Верочка

               
                ВЕРОЧКА

                Повесть      
               
               
                Никто не знает, где лежит сей путь,
                Где мы б могли через его посредство,
                Однажды ненароком заглянуть
                В далекое украденное детство.
                Н. Орлов.               
                1               

         В синем платье с белым кружевным воротничком, связанным матерью, Мария бежала с тяжелой сумкой полной картофеля домой, когда услышала громкие крики и автоматную стрельбу немцев. Мысль о том, что в доме оставалась дочь, сильно тревожила ее, поэтому, вбежав по крыльцу в дом и обыскав все комнаты, она вновь выскочила во двор.
      - Вера! Верочка! – истошно кричала женщина, - Верочка, где же ты?
Растрепанные волосы цеплялись за ветки фруктовых деревьев, косынка сползала вниз, но, зацепившись кружевом за пуговку на кофточке, так и осталась на спине перепуганной женщины.
   Оббежав двор и заглянув в сарай, она вдруг попятилась. Из сарая,  ее восьмилетнюю дочь в перепачканном розовом платье, волочили два  здоровенных автоматчика.
  - Девочка моя, девочка! – вырывая ребенка, кричала обезумевшая мать.
   - Почему же ты не отвечала?! - но не успела она договорить, как один из автоматчиков ударил ее прикладом в спину. 
         Девочка, испугавшись за мать, вскрикнула. Стиснув зубы, женщина поднялась, так и не выпустив ладошку дочери из рук.
 -Schnell, schnell, - повторял немецкий солдат, подталкивая мать с дочерью к калитке.
- Тихо, тихо, доченька, успокойся, родная, - вытирая слезы девочки и озираясь по сторонам, торопливо повторяла женщина.  – Господи! Что же они делают? Мысли лихорадочно бились в висок:
 – Как же это случилось, что я не смогла уберечь свою дочь, куда и зачем гонят они нас?
      Ничего не видя перед собой, женщина шла спотыкаясь о каждую кочку: боль от удара и слезы застилали глаза. 
      Выйдя на улицу из тени густого сада, она зажмурилась от яркого солнечного света, только теперь сообразив, что шла по осыпавшимся с деревьев яблокам.
     В этом году урожай был особенным, женщины не успевали их собирать, резать и сушить. Она и сама нанизывала ломтики на нитки и развешивала на сучки  фруктовых  деревьев.  Автоматные очереди и крики людей вернули ее в реальный мир.
         К площади со всех сторон немецкие солдаты сгоняли людей. От лая собак, криков и плача женщин и ребятишек волосы становились дыбом. Казалось, что пришло всеобщее сумасшествие, что люди не понимают, что они делают.  Только громкая немецкая речь, выстрелы  и людские вопли приводили  к полному, осознанному пониманию происходящего.               
     Марии казалось, что она уже ничего не чувствует, одна только мысль билась в ее  разгоряченном  мозгу:        - как убежать с дочерью, где укрыться от этой нечисти?
      До нее не сразу дошло, что происходит, когда детей стали отсекать от родителей. Невозможно было вынести  те раздирающие крики матерей, от которых кожа покрывалась мурашками, а сердце казалось, разорвется от  необъяснимого ужаса. Стоны, крики, детский плач,  лай немецких овчарок  смешался в один мощный гул, который поднимался в  высокое синее летнее небо.
      Вцепившись одной рукой в рукав мундира фашиста, стоявшего к ней спиной, Мария попыталась другой дотянуться до платьица дочки, но, получив прикладом в лоб, упала без чувств.
       Открыв глаза, она не сразу вспомнила о происходящем, и поднятая незнакомой женщиной, видела только спины немцев, гнавших колонну детей в сторону железнодорожной станции, по этой дороге фашисты вскоре повели оставшихся на площади молодых женщин и мужчин, не успевших уйти  на фронт.
      Их было много:  безутешно рыдающих и молчаливо идущих по  улицам родного города.
   - Повяжи косынку, спрячь волосы, - крикнула в самое ухо та женщина, что помогла Марии подняться от удара прикладом.  Когда же она растерянно стала ощупывать голову руками, спутница стянула зацепившуюся косынку с ее спины и набросила на волнистые светло русые волосы спутницы. Трясущимися руками Мария еле завяла узел косынки под подбородком. Кровь тонкой тягучей струйкой стекала по лицу, но она этого не чувствовала.
     Загнанные в вагон, они сели рядом на грязный пол в углу, стоять не было сил. Когда поезд тронулся, вязкая тишина была нарушена новым всплеском эмоций.
     - Как же они, как же наши детушки? – громко и протяжно завыла средних лет женщина, стоявшая недалеко от них у стены вагона.   
     Черный в мелкий белый горошек передник, который она так и не успела, а может, и не захотела снять, надеясь на возвращение в свой дом, теперь закрывал ее почерневшее от слез и горя лицо.
     - Трое у нее, а у тебя одна? - пыталась продолжить разговор спутница Марии.
Женщина молча кивнула.
     - Да ты что, немая? Как зовут-то тебя?
     - Маша, - еле разжимая зубы, произнесла мать Верочки.
     - Слава богу, опомнилась, а меня Дусей, Евдокией.
     - Муж-то твой где, на фронте?
Мария вновь хотела кивнуть, но вдруг, услышав звук самолета, улыбнулась какой-то непонятной улыбкой, от чего Евдокии стало не по себе.
   - Что ты, что ты? – стала трясти  Марию женщина.
   - Наши, наши…
   Самолеты пролетели над самым составом и опередив их, сбросили бомбы на мост, по которому должны были вскоре проехать и они. Покореженный взрывами паровоз загорелся вместе с первыми вагона-ми. Огонь молниеносно перекинулся и на соседние, из которых выскакивали не только немцы, но и их пленники. Пули автоматных очередей не всегда достигали цели.
     Мария не помнила, как они выскочили из горевшего вагона, как бежали с Евдокией по лесу, как оказались в небольшом овражке. Когда она очнулась, было темно и холодно. Дуся гладила ее по раскалывающейся от боли голове и шептала:
   - Терпи, девонька, тише, куском железа тебя, кажется, зацепило. Сколько ж твоей головушке сегодня досталось…
    Но только рассвело, она строго сказала: - поднимайся, пойдем. Увидев непонимающий взгляд Марии, добавила: - Домой. Недалеко успели отъехать. Они шли молча, каждая думала о своих близких и о том, что им всем предстояло пережить.
   Дойдя к вечеру до ближайшего поселка, они в нерешительности остановились у крайней избы, не решаясь постучаться.
     - Чего третесь здесь, кого надо? - неожиданно спросил строгий мужской голос.
     - Мы с Острова, - испуганно произнесла Дуся.
     - С поезда вы, вон как подлы-то у платьев пообгорели.  В сарай идите, там бабка моя.
       Увидев женщин, старуха не расспрашивала кто они и откуда. Молча бросила подстилку и две старенькие шали. Когда же вернулся старик, спросила: - Ну, что?
     - Ушел состав с ребятишками, в Германию должно быть.
Женщины прижались друг к другу и горько расплакались.
    - Тише, тише вы, людей побудете, ишь, горе у них, у кого его нет нынче, горя-то.  Если дети большенькие на работу немчура определит, глядишь выживут.
- Маленькая, восемь всего, - не выдержала Мария, куда ж ее?
- В няньки, поди, могут взять, - успокаивая мать, неуверенно произнес старик.
То ли и впрямь старик не догадывался, для чего и маленьких детей увозили составами, то ли не хотел своими предположениями терзать души и без того потрясенных женщин.
     Отрезав от буханки хлеба два ломтя и дождавшись, когда они поедят и уснут, старик еще раз обошел двор и лег у самой двери. Гостьи спали беспокойно, а может, и вовсе не спали, только вздохами да всхлипываниями так и не дали старику сомкнуть глаз.

