История одного двора

Духи предков невидимо сопровождают нас по жизни, окружая своим вниманием и создавая аромат истории, канувшей в лету, не прочитанной и почти забытой. «Здесь жил солист Мариинки, бас, такой солидный, и перстень у него был с большим изумрудом, подарок Императрицы», – рассказывала мне старушенция, жившая на Малой Подъяческой напротив Львиного мостика. Где этот бас – один Бог знает, но комната, где он жил, уже пропитана его духом. Представляется вальяжный господин с мягким и сочным басом в домашнем халате, неспешно собирающийся в театр, тем более, что Мариинка за углом.
Где живут духи предков точно сказать не могу, наверное в дымоходе или прямо в стенах за обоями, но то, что они самым серьёзным образом влияют на нашу жизнь – это факт.

Связь с предками у нас гораздо сильнее, чем мы думаем: прожитая ими жизнь – это точка отсчёта, это всегда сравнение с собой, а достоин ли я своих предков, или наоборот: вот так я жить не хочу. Увязав историю всех своих родных воедино получается пёстрая мозаика судеб, а если совместить эти отдельные генеологические древа в общую картину жизни, хотя бы одного Петербурга, то мы увидим могучий генеологический лес с чащобами и пролесками, увидим, как жестоко этот лес подвергся вырубке и как редкие отростки другой раз пробивались сквозь время, восстанавливая жестокую несправедливость жизни. Да, правда страшна и неприглядна, но всегда есть ради чего жить – это сама жизнь.

Начать наш рассказ нужно с давних времён… с позапрошлого века.
1890 год не был каким-то особенным, не было ни наводнений, ни засухи, ни войны, казалось бы и писать не о чем. Ан нет – в скромном городе, на скромной улице был построен скромный дом. Ничего подобного – в шикарном городе дворцов на самой главной его улице был построен шикарный дом. Хозяин гордился проектом: не стыдно было его строить напротив дома Филлипова и вообще эта часть Невского щеголяла истинно питерскими, богато украшенными лепниной, постройками. Дом получился на славу, с шикарным фасадом и маленьким двориком. Хотя дворик был и маленький, зато не был проходной – нечего тут шастать. Получился такой тихий двор-колодец, где спокойно можно разглядывать соседа напротив, чем он занят, если он забудет задёрнуть шторы.

По мере заселения из постройки дом превращался в живой организм. Господа, прислуга, дворник, старьёвщики – сразу оживили внешне спокойное строение. Квартиры строились стандартные: большая зала с камином, пройдя из неё сквозь массивные дубовые двери с витыми медными ручками открывалась зала поменьше – спальня и следующая за ней гостиная, вернее столовая выходила уже на кухню, где на огромной плите готовились кушанья. В общем всё, как во дворце, только поменьше. Подражать проходным залам дворца было основным принципом планировки квартир. Уют здесь заменялся помпезностью, зато помещения для прислуги всегда были маленькими, тесными, тёмными и неуютными. Город как бы делился на две части: парадную и «чёрную», так назывались лестницы узкие и неприглядные, выходившие из кухни во двор. По ним носили дрова, иногда аж на седьмой этаж, выносили мусор, в общем тут хозяйничала прислуга.
– Ты, Фрося, молодец! Просто молодец. (Фрося – моя бабушка). Мне отец твой Феклист говорил ещё летом, что тебя пришлёт, а ты , эвон, уже и приехала. – Фёдор – родной брат Феоктиста, уже с1904 года трудился в этом новеньком доме на Невском. Дворник – важная персона, заметная.

