Живи и слушай, и запоминай!

Могильная тишина. Могильная! Еще минуту назад все шумело, кричало в ушах, а вот теперь замолкло. Какая тишина… Как же страшно…

 Меня везли по белому коридору больницы. Врач в белом халате открывал рот. Видимо что-то говорил. Мама с белым лицом бежала за нами. И кажется, мне было очень больно, но это не волновало меня. Волновала только тишина. Какая же тихая, думал я. Как же страшно! Страшно!
 В комнате врач что-то делал надо мной, что-то спрашивал у меня. Там были еще люди. А я только головой мотал. Ничего не слышу, кроме мыслей своих. Лишь мысли шепчут, а остальное тихо.
 Наконец, меня оставили одного, все ушли. Даже мама ушла. А мне пришлось притвориться, что я уснул, что бы она больше не сидела надо мной, и не спрашивала чего-то, и не пыталась докричаться до меня.
 Может они решили, что я вздумал не разговаривать? Так сделал мой брат. Он не разговаривал целый год, после того, как его избили. Да, точно! Наверняка они так и решили, хотя не знаю – может врач не дурак, и смог установить, что у меня лопнули перепонки, или что там случилось, что я теперь ничерта не слышу?! Ей-богу, я чуть не заплакал от сожаления.
 Видимо, было уже очень поздно. Везде погас свет, сделалось темно, и совсем страшно. Всю жизнь я боялся темноты. Но потом научился преодолевать свой страх. Когда мой брат уехал в университет, меня переселили в его комнату. Раньше я жил в комнате с окнами во двор, а теперь окна выходили на улицу. И так я лежал, и вслушивался в шум улицы. В ночную жизнь. А там ездили машины, громко кричали парни, смеялись девушки. И парни смеялись. И мне так славно было, так хорошо их слушать. Я даже перестал включать на ночь лампу.
 И вот теперь опять тишина, могильная. Собаки не залают за окном, ворона не каркнет. Я подумал, что возвратившись, домой, в свою комнату, я больше не буду слушать улицу. Стало страшно. Темнота плотнела. Я поглядел по сторонам, но ночника тут не было. Тогда я забился под одеяло. Сердце колотилось. Я чувствовал удары, но не слышал их.
 Немного полежав, и мысленно пожалев себя, я стал вспоминать последнее, что слышал. Что за звуки? Память вернула меня на дорогу, в машину. Мне вспомнился шум двигателя. Шуршание колес по асфальту. Но тогда я не обращал внимания, это вспомнилось так четко только сейчас. По радио заиграла песня! Моя любимая, моя самая любимая песня!
 - Дядя, дядя! Сделай скорее погромче!!! Это же Битлз! Это же Битлз!!! – Закричал я, чуть не умерев от восхищения и радости. И плевать, что я слушал эту песню почти каждый день дома, тут же совсем другое дело! Она по радио, в машине! Не с того не с сего!  Дядя лишь усмехнулся, и прибавил громкости. На всю машину раздались любимые звуки, и голос Маккартни заполнил салон! И я пел вместе с ним! Песня называлась “We Can Work It Out”, если вы не слушали, обязательно послушайте. Она просто замечательная. Там, в припеве поется, что жизнь слишком коротка, что бы тратить ее на ругань, и драки. И мне было так весело, и я пел, пел. А потом был грохот, в нас въехал кто-то. И дальше уже я ничего не слышал. Но разве это не здорово, что последним звуком в моей памяти были Битлз?  Я даже немного повеселел, и вылез из под одеяла.
 Я тихонько запел слова песни, и мне казалось, что я – Пол Маккартни! Своего голоса я не слышал, и пел все громче. Глаза зажмурил, и мне представилось, как я стою на сцене, с гитарой в руках, и рядом Джон, и рядом Джордж, и Ринго тоже здесь, а перед нами радостная толпа, и все счастливы, что я им пою! Я пел, и ничего не слышал. А мозг подставлял мне голос Маккартни, и бешенные звуки музыки, шум толпы.
 Я посмотрел на Джона, он улыбался мне… Но вдруг его лицо изменилось, и стало лицом врача  в белом халате. Музыка исчезла, а врач держал меня, и тряс немного. Что-то говорил, но я не слушал. Кругом стояли еще какие-то люди. Наверное, все решили, что я сошел с ума.
 Прошло время. Много времени. Я стал взрослым. Меня выписали из больницы. Но слух ко мне так и не вернулся. Постепенно, это перестало казаться таким странным, как казалось первое время. Тишина перестала быть такой страшной. Я больше не слышал свои мысли, только как будто читал их у себя в голове. С тех пор, я ни с кем не говорил, мне не хотелось. Ни слова никому не сказал. Писал все, и мне писали. А я только читал.
 Лишь иногда, особенно по вечерам, я пел Битлз, сперва тихонько, под одеялом в комнате брата. Потом, когда вырос, громко, как хотел! И всегда, когда я пел, особенно здорово было петь “We Can Work It Out”.