                2

        Верочку вместе с остальными детьми их города везли действительно в Германию. Все произошедшее она воспринимала то, как страшный сон, то, как ужасную игру, в которую играли взрослые дяди, где куклами и мишками были они – дети.
       В вагоне, куда  набили много ребятишек, было темно и страшно, особенно, когда кто-то из детей вдруг снова начинал громко кричать и звать свою маму. Никогда Верочка еще не испытывала такого ужасающего чувства одиночества, даже когда мать надолго оставляла ее с соседкой тетей Люсей, или отвозила к бабушке в деревню. Ей все казалось, что скоро откроются эти большие двери и там, где светло и радостно, не будет этих чужих дядей в серых мундирах, а с вытянутыми ей навстречу руками, будет стоять ее любимая  мамочка.
      Сначала она не чувствовала ни холода, ни голода, ее пугала только оторванность от давно знакомого дорогого мира, в котором были ее родители, бабушки и дедушки, ее веселые подружки, их улица и сад, где под самой развесистой яблоней стояла старая кровать на которой она играла в тряпичные куклы. Теперь же этот мир остался там, за воротами этого вагона.
Девочка не знала, сколько времени ехали они в поезде, куда и зачем, ночь была или день, но со временем появилось чувство голода, которое не покидало ее еще очень долго.
       Покачивающийся вагон и стук колес убаюкивал изнуренных голодом уставших от потрясений, детей. Спали они вповалку, подсовывая под головки тонкие ручонки. Из разных углов доносился тихий плач.
       Изредка, ворота открывались, и в вагон врывался яркий, ослепляющий глаза свет, от которого все они жмурились и не могли разглядеть, кто бросал им под ноги вареный картофель и свеклу. С жадностью многие дети набрасывались на еду, забывая о тех, кому не доставались эти лакомые кусочки. И только поймав на себе чей-то взгляд, делились своей добычей. Верочке досталась еда не скоро, то был небольшой кусочек картофелины, отлетевший в ее сторону. Боясь, что его растопчут, она кинулась под ноги совсем маленькой девочки и, схватив его, быстро положила себе в рот. Только потом, проглотив с жадностью кусок, она почувствовала, как дурно пахло от мокрых штанишек рядом стоящего ребенка. Комок подкатил к горлу Верочки, слезы неудержимым потоком вырвались из глаз. Она не понимала, жалость ли к этому маленькому существу или боль и неосознанная до конца тревога за саму себя тронули ее сердце.
       Постепенно привыкая к темноте и нестерпимому запаху, Верочка стала рассматривать лица ребят, находившихся рядом с ней, пока наконец-то ее взгляд вновь упал на ту девочку, что была рядом с ней. Наплакавшись, она спала прямо на дощатом полу, в щели которого дул ветер. Верочка подтянула ребенка к себе, положив ее черненькую головку к себе на колени. Девочка, всхлипнув, зачмокала губами, но не проснулась.
      Когда вагон в следующий раз открылся, и очередная порция еды влетела в вагон, кто-то из подростков крикнул:
   - Ничего не трогать! Все отдать малышам.
Когда чьи-то руки протянули Вере кусок свеклы и маленькую картофелину, она вопросительно посмотрела на дающего и узнала мальчишку с их улицы.
    - Держи, и сестренку покорми, не ешь все сама.
   Верочка хотела сначала возразить, но только  обрадовано улыбнулась. Она здесь не одна, теперь здесь, рядом с ней ехал человек, которого она знала, видела. Мысли вновь уносили Веру туда, на их улицу, где толстенные стволы берез с их свисающими тонкими ветвями она вместе с другими малышами принимала за косматых ведьм. Туда, где совсем недавно она барахталась в мелководной речке, где над самой водой летали стрекозы, а на прибрежных травах прыгали лупоглазые лягушки. Их маленьких деток она когда-то ловила и сажала в банку, чтобы принести в свой сад и поселить в бочке, куда на лето запускала рыбок из аквариума. Вера вспомнила, как мама, расстелив на траве  белый платок, выкладывала на него помидоры, огурцы, яйца и  темный хлеб. Какой же вкусной была та корочка хлеба, посыпанная солью!  Непрошенные слезы вновь потекли по припухшим детским щекам…
      Прошло много времени после того, как они доели последние крошки, но вагон все не открывался. Если бы Верочка знала, что принесет им новая остановка, она бы не ждала ее с таким нетерпением.  На этот раз в вагон залезли солдаты и стали выталкивать ребят постарше, среди них оказался и тот мальчик, которого узнала Вера.
      - Я – Юрка, Юрка, запомни, ты же  с нашей улицы, сестренку береги!
Вера никого не хотела беречь, ей самой было невыносимо страшно, а от всеобщего нескончаемого крика детей  хотелось убежать и спрятаться туда, где бы ее никто ни нашел.     Огромные голубые глаза девочки переполнились страхом, отчаянием и слезами. 
         Среди плача детей, она вдруг различила один, уже знакомый, и, обернувшись, поняла, что не ошиблась. Маленькая девчушка, которую Юра принял за ее сестренку, громко, истошно рыдала, протягивая ей, Вере свои крохотные грязные ладошки:
    - Настю, Настю не бросай, возьми Настю!
Видимо девочка сильно испугалась, решив, что ее оставят совсем одну.
Вытирая слезы и прижимая девочку к себе, Вера увидела большой платок и вельветовую курточку, случайно оставленные старшими ребятами. Сняв с ребенка грязные мокрые вещи, она надела все это на девочку и усадила ее рядом  с собой.
       Платка хватило, чтобы завязать на голову, перекрестить на груди и завязать сзади на узел, так делала мама, когда отправляла дочку гулять зимой. Теперь ей будет теплее, и не будет дуть в голову.  С этого момента  во всем вагоне не было теперь для Верочки существа ближе.
   Всегда, когда рядом с нами в трудных ситуациях оказывается более слабый человек, мы становимся гораздо смелее, сильнее и решительнее, будто взяв на себя ответственность за его покой, а может и саму жизнь, и впрямь становимся таковыми.  Прижав к себе четырехлетнюю девочку, она ни разу больше не заплакала. Когда на одной из станций им приказали выйти из вагона, Вера спрыгнула первой, протянув руки Насте.
     Вели их по пыльной дороге, постоянно покрикивая на чужом неприятном для слуха отрывистом языке. Когда Настенька отставала, Вера тихонько просила:
   - Девочка моя, не отставай, я знаю, что ты очень устала и хочешь кушать, потерпи, пожалуйста, иначе нас будут бить. Слабенький ребенок, спотыкаясь, ускорял шаг, пока вдали не показался
длинный забор из колючей проволоки.
    - Жарко, жарко, пить, пить хочется, - бормотала Настенька.
Вера сняла с девочки платок, но даже в куртке ей было жарко, от пота волосики слиплись у нее на лбу, щеки были красными. Жаловаться на то, что у ребенка поднялась температура, было некому.
       Около барака их еще долго держали под палящим солнцем. Вера видела, что с вышек на них смотрели солдаты с автоматами, за колючей проволокой был вырыт глубокий длинный ров, через который невозможно было перепрыгнуть. Мимо проходили люди в белых халатах, солдаты с собаками, офицеры в черных кожаных перчатках. Детей, уставших от голода, страха и бессонных ночей, загнали в бараки только к ночи. Вера легла на сбитые доски рядом с Настей и, накрывшись платком, они обе уснули.
Сон часто прерывали лай собак, автоматные очереди и крики испуганных детей.
  Ранним утром девочки проснулись от громкого крика вошедшей к ним красивой молодой женщины, которая резкими ударами хлыста выгоняла сонных детей из барака во двор.
   Никто и никогда не бил Веру, испугавшись, она быстро сообразила, что нужно слушаться эту тетю и тогда та не тронет ее. Она уже бежала к воротам, когда услышала голос Насти. Застыв на мгновение, она махнула ей рукой, но Настю, как и других детей ее возраста, не выпустили из барака.
    Целый день Вера ползала по полю, засаженному свеклой, с другими детьми вырывая сорняки  на рядках. За каждое пропущенное растение, женщина хлестала их по рукам своей тонкой, свистящей плетью. От каждого удара, нанесенного любому ребенку, детские плечи вздрагивали, руки лихорадочно искали травинки, а глазенки наполнялись слезами.
      Уставшими, голодными, пугающимися любого прикосновения взрослых людей, возвращались они в барак. Единственное, что согревало сердце Верочки, встреча с Настей. Та прижималась своим тельцем к ней, гладя почерневшие от травы, руки своей любимицы.
Вера не знала, сколько времени они пробыли в этом лагере, только однажды, вернувшись, она не нашла Настеньку. Девочка, которая оставалась с ней днем тихо прошептала: - она уехала на машине к маме своей.
  Вера вскрикнула:
 - Я же говорила, чтобы она не смела садиться в эти машины!
 - Она к маме хотела, - плача, твердила та.
Вера не знала, что это были газовые машины, откуда были только два пути - в ров или в печь, в которой сжигали детей, но, запомнила, что, предлагая детям покататься, немцы никогда не привозил их обратно. Боясь потерять Настю, Вера запрещала ей садиться в них.
Теперь же силы оставили ее и она свалилась на земляной пол барака.
Девочки с трудом подняли ее и положили  туда, где оставалась Настина шаль. Проснувшись от холода, Вера потянула шаль на себя и, вспомнив об исчезнувшем ребенке, сжалась в комок, содрогаясь всем тельцем.
   По дороге на работу, куда ежедневно водили детей, замечала Вера и то, что многих из них постоянно куда-то уводили, но редко кто из ребят возвращался в барак. Ров, переполненный мертвыми телами детей, иногда пустел, часть рва засыпалась, а едкий дым из печной трубы шел постоянно.
   Вера не заплакала и тогда, когда ее вместе с другими детьми привели в чистую комнату, где на людях в военных мундирах были  белые халаты,  когда вспомнила и то, что именно отсюда всегда доно-сились страшные крики детей,  как выносили и сбрасывали в ров их безжизненные тела.
Высокая светловолосая женщина  провела теплой ладонью по стриженной голове Веры, заглянула в повзрослевшие глаза девочки и тихо сказала:
 - «нэ бойса, тэбэ нэ болно будэт».

