтоб ты взял в жены хорошую хозяйку, красавицу с достойным образованием, я б хотела, чтоб твоя жена была умной и тактичной женщиной, уважаемой и порядочной во всех отношениях. И ты, наверное, удивился бы, если б я того не хотела. Но я скажу другое: возьми за себя женщину, которая будет любить тебя НИСМОТРЯ НИ НА ЧТО».
Антон сделал паузу и пристально посмотрел в глаза Катьке, в эту минуту ей показалось, что он совершенно трезв. Катька выдержала этот взгляд и он продолжил:
- Мой первый брак не удался, потому что на какое-то время я забыл материнский совет.
- Ты говорил, что твоя жена умерла?
- Через неделю после того, как мы расстались.
- А от чего она умерла? – Невинный вопрос прозвучал так двусмысленно, что подтекст Антон уловил в нем без труда. Он улыбнулся с легкой грустинкой во взгляде:
- Ты все еще считаешь меня бандитом, Катенок?
- А ты разве не бандит?
Антон тяжело вздохнул:
- Нет, Катя, я не бандит. Надеюсь, ты больше никогда не позволишь себе в  этом сомневаться.
Катька прониклась и торопливо закивала головой. Теперь все было ясно.
- Я буду любить тебя всегда. НИСМОТРЯ НИ НА ЧТО.
Антон еще раз пристально глянул на нее:
- Сегодня утром я решил, что таких женщин больше не существует.
- Виделся с Вовчиком?
- Нет. Но он мне звонил.
По здравом размышлении Катька решила обойтись без объяснений. К счастью их никто и не требовал.


ХХІІ
Дорога, по которой его везли на сей раз, была незнакомой, но зато знакомым оказался дом, у которого машина остановилась. Хозяйка, то есть Алька, на крылечке счастливой улыбкой, правда, не встретила, а в остальном – ничто не изменилось.
Астахов неохотно покинул автомобиль вслед за хмурыми спутниками и, за ними же следуя, направился к дому.
Входная дверь распахнута настежь. Оно и понятно: два довольно крепеньких бомжа поочередно входили, груженные ящиками с шампанским, выходили, естественно, порожняком. Шампанское выгружали из микроавтобуса, стоящего  здесь же во дворе.
Ничего противоестественного в происходящем Астахов не усмотрел, пропустив вперед себя грузчика, вошел в прихожую и аккуратненько у порога разулся.
Алька сидела в гостиной, спокойная, но какая-то подавленная что ли.
На вежливое приветствие вновь прибывшего ответила отсутствующим взглядом и ничего не сказала.
Астахов уселся в кресло напротив и в ожидании продолжения событий занялся наблюдением за происходящим в доме. Ничего особенного вроде как и не происходило. Грузчики все так же вносили в дом ящики с шампанским, вот только складировали их в довольно необычном месте – в ванной. Астахов вопросительно глянул на хозяйку, но та по-прежнему ни на что не реагировала, продолжая пялиться в ковер.
Вошел, наконец, один из новых знакомых, сопровождавших Астахова на пути следования к данному месту назначения, посмотрел с легкой иронией на Альку и бросил ей на колени книжицу, в которой Астахов без труда узнал все ту же Библию, из-за которой вот уже который день жизнь его вертелась какой-то злополучной каруселью.
- Почитай. – Предложил парень исключительно Альке, обходя взглядом гостя, которого сам сюда притянул неведомо с какой целью.
Интересоваться относительно цели своего здесь присутствия Астахов не торопился, справедливо полагая, что если в его собственном доме ничего пояснить не удосужились, то здесь и подавно на такую привилегию рассчитывать нет никакого смысла.
-  Ты почитай,  почитай, - настаивал парень. – в твоем положении - очень полезное занятие.
Алька подняла, наконец, глаза и в них мелькнуло даже что-то похожее на мысль. Неожиданно она протянула руку, взяла книжку и раскрыла, где пришлось.
