Гонения на христиан в римской Германии, 250г

Хотите знать, кто я такая?
Богиней некогда была я.
Святой Евхарий прибыл в Трир,
Разбил языческий кумир,
Была когда-то я Венерой,
Теперь посмешище для веры.
                (К.Маркс) (1)


          Только после спустя время Геренний Этруск отдал распоряжение своим войскам прекратить грабежи и бесчинства.
Воины! – обратился он к ним на сходке, - Не следует далее давать волю мечам. Довольно уже зарублено и зарезано людей! Мы не пощадили женщин, мы перебили детей, перерезали стариков, истребили жителей деревень. Кому же мы оставим потом землю, кому оставим город? Надо пощадить тех, кто остался в живых. Я уверен, что эти, столь немногие, исправились после наказания многих.
          Розга сборщика податей приносит государству больше пользы, нежели меч или копье. Геренний Этруск, наконец, понял это. Нехотя, ворча, солдаты возвращались к порядку. Сын императора, словно желая загладить вину перед провинциалами и побудить их к лояльности, наказывал новому наместнику:
- Я хочу привести в прежний вид храм Солнца, который разграбили в Колонии-Агриппине солдаты 3-го легиона. Я выделяю сто фунтов золота из захваченной казны Силбаннака и девятьсот фунтов серебра, а также драгоценные камни. Храм должен быть восстановлен, дабы угодить и августу Траяну Децию, и бессмертным богам. Я напишу сенату и попрошу прислать понтифика, который произвел бы вновь освящение храма.

           Как раз во время этих забот Геренния Этруска об одном храме случилась неприятность с другим. Одним утром город Августа-Треверорум был поражен дурной новостью. Под покровом ночи некто проник в храм Венеры, где убил топором служителя, а затем изрубил на куски статую богини. Странно было, что злодей и не думал скрываться. Дождавшись, когда весть разойдется по городу, он объявился сам на многолюдной площади и публично признался в содеянном. Это был не кто иной, как епископ Евхарий, глава местных христиан.
- Совершил благое дело я, разрушив изображение диавольское!
          Его схватили. Допрашивал епископа сам Геренний Этруск, сын императора Деция, находившийся в городе.
- Зачем ты сделал это?
- Идолов разрушать благое дело есть, - со странной улыбкой и потусторонним блеском в глазах отвечал Евхарий, - Освободить мир от сатаны и ангелов его!
- Ну, а зачем убил служителя?
- Слуги бесовы, да пойдут они в ад! Отправил я в преисподнюю нечестивого, и да буду благословен за это вовеки!
          Евхарий радостно осклабился, обнажив черные остатки зубов. Геренний Этруск презрительно посмотрел на него.
- Знаешь ли ты, грязное животное, что, согласно эдикту императора Августа Траяна Деция, должны все жители римского государства принести жертвы богам, и того, кто уклонится, ждет строгое наказание?
- Знаю, знаю, вестимо, - продолжая скалиться, ответил епископ.
- Ты совершишь подношения богам и гению императора? – требовательно спросил Геренний Этруск.
- Нет! Нет! Нет! – закричал вдруг в исступлении Евхарий, - Никогда не буду служить идолам и бесам, слуге ада, императору римскому!
- Тогда ты знаешь, что тебя ждет! – разъярился сын императора.
- Я готов, готов к мученичеству! Поражайте Евхария, бейте, мучьте, со мной Христос! В тот же день буду в раю одесную от него!
- Безумец! И много ли вас тут таких, христиан?
- Записывай, всех назову! Всех!
          Геренний Этруск и его подчиненные удивленно переглянулись. Епископ готов был добровольно выдать на расправу своих прихожан, и это казалось непостижимым. Евхарий же, не теряя времени, начал называть имена. Раб-писец, не растерявшись, принялся строчить, поспевая вслед за епископом. Когда добрый пастырь закончил поименное перечисление своей паствы и затих, Геренний Этруск спросил его:
- Зачем ты назвал нам их имена? Разве ты не понимаешь, что теперь с ними будет?
- Да! Да! Знаю! – захохотал Евхарий.
- Но как же так? – сын императора был обескуражен, - Это же твои люди? Они доверились тебе? Я не понимаю.
- Ха-ха-ха! – смеялся епископ, - Я готов стать мучеником! Я стану мучеником! И они станут! Все станут мучениками! Никто не сможет избежать этого! Дороги назад нет! Я все предусмотрел! Все пострадают за господа нашего Иисуса Христа! Через огонь я приведу их ко Христу! 
          Долго еще безумно хохотал епископ Евхарий. И даже, когда его увели, из-за
дубовой, окованной железом, двери темницы раздавался его дикий, потусторонний смех.