                3

       Что было дальше, Верочка не помнила.  Она очнулась ночью от страшного холода. Одежды на ней не было, руки искали платок, которым они укрывались с Настей, но не было и его, как не было жестких досок, на которых они спали.  То ли от бессилия, то ли догадавшись о том, где находится, Вера вновь потеряла сознание…
       Приходила она в себя медленно. Однажды открыв глаза и вновь ощутив под собой ровную, жесткую постель, она с трудом открыла глаза. В лицо не светила большая и круглая луна, которую она увидела, лежа во рву и, благодаря которой, разглядела то место, куда была сброшена. От этих воспоминаний ей становилось жутко, и она вновь жмурилась, словно пыталась не видеть того, что так пугало ее.  Когда же солнце начинало светить ей  в лицо, она начинала озираться.  На больших окнах висели легкие занавески,  на стенах висели яркие полосатые коврики, чьи-то фотографии. Сначала ей казалось, что все только снится, но, услышав шаги, она вновь притворялась спящей.
      - Наконэц-то ачнулас. Нэ бойса, открой клаза. Пит  на.
    Вера не сразу поверила, что это ей не снится, и что все, что с ней сейчас происходит, уже не страшно, что эта странная женщина, коверкая язык, как маленькая, плохо говорящая девочка, ничего дурного не сделает ей.     С трудом привыкала она к новой обстановке, к этому необычному дому, к женщине, кормившей ее чем-то теплым и сладким маленькой ложечкой.
  Когда однажды Веру разбудил рев тяжелых машин, приподнявшись на локтях, она увидела в окно  куда-то бегущих людей, шарахающихся от военной техники, кричащих женщин. От страха она сползла под кровать и лежала, не шелохнувшись в темноте, пока кто-то не потянул ее за ногу.
Толи от пережитого вновь страха, толи от бессилия она вновь потеряла сознание. Очнувшись, она не могла вспомнить, как оказалась вновь в поезде, который  вез ее вместе с другими ребятишками в неизвестность.
     Только спустя много времени она поняла, что здесь, где теперь она находится, никого не бьют. Когда же ее о чем-нибудь спрашивали, она не могла понять, почему с ней говорят на том языке, который она начинала забывать. На носилках ее перенесли из вагона в какой-то дом, окруженный лесом. 
В комнате, где теперь она спала, было чисто и тихо. Когда однажды женщина в белом халате подошла к ней со шприцем, Вера вздрогнула.
  - Не бойся, - нежно сказала женщина, я быстро и не больно, вот увидишь.
Вера  закрыла глаза,  но через несколько секунд, услышав шум удаляющихся шагов, открыла, увидев перед собой другую улыбающуюся тетю.
- Как зовут тебя, девочка, скажи, не бойся, - гладя по коротким волосам, спрашивала она, - здесь тебя не обидят.
Сжавшись в комок, Вера молчала. Больше года девочка пробыла в детском доме под Ленинградом.
   Первое слово, которое она произнесла после перенесенного шока во рву, было – мама.
  Вера сидела на крылечке, когда по дорожке к их дому шли две женщины. Одну она видела уже не раз здесь, в этом доме, где она теперь жила, а другая, которая вдруг побежала к ней,   была очень похожа на ее маму. Вера вдруг вспомнила это слово, слово, которое она пыталась не вспоминать, чтобы не заплакать, как плакали Настя и другие дети, и вот теперь, вспомнив его, она сначала хрипло  и тихо, а потом громко закричала: - Мама, Мамочка!!!»
  Ей хотелось бежать навстречу дорогой, единственной, самой лучшей на свете маме, но ноги не слушались ее. Подбежавшая мать схватила худенькое тельце девочки в свои объятья и разрыдалась.
 - Девочка моя, Верочка, доченька, - говорила женщина, целуя лоб, щеки и губы дочери, - наконец-то ты нашлась. Господи, спасибо тебе, и вам спасибо, - повернувшись к директору детского дома и покло-нившись, сказала женщина.
  Все, кто случайно оказались свидетелями этой сцены, рыдали, закрывая ладонями свои лица. Казалось, что даже деревья, нависавшие своими ветвями над крыльцом, как-то особенно шелестели своими блестящими листьями. Плакали дети, выбежавшие в надежде на свою встречу с родными, но, обманувшись, так и замерли на какое-то время. Только Верочка не уронила ни слезинки, ей все не верилось, что все, что с ней теперь происходило, было правдой.
   Плакали все и тогда, когда провожая Верочку с матерью в Остров. Детский дом, в котором Вера пробыла около года, остался позади.
- Ну вот, теперь ты вернешься домой, и мы снова будем жить вместе, я так счастлива, что просто не верится, - говорила взволнованно мать, крепко держа дочь за руку, когда они шли через лес по тропинке к станции.
   - Там тебя и бабушка ждет, ты помнишь, помнишь ее?
Вера ничего не отвечала, ей казалось, что если мать замолчит, то вновь может исчезнуть и тогда уже навсегда. Девочка, спотыкаясь от быстрой ходьбы, заглядывала вновь и вновь в лицо женщины, сравнивая с тем образом, который она рисовала столько времени в своем воображении.
На душе ребенка становилось легче, когда мать, вдруг останавливаясь, прижимала ее к себе, громко чмокала в обе щеки и восклицала:
- Господи, как я счастлива, что ты нашлась!
     До станции осталось совсем немного, когда Вера заметила блеснувшее меж деревьев озеро. Она вдруг вспомнила, как несколько родников, бивших из-под земли, наполняли небольшую впадину, откуда малолетние узники брали воду ржавыми консервными банками, найденными в мусорных ящиках. Чтобы воды было больше, детей заставляли углублять емкость, выбирая песок и глину руками, палками, железками, попавшимися под руку. Стоя часами по пояс в ледяной воде им приходилось подавать гущу тем, кто принимал ее на краю этого небольшого озерка.
     Слыша частую дробь зубов, видя покрасневшие руки и ноги Настеньки и других детей, Вера стискивала до скрежета свои зубы, пытаясь уловчиться  потереть их продрогшие тела своими онемевшими от холода ладошками.  Когда же она пыталась повторить это, ее хлестали плетью, приговаривая:
        - Рхаботать! Рхаботать!!
    Мария сначала не поняла, что произошло с дочерью, когда та, вырвав ручонку, вдруг побежала в обратную сторону.  Бросив сумку, она мгновенно кинулась вдогонку.
- Вера! Верочка, вернись, - кричала она вслед убегающей девочке.
Догнав ее, задыхаясь, спросила:
    - Что, что с тобой? Куда ты, зачем? Мы можем опоздать на поезд. Оторвав  ладошки от лица дочери, она увидела дикий страх в ее глазах.
    - Что ты, что ты, девочка моя, чего ты так испугалась?
    - Вы, вы, - заикаясь, спрашивала Вера,- вы, не вернете меня снова в ла-герь?
    - Господи, о чем ты? – не понимая, спросила мать, прижимая к себе дочку.
    - Озеро там, я не хочу туда.
    - Какое озеро, Верочка?- непонимающе спрашивала Мария.
Мы рыли его в лагере ложками и палками, вода была очень холодной, а нас били по рукам, если мы плохо работали.
      - Девочка моя, это другое озеро, его никто не рыл – говорила потрясенная Мария, взяв Веру на руки, словно грудного ребенка.
Она несла ее до самой станции, обойдя небольшое лесное озеро стороной.

               
                4

      Вернуться в свой дом Мария долгое время так и не смогла. Вместе с Дусей они с трудом пробрались в деревню, где жили  дальние родственники Маши. Там она застала и свою мать. Немного передохнув, Евдокия, попрощавшись с женщинами, ушла. Позже, Мария узнала, что  родные Дуси так и не нашлись,  что воевала она в партизанском отряде и погибла в конце войны.
После освобождения  Острова от немцев, Мария вместе со своей матерью - Татьяной Владимировной вернулись  в город. Дом Вериной бабушки, по отцу, как и соседние избы на их улице, сожгли немцы.
Мария получила похоронку на мужа, незадолго до того, как отыскался след Верочки, эта надежда и спасла ее от горя.
  Татьяна Владимировна взволнованно ждала прибытия поезда, в котором должны были приехать ее дочь с найденной внучкой.
 Когда они вышли  из вагона, даже повидавшая всякого на своем веку, старуха не выдержала и заголосила:
- Дитятко мое, что же они сделали с тобою!..
Она протянула трясущиеся узловатые пальцы к ребенку, но, увидев предупреждающий строгий взгляд дочери, быстро вытерла фартуком глаза и зачмокала губами у лба внучки.
Долго привыкала Верочка к тем людям, к которым так долго стремилась всем сердцем, и которые теперь окружали ее вниманием и постоянной заботой. И все-таки она убегала порой туда, где никто не мог ее найти, и помешать ее тяжелым воспоминаниям. Она садилась в высокой траве у самой реки и перед ее глазами возникала одна и  та же картина, от наваждения которой она еще очень долго не могла избавиться. Вздрагивая от своих воспоминаний, она понуро возвращалась домой или шла в школу.
      Будучи несколько старше своих одноклассников, она  не очень выделялась среди ребят из-за своего маленького роста.  Отросшие крупные кольца волос, вздернутый остренький носик делали ее похожей на парнишку, несмотря на то, что мать с бабушкой старались вплести в ее кудри ленту и как можно лучше нарядить девочку. Но лента ко второму уроку спадала с шелковистых волос и исчезала в кармашке фартука, а Вера после уроков снова убегала к реке.
    Через год Веру было уже не узнать, она поправилась, щеки порозовели, а голубые глаза полыхали на округлом личике.
Именно поэтому ее сразу и не узнал Юра, когда они встретились на приеме у детского врача, куда ее привела бабушка.
Сначала Вера обратила внимание, что на щеке мальчика, стоящего впереди нее, был  шрам, потом она стала вглядываться в его глаза. Что привлекло ее внимание  к нему, она и сама сначала не понимала, но, узнав, не посмела окликнуть.
   Юрка, то ли от ее пристального взгляда, то ли еще от чего стал озираться по сторонам. Бабушка, заметив взгляд внучки, спросила:
    – Кто это, Верочка, не признаю никак.
    - Это Юра – она хотела добавить «с нашей улицы», но промолчала, вспомнив, что не знает, где он теперь живет.
 Юра удивленно посмотрел на щекастую голубоглазую девчонку и вдруг, вспомнил такие же  глаза, которые он видел в поезде, увозившем его в Германию несколько лет назад.
     - Это ты? Ты? – А твоя сестренка…ошарашено спрашивал парнишка.
    - Какая сестренка? Что-то ты напутал, обознался, должно быть.
Вера никогда и никому не рассказывала о Настеньке, боясь, расспросов о ней. Ей казалось, что в том, что Настя  не вернулась, виновата именно она.
    - Да нет же, с ней была младшая сестра, - не понимая, почему Вера скрывает, уверенно сказал Юра.
    - Да не было у нее никакой сестры, - уже окружающим людям твердила старуха, - одна она у нас.
Вера не выдержала, слезы полились по ее щекам.
Рассерженная старуха без очереди завела девочку к доктору, что-то, громко объясняя и возмущаясь.
  Когда же Вера с Юрием встретились вновь, к разговору о Насте, они уже никогда не возвращались.   
Вера была на пять лет младше Юры, но никто их дружбе не удивлялся. С мальчишками ей всегда было интереснее. Они не боялись высоких крутых гор, с которых можно было съехать на самодельных санях, а то и лыжах, летом с ними можно было ловить рыбу в реке под странным названием «Великая» и прыгать в воду солдатиком. Но с Юрой их связывало нечто иное, то, что не каждому расскажешь, да и не каждый поймет.