Какое-то время Астахов наблюдал,  как она взирает на страницу невидя¬щим взглядом и снова переключил внимание на грузчиков. Очень скоро они закончили свою работу, с ними расплатились и больше Астахов их не видел. Зато в ванную прошли люди, которых до этого в доме вроде как не наблюда¬лось, а через минуту начали происходить вообще интересные вещи. Из ван¬ной с равными промежутками раздавались хлопки, похожие на выстрелы, но уже после третьего хлопка Астахов догадался - откупоривают шампанское. Винная кононада прекратилась на чуток, в комнату вынесли ящик с пустыми бутылками и через минуту стрельба в ванной возобновилась.
Астахов перевел взгляд на Альку. Происходящее, казалось, ее нисколько не волнует. Она все так же смотрела в Книгу, но впечатление, что ничего там не видит,  оказалось обманчивым, потому что через минуту она прочла вслух, как бы закрепляя в памяти прочитанное только что:
-  "Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти - дня рождения. Луч¬ше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков ко¬нец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу. Сетование луч¬ше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше. Сердце муд¬рых - в доме плача, а сердце глупых - в доме веселия. Лучше слушать обли¬чения от мудрого, нежели слушать песни глупых; потому что смех глупых то же, что треск тернового хвороста под котлом. И это - суета"
Алька примолкла, сглотнула комок в горле, Астахову даже показалось, что она готова заплакать, но глаза ее по-прежнему оставались сухими. Па¬уза в чтении слилась с перерывом в стрельбе - в комнату выносили очеред¬ной ящик с бутылками из-под шампанского. С первым же последующим хлопком Алька встрепенулась и продолжила читать, стараясь заглушить доносящийся из ванной комнаты шум:
- «Притесняя других, мудрый делается глупым, и подарки портят сердце. Конец дела лучше начала его; терпеливый лучше высокомерного», - На этих словах она споткнулась и умолкла, продолжая читать про себя, но вскорости вновь подала голос: - «Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни нес¬частия размышляй;  то и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против Него. Всего насмотрелся я в суетные дни мои: правед¬ник гибнет в праведности своей; нечестивый живет долго в нечестии своем. Не будь слишком строг, и не выставляй себя слишком мудрым:  зачем тебе гу¬бить  себя? Не предавайся греху и не будь безумен - зачем тебе умирать не в свое время?».
На этих словах Алька захлопнула Книгу и сказала без всякого перехода:
- Твоя дочь жива, Астахов.
Он встрепенулся:
- Ты ее видела?
Алька кивнула.
- Где?
- Какая разница. Она жива и с ней все в порядке.
- Так это ты… то есть вы?..
- Нет, - прервала Алька, впервые проявив признаки эмоций, - но мы ее искали и если бы нашли…
- Но ты же нашла!
- Нашла. И, слушай, давай не будем об этом. Она жива и с ней все в порядке. Разве этого недостаточно? – Она сделала паузу. – Отца моего убили.
- Где она? – Участь Алькиного отца Астахова интересовала мало.
- Не знаю. Может, дома.
- Нет ее дома!
- Придет. Ты не волнуйся.
Алька улыбнулась вымученной какой-то улыбкой и Астахов неожиданно почувствовал, что говорит она правду. В это трудно было поверить, но непредсказуемость собственной участи теперь не пугала. С Катькой все в порядке и какая, в самом деле, теперь разница, что через десять минут будет с ним.
В таком блаженно-расслабленном состоянии долго пребывать не пришлось, однако.
В комнату вошли все те же ребята, что давеча по-стахановски откупоривали шампанское, и Астахов, догадавшись окончательно по ледяной поволоке в их глазах, что сейчас будет, напрягся, ощущая как от кончиков пальцев на ногах в направлении желудка расползается, как пузырьки в газировке, парализующий страх.