         Бывший же епископ Паулин в этот день был на площади, где спорил с местным философом-киником, подражавшим своим образом знаменитому Диогену.   
Что ты? Лежишь во прахе, аки пес смердячий. А подыми глаза свои к небу, уверуй в бога и будешь спасен! Нет спасения в философии, в языческой мудрости, а есть единственно в господе нашем Иисусе Христе!
         Киник, ничего не ответив, отвернулся от Паулина, улегшись на другой бок.
Задумайся, задумайся, несчастный! – не отставал от философа тот, - Спеши, ибо путь земной краток, а после смерти нет покаяния. Во аде, в вечном пламени погубишь душу свою!
        Проповедуя, смиренный Паулин тоже, случалось, впадал в раж и становился похож
на фанатика Евхария. Подошел, что-то жуя, толстый приказчик из какой-то ближней конторы. 
- Митра! – важно сказал он, - Истинный бог Митра, огонь, непобедимое солнце.
               Паулин не растерялся, тут же обратившись к новому противнику.
- Что твой Митра? Огонь. А захочет Христос – и погасит его, яко жалкий светильник!
- А вот я тебя сейчас за такие слова! – рассердился приказчик, и схватил палку.   
- Верно, верно! - поддержали его праздношатающиеся слушатели, - Христианин этот похож на тех, которые бродят ночами по большим дорогам и не прочь ограбить храм самого Юпитера!
- А я убежден, – добавил еще один, – Что этот проповедник – бродяга и нищий, сбежавший из своего города или изгнанный за грабеж!
        От тумаков проповедника спасла появившийся новый собеседник. Поговорить с христианином вышел магистрат из городского совета, человек гордого вида и богато одетый. 
- Не боишься? – спросил он, - Август Траян Деций стал жесток к вашему брату.
- Что муки? Что смерть? – вопросил Паулин, - Она кратка, мгновенна. Почившие мученики сейчас в царствии небесном, с господом богом, с Иисусом Христом. Там вечное блаженство, и нет ни смерти, ни боли, ни скорби, ничего дурного.
- Неужели же надо ждать смерти и перехода в лучший мир, чтобы избавиться от зла?
- Нельзя вовсе искоренить зло из мира, почтенный. Можно потеснить его, но полностью свободно от зла лишь там, в царствии божием.
- Потеснить? Пожалуй. Скоро август потеснит зло, искоренит общественные пороки, и тогда…
Что тогда?
- Справедливость, - важно произнес чиновник, - Императорская власть несет справедливость. Всякий злодей будет наказан, всякий, замышляющий зло, оставит свои помыслы в страхе перед справедливым наказанием. А всякий честный человек будет жить в покое и довольствии. А вот почему твой бог допускает все бесчинства на земле? Почему он не проявит справедливость и не накажет?
               Паулин испуганно всплеснул руками.
- О, нет! Знаешь ли ты, о чем говоришь? Тому, что мир этот еще существует, тому, что не настал еще Страшный суд господен, тому, что души наши еще не в аду – всем этим мы обязаны тому, что бог проявляет пока милость, а не справедливость.
- Да ты не просто лжешь, ты философствуешь! - сказал магистрат, - Запомни же! Все подчинятся римскому закону и воле императора. И ты в том числе. Неверность же будет жестоко наказана. 