                5

      Отец  Юрки с войны домой не вернулся, кроме него  у матери было еще две дочери. В комнате, кроме  кроватей и стола, да пары скамеек у них ничего не было. Одежда матери и сестер поизносилась до такой степени, что сквозь нее можно было разглядеть тощие их тела. Да и что могло тогда у людей быть, когда вся страна была разбита и разграблена.  Двери в домах и квартирах редко закрывались даже на ночь на замки, город был небольшой, все знали, кто и на что живет, воровать у людей было нечего. Мать Юркина концы с концами еле сводила, и, хотя он прекрасно рисовал, никто на это особого внимания не обращал. После седьмого класса он стал подрабатывать, где только мог, чтобы помочь матери поднять младших сестер на ноги.
     Ему нравилось, как выглядела Вера в своих нарядных платьицах, с белыми лентами в волосах. И когда однажды мать сшила сестрам новые платья, он был счастлив.
    - Ну вот, теперь и вы аккуратненькие, а то, как замарахи.
Сестры, переглядываясь, хохотали над братом, дразня его Веркиным женихом.
     - Дурочки, - незлобно говорил Юра, - что вы понимаете…
Но однажды, возвращаясь из леса с полными корзинами грибов, он, остановив Веру, сказал:
   - Слушай,  давай, посидим как-нибудь  с тобой на берегу, там, на нашем месте, я тебя нарисовать хочу, на память.
 Вера согласилась, совсем не догадываясь о том, что вскоре им предстоит долгая разлука.   Опустив с мостика ноги в воду, Вера удила, изредка поглядывая на то, как хмурился Юрка, когда у него, по-видимому, что-то не получалось.
   Бросив несколько окуньков в ведерко, она стала рассматривать Юркино лицо и руки. Длинный шрам почти не портил его лицо, жесткие темные волосы, по-видимому, не поддавались никаким гребням. Вере приятно было видеть его, говорить, а еще лучше молчать сидя рядом. Он не был похож на тех подростков, которые трещали без умолку, было  в нем что-то близкое, до боли понятное, родное. И тогда Вера жалела, что он - не ее брат. Как и сейчас, когда оба они молчали, Вера была уверена, что он думает о ней, как и она о нем. Ведерко было уже полно, и Вера встала, чтобы смотать удочку.
Подойдя тихонько к Юрке, Вера хотела посмотреть, что у того вышло, но он быстро спрятал рисунок в старую газету и убежал, крикнув на прощание, что завтра зайдет за ней как обычно.
Через месяц, прощаясь с Верой, Юрка подарил ей свой портрет, нарисованный карандашом на тетрадном листке. Бабушка, увидев набросок, всплеснула руками: - надо же, как нарисовал себя, как живой! Настоящий художник…

                6

    Друзей у Веры хватало, но на то место, где они часто сидели молча с Юркой у реки, она никого не приводила. И только иногда, когда ей было особенно грустно, подолгу стояла там, вспоминая все, что было связано с ним и с тем временем, о котором только с ним  могла говорить.
  Мать с бабушкой старались никогда  не напоминать ей о том страшном времени, молчали, боясь сделать больно, да и вообще, говорить об этом, тогда не было принято.
 После семилетки Вера пошла учиться в вечернюю школу, а, окончив ее, поступила на вечернее отделение технического вуза. Работать и учиться было нелегко, а тут еще что-то спина стала болеть так сильно, что Вера уже не могла спать по ночам. Днем на работе немного забывалась, а к ночи совсем было невмочь.
 Врачи ничего у Веры не находили, румяная, белолицая она была для них просто симулянткой, которой не хотелось работать. Так продолжалось до тех пор, пока Вера совсем не слегла. Сделав повторные снимки и вспомнив, что она прошла в лагере Саласпилс, ее положили в больницу, для больных туберкулезом, где она пролежала в гипсе два года. И кто знает, сколько бы ей еще пришлось лежать, если бы не врачи, приехавшие из Ленинграда. Осматривая по очереди лежавших в то время людей в больнице, они натолкнулись и на Верину историю болезни.
     - А, что эта больная у вас делает? – спросил немолодой доктор, рассматривая ее снимки.
Когда ему на ухо что-то прошептали, он удивленно поднял брови и еще раз взглянул на новые снимки, сравнивая их с теми, что сделаны были два года назад.
    - Да нет же, - строго сказал он, - это простое смещение, разрушений нет, а о туберкулезе и говорить нечего. Ставьте ее на ноги.
    Когда Вере сообщили об этой новости, она проплакала всю ночь. Радость смешалась со страхом,  двух  потерянных лет вернуть было невозможно. Конечно, Вера очень много читала, продолжая учиться в институте, но оторванность от того мира, где можно было танцевать, плавать, ходить по лесу, да просто полежать под солнечным или звездным небом, делала ее жизнь не очень радостной. Когда же, наконец, час встречи с этой жизнью настал, он показался Вере самым тяжким испытанием.
   Сколько раз она представляла себе, как вновь пойдет в новеньких румынках по родному городу, как будут молодые парни смотреть ей вслед, а теперь пот, стекавший с ее лба, застилал глаза, резкая боль пронизывала все ее ослабевшее от долгого лежания тело. Вере все время хотелось лечь, но главврач больницы  не спускала с нее своих колючих темных глаз. Нет, она не кричала, не требовала пройти еще раз по коридору, она просто внимательно следила затем, что делала эта мужественная, упрямая девочка.
Позже, выписывая Веру из больницы, она говорила:
     - Держись, дочка, корсет не снимай, пока я не разрешу, если хочешь по-настоящему встать на ноги.
  И Вера вернулась на прежнюю работу, встречалась с подругами, ходила на танцы и подолгу сидела на заветном месте у реки.
     -  Ну вот, девонька, теперь осталось замуж тебя отдать и я спокойно помереть могу, - сказала как-то бабушка, любуясь Верочкой, кружившейся перед зеркалом в новом платье.
    - О, бабулечка, тогда ты не скоро умрешь, у меня и жениха-то еще нет, - задорно смеясь, и целуя мать с бабкой, говорила внучка.
   - Как нет, а Васька, Нинкин квартирант, все глазищи проглядит, пока ты по нашей улице идешь, - горделиво возражала старуха.
   - Да он на Лильку пялится, а не на меня, а тебе все кажется, что лучше твоей внучки и не сыскать, правда, мам?
   - Лилька конечно красавица, высока, стройна, бела и умом и всем…
    - Взяла, - вместе закончили они, повалившись на кровать.
Когда смех стих, Вера как-то задумчиво спросила: - Мам, а замужем быть хорошо?
  - Да я уж и забыла, грустно произнесла Мария, - хотя, как тебе сказать, попадется хороший человек, так лучше и не надо, а если как у нашей соседки Нинки, так уж лучше век одной куковать, чем тя-нуть непосильный груз, когда ни любви, ни уважения, а одна привычная жалость, да презрение к мужу.