– Здравствуй, Фёдор, – говорили господа и частенько совали чаевые, особенно запоздалые жильцы, ведь ворота к ночи закрывались на замок и ему приходилось каждый раз вскакивть, когда звонил колокольчик.
Приехать из деревни в Питер – это значило продолжить тот же тяжёлый труд: топить печи, колоть дрова, стирать, чистить обувь и ой, ой, ой ещё сколько всего. Например: одна барыня принимала утром холодную ванну и моей бабушке приходилось её набирать, а так как бабуля у меня была маленького роста и с трудом дотягивалась до крана, она частенько плюхалась в холодную воду. Я забегаю вперёд.
– Работа горничной тяжёлая, – продолжал Фёдор, – да тебе, Фрось, не привыкать, ты ж одиннадцатая. Ничего, у меня переночуешь, а завтра пойдём, поспрошаем. Вроде на Литейном барин искал, нет ли кого в горничные.

Так в Петербурге появилась моя бабушка, ещё не зная, что вся её жизнь будет связана именно с этим домом: домом 105 по Невскому проспекту.
Козалось бы нет ничего случчайного, и трудно предугадать, как сложится жизнь того или иного человека, но то что мой дед Павел сможет устроиться в Петербурге, не было сомнений. У него было достаточно хитрости и смекалки. Сначала он работал истопником в Мраморном дворце у великих князей, и когда в 1914 году он ушёл на войну, великая княгиня подарила ему часы «Павла Бурре» (я их потом видел). На войне он не растерялся и, когда спросили: «Кто умеет ездить на велосипеде?», тут же вышел вперёд, совершенно не умея на самом деле на нём ездить. Он просто видел, как ездила барыня. Всю войну он возил на мотоцикле генерала. У меня была фотография: дед в кожанной куртке с завитыми кверху усами и мотоцикл, больше похожий на мопед. Для 1914 г. – это было солидно.

Были ли знакомы Павел и Ефросинья до революции – не знаю, но рассказ бабушки про революцию помню, даже два. Первый наивный, как она шла в баню, а матросы не пустили, сказали что там стреляют, потому что Революция. А второй посерьёзней: работала она на Литейном у господ, и когда начались ужасы Великой Октябрьской, эти люди вынуждены были бросить свой дом и с одним саквояжем уехать заграницу. Бабушка вспоминала разговор:
– Ты, Фрося, не бойся, с тобой они ничего не сделают, – говорил барин стоя уже на улилице рядом с экипажем, – можешь оставаться и жить в доме, пока мы не вернёмся.
Возвращение затянулось на 70 лет, а Фрося не осталась в шикарной квартире, а переехала в подвал на Лиговке. Люди, привыкшие жить в тесных и тёмных чуланах, не знали что делать с дворцами, как в них жить. Они не представляли себе, как можно ничего не делать, а потом позвонить в колокольчик, чтобы «накрывали». Поэтому дворцы громили, делали из них коммуналки, забивали парадный вход и всё то, о чём пишет Булгаков. Я до сих пор не представляю, как можно жить в шести проходных комнатах одновременно и не потеряться. Зато я люблю свою комнату с видом во двор, где жили мои предки счастливо или не очень, видимо по-разному, не знаю, но точно скажу, что человек срастается с тем местом, где он прожил свои лучшие дни и всегда стремится вернуться туда, тем более, если это связано с родовым гнездом. В этом и состоит магия места, где ты родился, вырос и живёшь, но я опять забегаю вперёд.
Именно тогда, после Революции поженились и переехали на Лиговку мои бабушка и дедушка. Дед перетащил из Мраморного дворца большую картину голландской живописи с батальными сценами, (в которую мы с удовольствием в детстве стреляли из рогатки), к себе в подвал, видимо для красоты, и они зажили спокойно. Насчёт спокойствия не знаю, так как дед пошёл работать в ЧК, а эту работу спокойной не назовёшь. Россия, расклотая надвое, превратилась в жернова, которые всё с большей скоростью начинали перемалывать человеческие жизни. В этом смысле мой дед стал «мельником», но, скорее всего, допросы и расстрелы, нельзя сравнивать с работой мельника: эта адская машина уничтожила миллионы людей и мой дед был её винтиком.