         Как и требовал императорский эдикт, вскоре все жители «освобожденных» от власти самозванца Силбаннака территорий должны были публично принести жертвы богам и гению императора. Объявлен эдикт был и в Августа-Тревероруме. Срок на исполнение был установлен в десять дней. Заработали специальные жертвенные комиссии, которые свидетельствовали факт жертвоприношения в книгах, а исполнившему свой долг гражданину выдавалась расписка. По истечении отведенных десяти дней, настало время для действий против тех, кто уклонился.
         Пасмурным и дождливым весенним утром в Августу-Треверорум прибыл сам сын императора, Геренний Этруск. Он приказал собраться на площади обеим когортам гарнизона – 1-ой аквитанской и 3-ей васконов. Когда солдаты выстроились, Геренний Этруск держал перед ними речь. Он был в парадной одежде, в своем красном плаще полководца и блестящем шлеме, точно как тогда, когда он внезапно появился с войском под стенами Августа-Треверорума, застав всех врасплох.
- Воины! – говорил Геренний Этруск, подняв приветственно руку, - Вы проявили верность присяге, отложившись от презренного узурпатора, самозванца Силбаннака, и вернувшись к доблестной службе августу. Римское государство благодарит вас за это!
        Префекты когорт гарнизона, Кариовиск и Ардуэннис, недовольно поежились. Они-то помнили, как нарушили присягу и изменили вначале императору Филиппу Арабу, а затем и самому Силбаннаку.
- Но сейчас государство снова призывает вас выполнить свой долг! Враги народа, враги августа показали свою сущность! Не чувствующие себя гражданами Рима, забывшие звание граждан, да будут наказаны за это! Все, кто уклонился от приношения жертв богам, от поклонения гению императора, не могут жить в нашей державе, ибо их наличие пагубно влияет на государство. Нам предстоит искоренить этих предателей. Давайте же, начнем! 
           По приказу Геренния Этруска, солдаты, разбившись на группы из нескольких
человек, рассыпались по городу, ловя всех, кто не мог предъявить свидетельства о жертвоприношении.
           К полудню уже много таких несознательных жителей было доставлено под конвоем на площадь. Еще больше пришло простых зевак, смутно предвкушавших какое-то зрелище. Оно действительно готовилось. На том месте, где утром выступал Геренний Этруск, соорудили деревянный помост. На помосте стояли палачи, вальяжно разминая руки, играя на публику. Они охотно демонстрировали и протягивали толпе орудия пыток и казней – топоры, клещи, щипцы для вырывания ногтей, лопаточки для сдирания кожи, тиски, которыми дробили кости, пилы, крючья, цепи, утыканные шипами ошейники. Горожане опасливо смотрели на них, кто-то осторожно прикасался, пробуя остроту железа. Палачи сопровождали показ шутками и прибаутками.
           Когда в справедливом римском государстве, среди свободных граждан Рима появились пытки и эти отвратительные приспособления, пришедшие с варварского Востока, презираемого римлянами как прибежище дикости и деспотизма? Никто не мог сказать. Как-то исподволь, вдруг. С жестокими и самовластным императорами последнего времени, с огрублением и ожесточением общественных нравов.    
          Раздался гнусавый звук трубы. На возвышении за помостом с палачами появился глашатай и магистрат из городского совета, празднично одетый в белую тогу с широкой красной полосой – знаком сенаторского достоинства. В руках у него был свиток.
          На помост вытолкнули какого-то человека. Палачи сноровисто схватили его и потащили к своим жутким орудиям. 
- Наказывается христианин Марий, из Виндиниума, за отказ принести жертвы богам! За неподчинение императорскому эдикту!
          Топор обрушился на шею приговоренного. Секунду спустя палач поднял за волосы отрубленную голову, торжественно показывая ее зрителям. Толпа взревела. Снова загудела труба.
- Именем императора Августа Траяна Деция! Да будет наказан всякий изменник и враг государства!