                7

      Мария вспомнила, как она совсем юной девушкой выходила замуж за Петра - одного из самых завидных женихов. Это был красивый, высокий, широкоплечий парень с маслеными карими глазами. Родители его были из середняков, их не раскулачивали, хотя жили они по тем меркам не бедно.
     На свадьбу Петр подарил Марии золотое колечко и сережки, а она смогла лишь расшить свадебную рубаху, сшитую матерью для зятя. Кто носил теперь те украшения, отнятые у нее немцами, принесло ли это им счастье, испытанное ею тогда, в день свадьбы? 
    Но все реже и реже вспоминала мать Веры своего единственного мужа, лицо стало стираться из памяти, и только старые довоенные фотографии напоминали ей о замужестве.
   Любила ли она его? Ни сейчас и ни тогда никто ее об этом не спрашивал. Посватался – пошла, чего ж лучше искать?  Подруги с завистью смотрели  вслед, когда Петя вел ее из церкви к себе в дом, да и потом не раз говорили: - повезло тебе, Машка, и что только он нашел в тебе?
     Мария на вид была хрупкой, тоненькой девушкой, но взгляд ее почти синих глаз, мог резануть так случайного обидчика, что многим казалось,  только коснись ее, задень случайно ее руки, получишь тя-желую затрещину.
    После рождения дочери появилось странное чувство привязанности, привычки ли к мужу, но сердце начинало стучаться сильнее, когда муж, возвращаясь с работы, крепко целовал ее в губы, тогда ей самой хотелось его ласки. Петя был щедрым, часто баловал ее подарками, за что свекровь ела его поедом.
- Не балуй ее, ишь, разъелась как на наших харчах, - ворчала она, но родившуюся вскоре Верочку и сама баловала не меньше.
     Похоронку на мужа Маша получила не сразу, сначала написали, что без вести пропал, а уж потом, вернувшийся из госпиталя без ног его товарищ сообщил, что убили Петра, когда они вместе с другими бойцами выходили из окружения.
       Мария не плакала, после того, как фашисты увезли Верочку, она вообще редко говорила, выжила только благодаря Евдокии да матери, которая долго не могла прийти в себя, после того как деревня, где она родилась и прожила всю жизнь, была сожжена. Только после того, как нашлась Верочка, у Марии с матерью появился интерес к жизни.
    Родителей мужа расстреляли немцы, когда старики пытались не впустить поганых фрицев в свой дом. То ли поселили кого-то, то ли штаб у немцев там был, но дом остался цел после их ухода, нашлись и кое-какие вещи, из которых потом Мария с мамой перешивали что-то для себя и для девочки.
       Младший брат Петра, вернувшись из Чехословакии после войны,  пока не обзавелся семьей, помогал им, чем мог. Не раз он пытался сосватать Марии то товарища с работы, то боевого друга, приезжавшего к нему погостить, да никто не пришелся ей по душе. А когда встретился такой человек, дочь повзрослела, стыдно было уже чужого мужчину в дом пускать.
      Он был немолод, вдов, работал мастером на заводе, где, восстанавливая цеха, трудился с утра до ночи, обедать домой не ходил, питался в столовой, где работала Мария поваром. Там она с ним и познакомилась. До официально сделанного предложения, они уже были знакомы не один год, но когда Мария услышала, что ему никто не люб кроме нее,  раскраснелась, как девчонка.
   - Стары мы с вами для любви-то, у меня дочь – невеста.
   - Вот и хорошо, выйдет замуж она, появятся семейные заботы, а вы, Машенька, как же тогда?
    - А я внуков буду нянчить.
    - Так вместе и будем их нянчить, - взяв ладонь Марии в свою тяжелую руку, сказал с улыбкой Андрей Степанович.
    - Рада бы, да не могу, стыдно перед мамой и перед дочкой.
Так и жила Мария  радостями и печалями своей Верочки долгие одинокие годы.

                8

      Верочке шел двадцать четвертый год, пора было и замуж  выходить, образование получено, чего еще ждать? – думала старушка, - да и жених ей нравился, работящий парень, все в его руках ладилось, вон, сколько соседке Нинке в доме поделал, а калитку резную смастерил всем на зависть.
      Вере и самой нравился этот веселый, разговорчивый, открытый парень, не было в нем ни хитрости, ни жадности, чего она так не люби в людях.
         Василий водил Верочку на танцы, в кино и все уже думали, что их свадьба - дело решенное.  Но, однажды, провожая ее домой, задал вопрос от которого Вере стало так холодно, что казалось ничто уже не сможет вновь согреть ни рук, ни сердца, ни души.
- Вер,  ты говорят, два года в туберкулезке лежала?
- Да, по ошибке врачей, у меня смещение позвонков было, - не поняла сначала Вера, - а, что?
- А дети у тебя будут?
- Не знаю, - растерянно произнесла Вера, - а у тебя?
- У меня, конечно, я парень здоровый, в армии, когда служил, даже врачи удивлялись, я даже на зубную боль никогда не жаловался, а у остальных то желудок, то-то, то се…
     Хвастаясь, он даже не понял, почему вдруг Вера хлопнула калиткой перед самым его носом и убежала в дом. Больше, как не пытался Василий с ней заговорить, Вера его не слушала, стараясь обходить его стороной.
   Мать с бабушкой недоумевали: - Что это Вася к нам не заходит, вы что поссорились?
      - Навсегда, - вскинув остренький носик, гордо отвечала Верочка, - и не спрашивайте больше меня о нем.
    - Смотри, девка, раскидаешься, как бы плакать  не пришлось, - сердито говорила бабушка, - женихов нынче раз, два и обчелся.
И вдруг, Вера расплакалась: – А зачем мне замуж выходить, если у меня детей не будет? Кому я такая нужна?
   - Да кто же тебе такое сказал, да кто же это выдумал?
Старуха стянула шаль с кровати, набросила на плечи и быстро засеменила к Нинкиному дому.
   - Мама, мамочка, верни ее! - ужаснулась Вера.
    - Нет уж, пусть за все получит, меньше языком трепать будет, понятно, для Лильки своей Нинка постаралась.
     Бабушка вернулась взволнованная и раскрасневшаяся:
     - Ишь, подлюки какие, ну ничего, бог-то он все видит, - не унималась она, но, увидев заплаканные лица Верочки и Маши, сказала:
   – Чего это вы? Было б об чем, а ну, Верка, неси нашу наливочку.
    Вишневая наливка была сладкой и тягучей, ноги от нее тяжелели, а язык заплетался то ли за зубы, то ли за слова, которые трудно было произнести.
    Больше в их доме о Василии никто не вспоминал, даже когда через три месяца он, расписавшись с Лилькой, сыграл свадьбу и увез ее в Псков.
      Долго не засиделась и Вера. Когда однажды после танцев молодой лейтенант предложил ей проводить до дома, она не отказалась.
                9

        По хрустящему снегу шли они по вечерним улицам впервые вместе. Вера больше молчала, коротко отвечала на вопросы, либо вовсе кивала головой. Владимир, так звали молодого человека, рассказывал девушке про Украину, где родился и вырос, про то, как дрались на улице с детьми бендеровцев, как мать не хотела, чтобы он уезжал учиться в военное училище, оставляя ее совсем одну.
      Но, чтобы не говорил ей этот человек, она все время сравнивала его с Василием. Так же высок и строен, так же весел и разговорчив, только глаза были у Володи большие и серые, словно легкие дождевые облака на весеннем небе. И все-таки что-то ныло в ее груди, не давая возможности просто расхохотаться, как прежде, ни о чем, не задумываясь, над шутками этого парня.
Когда же спустя короткое время он сделал ей предложение, объяснив его скоропалительность отъездом в Ригу, где он теперь должен был продолжить службу, Вера резко спросила:
      - А вы не боитесь, что я не смогу иметь детей?
- Не боюсь, вы и сама как ребенок, мне бы с вами справиться.
     Вскинув брови, Вера недовольно фыркнула: - Тоже мне, герой нашего времени.
   Но замуж пошла, а через год у них родилась дочь Настенька. Вера не объясняла, почему так решила назвать дочь, а для Володи было счастьем иметь еще одну кнопку в доме.
     Впервые встретив эту заносчивую девчонку на танцах, он решительно сказал своему другу: - Женюсь!
На что тот только рассмеялся:
    - Попробуй, наплачешься, девушка с характером.
        Но Володя никого не послушал, а потом  не пожалел о своем выборе. Жили они дружно, маленькая Настенька была настолько неугомонной, что, когда в семь с половиной месяцев она самостоятельно пошла, никто этому не удивился.
     - Вся в маму шустрая, - говорил Володя, беря дочь на руки и подбрасывая ее к потолку, - ничего не боится.
       - Не то, что ты, - укоризненно говорила жена.
       - Да, Верочка, тебя я иногда побаиваюсь, особенно когда ты губки свои в трубочку складываешь, а лобик хмуришь, - шутливо парировал он.
    Вера знала, чувствовала, как сильно любит ее муж, и все-таки душа ее была не на месте, Василий не уходил из ее памяти. И когда они ехали на похороны  бабушки домой в Остров, сердце заколотилось от приближающейся  станции, от того, что может вновь встретить свою прежнюю любовь.
     С одной стороны ей хотелось, чтобы все увидели, какой у нее красивый муж, какая замечательная дочка, а с другой - она боялась встретить и счастливого Василия. Ей казалось, что именно с ней он был бы по настоящему счастлив, хотелось увидеть, что раскаивается в своем неверном выборе. Но ничего подобного не случилось.
       Володя уехал на службу сразу после похорон, а Вера пробыла у матери около месяца, помогла вырыть картошку, побелить кухню.
- Вижу, спросить хочешь о Василии с Лилькой? – сказала Мария, когда, вымыв полы и уложив Настеньку спать, дочь села к окну о чем-то задумавшись.
    - Да нет, мам, по Володе соскучилась.
    - Вот это правильно, хороший он человек, чего ж еще лучше и Ваське твоему ни чета, офицер, а тот кто? Работяга, говорят, пить стал, Нинка и сама теперь не рада, наверное, что отбила его у тебя для дочки.
       Вера и сама понимала, что ее Володя умный, добрый и скромный человек, но руки Василия такие большие и сильные, его песочного какого-то кошачьего цвета глаза, не давали покоя. Их взгляд проникал в самую душу, будто спрашивал – ну, что счастлива без меня, - а рот, его большой рот кривился в страшной ухмылке, от которой Вера вздрогнула.
- Ты, что замерзла, дочка, надень вон носки, да шаль набрось, а-то давай печь затопим.
- Да нет, мам, не надо.