Парни  молча подошли к креслу, где сидел Астахов, так же молча взялись за подлокотники и передвинули кресло вместе с Астаховым в угол комнаты. Он не сопротивлялся, отстраненно фиксировал их действия и, только когда на запястье и трубе отопления одновременно защелкнулись браслеты наручников, чуть дернулся, выражая таким образом протест насилию, но быстро сообразил тщетность подобных попыток, сцепил зубы и затих.
Ребятишек, впрочем его реакция на происходящее нисколько не интересовала. Внимание обоих полностью переключилось на Альку. С отвращением к себе самому Астахов чувствовал, как от терпкого ужаса чугуном наливаются ноги и боялся, что это как-то проявится внешне. Совершенно напрасно, надо заметить, - никто не обращал на него внимания, ни бандиты, ни тем более Алька.
Ее подхватили с двух сторон под руки и повели к ванной комнате. Держали крепенько, в чем, однако, никакой нужды не было – Алька не сопротивлялась, только уже у самой двери чуть обернулась и обронила:
- Прости меня, Астахов.
Прилагая все возможные усилия, он старался вырвать непослушное тело из состояния полного одеревенения, но безрезультатно.
Минуты три из ванной доносились хлюпанье и возня, потом и эти звуки стихли.
- Вставай, пошли. – Обратился один из ребяток, нарисовавшийся вскоре, с полотенцем через плечо, о которое вялыми движениями вытирал руки.
Астахов молча указал подбородком на наручники, тот ленивой походкой проковылял к нему и щелкнул ключиком.
- Ты только того, не суетись, ладно. – Посоветовал и пошел к ванной, не оглядываясь.
Как ни странно, мысль о побеге даже и не мелькнула в мозгу, хотя конечно об этом думать никакого смысла не имело. Спокойная уверенность этих парней и обреченная покорность Альки говорили сами за себя. Планируя акцию эти ребята наверняка предусмотрели всякие выпады со стороны намеченных жертв и все выходы из дома надежно перекрыты, это вне всяких сомнений.
Парень остановился у двери в ванную и сделал приглашающий жест:
- Прошу.
Астахов остановился рядом и молча уставился на то, что еще совсем недавно было красивой женщиной. Впрочем, она и теперь была красива: усеянные пузырьками шампанского шикарные волосы то поднимались на поверхность, то опускались на дно ванной, как замысловатые водоросли, чуть касаясь самыми кончиками странно спокойного, умиротворенного лица.
- Шикарной женщине – шикарная смерть. – Дублируя мысли Астахова, произнес парень за спиной и пнул ногой одну из пробок, которыми был обильно усеян пол ванной. – Ладно, простился с зазнобой, и будет. Домой иди.
Астахов чуть обернулся и посмотрел удивленно.
- Давай – давай, - поторопил парень, - нам еще тут прибраться надо. Вишь, как намусорили.
Астахов молча развернулся и на все еще деревянных ногах пошел к выходу. Краем глаза заметил Библию, что осталась лежать в кресле, вернулся, взял.
- Мужик ты, я вижу, не глупый, - вновь подал голос собеседник и Астахов приостановился, - понимаешь, небось, что если где там и чего… твоя смерть будет не такой красивой и не такой быстрой.
Парень выдержал паузу и разрешил:
- Теперь свободен. – Он вроде как улыбнулся. Астахов положил Книгу в карман и вышел. Снова пошел снег. Ничто в мире как-будто даже и не изменилось…
Во дворе никого не видно, хотя, вне сомнений, за ним наблюдали. Астахов нутром это чувствовал. Да, не поскупился Прокудин на профессионалов.
А, может, и в самом деле нет никого.
Снег повалил хлопьями, стелился к ногам велюровым покрывалом, его холодные лохмотья таяли на щеках и становились похожими на неутертые плевки.


ХХІІІ
На углу у коммерческого ларька угощал прохожих водкой Вова-партизан. Водка дорогая, в тоненьких бутылочках с витиеватой надписью «Шустов» на этикетке. Он доставал бутылки прямо из ящика, что стоял у него под ногами и разливал содержимое в разовые стаканчики. Охочих до дармовщины собралось много.