           Когда префект 3-ей когорты васконов Флавий Ардуэннис прибыл на площадь, четверо приговоренных к смерти были уже казнены. Холодная погода не держала по домам зрителей. Возбужденная толпа приплясывала и гудела, ожидая продолжения зрелища.
- Ирод! Ирод! - истошно орал вдали кто-то из приговоренных, обращаясь, вероятно, к Гереннию Этруску.
          Ардуэннис, с помощью солдат, расталкивавших зевак, пробрался к трибуне, за которой, скрытый от посторонних глаз, совещался с помощниками Геренний Этруск. Придворный нотарий стоял рядом с ним. Из ярко начищенного медного ящика он достал списки на пергаменте. Пробегая глазами строки, сын императора щелкнул пальцами, и нотарий подал ему свинцовый стилос. Геренний Этруск накладывал, чуть нажимая, серые черточки на чьи-то имена.
- Как у вас дела, префект? – спросил он, увидев Ардуэнниса.
- Выполняем твой приказ, светлейший! Мы доставили шесть человек.
- Хорошо, - Геренний Этруск улыбнулся и посмотрел в сторону работавших палачей, - А мы уже казнили четверых. Пока хватит.          
- Мои не христиане, - сказал Ардуэннис, - Обычные пьяницы, не нашедшие за выпивкой времени сходить принести жертву.
- У них будет возможность сделать это сейчас.
- Кроме того, осмелюсь заметить, немалую путаницу вносят невежественные доносчики, которые не умеют ни писать, ни читать. Приметы приходится записывать с их путанных слов, из-за чего случается задерживать законопослушных граждан.
- Ничто не мешает законопослушным гражданам подтвердить свою лояльность еще раз.   
          Доставленные префектом васконов люди, насмотревшись на площади ужасов с
отрубленными головами, действительно спешили заявить о своей лояльности и готовы были тотчас исполнить гражданский долг. 
- Эти нам не опасны, - улыбаясь, лениво протянул Геренний Этруск.
         Поодаль палачи волокли железными крюками с помоста вниз обезглавленные тела.
За ними широкой дорожкой тянулся кровавый след. Трупы складывали на повозку. Их должны были закопать сегодня же где-то в яме на окраине города, безо всяких похоронных обрядов.
         Позади от Геренния Этруска стоял какой-то невзрачный человек, одетый в пенулу – теплый плащ с капюшоном, который обычно носили небогатые горожане. Ардуэннису показалось странным – что мог здесь делать этот плебей. Но тот доверительно беседовал с императорским сыном, и префекту васконов сало ясно, что это соглядатай.
- Ни один из списка пока не принес жертву, о, светлейший, - шептал он на ухо.
- Вычеркни этих, - Геренний Этруск брезгливо махнул рукой в сторону мертвых тел.
- Будет сделано. А что с этим Евхарием?
- Погоди, - недобро ухмыльнулся сын императора, - Никуда он не денется из темницы. Я оставлю его напоследок.
        Они продолжили обсуждать дальнейшие действия между собой вполголоса. Ардуэннис отвернулся.
- Вероний Каллист, - тихо сказал кто-то из магистратских чиновников, и кивнул головой в сторону человека в пенуле, - Из Рима. Близкий сподвижник самого августа!
        Префект когорты удивился. Он не ожидал увидеть такого большого человека здесь,
да еще в обличье простолюдина.
- Любит сам выслеживать неблагонадежных, переодевшись в их шкуру. А уж какой он любитель лично допрашивать и пытать! – продолжил рассказ чиновник.
       Его товарищ недоуменно пожал плечами.
- И что же такого плохого в этих христианах? Чудные они, не больше.
- Т-с-с! Помолчи.
               Тот понизил голос и продолжил рассказ почти шепотом.
- В Колонии-Агриппине, где я раньше жил, был Кабиба-вольноотпущенник, эфиоп, черный, как уголь, и шутник большой. И вот, проведал он, где эти христиане собираются, и спрятался там. А как начали они свое сборище – как выскочит, как выпрыгнет, и бежать по комнатам. Те всполошились, кричат: «Черт! Черт!». И за ним в погоню. Но куда уж им там за эфиопом! Сбежал черт.
          Слушавшие прыснули в кулаки. Но тут же, как по команде замолчали. Шурша своим
красным плащом, подошел сам Геренний Этруск.
- Префект Ардуэннис! – позвал он.
- Я здесь, светлейший!
- Бывший главарь этих нечестивцев, некто Паулин, до сих пор не схвачен. Возьми воинов и доставь его сюда, не медля.
- Слушаюсь!
         Склонив голову перед императорским сыном, Ардуэннис торопливо зашагал выполнять приказ.