                10

       Володя встречал их в новой зимней шапке, которую они купили ему еще весной, случайно встретив в магазине. Шапка закрывала несколько высокий лоб, что делало его просто неотразимым. Когда, поцеловав жену, он взял Настеньку на руки, Вера вдруг еще раз поцеловала мужа и счастливо улыбнулась. Муж сделал вид, что не обратил на это внимание, но дома, посадив жену на колени, спросил:
      - Скажи честно, ты скучала по мне?
      - Скучала, смущенно уткнувшись в плечо Володи, прошептала Верочка.
     - Ты знаешь, что я люблю тебя?
     - Да, - еле выговорила она, утопая в его поцелуях…
     Внимание и терпение мужа делало жизнь Веры, как и многих русских женщин,  выходивших замуж не по любви, устроенной и стабильной, а что еще нужно было, если сыты, обуты, одеты и, в общем-то, счастливы дети.  Может, как говорила бабушка - терпение и трут, и впрямь все перетрут,  и когда-нибудь она совсем забудет кто такой этот Василий?
Голос мужа оторвал Веру от  неприятных воспоминаний.
   - А, знаете ли вы, милые дамы, что я для вас приготовил сюрпризы? – спросил Володя, сажая Настеньку ужинать.
   - Как только дитятко покушает, она получит небольшой пакет с игрушками, а мы, Верочка сейчас идем с тобой на выставку одного художника, твоего земляка, кажется.
   Пока  Настенька рассматривала целую кучу игрушек, Вера, уложив волосы и подкрасив губы, стояла перед зеркалом, надевая бусы и серьги из янтаря, подаренные мужем.
    - А ты с Элзой договорился, чтобы она с Настенькой побыла? Что-то ее нет еще.
Володя не успел ответить, как в квартире раздался звонок.
   - Вы еще не одеты, опоздаете. И не волнуйтесь, все будет отлично, правда, девочка моя?- говорила пожилая женщина, беря на руки малышку.   - О, сколько папа тебе игрушек накупил!
Вера с мужем часто ходили на выставки, концерты и в кино, оставляя эту женщину с дочерью. Вера познакомилась с ней ранней весной, сажая под окном цветочную рассаду.
         - О, вы тоже любите цветы? Тогда давайте я вам помогу, – сказала подошедшая к ней миловидная женщина. Они быстро разговорились. Когда же работа было сделана, Вера предложила Элзе вместе позавтракать:
    - Знаете, муж рано уходит на службу, а мне одной не хочется, но с вами я бы с удовольствием это сделала и еще поболтала. Вы не возражаете?
     - Только забегу домой, кое-что захвачу.
  Она жила одна на первом этаже их двухэтажного дома, и когда увидела Настеньку, сама предложила свою помощь, с тех пор так и повелось…
      Взглянув еще раз на себя в зеркало, Вера поцеловала дочурку и, взяв мужа под руку, вышла из подъезда, стараясь шагать с ним в ногу. Шаги у Володи были большими, и она едва поспевала за ним. В городе было красиво от искрящегося голубоватого инея, покрывавшего ветви деревьев, пушистые лапы елей и сосен, кустарник напоминал сказочную изгородь. Разрумянившиеся супруги изредка по-глядывали друг на друга и чему-то весело улыбались.
       Подходя к центральному выставочному дому, Вера закрутила головой, как всегда ища знакомых. А Володя, прочитав афишу, сказал: - Ну, вот, я был прав, он твой земляк Юрий Горбунов.
   Вера не сразу поняла, что сказал муж, но имя и фамилия, услышанные ею, заставили ее вздрогнуть.
- Что, - не понял Володя, - кого-то из наших нашла?
Вера, ничего не отвечая, всматривалась в афишу, перечитывая ее еще и еще, пока  он не потянул ее к раздевалке.

                11

    - Это же Юрка, Юрка, я уверена, – быстро раздеваясь, говорила она, - я уверена, что это он! Интересно, а сам он здесь или только работы на выставку привез?
     Картин было несколько десятков, пейзажи и натюрморты, но в основном это были портреты. Вера и Володя внимательно рассматривали работы, обмениваясь впечатлениями. Сначала они не замети-ли, что на них кто-то пристально смотрел, но высокая блондинка, стоявшая рядом сними, тихо прошептала:         - на вас смотрит художник, я его знаю, он у нас в Ленинграде уже выставлялся, больше других, мне нравится его работа…
Она не успела закончить, как Юрка уже принародно обнимал Веру.
     - Господи! Откуда ты здесь, Верочка?
     - Я? Я с мужем, знакомься, Володя, это Юра, то есть…
     - Просто Юрий, так проще, не правда ли? – улыбаясь, спросил он, - вы здесь какими судьбами?
    - Я здесь служу, а Верочка с дочкой меня дома охраняют.
     - У тебя уже есть дочь, взрослая?
     - Настеньке скоро два будет.
     - Ты назвала ее Настенькой?
     - Да, - грустно ответила Вера.
    - Ну, что ж, наверное, ты права.  Да, а ты свой портрет уже видела?
    Юрка, в каком-то странном пиджаке, с длинными волосами, все такой же худой и нескладный потянул их, взяв обоих под руки, в следующий зал.
      Вера, идя за ним, надеялась увидеть себя на портрете именно на том месте, где он рисовал ее в последний раз, но, остановившись  в нескольких шагах от портрета, онемела, увидев огромные, переполненные ужасом глаза девочки. Да, это была она, он рисовал ее по памяти, вспоминая тот страшный вагон, увозивший их всех в неизвестность.
   Вера очнулась, когда блондинка вновь подошла к ней и сказала:
    - Я тоже плакала, когда впервые увидела портрет этой девочки. И вдруг, заглянув Верочке в глаза и что-то поняв, взволнованно сказала:
        - Так это вы? Да, да, ну, конечно, как же я сразу не догадалась…
Уже на улице она долго провожала их  взглядом.
     Юрка остался у них ночевать, так как разговорам не было конца,  его отъезд  был назначен на утро.
Намотав на шею свой длиннющий шарф, и поцеловав руку Вере, сказал: - Я очень рад за вас, ребята, вы отличная пара! Потом,  посмотрев на Володю, добавил – берегите ее, это - редкая девушка.  Надеюсь, что мы еще встретимся.
      Когда через несколько лет он умер, его сестра передала Вере ее портрет, нарисованный Юрием перед их расставанием в Острове. На обратной стороне было написано - «Единственная».
  Вера ничего не знала о его жизни с того времени, как он покинул родной город, и вот теперь, слушая сестру Юрия, чувствовала непоправимую вину перед ним.
  - Если бы ты знала, Верочка, как Юра любил тебя, я даже не знаю, кем ты была для него. Ведь он так стеснялся нашей бедности, что и признаться  не смел в своих чувствах тебе. Все твердил нам с сестрой:
   - Ну и неряхи, ну и грязнули. Посмотрите, какая Верочка все время чистенькая, аккуратненькая, а вы.…
      И вот когда работать пошел, все нас старался нарядить, и потом, когда картины уже стал продавать, все нам с мамой помогал.  А ведь он вернулся из Германии очень больной, били его там часто, ведь он все убежать пытался, эх, Юра, Юра…
    Вера плакала вместе с ней. Ей было горько оттого, что лучший друг в ее жизни, знавший о ней все, даже о Настеньке, не мог рассказать ей всего, от чего страдала его душа.
        Почему мы так жестоки и несправедливы к самым дорогим людям, – думала Верочка, - почему начинаем понимать это только  тогда, когда теряем их навсегда? И вдруг, перед ней возник образ Володи. Она ясно увидела, поняла, что, живя с ним, лишь позволяла любить себя.
 
                12

      - Кто я без него, без его любви, заботы и внимания? Ведь именно это давало мне возможность быть уверенной в своей жизни, гордо нести голову, а не опускать  понуро в землю глаза, как это делают одинокие женщины, которым не на кого и не на что  было надеяться. Почему же у меня так мало терпения и любви к нему? – корила она себя.
     Счастье – это когда тебя любят и понимают, когда стараются угадать твои желания или когда ты сам любишь и стараешься сделать все, чтобы любимому тобой человеку было светло и радостно жить. А может, когда люди любят друг друга и живут друг для друга? Но бывает ли так в жизни?
      Вере всегда казалось, что, готовя еду, стирая белье, воспитывая дочь, она и так много дает мужу, чего ж еще нужно? И лишь теперь, она поняла, что ее душа  до сегодняшнего дня принадлежала Василию, он держал ее неизвестной силой, которой не было у Володи. Что же это за сила, неужели это и есть любовь? Но разве можно  любить человека, который предал тебя, отверг только потому, что кто-то солгал? – терзаясь в догадках, рассуждала про себя Вера. - Можно ли любить за это? А может и не любовь это, а просто обида, которая жжет меня столько лет?
         В поезде, возвращаясь в Ригу, она так и не уснула.  Володя, как всегда встречал с улыбкой, нежно прижимая Веру к себе, спросил: - Ну, как ты, держишься? Настоящих друзей терять трудно.
   - Господи, как он все понимает!? - Подумала Вера и, глубоко вдохнув морозного воздуха, она взяла мужа под руку и зашагала с ним к дому, где их ждала Настенька.
    - Как же хорошо у нас! Вера не сразу показала мужу привезенный ею портрет.
     - Конечно же, он любил тебя, Верочка, - рассматривая его, сказал Володя, - я это как только увидел Юрия, понял, а уж увидев на выставке тот портрет, у меня просто сердце защемило, - неужели, - думал я, - он знает и любит тебя сильнее?
- Вовка, какой ты у меня замечательный, как мне легко и спокойно с тобой, - садясь к нему на колени, призналась Верочка.
        Сидя в кресле и баюкая жену, как маленького ребенка, Володя был счастлив оттого, что это маленькое, хрупкое, но очень сильное существо он мог прижать к себе, что оно всецело принадлежало ему.
    Многие пары, живя рядом, порой так и не становятся, по-настоящему, близки друг другу. Володя вдруг вспомнил свою мать, которая вот так же качала его уже не маленького, как ему казалось, ребенка, сидя на скамейке в саду под яблоней, там, на Украине. 

