Она знает

Можно ли ненавидеть человека лишь за то, что он отличается от других только для тебя? Другими словами, можно ли ненавидеть того, в кого влюблен настоящей, все разрушающей и всепоглощающей любовью? Не в глупых романах, не в затянутых сериалах, а на самом деле? Может, это и звучит красиво - ненавижу и люблю - но совсем другое дело - ненавижу за то, что люблю. Люблю за то, что ненавижу. Поэты бы схватились бы за ручки, начали судорожно набрасывать рифмованные строчки, но, увы, я не поэт, да и вы вряд ли являетесь таковыми, поэтому не стоит отвлекаться.
А еще жестче, больнее - когда любовь безответная. Когда любовь постыдная. Презираемая. Как раньше было стыдно богатому мужчине влюбиться в простолюдинку, так сейчас настолько же брезгливо относятся к парню, влюбившемуся в парня. К девушке, полюбившей девушку. Вряд ли кто сможет сказать, откуда в человеческом мозгу такие нормы, но скорее всего - от предыдущих поколений. Вот только в древние времена это считалось более чем нормальным. Почему же потом мнение изменилось? Я не смогу ответить на этот вопрос, но так вдаваться в подробности и не нужно. Достаточно понять, что мне приходится страдать, просто ужасно, по ночам разрывая подушку зубами и разбивая в кровь костяшки о стену. Достаточно знать, что каждый вечер, когда Он, мой любимый Поэт, сидит, наверняка, в каком-то кафе со своей девушкой, а может и у нее на квартире, я не нахожу себе места. И знаете, что самое важное в нашей... Нет, в моей ситуации? Мы незнакомы.
Каждый день, с утра, идя на работу, я прохожу по мосту, а Он стоит там и декламирует стихи. Громко, своим волшебным голосом, завораживающе, заставляя меня влюбляться больше и больше. Теперь я ненавижу не его, а себя.
А когда я возвращаюсь обратно, возле него стоит девушка, с выжженными осветленным волосами, вульгарно накрашенными губами, чересчур прямым носом и пустыми глазами. Я знаю, что это Его возлюбленная, иногда, когда я прохожу мимо них вечером, она поворачивает его лицо к себе и прикасается к губам. Я завидую.
Я бы узнал его имя, если бы не был так труслив. Я боюсь, что потом выпалю "Я тебя люблю".
Я все чаще играю на гитаре. Если меня уволят с работы - а это скоро случится, ведь я вечно опаздываю, заслушавшись, часто ухожу раньше, не могу нормально выполнять получения, витая в облаках - я надеюсь, что смогу выйти на этот мост, сесть рядом с Ним и тихо аккомпанировать Ему, чтобы в конце, раньше, чем придет Она, встать, сгрести Его в охапку и не отпускать.
Иногда, когда я иду мимо Него с утра, когда Он зачитывает что-то особенное, бьющее прямо в сердце, мне хочется упасть на колени и зарыдать, заорать во все горло, чтобы Он подошел, обнял за плечи и прошептал, что все будет хорошо. А я бы плакал Ему в плечо, бормотал какой-то бред на ухо, а в конце признался бы во всем... И Он бы сказал не "Ты идиот", и не "Глупо", и не "Прости...", а "Я тоже люблю тебя". Но я не упаду, не зарыдаю, а Он ничего не скажет.
Вчера я лег и во сне снова видел Его, Он целовал меня в губы, в лоб, в щеки, а я улыбался... Улыбался. Там, во сне, был цветущий Рай.
Но я просыпаюсь, собираюсь и выхожу в серую реальность, в город, в мир, где меня держит лишь один человек.
Я иду через мост, но там нет Его. Я выбегаю в перерыве и вглядываюсь, но у перил никого нет.
Когда я возвращаюсь вечером, на месте, где всегда был Он, стоит на коленях Его девушка. Она касается лбом асфальта и плачет. Она во всем черном.
Я опускаюсь рядом с ней и спрашиваю лишь одно - где он? Она поворачивает голову и, заметив меня, легко улыбается. "Ты придешь, я знала". Девушка с выбеленными волосами садится и прислоняется спиной к одной из опор. Она вытирает слезы и говорит, тихо, но каждое слово отдается грохотом в моей голове.
"Вчера вечером он сказал мне, что нам нужно расстаться. Потом он сидел на моей кухне и напивался. А сегодня, как всегда в шесть утра, вышел сюда. Я видела и слышала из окна, как он прочитал самые свои красивые, самые жесткие и самые божественные стихи, какие когда-либо у него были. Эти стихи были посвящены тебе, это было ясно."
Я думаю, как бы хотел стоять на коленях возле Него и повторять те слова, одними губами, задевая Его пальцы.
"А потом он, будучи еще не до конца протрезвевшим, шатнулся, перегнулся через ограду, мимо кто-то прошел, задел его..."
Я все понимаю. Сначала я сижу, не шелохнувшись, не издавая ни звука, а потом из моего горла вырывается такой вопль, что все оборачиваются, а Она вздрагивает. По моим щекам стекают слезы, я кричу, уже тише, но все же привлекая внимание.

Почему бы не ступить на хрупкий лед тяжелыми ботинками? Почему бы не взять Ее за руку? Разве нельзя пойти за Ним? И я, и Она любили Его. Она знает, что я чувствую, но, боюсь, не до конца.
Когда я встаю и спускаюсь с моста, Она молча идет за мной. Когда я стою на краю только чуть схватившейся от морозов реки, Она касается моей руки и мы сплетаем пальцы. И мы, одновременно, будто молитву, прошептав "Ты забыл нас", делаем шаг на тонкую корку льда...