          Паулин жил в старом каменном доме в предместье Августа-Треверорума. Ардуэннис явился туда в сопровождении четырех солдат своей 3-ей когорты васконов. Ворота были не заперты. Двор, вымощенный когда-то давно камнем, основательно оброс травой, пробивавшейся между кладки. Посреди - старый колодец с истертой веревкой. 
- Чего ищут римляне? Здесь нет ни денег, ни вина, - послышалось из-за двери.
          Хозяин вышел из дома. Одет он был аккуратно и скромно, без показного аскетизма, как епископ Евхарий. Солдаты в начищенных панцирях и шлемах, с поясами, блестящим оружием и расписанными щитами, казались настоящими щеголями по сравнению с этим человеком.
- Паулин? – спросил Ардуэннис.
- Да, командир.
- Что двери не запираешь?
- Чего запирать? Разве дом кто утащит? Ворам у меня поживы никакой.
- Ладно. Слушай. Мы пришли…
- Знаю, - остановил его Паулин, - Позвольте мне попросить вас об одном одолжении. Дайте мне один час, чтобы собраться и помолиться.
        Кротость хозяина дома расположила к нему префекта когорты. Да и никакой злобы к
христианам солдаты-васконы не испытывали. Ардуэннис кивнул Паулину в знак согласия.
- Вот и спасибо, - сказал тот, - А вы пока проходите в дом, воины. Отдохните, угощайтесь, чем бог послал.
                Префект удивенно посмотрел на Паулина.
- Да понял ли ты, зачем мы пришли? Мы должны вести тебя на пытки и на казнь, если ты не отречешься.
- Понял я, командир. Все в руках божьих. Садитесь, кушайте. Извините уж, еда прежесткая у меня.
- С шипами, что ли?
- Скудная весьма. Не обессудьте. А я пока буду собираться.
           Хозяин исчез в другой комнате, а солдаты уселись за стол.
- Небогато живет, христианин.
        Из еды была неаппетитного вида каша, несколько луковиц, сыр и сушеная рыба.
- И вина. Вина совсем нет.
- Эх…
   
          Не успел песок в часах полностью перетечь вниз, чтобы отмерить полный час, как
Паулин вышел из комнаты, в дорожном плаще.
- Я готов, воины. Идемте.

         Дорога из предместья в город занимала около получаса пешком. Шли медленно. Впереди префект, за ним двое солдат, следом арестованный Паулин, за его спиной еще двое воинов. Солнце пряталось за тучами. Над дорогой с унылым карканьем кружились вороны. Ардуэннис мрачно поглядывал на них из-под низкого обвода шлема.
- Префект! – один из солдат, подскочив сзади, тронул его за руку, - Вроде бы, никого на дороге.
              Ардуэннис оглянулся по сторонам. Действительно не было видно ни души.
- Стой! – скомандовал он и поднял руку.
            Солдаты и арестованный встали. Паулин сохранял на лице спокойное выражение.
- Ты! – обратился к нему префект, - Ты свободен. Иди на все четыре стороны.
- Моя судьба в руках бога, - без тени эмоций сказал Паулин, - Вам нет нужды отпускать меня.
- Иди уже, - один из солдат развязал узнику руки.
- А вы? Вас же накажут.
          Солдат, не слушая возражений, сноровисто скатывал освободившуюся веревку в клубок.       
- Накажут, не казнят, - сказал Ардуэннис, - Мы скажем, что ты убежал.
             Другой солдат протянул Паулину мешок.
- Держи. Тут твои деньги, мы забрали их из дома. И еда. Хватит на какое-то время.
             Христианин медленно протянул руки и взял мешок.
- Иди на юг, к Диводуруму, или на запад, к Дурокорторуму. Там уже принесли жертвы, и все улеглось. Поживешь, не высовываясь, какое-то время, а там проще будет.
- Спасибо, воины. И пусть бог хранит вас, я буду за вас молиться.
          Паулин сделал шаг назад, потом развернулся и зашагал к лесу. Ардуэннис и солдаты двинулись по дороге к городу.   