                13

       У Степаниды были длинные густые темные волосы, которые, заплетя в косу, она укладывала вокруг головы. Нерастраченные нежность и ласка, рано овдовевшей матери Володи, доставались единственному сыну.  Он не помнил, чтобы мать когда-нибудь всерьез наказывала его или долго за что-то сердилась. Даже, когда он приходил домой в синяках и разорванной единственной рубахе, мать брала его под подбородок и, заглянув строго в глаза, спрашивала: - за правое ли дело воюешь, сынок? И, когда Вовка смело отвечал, что никогда не станет позором их семьи, она, потрепав нежно вихрастые волосы сына, говорила: - тогда мыться и есть. Мягкие серые глаза ее, всегда светились добротой. Не зря они сразу сошлись с Верочкой. Нельзя было понять, кто именно был ее настоящим ребенком, и только цвет глаз выдавал родство Володи с матерью.
    Она и после войны работала медсестрой в районной больнице. И на всех у нее хватало ласковых слов, всем старалась помочь, чем могла.
Когда впервые она увидела Настеньку, всплеснув руками, воскликнула:
     - Надо же, как на Савелия моего похожа, ну, вылитый дед, а бровки-то, бровки! Надо же, как передалось.
   – Как сфотографируете, мне фотокарточку пришлите, не забудьте.
      Сама же она постоянно присылала детям ароматные сухофрукты, игрушки и одежонку для внучки. И если иногда в письмах начинала жаловаться на то, что они редко ей пишут, Володя с Верой старались обязательно к ней нагрянуть, тогда в доме Степаниды начиналась суматоха.      
    Соседки по очереди, как бы невзначай заходили в дом, и тогда смотринам и разговорам не было конца. Когда же она чувствовала неловкость от нахальства подруг перед сыном и снохой, брала Настеньку на руки и уходила показывать ее тем, кто еще не успел  заглянуть в ее дом. Возвращалась Настенька всегда с узелком, в котором были неприхотливые подарки. Володя делал сердитую гримасу, журя мать за то, что та портит им дочь.
    - Да что ж в этом плохого, - говорила застенчиво Степанида, - вы же так редко бываете у меня…
    - Ты о чем задумался? – заметив устремленный в окно взгляд мужа, спросила Верочка.
    - Маму вспомнил, - тихо ответил Володя, прижимая к себе жену, - знаешь, я думаю, мне с женщинами повезло.
    - Мама у тебя и впрямь замечательная, и почему говорят, что если свекор не выдаст, то свекровь глаза выест? Мне кажется, она и сердиться-то по настоящему не умеет.
    - Умеет, я однажды в детстве видел, как она кричала на одного папашу, с сыном которого я в очередной раз подрался. Я тогда сам так удивился…
- Просто она тебя очень любит. Слушай, а давай рванем к ней, заодно свой жигуленок испытаем? – задиристо предложила Вера.
   - Сейчас не могу, а вот в отпуск, пожалуй.
Но до отпуска ждать не пришлось. Соседка позвонила  поздно вечером, сообщила, что Степаниде сделалось плохо, и ее отправили на скорой помощи в больницу. И, хотя она приказывала детей не беспокоить, та все-таки решилась ослушаться.
     - И правильно сделали, спасибо, вам.
     - Ну, что, Володя? – встревожено спросила Вера, - надо срочно ехать.
Они приехали через два дня, но матери Володя в живых уже не застал. На похоронах матери, он не плакал, но, возвращаясь домой, вдруг попросил  Веру прочесть вслух стихи Сергея Острового «Мать».  Когда Вера дочитала стихотворение, которое она как-то выучила ко дню восьмого марта, чтобы прочитать его на вечере в доме офицеров, увидела, что по щекам мужа текли слезы. Она прочла еще несколько полюбившихся им стихов, потом запела грустную, нежную песню. Они с Володей пели всегда в дороге, в гостях, в клубе на вечерах. Володька хорошо играл на гитаре, от того у них не переводились гости.

                14

        Элза как-то заметила:
    - Вы - русские никогда не будете богатыми, вы тратитесь на друзей, но ваши души от этого богаты и щедры, как ни в каком другом народе. Может это и хорошо для бога, но полезно ли для вас самих?
- Да, русские люди щедры и гостеприимны, но у них есть поговорка –
 « незваный гость хуже татарина», - смеялась Верочка.
В семье Вериных матери, бабки, отца и его родителей работать и ценить копейку умели, никого не обидят, но и лишнего не передадут. Нищими никогда не были. Да и теперь Вера с Володей, как им казалось, жили в достатке.
          Одно только смущало Веру – грязь и запущенность улиц в городах России, да и деревни чистотой и уютом не отличались. Другое дело в Прибалтике. Куда не взглянешь, цветы, красивые ухоженные дворики, полисаднички. Приезжая к матери или свекрови, Вера всегда привозила либо цветочные семена, либо рассаду, ей хотелось, чтобы цветущие растения были повсюду, чтобы близким людям цветы напоминали о них с Володей и Настенькой. Вера знала, как любила Степанида хвастаться, поливая петунью, астру, настурцию и другие цветы  перед подругами и соседями: - у моей сношеньки и в Риге море цветов, да и сама она, как белая ромашка, а глазоньки, что незабудка лесная.
      Вспоминая еще и еще раз мать Володи, она думала о том, что русский народ  щедр потому, наверное, что необычайно силен духом. Ведь только сильный человек может быть щедрым и великодушным. Переживший сам немало бед, он видел, чувствовал горе других людей.
        Вера вспомнила, как рассказывал брат отца, вернувшийся с фронта о том, как делились наши солдаты последним не только в своих городах, но и в освобожденной Европе, отдавая детям и старикам хлеб, консервы и мыло. Да и не только своих жалели, подкармливали пленных немцев, оставленных восстанавливать страну после их варварских разрушений.
  Но от чего так трудно и бедно живет наш народ? Отчего прошедшие этот ад войны живут хуже, чем те, кто отсиживался в это время далеко от нее? Доверчивый и чистый русский народ стыдится жить лучше, чем сосед? Голодая сам, кормит таких же обездоленных. А кормили и помогали ли ему самому?
- Что это, - думала она, - неужели и правда доброта лучше воспитывает, учит, чем насилие и жестокость.  «Умом Россию не понять…» - пришло ей на ум. А может и не нужно понимать, нужно чувствовать, как чувствуем, ощущаем природу, оставаясь с ней наедине. Мы доверчиво подставляем лицо солнцу, входим в озеро или в реку, ложимся в степные или лесные травы. Мы так же легко вступаем в разговор с незнакомыми людьми, обнажая перед ними свою изболевшуюся душу, и те доверчиво выслушав, могут вместе с вами поплакать над неудавшейся судьбой вашего сына или дочери, а при расставании приглашаем в гости, как близких и родных людей. Наша открытость шокирует и пугает других, никогда не сумеющих понять русскую душу. И неважно русский ты, украинец или белорус, все мы – братья, потому, что корни, история, беды у нас всегда были общими.
   - Сколько же еще всем нам предстоит пережить, - думала Вера, - если только за последние годы я потеряла немало близких, дорогих мне людей. Смерть Володиной матери – одной из самых удивительно доб-рых и отзывчивых людей, которых встречала Вера в своей жизни, потрясла ее настолько сильно, что, казалось, вместе с ней погибла огромная часть и  ее жизни, ее внутреннего мира. Образовалась пустота. Что или кто со временем заполнит  эту утрату?
   - Спой еще что-нибудь, - попросил Володя, а то глаза слипаются, третьи сутки почти не сплю.
       Вера вдруг вспомнила, как медсестры перевозили ее из палаты в палату, лежащую на кровати в гипсе, чтобы она пела больным, и она пела своим звонким мальчишеским голосом, от которого плакали не только те, кто лечился от туберкулеза, но и те, кто помогал им в этом.
    И вновь, превозмогая свои душевные страдания, Вера запела, чтобы дать возможность Володе собрать все свое мужество, чтобы продолжать жить дальше.
    Подъезжая к дому, они уже пели вдвоем те задушевные песни, которые пели их отцы и матери, бабушки и дедушки и многие другие люди, живущие на обильно политой кровью и потом многострадаль-ной земле, строя, созидая, отстаивая.

                15

     Казалось, что после  страшной, жестокой войны, человечество одумается, перестанет делать новое оружие, будет добрее и терпимее друг к другу, ведь сама жизнь показала, что война оставляет не-изгладимый след в душах и умах миллионов людей. Но новый виток гонки вооружения наносил мощнейший удар по экономике, что не могло не отразиться на благосостоянии людей в нашей стране.  Особенно это ощущали российские области, граничащие с соседними республиками. Вереницы людей отправлялись туда за покупками продуктов, обуви, одежды, посуды и парфюмерии, да мало ли что нужно было в хозяйстве. В любом захудалом там городишке россияне находили то, что у себя не могли найти днем с огнем. Подольские швейные машинки можно было свободно купить в Кзыл-Орде, а там, где они выпускались, записываясь на очередь, люди стояли годами. Что происходило в стране?
      Вера заполняла машину до отказа разным товаром, купленным в Риге для Островских, когда собиралась к маме, хотелось порадовать знакомых и родных, взрослых и малышей, которых было не мало. А, сколько нужно было оббежать магазинов, да подобрать все по размерам, учитывая вкусы каждого, кто написал о своей просьбе.
  - Верочка, - помогая как-то собираться соседке в дорогу, - сказала Элза, - передай эти прекрасные керамические кашпо  для твоей мамы, ты ведь говорила, что она очень любит украшать свои подоконники цветами. По-моему это будет  красиво.
  - Спасибо, только Володя сейчас просто взорвется, - засмеялась Верочка.
  - Вы надолго уезжаете?
  - Да нет, мне нужно вернуться через неделю, у меня семнадцатого встреча с бывшими узниками концлагеря Саласпилс.
Элза замерла на мгновение, но, решив не расстраивать Верочку перед дорогой, отложила разговор до ее возвращения. Ее мысли прервал звонкий голос Настеньки, вернувшейся из школы с последнего звонка.
   - О, да вы уже готовы, а мы с ребятами прощались, ведь три месяца каникул, многие уезжают из города на все лето.
   Помахав Романовым, Элза долго смотрела вслед исчезающей машине, думая о том, как могла выжить в том аду эта маленькая, хрупкая девочка. Многое ей пришлось вспомнить вновь, мысли лихорадочно стучали в виски.