- О, Стас, ты куда! – Заметил все же Партизан попытавшегося прошмыгнуть мимо Астахова. – Давай, выпей! – Он плеснул в стаканчик и протянул Астахову: - Я теперь богатый. Во, видал!
Вова покрутил у его носа рукой с объемной золотой печаткой на безымянном пальце, потер кольцо о мягкую ворсу новенького кашемирового пальто и сам полюбовался.
- Красота!
Астахов взял в руку пластиковый стаканчик, чуть отхлебнул и посоветовал:
- Ты, Вовка, если еще ботинки помоешь, от девок отбою не будет.
- Та ну их. – Привычно отмахнулся Партизан, подошел ближе и зашептал в самое ухо: - Ты, Стас, не сомневайся, про наше дело я никому. Предупредили. – Подумал и прибавил со значением: - Серьезные люди.
- Заметано.
Астахов потрепал Вовку по плечу, вернул стаканчик и пошел себе.
«Вот завтра же принесу в дом кота, - мысленно пообещал сам себе, входя в пустую квартиру, - первого же, что на улице попадется бездомного горемыку».
Не разуваясь прошел в кухню, устало опустился на стул и уронил голову в ладони.
Он ни о чем не думал, но и думал о чем-то все же. Потому что так не бывает, чтоб ни о чем человек не думал, хотя и так бывает, что кажется - не мыслишь совсем будто. И ему казалось. Легонько покачиваясь, Астахов присматривался к чему-то  новому в себе самом и никак не мог понять – что это? А, ну да, вот оно! В его мировоззрении обнаружились полутона.
Надо же. Он никогда не признавал полутонов – голубого, розового, серого. Для него достойными восприятия всегда были – синий, красный, черный. Не понимал он никогда определений «неплохой» или «так себе» относительно окружающих его людей. Они были «хорошими» или «плохими». Нет, разумеется, существования их он не отрицал, но и никогда не считал значимыми. А вот ведь как получается, что мир вокруг него окрашен большей частью смешанными тонами и люди в нем живут либо не очень хорошие, либо не совсем плохие.
Гулко хлопнула входная дверь.
Катька влетела в кухню раскрасневшаяся и возбужденная, с минуту смотрела на отца восторженными глазищами в место «здрасьте» выпалила:
- Па, я замуж выхожу!
Астахов оторвал от ладоней лицо и долго-долго смотрел на дочь.
- Ну че ты, па? Обиделся, что ли?
Катька шмыгнула носом, совсем так, как в те времена, когда была маленькой, примостилась к отцу на колени и уткнулась носом в плечо.
Астахов гладил шелковые волосы дочери и ощущал себя старым – престарым.
- Ты чего молчишь? – Катька попыталась заглянуть в его глаза. – ну почему ты не спросишь, кто он?
- Ты уже взрослая женщина, - сказал Астахов и осторожно ссадил Катьку  с колен, - и кто бы не был твой избранник, выбор ты сделала сама.


***
От влажного и холодного воздуха в Храме восковые свечи чуть потрескивали и вздрагивали крошечными к небу. Астахов, стоя у порога, прижимая к груди только что купленные такие же в точности свечки, почему-то удивился многочисленности православной паствы. Мужчин, что правда, не густо, зато возрастная категория присутствующих скорее соответствовала определенно «средний», чем «преклонный возраст». «Не о том думаешь», - упрекнул себя, перевел взгляд на иконы, и как-то совершенно неожиданно почувствовал себя блудным сыном, на которого все еще сердиты, но которому  и рады несказанно.
«Молоденький совсем», - Астахов теперь рассматривал священника, - Катьке моей, небось, ровесник. И как его «батюшкой» звать? Астахов невольно провел сравнение с евангельским пастором. Несмотря на возрастную разницу тот, пожалуй, несколько проигрывал.  Чем? Да кто его знает? «Да и какая, собственно, разница» – подумал, неумело перекрестился и переступил порог.
Он тоже сделал свой выбор.