          Пока происходило все это, в Августа-Тревероруме наказание христиан пришло к своему апогею. Большинство членов их общины, устрашась пыток и казней, выполнило императорский эдикт и принесло жертвы. Упорствовало меньшинство, и все они были в этот день обезглавлены на площади. Почти половина города сбежалась на это посмотреть. Здесь не было, как в Риме, изощренно-утонченных видов казней, никого не бросали зверям, не четвертовали, не поджаривали в железном быке или на решетке. В провинции обходились по-простому, мечом палача.
         Гай Кариовиск и 1-ая аквитанская когорта находились в тот день на площади и присутствовали при казнях, стоя в оцеплении вокруг эшафота. Два часа прошло за обезглавливанием и уносом трупов. С этим справлялись палачи. Солдаты не вмешивались. Оставался всего один преступник. Им был епископ Евхарий. Геренний Этруск приготовил для него особую экзекуцию.
- Ну, негодяй, за то, что ты возглавлял всю эту позорную шайку и за личное оскорбление августа ты ответишь по-особенному, - пообещал он, наведавшись в последний вечер перед казнью в темницу.
             На крыше невысокого каменного здания на площади, в котором обычно хранили
бочки с вином и маслом, установили большой деревянный крест, наспех сколоченный. Рядом с ним была свалена куча хвороста, довольно внушительных размеров. Щурящегося на белый свет после темницы и вертящего головой епископа подвели к месту казни. Его привязали к кресту железными цепями, не поддающимися пламени.
- Хо-хо! Хо-хо! – кряхтел Евхарий.
         Казалось, что ему даже нравилось происходящее. Он мечтал последовать за Христом
и совершить мученическую смерть за веру. Теперь его мечта, похоже, была близка к осуществлению.
         Крест с привязанным к нему епископом подняли и поставили в вертикальное положение. Рабы принялись подтаскивать хворост из кучи и обкладывать им крест со всех сторон. Возились они долго. У Евхария было много времени, чтобы оглядеться, осматривая сверху происходящее внизу. Он вглядывался в собравшуюся на площади толпу и видел в ней, в числе прочих, знакомые лица. Те из христиан, кто уступил давлению и принес жертвы, тоже пришли в последний раз взглянуть на неистового епископа. Они не отказались от веры, а лишь по слабости пошли на внешние уступки, на словах, а не в душе, заявив о своем отречении. Многие из них сейчас молча молились за душу своего пастыря. Но Евхарий был не таков.
- Проклятье вам! – заорал он с креста, - Отступники! Я проклинаю вас! Проклинаю! Ненавижу! В аду вам гореть! А я сейчас же буду у господа нашего Иисуса Христа вечерять! Вам смерть, а мне жизнь вечная! Сдохните!
          Евхарий раскатисто захохотал. Рабы внизу закончили свою работу и убрались. Геренний Этруск, наблюдавший за всем с трибунала, махнул рукой.
- Начинайте!
          Палач швырнул в кучу хвороста горящий факел. Огонь вспыхнул и весело затрещал,
разгораясь. Евхарий сверху продолжал хохотать.             
- Когда же он заткнется-то? – услышал Кариовиск от кого-то из солдат оцепления, - Вот ведь луженая глотка!
         Пламя бушевало уже во всю мощь, разбрасывая искры. Крест, окруженный огнем,
было плохо видно, лишь только хохот и проклятья доносились оттуда, давая понять, что епископ пока еще на этом свете. Наконец, рев и треск пламени слился с криком и хохотом Евхария, и поглотил его. И в этом реве и треске словно бы слышался визг, скрежет когтей и хлопанье крыльев ангелов, потащивших душу изувера-епископа в подземный «рай».
- Не всякий же, называющий меня «Господи! Господи!», заслужит царствие небесное, - тихонько прошептал в толпе один из бывших прихожан Евхария.
          Солдат-аквитанец из оцепления, услышав, скосил на него глаз, но тут же лениво
отвернулся. Справедливость именем августа уже совершилась.   

1. Карл Маркс был уроженцем Трира — римского Августа-Треверорума

Иллюстрация: статуя епископа Евхария (в центре), Трир.