Питер стал заселяться и никому не нужные дворцы были отданы под никому не нужные конторы. Началась Совдепия или Совок, как вам угодно. Немного отвлекусь. До сих пор в Питере более 1000 домов охраняется ЮНЕСКО, причём, например, в Юсуповском дворце – лучшая коллекция мрамора в Европе, при том что растащили больше половины всех сокровищ. Я там одно время работал и наслаждался убранством. Жалко не то, что брошены были все эти дворцы, а то, что большая часть России в них не нуждалась.
На Невский дед перебраля позже, видимо помог тот самый Фёдор дворник. Где-то в тридцатых они въехали на последний этаж нашего дома, причём там ещё жили жильцы по фамилии Калашникавы (не купцы). С этого момента начинается завязка нашей истории и главным персонажем становится двор, именно двор-колодец, который своей неповторимой питерской магией связал самых разных людей. Но всё по порядку.

Что бы продолжить рассказ нам нужно вернуться в 19-й век, век процветания и мощи Российской Империи. Представьте себе провинциальный город в его расцвете. Золочёные купола церквей, богатое купечество, зажиточные дома и, как не странно – хорошее образование. Таким городом был подмосковный Зарайск. Я помню огромный книжный шкаф, набитый самыми интересными книгами: философия, духовная литература, классика – это гордость моей пробабушки Елизаветы, не случайно моя мать с 4-х лет наизусть читала «Царя Салтана» Пушкина. Мой прадед был профессиональным музыкантом, руководил духовым оркестром. Предки его были церковные регенты, так что Кругляковы были потомственными музыкантами. Мой дед, Николай и его брат Александр продолжили дело отца. Александр стал руководить тем же духовым оркестром, а Николай переехал в Питер и стал работать в оркестре Радио под управлением Элеазберга (это тот оркестр, который играл 7-ю симфонию Шостаковича в блокадном Ленинграде). Но это было потом, а пока…

Революция мало задела провинцию, хотя один человек, тоже мой прадед, вынужден был уехать из Петербурга за участие в стачке 1905г. Он поселился в Зарайске и завёл мельницу. У него родилось две дочки: Мария и Лидия. Дальше произошёл круговорот событий, приведший к тому, что я и хочу описать.

Началось всё с обычной ссоры. Мой дед поссорился со своей невестой, причём так, что она плюнула ему в лицо. Обида была нестерпимой и разрыв неизбежен.
– Женюсь на Маньке мельничихе, – сказал он в сердцах и в отместку невесте женился на моей бабушке. Что здесь сыграграло главную роль не известно: чувство обиды или желание жениться, так или иначе на свет появилась моя мама. Вы спросите, а причём тут Невский, «магия двора, духи предков»? Подождите, не нужно так спешить. Жизнь складывается из таких нелепых решений и поступков, что иногда за голову хватаешься, как это могло случится.

Слушайте дальше. Узнав о свадьбе своей младшей сестры Марии (моей бабушки), старшая Лидия решила попытать счастья в Петербурге, тем более что и отец оттуда, да и родственники по фамилии Калашниковы (не купцы) жили на Невском проспекте. Чувствуете откуда ветер дует? В общем Лида поселилась на Невском в одной квартире с моим дедом, у которого к тому времени родилось трое детей: Евгений, который погиб под Курской дугой, Нина, умершая после блокады и мой отец Николай.
Не хочу запутывать вас родственными отношениями, но скажу одно: из тысяч и милионов жителей России мой дворик выбирал себе тех жильцов, которые смогут пройти с ним тот тяжёлый путь, который жизнь приготовила ему и всем жителям Ленинграда. Началась война.