                16

      - Надо выпить лекарство и успокоиться, - подумала она, возвращаясь к себе, - что это я так разволновалась? 
  Но даже после того, как она легла после выпитого лекарства, успокоение 
не приходило. Перед глазами Элзы возникали картины минувших лет войны: гибель мужа и детей, и лагерь, где ей пришлось увидеть самое страшное, что может только вообразить  человек.
   - Паук, огромный паук схватил детей и бросает в пасть змею Горынычу, - кричал мальчик лет семи. От ужаса он бросился бежать, но автоматная очередь не пощадила ребенка, и он медленно стал па-дать в пыль.
    - Нет, нет, хватит воспоминаний, - успокаивала себя взволнованная женщина. Но перед ней вновь и вновь проносились, сменяя друг друга, картины тех нечеловеческих издевательств над беззащитными детьми, которые ей приходилось наблюдать в течение длительного времени, пока советские войска не вошли в Латвию. Порой ей казалось, что лучше броситься на этих палачей, чтобы убитой ими и не видеть больше этого кошмара.
   - Как можно столько лет носить в себе этот тяжелейший груз воспоминаний, и как Верочка справляется с этим? – размышляла Элза, но
вскоре снотворное подействовало, и она забылась в тревожном сне.
    Солнце освещало уже верхушки сосен, когда, проснувшись, она обула мягкие тапочки и вышла во двор. Яркие тюльпаны и нарциссы радостными искрами брызнули в глаза. Анютины глазки и пионы, посаженные Верочкой и крупные ромашки Настеньки, улучшили настроение. Она вернулась в квартиру, наполнила лейку водой и вернулась к своим любимым цветам.
   - Ну вот, вас напою, а потом и сама чайку попью, - приговаривала Элза, вырывая появившиеся в клумбе лишние травинки.
После чая она принялась обрывать подсохшие листья и отцветшие лепестки фиалок у себя в квартире. Розовая махровая, с белой окантовкой, ее любимая, надолго приковала ее внимание, и уже к следующему цветку она подходила с меньшим интересом. Но, оторвав почерневший, опустившийся лист, она вдруг испуганно отшатнулась от окна.
       Голубая фиалка смотрела на нее глазами той девочки, которую она увидела у сестры Марты, после освобождения  Латвии русскими.  Ее принес ей как-то ночью Янис – пожилой сосед их родителей.
    Он нашел полуживую девочку недалеко от лагеря, где у детей брали кровь для раненных фашистов. Поняв, что ребенка в ров бросили еще живую, и что, очнувшись, она  поползла…
   -Хорошо, что машиной не переехали, кто ж ее такую тростиночку впотьмах заметил бы?  Выходишь, Марта, а то мне с моим выводком и с ней еще никак не справиться?
        Два чувства боролись в женщине тогда: одно - как не взять ребенка, который из последних сил,  полумертвый полз из этого ада, другое – ее саму могут расстрелять немцы за укрывательство. И все-таки она протянула руки, чтобы попытаться спасти это существо.
    Девочка почти ничего не ела. Даже после того, как стала ходить, она только боязливо вздрагивала и ничего не говорила. Марта пыталась хоть как-то разговорить девочку, узнать ее имя, откуда она родом, но она только смотрела на нее своими голубыми глазенками, ни проронив, ни слова.    
     Вернувшись из концлагеря  и узнав, откуда появилась у сестры эта девочка, Элза сказала: - не торопи, пусть придет в себя, хорошо, что выжила, теперь я смогу взять на себя заботу о девочке.
   - Ты сама приди в себя, а-то смотреть страшно, обиделась сестра.
Но девочку вскоре забрали и увезли в Россию, больше они о ней ничего не слышали. А через год умерла и Марта, сердце и до войны у нее было слабым, а уж после перенесенных страданий и говорить нечего. Под бомбежкой погибли родители и племянники, об Элзе говорили, что она в лагере сдает кровь и стирает на немцев. Получив похоронку на мужа Элзы, Марта даже где-то обрадовалась, что теперь ей не придется перед ним отвечать за то, что не сберегла ни его детей, ни жену. Марта на восемь лет была старше сестры, и поэтому за все, что случалось в их доме, спрашивали именно с нее. Замуж она так и не вышла, сначала училась, а потом помогала родителям воспитывать и учить сестру.

                17

        На всей земле у Элзы никого не осталось, пока работала, время шло быстро, а, выйдя на пенсию, ей стало совсем одиноко. Когда же в их доме
поселилось это чудесное семейство со столь очаровательным ребенком, Элза  очень обрадовалась, теперь было с кем поговорить, да с ребенком понянчиться. 
      Но сегодняшнее открытие сильно смутило ее, - неужели Вера - это и есть та самая девочка? Этого не может быть, - пыталась успокоить себя женщина.
     - Неужели сама судьба свела их вновь? А если это только мое воображение, а, что если мои предположения ошибочны? Как же я скажу об этом Вере, как она воспримет все это? Лучше с Володей сначала поговорить, он добрый, чуткий человек и любящий муж, он подскажет, как нужно сделать, - размышляла она.
     Когда семья Романовых вернулась, Элза не сразу решилась поговорить обо всем, что так мучило ее все это время. Володя заговорил об этом сам:
    - Я все как-то не решался спросить вас, но сейчас у меня нет другого выхода, завтра я должен отвезти Верочку на одну встречу, она вам, кажется, говорила о ней.  Много лет она пытается найти женщину, которая спасла ее, но она не знает немка она или латышка, помнит только разноцветные коврики и фотографии на стенах.
   Увидев, что у Элзы задрожали губы, Володя усадил ее в кресло и стал извиняться и  объяснять, что хотел только узнать, известны ли ей подобные случаи. Но женщина молча подала знак рукой, что ничего не нужно говорить и так же молча показала на альбом с фотографиями. Володя подал ей то, что она просила.
        Медленно перелистывая альбом, Элза начала говорить:
     - Я ведь и предположить не могла, что это и есть ваша жена, я ведь только после вашего отъезда вдруг вспомнила ту девочку, ее глаза и еще рот, такой жесткий, упрямо сжатый.
 Володя и сам помнил, как, сердясь на что-то, Верочка сжимала губы.
     - Хотела поговорить с вами, но не решалась. Она остановилась на фотографии молодой женщины и, гладя ее рукой, продолжила:
    - Старый Янис – друг нашего отца нашел Верочку недалеко от лагеря  и  принес  в дом  моей сестры, ее звали Мартой. Девочка пробыла у нее не долго, и мы не знали кто она, откуда родом, как зовут. Вероятно, после перенесенного шока она не говорила, или боялась, или плохо понимала нашу речь.
Володя, пораженный рассказом соседки, присел перед ней на колени и поцеловал ее руку.
   - Не нужно Верочке завтра ехать, хватит и этих переживаний. Он принес Элзе воды и, оставив одну, поднялся к себе.
Боясь, что-то  не так сказать, он прижал жену к себе и тихо сказал:
    - Верочка, мне кажется, тебе не нужно завтра ехать.
    - Я так и знала, что ты так скажешь, знаю, что ты волнуешься за меня, но разве трудно понять, что я в долгу перед людьми, которые спасли меня и не искать их…
      Не дав договорить, Володя прижал жену к себе еще сильнее, и тихо произнес: - они нашлись, ты только не волнуйся, они здесь, рядом.
Вера испуганно смотрела на мужа и не могла понять, что он этим хочет сказать?! Но Володя, поняв ее состояние, усадил жену на диван и рассказал о предположениях  Элзы.
   Женщина не удивилась, когда Вера вошла в комнату без стука. Молча, она обняла Верочку и так, плача, они стояли до тех пор, пока Володя не усадил их обеих на кушетку.
   Позже, вспоминая об этом, Элза все время повторяла, - если бы не голубая фиалка, если бы не она! И тут же добавляла: - но, ведь я столько раз подходила, чтобы полить ее...
   - Война отняла у меня всех самых дорогих и близких людей, и только к концу моей жизни подарила мне вас, - как-то за чаем сказала Элза, теперь мне и умереть не страшно.  Знаю, и схороните, и могилку не оставите.
    - Ну вот, опять слезы, - возразил Володя, - радоваться нужно. Я думаю, что есть в жизни какая-то справедливость, умерла моя мама, и, наверное,  бог подарил нам  вас.
      - А кто же у нас все отнял? – возразила Вера, тоже бог?
     - Мы сами, люди часто являемся виной своих бед.
Вера хотела снова возразить мужу, но в квартире раздался звонок, вернувшейся из школы Настеньки, которая заставила засветиться счастьем  глаза трех близких людей…