Моя будущая мать к тому времени уже поселилась в том же доме и жила в том же дворе на соседней лестнице вместе с мамой и братом. Есть фотография, где мои отец и мать сняты вместе: маме – 3 года, папе – 8. Это счастливое довоенное детство. И вдруг война, блокада… Есть книги о Блокаде Ленинграда и я не смогу поднять и тысячной доли того труда, который сделали люди описавшие весь этот ужас. Скажу одно: бабушка сообразила запастись дровами, натащив доски и стропила с чердака, всё-таки она из деревни, а без дров там выжить невозможно. Вот хлебом запастись она не успела, вернее, как жена чекиста она должна була следить, что бы никто ничем не запасался. Я ещё помню, когда по анонимному письму увольняли с работы, а в те времена и ссылали и расстреливали, так что стучали и доносили и боялись, что донесут. Спасибо Сталину.

Именно в моей комнате с наступлением холодов стали жить все родственники, так легче было отопиться. В других комнатах лежали дрова. Постоянно кипел самовар и всегда можно было напиться кипятку. Это, наверное и спасло мою семью, хотя к зиме все так ослабели, что мой отец, однажды присев в сугроб на Аничковом мосту по нужде, уже встать не смог. Ему было всего16 лет. Слава Богу его там нашёл патруль и, пока была возможность, его переправили в Ярославль в военное училище. (Гитлер и не подозревал, что этот голодный мальчик раздолбает Берлин, но всё в своё время).
Мать тоже удалось эвакуировать и перевезти в Зарайск. Всё осложнялось тем, что её отец бросил семью и стал жить с другой женщиной. Всё-таки нельзя, наверное, жениться назло кому-то. Из детства мама помнит, как отец играл ей колыбельную на трубе – это из приятных воспоминаний. Я не моралист и не хочу говорить, что хорошо, а что плохо. Факт в том, что на одну карточку матери их ждал голод, а к концу войны ей в 12 лет пришлось остаться с 9-и летним братом одной. Это ещё при том, что Зарайск бомбили сильно: рядом шла линия фронта. Люди выживали, люди умирали, люди погибали – это суровые факты, и, как видите, главные герои моей повести разъехались по разным городам. Жизнь давала очень маленький шанс, что бы счастье вновь застучало к ним в дверь, но вы недооцениваете силу притяжения родного дома. Иногда эта сила ломает границы и стирает расстояния. Конечно можно сказать, что там были бы другие люди. Другие люди и появляются: переезжают, меняются, продают и покупают квартиры. Для них жизнь в этом доме – эпизод. Я говорю о тех, кто более ста лет связан с этим местом, для которых это место больше чем жильё.

Последним препятствием к появлению меня на свет стало сватовство отца к невесте в г. Грозный. Пройдя уже всю войну, вернувшись орденоносцем-победителем, папа решил жениться. Всё решалось от его встречи с невестой в Грозном, куда папан и поехал. Дальше было вот что: познакомившись в поезде с ребятами, которые собирались подняться на Эльбрус, он за компанию отправился вместе с ними и вместо женитьбы залез на вершину Эльбруса и вернулся домой, прихватив с вершины камушек, который стал свадебным подарком моей маме. Всё, двор победил, все разъезды закончились и мы всей семьёй поселились дома. Появились на свет мои братья: Женя, Ваня и я - Дмитрий. Мы уже запустили свои корни прямо на Невский проспект, но благодарны мы этому только своим предком. Это не просто стечение обстоятельств, ведь каждый чувствует свой родной дом в каком-то определённом месте, даже если и отлучается из него на какое-то время. Этот дом – место жительства моих предков и их духи всегда рядом со мной, они поддерживают меня, иногда ругают но всегда внимательно за мной следят. А я стараюсь их попусту не тревожить, вот только написал про них, что бы не забыть…

Сейчас Невский превращается в лощёный проспект – гульбище для иностранцев. Появляются мини-гостинницы, банки, офисы, которые полностью стирают всю историю, всю романтику. Надеюсь, что мой дом ещё поживёт своей жизнью, что моих предков пока никто не замурует под евроремонт: сидите себе за обоями и навевайте мне всякие истории… а я их буду записывать.